Раскопки археолога Евгения Дикова

Вячеслав Рыженков 

Воспоминания участника

Осенью 1968 года я пришёл в свою 21-ю школу уже пятиклассником. Нужно было осваиваться, приноравливаться к новым учителям. Все они на первых порах даже не скупились на пятерки. И предлагали записаться в соответствующий кружок. Был в этом ряду и исторический, под началом нашего историка и завуча Валентина Ивановича (Круглова).

В исторический кружок из нашего класса записалась одна Лена Кострикова, за что историк хвалил ее прямо на уроках. И вот как-то на перемене подходит эта Лена ко мне и моему другу Андрюшке Звереву. Мы удивились, с чего бы вдруг. Но слова её удивили ещё больше:

-- Вы хотите поехать на археологические раскопки?

-- Когда!?

-- В воскресенье. Надо одеться по-походному, по 40 копеек на дорогу, взять с собой чего-нибудь, ну немного картошки, сырой. Печь на костре. А так, больше ничего, нас там покормят.

Раскопки, о которых только-только говорили на уроке, дело, конечно, интересное. И мы решили отправиться туда всей нашей дружной четвёркой (Згурский Олег, Зверев Андрей, Калитеевский Витька). Кроме нас, на остановку Громковского автобуса пришел еще и Костя Сорокин из пятого «Г». Но никакой Костриковой не было. И что странно, Валентиныча тоже (так мы, с подачи Витьки, называли между собой Круглова). Он, как оказалось, сроду на эти раскопки не ездил. Просто дружил с их организатором, энтузиастом из педучилища, и содействовал заинтересовавшимся ребятам.

Но не беда, с организатором мы уже познакомились накануне. Валентиныч, когда узнал, что мы согласились ехать на раскопки, поручил нашему Андрюше отнести и передать какой-то сверток с книгами. Кому? Он назвал адрес и имя. Я присутствовал при разговоре, но мы оба, дружно, позабыли, как этого преподавателя звать. Запомнили только, что он тоже Иваныч, как и наш Круглов.

Жил этот Иваныч в самом знаменитом на тот момент из ногинских домов. На улице 3 Интернационала, в Первом Девятиэтажном. К нашему ехидному разочарованию, квартира Иваныча оказалась на самом нижнем этаже, не нужно ехать лифтом... Вот недотёпа! Надо же было селиться для этого в самый высокий дом города. Впрочем, сам Иваныч оказался очень приветливым дяденькой, трепал нас по плечу и улыбался. Он же нас и встретил в воскресенье на вокзале у автобуса.

Значительно позже, от выпускников педучилища, уже в наше время, мне стало известно, что этого человека звали – Диков Евгений Иванович. Но, чтобы сохранить дух тогдашнего ощущения, я и дальше буду называть так же, как мы между собой когда-то – просто «Иваныч».

компания. которая ездила на раскопки: Згурский О., Рыженков В., Калитеевский В., Зверев А.

Класс 5 г в котором учился Костя Сорокин, он — второй слева в верхнем ряду (Костя тоже ездил с нами)

Ехали мы в Авдотьино. Там слезли по сигналу на нужной остановке, и потопали. Вдоль стены монастыря, затем по мосту, за речку, и дальше, куда-то вглубь леса. Из-за организационных разговоров с Иванычем (он уяснял, кто всё-таки приехал), и совершенно чуждой для нас студенческой среды, мы отстали от остальных. А когда добрались до места, на нём уже вовсю раскинулся походный бивак.

- Продукты сюда! – указала одна из студенток-поварих. На клеенке возле костра высилась уже приличная горка снеди. Мы недоуменно добавили по две-три жалкие картофелины. Студенты, толокшиеся вокруг, насмешливо переглянулись. Впрочем, нас тут же послали натаскать из лесу дров, а когда мы с Витькой, обернувшись первыми, приволокли по большой охапке, вручили на двоих пустое ведро. Где набрать воды, нам объяснил один из парней, было заметно, что в отличие от нас, им хорошо знакомы здешние окрестности. Кстати парней там было всего трое – моложавый, худенький Женя, остроносый, с сильно выступающим подбородком Колька и Лёва. Этот был весьма колоритен – рыжеватый, с мощным загривком и толстой шеей, крепкими округлыми плечами, переходящими в литые бицепсы. Остальные были девушки, весьма взрослые, и их имена, как впрочем и лица, совершенно не зацепили моё внимание.

Но у костра долго прохлаждаться не пришлось, совсем недалеко за деревьями на круглой горке уже возился Лёва. Он спилил три выросшие на ней березы, велел нам оттащить их в сторонку и, слегка вкопав стволами в землю, так и оставить. Деревья мы успешно «посадили», но было это только начало. Горка и оказалась курганом, насыпанным когда-то посреди леса.

Очень скоро Лева закончил рисовать на планшете исходную схему и взял лопату. Нашлось по лопате и каждому из нас. По команде мы встали вчетвером рядом с Лёвой. Костя из пятого «Г» тоже был с нами, а вот Андрей, – по выбору Иваныча - ушел с другой бригадой на еще один курган.

Была с нами, на нашем кургане, еще и одна студентка, кажется Люда, но напрочь не помню, копала она землю наравне со всеми или только присутствовала. Всё-таки, наверное, копала.

