Черноголовская газета, № 19 (771) 11 мая, № 20 (772) 18 мая 2006 года
От Волги до Тихого океана
А.Д. Фадеев
Старший краснофлотевец Арсений Фадеев
Говорят, память стариков обладает одной особенностью: они часто забывают вчерашнее, а происходившее в далёкой юности помнят прекрасно. Сейчас эту особенность я испытываю на себе. Шестьдесят лет тому назад ещё шла Вторая мировая война, а я уже пятый год служил в Военно-морском флоте радистом, или, как в шутку нас называли, - "сосиской" (в случае критической ситуации радист даёт сигнал "SOS"). Служба на флоте имеет некоторые особенности. Здесь как нигде действует правило: один зависит от всех, все зависят от одного. Буквально - судьба корабля в руках каждого матроса. Стоило, например, радисту не суметь принять или передать радиограмму - последствия могли быть самые неприятные. Это же касается рулевого, сигнальщика, механика и т.д.; в этих условиях невозможна никакая "дедовщина". Помню, популярна была такая песня:
Мы дружбу сплетаем канатом,
Гордимся мы дружбой такой,
Мы в море уходим, ребята,
Нам девушка машет рукой!
Сейчас, говорят, сокращаются сроки службы. В сухопутных войсках, может, и хватит года - двух. На флоте этого явно мало. Я, например, стал специалистом только на третий год службы. До этого меня звали "салагой". А какие отличные специалисты были среди радистов! Отслужившие ещё до войны по 4-5 лет, а началась война - они продолжали служить и подтягивали за собой "салаг"; по почерку передач радиста знали, кто сейчас в эфире - не просто наш, американский или японский корабль, но какой именно. А по пеленгу определялись и координаты этого корабля. Так, по слухам, засекли в тревожные дни начала декабря 41-го вышедший на несколько секунд в эфир японский авианосец и прикинули, что японцы сделали ставку на южное направление. У нас отлегло от сердца, а вот американцам вскоре крепко досталось в Перл-Харборе. Но это лишь версия, и об этом дальше.
Говоря о значении квалификации и слаженности работы экипажа, можно привести такой случай. Во время войны с Германией американские поставки по ленд-лизу шли и через наши дальневосточные порты. Бывало, транспорты с поставками топили. Кто топил - не очень-то разберёшь: американцы валили на японцев, японцы - на американцев, по ошибке, дескать. До августа 45-го они воевали только между собой, а с нами был вроде как мирный договор. Попадались и оторвавшиеся мины, которые тоже могли топить корабли. И вот однажды мне довелось радистом на сторожевике сопровождать два транспорта, идущих из США. Сижу на вахте, слушаю эфир, немного штормит - 3-4 балла, средние помехи. Вдруг слышу: коротко заработал радиопередатчик - глуховато, но чувствую, что где-то близко. Работает не морзянкой, а даёт цифрой и катакан (японская пятизначная морзянка, принимается упрощёнными иероглифами) - значит, японец, возможно, подводная лодка. Немедленно докладываю командиру, тот даёт распоряжение передать сообщение по радио другим сторожевикам и на транспорты, а сигнальщикам, рулевым, вперёдсмотрящим быть предельно внимательными. Минут через десять сигнальщик с рубки докладывает: вижу справа след торпеды. Звучит сигнал боевой тревоги. По следу торпеды открывают огонь скорострельные орудия и пулемёты. Вскоре раздаётся глухой взрыв - отработали комендоры, торпеда уничтожена. Вот вам и "мирный договор". Если бы не слаженные действия всех служб конвоя, быть большим неприятностям. В подобных случаях, если бы не справилась артиллерия, по морскому закону сторожевик должен был успеть подставить на пути торпеды свой борт, чтобы уцелел транспорт. Слава Богу, комендоры оказались проворнее.
