Мы уже немало публиковали материалов о великом нашем земляке Сергее Сергеевиче Четверикове, родоначальнике эволюционной генетики. Тем не менее, трудно удержаться от того, чтобы не «дать слово» по этому поводу еще одному великому человеку и свидетелю эпохи – Николаю Владимировичу Тимофееву-Ресовскому (1900-1981). Его воспоминания интересны и важны еще и тем, что рассказывая о себе, близких, коллегах, он уделяет внимание и биологической науке вообще - в нашей стране, а потом и не только в нашей. В тяжелейшее военное, пореволюционное время, и в царской, и в советской России, создаются научные институты, и раньше всех – биологический институт Кольцова! Тогда, тогда, в те годы и чуть позднее, Вернадский, Вавилов, их ученики ставят важнейшие вопросы сохранения био- и ноосферы, а на семинаре «Дрозсоор» обсуждаются проблемы, от которых дух захватывает! А сейчас все мы, находясь в вирусной блокаде, реально видим и ощущаем, что у нас практически нет (куда-то исчезла!) биологической науки! Исчезла одна из главных прикладных областей биологии – растениеводство и Россия впервые за всю ее многовековую историю закупает семена на стороне… Может, «корона» посодействует возрождению?! О других науках молчим…
Михаил Дроздов, наукоград Черноголовка
О Сергее Сергеевиче Четверикове вспоминает Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский
Тимофеев-Ресовский Н. В. Воспоминания. – М. 1995.384 с.: илл.
«… В мое время в университете все структуры и все преподавание было построено совершенно иначе, чем сейчас… Первый курс естественного отделения физико-математического факультета, объединявший практически все разделы естествознания (за исключением физики, астрономии и математики), давал возможность поступившим в университет студентам всерьез избрать себе специальность. Потому что большинство поступающей в вузы молодежи, в сущности, всерьез не знает, чем она, эта молодежь, интересуется… Вот первый курс естественного отделения давал без потери времени, а наоборот, с большой пользой возможность сознательно избрать то, чем данный студент заинтересуется.
Тимофеев-Ресовский Н. В.
Из зоологов в Московском университете моими главными учителями были Михаил Александрович Мензбир (1855-1935), Николай Константинович Кольцов (1872-1940) и их уже ученики, более молодое поколение: Сергей Сергеевич Четвериков, Борис Степанович Матвеев, Сергей Николаевич Скадовский и еще несколько человек.
Мензбир М. А.
Кольцов Н. К
По зоологии были тогда поставлены два совершенно образцовых, значительных, больших практикума (Кольцова, Северцева, Матвеева, Роскина, Филатова, Скадовского – из текста)…
… Сергей Сергеевич Четвериков читал в связи с большим практикумом интереснейший курс, который назывался «Курс экспериментальной эволюции или экспериментальной систематики». Это, в сущности, была комбинация курсов биологии и генетики с основами теоретической систематики. Это был интересный курс, который повлиял на дальнейшую работу и научную жизнь некоторых из нас в очень значительной степени…
… зоологии нас учили основательно. До того основательно, что в дальнейшем ни в преподавании, ни в научной работе своей – ни в чем не имея никакого дела со сравнительной анатомией позвоночных и, в частности, с центральной нервной системой оных, я до сих пор могу наизусть перечислить все черепные нервы позвоночных, в артериальных и венозных системах могу перечислить основные вены и артерии и группы…
На последних курсах мы занимались специальными разделами биологии, кто чем интересовался: ихтиологией, гидробиологией, генетикой, биометрией, систематикой тех или иных групп. Но наряду с этим мы получали действительно высокопрофессиональное обозрение собственно всего естествознания.
Я решил по зрелом рассуждении примкнуть к кольцовской кафедре… Он [Кольцов] был вообще редким явлением в науке… Из немецких биологов – Макс Хартман и Альфред Кюн, из англичан – Джулиан Хаксли. Вот эти люди все были крупнейшими учеными и блестящими профессорами, блестящими лекторами и в то же время блестящими преподавателями, прекрасно и рационально строившими свои курсы, поэтому слушать их было не только архиполезно, но и в высшей степени приятно и утешительно…
Когда началась революция, я попал сперва на германский фронт, потом на гражданскую войну… тут началась у меня мешанина из университета и всяких гражданских войн. Я то воевал, то попадал в Москву и сразу в Зоологическом музее садился за своих формалиновых и спиртовых рыбок. А денежки зарабатывал преимущественно в качестве грузчика…
До того я одно лето проработал пастухом в Тверской губернии. Это тоже очень выгодно…
Зарабатывали мы деньги работой, сперва физической, а когда отрывать время на физическую работу было уже некогда, я пустился по интеллигентской линии – стал преподавателем (Н. В. рассказывает о чтении лекций по эволюции в ППУОКР – Политпросвет Управления округа, преподавании на вечерних Пречистинских рабочих курсах, ставших первым и самым крупным в Москве Пречистинским рабфаком, с 21-22 года - Практическом институте - из текста).
