С. А. Виноградов о братьях Коровиных
Публикация Александра Медведева и Геннадия Ратникова.
Из воспоминаний С. А. Виноградова [1], академика живописи, опубликованных в газете «Сегодня» [2], №№47 и 48. - Рига, 1930-е годы.
Сергей Виноградов со своей женой. Рига. 1930-е года.
«Художники братья Коровины (из моих записок).
Более полно выраженного типа артиста, как художник К. А. Коровин, я во всю мою жизнь не видал. Очень красивый, с исключительно живыми глазами, часто смеющимися, брюнет, со спутанными волосами, особенно как-то хорошо лежала прядь волос у него на лбу. Дорого, со вкусом, но небрежно одетый. Умный и ум особенный. Мышление его всегда было как-то оригинально, не банально – и банальных слов никогда не говорил. Он всегда говорил интересно, я уж как наблюдателен был и как тонко все подмечал, часто как будто неуловимое, и видел. Весь его быт так не ординарен, не похож на общепринятый. Какая-то смесь всего была в нем и в жизни – и в быту его.
В. Серов. Портрет Константина Алексеевича Коровина. 1891.
А талант-то какой! Первоклассный! Первый колорист в России. Серебристая гамма красок, в которой написана им масса вещей первой половины его творчества, - поразительна! Какая гармония! Что-то приближающееся в этот период к Джемсу Уистлеру, но Коровин страстнее, мне – ближе, роднее…
Серов говорил: ни у кого нет такого ласкового мазка, как у Коровина. Его «Испанки», «Карменсита», «Хозяйка, «На даче – утро», «Бумажные фонари», «Северная идиллия», «Сирень нюхает», «Гаммерфест - Северное сияние», и вся северная серия: «Каменная тундра», «Ручей св. Трифона», «Олень» и другие вещи, все это – подлинные шедевры.
К. Коровин. Гаммерфест. Северное сияние.
К. Коровин. Хозяйка
А из последующего более красочного периода, также блестящего, какие южные натюрморты! Какие «Крымы»! какие «Розы»! – он певец роз, ни у кого не видел я так чарующе, поэтично написанных этих цветов…
События в России прервали исключительную по блеску творческую деятельность К. А. Коровина… Константин Алексеевич создал новое декоративное искусство в театре, разрушив рутину, царившую долгие годы на сцене. Он явился пионером и волшебником сцены и уже все последующие отличные театральные художники – декораторы пошли по проложенным Коровиным путям. Декоративно-театральная деятельность Коровина началась давно. Совсем еще юным, он был привлечен к театру и полюблен Саввой Ивановичем Мамонтовым.
А Мамонтов сам был смел, нов и независим в своих устремлениях в искусстве. Тогда-же в Опере Мамонтова писали декорации Васнецов, Виктор Михайлович («Снегурочка»), юный Левитан («Русалка»), Поленов, Василий Дмитриевич («Аида»), но они почти этим и ограничились, а Коровин работал до окончания мамонтовского театра, а затем еще ярче развернулось его творчество декоративное в Императорских театрах. Тут были им созданы положительно чудеса ценности и красоты изумительной.
К. А. Коровин. Сад Лариных. Опера Чайковского «Евгений Онегин».
Как мы, ценители этой подлинной красоты, этого не выданного до того на сцене высокого искусства живописного, сокрушались, что все ээто быстро износится, слиняют краски, все исчезнет. Правда, осталась масса эскизов, очень полно собранных в Театральном музее Бахрушина, но тех незабываемых феерий, что были при огнях на сцене, волшебных, уводящих от повседневности в выси фантастики и изумительной гармонии, что дальше, кажется, уж и нельзя, - эскизы не передают все-же.
К. Коровин. Декорации к опере Римского-Корсакова «Садко».
Смешно мне было смотреть в парижской Опере на ничтожные, прямо скверные декорации. После коровинских волшебств и еще потом после изысканного Головина…
К. Коровин. Декорации к опере Мусоргского «Борис Годунов». 1934 г.