…На флот я попал не случайно. До войны у нас в стране проводилась большая военно-патриотическая работа. В куйбышевской школе № 6, что на углу Красноармейской и Фрунзе, где я учился, хорошо преподавали военное дело. Преподаватель, бывший моряк, постоянно и умело поднимал у ребят интерес к морской службе. В подвале школы работал тир, многие носили значки ГТО, были даже "ворошиловские стрелки". Многие выпускники стремились попасть в лётчики, моряки. Я в девятом классе, начитавшись морских рассказов и под влиянием военрука, поступил в морскую школу, которая работала на набережной Волги. В те времена береговая линия города выглядела много проще: открытая гладь реки с весенними разливами до горизонта, прямо у воды чинили и смолили деревянные лодки; канаты, доски, запах смолы и дёгтя - всё это магнитом тянуло мальчишек, вдохновляло на что-то пока неясное. А школа-то всего в двух кварталах. Приняли меня без особого энтузиазма - посмотрели на табель с отметками и сказали, что опозорю морской флот: много троек. Я обещал тройки исправить, и только под это условие меня зачислили. Мы ходили на шлюпках по Волге, изучали типы кораблей, сигналы флажками и т.д. Это тебе не за партой сидеть, но своё обещание старался выполнить. Всё это мне пригодилось потом на флотской службе.
В 1941 году я закончил 10 класс и поступил на первый курс энергофака Индустриального института (потом Политехнический, а ныне академия), но долго учиться не пришлось: началась война. Повестка в военкомат. Спрашивают: ты закончил морскую школу? Отвечаю - закончил. Так вот: есть разнарядка на 30 человек в Военно-морской флот, если хочешь, пиши заявление добровольно. Я подумал: всё равно служить надо, а тут служба флотская, интересная, обмотки мотать не придётся - и написал заявление. С прошлым было покончено, безмятежная юность осталась позади, налетевший нежданный вихрь разметал все наши мечты и планы.
Через неделю нас уже везли на Дальний Восток. Некоторые даже возмущались: война идёт на западе, а нас везут на восток, не успеем и повоевать с фашистами. Старший нам объяснил, что мы закончим школу связи ТОФ и нас направят туда, куда надо, на любой флот. Ехали к океану мы более двух недель. К концу сентября прибыли на о. Русский в заливе Петра Великого. Сразу же началась напряжённая учёба по 10-12 часов в сутки. Ночью частые боевые тревоги, спали полуодетыми. Не знали, чего ждать от японцев, которые, как и немцы, имели обыкновение нападать без объявления войны. Уже много позже, читая мемуары японских генералов, я узнал, что происходило на той стороне. В высших военных кругах Японии шли острые споры о том, куда нанести удар - на север, против СССР, или на юг, где были английские и голландские колонии. Сухопутные генералы настаивали ударить на север, а адмиралы - на юг. В результате положили ударить пока на юг (что и произошло в декабре 1941 года: японцы подогнали к мощнейшей на Тихом океане американской военной базе Перл-Харбор пять авианосцев и разгромили её с воздуха; американский флот понёс значительные потери), а с захватом немцами Москвы решить вопрос о нападении на СССР.
В начале ноября у нас в школе связи провели что-то вроде зачёта по основной специальности радиста, и вскоре половину куйбышевской команды отчислили. Оказывается, многим не хватило тонкости слуха. На требуемой скорости передач невозможно считать точки и тире, необходимо уловить и запомнить "мелодию" каждой цифры или буквы с характерным ритмом звуков и, чётко угадывая её, воспроизводить, так сказать, музыкально. Например, двойка: ти-ти-та-та-та ("я на горку шла"). Отбор был жёсткий, норму приёма-передачи - 120 знаков в минуту - могли выполнять не все. У нас даже старшина, строгий такой хохол, Некрутенко его фамилия, был музыкальный. Когда при нём говорили что-то заумно-малопонятное, он так прерывал: "Что за бетховину ты несёшь?!" О тонкости у него тоже были свои представления. Услышав разговор матросов о политике, вмешивается: "Ты видел, как комар писает? - ну вот; а политика ещё тоньше - бери-ка швабру и на палубу".
