Сергей Сергеевич Четвериков - педагог, энтомолог, генетик

Доктор биологических наук Т.Е. Калинина

Сергей Сергеевич Четвериков: Документы к биографии. Неизданные работы. Переписка и воспоминания / Сост. Т.Е. Калинина; Отв. ред. И.А. Захаров - М.: Наука, 2002. - 641 с; ил. - (Науч. наследство; Т. 28).

В истории советской генетики Сергей Сергеевич Четвериков - одна из самых значительных и вместе с тем трагичных фигур.

Талантливейший ученый и замечательный педагог, он почти сразу после того, как от энтомологии переключился на занятия генетикой, заложил основу одного из важнейших разделов этой науки. В то же самое время он создал наиболее яркую в СССР научную школу, из которой вышли три академика (Б.Л. Астауров, СМ. Гершензон, П.Ф. Рокицкий) и неувенчанный советскими званиями, но особенно знаменитый, Н.В. Тимофеев-Ресовский.

С.С.Четвериков - автор опубликованных при жизни всего лишь двух-трех десятков статей - по праву считается основоположником огромного научного направления - генетики популяций. Признание, однако, пришло к нему только в самом конце жизни. В полной мере вклад С.С. Четверикова в становление отечественной генетики и развитие такого важного ее раздела, как популяционная генетика, был оценен и широко признан уже после смерти ученого. Основная причина этого - в трагических обстоятельствах жизни С.С. Четверикова: он был «выбит» из науки в период наивысшего творческого взлета. Труды С.С. Четверикова и его ближайших учеников, вклад в науку четвериковской школы были представлены и проанализированы в двух монографиях[1], что позволяет нам здесь лишь кратко остановиться на главном.

В отличие от основоположников российской генетики, Н.К. Кольцова и Ю.А. Филипченко, которые обратились к науке о наследственности и изменчивости, работая ранее как экспериментальные зоологи, С.С. Четвериков был зоологом-натуралистом, проводившим свои исследования не в лаборатории, а природе. С юности увлекшись собиранием бабочек, их красотой и изяществом, азартом их ловли, С.С. Четвериков всю жизнь оставался лепи-доптерологом. Несмотря на все неблагоприятные обстоятельства жизни и некрепкое здоровье, С.С. Четвериков собрал огромную коллекцию бабочек, а его знания систематики этой группы насекомых были поразительны (читатель может в этом убедиться, познакомившись с публикуемой в настоящем томе перепиской С.С. Четверикова). Работы по систематике и фаунистике чешуекрылых, опубликованные С.С. Четвериковым, малочисленны и по своей научной значимости не соответствуют знаниям и талантам этого ученого. И дело, очевидно, не только в обстоятельствах жизни С.С. Четверикова: он не любил или не хотел писать и оформлять к печати свои работы. Что поделаешь - ученые в этом, как и во многих других отношениях, очень различны.

Вместе с тем среди немногих опубликованных лепидоптерологических работ С.С. Четверикова есть одна, которая (будь она даже единственной) сохранила его имя в истории биологической науки. Речь идет о статье 1905 г. «Волны жизни»[2], в которой молодой автор продемонстрировал способность к глубоким теоретическим обобщениям на основе сделанных им наблюдений. С.С. Четвериков обратил внимание на постоянно происходящие в природе колебания численности особей того или иного вида и образно назвал это явление - «волны жизни» (это название закрепилось по крайней мере в отечественной литературе) и рассмотрел его эволюционное значение.

Четвериков дает следующее определение понятию «волны жизни»: «как всякие волны [они] состоят из подъема и падения; те случаи, когда происходит внезапное массовое появление какого-либо вида, продолжающееся некоторое время и кончающееся уменьшением численности его снова до прежней нормы, будем называть «приливами жизни». И обратно, - в тех случаях, когда численность какого-нибудь вида внезапно опускается ниже его обычной нормы, происходят «отливы жизни». Вот вся совокупность этих явлений, этих приливов и отливов видовой жизни, и образует «волны жизни»«[3]. Эти волны происходят непрерывно и приводят не только к изменениям численности вида, но и к постоянным колебаниям границ его ареала, который никогда не является постоянным и неизменным.