Красно и радостно Костя жил и работал! Популярен был он чрезвычайно; про него говорили: «Константин на всю Москву!» У него был автомобиль, в нем всегда был на бутоньерке розы. В ту пору автомобиль был ведь не так повседневен, как теперь. В Крыму была чудесная вилла «Саламбо» и рядом шла улица, названная в его честь Коровинской. В деревне была у него милая усадебка… Радостная жизнь!
Горячий, увлекающийся, как истинный артист, - помню я, - приехал он из Парижа и с жаром рассказывал о каком-то замечательном художнике, выставившем вместе с ним в Салоне свои картины. Из следующей поездки в Париж Константин Алексеевич вернулся не один, а привез с собою этого хваленого им художника. Был это – [венгерский художник] Рипль – Ронаи .
Р.-Ронаи. Парижанка
Р.-Ронаи. Натюрморт с маской
Очень деликатный, почти робкий, мечтатель. Поразила его суровая московская зима. Помню, как он поражался дворцами, как мечтал о них, как ему нравилось бывать в богатейших домах, в которые мы его ввели, и как он жался боязливо ко мне или Косте, хватаясь за руки, когда по морозным московским улицам неслись здоровенные ломовики на битюгах, стоя на дровнях как-то боком и подняв с подветренной стороны большие воротники армяков… Мечтал он все о красивом белом доме, а кругом дома чтобы был цветущий всегда яблочный сад.
Коровин хотел, чтобы Р. Ронаи писал для театра, но из этого ничего не вышло и все его пробы оказались несостоятельными, да и художник он посредственный оказался. Косте скоро надоело это, и он сдал Рипль-Ронаи на мое попечение. Возился я с ним, слушал его мечтательные разговоры, возил его к моим многим друзьям на завтраки и обеды. Это ему очень нравилось, но, в конце концов, надо ему и в Париж вернуться. А тут он еще и поболел в Москве, совсем уже не весело стало. Потом проводили его.
Я в Салоне в Париже видел его картины, так себе вещи, странно, что Костя так им был увлечен. Коровин очень любил, ценил и всегда носил в петлице красную ленточку ордена Почетного Легиона, полученную им на Всемирной выставке в Париже в 1900 году. Помню, кто-то из приятелей попросил показать самый орден, как он выглядит. Костя стал рыться, искать, и все не находил ордена, и, наконец нашли его под всяким мусором, окурками, в большом кованном старинном горшке, что всегда на рабочем столе был, как громадная пепельница. Потом я пришел как-то к нему, смотрю, на коврике тканом по рисунку Рипль-Ронаи на стене висит целый большой набор орденов, - привел в порядок их Костя, значит, но не надолго, опять куда-то исчезли они. А на нем на груди никогда не видел ни одного, всегда только красненькая ленточка в петлице.
Помню, какое сильное впечатление произвела на меня серия его картин «Огни Парижа». Константин Алексеевич вернулся в Москву из Парижа и сейчас-же позвонил мне. Я приехал к нему в мастерскую и увидел 10 вещей ночного Парижа. Картины были еще сырые, в шкатулки с красками валялись толстые оплывшие свечи, с ними он писал эти чудесные картины из автомобиля. Эти «Огни Парижа» были замечательные картины.
К. Коровин. Ночной Париж.
Совсем иной был старший брат Константина. Алексеевича, прекрасный художник Сергей Алексеевич Коровин.
В. Маковский. Портрет С. А. Коровина.
Высокий, стройный, горящие глаза, аскет, голова пророка. Искусство его так углублено, так проработано, он всегда хотел довести вещи до предельного конца, до углубления самой сути, и, видимо, все не был удовлетворен, все искал еще и еще, и в сущности, поэтому и окончил всего две картины: «Мирская сходка» и «На богомолье».