После окончания школы связи я проходил службу в Первом особом морском отряде ТОФ. Сидели у аппаратов до одурения, посменно, пропускать ничего нельзя, ищешь волну и пишешь. Отдыхали на лесозаготовках и в командировках, вроде той, что описал раньше. Когда начались боевые действия с Японией, принимал участие в высадке десантов в Корее, в захвате портов Юки, Расин, Сейсин, игравших важную роль в снабжении Квантунской армии. Наше командование, наученное горьким опытом войн с коварными соседями, переняло у них кое-что в этом смысле: войну Японии объявили, когда десант был в море и уже подходил к цели. Свалились как снег на голову, порты Юки и Расин были захвачены сравнительно легко, почти бескровно, а за Сейсин шли упорные бои. Активное участие в этих боях принимал Первый особый отряд Северного флота под командованием дважды Героя Советского Союза Леонова. Само десантирование прошло удачно, от внезапности и дерзости японцы и здесь сдали позиции. Совсем небольшими силами удалось захватить порт и часть города, но вскоре противник пришёл в себя и, сумев собрать превосходящие силы (часть гарнизона, курсантов местной морской школы), начал теснить десантников. Я попал в небольшую группу в составе первой волны, основная задача которой была, не ввязываясь в бои, искать важные учреждения, штабы, комендатуры, уничтожать их и захватывать документацию: карты, коды, шифры и прочее. Меня включили в эту группу в качестве радиста, но пришлось побыть и пулемётчиком…
Выполнив в основном задание, мы втроём отходили к стоянке наших катеров, куда должна была подойти вторая, основная волна десанта. Пересекая пустырь, наткнулись на станковый пулемёт "максим", спрятанный в кустах, и возле него нашли тяжелораненого красноармейца. Он был ранен в плечо и в бедро, потерял много крови и был в полубессознательном состоянии. Мы его перевязали, перетянули жгутом бедро, собрались уже двигаться дальше… и вдруг увидели цепь японских солдат - человек 25-30, идущих по нашим следам. Отступать дальше нет смысла: тронувшись с места, мы оказались бы у них прямо на виду, нас перестреляли бы как куропаток. Впервые в жизни ухватился за пулемёт, навожу, жму на курки, а он не стреляет.
Старлей КТОФ
Что нам оставалось делать? В учебном отряде, за пять лет до этого, теоретически нас знакомили с этим пулемётом, но стрелять из него не приходилось, поскольку главное внимание уделяли специальности радиста. Стреляли же мы по мишеням только из мосинских трёхлинеек, которые и сейчас были с нами. Пока мы лихорадочно соображали, что делать и как отбиваться, раненый очнулся и целой рукой показал на заклиненную ленту пулемёта. Товарищ мой оттянул и исправил перекос ленты, я снова дёргаю за курки, а тот молчит и баста!.. Тогда, от отчаяния, наверное, нажал сразу на курки и предохранитель - и пулемёт вдруг загрохотал, заходил ходуном туда-сюда. Повёл по кустам - помню, как посыпались листья и закричали оттуда японцы. Не знаю, не видел, попал ли в кого-нибудь; я стрелял по врагу, грозившему нам смертью, ничего другого для него не желали и мы. Но сейчас легче от мысли, что только отпугнул их тогда, и ладно. Японцы же, увидев такое дело, решили в лоб не атаковать, залегли и поползли в сторону. Расстреляв ленту и убедившись, что они скрылись, мы подхватили красноармейца, пулемёт, трофейные документы и добрались до порта, где стояли наши катера. Там уже разгружался транспорт с новыми десантниками. Японцев опять погнали из города. Раненого мы отнесли в плавучий госпиталь; потом я посетил его в госпитале во Владивостоке - он поправлялся, но мог ли я тогда думать, что история на том не закончилась!
