Савва Тимофеевич Морозов и общедоступный театр

Т.П. Морозова

Савва Тимофеевич участвовал в создании в России трех общедоступных театров. Два были созданы им на его родине в г.   Орехово-Зуево. 29 августа 1896 года в московских «Новостях сезона» сообщалось, что Савва Тимофеевич Морозов и Сергей Викулович Морозов ассигновали 200 тысяч на организацию создания общедоступного театра для рабочих и служащих на фабриках Орехово-Зуево. А через год «Биржевые новости» сообщили о завершении строительства театра и опубликовали его репертуар. Это был двухъярусный деревянный театр, построенный в роскошной березовой роще. И хотя рампой служили керосиновые лампы, была огромная сцена и хорошо оборудованные уборные для актеров. На его сцене выступали актеры театра Корша, Императорских Малого и Большого театров.

В те же годы Савва Тимофеевич закладывает в Орехово-Зуеве «Зимний театр», который строится на его средства, но достраивается уже после его смерти женой Зинаидой Григорьевной и сыном. Этот театр был открыт в 1912 году к 100-летию победы над Наполеоном. В те годы это был первый театр для рабочих, не уступающий по своим достоинствам столичным театрам. В день его открытия на сцене пел Шаляпин. Газеты Орехово-Зуева писали в день открытия театра: «Наш город стал богат и славен театральным искусством... Близкое знакомство, деловые и дружеские отношения Саввы Тимофеевича Морозова со Станиславским, Горьким, Шаляпиным, Чеховым, Немировичем-Данченко и другими деятелями культуры России, любовь его к театру, постройка общедоступных театров дали возможность рабочим и служащим фабрик Орехово-Зуева приобщаться к большому искусству».

Третьим общедоступным театром был Московский Художественный. Летом 1897 года после долгих раздумий К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко решили осуществить свою давнюю мечту и приступить к созданию «своего театра». Но не было средств. Решили обратиться к благотворителям и в первую очередь к Варваре Алексеевне Морозовой (урожденной Хлудовой), которая была известна в Москве широтой своей благотворительной деятельности. Варвара Алексеевна любезно приняла Станиславского и Немировича-Данченко в своем особняке на Воздвиженке, но во время разговора о цели их приезда, оба почувствовали в ее глазах «почтительно-внимательный» холод. «Варвара Алексеевна отказалась войти в Паевое товарищество, хотя сумма взноса была всего 5 тысяч рублей, – вспоминал Станиславский. – Находкой для дела оказался С.Т. Морозов, который принес с собой не только материальную обеспеченность, но и труд, бодрость и доверие».

Савва с интересом принял идею создания театра. 10 апреля 1898 года было создано товарищество для учреждения в Москве общедоступного театра и заключен договор между членами товарищества. Договор состоял из 16 пунктов, в которых четко указаны условия и порядок действия. Он не был опубликован, поэтому остановлюсь на нем подробнее. «1898 года апреля 10 дня мы, нижеподписавшиеся Потомственные граждане: Константин Сергеевич Алексеев, Дмитрий Родионович Востряков, Николай Алексеевич Лукутин, Савва Тимофеевич Морозов, Сергей Тимофеевич Морозов, Константин Викторович Осипов, Иван Александрович Прокофьев, Константин Константинович Ушков, Карл Александрович Гутхейль и дворянин Владимир Иванович Немирович-Данченко заключили настоящий договор с тем, чтобы учредить в г.   Москве общедоступный театр на основаниях, приложенных к сему договору брошюры В.И.   Немировича-Данченко под названием «Московский общедоступный театр». И для того согласились в следующем:

1.   Каждый из нас, вышеупомянутых, кроме В.И.   Немировича-Данченко, который участвует в деле только личным своим трудом, вносит в предприятие денежные суммы (указывается, кто сколько вносит. Самые высокие суммы внесли Алексеев и Морозов).

3.   Распорядителями дела избираются К.С.   Алексеев и В.И.   Немирович-Данченко, им поручается вести как художественную, так и хозяйственную часть, предоставляется право нанимать помещения для театра, приглашать и увольнять артистов и всех служащих, заключать договоры и действовать во всем на правах полных хозяев с личной своей ответственностью перед товариществом.

5.   Прочие товарищи, если они того сами не пожелают, не несут никаких обязанностей и никакой личной ответственности и отвечают только своими денежными вкладами.

11.   Из складочного капитала и валовых доходов предприятия распорядители Алексеев и Немирович-Данченко получают жалование в размере 4200 рублей в год каждый.