С. А. Коровин. К Троице
Для этой «сути», глубины – жертвовал живописью, в его вещах ее совсем нет, нет цвета, нет живописной прелести как у Кости. Но форма, рисованность – совершенна. Кто-то хорошо сказал: «Как жаль, что родилось два Коровиных, кабы один – был бы гений!» И правда, если бы соединить блеск и живопись одного и совершенство формы другого – было-бы гениально. «Мирская сходка» - большая картина, уж так в ней вывернута некрасивая жутковатая мужицкая подмосковщина. Но особенно превосходила небольшая картина «На богомолье». В ней всего три фигуры; так глубоко, полно до конца выражена в ней горестная, смиренная, покорная сермяжная Русь.
С. А. Коровин. Портрет.
С. А. Коровин. На миру.
Когда Сергей Алексеевич умер, Костя попросил Серова, Архипова и меня разобрать художественное наследие его брата. Вот тут-то и увидели мы его подвижничество, его творческие муки, его невероятную глубину. Мы нашли 24 почти конченные, - но именно почти, ни одна не доведена до конца, - картины на тему «Деревенские похороны». Его не удовлетворяла какая-нибудь одна фигура в очень сложной и многолюдной композиции и он начинал всю вещь снова, изменяя только одну эту фигуру и так 24 вещи! Картины эти по глубине выражения значительны. Нашли 22 варианта картины «Деревня». Опять все не доведены до конца, в каждой есть какое-нибудь маленькое изменение. Унылая улица подмосковной деревни так полно выражена, что ничего нельзя добавить.
С. А. Коровин. В Волостном правлении.
Замечательный художник был Сергей Алексеевич, но замучил себя… Я помню, как–то в беседе, он стоял высокий, стройный, худой, скрестив и крепко сжав кистями рук себя немножко ниже плеч, говоря: «Я ведь себя вот как держу. И каждого, кто хочет моих советов, учиться у меня, - так же стисну».
Когда-то ему дан был заказ написать огромную картину для исторического музея в Москве, - «Куликовская битва». Шли годы, прошло много их, а картина так и не появилась, а мы нашли в его мастерской огромный холст на стене аршин в 12, весь в бесчисленном количестве линий. Это Сергей Алексеевич привел в перспективу самое поле, только и всего. Но зато оказалось свыше 20 эскизов для картины этой. Два – три были закончены совсем. Какие дивные эскизы! Сергей Алексеевич взял не самую битву, а ее победный конец и трактовал картину в стиле, идя от древних икон.
Истинный художник – подвижник!
С Серовым и Шаляпиным в имении К. А. Коровина «Ратухино»
Как-то Савва Иванович Мамонтов подарил Константину Алексеевичу Коровину пустошь десятин в 65-70. Пустошь звалась «Ратухино»; была недалеко от Ростова Великого по Московско-Ярославской железной дороге. Дорога эта была Мамонтовская. Прошло время. Коровин никогда этой пустоши не видел и, завтракая как-то у Кюба с приятелем-инженером, - продал ему эту пустошь. Прошло еще порядочно времени и снова, опять же за завтраком у Кюба, купил пустошь у инженера, уже заплатив раза в полтора дороже, чем когда-то получил за нее. Оказалось, эта пустошь – чудесное место: верстах в 4-х от станции Итларь, на красивой речке Нерле, вытекающей из озера Неро, что в Ростове, и впадающей в Клязьму.
С. А. Виноградов. Весенний пейзаж. 1913.
Нерля – поэтическая речка с замечательно чистой водой, так что на большой глубине – дно видно: и рыбная река, а Коровин – искусный рыболов – удильщик. На противоположном берегу красивая живописная деревня Старово на горе расположена; это будет Ярославская губерния уже, а Ратухино – во Владимирской, Нерля-то граница между губерниями.
С. А. Виноградов. Вечер в деревне.
