Альманах"Богородский край" N 2 (2001)

ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЙНЕ ЗОИ ТИХОНОВНЫ ЛОБАНКОВОЙ

22 июня 1941 года в солнечный воскресный день в нашей семье (отец автора — в то время председатель колхоза «Красный Пахарь» Тихон Васильевич Лобанков) собрались гости. Сидели за столом и ждали фотографа, чтобы сфотографироваться, но он что-то задерживался. По радио пели песни, играла музыка. Все вдруг оборвалось. Послышались позывные, и Молотов объявил, что Германия внезапно напала на нашу Родину. Началась Великая Отечественная война. Гости посидели еще немного и быстро разошлись. Я была в семье старшей из детей, мне было 16 лет, только что закончила 7 классов и должна была пойти в 8 класс в новую школу, которую только что построили в Каменках. Тут же я побежала к подругам. Вся молодежь собралась вместе. Мальчишки все как один решили добровольно идти на фронт, девчонки тоже строили планы побега из дома. Утром пришли в школу, но не в новую, а в старую — за линией. Учителей-мужчин уже не было, их взяли на фронт. Мы получили удостоверения об окончании 7 классов и решили идти работать на завод, но не удалось.

Не прошло и 3-х дней как военная обстановка пришла в наш поселок Электроугли. Началась отправка мобилизованных на фронт. Площадь перед станцией Кудиново была переполнена. В разных местах играли гармошки и весело плясали девушки и парни, провожали молодых ребят веселыми частушками. Вокруг мужчин повзрослее была другая музыка. Там играли прощальную, навзрыд плакали жены и матери, малые дети висели на плечах отцов. Плач иногда перекрывал музыку. Все слилось в одно, а когда подходил поезд, чтобы увезти мобилизованных, то гармошка уже не играла, а все плакали. Провожающие сначала шли возле вагонов, потом бежали рядом, махая платками, пока хватало сил. Так провожали с улицы Полевой, где мы жили, всех ребят, которым исполнилось 18 лет.

В поселке создали отряды противовоздушной обороны (МП ВО), и мальчишки, вчерашние школьники, сразу вступили в них. Дома я спросила отца:

«Что же делать нам, девчонкам?» Отец ответил: «Днем работай в колхозе, а вечером собери всех своих подруг и приходи в правление». В 8 часов вечера девушки были уже там. Председатель сидел за столом хмурый, разговаривал по телефону. В кабинете было тихо. Все молчали. Потом дверь отворилась, и вошел наш учитель Николай Иванович Богачев. Все вскочили с мест и бросились к нему. Это был наш любимый учитель, молодой, на фронт его не взяли из-за больной ноги (не сгибалась в колене). Николай Иванович переписал всех девушек и объявил, что с сегодняшнего дня все они будут в санитарной дружине колхоза. Всем нам выдали санитарные сумки и каждой установили санитарный пост на время налета фашистских самолетов. Каждый вечер Николай Иванович занимался с девушками, обучал всему, а санитарному делу учила медсестра из больницы. Мы были довольны: главное — при деле.

Через две недели в поселок зашли беженцы. Они ходили по домам, просили милостыню, меняли на продукты свои вещи и, не останавливаясь, шли дальше на восток. Поток беженцев шел вдоль железной дороги и, мы знали об этом, по шоссе Энтузиастов. На беженцев было страшно смотреть. Шли женщины, старики, дети.

Ребятам устроиться на завод не удалось. Его готовили к эвакуации. Однажды подогнали на станцию эшелоны и стали грузить оборудование, людей. Народу при проводах было много, много было слез.

Враг занял очень большую территорию нашей страны. Все очень волновались, боялись. 3 июля 1941 года по радио выступил Сталин. Вся семья, затаив дыхание, сидела у репродуктора и слушала. Когда он кончил говорить, мать запричитала, забегала по избе. Отец встал, поправил ремень (он всегда ходил в военной форме), крякнул и сказал: «Да, дела неважные». А по радио играли музыку, пели военные песни, чаще всего «Священную войну». Забыла сказать, что у отца как председателя колхоза была бронь.

В поселке появились военные. На окраине установили прожектора, зенитные орудия, в лесу обосновались воинские части. Начиналась паника. В магазине раскупили все продукты, даже соли не стало. Хлеб стали выдавать по норме, по составленным спискам. Завод постепенно эвакуировали полностью. В колхозе готовили группу доярок сопровождать колхозную ферму. Жили все колхозники напряженно.

