Как свет звезды далекой
Виталий Григорьевич Мелентьев (1916 – 1984)
Виталий Попов
Незадолго до смерти Виталия Григорьевича Мелентьева одна приятная особа пригласила нас к себе на новоселье. Маша жила с родителями и сыном в девятиэтажной новостройке Ногинска, И каким-то чудесным образом ей удалось в начале 80-х годов получить для себя однокомнатную квартиру в старом кирпичном доме на улице Рогожской. После проведенного ремонта эта квартира стала уютной для проживания и удобной для приема гостей.
Мы встретились с Виталием Григорьевичем и перед тем как пойти к Маше, стали обсуждать: что ей подарить на новоселье? Мелентьев предложил:
- Давай купим столовый сервис. Тогда она нас будет помнить хотя бы до тех пор, пока не разобьется последняя тарелка из этого сервиза.
Мы так и сделали. Маша заранее приготовила какие-то блюда. И я не помню, как получилось, что по ходу неторопливой беседы под водочку и вкусную закуску, мы вышли на разговор о первой любви. Маша рассказала, что ее любовь завершилась замужеством. Она родила от любимого человека сына. Но тот, по-видимому, еще не созрел до создания семьи. Он все куда-то рвался по вечерам и выходным. Маша его спрашивала: «Ты хоть скажи: куда идешь? К кому?» А он не отвечал. Он уходил в никуда, в зов улицы и ночи… И, в конце концов, их брак распался.
Когда дошел черед до меня, я рассказал историю о своей школьной влюбленности, о которой через четверть века написал рассказ. Одноклассница в записке признается в любви своему юному избраннику и приглашает его на свидание. И когда они встречаются, она подхватывает его под руку, тащит подальше от людских глаз и с нетерпением требует: «Ну, говори!»
Я и сейчас страдаю косноязычием и слабым словарным запасом, а что говорить про тот возраст, когда мне было четырнадцать? Лирический герой в моем рассказе искренне не понимал: чего от него хочет одноклассница, что он должен ей говорить? Короче, к нему плыло в руки пылающее девственное чувство влюбленной девочки, еще нетронутое печатями практицизма, цинизма и житейской расчетливости, а мой герой не знал, что с ним делать, зачем ему это? Он не только не созрел для настоящей любви, но и сомневался в том, что она вообще бывает. Девочка с грустью ощутила, что влюбилась в недостойный ее внимания объект, который и сказать-то о своих чувствах толком не может. И они расстались.
Как автор, я не заботился о хитром сплетении сюжета, а попытался протянуть через рассказ сквозную мысль о том, что мы частенько представляем себе, что влюблены в какого-то конкретного человека, а на самом деле влюблены не в него, а те чувства, которые он в нас вызвал. А объект возвышенных чувств, быть может, вовсе их не достоин, и не соответствует нашим психофизическим и эмоциональным параметрам.
Реальная любовная история, о которой нам тогда поведал Виталий Григорьевич, произошла с ним в 1939 году, когда он в составе Красной армии входил в Западную Украину. О секретном пакте Риббентропа-Молотова, делившего европейские страны на «сферы влияния» бойцы и офицеры Красной армии тогда, разумеется, наслышаны не были. Они считали себя не оккупантами, а освободителями угнетаемых проклятыми буржуями и эксплуататорами народов Западной Украины, Литвы, Латвии и Эстонии.
Сейчас рассказанную Мелентьевым историю я, увы, помню смутно. Во Львове или в другом городе Западной Украины он отчаянно влюбился в юную еврейку, отец которой владел каким-то магазинчиком. Как известно, советская власть частную собственность не признавала. Отец девушки со своим семейным бизнесом должен был вот-вот расстаться.
Часть, в которой служил Мелентьев, перебросили на Карельский перешеек. Советский Союз объявил Финляндии войну.
Когда Мелентьев после ранения с обожженным от морозов лицом вернулся с финской войны, он нашел свою любимую. Та призналась ему, что их семья уезжает в Германию. Она назвала ему город Бухенвальд, который тогда еще не был широко известен тем, что немцы в нем устроили концентрационный лагерь и конвейер смерти.