В дальнейшем эта проблема была глубоко разработана в популяционной генетике, в ее разделах, посвященных «дрейфу генов» и «принципу основателя». Отметим, что в отечественной науке, одновременно с западными теоретиками, концепция «дрейфа генов» под названием «генетико-автоматических процессов» была сформулирована и обоснована учениками С.С. Четверикова Д.Д. Ромашовым и Н.П. Дубининым. Теоретический анализ и накопленные позднее наблюдения в природе и эксперименте показали важное значение колебаний численности популяций в изменении их генетической структуры.

Крупнейший ученый Н.К. Кольцов, старший коллега и дальний родственник С.С. Четверикова, отмстил способности последнего к теоретическим обобщениям и привлек его к преподаванию генетики (наиболее строгой и математизированной из биологических наук) и исследовательской работе в этой области. Выбор Н.К. Кольцова оказался исключительно справедливым и удачным.

Удивительным в деятельности С.С. Четверикова-педагога было то, сколь сильных талантливых молодых людей ему удалось привлечь в генетику, направить на разработку своих научных идей. Имена его ближайших учеников, образовавших знаменитый кружок COOP[4], хорошо известны. Это Б.Л. Астауров (будущий академик АН СССР), Е.И. Балкашина, Н.К. Беляев, С.М. Гершензон (будущий академик АН УССР), А.Н. Промптов, П.Ф. Рокицкий (будущий академик АН БССР), Д.Д. Ромашов, Н.В. Тимофеев-Ресовский, Е.А. Тимофеева-Ресовская (Фидлер), СР. Царапкин. В этот кружок не входил, но учился у С.С. Четверикова и, пожалуй, в наибольшей степени среди генетиков, работавших в СССР, в дальнейшем развил заданное им направление исследований. Н.П. Дубинин, также будущий академик АН СССР.

1920-е годы были для С.С.Четверикова годами вдохновения как в экспериментальной и теоретической работе, так и в педагогической деятельности. Примечательно, что позже в Горьком, где С.С. Четвериков преподавал и заведовал кафедрой на протяжении 13 лет (1935-1948 гг.), он не воспитал ни одного сколько-нибудь заметного и талантливого ученика. Вероятно, дело не в том, что Горьковский университет не был столичным университетом, а в том, что арест и ссылка надломили С.С. Четверикова, погасили в нем то творческое вдохновение, которое притягивало к нему способную молодежь в Москве.

Говоря о С.С. Четверикове как о педагоге, напомним, что он был первым лектором по генетике в Московском университете. В МГУ кафедра генетики была организована лишь в 1930 г. (А.С. Серебровским), а в 1920-е годы значительное число студентов-биологов знакомилось с генетикой на лекциях С.С.Четверикова. Многие из них впоследствии внесли заметный вклад в науку.

К выбору собственного направления и объекта научных исследований С.С. Четвериков подошел как натуралист-энтомолог. Собирая и изучая бабочек в природе, С.С. Четвериков обратил внимание на природные популяции. как оказалось, наиболее подходящего для лабораторного культивирования и изучения насекомого - плодовой мушки дрозофилы - и занялся со своими учениками разносторонним исследованием этого объекта.

Необходимо подчеркнуть, что в представлениях многих биологов начала 1920-х годов генетика была сугубо экспериментальной наукой, решавшей свои задачи в ходе лабораторных опытов, и как экспериментальная наука она не имела тесного соприкосновения с теорией эволюции, бывшей в то время преимущественно умозрительной. В частности, выдающийся генетик Ю.А. Филипченко, основатель ленинградской школы, настойчиво противопоставлял генетику как экспериментальную науку теории эволюции.

Когда Четвериков приступил к работе в области генетики, перед ним встал вопрос: как разрешить этот конфликт? Он следующим образом сформулировал свою задачу: «Как связать эволюцию с генетикой, как ввести наши современные генетические представления и понятия в круг тех идей, которые охватывают эту основную биологическую проблему? Можно ли подойти к вопросам изменчивости, борьбы за существование, отбора - словом, дарвинизма, исходя не из тех совершенно бесформенных, расплывчатых, неопределенных воззрений на наследственность, которые только и существовали во время Дарвина и его непосредственных преемников, а из твердых законов генетикн?»[5].