12.   Вся чистая прибыль, которая окажется за данный отчет­ный год, подлежит распределению в следующем порядке: 10   % прибыли поступает в дополнительное вознаграждение за труд распорядителям, т.е. Алексееву и Немировичу-Данченко, остальные 90   % должны служить источником для уплаты каждому из товарищей на внесенный ими капитал, но в размере не свыше 6   % на 1 руб. взноса. Если при этом получается остаток, то половина его выдается распорядителям поровну, а вторая идет для усиления средств предприятия.

14.   Распорядители должны войти в соглашение с московским филармоническим обществом о предоставлении ученикам драматических классов музыкально-драматического училища этого общества для упражнений.

15.   Состояние распорядителей гг.   Алексеева и Немировича-Данченко в качестве преподавателей музыкально-драмати­ческого училища им разрешается и признается желательным. Кроме того, рапорядители должны представить общему собранию доклад об условиях открытия при общедоступном театре самостоятельной школы».

Первый взнос товарищества был 25 тысяч руб. На эти средства был арендован театр «Эрмитаж» в Каретном ряду, где в октябре 1898 года и состоялся первый спектакль «Царь Федор Иоанович». Савва Тимофеевич на премьере не был, но приехал к концу спектакля через несколько дней, незаметно прошел в директорскую ложу и стал наблюдать Станиславского, который в этот момент платком вытирал вспотевшее, взволнованное лицо и слезы радости, а увидев Морозова, смутился и заулыбался. А на сцене властвовал Москвин, приглашенный Станиславским из театра Корша. Играл он великолепно; его царь был не «божий помазаник», это был безвольный, слабый человек, сгорбившийся под тяжелыми царскими одеяниями, беззащитный и жалкий. Савву спектакль поразил и он долго оставался в задумчивости, не слыша, что ему говорил Станиславский. Но зал загудел аплодисментами и долго не смолкал. Морозов, довольный, улыбнулся и предложил Станиславскому и Немировичу-Данченко осмотреть здание театра. Убожество здания его поразило, особенно уборные актеров, которые были переоборудованы старым хозяином из полуразвалившихся садовых сараев, дыры были просто забиты фанерой, полы скрипели, прогнувшись от вечной сырости, по словам Станиславского, в холодное время повешенные на стены костюмы примерзали к ним. Электропроводка пришла в негодность и часто репетиции проходили при свечах, а иногда и в потемках.

И Савва Тимофеевич принимается за ремонт «Эрмитажа». Опускает пол сцены, расширяет ее, переделывает рампы, перекрашивает зал и сцену, приводит в порядок актерские уборные, исправляет электропроводку. Специально для репетиций он строит дом на Божедомке с большой сценой, но маленькой комнатой-залом. Здесь потом проходили экзамены в школу, созданную при МХТ.

А в это время в театре идут репетиции «Снегурочки» Островского, которая покорила Станиславского красотой русского эпоса и музыкальным звучанием каждого слова. Савва называл эту сказку «жемчужиной из старины» и поэтому с радостью принял участие в осуществлении спектакля. Он привозит из своего имения Всеволодово-Вильво, что на Каме, старинные уральские одежды, затем, считая, что быт старого русского Севера больше подходит, посылает гонцов в Архангельск, из-за границы выписывает фонари и стекла для изображения облаков и луны. Свой дом и сад на Спиридоновке летом, когда Зинаида Григорьевна с детьми живет в Покровском, превращает в экспериментальную мастерскую, где создает разнообразные цвета и оттенки для ламп освещения сцены, цветовые эффекты, часто ночами приезжает в «Эрмитаж» на монтировку освещения сцены. И к выходу «Снегурочки» осветительная техника в «Эрмитаже» была почти совершенна.

К 1901 году успехи театра, который становится кумиром молодежи и интеллигенции, помогли поднять его финансовое состояние. С помощью Саввы дело стало крепким, и театр не только избавился от долгов, но и стал приносить прибыль. Было решено передать театр со всем его имуществом и репертуаром группе лиц, которые были ядром театра. С этой целью Савва Тимофеевич разрабатывает проект устава Паевого Товарищества на срок 3 года, с капиталом 50 тысяч руб. Среди пайщиков были сам Морозов, Станиславский, Немирович-Данченко и ведущие актеры: Москвин, Качалов, Лужский, Лилина, Вишневский и др., пайщиками стали Чехов и художник Симов. Савва Тимофеевич открывает пайщикам кредит на 3 года, отказывается от возмещения всех своих затрат в пользу театра, весь свой доход передает товариществу и вносит в кассу товарищества дополнительно 15 тысяч руб. Создавая проект Устава Товарищества, вводит пункт, который должен был сохранить основное назначение театра: «Товарищество обязуется перед С.Т.Морозовым не повышать платы за места выше 1700 руб. полного сбора, чтобы театр сохранил характер общедоступного». По этому Уставу представителем правления Товарищества стал Савва Тимофеевич, за ним же оставалось заведование всей хозяйственной частью . В правление вошли: К.С.   Станиславский – главный режиссер, В.В.   Лужский – зав.труппой и текущим репертуаром и В.И.   Немиро­вич-Данченко – художественный директор и председатель репертуарного совета театра. Но был в Уставе пункт 17, который вызвал споры и яркое недовольство Немировича-Данченко. Звучал он так: «Порядок и распределение занятий среди членов правление и равно управления хозяйственной частью могут быть изменены только по постановлению Собрания большинством голосов, но с непременного согласия на сей предмет С.Т.   Морозова».