- В какую Германию? – возмущался Мелентьев. – Вы спятили! Там же фашизм!
Еврейские девушки привыкли к семейному послушанию. Мелентьев не смог уговорить возлюбленную остаться. Она, увы, уезжала с родственниками в Германию на свое верное и неминуемое заклание.
Конечно, эта история, рассказанная с впечатляющими деталями, не шла ни в какое сравнение с нашими с Машей банальными перипетиями. Мелентьев был не только ярким и колоритным человеком, но и блестящим рассказчиком. Его рассказ изобиловал не только живописными мазками, но и непередаваемым накалом чувств и эмоций. Я и сейчас помню, как меня поразила рассказанная им история. В ней присутствовал чуть ли не шекспировский накал чувств и страстей Я вскочил со стула и выпалил: «Виталий Григорьевич! Вам надо об этом обязательно написать!»
Мелентьев усмехнулся:
- Пробовал, старик, - сокрушенно признался он. – Не получается! Когда пишешь о том, что реально произошло с тобой, то зачастую выходит суховато и выглядит не всегда убедительно. А когда начинаешь придумывать, – наоборот, все играет живыми красками!
Позднее я убедился в этом писательском феномене. Убедился и в том, что пишущий человек в период реализации замысла похож на беременную женщину. Вы видели выражение глаз и улыбку беременной женщины, когда она чувствует, как в ее чреве шевельнулся ребенок? У писателя такое же выражение глаз, когда он что-то рождается в его сознании. И выдуманные им герои – его дети. И дети эти рождаются иногда в творческих муках. Их может ждать тяжелая судьба и невзгоды…
После смерти Мелентьева в 1984 году литературное объединение «Огонек», которым он руководил в Ногинске с 1973 года, практически осиротело. И «Огонек», увы, потух. В городе не оказалось человека, способного заменить Мелентьева. Появлялись некоторые залетные литераторы из Москвы, которые пытались взять на себя роль руководителя литобъединения, но нормального контакта с ними у местных поэтов и прозаиков не получалось… Многие из нас только после ухода Виталия Григорьевича осознали, кого мы потеряли. Сами того не подозревая, мы купались с ним в той самой роскоши человеческого общения, которую, вероятно, и имел в виду Сент-Экзюпери.
Виталий Григорьевич оставил после себя яркий свет. И этот свет до сих пор греет души тех, кто его знал и любил. Не будет преувеличением сказать, что от него исходил немеркнущий с годами лучащийся свет душевной чистоты, доброты и положительной энергии. Редкий эрудит, блестящий собеседник с отменным чувством юмора, он сумел создать в литобъединении такую непринужденную атмосферу, что мы чувствовали себя не учениками его, а, скорее, товарищами...
Виталий Григорьевич прожил сложную и яркую жизнь. Он родился 7 августа 1916 года в Петербурге. Его родители (мать – учительница, отец – инженер) после революции были вынуждены переехать в Таганрог, где прошли детство и юность будущего писателя. Он учился в школе, в которой когда-то учился Антон Павлович Чехов. Виталий рос в большой семье, которая рано лишилась отца. Поэтому с 14 лет ему пришлось работать. В юности освоил немало специальностей. Трудился слесарем, золотоискателем, грузчиком, матросом. Учился в Таганрогском вечернем авиатехникуме, который так и не закончил. В 1937 году был призван в Красную Армию. Участвовал в финской войне. После ранения и госпиталя вернулся в воинскую часть, которая базировалась в Карпатах.
Здесь его и застало 22 июня 1941 года. Он воевал в артразведке, был военным корреспондентом «Боевой Красноармейской газеты». В боях под Харьковом был снова ранен. После лечения окончил специальные офицерские курсы в городе Иваново. Был политруком роты, корреспондентом газеты «Разгромим врага» 50-й армии, спецкором газеты «Красноармейская правда» Западного и 3-го Белорусского фронтов. Участвовал в боях в Манчжурии в составе 1-го Дальневосточного фронта. Войну завершил в Корее. С 1948 по 1953 годы служил в Чите начальником отдела боевой подготовки в окружной газете «На боевом посту» Забайкальского военного округа. В 1953 году в звании подполковника уволился в запас. После демобилизации работал заведующим отделом культуры Ивановской областной газеты, спецкором в центральной газете «Труд», в журнале «Огонек».