Очень скоро мы убедились, что археологов только в книжках на каждом шагу ждут находки и открытия. Мы же просто снимали землю. Причем делали это, не как придётся, а строго слоями. На верхушке кургана выравнивается горизонтальная площадка. Затем вся эта площадка проходится «на штык», попросту втыкается лопата, подцепляется на нее земли, сколько захватится, и отбрасывается в сторону, подальше от кургана. И так раз за разом, от края до края. Лёва, правда, ворчал, что с такими работниками, как мы, съём осуществляется не на штык, а только на полштыка.

Затем самое муторное – зачистка. Настильными движениями лопаты убирается вся рыхлая земля, которая не откинулась сразу. Таким образом, чтобы опять получилась новая площадка, такая же плоская и ровная. Иными словами, курган постепенно убирался горизонтальными срезами. Каждый очередной срез Лёва обмерял и наносил на план.

В общем-то грунт этого кургана преимущественно составлял песок, снимался он легко. Конечно, иногда попадались крупные корни, но когда кто-нибудь из нас брался тюкать их топором, Лёва не выдерживал. Он подскакивал, выхватывал инструмент и наносил со всего плеча один-два удара. Как правило, чтобы убрать корень, этого бывало достаточно. И вообще, как нам разъяснили, лопату надо втыкать не так – резче, и подцеплять плавным, но одним непрерывным движением, а уж откидывать землю совсем иначе. Не вбок, как веслом, а прямо вперед. Причем черенок должна сжимать только правая, толкающая рука, а левая, полуразжатая, лишь направлять и придерживать, чтобы черенок в ней скользил. Короче, что-то на манер биллиардного кия.

Но, несмотря на все усилия Лёвы, нужной производительности мы так и не дали. К обеду выдохлись, всё чаще устраивали передых. Лёва во время этих передышек сначала вполголоса болтал о чем-то со своей напарницей, милашкой Людой, потом стал уходить. Вместо него собеседником появлялся угловатый Колька. Этот тоже болтал негромко, но гораздо эмоциональнее, улыбался, жестикулировал. Мы же просто отрешенно сидели в сторонке. Даже говорить не хотелось.

Обедать нас позвали отдельно ото всех. Оно и понятно, мы получили чью-то посуду из общего фонда. Устроились вчетвером, Костя из «Г» приткнулся где-то в сторонке. У костра распоряжалась всё та же повариха с резким командным голосом. Пока мы ели, она с кем-то пререкалась, вперемешку с шуточками, потом обернулась к нам. Мы уже бочком-бочком отступали куда-нибудь подальше.

--А спасибо кто будет говорить!?

-- Мы! – коротко ответил я.

За обедом

Вернулись к кургану. Осеннее солнце середины сентября только-только набрало полную силу, не хотелось браться ни за какие лопаты, а сидеть вот так, подставив лицо его лучам и блаженствовать. Тем более, что до подошвы кургана еще копать и копать, а выше нее, как стало уже ясно всем, никаких находок и быть не может.

Потом копали дальше, уже через силу и неохоту. Особенно одолевали эти зачистки, которые заметно тормозили дело. Вполголоса мы стали роптать, пока Олег не возмутился в полный голос. Дескать, зачем мы срываем напрочь весь курган, надо просто вырыть в нем большую яму.

-- Да? - усмехнулся Лёва. – А как ты будешь снимать план кургана?

Олег промолчал, но было ясно, готов он был ответить, что кому они нужны, эти съемки. Найти бы чего-нибудь и ладно. Однако промолчал, подавленный, как и все мы, упорной деловитостью и добросовестностью всего совершаемого. Нет, наши археологи не уподоблялись искателям-хищникам, после них оставалось не разгромленное захоронение, а полные сведения о том, каким оно выглядело еще нетронутое.

Но легче работать от этого не становилось. Лёва, как мог, поддерживал в нас дух. Он начал рассказывать, что когда вскрывают поселения, там вообще двойная работа. Не только раскопать все объекты, но потом еще и закопать.

-- Ну, закапывать-то легче, - попытался возразить я.

-- Чего-чего, юноша? – даже засмеялся Лёва, (именно этим словом он обращался к нам). – А вот посмотрел бы я на вас. Уж не знаете – не говорите.

Лёве стало ясно, что до подножия кургана мы сегодня не дойдём, и он перестал нас подгонять. Не спеша, потихонечку, мы провозились до сумерек. Вот с шутками и гомоном на наш курган вышла вторая бригада. Андрюша наш тоже шёл весёлый, довольный.

Они отрыли женский скелет с крашеными волосами. Крашеные луком, говорили студентки, всерьёз или шуткой – не знаю. На нем, конечно, нашли серьги, перстни, височные кольца и прочие почерневшие медяшки, соответствующие времени.

Андрей рассказал, что по распоряжению Иваныча, они срывали только ровно половину кургана. Или команда была слабее, или сам курган подпорченный. Обнажили половину самого нижнего уровня – оказалось пусто.

--Эх! – в сердцах воскликнул Женька и ткнул лопатой в низ некопаной половины кургана. К его ногам выкатился череп. Обнаруженное захоронение тут же вскрыли по всем правилам, и набрали целую коробку трофеев.

-- Что, не видели никогда таких колечек? – удивленно спросил нас Иваныч. – Ну, так покажите им, - а сам пошел дальше к биваку. Это «покажите» повисло в воздухе, как будто его никто и не слышал. Никаких старинных ископаемых украшений мне в этот раз увидеть не удалось.