В Старове мы нашли чистую просторную избу, и хозяин ее – молодой, умный мужик – ярославец, Иван Васильевич Блохин – симпатичный. Стали мы с Коровиным наезжать в Старово, останавливались у Ив. Вас. И все больше и больше Ратухино по сердцу становилось нам. Я был связан такой горячей, долголетней дружбой с Константином Алексеевичем, что принимал участие во всех его пережитиях. Стали гадать, где в пустоши построиться: решили на берегу ближе к реке. С весны явились плотники, застучали топоры, из Москвы приехал красивый большой камин, и к середине лета готова была просторная мастерская и две жилые комнаты. И началась хорошая, поэтическая жизнь в Ратухине. А на следующий год построили второй рядом – зимний домик. Верстах в двух оказалась мельница «Кусковка» с хорошим омутом, все по той же красивой и рыбной реке, поблизости были и так называемые «Глубокие ямы» на реке, а в верстах 6-7-ми старая водяная мельница с большим глубоким, аршин в 16-ть, омутом, называлась она «Новинькая», была в глуши, угрюма, уединенна и поэтична. Особенно хороша!
В. Серов. Стог сена.
Все это для нас, удильщиков, было чудесно. Живопись чередовалась с поездками на мельницы. Особенно хороши были поездки на «Новинькую». Брали с собой складную палатку с 2-мя кроватями, со столом, погребец и жили иногда суток по трое на мельнице. Брали с собой краска, холсты и за все время немало было написано вещей на «Новинькой».
В. Серов. На берегу реки. Константин Коровина на рыбалке.
Мельник был старик – Конон Никоныч, большой, медлительный, грузный. Заросший, сивый, - прямо мельник. Всегда в поездках был с нами Иван Васильевич, - его подводы были.
К. А. Коровин. Ранняя весна.
У Коровина жил и в Москве, летом в деревне был еще примечательный тип – Василий Князев. Ничего, кроме рыбной ловли, реки, озера, - вообще вод для него не существовало. Поэтическая душа. Правда, еще существовала водка – но это периодами и не часто. В московской квартире Коровина была Василию отведена комната – мастерская рыболовных принадлежностей.
Хороши были зимние вечера в этой комнате! Василий с очками на конце перебитого на середине когда-то давно носа, делает мастерски искусно из дерева «гринхарт» или классные из бамбука с пробковыми ручками и резиновым «грибом» на конце и рассказывает, рассказывает о рыбе, о ловле, о разных примечательных случаях на воде. А мы с Коровиным красим и лакируем поплавки, и они чуть не сотней висят на протянутых веревочках вдоль стен и сохнут. Окрашены были поплавки изумительно красиво по тональности гаммами, залюбуешься прямо, но летом на практике оказались негодными, - не видны на воде. Пришлось вернуться к самым банальным красным, красно-зеленым и красно-белым поплавкам; а у нас какие грации в краске были сериями от светлого к темному…Комната заставлена удочками готовыми, в работе, материалами, подсачками и другой снастью. И на этом-то фоне журчит рассказами Василий как-то умилительно, очень чувствуя поэзию природы и жизнь на воде. Славные зимние вечера были в комнате у Василия. Серов написал хорошую картину, она так и называется «Рассказы о рыбе и прочем».
В. Серов. Рассуждения о рыбе и прочем.
На кровати лежит Коровин, а в ногах у него стоит Василий Князев и рассказывает. Картина эта принадлежит Ф. И. Шаляпину.
