В.М. Зимина

О ЕЛИЗАВЕТЕ СЕРГЕЕВНЕ
МОРОЗОВОЙ

Мое сообщение не содержит каких-либо открытий, не претендует на серьезные научные изыскания. Цель моя - рассказать о моей бабушке, Морозовой Елизавете Сергеевне. Но это будет, видимо, последнее свидетельство очевидца последних представителей данной ветви Морозовых. Мужчин в роду не было. Было четыре дочери: Александра(1886 - нач. 1950-х ), Елизавета(5.08.1888-30.11.1978), Варвара(15.12.1889-3.03.1966), Надежда(10.08.1904-14.10.1986). Отец их, Сергей Васильевич Морозов (1856 - 14.10.1905). Мать, Глафира Афиногеновна ур. Муравьева (1867 - 1921?).
О матери Сергея Васильевича известно следующее. Обе дочери купца Богомазова Петра Ивановича - Александра и Елизавета - рано остались без матери. Дом их на Большой Алексеевской перешел по наследству старшей дочери, Елизавете, которая была старше сестры на 15 лет. Елизавета вырастила сестру и выдала ее замуж за Василия Захаровича Морозова, сына основателя Богородско-Глуховской мануфактуры. После этого Елизавета Петровна выходит замуж за купца Егорова, но рано умирает от скарлатины.
Александра Петровна скончалась от туберкулеза в 1861 году - двадцати пяти лет. Осталось трое ее детей - Константин, Сергей и Елизавета. Елизавета Петровна оставила по наследству свое состояние племянникам. Большую часть его, в том числе дом на Большой Алексеевской - своему крестнику Сергею Васильевичу Морозову.
(Информация по докладу А.П. Линькова)
Глафира Афиногеновна Муравьева была единственной дочерью Александры Федотовны (ур. Демидовой). Муж скончался рано. Жили более чем скромно. Партия Морозова для дочери была большой радостью, хотя невеста была очень юной, едва исполнилось 15 лет. Сохранилось приглашение на бал, который давала Александра Федотовна по поводу сговора, датированное 1882 годом, 12 января.
Брак был очень счастливый, хотя не дал семье сыновей. Глафира любила мужа беззаветно. Но, к несчастью, он скончался сорока девяти лет от туберкулеза.
Бабушку Сашу моя бабушка очень любила, в письмах обращалась к ней, называя ласково "мой бабочек". Для Александры Федотовны был выстроен рядом с большим домом флигелек, чтобы ей спокойно жилось, и она всю жизнь была рядом с дочерью и внучками. Была она мягкого, нежного нрава, очень рукодельная, хорошо вышивала, что, наверное, передала и своим внучкам.
Сергей Васильевич Морозов, будучи пайщиком Богородско-Глуховской мануфактуры, активно не занимался делами фабрик, а в последние годы и совсем отошел от дел, а занимался своим хозяйством в имении "Косино". Семья была очень богатой, в чем немалую роль играло унаследованное от Елизаветы Петровны состояние. Имение процветало: роскошные цветники, оранжереи, где выращивали необыкновенные овощи и фрукты. Бабушка, помнится, когда доводилось ей пробовать ананасы, говорила гневно: "Разве это ананас? Это даже и не огурец! Вот у папаши были ананасы, - какой аромат, на весь дом, они просто таяли во рту!" На всю жизнь сохранила она в памяти вкус папашиных персиков, клубники, разных экзотических фруктов. И любовь к цветам с тех пор. Все растения от бабушкиного прикосновения процветали, она знала все тайны цветоводства. Ребенком я первые уроки ботаники получила от бабушки. В нашей битком набитой людьми старой коммунальной квартире мы каждую весну с бабушкой высевали в горшочки какие-то семена. И этот непередаваемый восторг от появляющихся первых росточков остался у меня и по сей день.
Бабушка не любила зиму. Зимой носик ее всегда красный, носовой платок у носа, сама какая-то нахохлившаяся, всегда покашливала. И в детстве, как она рассказывала, не нужны ей были никакие санки, лыжи, снежки. В юности зимой она, закутавшись в пуховый платок, сидела, прижавшись к голландской печке, читала, грустила. Тоска была порой такая, что плакала, не в силах с ней совладать. И мне запомнилась она, еще не старой, энергичной, деятельной. Но иногда, не доубирав крохотную комнатку, сядет, устремив вдаль свои красивые черные глазе, думает ...иногда что-то шепчет. Глаза наполнятся слезами. Может быть, в связи с этим крестная моя сочинила шуточные стихи:

Полно плакать над стихами.