Надо ли говорить, что наша поездка на Авдотьинские курганы никому особенно не понравилась. Только Андрюшка Зверев был согласен ехать и в следующий раз. Состоялась эта поездка через воскресенье. Андрей уговорил меня составить ему компанию, Олег и Витька ехать отказались наотрез. Но нашелся нам и третий компаньон – Сашка Морохов.

Морохов Сашка, или просто Морох, пришел к нам в четвёртом классе. Первые два года он вел себя как странный двоечник. Учась фактически почти на круглые двойки, он продолжал держаться на манер спокойного троечника. Очень активно, например, ходил на сбор металлолома и макулатуры, который другие двоечники откровенно прогуливали. Морох был очень сильный, но в первые годы никого в классе не задирал. И водил он дружбу даже с лучшими учениками. Вражда с классом, хулиганская компания, всего этого, конечно, он не миновал, но случилось это значительно позже.

На раскопки переростка Мороха пригласил Андрюшка, он тогда с ним вовсю общался, часто бывал у него дома. Захаживали к Мороховым, впрочем, и все мы, поскольку там можно было хорошо побеситься, но Андрей торчал у Сашки больше всех нас, вместе взятых…

Вторая поездка на раскопки проходила при пасмурной, облачной погоде. Но оделись мы тепло, обулись в сапоги, и, наученные прошлым опытом, запаслись провиантом. Новые раскопки намечались где-то за Ореховом-Зуевым, мы долго добирались до места. Вёз нас полуфугон с маленькими окошками и задней дверью, чуть побольше «Газика». Из старых знакомцев с нами ехали только Колька и Лёва, да по дороге подсел еще один студент на велосипеде. Велосипед втащили в фургон, хотя там и так было не повернуться от ведер, лопат и прочего инструмента.

Мы не могли знать, что эти двое – не просто студенты, как мы думали, а реальные, самые надёжные помощники Дикова. Нашлось фото 1969 года, где и они запечатлены рядом с ним, а именно: Казаков Николай, Болдаев Лев и, кроме того, Мусатов Борис. Особенно легко на нём узнать Лёву.

Иваныч, кстати, ехал тут же с нами, в этом же полуфургоне. Он всю дорогу о чём-то раздумывал, не вмешивался ни в какие разговоры. Парни вели себя шумно, особенно Колька, который всё подшучивал над новым парнем-велосипедистом. Тот же весьма спокойно воспринимал все его шутки без особых эмоций. Мы тихонько переговаривались, слушали чужие разговоры, и время от времени брали в руки и их транзисторный приемник. Правда, стоило поймать какой-нибудь размеренный голос диктора, Колька-археолог как по команде поворачивался и раздраженно восклицал:

-- Перестань! Включи лучше музыку.

Но вот машина дошла до места, на этот раз мы оказались в поле. Открытая местность, с заезженным грязным проселком. Правда, вдали со всех сторон виден лес, но до него довольно далеко. Единственный островок поросли, и среди него три молодые сосенки – впереди по дороге. За ним опять всё голо и местность явно спускается вниз. А на горизонте опять лес.

Курган был рядом, тут же у грунтовой дороги, собственно, мы и подъехали прямо к нему. Еще два или три виднелись в стороне, но недалеко.

Иваныч вдруг выругался и быстро полез на верхушку. За ним и остальные – и всё стало ясно. Прямо посередине вглубь уходила недавно вырытая прямоугольная яма в размер обычной могилы. На дне ее, кроме комков земли – ничего. Иваныч, злой как собака, постоял возле этой «могилы», обернулся:

-- Чего ждете? Выгружайтесь.

Мы вернулись к машине, сам же Иваныч пошел смотреть другие курганы.

Бивак разбили совсем недалеко от первого кургана. С дровами на этот раз было туго. Мы сбегали до поросли, но сушняка там нашлось на одну охапку. Конечно, приволокли всё, что есть. Иваныч еще не возвращался, парни возились с инструментами и приборами. Я недоумевал – нас здесь всего шестеро, не то что целая ватага прошлого раза. Будем мы сегодня проводить раскопки, или это просто вроде разведки. Зачем тогда выгрузили такую кучу лопат?

И как раз в это время послышались отдаленные голоса. По проселку, просто пешком, двигалась целая колонна народу. На студентов эти люди не походили, они были явно постарше, и мужчин и женщин среди них насчитывалось примерно поровну. Выглядела эта куча народу, как работники нескольких отделов какого-нибудь учреждения, было видно, что все они друг друга хорошо знают. Все шли довольные, оживленные, напоминая людей на субботнике или майской демонстрации. Возглавлял их солидный представительный мужчина средних лет.

Кто возглавлял пришедших, я пока не знаю. Внешне, судя по фотографиям, он похож на Солонина Н.И., но так ли это, и имеет ли он отношение к Орехово-Зуеву, остаётся под вопросом. 

К тому времени, как люди эти подошли к нашему биваку, подтянулся сюда и Иваныч. Два руководителя поздоровались, но Иваныч, по сравнению с пришедшим, продолжал выглядеть хмурым. Они поговорили чуть в сторонке, и было видно, что один на что-то жалуется и сердится, а второй благодушно его успокаивает. Затем, как и в прошлый раз, всех развели по двум курганам.