При обсуждении этого пункта Савва Тимофеевич требовал сохранить за собой решающий голос в делах правления Товарищества и полную хозяйственную независимость. И это не было, безусловно, продиктовано личной выгодой или болезненным самолюбием. Вспомним слова Станиславского: «Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но служившему ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды. И сейчас этим пунктом Устава Савва Тимофеевич требовал этого доверия, иначе он готов был уйти из дела. В результате за Устав проголосовали единогласно, кроме Немировича-Данченко, который грозился уйти из Товарищества, если 17 пункт останется. Савва Тимофеевич категорически был против его ухода и считал, что Немирович-Данченко должен остаться. И после долгих уговоров Владимир Иванович остается в театре, но в их отношениях с Морозовым появилась огромная трещина, которая продолжала расползаться. Немирович-Данченко долго помнил обиду и уже в 1927 году писал Н.Е. Эфросу: «Морозов хотел поставить меня на второе, третье или десятое место, отказываясь, однако, вести дело без меня!»

Итак, в феврале 1902 года был утвержден Устав Товарищества. Была завершена организационная основа дела, которое было поставлено Саввой Тимофеевичем как коммерческое предприятие. Но встала вторая, не менее сложная задача: театру нужно было свое здание. Савва Тимофеевич находит такое здание в самом центре, в Камергерском переулке. Здание принадлежало нефтяному миллионеру Г.М.   Лианозову. Он сдавал его внаем. Здесь ставил свои спектакли театр Ф.А.   Корша, затем частная русская опера С.И.   Мамонтова, последнее время здание арендовал француз Шарль Омон, где он разместил «Кабаре-Буфф», наводившее ужас на благонравных москвичей. Омон собирался отказаться от аренды здания, и об этом знал Морозов, поэтому он поехал к Лианозову и заключил с ним договор об аренде сроком на 12 лет.

Савва Тимофеевич берет обязательство перед театром финансировать все строительные и отделочные работы здания. Переоборудовать здание под театр Савва предложил талантливому архитектору Ф.О.   Шехтелю. Савву Тимофеевича привлекал не только удивительный талант Шехтеля: они были похожи широтой размаха своих замыслов, своей эмоциональностью, которая вдруг вырывалась наружу и творила чудеса. Шехтель создал для Морозова прекрасный особняк на Спиридоновке, перестроил дом в Покровском-Рубцове. Но самым необычным был причудливый деревянный дворец-терем на Киржаче, где так любил бывать Савва Тимофеевич в редкие минуты отдыха.

Шехтель безвозмездно взялся перестроить здание под театр. Гордостью МХТ стала сконструированная Шехтелем сцена, оснащенная уникальным механизмом, выписанным Саввой Тимофеевичем из Англии. Управлял всем светом сцены электрический рояль, созданный фирмой «Шуккерт и К 0 ». Но особое внимание уделялось удобствам главных действующих лиц театра – актеров. Грим-уборные выполнялись согласно привычкам каждого. Во всем облике театра подчеркивалось его кредо – все было просто и изящно: и мягкое освещение зала бледно-розовыми фонариками по бокам (эти же фонарики были собраны в круглую люстру на потолке), и сдержанно-оливковый цвет стен, и строгая дубовая мебель, и приглушающие шаги зрителей ковры. Казалось, «пустое пространство» затаило дыхание и молчит, словно готовит душу к исповеди. Когда зрители входили в зал, вспыхивала рампа, затем слышался последний предупредительный сигнал, расположенный у самой будки суфлера, и начиналось действие.

Имеется документ от «Русского общества Шуккерт и К 0 » господину С.Т. Морозову на устройство собственной электрической станции при Московском Художественном Театре, оборудованной газовыми двигателями с газовым аппаратом, патент «Крослей» от 5 марта 1903 года. Смета – около 60 тысяч руб. Все расходы взял на себя Савва Тимофеевич.

Фасад здания театра почти не перестраивался. Но изменились театральные подъезды, над которыми впервые в Москве появились фонари-светильники с дуговыми лампами. Правый подъезд украсила работа мало известного тогда скульптора Голубкиной. Савва лично ездил к ней и, может быть, тема горельефа, где пловец борется с накатывающимися на него волнами, и только появившаяся в небе чайка говорит о его спасении, была подсказана Морозо вым. Уж очень близка символика горельефа духу Саввы! Затем чайка с горельефа, уже над стилизованными волнами, перешла на занавес театра и стала, благодаря Чехову, символом МХТ.