22 июля, вечером, по радио объявили воздушную тревогу: «Внимание! Внимание! Воздушная тревога!» Еще до этого времени по радио объявили, чтобы каждый житель выкопал у своего дома «бомбоубежище» — траншею, чтобы прятаться там во время бомбежек. Но вместо этого жители улицы при первой тревоге высыпали на середину улицы. Все смотрели в сторону Москвы. В эту ночь фашисты бомбили Москву в первый раз. Хорошо было слышно, как зенитные орудия били по самолетам. Прожектора «ловили» вражеские самолеты. Видно было зарево над Москвой. После этого Москву бомбили каждую ночь. Женщины плакали. В Москву въезд запретили, поехать туда стало возможно только по спецпропускам.

Но были люди, которые ждали немцев. Когда я однажды пришла в магазин за хлебом, в очереди мне сказали, что когда придут немцы, то нашу семью расстреляют и утопят в колодце: «Ваш отец председатель колхоза, коммунист, и мы скажем немцам». Хлеба я тогда не принесла не потому, что не дали, а просто испугалась и убежала из очереди. Выслушав, отец сказал: «Не бойся, никто ничего не сделает. Мы не допустим фашистов в Москву. Иди за хлебом».

Через неделю, в августе, угоняли колхозный скот. Скотина ревела на весь поселок, как будто прощалась. Ехали повозки с доярками и сопровождающими. Вдруг на середине улицы появились женщины, они перекрыли путь и кричали в сторону председателя колхоза: «Зачем он угоняет скот?» Но остановить движение стада было невозможно.

В августе 1941 года на станцию подогнали товарные вагоны, и рабочие завода № 701 («Электроугли») стали грузить станки. Завод остановился. Вскоре все в поселке затихло. Не стало слышно заводских гудков. По ночам бомбили Москву.

Ночами мы, молодежь, не спали — были на дежурстве, на своем посту. По утрам стояла такая тишина, что было страшно выйти на улицу. Даже листья на деревьях не шевелились. Все чего-то ждали, а что будет — никто не знал.

Наступил сентябрь. Немцы подвинулись к Москве. Отец должен был остаться в тылу у немцев в партизанском отряде, который был создан в Ногинском районе на случай прихода немцев. Семью хотели эвакуировать, но мать не хотела уезжать и сказала: «что будет, то будет. Никуда не поеду. Если что, всей семьей уйдем в партизаны». Всех свободных людей в поселке вызвали в поссовет. Устроили нечто похожее на митинг. Председатель поссовета Дмитрий Богатырев сказал, что рабочий поселок будут готовить к обороне. Я сразу же записалась в трудовой отряд.

На следующее утро трудовой отряд вышел в поле к Исакову, за Каменский пруд. Там нас ждали военные. Под их руководством начались работы по устройству противотанкового рва вдоль поля. Во время отдыха я подошла к командиру и спросила: «Почему копаем здесь?». Он ответил: «Если немцы будут идти, то только со стороны Раменского, — и добавил: — «Скоро будет слышно канонаду, немцы подходят к Москве и ваша деревня почти прифронтовая». Его слова сбылись. К концу сентября уже были слышны орудийные раскаты.

В трудовом отряде была не только молодежь, но и женщины, не имеющие маленьких детей, мужчины. Вдоль пруда от деревни Исакове выкопали длинный противотанковый ров во все поле. Около техникума, по крутому подъему к пруду, уже вместе с солдатами копали пулеметные ячейки. Со стороны Раменского была слышна орудийная канонада. Солдаты говорили, что немцы могут пойти сюда со стороны Раменского, и войдут они сначала в Исакове.

В поселок опять пришли беженцы, их было очень много. Они сидели на улице. Дети ходили по домам, просили хлебушка. Женщины меняли свои вещи на хлеб. Долго беженцы не задерживались и шли дальше, а на их место приходили другие. Мы выходили на железную дорогу, что проходила неподалеку от Полевой улицы, смотрели на беженцев, помогали чем могли, а те все шли и шли, и число их не убавлялось, а все увеличивалось. Говорили, что по шоссе Энтузиастов беженцы шли сплошным потоком.

Ров у д. Исакове, который выкопал наш отряд, после дождей превратился в канал. Мы перешли на правый берег Каменского пруда. Вдоль берега, у самой каменной стены, которой был обнесен рабфак, копали пулеметные ячейки в рост солдата. Солдаты были тут же и мерили глубину своим ростом.

Закончили оборонительные работы на исаковском участке и перешли на другой. За Полевой улицей было огромное поле, которое издавна называлось «Украиной». Здесь работали уже без военных. На этом поле (там, где сейчас заканчивается улица Маяковского) я получила свое первое боевое крещение.