Почти через десять лет имело место неожиданное продолжение. В 50-х, когда я работал на строительстве Куйбышевской ГЭС, мне дали турпутёвку на поездку по маршруту Баку - Ереван - Тбилиси - Батуми. В конце путешествия, незадолго до поезда, я пошёл на рынок купить с собой фруктов. Смотрю - один продавец свёртывает товар, собирается домой. Я решил купить у него груш, а он как-то внимательно посмотрел на меня и спрашивает: "А ты часом не воевал в Корее?" Отвечаю удивлённо: "Было дело". Продавец вскрикнул: "Генацвале!" - и что-то ещё по-грузински, созывая соседей. Он оказался тем самым раненым в Сейсине солдатом-пулемётчиком. Затащил меня в свой автомобиль, мы заехали в гостиницу за чемоданом и дальше к нему в посёлок близ Батуми. А там как раз отмечали день рождения его сестры. Кавказская острая еда, тосты. Нам налили по штрафной. Я, человек малопьющий, не допив стакан, поставил на стол. Мне дали понять, что так не принято; тут же налили рог, который на стол не поставишь при всём желании. Пришлось выпить до дна за здоровье новорождённой, и уж тогда с достоинством положить. Положить-то я его положил, но что было дальше - помню плохо. Кажется, что-то кричал о братстве навек. Пришёл в себя уже в вагоне, а соседи рассказали, что привезли и посадили меня три грузина, велели живым доставить в Куйбышев вместе с мешком фруктов и бочонком вина. Худо ли?.. Обидно читать сейчас о всплесках национализма, полуфашизма, ставших чуть ли не нормой. Есть отморозки, убивающие за другой цвет кожи. Попались бы они нам тогда. Когда мы воевали, даже не знали толком, кто из нас какой национальности. Ну один чернявый, другой посветлее. Главное, чтобы было рядом верное плечо товарища. Я только в Батуми узнал, что тот солдат был грузином, точнее - аджарцем, а на Дальнем Востоке даже внимания не обратил.
Стоит специально отметить и особенности противника, встретившего наши войска в Маньчжурии, пустыне Гоби, на побережье Кореи и островах. Россия в начале ХХ века уже воевала с Японией, и та кампания была несчастлива для нас. Потом были озеро Хасан и Халхин-Гол, где с японцев несколько сбили спесь, и вот теперь столкнулись с ними вновь. Помню, что желание наказать их за Цусиму было довольно распространённым среди моих сослуживцев. А противник, как я узнал потом, стремился расквитаться с нами за Халхин-Гол. Японский солдат гораздо фанатичней немецкого, который отличается дисциплинированностью. Немцу внушено чувство долга, а японцу - образ жертвенной смерти, основанный на религиозных представлениях, уходящих в языческую древность. Воин, погибающий на поле боя, верил, что попадает в чертоги богини Аматерасу. Кроме известного всем культа самурайского духа (особенно среди командного состава), о котором много писали после русско-японской войны, в императорской армии времён Второй мировой появились специальные подразделения, назначение которых - причинить противнику максимальные потери путём собственной гибели. Смертники, т.н. камикадзе, входили в воздушные, морские и сухопутные войска. Ни в одной другой армии такого не было, для них даже специальное оружие создавалось - ранцевые мины, пилотируемые торпеды и самолёты-снаряды. Лично мне и моим товарищам не приходилось сталкиваться с ними, но как-то в начале августа над бухтой Золотой Рог был замечен одиночный самолёт, ведомый камикадзе. Японец кружился в поисках подходящей цели, но не успел поразить её и был сбит зениткой. Понятно, что японцы были уже истощены войной на океане, а прибывшие с запада наши войска изрядно поднаторели в боевых операциях (план бы составлен по типу "молниеносной войны") - и когда ударили по всему фронту и десантами, то одолели противника, как говорится, на одном дыхании. Ни пояса долговременной обороны, ни самурайский дух, ни камикадзе (ими пытались сдержать наши танки и другую сухопутную технику) не спасли Квантунскую армию от скорого сокрушительного поражения.