… Я стал преподавателем зоологии на биотехническом факультете при кафедре зоологии [Практического института], вел практикум, как малый, так и большой зоологический практикум. Это был интереснейший факультет…
К тому времени я уже женился в 22 году. Через большой практикум, кстати. Моя жена Лелька… Елена Александровна начинала тоже у Кольцова еще в Университете Шанявского…»
Собственно научно-исследовательская работы Николаем Владимировичем была начата в Институте экспериментальной биологии, в связи с чем он рассказывает о становлении научных институтов в России: «…в одном и том же 12 году одновременно в разных странах были основаны Рокфеллеровский институт в Америке, в Германии – Общество Кайзера Вильгельма, а в России – Московское общество научного института. Идея во всех общества была одна и та же: завести научно-исследовательские институты, не связанные ни с промышленностью, ни с высшими учебными заведениями, чтобы науки в них были не привеском к чему-то другому, к практике или к учебе, а сами по себе существовали, автономно… в 1916 году, по-моему, Владимиром Ивановичем Вернадским в Академии наук была создана Комиссия по изучению естественных производительных сил страны (КЕПС)… А КЕПСЧ после революции разросся, Ленин придавал большое значение развитию КЕПСа… Кольцов был избран там членом-корреспондентом и начальником… Московского отделения КЕПСа…
Вернадский В. И.
… Кольцов сделался директором Института экспериментальной биологии. Фактически Институт экспериментальной биологии начал существовать в 1916 году, но организовываться начал с 1912 года, с возникновения Московского общества научных институтов. Первыми чисто научными институтами в России были Институт экспериментальной биологии, Института физики и биофизики Лазарева, баховский Институт биохимии, крашенинниковский Интитут физиологии питания и мартыновский институт практической медицины. Эти первые чисто научные институты были спасены и протащены через революцию замечательным человеком, Николаем Александровичем Семашко…
У Кольцова в Институте экспериментальной биологии образовалась очень талантливая группа его старших учеников: Завадовский Михаил Михайлович, Скадовский Сергей Николаевич, Александр Сергеевич Серебровский, Сергей Сергеевич Четвериков, Петр Иванович Живаго, цитолог, Дмитрий Петрович Филатов, экспериментальный эмбриолог, Софья Леонидовна Фролова, цитолог, Мария Полиевктовна Садовникова, супруга Николая Константиновича Кольцова, экспериментальный зоопсихолог, Иван Григорьевич Коган, физиолог, и целый ряд других…
… основные направления биологических исследований, которые меня с самого начала интересовали, и сейчас интересуют, и до самой смерти, верятн, будут интересовать, это следующее. Во-первых, это веногенетика… Второе направление – это изучение мутационного процесса… Третье – это большой раздел биологии, который состоит опять-таки из нескольких проблем. Это связь эволюционного учения, или того, что у нас часто называется дарвинизмом, с развитием современной генетики…
… И очень рано, еще в середине 20-х годов, мы с Еленой Александровной в контакте с Сергеем Сергеевичем Четвериковым – как раз к моменту нашего переезда в Kaiser Wilhelm Institut в Берлине к Фогту (Н. В. с супругой работали в институте до окончания войны в 1945 году и проживали с детьми все это время в пригороде Берлина – Бух-Берлин – из текста) – сформулировали понятия и очень простую методику изучения генетического состава природных, так называемых диких, популяция дрозофилы. И действительно, первые, кто занялись экспериментальным изучением природных популяций, генетики природных популяций, были русские. Вот четвериковская маленькая группа – Четвериков с парой учеников и мы с Еленой Александровной, тоже сотрудники четвериковской группы. Только мы в Берлине, а они в Москве… И сегодня популяционная генетика является не только основой учения о микроэволюционных процессах, то есть действительно о тех процессах эволюционных, которые нам доступны для изучения…
… старт всему современному эволюционному учению был, частично, во всяком случае, или в значительной мере, дан вот этой московской группой кольцовского института, четвериковской группой в основном, и четвериковским кружком Дрозсоором (НВ соединил дрозофил с четвериковским СООР – собрание орущих, совместные орания – четвериковская своеобразная форма проведения коллоквиумов – ред.).