В 1926 г. в «Журнале экспериментальной биологии» С.С. Четвериков опубликовал главную работу своей жизни - «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики»[6], где он говорил о том, что основные положения генетики - этой «самой позитивной, победоносной отрасли биологии» - должны проникать в глубь разных разделов науки, в том числе и в теорию эволюции.

В начале XX столетия некоторые ученые относились к генетике крайне сдержанно и недоверчиво. Успехи генетики слишком жестко ломали привычные, ставшие рутинными представления биологов о процессе эволюции. Теоретики биологии трудно воспринимали новые знания и построения, соответствующие последним достижениям науки. Поэтому менделизм был враждебно встречен многими эволюционистами, последователями Дарвина.

Эволюционисты-дарвинисты считали, что признание существования практически неделимого материального носителя наследственных признаков - гена - является утверждением, отрицающим возможность биологической эволюции. Генетики в свою очередь обвиняли «истинных дарвинистов» в том, что они очень часто в своих убеждениях скатывались к ламаркизму или ортогенезу, игнорируя новейшие достижения биологии, оставаясь на уровне знаний конца XIX в., полагая, что все разнообразие признаков, по которым происходит эволюция видов, изначально заложено в наследственном веществе организма.

Окончательно антагонизм между дарвинизмом и учением Менделя будет преодолен позднее, и решающее слово в этом вопросе сказано С.С. Четвериковым в рассматриваемой нами его работе 1926 г. Основные моменты в этом исследовании автор определил следующим образом: «1) возникновение мутаций (или, как я буду их в дальнейшем называть, геновариаций) в природе, 2) роль свободного скрещивания при менделевской наследственности и 3) значение при этих условиях отбора»[7].

В своей работе Четвериков анализирует действия отбора и возникновение новых генотипических изменений. Поскольку нет оснований отрицать существование в природе постоянно идущего процесса появления новых геновариаций, то можно считать, что количество последних непрерывно и бесконечно возрастает. Геновариации при этом должны появляться повторно. Новые геновариации обычно возникают в гетерозиготном состоянии и чаще всего являются рецессивными. Некоторые из геновариантов, перешедших в гомозиготное состояние, уничтожаются отбором из-за отрицательного влияния на жизнеспособность особи. По законам Пирсона и Харди-Вайнберга в составе популяции появляется значительное число фенотипически нормальных, но гетерозиготных по генному составу особей. Это состояние всегда будет равновесным из поколения в поколение, но в N-поколении возможна встреча двух гетерозиготных особей и появление гомозиготного рецессива с ничтожной вероятностью. Однако в следующем поколении рецессивная геновариация вновь перейдет в гетерозиготное состояние и снова восстановится равновесие Харди-Вайнберга. Но геновариация не исчезнет, а сохранится в генофонде внешне нормальных особей.

Главное, согласно С.С. Четверикову, заключается в том, что «вид, как губка, впитывает в себя гетерозиготные геновариации, сам оставаясь при этом все время внешне (фенотипически) однородным»[8].

Весьма важным фактором, связанным с вероятностью накопления и проявления геновариаций в сообществе, С.С. Четвериков считает численность последнего. Чем многочисленнее популяция, тем больше вероятность появления, но меньше шансов проявления новых геновариаций. И наоборот, чем малочисленнее сообщество (т.е. меньше величина N), тем больше вероятность проявления в нем геновариаций в гомозиготном виде. Таким образом, «частота проявлений геновариаций обратно пропорциональна численности сообщества»[9], а между частотой появления и частотой проявления благодаря свободному скрещиванию в сообществе существует определенное равновесие.

Такое равновесие нарушается, когда ограничивается свобода скрещивания в пределах вида, что случается, когда численность одного вида (N) разбивается на ряд изолированных колоний (популяций). В пределах вида процесс возникновения различных новых геновариацнй в целом не пострадает, но проявление их в разных колониях будет находиться в зависимости от малой численности (n) той из них. в которой возникла данная геновариация.

Изоляция части населения вида создает изолированной малой группе благоприятные условия для проявления различных наследственных изменений благодаря повышению вероятности встречи одинаковых гетерозигот. дающих гомозиготное потомство, отличное от основной массы данного вида.