Пожалей свой длинный носик.
Что мы завтра будем стряпать -
Посерьезней есть вопросик.
Дети, дед и муж сердитый
Просят каши и котлет.
У меня совсем нет денег,
Видно, правда, я поэт.

Но вернусь в бабушкино детство. В семье была атмосфера добра, уюта, теплоты взаимоотношений. Не было светской блестящей жизни. Не слышала я о каких-то пышных балах. Очень радостными были семейные торжества, а также Рождество, Пасха и другие религиозные праздники. Выезжали в театр. Навещали родственников. Старших дочерей в экипаже возили в гимназию. Младшая, Надежда Сергеевна, была болезненным ребенком. В детстве болела кокситом (кажется, это костный туберкулез). Пророчили страшные перспективы. По совету врачей Глафира Афиногеновна купила в Ялте небольшую, но очень уютную виллу, где почти безвыездно жила с тетей Надюшей. Небольшая хромота осталась у нее на всю жизнь, но была она вполне здоровым человеком, прожила восемьдесят два года, почти до конца своих дней работала в библиотеке, учителем. Этой работе Надежда Сергеевна посвятила всю свою жизнь. Остались свидетельства того, насколько она была на своем месте. Ее аккуратность, образованность, интеллигентность, безукоризненная порядочность делали ее просто незаменимой на работе, и ее много раз упрашивали поработать еще немного при каждой ее попытке оставить работу в связи с преклонным возрастом. Да и любила она книги, была начитанна необыкновенно. Внешне она отличалась от сестер - была маленькая, с тихим голосом, неторопливая. Не слышала, чтобы у нее были какие-то особые таланты.
Дочери получили хорошее образование. Об Александре Сергеевне я знаю мало. А бабушка моя и тетя Варя были очень музыкальны, прекрасно играли на фортепьяно, пели, знали несколько иностранных языков, хорошо знали русскую литературу и поэзию. Сохранились вышивки бабушки - искусно сделанные гобелены. А также ее живописные работы - маслом и акварелью.
Бабушка была стройная, элегантная. Даже скромное домашнее платье она умела носить так, как будто сейчас идет в гости. Всегда оставшиеся от старых времен какой-нибудь воротничок или скромная брошка, что-то еще неуловимое, что делало ее элегантной.
Была она энергичной и настойчивой. Если она что-то задумала, казалось, она сдвинет стену. Она быстро, энергично, иногда сердито, перемещалась по тесной комнате, сшибая мебель и больно ударяясь. Но ничто не могло остановить ее.
Горячо любимый в семье Сергей Васильевич скончался, когда бабушке было семнадцать лет. С этим закончилось ее очень счастливое детство. Вскоре она вышла замуж.
На Большой Алексеевской, в доме № 8 (а дом Морозовых был № 4) проживала семья купцов-мануфактурщиков Зиминых. Их дело, известное всей России акционерное общество "Товарищество Зуевской мануфактуры И.Н. Зимина", было хорошо, прочно организовано и успешно процветало.
В семье Зиминых, не считая умерших в младенчестве, было семь дочерей и семь сыновей. Третий по старшинству сын, мой дедушка Алексей Леонтьевич Зимин, посватался к Морозовым. Судя по его сохранившемуся дневнику, он давно присматривался к московским барышням. А у Морозовых ему приглянулась Варвара Сергеевна (Александра была уже замужем). Варвара Сергеевна была высокой, полноватой, крепкой, симпатичной девушкой. Но нельзя было при замужестве обойти старшую сестру. А дедушка не против был и моей бабушки. Она внешне отличалась от сестры: была тоненькая, стройная, высокая, немного задумчивая, склонная к тонким, глубоким переживаниям.
Бракосочетание состоялось 18 декабря 1906 года. Венчания не было. У старообрядцев-беспоповцев нет этого таинства. Бабушка - старообрядка Рогожского прихода, а дедушка - Преображенского, федосеевского, беспоповского толка, старопоморского согласия. Получили, как положено, благословение, записались в церковные книги, получили строго оформленную, с записью всех свидетелей, бумагу.