Лёва возглавил отдельную бригаду и повел ее на самый отдаленный курган. Там они потом копали целый день, примерно, как и мы в прошлый раз. Несколько раз за день мне случалось пробегать мимо. Работали эти люди весело, с шутками и прибаутками, но всё равно, курган до вечера не одолели, хоть их и было там человек восемь. Справедливости ради, тем не менее, следует заметить, что по сравнению с нашим лесным, этот курган был значительно больше. Настоящий холм. Как выразился вечером Андрей, Лёве опять не повезло.

Основная масса людей сосредоточилась у первого кургана. Остались здесь же и оба начальника. Сначала Иваныч распорядился двигаться раскопом по одной стороне сбоку от уже отрытой ямы. Копающих было много, работали по очереди, нам покопать почти не доставалось. Через два или три слоя наткнулись на глиняный горшок почти на самом краю, как будто лишь слегка прикопанный в курган.

Всех отогнали подальше, работы остановили. Носатый Колька подсел к этому горшку со щеткой и стал постепенно под него подкапываться. Когда горшок открылся наполовину, отозвали и Кольку. Пришлый начальник чего-то допытывался от своих, но ответы получал не те. Скоро и я понял, что он хочет сделать фотографию, а с фотографом заминка. В итоге Иваныч попросил Андрюшку сбегать к Лёвиному кургану за третьим парнем, тем самым велосипедистом.

Велосипедист, а теперь как выяснилось и фотограф, достал из своего рюкзака массивный аппарат с очень толстым объективом. Парень сидел на корточках, что-то щелкал и перезаряжал, а все почтительно ждали, обступив курган. Начальники опять отошли с разговором в сторонку.

В это время по дороге подошел неизвестно откуда взявшийся старик. Он был явно из местных, в телогрейке, и уже шапке с кожаным верхом. Мы стояли с двух сторон, освободив проход для фотографа. Старик подошел и тоже стал с краю, поглядел на всех нас.

-- Нашли? – спросил он спокойно. – А чего же ждете?

И тут же моментально шагнул к горшку, ухватил пальцами за край горлышка и потянул.

-- Куда!! – сорвался с криком Иваныч. Старик сразу отдернул руку и выпрямился.

-- А вы что стоите и смотрите!?

Правда, очень скоро выяснилось, что ничего напортить посторонний старик не сумел. Горшок и так был расколот, а видимая из земли половинка – это практически всё, что от него осталось. Но Иваныч рвал и метал. Обругал фотографа, что он так долго возится, Кольку, который должен был лучше обработать горшок щёткой. Осколок вернули на место, сфотографировали, снова извлекли, и возле его отпечатка в земле опять пристроился Колька.

-- Где эти пацаны?! Почему без дела болтаются? Посади перебирать.

Это уже относилось к нам. Я еще не сообразил в чем дело, а рядом с Колькой уже присела какая-то девчонка, даже моложе нас, может быть дочка второго начальника. Колька начал извлекать землю, в которой должны были остаться черепки и, возможно, другие предметы из разбившегося горшка. Девчонка тщательно разминала в руках комки. Меня кто-то тронул за плечо. Это был Морох.

-- Пошли лучше за дровами.

Дров, действительно было маловато. Мы захватили походный топорик и снова отправились к той поросли, в которой уже побывали. Я поглядел на одну из сосенок, и мне очень захотелось ее срубить. Не спрашивая мнения Морохова, я расчехлил топорик. Первые зарубки дались легко, полетела на землю кора, обнажилась белая древесина. И вот в этой-то древесине топорик понемногу начал вязнуть. Скоро я понял, что дальше тюкать не могу.

За топор взялся Морох. Свежая сила сразу принесла результат. Тем не менее, мы еще меняли друг друга дважды, прежде чем сосна вдруг начала падать. Готово.

Свалить-то мы её свалили, но предстояло еще доволочь ствол с кроной до самого костра. Впрягайся, Саня! Хорошо, что со мной в упряжке оказался здоровенный второгодник Сашка Морохов. С Андреем Зверевым мы бы эту сосну точно не дотащили.

Наш курган, между тем, сильно уменьшился. Вскрытая половина опустилась почти до самого низу, вторая была уже снята на метр с лишним. Еще один проход и чья-то лопата наткнулась на кости таза. Сомнений не оставалось – здесь лежал скелет.

-- Вот она, моя Маруся! – ёрничал Колька, снова берясь за щетку.

«Маруся» располагалась у самого края, поэтому можно было одновременно аккуратно раскапывать захоронение и продолжать срывать вторую половину кургана. Наша помощь опять была лишней, и мы бегали от костра, где обрубали со ствола и подкладывали в огонь зеленые сосновые ветки, и обратно к раскопу. Впрочем, в этот день на костре готовили только кипяток для чая.

Колька дорылся до ребер, раскопал руки. Ноги пока мало его интересовали, на них обычно не было украшений. А руки другое дело. Мы как раз удачно застали момент, когда этот веселый археолог выудил костяной палец с надетым на него перстнем. Щеточка мягко ходила по перстню, очищала дырочки, и он становился ажурным. Скань – плетение из тонких проволочек, почти как и наши детские колечки, много веков спустя. Но конечно не наше качество. Колька, наконец, выдернул из кольца костяшку и пристроил ее к основной руке, а кольцо отправил в коробочку. В ней уже лежало несколько так же почерневших штучек непонятного нам назначения.

