Черноголовская газета № 38 (738) 22 сентября 2005 года
Г.Б. Манелис: в науке 3/4 от 3/4 века
Михаил Дроздов
Его мать, как русскую и профессора Среднеазиатского университета, выдвинули в заместители председателя Верховного Совета Узбекской ССР. Ее все любили, и когда она умерла, в Ташкенте назвали в ее честь улицу, на которой этот Университет и расположен. Отец, тоже профессор САГУ, юрист, уже в преклонном возрасте переехал в Черноголовку, теперь он в нашем макаровском некрополе. Сын их, Советник Российской академии наук, член-корреспондент РАН, дважды лауреат Госпремии СССР, действительный член Института астронавтики и аэронавтики (США), доктор химических наук, профессор Георгий Борисович Манелис, на днях будет отмечать свое 75-летие. Точнее, не столько даже он, а, как говорится, "научная общественность". Поскольку его юбилей есть факт не только личный, но общественный: Г.Б. Манелис был в числе первых завлабов Черноголовки. А значит - и отцов-основателей нашего научного центра.
Шесть часов просидел я с Георгием Борисовичем, перебирая старые фотографии, задавая вопросы, слушая его ответы, истории из его жизни, институтские байки. Многое уже зная о нем от его сотрудников и коллег (кое-что из этого я привожу в своих комментариях - курсивом - к интервью), не переставал удивляться объему еще неизведанной информации о том, что было в нашем городке (и это только "около" Манелиса) за 50 неполных лет его существования.
- Георгий Борисович, как начинался Ваш путь в науку? Как Вы оказались в московской Химфизике, а потом (и когда окончательно?) в Черноголовке?
- Я поступил в Среднеазиатский университет в 1948 году, окончил его химфак в 1953-м. В то время еще не представляли ясно, сколько нужно стране физиков, химиков, математиков, а исследования по ядерному оружию и по ракетам развивались полным ходом. В результате в Москве, главном научном центре, создался дефицит научных кадров. И тогда в НИИ стали брать выпускников (не худших, конечно) нестоличных вузов. Вместе со мной в Москву из Ташкента приехал, между прочим, известный потом специалист по атмосфере академик Израэль. Я сдавал вступительный экзамен в аспирантуру ИХФ, в комиссии были Эмануэль, Воеводский, Нейман. Последний особенно придирался и заставил меня не больше не меньше как "рассчитывать атомную бомбу"! Я, конечно, полностью не рассчитал, но был принят, стал аспирантом у Чиркова, через год в ту же лабораторию пришел Мержанов. С разницей в год-два в московской Химфизике появились Стесик, Дремин, Шилов, Королев и др.
Тема моей диссертационной работы называлась "Природа каталитической активности трифторида бора и его комплексов", я ее выполнил под руководством замечательных ученых Чиркова и Винника. И был оставлен в институте, в группе Дубовицкого, "с прицелом" на Черноголовку или Ногинск, как тогда называли НИП ИХФ, который должен был тут возникнуть. Впервые мы были здесь летом 1956 года, а окончательно перебрались в Черноголовку весной 1960 г.
- Чем Вы занимались в Москве и как "переселялись" в "Ногинск", то бишь Черноголовку? Как ее обживали?