Зимины все были счастливы. И всегда очень любили бабушку, хотя она не всех сестер жаловала (соблюдая, правда, все правила хорошего тона и внешнюю доброжелательность). Папаша Леонтий Иванович Зимин считал за честь иметь такую невестку - красивую, знатную, богатую. Дедушка тоже имел неплохое образование: он закончил Московскую практическую Академию коммерческих наук и три года стажировался в лучших хлопковых предприятиях Америки - в Нью-Йорке, Нью-Орлеане, имел хорошие благодарственные отзывы фирм за плодотворное взаимополезное сотрудничество. Специальность дедушки - товаровед, классировщик хлопка - была очень тонкой и нужной для Зуевской мануфактуры. Он привез с собой образцы и семена каких-то редких сортов длинноволокнистого хлопка, были сделаны посевы на опытной делянке где-то в Туркмении.
Молодые поехали, как положено, в свадебное путешествие. Первое самостоятельное жилище - большая уютная квартира в Гагаринском переулке, в доме № 29. Жили дружно, если не считать некоторую склонность дедушки к ревности. Не помню, чтобы бабушка очень страстно любила дедушку. Но всегда была верной и преданной ему, всегда была его опорой, защищала все его интересы, хотя, я думаю, они не всегда совпадали с ее взглядами.
В те годы она любила роскошь, дорогие украшения, модные туалеты. Дедушка был несколько расчетлив. Однажды устроил сцену по поводу дороговизны нового платья, которое бабушка приобрела. Тогда она, не говоря ни слова, разорвала в клочья это платье на глазах у оторопевшего дедушки. Это послужило первым хорошим уроком для двоих и каждый по-своему научился обходить подобные ситуации.
В 1908 году родилась дочь, Ольга Алексеевна Зимина (в замужестве Скаржинская) - обожаемая мною моя крестная, так я ее и звала всегда - "крестненька" (хотя тогда это было не принято).
В 1910 году родился мой отец, Зимин Михаил Алексеевич. Жизнь семьи была счастлива и безоблачна.
В 1912 году едут все вместе путешествовать за границу вместе с няней Нюшей и гувернанткой-немкой - фрейлейн Анной. Дедушка раньше возвращается в Россию, поступает на военную службу. А бабушке очень нравилось в Германии, и она осталась там с детьми.
Война с Германией застала бабушку там. Многие советовали тогда не ехать в Россию, и в первую очередь - друзья из Германии, советовали переждать что-то грядущее - смутное, тяжелое, что ощущали все. Но дедушка торопил: "Скорее на родную сторонку", - писал он в письме, - да и бабушка соскучилась по России. И позже, когда не раз им предлагали эмигрировать, когда еще были им подвластны их капиталы в банке, когда они еще были хозяевами своего положения, - они без колебаний определили свой путь - он должен быть только в России, без "родной сторонки" они себе не мыслили жизни. Не знаю, может быть впоследствии, когда хлебнули горя и унижений, и пожалели о том, что не уехали, но я никогда от них не слышала о сожалении по этому поводу.
С трудностями, через Швецию и Финляндию приехала бабушка в Петербург, а оттуда в Москву. Дедушка в это время служил в Зарайске, в интендантских войсках. И вот после блестящей, полной удобств, благополучия жизни в Европе - сразу Российская глубинка со всеми заботами о квартире, о дровах, о печке. Мой отец, которому было четыре года, хорошо помнил резкий переход от света к темноте, как только пересекли границу. Он не помнил подробностей, но общее впечатление - чего-то темного, тревожного угнетающе подействовало на психику ребенка, и он всю жизнь помнил это тяжелое впечатление.
В 1916 году приехали из Зарайска в Москву. Купили дом в Петровском парке (адрес - Петроградское шоссе, дом № 50). Зажили, как фермеры. Дедушка оказался прекрасным хозяином. Увлекался разведением необыкновенных пород кур. Ребенком я хорошо помню роскошные его альбомы с изображением всевозможных кур, я любила рассматривать эти альбомы и никогда потом, даже на ВДНХ, не встречала ничего подобного.
В хозяйстве была корова. Бабушка с любовью за ней ухаживала, а Любушка - так звали буренку - никому не давала себя доить, кроме бабушки.
Впоследствии, по моим воспоминаниям, бабушка умела делать все. Так печь пироги, как бабушка, не умел никто. Она и маму мою научила этому. Бабушка в трудные для нас годы вязала из каких-то белых веревочек всем нам тапки, которые мы, дети, просто обожали и стояли в очереди к бабушке, кому следующему вязать.
Никто так не умел рассказывать сказки, как бабушка. И я даже иногда благодарю судьбу за то, что не было тогда телевидения, потому что тогда, наверное, не было бы бабушкиных сказок на ночь. А это было счастьем непередаваемым. Мы уже днем ходили за бабушкой и упрашивали ее. И если она соглашалась (а хлопоты домашние не всегда это позволяли), то мы скорее укладывались в постель и ждали бабушку с трепетом и нетерпением. Она знала множество сказок. Рассказывала замечательным, правильным русским языком, красочно, образно. Ее сказки несли в нашу жизнь свет, тепло, уют.