Одновременно Мелентьев серьезно занимался прозой. В 50-е годы вышли в свет и его первые книги – «Записки рядового», «Тихий участок», «Леший хребет» и другие. Так он стал писателем-фронтовиком. Военная тематика, несомненно, была основной в его творчестве. Об этом говорят его произведения: «Фронтовичка», «Штрафной удар», «Дневной поиск», «Одни сутки войны». Его последний роман на военную тему – «Варшавка» - вышел в издательстве «Современник» в 1982 году. Вторым изданием роман издан в 1984 году, уже после смерти писателя…
То, что Мелентьев писал о войне – понятно и как бы закономерно. Но талант Виталия Григорьевича прорезался и в ином направлении – он стал писать фантастику. Для многих коллег по писательскому цеху это оказалось непостижимым прорывом. Им было непонятно: как можно было сменить военную тематику на фантастику? Виталию Григорьевичу это с блеском удалось. Его фантастические произведения «33 марта, 2005 год», «Черный свет», «Голубые люди розовой земли», «Обыкновенная Мемба» и другие были изданы не только в СССР, но и за рубежом. Они переведены на более чем тридцать языков мира, включая китайский и японский.
При жизни Виталия Григорьевича вышло в свет 26 его книг. Можно поражаться творческой работоспособности этого человека. А сколько душевных сил и времени он отдавал нашему литобъединению?!. Он очень тактично, без напыщенности и менторской кичливости работал с нами. В 1978 году в издательстве «Московский рабочий» вышла в свет книга «Земля полей, земля людей». Это был первый послевоенный сборник поэзии и прозы подмосковных авторов – как профессионалов, так и начинающих литераторов. Мелентьеву удалось включить в этот сборник стихи и прозу целой «обоймы» воспитанников литобъединения «Огонек». Для многих из них это была первая крупная публикация.
У Виталия Григорьевича, насколько мне известно, был рак горла. На ранней стадии развития болезни ему сделали операцию, которая прошла успешно. Казалось, он одолел страшную болезнь. Когда ему исполнилось 60 лет, его вторая жена – Надежда - родила дочь Веру. Надежде он посвятил один из лучших своих фантастических рассказов – «Индия, любовь моя».
Казалось, ничто не предвещало беды. О прошлой болезни напоминал лишь чуть хрипловатый голос писателя, что, впрочем, можно было объяснить тем, что Виталий Григорьевич много курил. Я и сейчас вспоминаю его с неизменной «беломориной» в зубах или зажатой между двумя пальцами, как он, отмахиваясь от папиросного дыма, что-то читает или увлеченно рассказывает. И на одном из своих первых рисунков дочь Вера нарисовала папу с папироской в зубах. Невозможно забыть прищур его мудрых и добрых глаз, его обаятельную улыбку...
Через полтора десятка лет смертоносная болезнь вновь напомнила о себе. На этот раз он не мог с ней справиться, хотя очень мужественно боролся до самого конца. Он медленно умирал - без жалоб и капризов, щадя близких. И шутил даже тогда, когда был прикован к постели.
- Ты знаешь, какой шикарный сон я видел сегодня ночью? -
рассказывал он, когда я посетил его в доме на 10-й Доможировской улице, где в последнее время жил писатель. – Я был в Австралии. Представляешь, какая там природа, какие краски? Я кенгуру поймал за хвост! Я не знал раньше, что у них такой жирный хвост!..
Никогда не забуду слов, которые сказал мне Виталий Григорьевич незадолго до своей кончины:
- Не смерть страшна, - произнес он еле слышно, так как говорить в последние дни мог очень тихо, - страшно, что вместе с тобой умирают нереализованные замыслы. А, знаешь, сколько их у меня в голове? Жаль, что осуществить их уже не смогу…
Книги Виталия Григорьевича до сих пор переиздаются не только в нашей стране, но и за рубежом. Вдова писателя, Надежда Никаноровна, бережно хранит творческое наследие мужа, дарит экземпляры его вновь изданных книг друзьям, знакомым, библиотекам.
Поделитесь с друзьями