- Перед группой Федора Ивановича, переросшей довольно быстро в лабораторию, была поставлена задача исследовать процессы термического разложения ВВ. В этой лаборатории в 1956-57 гг. начала формироваться моя группа, в нее вошли те, кого Ф.И. брал тоже "с прицелом на Черноголовку": Назин, Струнин, Смирнов, затем взяли Рубцова с женой Люсей, Раевского, Яковлева, Нечипоренко. Гальперин конструировал для нас приборы. Когда в 1958 г. сдавали первый дом в Черноголовке, я был председателем жилищной комиссии, правда, первый и последний раз, потом уж Ф.И. это дело из своих рук не выпускал. Люди ездили еще работать в Москву, а 1 мая 1960 года мы отмечали в столовой (теперь магазин электронной техники у старой гостиницы) новоселье - был сдан первый в Черноголовке лабораторный корпус (ныне известный как корпус Манелиса. - М.Д.). В нем уместились тогда, кроме наших, сотрудники Мержанова, Дремина, Гальперина, была комната матотдела, работал Денисов, Атовмян сидел в комнате у Раевского…
В том же 60-м году мы четверо - Мержанов, Дремин, Стесик и я - стали первыми завлабами. Федор Иванович хотел устроить по-другому, но акад. Н.Н. Семенов сделал именно так. В ближайшие два года народ из нашего корпуса разъехался по соседним строениям и в "старую химкинетику" на второй площадке. В нем осталась "в осадке" моя лаборатория.
Примерно тогда же мы стали заниматься тем, что заняло у меня весьма существенную часть жизни - твердыми ракетными топливами, ТРТ.
- Самые яркие впечатления тех лет. И чем занимались первые завлабы Черноголовки вне науки?
- Знаете, 60-70-е годы были, по-видимому, временем наибольшего развития науки у нас. И настроение было такое: Мы Все Можем! После Победы, восстановления разрушенного хозяйства, после бомбы, после спутника мы брались за самые трудные задания. И вот это настроение, может, и осталось как самое яркое впечатление. Мое поколение, мальчишками пережившее войну и встретившее Победу, чувствовало себя тоже победителями. И настрой этот держался тогда долго. Ну а чем занимались завлабы? Да, наверное, тем же, что и все тогда. И вне института наука у всех была на первом месте. А еще - спорт, грибы и ягоды в лесу, шашлыки с друзьями. КВН помню между командами первой и второй площадок. Станиловский был капитан у нас, Богданов еще играл за первую. А за вторую В.А. Яковлев, Ершов…
И еще о себе и своих товарищах. Мы создавали научный центр, строили город, определяли для себя важнейшие, как мы считали, пути в науке и технике. И это было личным делом для каждого из нас. Мне довелось и в создании Дома ученых участвовать, и книжную торговлю организовывать, помогать в оснащении новой школы физ- и химоборудованием. Мы много спорили с Б.П. Золотым о том, как строить город науки. Два срока представлял я Черноголовку в Ногинском совете депутатов.
- Последние годы именно на Вас, главным образом, держатся Симпозиумы по горению и взрыву, начало которым положено было именно здесь, в Черноголовке. Какова их роль, по-Вашему, прежде и теперь?
- Симпозиумы позволили объединить академическую науку о горении с прикладной и вузовской. И содействовали развитию этой отрасли во многих регионах Союза, о чем говорит география наших собраний. Здесь люди разных специальностей чувствовали себя как бы в одной семье, где живут общими идеями и желаниями. Первая мысль о таких сборищах принадлежала Мержанову, потом договорились с Н.Н., он стал председателем оргкомитета, Мержанов вел свою тематику, Дремин - детонацию, я - кинетику, Стесик занимался публикацией. Сейчас, конечно, не то, отраслевая наука почти ликвидирована, наши возможности очень небольшие, собирается обычно около двух сотен человек, а в свое время в Ташкенте было полторы тысячи. Тем не менее мы продолжаем это дело, понимая, что симпозиумы - последняя возможность для многих рассказать о своих исследованиях, обсудить их и пр. Важно и то, что мы сохраняем на них всю полноту тематики, "семеновскую" их широту, в то время как зарубежные конференции тематически становятся заметно уже. Когда мы с Барзыкиным сделали обзор десяти первых симпозиумов, то пришли к существенному выводу: большинство важнейших результатов в области горения взрыва, в том числе мировой значимости, впервые широко прозвучали именно у нас.
С этим черноголовским начинанием у меня связано и нечто личное. Когда проводили очередной симпозиум в Алма-Ате, мне исполнилось 50 лет. Отмечали на Медео. Зельдович на салфетке написал тогда поздравительный стих. Кстати, местные скульпторы вылепили тогда бюсты Семенова, Дубовицкого, Мержанова и вашего покорного слуги. Куда, правда, они делись, я не знаю.