Но вернусь назад. В 1922 (или в 1921) году семью бабушки выгнали из дома. Перед этим было много визитов каких-то разных людей с целью экспроприации. Растаскивали все. Однажды, когда нагрянули очередные экспроприаторы, няня Нюша распихала бабушкины кое-какие драгоценности по карманам своего фартука, за пазуху - куда успела. Ее не стали обыскивать. Так кое-что удалось спасти. А перед этим дедушку, которого солдаты знали, как хорошего, честного хозяйственника, заботящегося о людях, выбрали командиром. Один из красных командиров предупреждал, что в банках все будут ликвидировать. У бабушки хранилось, кроме денег, много драгоценностей. Этот командир предлагал за небольшой подарок для его дочери из этих ценностей помочь забрать вещи из банка. Но бабушка не верила, что в банке может что-то пропасть - настолько это было всегда надежно. Конечно, все пропало.
Из дома в Петровском парке вытаскивали все, грабили, глумились. Роскошную библиотеку - книги в кожаных переплетах, с золотым тиснением, с бабушкиными монограммами стащили во двор и устроили костер. И однажды велели срочно освободить дом.
Семью приютила дедушкина сестра, папина крестная Анна Леонтьевна, которая снимала квартиру в доходном доме на Садово-Триумфальной улице. Анна Леонтьевна с сыном Глебом заняла одну комнату. Дедушке дали две небольшие комнаты. Позже одну из них разделили пополам и вселилась еще одна сестра дедушки - Федосья Леонтьевна с дочерью. Когда папа женился, ему отдали одну из комнат, а бабушка, дедушка, и вся их семья занимали половинку разделенной комнаты. Позже, когда тетя Феня вышла замуж и уехала, на ее место поселили чужих людей, а семья бабушки осталась в узкой, как щель, комнатке, 9 кв. м. А в нашей комнате, отданной папе, 15 кв. м., через несколько лет появились мои братья и сестры, и вся наша семья - 9 человек - жила в этой комнате до 1952 года.
Бабушка много горя хлебнула. Был арестован, едва не расстрелян, муж моей тети, дворянин по происхождению, сразу после рождения моей двоюродной сестры. Расстрел заменили ссылкой. Крестная поехала за ним, а бабушка осталась выхаживать мою сестру, очень слабенькую и болезненную. Была тяжелая болезнь дедушки. Снесли в ТОРГСИН все, что еще можно было продать. Жить было не на что. Папу выгнали из института за его происхождение (институт он закончил уже взрослым).
В квартире давно уже поселились чужие люди. Сын Анны Леонтьевны Глеб убегал по крыше, которая начиналась ниже наших окон, когда пришли его арестовывать (он был юнкером). Позже было о нем известие, что он в Париже. Больше известий не было. Анна Леонтьевна скончалась.
В квартире не было, конечно, ни газа, ни ванной, одна раковина с краном холодной воды, которым пользовались для всех, самых разных нужд. Готовили на керосинке или тагане, установленном на русской печке. Отапливался дом маленькой котельной в подвале, которая топилась углем.
На бабушке держалась вся семья. Дедушка был какой-то потерянный. У него не было работы. Одно время он торговал папиросами с лотка (сам, кстати, никогда не курил и не пил спиртного). Был где-то и швейцаром, и сторожем, и в домоуправлении кем-то. И все что-то не удавалось: или сокращали, или увольняли, или закрывали, работы почти не было...
После ссылки дядя мой, хороший инженер-технолог, работал главным технологом на крупных заводах Подмосковья. Бабушка всегда вела домашнее хозяйство. А дедушка занимался огородом и, конечно, любимыми курами, но уже обычными.
Когда нашу коммуналку постепенно стали расселять (в 50-е годы), тете дали небольшую, но все же отдельную квартиру. Жизнь налаживалась. Но начались болезни.