… В 1927 году был Пятый международный генетический конгресс в Берлине как раз. Тогда еще приехало несколько человек русских: Четвериков приехал, Кольцов приехал, Вавилов (Н. И. Вавилов (1887-1943) приехал, Писарев, Левитский, Карпеченко из вавиловцев, Серебровский приехал… Был интересный такой конгресс, первый после войны мировой, да еще в Берлине… А в Америке следующий конгресс международный был в 32 году… И кроме нас из русских были… во всяком случае, из советских русских… был только один Николай Иванович Вавилов. Тогда уже настоящая советская власть началась, сталинский прижим…
Н. И. Вавилов, Т. Г. Морган и Н. В. Тимофеев-Ресовский во время VI генетического конгресса в Итаке. США. 1932 г.
… мы с женой продолжали размышлять и работать по воссоединению генетики с эволюционным учением, то есть проделали первую, в сущности, работу. Мы даже не знали, что, оказывается, несколько четвериковских ребят, молодых человеков, в Москве тоже какую-то кавказскую популяцию дрозофилы изучили генетически, а мы – берлинскую популяцию… вышло несколько таких популяционно-генетических работ совместно с математиками. Это, значит, второе направление. И фоногенетикой продолжали мы заниматься…
… У нас в Москве, как я рассказывал, был замечательный кружок Дрозсоор – коллоквий, где мы трепались на всякие научные темы. Кое-что новенькое при этом рождалось. Там, в Дрозсооре, зародилась идея создания нового направления в эволюцонном учении – воссоединение современной генетики с классическим дарвинизмом. Все это я реши и тут, в Германии, возобновить. Затеял тоже такой лабораторный семинар, или треп. Собирались мы обыкновенно каждую вторую субботу или у меня дома, или иногда в лаборатории в вечернее время после работы, когда вся посторонняя публика уходила…
К концу 20-х годов и кружок наш разросся, упорядочился и стал постоянным. Он просуществовал до самого конца моей буховской лаборатории и сыграл довольно большую роль в развитии как наших наук, связанных с моим отделом генетики и биофизики Kaiser Wilhelm Institut,а, так и вообще в развитии европейской биофизики и биофизической генетики… делался все интереснее и интереснее наш треп – семинар буховский. По субботам обыкновенно приезжали из Берлина и из всяких других городов люди и появлялись у нас…
Так же как и во всех своих кружках прилабораторных, я обращал внимание не только на специальные интересы. Все люди, которые привлекались на наши буховские субботы, обыкновенно обладали и какими-то художественными интересами: либо музыкой, либо живописью увлекались, либо литературой или поэзией…
Очень хорошо все у нас сработало… На каждое собрание назначался провокатор, задачей которого было спровоцировать дискуссию. Он обыкновенно не докладывал чего-нибудь длинного, а формулировал какую-нибудь проблему в афористическом и немножко юмористическом смысле и тоне, чтобы было посмешнее да позабористей и провоцировало дискуссию. Основное правило – никакой звериной серьезности. Для серьезного развития серьезных наук нет ничего погубней звериной серьезности. Нужен юмор и некоторая издевка над собой и над науками. Тогда все будет процветать…
Я уже в самом начале своих разговоров упоминал, что еще в Москве Сергей Сергеевич [Четвериков] и мы, вот весь кружок четвериковский, в свое время и Николай Константинович Кольцов, заинтересовались вопросом о том, что пора бы классическим эволюционистам, биологам, ботаникам и зоологам немножко сомкнуться с мощно развившейся в течение четверти века, после вторичного открытия так называемых законов Менделя (Г. И. Мендель, 1822-1884) в 1900-1901 годах, экспериментальной новой генетикой…
Эволюционное учение, конечно, должно остаться старое. Пока не предвидится в ближайшее время открытие какого-то второго общего закона природы, биологического, наряду с принципом естественного отбора Дарвина. Принцип естественного отбора – это единственный из очень немногих общих законов природы, открытых до сих пор человечеством в естествознании. Он соразмерен, скажем, с приниципом всемирного тяготения Ньютона…
Но на нашей планете этого еще недостаточно… Всюду в жизни на нашей планете происходят две вещи: вот это идентичное самовоспроизведение и проявление наследственной изменчивости…
Мы все знаем также, что существует целый ряд ненаследственных изменений – изменчивость, возникающая под действием отдельных факторов среды. Ежели человеку очень сильно дать в морду и он окосеет от этого, то эта его косость не наследуется. Но бывает косость и наследственная, без всякого «ударения» по личности…