еперь вспомним о чём-нибудь повеселее. Ведь в военные годы получалось не только работать и воевать, но находилось время и для нескучного отдыха. Я, например, участвовал во флотской художественной самодеятельности. Запел буквально по приказу. Однажды мы на шлюпке отвозили офицеров на увольнение во Владивосток. По дороге обратно в заливе Петра Великого вдруг поднялся ветер, шторм и дождь, нашу шлюпку едва не перевернуло. А тут стоит на якоре большой американский транспорт "Liberty". Его моряки как-то сумели подъёмным краном подцепить и поднять нас к себе на палубу. На корабле как раз был праздник, уж не помню какой, давали даже концерт своими силами, пригласили и нас. Мы сидели в углу, слушали их американские песни и тихонько сохли. Вдруг офицер-американец обращается к нам на ломаном русском: мол, просим и вашего участия, рашн матрошн, чего даром сидеть-то. А што! Наш старшой, мичман Бизин, выделил двоих матросов - и они, благо замёрзли, так сплясали им "яблочко", так наяривали, что только брызги летели в стороны. Американцы в восторге. Для закрепления успеха мичман обращается ко мне: глотка у тебя лужёная, выдай-ка что-нибудь. А надо заметить, что, когда нас гоняли строевой, этот же мичман давал команду "запевать всем, кроме Фадеева!", и пояснял мне потом: у тебя голос сильный, а нот не знаешь, образования нету - рявкнешь и собьёшь всех, поэтому пой на "подхвате". Что ж, я хоть и радист, но петь - не слушать: действительно, часто "не попадал". Говорю мичману, что стесняюсь, мол - публика международная, дело государственное. Он шепчет в ответ: тебе с твоим характером надо быть в таких делах наглее; они наших песен не знают, можешь и соврать малость, а для храбрости я тебе приказываю - а ну, марш на сцену! Вот и пришлось отдуваться, спел под гитару пару песен - "Плещут холодные волны" и "Одессит Мишка":
Ты ж одессит, Мишка, а это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда-а-а!..
Старался не посрамить КТОФ. Слушатели, хотя слов не понимали, но оценили по полной, как надо, орали, топали и кричали "бис!". Это была моя первая благодарная аудитория - подкачанные пивом американцы. Но после этого меня и наши привлекли к художественной самодеятельности, научили попадать в первую ноту, были даже благодарности в приказе. После одного из выступлений руководитель ансамбля песни и пляски Тихоокеанского флота (в чине капитана третьего ранга, между прочим) предложил мне вступить в его коллектив. Однако когда предложение дошло до моего начальника, командира первого Особого отряда ТОФ капитан-лейтенанта Токаря, тот ответил: песни мы можем и по радио послушать, а старшина второй статьи Фадеев нам самим нужен. И тут же присвоил мне это самое звание, для весу, должно быть, ведь до разговора этого я был только старшим краснофлотцем.
Начальник планово-экономического отдела Правобережного района строительства Куйбышевской ГЭС
Песня выручала не только на отдыхе. Однажды, после войны уже, в 1952-м, во время военных сборов и манёвров на море, нарвались-таки на мину. Пробило что-то там в лёгком корпусе и рули повредило - на этот раз я, лейтенант флота (полностью моя должность именовалась так: дублёр офицера дежурного связи по флоту), дежурил на подлодке типа "Щука", - но прочный корпус цел; сигналим "SOS", успеваем дать координаты и ложимся на грунт, благо не глубоко, буй выбросили. Лежим, ждём подмоги, вяло переговариваемся в полумраке аварийного освещения. Тоскливое это дело. Капитан по внутренней связи передаёт в рубку: заведите-ка там чего-нибудь подходящее - он имел в виду стоявший у нас патефон. Начали ему перечислять пластинки, но что-то не то всё - и читать трудно, и подходящую никак не найдём - бракует командование. Тогда я был уже поуверенней в своих силах, и вот набираю в лёгкие воздух, и - "Прощайте, скалистые горы", в полный голос. Капитан сообщает: "Во! Молодец, лейтенант, то что надо!" А тут вскоре нас уже лебёдкой вытягивают.