Бабушка пережила и дочь, и сына. А сначала ушел из жизни дедушка (в 1966 году). Бабушка скончалась в 1978 году, на 91-м году, пережив немногим больше полугода своего обожаемого сына. О его кончине ей не говорили, отсутствие объясняли командировкой. Но она догадывалась. Отца она всегда как-то нежно, но очень тревожно любила. Его рождение в день ее Ангела она восприняла, как Божий дар. Она вся светилась счастьем, бежала делать кофе, когда он приходил. За него всегда у нее болела душа. Он был воплощением всех ее надежд, помыслов, чаяний. Он был очень талантлив - осталось много его картин, написанных маслом и в акварельной технике. Он хорошо пел, сам сочинял музыку. Природа одарила его всем, в том числе прекрасной внешностью. Но он выбрал с юности основным своим делом авиацию, работал авиаконструктором у Н.Н. Поликарпова с самого основания, и я думаю, в выборе его профессии решающее значения имела талантливость, умение увлечь делом самого Н.Н. Поликарпова. Бабушка понимала: все лучшее, что у нее было, в том числе и умение мастерить руками, передалось сыну. Она всегда очень скучала, тосковала по нему. И очень переживала за него, понимая, что при дореволюционных их возможностях жизнь у него сложилась бы совсем по-другому, он не реализовал, наверное, и сотой доли данного ему природой. И хотя он был хорошим инженером, руководителем среднего звена, всеми уважаемый, но не был членом партии, никогда не поступался принципами, боролся с трудностями быта, воспитывая семерых детей, - все это повлияло на его творческую судьбу.
Немного о жизни сестер Морозовых.
Александра Сергеевна была замужем за Евгением Михайловичем Диановым, о котором всегда все хорошо отзывались, я слышала о нем много хорошего. Он скончался сразу после революции. Под Хотьковом у них было большое имение. Он выращивал в оранжереях ананасы и поставлял их Елисееву. У них была дочь Валентина, которая работала библиотекарем. Александра Сергеевна была не устроена в жизни. Не знаю, почему, но она скиталась по родственникам, не имея своего жилья. Говорят, страдала клептоманией и нигде долго не задерживалась. Позже дочь отдала ее в дом престарелых, очень хороший, благоустроенный. Она там вела активный образ жизни, даже читала какие-то лекции.
Скончалась предположительно в начале 50-х годов.
С Варварой Сергеевной бабушка была очень дружна. Они были погодки. Замуж вышли обе в 1906 году. Варвара Сергеевна в мае, бабушка в декабре. Их семьи всегда снимали дачи на лето рядом или даже в одном доме. Обе страстно любили природу. Знали все растения, всех птиц леса. В лесу всегда пели в два голоса. Знали много романсов, старинных песен. Дружили и их дети. Тетя Варя была замужем за Алексеем Ивановичем Пуговкиным. Несмотря на большую дружбу сестер, и хотя обе почти всегда жили в Москве, я впервые узнала тетю Варю, когда была уже взрослой. Когда-то между сестрами пробежала кошка. Причина была пустячная: в разговоре с бабушкой тетя Варя назвала дедушку зуевским мужиком. Бабушка была добрая, но упрямая, иногда даже крутая, настойчивая. Тетя Варя не хотела извиниться. Сестры не общались не один десяток лет. Последние годы они опять были дружны, и я помню тетю Варю, полную, крупную, с добрым, улыбающимся лицом.
Надежда Сергеевна замужем не была. Она оставалась с матерью Глафирой Афиногеновной и с гувернанткой Пипер Юлией Федоровной. После смерти Глафиры Афиногеновны тетя Надя осталась с Юлией Федоровной. Они были очень дружны. Жили они на Смоленском бульваре, дом 20. А впоследствии тетя Надя жила в семье Пуговкиных.
Бабушка до конца своих дней имела ясную, умную голову. Под конец она иногда путала все языки, которыми когда-то владела. Получались какие-то собственные ее слова. Например, спрашивала: "А где (что-то)?" и называла совсем не существующее слово. Но близкие ее понимали. До конца была на ногах. Только ходила на ощупь, т. к. совсем не видела. В семье моей двоюродной сестры распорядились не делать бабушке глазную операцию, боялись, не выдержит сердце.
Она сидела в кресле, ждала звонка в определенное время. Радио всю жизнь терпеть не могла, даже звуков радио не выносила, всегда гневно выключала. Сидела, прислушиваясь к звукам во дворе, и все думала, все вспоминала, что отражалось на ее выразительном лице и в жестах рук. И однажды громко спросила: "Ну и чего вы добились вашей революцией?" Бабушка умерла дома. Слегла. И тихо угасала. Почти до конца была в сознании и в здравом уме. Многое в свое время можно было бы записать. А теперь остается только вспоминать.