Как-то раз приехали мы на Новинькую рано утром. Время было скверное – после 1905 года, народ распустившийся, в деревне появились хулиганы. Вышли на плотину: через плотину на той стороне большой поемный луг, на лугу косцы-мужики, человек 60-70. Вдруг смотрим бросили они косить, сбились в топу и двинулись к плотине. Косы на плечах сверкали отрывисто на солнце и когда стали ближе они, ясен был их враждебный и угрожающий гул. Коровин, сидя на складном стуле, оснащивал спиннинг, я на корточках выбирал из чехлов удочки. Враждебная толпа подвигалась, впереди шел огромный рыжий мужик в розовой рубашке с расстегнутым воротом и без пояса, с косой на плече. Стало жутко, какие-то угрожающие окрики сливались с шумом воды; наконец, толпа явно враждебная, надвинулась на плотине вплотную и… вдруг Коровин поднялся со стула и к рыжему великану навстречу с приветом: «С покосом, братцы, вот вам пока на два ведерка красненькую» и дает 10 руб. Толпа стихла, растерялась, из разбойного лица у рыжего стало почти детски-ласковое. Прошли первые мгновения растерянности и вдруг загалдела добро и благодарно за минуту до того страшная толпа. Оказалось, что рыжий великан – матрос с «Изумруда», единственного прорвавшегося и спасшегося крейсера в Цусимском бою. А на «Изумруде» был наш приятель офицер Федор Свербеев, вот и пошли у нас с матросом разговоры, воспоминания. Словом, все три дня, что мы были на мельнице – матрос от нас не отходил, ночью спал около палатки, покос бросил и изо всех сил старался, чем бы услужить, а когда мы поехали домой видно было, как он грустил, чуть не плакал, прощаясь…
Из тех же времен вспоминается: поехали мы как-то из Москвы на Синежское озеро – Коровин, Серов и я. «Синеж» в 60-ти верстах от Москвы по Николаевской железной дороге от станции Подсолнечное. Озеро огромное с живописными берегами и масса в нем щук и окуней. Это прибежище всех московских удильщиков. Владелец озера – фабрикант Прохоров и приют устроил для рыболовов – род гостиницы; он же и живцов поставлял удильщикам – маленьких карасиков. Кузьма был кумом Коровину; дело было давно: приехал как-то Костя ловить, а у Кузьмы дитя новорожденное. Кузьма говорит, что все поджидал Константина Алексеевича, чтобы окрестить ребенка. Когда я стал ездить на «Синеж» крестник-то был уже лет девяти, все вертелся около нас и все: «папаша, папаша крестный, вот ваша лодка будет эта», «вот живчик», помогал отцы. Это «родство» было полезно: Кузьма и лодку лучшую даст и живчиков-карасиков отобранных и таинственным шепотом – другие рыбаки близко, чтобы не слышали, - расскажет, где сегодня стать на лодке, где будет лучше рыба брать.
Так вот приехали мы на «Синеж». Серов ловить не умел и не любил. Мы с Коровиным в лодку и на озеро, а Серов с акварелью пошел в соседнюю деревню. Вернулись мы с озера – смотрим, Серов чем-то смущен. Спрашиваем, что с ним, - отмахивается, говорит:- Очень противно! Иду я из деревни, а на встречу на подъеме едет мужик, сидит пьяный на возу, из кармана бутылка водки торчит, баба его рядом пешком идет, - поравнялись - он и говорит: «Посмотри, барин, как русский крестьянин мается», я обозлился и говорю: «хороша маята – пьян, на возу сидит, лошадь еле в гору идет, бабу пешком заставил идти и еще вон водка – стыдно». Разминулись, он поднялся на горку, остановил лошадь и кричит, - «Барин, а барин, а ты сюда больше не ходи!» И грозит мне кулаком. Противно!..
Стали в Ратухино наезжать приятели - друзья: приехал как-то и Федор Иванович Шаляпин на отдых. И уже действительно отдохнуть. Спал он в сенном сарае и здорово же спал – не добудишься бывало его к обеду. Полюбилось ему и на рыбную ловлю на мельницу ездить, но если рыба скоро не брала – скучал он и посмотришь, уже спит Федор Иваныч, голова в тени – в тальнике, а могучая его фигура раскинулась не песке. Все же потом, побывав на гастролях в Англии, привез он оттуда замечательные удочки и всякие рыболовные снасти и всегда ездил с ним на омут, когда приезжал в деревню, а из Москвы и на Синеж озеро. Ах, какое чудное это время было. Все-то радовало тогда!