- Что Вы считаете главным, что удалось Вам в жизни Вашей сделать?
- Я бы назвал несколько вещей, в разных областях. В фундаментальной науке это макрокинетика твердофазных реакций, где удалось разобраться во многих случаях с механизмом распада, с химией горения. В технической области это, конечно, твердые топлива. Вместе с Тартаковским, многими еще учеными, инженерами, технологами мы опередили американцев. Советские ракеты при одном и том же весе летали дальше, а хранились лучше, надежнее, чем американские. И тут можно с гордостью за наших людей сказать, что так получилось потому, что у нас впереди шла наука, теория, а те, богатые, часто действовали методом "тыка". И еще, по прикладной науке, важное дело, связанное с экологией, - это сверхадиабатическое горение. Когда в наших печах сжигают городской мусор, то вредные выбросы на два порядка меньше, чем при других способах утилизации. Это, конечно, всем нравится. Но заводы по утилизации дорогие, они и вообще дорогие, порядка 25 миллионов евро, поэтому внедрение происходит не так быстро, как хотелось бы. Но у нас в активе уже предприятия в Москве, Электростали, Финляндии. Составляются программы для Краснодарского края и Московской области. И речь идет не только об утилизации…
- Да, названные Вами темы очень серьезны и с государственной точки зрения. Не зря за ТРТ Вами получены две Госпремии, не зря у Вас ордена и медали. О том же говорят Ваши книги, статьи, отчеты. А чем Вам особенно приятно в науке заниматься, для души, так сказать? Где наука и хобби как бы соединяются?
- К счастью, в моей жизни такого противопоставления не произошло. То, чем я занимался, было мне интересно и казалось очень важным. Однако с недавних пор наряду с моей основной работой - кинетикой и горением, в свободное время я начал интересоваться некоторыми вопросами макрокинетики в биологии. Мне представляется, что за макрокинетикой - наукой, которая рассматривает процесс во всей его сложности (целиком), - громадное будущее именно в биологии.
- Я знаю из разных источников, что судьба сталкивала Вас со многими интереснейшими людьми. Тут не только наши химфизические Семенов, Кондратьев, Эмануэль, но и Харитон, Зельдович, Несмеянов, Фокин, Келдыш, Александров, Тамм, Сахаров, Фрумкин, Королев, Глушко, Лозино-Лозинский, а также такие знаменитые иностранцы, как Полинг, Норриш, Гейдон. Расскажите, пожалуйста, хотя бы о нескольких таких встречах.
- У Вас, похоже, верная информация, но ведь как бывало… С некоторыми встречался однократно, а с другими много работал, ездил в командировки, постоянно виделся. С Полингом я, еще совсем молодой, проговорил в Химфизике целый час. С Норришем и Гейдоном встречался в Англии на Международном симпозиуме по горению в 1964 г., дома и в лаборатории. С Фрумкиным и Таммом пересекался еще в студенческие годы, когда был председателем секции горного туризма, а академики наши были ярыми поклонниками именно этого вида спорта. Лазили вместе где-то в районе ледника Федченко. Несмеянов был Президентом АН до Келдыша, бывал в Черноголовке, позже у нас с ним завязалась совместная работа. А вот о чем, пожалуй, и Вы не знаете. Капица-старший ведь тоже здесь у нас был, и не только в конце жизни. Году в 61-м его привозил Н.Н., показывал свое новое детище. Мы с ним беседовали.
С конструкторами-ракетчиками мне пришлось впервые близко столкнуться в 1963-64 гг. в так называемой "комиссии Харитона". Она была создана для определения генерального пути дальнейшего развития нашей ракетной техники - жидкостным или твердотопливным ракетам отдать предпочтение. Потом с "генеральными" мы много работали вместе.