Иваныч не сомневался, если скелет нашли у самого края, в кургане должно было быть и второе захоронение. Когда до него добрались, никто особенно не удивился. Но, сняв насыпь до конца, наткнулись на большой череп третьего скелета. Он оказался самым большим.

Вот это уже было событие! Вокруг круглой ямы с тремя раскинувшимися костяками толпились и гудели, бродили вперед и назад. Иваныч старался казаться сдержанным и хладнокровным, зато его коллега сиял, не скрывая радости. Подошла и бригада Лёвы. Шуму прибавилось.

К тому времени фотограф пришедшей команды наладил свою технику. Его начальник, гордый и важный, указывал точки, с которых, по его мнению, следовало запечатлеть раскоп. Тот - пухлый, сонный мужичок с ленивыми движениями, послушно выполнял все указания. И вот старинные останки запечатлели, казалось бы, со всех мыслимых сторон.

-- Еще бы и сверху, - подвел итог довольный руководитель. – Давайте-ка!

Несмотря на то, что скелеты и так лежали где-то внизу, так как откинутая земля образовала круговой вал, ему хотелось запечатлеть всю картинку с птичьего полёта. Фотограф уселся на плечи одного из мужчин, тот, кряхтя, выпрямился. Щелк! Вспышка! Щелк! Вспышка!

-- Уже коленки дрожат, - услышал я тихое, снисходительное бормотание Иваныча. – Опускай его, хватит, - добавил он в полный голос. Фотограф слез.

-- Еще бы вот отсюда, - засуетился неугомонный коллега. Иваныч хмыкнул.

-- А ну-ка, Лёва!

Да, действительно, Лёва встал как монумент, как будто этот мужичок с фотоаппаратом весил от силы несколько килограммов. Наконец, съемки были закончены.

Принялись делить трофеи, можно было возвращаться к костру. Но я еще видел, как ореховские упаковывают в коробки черепа. Вот это показалось мне странным. Зачем они? Ведь это же не питекантропы, а обычные славяне. Но специалистам видимо виднее.

Стали собираться домой. Отвратительное настроение, преследовавшее Иваныча целый день, наконец рассосалось. Он сел в полуфургон на своё старое место и бессмысленно улыбался, собрав в кучки глаза и губы. Какие-то местные парни и девчата голосонули на дороге и попросили их немного подвезти. Машина заполнилась до отказа. Кто-то стал говорить, что им ужасно повезло.

-- А у нас сегодня тоже удачный день, - вдруг хитренько заулыбался Иваныч. – Хотите, можем дать вам на студень! – и вытащил из сумки один из черепов. Черный, в иссиня-фиолетовых пятнах и прожилках. Значит, не все, оказывается, забрали ореховские. Марусю оставили.

Визга было немного, а смеху – до отвала. Попутчики скоро вышли.

Дальше ехали уже по темноте. Иваныч уснул, парни о чем-то балагурили. И вот Колька стал расписывать Андрею, как многому он научится, если будет ездить с ними на раскопки. Он сам покажет ему, как снимать план кургана, составлять схемы. Потом уловил моё кислое выражение и добавил:

-- Соглашайся. А то вот этот парнишка с нами уже точно никогда не поедет.

Он угадал, больше в археологических раскопках мне принимать участия не приходилось. И Андрюшке тоже. Его всегда тянуло с неудержимой силой на что-то новое, но это быстро проходило.

Подводя итог, я думаю, что участвовал в мелких, попутных раскопках, которые Диков Е.И. проводил на скорую руку в конце сезона, по выходным. Крупные, многодневные экспедиции он устраивал летом, во время каникул.

 

Дополнение. Диков Евгений Иванович

Евгений Иванович Диков был личностью в Ногинском районе известной, а если брать научных и музейных работников, то и за пределами Ногинска. Но воспоминания о нём сводятся к коротким заметкам общего плана, типа: педагог, археолог, руководитель клуба юных археологов «Легенда», преподавал в школе №6 и педагогическом техникуме, проводил раскопки на территории Восточного Подмосковья, участник Великой Отечественной войны.

Не говоря уже о неточностях, приблизительных вехах и совершенно легендарных сообщениях, особенно касательно его военной биографии.

Создаётся такое впечатление, что всё писалось исключительно со слов младшей сестры Евгения Ивановича, которая не столько вспоминала, сколько пересказывала воспоминания матери. Трагические события войны смешались и перепутались, наложились друг на друга. Частично это можно сказать и о послевоенном времени.

Но сохранились документы, которые, не меняя главной сути, показывают несколько иную картину.

Диков Евгений Иванович родился 25 декабря 1925 года в городе Ногинске. Отец его – Иван Иванович (1897г. р.) происходил из крестьян Аксёновской волости, деревни Жеребцы, мать – Мария Александровна (1903 г.р.) из коренных богородцев. Родители его поженились уже после Гражданской войны в 1921году, а в 1923 году родился старший брат Евгения – Валентин.

Дом, где жила семья Диковых

Рос Евгений в доме №10 по Рабочей улице. Отец его, получивший до революции начальное образование, при советской власти выучился на счетовода и скоро стал главным бухгалтером Ногинского молокозавода (на улице 3го Интернационала, где потом построили ресторан «Ногинский»), мать работала на Ново-Ногинской фабрике. Сам Евгений, как и его брат, учился в школе им. Короленко.