В один из октябрьских дней, когда ставили противотанковые заграждения, пришло много народа, пришли даже дети 11—13 лет. Во время работы, около 12 часов дня, со стороны деревни Исакове налетел фашистский самолет. Бросив бомбы на колхозный двор (но скота там уже не было), самолет развернулся и налетел на отряд. Кто-то крикнул, чтобы ложились в выкопанные ямы. Самолет летел очень низко, послышался пронзительный звук. Я подняла голову — бомбы летели на нас. Земля содрогнулась, зашаталась, стало страшно. Все бросились бегать по полю, поднялась паника. Женщины кричали. Я лежала на земле и не могла подняться — меня сильно ушибло и засыпало землей. Подбежали ребята — Коля Губочкин, Володя Кориков и другие, вытащили меня и понесли к лошадке, чтобы отвезти домой. Но в это время фашист вернулся и стал летать низко-низко над землей так, что стало видно лицо летчика. Он смеялся и стал строчить из пулемета по людям. Все бросились бежать, а пулемет все строчил. Я сидела на телеге, а лошадь рванулась и побежала, унося с собой передние колеса. Со мной остался Коля Губочкин, мы забрались под телегу в ожидании конца налета. Самолет еще раз развернулся и дал пулеметную очередь на бреющем полете. Фашист стрелял поверху, потому он и смеялся. Сделав свое злое дело, фашист улетел.

Как бурей сорвало с земли людей. Все с ревом и криками бросили лопаты и побежали на Полевую улицу, а навстречу бежали родители тех детей, которые работали в этот день в отряде. Никого не убило, никого не ранило. На этот раз отделались ушибами. На другой день на работу вышла одна только молодежь, и работы продолжались. Те, кто не эвакуировался с заводами, пошли в создаваемый отряд ополчения. Немцы уже были под Москвой. Фашистские самолеты летали над поселком, но не бомбили, не стреляли.

1 октября в 2 часа ночи меня вызвали в поссовет. Когда я пришла, там было уже много молодежи. Мне и моим подругам пришли повестки явиться с вещами в Ногинский военкомат. Утром мать собирала меня и плакала:

«Куда вас на фронт, вы такие еще маленькие». Утром всех отправили в Ногинск. Около военкомата оказалось много девчонок и мальчишек 16—17 лет. Играла музыка, пели песни, было весело — молодость брала свое.

Сформировали целый товарный состав. К вечеру все погрузились в него и отправились в Москву. Остановились в помещении Курского вокзала, расположились на отдых. Пришел мастер. Хриповатым голосом он сказал, что Москва фронтовой город и находится на осадном положении. Нужно строго соблюдать дисциплину — это закон. Идти по Москве бесшумно, строго поотрядно. Раньше я часто бывала в Москве, но когда наш отряд вышел из вокзала и пошел строем, Москву я не узнала. Москва, по-военному суровая, казалась холодной, настороженной. На каждой большой улице были баррикады из мебели, мешков с песком. На крышах стояли зенитные орудия и пулеметы, аэростаты...

Москва вооружалась и готова была сражаться. Навстречу и рядом с нами шли военные отряды, ополченцы, рабочие отряды с лопатами. Наш отряд дошел пешком до школы № 24, расположенной около Крымского моста. Ночью никто не спал, сидели группами, разговаривали.

В ночь на 3 октября, тревогу не объявляли, но город бомбили. Был сильный налет на Москву. Мужчины, женщины побежали в бомбоубежище. Вдруг раздался грохот. Здание сильно подскочило, вылетели стекла, обрушилась штукатурка. Пришел мастер и сказал: «Не бойтесь. В Москве, когда налет небольшой — до пяти самолетов, тревога не объявляется. Кто может обращаться с зажигалками (зажигательными бомбами), пойдемте со мной». Молодежь поднялась на крышу школы. С крыши я увидела ночную Москву. Рядом со школой горело здание. Туда уже побежали ребята. Пожары были и в других местах. Небо Москвы было все перекрещено прожекторами, стреляли зенитки, совсем рядом стреляли из пулеметов. Налет кончился также неожиданно, как и начался. В эту ночь на крышу школы не упала ни одна зажигалка. Я видела сильный свет прожекторов, бой наших ястребков с фашистскими стервятниками. После налета всех мобилизовали тушить пожары.

Утром на машинах отряд прибыл в небольшую деревню. Разместились в клубе, в школе и по домам. Противотанковый ров копало огромное количество народа. Работали две недели. Стало холодать, шли дожди со снегом. Сушиться было негде. Мокрые, голодные люди не уходили с работы.

14 октября привезли продукты, хлеба дали почти по буханке и щи с мясом — какое наслаждение! Но обедать в поле отказались все как один. Пришли домой и съели сразу все — и буханку хлеба, которую дали на два дня, и котелок щей. После сытного ужина крепко уснули. Утром громко застучали в окно прикладом автомата. Солдат кричал: «Собирайтесь скорее. Приказ отходить. Немцы прорвали оборону. Скорее уходите!» Вскочили, кто в чем одет. На улице началась стрельба, деревня загорелась. Я выбежала в своей телогрейке, из обуви успела взять одни галоши. Бежали лесом, потом по дороге. Начали бомбить. Откуда-то прибежал отрядный, велел держаться железной дороги, которая приведет в Москву. На одной станции отряд задержали военные, привели в штаб. Отрядный рассказал, что его люди строили можайское оборонительное укрепление, что ушли по приказу. 16 октября пришли в Москву.