- А что скажете о своих сотрудниках, ведь Вы были руководителем группы, лаборатории, отдела, заместителем директора Института и т.д.?
- Я уже называл первых сотрудников нашей лаборатории и оцениваю их чрезвычайно высоко. Некоторые из них потом сами стали заведующими лабораториями, составившими мой отдел. Я многому научился у своих коллег и товарищей. А.В. Раевский - блестящий экспериментатор, я не знаю лучшего. Г.М. Назин - упорнейший и скрупулезнейший ученый, Ю.И. Рубцов тщательно и строго доводит все до самого конца, и в расчетах, и в экспериментах. А.П. Генич, ныне живущий в Штатах, многое мне дал в области газодинамики. Г.Н. Нечипоренко - прекрасный неорганик, он лучший изобретатель, у него мысли - прямо изобретения. Можно еще много говорить о Л.Н. Ерофееве, Г.В. Лагодзинской и многих других. Из тех, кто помоложе, упомяну Е.В. Полианчика - очень грамотного физика, хорошо соображающего, мощного оппонента, долгие беседы с которым обогащают.
Через мою лабораторию прошли и такие выдающиеся ученые, как Б.Н. Провоторов, В.И. Ошеров, также многому научившие меня.
- Среди многочисленных Ваших званий и должностей есть "простое и краткое", как говаривал Федор Иванович, - профессор. Когда вы начали преподавать?
- В конце 50-х я читал небольшой курс по кинетике разложения ВВ на кафедре ВВ в МИФИ (заведующим тогда был С.С. Новиков-отец). Через пару лет меня пригласил в МФТИ на свою кафедру В.Л. Тальрозе. Когда как бы возродилась кафедра горения и взрыва с Федором Ивановичем во главе, я много лет работал на ней, а потом и заведовал ею.
- И Вы, и Ваша жена - люди очень известные, и не только в отечественной науке. Но читатели наверняка захотят что-то узнать и о Ваших детях и внуках. Скажите, пожалуйста, несколько слов о Вашей семье.
- Наша с Ниной Петровной дочь Наташа окончила психологический факультет МГУ. Она нейропсихолог, кандидат наук, заместитель директора Московского центра психологической реабилитации детей и подростков, главный редактор журнала "Аутизм". Зять - нейрохирург, доктор медицины, заведует отделением в Институте им. Бурденко. Внук Григорий пошел по стопам не деда, а прадеда (тот был специалистом по государству и праву) - стал юристом. Внучка Маша учится в медицинском институте, т.е. избрала путь отца и бабушки. Кстати о ней. Вот, смотрите, фотография. Начиная с 1964 года много раз был я за границей, представлял наш институт. И вот в 2002 г. впервые я улетал как... официальное сопровождающее лицо у собственной жены. Нине Петровне в Японии вручали Международную премию за работы в области экспериментальной онкологии. Вот японский фотограф нас и увековечил. Мне нравится.
- Наука сейчас, мягко выражаясь, в трудном положении. Что, на Ваш взгляд, можно и нужно предпринять, чтобы хоть как-то повернуть дело к лучшему?
- Коротко на такое не ответишь, конечно, а я в свою очередь сформулирую следующий вопрос: чем отличалась и отличается советская и российская наука от других? И отвечу: наличием мощных научных школ. Все мы их знаем: Иоффе, Семенов, Капица, Ландау, Лаврентьев и т.д. Вот сохранить научные школы, а это понятие сложное, не только научно-организационное, информационное, но и психологическое даже, так вот сохранить их - важнейшая задача. Сохранятся они - сохранится и наука, и разовьется в лучшие времена. Иначе будет как в Германии, некогда первой научной державе мира. Когда большие научные коллективы были разрушены или обезглавлены, Германия превратилась в научном отношении в неплохую, но все же лишь обычную страну…
Разговор с Г.Б. длился еще долго. В газете всего не уместишь, хоть и сказано было много и интересно (книгу, воспоминания непременно надо писать, Георгий Борисович!). Но в подобных случаях важно и уместно послушать не только юбиляра, но и коллег. Вот и дадим себе и читателям такую возможность.