Учился Евгений хорошо, но в число тихих, отрешённых от жизни отличников, он не входил. А был, что называется – заводилой. Моя двоюродная тётя – Галина Николаевна и ее одноклассница – в будущем моя же учительница математики и классная руководительница, Анна Максимовна Замолодчикова, хорошо его помнили, хоть и учились на класс старше. Ещё бы! Ведь это он разрисовал во всей красе – в маминых туфлях с каблуками и растрёпанной гривой волос – мою тётушку Галю в школьной стенгазете! «Галина Ивачкина убегает на танцы». Ведь танцплощадка в городском парке считалась абсолютно неподходящим местом для комсомолок, и вообще школьниц.

Впрочем, неудивительны те давнишние знакомства. Довоенный Ногинск, а тем более – послереволюционный Богородск, всё ещё напоминал большое село. Его пронизывали бесчисленные дружеские, шапочные и родственные связи. Например, та же семья Диковых находилась в отдалённом родстве с Фёдоровой Юлией Николаевной, преподавательницей педучилища и известной самодеятельной поэтессой. Родной дядюшка Евгения Дикова – Василий Иванович и двоюродный дедушка поэтессы со стороны бабушки (Дмитрий Сергеевич) были женаты на родных сестрах…

Вот такая паутина родства опутывала тогдашних жителей нашего города. (В скобках могу заметить, что та же Юлия Николаевна – четвероюродная сестра моей матери).

Отечественная война коснулась семьи Диковых не сразу. 1941 год прошёл в тревоге и ожидании. Первым в действующую армию ушёл старший сын Валентин. Это было 11января, уже 1942 года. А отец был призван на войну в мае того же 1942 года, когда Евгений заканчивал восьмой класс.

В сентябре началась учёба в 9 классе, но доучиваться Евгений Диков не стал. Через 3 месяца, в конце ноября, он ушел добровольцем на фронт в решающий момент войны, в самый разгар Сталинградского сражения. Попал он, правда, не в Сталинград, а в район Валдая. Воевал рядовым минёром в штурмовой инженерно-саперной бригаде, на Северо-Западном и затем 1-м Прибалтийском фронте. Через год, в конце 1943-го, Евгений Иванович был ранен, в начале февраля следующего года возвратился в строй, а перед самым наступлением на Белоруссию и Прибалтику был ранен снова, на этот раз тяжело, и вернулся из госпиталя домой 15 апреля 1944 года.

До завершения учебного года в школах оставалось только два месяца, еще два для тех, кто сдавал бы переэкзаменовку, и Евгений приналёг на учебники. В августе экзамены за незаконченные им 9 и 10 классы были сданы экстерном. Успех дался нелегко, дело было не только в пропущенных уроках. Тяжелое ранение раздробленной осколками ноги, только что сросшейся в гипсе как придётся, продолжало сказываться. Евгений не мог без невыносимой боли ступить и шагу в своих армейских сапогах, и даже в ботинках, если бы они у него и были. Приходилось пока прихрамывать в тапочках, притянутых верёвкой, благо наступило лето.

Впрочем, пора было определиться и с работой. Идти на стройку или встать к станку Евгению пока не позволяли всё те же последствия ранения. И он, вспомнив успешные навыки рисования школьных лет, выбрал для себя творческую профессию – прикладную живопись. Осенью он начал учебу в Московском художественном училище. В Ногинске – краю, где выпускаются разноцветные и узорчатые ткани, такая профессия, как казалось, легко могла найти себе применение. А война? Война уже поворачивала к концу, на исходе лета 1944 года будущая победа Красной Армии становилась всё более и более очевидной.

И всё-таки война продолжалась…. Пришла похоронка на отца, только что, в конце августа, умершего в госпитале от ран. Иван Иванович, по причине возраста служивший в частях тылового обеспечения, казалось бы, должен был пройти войну благополучно, но смерть, тем не менее, нашла старого солдата в боях за освобождение Одессы.

Старший брат Валентин, командир миномётной батареи, продолжал воевать. Он был убит в бою под Кёнигсбергом за двадцать дней до взятия Берлина. Старшего лейтенанта Дикова посмертно наградили орденом Отечественной войны 2 степени. В ногинский дом вместо сына и брата пришли с войны только его боевые награды – Орден Красной Звезды и вышеназванный посмертный. И всё-таки горе-горем, но жизнь продолжалась.

В 1947 году Евгений, закончив художественное училище, получил специальность мастера художественной росписи. На работу он поступил в Ногинское педагогическое училище, став преподавателем рисования. Время, проведённое в Москве за упорной учёбой, определило многое. Изучение народных художественных промыслов, постижение их исторического многообразия рождало новые мысли и замыслы. Там, в художественном училище, которое, отдавая дань проблемам военного времени, кочевало через всю Москву по всевозможным музеям, помещениям бывших церквей и монастырей, Евгений выбрал своей будущей специальностью педагогику и решил стать преподавателем истории. Она теперь привлекала его гораздо сильнее живописи.

Работа в педучилище продолжалась до 1953 года. Работая, молодой преподаватель Диков продолжал учиться, теперь уже в педагогическом институте города Орехово-Зуево на историческом факультете. Учёба, разумеется, шла заочно. После получения диплома о высшем педагогическом образовании перед Евгением Ивановичем опять встал вопрос о новом месте работы. Оставаться преподавателем рисования уже не имело смысла, а вакантного места историка в Ногинском педучилище не было.