В Москве творился беспорядок. Толпы стояли около магазинов и требовали открыть магазины и раздать все людям, чтобы не досталось немцам. В одном магазине разбили стекла и хватали тряпки с витрины, выбрасывали на улицу. В Москве была паника. Верхом ездили военные и устраняли беспорядки. Слышались одиночные выстрелы.

Домой я пришла к вечеру. Мать меня не узнала. Приведя себя в порядок, тут же пошла к отцу на работу. Он в кабинете о чем-то беседовал с секретарем райкома. Увидев меня, отец встал навстречу: «Откуда ты?» Рассказала, что отступили наши, но откуда и куда, не знаю. Отец молчал. Секретарь райкома сказал: «Дочка, ты видела Москву? Над Москвой нависла смертельная опасность. Бои идут за Москву. Вам с мамой надо уехать. Отец остается. Он в партизанском отряде Ногинского района. Завтра будет подана машина для эвакуации вашей семьи». Уезжать мать отказалась, семья осталась в поселке. Отца дома не было, жили одни.

6 ноября — завтра праздник Октября. Настроение плохое — люди ходят хмурые, невеселые. Уезжают на работу в Москву и не возвращаются, их мобилизуют на передовую для обороны Москвы. Ополченцев в поселке не стало, они тоже защищают столицу. 7 ноября встали рано. В семье праздник — отец пришел на три часа домой. Радио не выключали. Отец сказал:

«Садитесь, сейчас что-то будет». Сели ближе к радио. Что это? Парад в Москве! Парад на Красной площади! Ура!

В Москве воины прямо с парада уходили на фронт. Выступил Сталин. Он поднял дух народа. Все думали, что его нет в Москве. Он на своем посту!

В новой школе, в которой так и не начали учиться, устроили госпиталь. Стали привозить раненых. Снарядили колхозные подводы к вокзальной площади. Пришло много народа — думали встретить своих. Подошел железнодорожный состав, раненых стали грузить на подводы и тут же отвозить в госпиталь. Жители стояли на всей Центральной улице и смотрели на подводы. Школу возле станции закрыли, тоже готовили для чего-то, а для чего — никто не знал.

Здание Кудиновского техникума в 1933 г., когда в нем располагался Рабочий факультет (Рабфак)

Опять мне пришла повестка на трудовой фронт. Теперь я работала на строительстве укреплений ближних подступов к Москве, под обстрелами и бомбежками. Погибали, но уже не бежали. Привыкла к трудностям. Были обморожены руки, лицо, но все работали. Немцы рвались к Москве. Рано утром, в начале декабря, я вышла на улицу и увидела огромное количество воинских частей. Двигались танки, артиллерия, пехота. Я позвала своих подруг. Все вышли на улицу. Девчата кричали, шутили с солдатами. Воины шли вперед — туда, где не смолкала канонада, где гремело и ухало, не переставая. «Девчата! Ждите нас, мы разобьем фрицев!» — кричали солдаты.

10 декабря было комсомольское собрание. Секретарь, выступая, не говорил, а кричал. В конце выступления он сказал, что наши войска пошли в контрнаступление, немцев погнали от Москвы. Все кричали: «Ура!», топали ногами. Наш отряд трудового фронта бросили в Калининскую область, потом под Ленинград, и только в сентябре 1942 года я вернулась домой.

Дома узнала, что отец на брони и работает директором совхоза. Вместо рабфака организован Кудиновский машиностроительный техникум. Туда и пошла учиться. Занятия уже начались. Поступила на курсы токарей. На занятиях в техникуме узнала, что здесь преподает любимый учитель Сергей Константинович Боголюбов. Но боевая история продолжилась. Я ушла добровольцем на фронт, окончила военную школу, стала сержантом-связистом. Матери писала: «Мамочка, не обижайся. Я так рада, что я на своем месте». В 1943 году была направлена на Волховский фронт... Здесь воспоминания Зои Тихоновны, к сожалению, обрываются. Жизнелюбивая и всегда окруженная многочисленными друзьями, она прожила счастливую жизнь. Десять лет тому назад — 16 апреля 1991 года, Зои Тихоновны не стало, но ее помнят и эта публикация тоже дань памяти о порядочном, добром человеке.

Записала и подготовила к публикации Александрова А. В.

Поделитесь с друзьями