Савва Тимофеевич лично руководил строительством театра, не доверяя никому, кроме Шехтеля. Благодаря этим двум удивительным людям, безвозмездно служащим театру, работа шла очень быстро и слаженно, и в октябре 1902 года театр открыл свои двери зрителям. Газета «Курьер» писала в день открытия театра: «Вкус и простота подали друг другу руки и, призвав на подмогу щедрость мецената, сотворили шедевр».

В это время, когда все, казалось, было завершено, обостряются отношения Саввы Тимофеевича с Немировичем-Данченко. В июле 1904 года не стало Чехова, который был дружен с Морозовым, но расстался с ним в последние годы, произошел разлад с Горьким. Все это Савва Тимофеевич болезненно переживал и все реже появлялся в любимом театре. А в декабре 1904 г. встает вопрос о возобновлении договора Товарищества театра на новый трехлетний срок. Уже не считаясь с тем, что по Уставу Товарищества Савва еще был его председателем, Немирович-Данченко сам составляет проект нового договора и, считая себя лицом, уполномоченным от Товарищества, посылает проект нового договора Савве Тимофеевичу. На что Савва Тимофеевич отвечает ему письмом от 21 декабря 1904 года:

«Милостивый государь Владимир Иванович! Препровождая при сем проект договоренности, именующий быть выданной лицу, уполномоченному от Товарищества Художественного театра на заключение со мной договора, считаю долгом заявить, что доверенность эта должна быть подписана всеми пайщиками и засвидетельствована у нотариуса.

С совершенным почтением, Савва Морозов».

Накануне Савва Тимофеевич получает письмо от ведущих актеров МХТ.

«Глубокоуважаемый Савва Тимофеевич! Подписывая договор Товарищества Московского Художественного театра на новое трехлетие, мы не могли не вспомнить с чувством бесконечной благодарности всего, что сделано Вами как для театра, в его ху дожественном значении и прочности, так и для каждого из нас. Вместе с тем все мы, совершенно и единодушно и искренне скорбим, что в последнее время Вы проявляете к театру нескрываемое охлаждение. Оставаясь сердечно признательными Вам за прошедшие годы существования театра, мы позволяем себе выразить надежду, что Ваше охлаждение временно и сочувствие Ваше бу дет возвращено театру и будет по-прежнему ободрять в нашей работе». Вот ответ Саввы Тимофеевича на это письмо. Дата ответа та же, что и письма Немировичу-Данченко.

«Милостливые государыни и милостивые государи! Глубоко тронут Вашим письмом. Все мои старания помешать театру катиться под гору и спуститься до его теперешнего уровня были тщетны. Я считал и считаю сейчас, что дальнейшее участие мое в делах театра, при наличном составе лиц, управляющим им, совершенно бесполезно, и я с горечью ухожу из того дела, которое когда-то любил. От души желаю лучшей части пайщиков поднять вновь театр до высоты, достойной тех хороших побуждений, с которыми работали лучшие его участники, и сберечь то огромное богатство, которым обладает театр в лице его талантливого творца – Константина Сергеевича Станиславского».

Савва Тимофеевич передает все свои паи, составляющие большинство, в руки акционеров – основателей театра...

Прошли годы. В 1928 году театр праздновал свое 30-летие. Советское правительство потребовало от К.С.   Станиславского выступить с благодарственной речью в адрес правительства и обязательно отвесить поясной поклон директорской ложе, где должны были присутствовать Сталин, Рыков, Енукидзе и др. Много было положено трудов, чтобы Станиславский согласился. Наконец, Константин Сергеевич согласился, но поставил условие, что хочет добавить от себя несколько слов.

И вот на сцене высокий, гордый Станиславский. Он читает написанную ему речь, низко кланяется сидящему в ложе Сталину. Зал замер. Станиславский вскидывает голову и произносит следующее: «В этот день – день нашего юбилея, я не могу не обратиться мысленно к памяти человека, которому театр обязан тем, что он не закрыл свои двери задолго до прихода советской власти. Мысли мои обращаются к нашему спасителю в те черные дни – Савве Тимофеевичу Морозову. Его светлую память прошу всех почтить вставанием!» Это было сказано с таким огненным темпераментом, что весь зал встал как один, пришлось встать и Сталину перед своим классовым врагом. Станиславский доказал, что он всегда был непоколебимым в отношении всего того, что он считал своей истиной и, несмотря на время и условия, всегда с любовью и огромным уважением относился к Савве Тимофеевичу.

Поделитесь с друзьями