… произошла удивительная опять-таки вещь: хотя всем было ясно, а Дарвином было ясно сформулировано, что материалом для эволюционного процесса, естественно, служит наследственная изменчивость, свойственная всем живым организмам, этой наследственной изменчивостью – основой всего эволюционного процесса – господа биологи во всем мире так и не раскачались заняться…
И вот в ХХ веке стала с огромной быстротой развиваться и формироваться современная генетика, экспериментальная… Быстрота развития ее была совершенно фантастической: к 10 году она охватила уже сотни исследователей, пару сотен лабораторий почти во всех культурных странах мира, включая Россию.. Не, несмотря на то, что число генетиков росло в геометрической прогрессии буквально…, у генетиков было так много своего экспериментального дела, что им было не до контактов с эволюционистами… никакого воссоединения науки генетики как учения о наследственной изменчивости, и вообще о наследственности и изменчивости, и основного стержня всей биологии – эволюционного учения – и не происходило…
Еще в Москве, в кольцовском институте, вместе с Сергеем Сергеевичем Четвериковым, я об этом уже говорил, еще до того, как начали заниматься экспериментальной генетикой, мы заинтересовались рядом эволюционных проблем в современном аспекте, в аспекте ХХ, а не XIX века. Сергей Сергеевич Четвериков сам был зоолог-систематик, знаток бабочек в основном, эволюционист, ученик Мензбира, Кольцова и биометрик. И мы начали, в сущности, заниматься такими вещами: достаточно точным количественным изучением возможно большего числа признаков в различных популяциях различных живых организмов, как животных, так и растительных. Для этого мы стали думать, что же такое популяции… все виды разбиты на популяции. А популяцией мы называем некоторое сообщество индивидов определенного вида, достаточно большое…, занимающее определенную территори, внутри которой осуществляется та или иная степень панмиксии – случайного свободного скрещивания и перемешивания, - отделенное той или иной фромой в степенью изоляции от любых таких же соседних популяций… никакая эволюция невозможна без знания материала эволюции. А материалом эволюции, естественно, может быть только наследственная изменчивость. Значит, генетика, специально занимающаяся наследственной изменчивостью и наследованием элементарных наследственных изменений, должна теснейшим образом быть сваязана с эволюционным учением…
Как же все это началось? 23-го ноября 1976 года на объединенном заседании МОИПа и Московского отделения Всесоюзного общества генетиков и селекционеров имени Вавилова в Москве я читал доклад в память моего учителя и друга Сергея Сергеевича Четверикова по случаю пятидесятилетия выхода в свет его замечательной работы «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики». Эта работа действительно замечательна. То, что она является классической работой, сформулировавшей новую теорию в области стыка генетики и эволюционного учения, доказывается хотя бы тем, что в последнее десятилетие эта работа не только дважды перепечатывалась у нас, но переведена на английский язык и напечатана, как в Америке, так и в Англии, и в самые последние годы переведена на французский язык, и напечатана в Швейцарии… Она была оценена не только у нас, но и за границей как важный этап формирования современного эволюционного учения…
Сразу после выхода этой работы начали появляться наши, из группы Сергея Сергеевича Четверикова, включая мою тогда уже отделившуюся небольшую группу, экспериментальные работы. Первыми были работы Елены Александровны и моя на берлинской популяции дрозофилы и работы Сергея Сергеевича с рядом молодых сотрудников на кавказских, крымских и подмосковных популяциях дрозофил... Стали появляться популяционно-генетические работы на ряде других видов живых организмов, конечно, в первую голову на некоторых растениях, особенно самоопылителях, и на насекомых с достаточно быстрыми темпами размножения…
Быстро развивающаяся популяционная генетика накапливала, во-первых, огромный материал по элементарному эволюционному материалу и, во-вторых, давала уже не гадательные, а довольно точные представления о действительных давлениях спонтанного мутационного процесса в природных популяциях животных и растений…
Вот это одна из экспериментальных новых областей генетики, развившейся в нашем столетии, начало которой было положено нашей четвериковской группой в первой половине 20-х годов нашего столетия…