Понравилось Ратухино Федору Ивановичу, так что вдруг он Коровину: «Костенька, продай ты мне Ратухино». Костя озадачен – «Как, - зачем продавать?..» И пошли тут забавные переговоры, один убеждает продать, другой убеждает не покупать.
В обоих случаях доводы были курьезные, переходили из дружеского тона на холодный и на «вы»: «Вам, Константин Алексеевич, совсем Ратухино не нужно; если Вам очень нравится тут, вы можете приезжать и жить в этих наших дачах, я себе построю большой дом, прикуплю еще соседние земли, и это будет настоящие имение, а у вас это что же – вздор, вы ведь этого не можете сделать» и т. д.
Коровин отвечал: «Вы, Федор Иванович, купите в другом месте себе большое имение и скупайте там, что хотите, почему вам непременно хочется у меня этот кусочек взять маленький, здесь же Кусковка, здесь Новинькая, здесь я строился и т.д.» и иногда расходились не друзьями, чтобы потом опять начать: «все-же, Костенька, ты Ратухино мне продай, тебе оно не нужно, ты же замечательный художник, ты должен ездить, путешествовать, писать в разных местах, а чтоже все тут сидеть» и опять доводы, убеждения; наблюдать было забавно переговоры эти…
К. А. Коровин. Портрет Ф. И. Шаляпина.
А, ведь, в конце концов Костя не выдержал натиска – продал Ратухино, а Федор, когда ударили по рукам, бросился на землю, начал целовать землю, - моя, моя, приговаривал. А Коровин всем жаловался, что от Шаляпина не мог никак отстоять Ратухино, и вот теперь у него уж нет его…
Федор Иванович действительно купил у соседнего барина Полубояринова его имение, а у богатого мужика Глушкова еще десятин 125 – и Ратухино разрослось в порядочное имение. Полубояринов имение продал без усадьбы, а через некоторое время в усадьбе сгорел барский дом и все хозяйственные постройки, осталась только беседка одна.
Тут-то Коровин и купил это усадебное место десятин в 7 – 8-мь, красивый кусок на той же реке Нерли и снова начал строиться по соседству с Шаляпиным. Усадьба эта называлась по деревне «Охотино». А Федор Иванович затеял большую стройку по рисункам Коровина: палаты как в Садко и хозяйственные службы в том же типе, высокие, рубленые с окошечками где-то наверху под крышей. Потом сам Коровин посмеивался: «Что это, ведь это слоновники какие-то у Федора построены», - говорит. Во время этого строительства появился в Ратухино наш приятель архитектор В. А. Мазырин, ему поручил Федор Иванович постройку усадьбы.
Мазырин В. А.
Забавный был Виктор Александрович: маленький, страшно горделиво выгнут вперед – грудь колесом, шепелявил и похож был в профиль на морского конька. Очень иронический человек был, наблюдательный, слушать его иронические рассказы без скуки можно было. Прозван он был «Анчутка», мы его звали ласково «Анчуга». Был он балетоманом, не пропускал ни одного балетного спектакля, а они были в Большом театре по средам и воскресеньям, и Анчуга всегда там с огромным морским биноклем в чехле на животе – на ремне через шею висящим. Был он член спиритического общества и так увлечен был «потусторонностью», что только и говорил о разных чудесах, духах, привидениях, летающей гитаре и т. д. Мы посмеивались, много острот сыпали по его адресу, но Виктор Ал. не смущался и горел прямо этой «потусторонностью».