…После окончания боевых действий началась массовая демобилизация. Я, как бывший студент, подлежал ей в первую очередь. Уже опытного радиста, однако, отпускать не хотели и уговаривали на сверхсрочную. Были предложения и со стороны торгового флота - "походишь по морям, увидишь мир". Походил бы, пожалуй, и посмотрел, но вспоминаю родную Волгу, Самару, больную мать - и отказываюсь от всех предложений. Да и не слишком подхожу я для дальних морских переходов - склонен к "укачиванию", таким при долгой качке лихо становится (помню, встречали судно с Камчатки, его болтало неделю - так из трюма на носилках выносили). Не уговорили, в общем. Выделили для демобилизованных места в поезде, едем уже, но медленно как-то, линии перегружены, ждём на параллельных путях, когда прогрохочут более важные грузы, - и не выдержало сердце: на станции Ерофей Палыч стояли особенно долго - уговорил меня один - и покинули мы свои законные места, рванули с ним вдвоём как придётся - по тем же товарным, в тамбурах, на крышах, верхом на цистернах, лишь бы в нашу сторону шло - по молодости ничего не страшно и не зазорно. Товарищ мой совсем бедовый был, я за ним едва поспевал: ввалились однажды с ним через туалетное окно в офицерский вагон, уже чёрные как черти - слава Богу, закончилось всё смехом и хорошо… В Самару, родную Самару! (Путь от Волги до Океана - 7 тыс. км - мне пришлось проделать шесть раз: поездки в отпуск, военные сборы. Это наше движение было четвёртым и самым быстрым.)
Через полторы-две недели "весёлой" жизни (раза в два быстрее доехали, чем наши более спокойные товарищи) заявился этаким кочегаром к матушке. Она, бедная, в первую минуту меня не узнала, а узнав, отправила в баню, что на Красноармейской. Два дня отдыхал и отсыпался, а на третий пошёл в Индустриальный институт оформлять продолжение учёбы. По дороге встретились друзья-однополчане, бывшие матросы - Руднев и Вязовкин. Их уже нет в живых. Они-то и уговорили меня поступать всем вместе в Плановый экономический: на целый год меньше учиться, нет сопромата, начерталки и прочих "прелестей" технического института. Правда, на вступительных экзаменах пришлось сдавать дополнительные предметы. При этом отнеслись к бывшим фронтовикам по-человечески, мягко, за что отдельное спасибо. Например, на экзамене по географии спросили, где я служил. Отвечаю: на Дальнем Востоке, Тихий океан. Ну и расскажите, просят, какие там города, климат, ландшафт - всё такое. Это, конечно, я знал на пятёрку, одни воспоминания о том, как валили сосны среди сопок у самого океана, чего стоят. На лесозаготовки снаряжали командами, кормили только что пойманным лососем, здоровые были, сильные, рожи у всех - во! Замечательное было время!.. Я уже говорил, что в школе учился без особого энтузиазма, ленивым слыл, а тут, после службы, меня как подменили, настоящую жажду почуял. Ходил по три раза на одну лекцию, пока материал не дойдёт - думать-то по-школьному разучился! Преподаватели заметили: ну ты, моряк, и упорный!.. В 1950 г. я с отличием закончил институт и был направлен на работу начальником планово-экономического отдела Правобережного района строительства Куйбышевской ГЭС в городе Жигулёвске. Дальше произошло так, как говорил Райкин: всё, чему вас учили, - забыть и наплевать! В институте даже предметов не было по строительству и его планированию - готовили-то меня на нефтяника и машиностроителя. А тут ещё сразу в начальники!.. А начальника соседнего отдела только что сняли и посадили за потерю документа! А в помощниках у меня - тоже осуждённый, только "на поселении" - ох, и легко тогда с этим было… Можете представить моё состояние: и страшно, и чувство ответственности колоссальное, похлеще, чем в Особом отряде!