В.А. Струнин (г.н.с. ИПХФ РАН):
- Георгий Борисович был ненамного старше Г.М. Назина, Л.П. Смирнова и других сотрудников, составивших в конце 50-х костяк лаборатории Ф.И. Дубовицкого. Естественно, мы были на ты и называли друг друга по имени. Жора поразил и, можно сказать, ошеломил всех своей эрудицией и бурной деятельностью в отношении предполагаемых научных направлений. Хоть он и не занимал тогда какого-то официального поста начальника, сотрудники безоговорочно приняли его лидерство и с доверием относились к предлагаемым им темам и проектам. Хотя надо признать, что некоторые темы из-за их смелости и даже фантастичности вызывали предубеждение; в результате жарких споров, благодаря напористости Г.Б., они потом принимались… И с годами Г.Б. остается по-прежнему энергичным и коммуникабельным…
Л.Н. Ерофеев (зав. лабораторией ядерного магнитного резонанса ИПХФ РАН):
- У Георгия Борисовича, наряду со многими другими положительными качествами, есть особая черта характера - он может прийти на помощь человеку в трудную минуту и оказать эту помощь, несмотря на возможные неприятности для него самого. Эта помощь всегда конкретна и бескорыстна. В 2003 г., когда вопрос стоял о моей жизни и смерти, Г.Б. вместе с Н.П. Коноваловой сумел решить вопрос о моей срочной госпитализации в Центр гематологии непосредственно с руководителем Центра академиком А.И. Воробьевым, чем спас мне жизнь. А с Воробьевым он был практически незнаком.
В.Г. Штейнберг (зав. отделом горения и взрыва ИПХФ РАН):
- Г.Б. абсолютно неравнодушный человек. Поражают его неиссякаемая энергия и жизнелюбие. Эрудит, гурман и в науке, и в обычной жизни, любитель шутки. Вспоминается небольшой ликбез для иностранцев, проведенный Г.Б. Манелисом во время пребывания в Объединенном исследовательском центре (Испра, Италия). На неофициальной уже встрече (после обсуждения природы теплового взрыва), когда, по итальянской традиции, по завершении основной трапезы была подана их теплая водка, Г.Б. так нарисовал "правильную картину", как должно бы быть: "В одной руке - запотевшая рюмка с холодной настоящей водкой, в другой - вилка с хрустящим соленым огурчиком". Правда, итальянцы поняли это хуже, чем про тепловой взрыв, и кто-то спросил: "А в какой же руке нож?"
Г.В. Лагодзинская (в.н.с. ИПХФ РАН):
- Г.Б. родился в семье преподавателей, воспитавших его в соответствии с принципом: ребенок - не сосуд, который надо заполнить, а факел, который нужно зажечь. Мое видение Манелиса как ученого и научного руководителя: широчайший научный кругозор (от горения и взрыва до структуры жидкости); удивительное научное чутье на новое; потрясающая память даже на крупицы научной новизны; демократизм в широком смысле этого слова в общении с коллегами и подчиненными; убежденность в своей правоте (ярый спорщик); способность учитывать собственные научные интересы сотрудников (дает свободу и доверяет, если считает то, чем занимается сотрудник, не ерундой).
Материалу надо было дать название, не хотелось что-то стандартное. Вот и придумал про три четверти от трех четвертей. А потом уж подсчитал - получилось 56 лет. Не многовато ли? - думаю. Получается, что с 19 лет начал Г.Б. заниматься наукой. Звоню Г.Б. А он говорит, что состоял в научном студенческом обществе и не просто состоял... Так что так, оказывается, и есть!
24 сентября у Г.Б. Манелиса день рождения. 28-го Ученый Совет ИПХФ будет чествовать одного из старейших своих членов. Мы обязательно сообщим об этом событии. А пока - с наступающим, Георгий Борисович!
Поделитесь с друзьями