[Однако] Профессора-дарвинисты, зоологи и ботаники, продолжали не замечать развития генетики. И не заметили вовремя и работы Четверикова, не заметили начало, количественно действительно огромное начало, экспериментальных популяционно-генетических работ в нашем Отечестве и в Америке…
Интересно, что, как я об этом рассказывал в МОИПе, Сергей Сергеевич Четвериков, еще будучи на последнем курсе университета, напечатал очень интересную статью «Волны жизни», в которой показал чрезвычайно интересную и важную вещь, которую все знали давным-давно, спокон веков, как говорится, но на которую ученые мужи и жены биологического профиля, выражаясь научно и картинно, не обращали должного внимания. А именно, что всем живым организмам на нашей планете свойственно не только не поддерживать постоянную численность особей в популяциях, но подвергаться часто совершенно безумным колебаниям этой численности, флюктуации численности особей. И это каждый из нас действительно без всякой науки знает… Эти «волны жизни» могут быть различны по своей природе, прежде всего по распределению своему во времени. Комары, мошки, целый ряд насекомых, некоторые растения мелкие, особенно из сорняков, развиваются при благоприятных условиях очень быстро и дают несколько поколений в год. У этих организмов «волны жизни» обячно связаны с сезонами года. Другие животные и растения, более крупные, живут дольше. Ср6едняя продолжительность поколения у них обычно больше года. Они тоже связаны с определенными внешними условиями, но несколько более сложным путем…
Так вот, на основании недостаточного тогда еще материала, но по зоологической интуиции Четвериков в своей работе «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики» в 26 году указывал, что «волны жизни» обладают всюдностью (слово В. И. Вернадского – из текста), встречаются всюду, у всех живых организмов без всяких исключений…
Подытожим с «волнами жизни» следующее положение. У всех живых организмов на нашей планете «волны жизни», или популяционные волны, существуют, причем в очень разной степени выражены, очень разной структуры, очень разной длительности. Это совершенно несомненно. И мое утверждение сводится к тому, что как раз популяционные, четвериковские «волны жизни», как это чувствовал Сергей Сергеевич еще в 1905 году, когда печатал свою статейку… он смутно утверждает, что эти «волны жизни» должны иметь какое-то существенное значение…
«Волны жизни» колеблют концентрации мутаций, особенно редких в популяции, случайно поднимая их процент сразу до значительно большей величины или роняя до значительно меньшей величины. А иногда так же случайно мутации просто исчезают из популяции. Это первое эволюционное действие популяционных волн… А второе, о чем я хочу сказать, в действии популяционных волн легче представимо. Всюду, всегда в природе действует фактор, о котором мы будем говорить под конец, - естественный отбор. Это фактор очень интересный, самый интересный. Каждому нормальному человеку уже давно, вскоре после появления книги Дарвина, стало известно, что фактор естественного отбора имеет отрицательно5е эволюционное действие, если так можно выразиться. Он отметает непригодное к жизни. И были люди, которые из кожи вон лезли, чтобы доказать, что только в этом заключается действие отбора. Но это признак преизрядной ограниченности, потому что, ежели какой-то фактор отметает что-то, это значит, что он улучшает ситуацию чего-то противоположного. Так что отрицательный отбор не может существовать без положительного отбора, так же как положительный отбор не может существовать без отрицательного. Они друг с другом связаны неизбежно».
Мы с сожалением прерываем здесь цитирование воспоминаний Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. И сожалеем потому, что, хотя воспоминаниям этим уже более сорока лет, высказывания выдающегося ученого-генетика не потеряли ни научной, ни житейской своей актуальности. Автор вспоминает нашего выдающегося генетика мирового уровня Николая Ивановича Вавилова и пишет о нем: «Вавилов создал основу для практического упорядочения хозяйствования на шестой части земной суши». Передает завет Владимира Ивановича Вернадского беречь и всячески улучшать биосферу Земли. Сейчас, когда человеконенавистнические идеи на фоне борьбы с разными «вирусами» высказываются без всякого стеснения, многие мысли, прогнозы Николая Владимировича не только актуальны, но и каждым своим словом призывают дать человечеству шанс к достойному будущему.
Составил Е. Маслов
Поделитесь с друзьями