Письмо Флоренского к Розанову

Публикация А. Симонова

Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники. Книга вторая М.: Республика; СПб.: Росток, 2010. LXIII.

11 марта 1914 г. Сергиев Посад.

Дорогой Василий Васильевич!

Кажется, второпях я взял неверный тон относительно Вашей книги «Апокалипсическая секта». Не то, чтобы я отказывался от своих слов, но я, не прочтя ее, не оценил ее положительных сторон. Статья о «сибирском страннике» поразительна по художественной живости и по меткости наблюдений. Здесь, как и в «поездке к хлыстам», наиболее поражает то, что Вы из «ничего» умеете делать так много. Ни одного грубого факта, ни одного анекдота, а основное правило фотографов «centrer le centre» {Центрирует центр (фр.).} выполнено в совершенстве. «Роковая филологическая ошибка» значительно развита сравнительно со своим первоначальным объемом. Ново, чрезвычайно важно и по-моему, неопровержимо: это уже не мнение, а полная доказанность.

Однако, писать-то я хотел Вам вовсе не об этом. Мне хотелось сказать Вам, что, по моим наблюдениям, в быте монашества (разумею настоящее монашество, а не ученое, кое весьма далеко от монашества) чрезвычайно много хлыстовства. Пишу это не в осуждение, а в рассуждение, тем более что тонкое хлыстовство есть, вероятно, и во мне не в смысле теорий и не в смысле практики, а в смысле известной организации и уклона бытия.

Несомненно, что старчество находится в каком-то ноуменальном родстве с христами и богородицами хлыстов. Конечно, о старцах нет наивной метафизической терминологии, что они «перевоплощения» Христа; но смысл всего учения о них и природа всего «послушания» им метит в тот же центр. В теории же от них требуются чудотворные способности, дар прозрения, святость и т. д., а к ним беспрекословное послушание, включительно до преступлений. Назидательная литература полна рассказов о пунктуальном исполнении бессмысленных или даже преступных требований старцев (последние, впрочем, всегда вовремя, на последней черте, останавливаются). Одним словом, старцы не только обоживаются внутри себя, но и обожаются вовне.

Бытовым образом можно установить даже радения в монашестве. Так, «чин двенадцати псалмов» с непрерывными земными поклонами, бросающими в пот и в жар, в возбудимых натурах способен вызвать совершенную экзальтацию и беспамятство. Одно время этот чин, пробы ради, вздумал ввести в Академической церкви Преосв. Евдоким. И я помню, как я вышел после службы из церкви как пьяный, стукался об углы и стены, но не испытывал боли, уносился куда-то нутром и пылающей головою, и плохо понимал, где я и что со мною. Нужно выпить много вина, чтобы дойти до такой степени отрешения от действительности этого мира. Конечно, это не молитва в православном смысле слова. Но это есть в монастырях иных и это не может не действовать.

Около Посада есть замечательный скит Гефсиманский. Круглый год сюда не пускают женщин, и жизнь тут достаточно строгая, если брать общую массу, а не отдельные исключения. Но вот 16-17 августа, в празднования воскресения и вознесения Божией Матери (тут совершается редкий чин отпевания Божией Матери и празднование воскресения, похожий на богослужения Страстной седмицы и Пасхи) в скит пускают женщин. Если день проходит еще сравнительно спокойно, то зато ночью начинается подлинное радение и подлинная оргия. На каждом шагу объятия (и далее), всюду исступление. И это открыто. В скитском саду опасно оставаться женщине без нескольких провожатых; слыхал я, что бывают даже случаи насилия. Впрочем, в этой приподнятой и возбужденной атмосфере нет, вообще говоря, нужды в насилии. А бабы считают чуть не за благодать такие объятия, и, зная все, лезут в скит и чуть не плачут, если почему-либо придется пропустить «в этот год». Кругом скита горят всюду костры; где спят, где беседуют, где чайничают. Начальство знает обо всем, но не только не мешает, но и открыто поддерживает радение. И когда некоторые монахи ревнители порядка, пытались было жаловаться Митрополиту и требовали недопущения женщин в Скит и в эти оргастические дни и мотивировали свою просьбу указанными выше фактами, то они сами же подверглись выговору и замечанию, что «так было положено при основании скита нельзя де менять прядки», хотя о происходящих оргиях знают решительно все, и благоразумные люди в эту ночь, совпадающую по времени с Великими Дионисиями Афин, сидят дома и избегают с вечера показываться в районе Скита.

Между тем именно у монахов этих, оргаистических, но не строго-православного, трезвенного закала, можно подметить гнушение браком, гадливость к браку, брезгливое отношение к женщине. Правда, послушники, а иные тоже монахи, и помимо 16-го августа имеют сношения с женщинами, и даже просто с случайными бабами. Однако этого они избегают и стараются (или так выходит естественно) падать с монахинями. Мне «жаловались» послушники: «Вот искушение... Только выйдешь за ворота в лес (Скит в лесу),-- тут уж вертится какая-ниб. монашка; и потащит с собою, а там и лег с нею». Послушники искренно ругают монашек, что впрочем не мешает им падать с «сестрицами». А монашки, как мухи около меда, вертятся именно около Скита с особою жадностью. Напр., около Лавры и в Лавре нет ничего подобного. Тут все солидно и без поэзии. У иеромонахов и проч. есть однадве-три «законных» сожительницы. Им строятся дома, выдается жалование; всякому известно «чья» та или другая особа. Одним словом, этот институт «мамошек» (испорченное «мамашки», т. е. «мамаши», супруги «отцов») признан общественным мнением Посада и почти узаконен Лаврою. В Лавре можно слышать даже о монахах от монахов одобрительные отзывы такого рода: «Он человек скромный живет с одной» и т. п. А с другой стороны, и для девушки или женщины быть супругою монаха считается долею завидною и, пожалуй, почетною. Вот, напр., как-то кухарка Каптеревых, почтенная и отличная женщина, вздумала «выдавать» свою дочь за одного из иеромонахов. Жена Каптерева стала ее останавливать: «Что ты делаешь? Ведь стыдно!». Но кухарка обиделась: «Что Вы, барыня! Ведь он (т. е. будущий «молодой») не кто-нибудь, он ведь иеромонах», т. е., значит, лицо почтенное и с положением. Монашкам тут делать, понятно, нечего, да и скучно возиться с этими солидными и пузатыми отцами семейства, дети которых открывают какие-нибудь лавки или вешают себе на дома вывески с фамилиями вроде «Монахов». Правда, в этих монахах есть и монашеское сознание: они упорно смотрят на свое положение как на какую-то незначащую случайность, как на «просто так» и высказываются о своем превосходстве над мирянами даже прямо считают себя спасшимися тем самым, что они «безбрачные». Есть у них и презрение к женщине; но это презрение в значительной мере мужицкое презрение, а не монашеское, а отчасти выражение «дурной совести», ибо все же, как ни говори, а чувствуется, что что-то «не так». В Скиту же совсем другое дело. Живут там строго, действительно не по-мирски.

Поделитесь с друзьями