Но страна уверенно приходила в себя после разрушительной войны. Восстанавливались заводы и фабрики, началось новое промышленное строительство. Подрастало новое поколение, и, конечно же, для него уже строились новые, более современные школы. В 1949 году в городе Электростали на улице Чернышевского открылась очередная, вновь построенная, семилетняя школа №9. Как обычно в таких случаях, формировался коллектив учителей, в том числе через направление новых, молодых педагогов. Одним из них стал и Евгений Иванович Диков, придя историком в эту школу в 1953 году.

Ему было всего 28 лет. Здоровье кое-как наладилось, сил для работы и замыслов теперь вполне хватало. А в школе было немало проблем, в том числе таких, с которыми ему не приходилось сталкиваться, обучая рисованию студенток педучилища. Прокатившаяся по стране война оставила немало сирот, прибавилось и неблагополучных семей, и фактически беспризорных подростков. Помочь им встать на ноги, найти себя в жизни предстояло теперь всем неравнодушным людям и в немалой степени учителям. И вот тут учитель истории Диков оказался на своём месте. Трудные ученики доверяли Евгению Ивановичу и уважали его, а он уделял им немало не только учебного, но и своего времени.

Таким ребятам не сиделось в классах, их тянуло на улицу, к привычной уже им вольнице. И такие порывы были не чужды и самому Евгению Ивановичу, казалось, и ему было тесно оставаться только в стенах школы. Начались рейды «голубого патруля» вдоль рек и речек, а там и дальние походы. Несмотря на ранения, Диков вышагивал в этих походах наравне со своими учениками, не подавал виду, если ему становилось тяжело или возникали боли. Мужество солдата и доверие ребят помогали пока преодолевать всё.

Походы с Диковым не были пустыми прогулками, ученики вместе с ним изучали реки, их подводный мир, животных, насекомых и растительность вдоль берегов. Попадались на их пути иногда и археологические находки: в местах подмытых берегов или каких-нибудь брошенных карьеров, что бывало особенно интересно. Евгений Иванович, как историк, мог рассказать немало удивительного, вертя в руках совершенно неприметный обломок глиняной миски или проржавевший кусок железа странной формы.

С 1956-57 учебного года Электростальскую школу № 9 возглавил новый директор – Евгений Иванович Диков. И в тот же год был создан первый школьный музей Электростали. Коллекции, собранные в походах, организованных и проведённых историком Диковым, разместились на стендах в подвале школы. К ним прибавились краеведческие материалы, экспозиции, посвященные боевой славе советских воинов в годы Великой Отечественной войны. А с наступлением очередных летних каникул начался новый поход по родному краю.

В этот год, ближе к осени состоялась знаменательная встреча, очень много значившая в жизни Е.И. Дикова. Он обрёл своего самого лучшего друга, горячего единомышленника и сотоварища в их будущих делах. Произошло знакомство Евгения Ивановича Дикова и Федора Федоровича Сидорова.

Сидоров Федор Федорович

Сидоров Федор Федорович был почти ровесником Евгению Ивановичу, также как и он прошёл фронт и ранения, хотя побывал и в несколько иных переделках, в том числе повоевав и в тылу врага. К 1957 году он уже немало поработал фельдшером, став им сразу после войны, а теперь занимал пост начальника районного медицинского склада, и что особенно важно – был председателем Ногинского общества Охраны Природы, а также внештатным сотрудником местных газет Электростали и Ногинска. Об успехах Дикова он уже слышал и потому охотно побывал сам в школе №9, собираясь, в случае удачной беседы, подготовить материал для газеты. Но вместо короткого интервью произошел долгий и основательный разговор.

Диков и Сидоров сразу нашли общий язык, обсуждая проблемы краеведения, природоведения и охраны природных и исторических богатств. Особенно горячо Евгений Иванович говорил о том, что уже давно не давало ему покоя – о необходимости изучения и исследования археологических памятников Ногинского района и прилегающих к нему территорий. О проведении поисков и выявлении еще неизвестных археологических объектов и доведения информации о них до Академии Наук и местного руководства. Итог разговора удовлетворил и воодушевил обоих. Новые знакомые договорились держать один другого в курсе собственных дел и в будущем действовать сообща, помогая друг другу.

В немалой степени следствием этого разговора было то, что в 1958 году историк и начинающий археолог Диков вернулся в родной город. Он поступил на работу в Ногинскую школу №6, а через несколько месяцев возглавил ее. Но Диков не собирался просто повторять опыт работы в Электростальской школе, у Евгения Ивановича были уже и новые планы. Прежде всего, кроме директорства в школе, он собирался сосредоточить свои усилия в первую очередь не на общем краеведении, а преимущественно на археологии. А такой подход требовал уже профессионального уровня.

Дилетантизм вреден в любой науке, а самовольные археологические раскопки как раз и были бы действиями дилетантов. Но разница, кроме того, заключается в том, что, к примеру, «научные» эксперименты под крышей собственного сарая повредят при плохом исходе разве что самому экспериментатору, а неграмотные раскопки уничтожат в первую очередь именно памятник. Не говоря уже о том, что самовольные раскопки в любом виде просто-напросто запрещены законом. На их проведение необходимо специальное разрешение.