Когда я работала рядом, прибегала к ней в обеденный перерыв. Пили кофе, и она начинала что-либо вспоминать. Перерыв у меня кончался, я извинялась, убегала, думала - дослушаю в другой раз, все откладывала. Бабушка очень любила угостить кофе, который вообще был ее слабостью - всегда, во все времена, даже самые трудные. Приготовление кофе - целый ритуал, какое-то священнодействие. Все тончайшие нюансы кофейных ароматов были ей ведомы. И только с моим отцом могли они бесконечно обсуждать эту тему, вспоминать, где и когда они пили какой-нибудь кофе и какой из них был единственный и неповторимый. Последние годы она позволяла себе крохотную чашечку.
Она была очень требовательна к одежде. Уж если что невзлюбила - ни за что носить не будет, даже если придется носить старое, все зачиненное. Носила дома свои скромные платьица и старенькие кофточки. Голова по старому обычаю повязана косынкой.
Когда шла куда-то - очень долго и тщательно собиралась. На красивых серебристых волосах, расчесанных на прямой пробор, укрепляла повязку из старинных черных кружев. Несколько больше, чем положено, пудрила носик. Другого чего-то на лице не признавала. Глазной врач, к которому регулярно наведывалась, кидался навстречу с возгласом: "Моя графиня пожаловала!" Почему графиня? Наверное, из-за ее изысканности и благородства, которые были ей присущи, хотя она уже сильно горбилась.
Она и в те трудные времена любила принимать ароматную ванну. Любила всякие ароматические косметические средства, даже сама комбинировала духи, добиваясь желаемого аромата. Из своих скромных, почти нулевых средств старалась что-то подарить - крохотные пробные духи, коробочку для мелочей или пудреницу. В связи с этим вспоминаются радостные для нас события. Иногда, очень редко, наверное, в связи с сезонной сменой одежды, бабушка открывала большой кованый сундук с музыкальным замком. Этого события мы порой ждали не одну неделю. Там, в сундуке, был такой сказочный мир! И такой аромат из этого сундука исходил! Мы, дети, стояли, зачарованные, вокруг сундука, а бабушка, занимаясь своими делами, показывала нам кое-что. Там были просто памятные для бабушки вещички. А нам всегда что-нибудь доставалось в подарок. Многое я свято храню. Эти вещички и до сих пор сохраняют бабушкин аромат, напоминают такой далекий и такой близкий бабушкин мирок. До последних дней бабушка занималась своими цветами. И какая-то мистика: как только она умерла - погиб ее любимый роскошный жасмин, который перед этим, как никогда обильно цвел.
В семье все были очень религиозны. На свое Рогожское бабушка ездила редко. Когда-то она пережила страшное потрясение. Придя как-то навестить папочку, мамочку, любимого "бабочка" и всех остальных близких на старинное родовое захоронение на Рогожском кладбище, на месте захоронения бабушка обнаружила котлован. Все памятники из дорогого белого мрамора забрали на строительство метро. Бабушка без памяти вернулась домой, долгие годы не могла идти на Рогожское. Затем годы войны. Когда потом все-таки съездила, то, конечно, все было занято другими, совсем чужими могилами. Своих не было ни одной. Ездили часто с дедушкой на наше, Преображенское кладбище, где и бабушка теперь похоронена.
В тесной бабушкиной комнатушке в углу стоял большой, до потолка, киот карельской березы (остатки старинного мебельного гарнитура), заполненный древними иконами, переходившими из поколения в поколение. Горела лампада. Бабушка и дедушка много на коленях стояли перед иконами. Учили меня некоторым молитвам. Строго соблюдали посты, пекли куличи в старинных формах, делали пасху в раскладной деревянной форме. Все поздравляли друг друга с праздниками, дарили скромные подарки, частенько сделанные своими руками.
Несмотря на много переживаний, в семье было много радостного, веселого. Часто ходили все вместе в кино, которое особенно любила крестненька, ходили в театры, на концерты. Любили ездить на прогулки в Архангельское. Много читали, все обсуждая вместе. Сочиняли стихи, все, - от мала до велика, - много смеялись потом над стихами и над собой. Вечерами играли в "подкидного дурака". Бабушка любила юмор. Когда рассказывала что-нибудь смешное, порой смеялась до слез. Жили очень трудно материально, иногда отмечали Рождество с одной коробочкой конфет на всех и с чаем. Но это было, теперь я это особенно понимаю, самое счастливое время. Были все вместе, была наша бабушка, радостная, улыбающаяся, в кружевной повязке на голове.

15 ноября 1997 г.

Поделитесь с друзьями