Но и здесь обошлось. Сооружение ГЭС на Волге у Жигулей в то время было самой большой стройкой в мире. Часто приезжали к нам шефы налаживать связи. Приехали как-то из Пединститута, видят: молодой, вроде неглупый - и предложили мне поступить в заочную аспирантуру. Говорю им: я же экономист, а у вас в институте нет такого предмета. Зато, отвечают, у нас есть наука история, сумеешь обобщить опыт великой стройки, покажешь электрификацию Волги - и готова тебе диссертация. Не долго уламывали. Потом, действительно, я поступил в аспирантуру, защитил в Москве диссертацию и 42 года проработал в куйбышевских ВУЗах, из них 37 - лет в Политехническом институте на кафедре профессора К.Я. Наякшина. Там, в Жигулёвске, я нашёл свою вторую половину, Марию Фёдоровну, самую там глазастую и бойкую. Она, как и я, только что закончила институт, попала на большую стройку, и тоже новоиспечённой начальницей - Г.В. СЭС - так и представилась. Такое кипучее было время, кадровый голод, молодых под сукном не держали. Я долго недоумевал - что за Г.В. такое?.. но робел, спросить не решался. Оказалось - главный врач санэпидемстанции!.. С ней в любви и дружбе прожил вот уже 56 лет, так главной она у нас и поныне. Все эти годы пролетели как один день. Мне уже восемьдесят три, остаются в жизни одни воспоминания, да ещё с каждым годом прибавляются болячки. Правильно сказал один мудрец: "Для чего дана человеку старость? Чтобы умирать было не обидно. Болячек куча, а удовольствий никаких".
Та самая "Г.В. СЭС"
Тем не менее, как пел в своё время Бернес, есть у нас ещё дома дела. Приходится выступать с беседами, воспоминаниями среди молодёжи, иногда задают острые вопросы. Как-то беседовал на т.н. уроке мужества в школе накануне Дня Победы. Умные дети задали непраздный вопрос: вот у вас всё было ясно - вы защищали Родину от захватчиков, поработителей и грабителей. А нам кого и чего защищать? Олигархов, которые за короткие сроки сумели "заработать" миллионы? Или, может, деток и внуков разного рода чиновников и скоробогатых буржуев, которые "косят" от армии, кутят по клубам, а если и учатся, то даже не в своей стране, а за рубежом?
Как отвечать на подобные вопросы? Я ведь их и сам себе ставлю… Отвечаю примерно так - и себе, и ребятам: в истории нашей Родины, России, были разные, в том числе и очень трудные времена. Было смутное время, была гражданская война… приходили и уходили разные правители - цари, генсеки, президенты - но Родина во все времена была одна. Это то место, где ты родился, вырос, вышел в люди, где могилы твоих дедов… - то святое, за которое не жаль отдать жизнь. Помнить надо об этом и духом не падать.
…Обычно повествования, подобные этому, принято заканчивать перечислением наград, полученных за военные и трудовые дела. Награждён я орденом Отечественной войны II степени, 12-ю медалями СССР, имею несколько благодарностей от адмирала флота Юмашева и Военного Совета ТОФ. Один документ приведу полностью: "Приказом № 372 Верховного Главнокомандующего генералиссимуса Советского Союза товарища Сталина от 23.08.1945 года, Вам, в числе отличившихся краснофлотцев, старшин и офицеров кораблей и частей Тихоокеанского флота, за отличные боевые действия в боях с японцами на Дальнем Востоке ОБЪЯВЛЕНА БЛАГОДАРНОСТЬ". На "гражданке" был отмечен Знаком "За отличные успехи в работе высшей школы". Но дороже всех мне, пожалуй, Знак ветерана Краснознамённого Тихоокеанского Флота, на котором изображен Владивостокский маяк, бухта Золотой Рог - все эти места я пересекал на кораблях и шлюпках сотни раз, от этого Знака до сих пор веет мне морским ветром.
Поделитесь с друзьями