Поднадоели, что ли, эти его рассказы, только решили его разыграть: стали говорить, что и здесь в лесу на кургане видели будто бы охотники по ночам какой-то таинственный бледный огонек. Анчуга прямо загорелся и во чтобы то ни стало к кургану идти. Стали отговаривать - ерунда, мол, - откуда, какой может быть огонь, - куда там, и слушать не хочет – непременно идти к кургану. Мы все отговаривали, убеждали, что это же глупости , но распалился спорить – и слышать ничего не хочет – на курган и конец – скорее, хоть сегодня!
Приехал Серов. Человек угрюмого вида, под угрюмостью его таился большой юмор. Серов мало говорил, но его короткие вставки в разговор были всегда метки и остры. С его приездом ускорилась шутка – шалость с Анчугой на кургане с таинственным огнем. Пошли всей компанией к кургану в лес, августовской темнотой ночью, часам к 12-ти. Раньше туда отправился с сухим спиртом, с простыней наш Иван Васильевич.
Темно. Добрались в потемках до кургана, все разговаривая, посмеиваясь над спиритом, и вдруг на кургане видим синеватый огонек, а затем поднимается еле освещенная нелепая фигура в белом. И то видится, то исчезает. Мазырин прямо в неистовстве: «Видите – дух, дух! Ясно, видите и огонь, дух, дух!..» Мы смеемся, говорим, что ему кажется, ничего нет, мы не видим, все вздор. А Иван Васильевич ловко так - то покажется как марево, еле-еле освещенное, то отойдет, почти не виден и совсем пропадет. Анчуга в неописуемом раже, в волнении, в трепете, уверяет, что видит и огонь и духа… И вдруг… Шаляпин закричал: «Вижу, вижу!» и грохнулся на землю. Анчуга восторженно: «Медиум, сильный медиум, Федор Иванович медиум!..» Шаляпин через минуту, как будто очнувшись, стал подниматься и бормотать: «Где я, что было, что-то особенное, я не понимаю, Анчуга, что такое, что я видел?».. - «Дух видели, Федор Иванович. Вы сильнейший медиум, это замечательно – к нам в общество непременно»..
На кургане все потухло, дух исчез… Мазырин уехал в Москву и в обществе спиритическом сделал обстоятельный доклад о духе на кургане в Ратухинском лесу. Сведения об этой истории появились в московских газетах и даже петербургском «Новом времени» была напечатана большая корреспонденция из Москвы. Вскорости с приехал из деревни в Москвы, иду, - вижу, бегут с Никольской улицы, от Тверской – по Воскресенской площади и московские гамены – мальчишки с тощими книжонками, обложка лимонного цвета и на ней портрет Шаляпина – выкрикивают: «Чудо с Федором Ивановичем Шаляпиным! Чудо с Федором Ивановичем Шаляпиным!». Оказалось, наша шалость – шутка напечатана в книжонке…
В это время шла тяжелая война с Японией; стало как-то всем неловко, совестно, что в такое время мы дурачимся, решили обратиться с письмом в редакции «Русского слова» и в «Новое время», объяснить нашу шутку, из которой вышла такая ерунда, что даже книжонка появилась. Рассказали все на чистоту, а Мазырин так обиделся, что раззнакомился со всеми нами. Это, конечно, понятно.
Академик Сергей Виноградов».
[1] Виноградов Сергей Арсеньевич (1869 – 1938), учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Среди его учителей – В. Д. Поленов. Член Товарищества передвижных художественных выставок. С 1912 года – академик живописи. С 1923 года жил в Латвии, где и похоронен.
[2] Сегодня. Независимая демократическая газета. Рига. Издавалась с августа 1919 по июнь 1940 годы. Газету называли «главным конкурентом парижских русских эмигрантских изданий. Даже неполный перечень сотрудничавших в газете – А. Амфитеатров, Ю. Айхенвальд, К. Бальмонт, С. Горный, А. Кизеветтер, В. Третьяков, подтверждают большой интерес к газете.
Публикаторы выражают признательность за помощь, оказанную Евгением Масловым
Поделитесь с друзьями