Официальное разрешение на право ведения археологических разведок и исследований Диков Е.И. в качестве школьного учителя или директора школы получить не мог. Не сумел бы ему в этом вопросе помочь и его новый друг Ф.Ф.Сидоров. Единственным выходом могла стать или работа в соответствующем институте в должности научного сотрудника, или обретение официального статуса соискателя ученой степени, и именно исторических наук. А потому в 1959 году директор шестой Ногинской школы пишет заявление в Институт археологии на приём его в заочную аспирантуру, а затем подаёт заявку в академический Институт истории материальной культуры на право ведения археологических разведок на территории Ногинского района. Заявление приняли, и после собеседования и прочих обязательных процедур научным руководителем Дикова стал А.Я. Брюсов (к слову сказать, брат Валерия Яковлевича, поэта-символиста).

Так с лета 1960 года начались археологические экспедиции Евгения Дикова, и продлились они теперь на протяжении двенадцати лет. За два первых лета были обследованы курганы в бассейне Клязьмы близ села Буньково и деревни Богослово, проведены раскопки Богословского селища. В Институт материальной культуры АН СССР поступили первые научные отчёты. Планы Евгения Ивановича стали понемногу воплощаться в жизнь.

Но эти успехи не дались даром, сил и на археологию, и на руководство школой уже стало не хватать. Пошатнувшееся здоровье поставило его перед выбором: директорское кресло или археологические экспедиции. И выбор был сделан. В начале 1962 учебного года Диков передал руководство школой №6 более расторопному преемнику, а сам вернулся в Ногинское педучилище преподавателем рисования. Главное его дело теперь требовало отдаться ему почти без остатка.

В течение летних периодов 1963 – 1964 годов были произведены археологические поиски и раскопки на берегах реки Пружёнки в окрестностях села Макарово. Казалось, дело шло на лад, и Евгений Иванович старался не замечать того, что боли старых ран возвращаются, а ему всё чаще и чаще приходится прибегать к обезболивающим средствам. В 1965 году он был вынужден обратиться к врачам, пройти серьёзное медобследование. Врачи вынесли неутешительный приговор: заболевание почек, сопровождаемое выраженным нарушением функций. Отсюда предписания – строгий режим, щадящая диета, постоянный медицинский контроль.

А одновременно с этими неприятностями пришли настоящие, без оговорок, научные достижения. Летом 1965 года археологическая экспедиция под руководством Дикова и Сидорова, поддержавшего друга не словом, а делом, обнаружила при слиянии рек Клязьмы и Вохны две стоянки древнего человека. Эти стоянки были зарегистрированы, как Городская и Зареченская. Городская стоянка была вскрыта и обследована в течение 1965-66 годов, одна площадь ее оказалась целых 250 квадратных метров. Правда и этот успех был приправлен горечью, пришло известие о смерти научного руководителя Дикова – профессора Брюсова.

Впрочем, о написании диссертации и защите ее на присвоение научной степени кандидата исторических наук Евгений Иванович уже не помышлял. Это теперь казалось ему непродуктивной тратой времени, которого, как он понимал, осталось у него совсем мало. Он решил продолжать разведки археологических памятников и раскопки их до тех пор, пока хватит его сил и жизни. А научную и административную поддержку своим изысканиям он нашел теперь в лице известной специалистки по древним эпохам неолита и бронзового века Веры Михайловны Раушенбах. Она в то время работала заместителем директора Государственного исторического музея по научной работе.

Раушенбах Вера Михайловна

Обследование Зареченской стоянки пока было отложено. В 1967 году раскопки проводились в Славянском селище близ Куровской и на Клязьме у деревни Мизиново. В 1968 году всё-таки были проведены первые Зареченские раскопки, но потом пришлось вернуться на более доступные площадки и заняться курганам у деревни Авдотьино. В том же 1968 году Евгений Иванович опубликовал статью в которой всё-таки писал об исследовании Зареченской стоянки. Она уже обещала дать много интересной информации.

Экспедиции на Зареченскую стоянку были проведены за два лета 1969 и 1970 годов. Исторический музей пополнился новыми примечательными экспонатами, а результаты исследования были подытожены в совместной статье Е.И. Дикова и В.М. Раушенбах, опубликованной в сборнике «Археологические открытия» за 1970 год.

Экспедиция 1971 года

В 1971-1972 годах раскопки были перенесены к селу Заречье Киржачского района Владимирской области. Сходные названия не должны вводить в заблуждение, уже исследованная Зареченская стоянка находилась не там, а в границах Павловского Посада. Киржачские раскопки стали последним объектом среди археологических достижений Евгения Ивановича. Экспедиция шла под совместным руководством с В. М. Раушенбах. В сборнике «Археологические открытия» за 1971 год вышла последняя статья Дикова «Исследование памятников во Владимирской области». В разгар работ лета 1972 года «скорая помощь» прямо от раскопов увезла Евгения Ивановича Дикова в больницу. Через полтора месяца, осенью 1972 года его не стало.

Диков Е.И. был похоронен на Ногинском кладбище. Мать и сестра проводили в последний путь сына и брата, которому выпало прожить всего лишь неполных 47 лет. Вместе с ними были ученики, соратники и друзья Евгения Ивановича. В память о нём проводились и проводятся памятные встречи, организованные теми, кто его знал и помнил.

Мать Дикова - Мария Александровна - на встрече его памяти 

Поделитесь с друзьями