Таким образом, любая изоляция (пространственная, географическая, временная или экологическая) популяций вида приводит к появлению внутривидовой дифференциации. Взаимодействие всех внешних и внутренних факторов определяет состояние равновесия, а также степень свободы скрещивания. «Чем сильнее действуют факторы изолирующие, разъединяющие, тем сильнее выступает внутривидовая изменчивость, тем чаще в отдельных колониях должна проявляться скрытая внутри вида генотипическая дифференциация. Таким образом, можно установить закон, что при прочих равных условиях степень дифференциации внутри вида прямо пропорциональна степени изоляции отдельных его частей»[10].

Если свободное скрещивание, стабилизируя данное сообщество, является, как говорит С.С. Четвериков, фактором консервативным, сохраняющим структуру вида в неизменном состоянии, то естественный отбор действует как антагонист, выводя вид или популяции из состояния равновесия, а потому является эволюторным фактором, ведет к постоянному изменению вида.

Таким образом, состояние сообщества является функцией двух противоположно действующих факторов: отбора и стабилизирующего скрещивания, а сообщество постоянно переходит из одного равновесного состояния в другое, пока существует действие отбора, и переход этот пропорционален интенсивности или силе отбора.

При этом отбор может быть либо искусственным (целенаправленным), либо естественным - автоматическим. Интенсивность естественного отбора, говорит Четвериков, определяется в конечном итоге значением отбираемого признака для выживания и приспособления. При искусственном отборе интенсивность его может быть доведена до 100% особей, обладающих отбираемым признаком. При естественном отборе выживают особи с разными признаками, и доля полезного признака может составлять всего 1/5 или 1/10 совокупности особей, которые составляют сообщество. Во всех случаях Четвериков вслед за математиком Нортоном вводит понятие «интенсивность отбора» данного признака, имея в виду вероятность выживания в борьбе за существование особи, не обладающей благоприятным признаком по сравнению с особью, таким признаком обладающей. Интенсивность отбора выражается процентом числа выживающих особей от общего числа особей, обладающих отбираемым признаком.

«Один и тот же ген будет проявлять себя различно в зависимости от того комплекса других генов, которыми он окружен»[11]. Этот комплекс генов Четвериков назвал генотипической средой. Стедовательно, каждый признак в своем выражении фенотипически зависит от окружающей среды, внешней среды развития организма, и генотипически - от строения всего генотипа, от определенных внутренних условий.

Один и тот же ген в разных «генотипических средах» будет проявляться по-разному. Таким образом, внешнее проявление его будет наследственно «флуктуировать», колебаться. Признак может ослабляться, усиливаться и модифицироваться. Если качественные признаки определяются обычно одним или немногими генами, то количественные (мерные) обнаруживают существенную амплитуду наследственных колебаний в своем выражении благодаря генотипической среде. Учитывая понятие «генотипической среды», необходимо принять, что для естественного отбора открывается новое поле деятельности. Согласно общепринятым представлениям отбор в популяции действует до тех пор, пока все особи по отбираемому признаку не перейдут в гомозиготное состояние и не превратят ее в чистую (или чистокровную) линию. После этого действие отбора прекращается независимо от положительных или отрицательных флуктуаций признака. В дальнейшем действие искусственного отбора с признака переносится на весь генотип. «Отбирая один признак, один ген, отбор косвенно отбирает и определенную, наиболее благоприятную для проявления данного признака генотипическую среду - генотип». Таким образом, «отбор ведет к усилению признака и в этом смысле он активно участвует в эволюционном процессе»[12].

Итак, основные выводы, сделанные С.С. Четвериковым:

1. Внутри природных сообществ (популяций) происходит непрерывное самопроизвольное изменение их генетического состава (генофонда), появление геновариаций, как правило, в гетерозиготном состоянии, которые в своем большинстве являются менее жизнеспособными и даже летальными.
2. Свободное скрещивание поддерживает видовое сообщество в равновесном состоянии стабилизации численных соотношений составляющих его аллеломорфных пар (гомо- и гетерозиготных).
3. При отсутствии отбора новые геновариации сохраняются в гетерозиготном состоянии и в таком виде накапливаются в неограниченном количестве, распространяются и комбинируются по законам случайности, расшатывая все более и более генофонд видового сообщества, «заражая» геновариациями все большее количество особей.
4. По закону вероятностей со «старением» вида появляется все большее количество гомозиготных особей с измененными наследственными признаками. Вероятность встречи и проявления в гомозиготном состоянии при скрещивании носителей двух однотипных мутаций тем больше, чем меньше численности популяций и чем изолированнее от других видовых групп ее ареал.
5. Генотипическая изменчивость вместе с изоляцией являются основными факторами внутривидовой изменчивости. На стадии проявления измененных признаков включается естественный отбор, подавляющий распространение и даже уничтожающий маложизнеспособные геновариаций и сохраняющий, закрепляющий полезные изменения, даже самые слабые, очищая вид от избытка неблагоприятных геновариаций и усиливая моноформность вида.
6. Если такой отбор происходит до полной замены более приспособленными особями менее приспособленных (как по доминантным, так и по рецессивным признакам), то он и ведет либо к трансформации всего вида, либо к появлению его разновидностей и вычленению нового вида (в условиях изоляции популяции). При отсутствии действия отбора вид сохраняется полиморфным.
7. Отбор, как и свободное скрещивание, способствует накоплению в населении вида рецессивных генов в гетерозиготном состоянии; число таких генов может превосходить число доминантных геновариаций.
8. Специфический характер адаптивных признаков путем отбора способствует развитию адаптивной эволюции. Но наряду с ней существует и неадаптивная эволюция, когда отбор безразличных, нейтральных для вида признаков усиливает появившееся расхождение между изолированными сообществами (видами или популяциями одного вида).
9. Для понимания действия отбора важно не забывать о плейотропии (множественности действия генов). Она связана с понятием генотипической среды как совокупности генов, внутренне и наследственно воздействующей на проявление каждого гена в его признаке. «Каждый индивид есть неделимое не только в смысле своей сомы, но и в смысле проявления каждого своего гена»[13].
10. Плейотропное действие генов объясняется наличием усилителей, осла
    бителей, модификаторов и постоянной полимерии количественных признаков.
    Наряду с отбираемым признаком подвергается отбору весь генотип (генотипическая среда). Отбор ведет к усилению отбираемого признака и поэтому может
    считаться активным участником эволюционного процесса. Понятие о плейо
    тропии позволяет обосновать явление соотносительной изменчивости и геноти
    пической корреляции признаков.

Генетическая гетерогенность природных популяций была предсказана Четвериковым дедуктивным путем[14], и его публикация 1926 г. должна считаться теоретической работой. В то же время под руководством С.С. Четверикова группой его учеников были развернуты и экспериментальные работы по анализу популяций нескольких видов дрозофил. Эти исследования, проводившиеся методом, который был рекомендован Четвериковым, а именно инбридингом в потомстве особей, собранных в природе, показали предсказанную Четвериковым насыщенность популяций разнообразными мутациями.

Признанные основоположники популяционной математической генетики на Западе - Фишер, Райт, Холдейн - ограничивались только теоретическим анализом генетических процессов в популяциях (хотя ими этот анализ был выполнен на значительно более высоком математическом уровне), не проводя самостоятельных экспериментальных работ, в то время как Четвериков и его молодые сотрудники совместили и теоретические, и экспериментальные исследования.

Результаты работ были доложены на представительных научных конгрессах, но в свое время остались неопубликованными в полном объеме. Следует привести слова Четверикова из резюме его доклада на Берлинском Международном генетическом конгрессе (1927): «Все эти факты приводят к заключению, что обычные «дикие» популяции в высшей степени гетерозиготны в самых различных отношениях я поэтому предоставляют богатый материал наследственных изменений, которые могут быть использованы при изменении среды и поэтому должны играть решающую роль в эволюционном процессе»[15].

Каково же значение идей С.С. Четверикова, изложенных в его работе 1926 г. и последующих докладах, с которыми он успел выступить до трагедии.

 

Происхождение Сергея Сергеевича Четверикова. Его жизненный путь

В этой главе мы постарались изложить те факты о происхождении и жизни Сергея Сергеевича Четверикова, которые не будут (или почти не будут) освещены в дальнейших разделах. Мы считали особенно важным описать характеры предков и родственников С.С. Четверикова, чтобы создать представление об условиях формирования личности и психологии ученого.

Анализ происхождения С.С. Четверикова основан на письменных источниках (автобиографии Ивана Ивановича (деда), Сергея Ивановича (отца), Николая Сергеевича (брата), публикациях в газетах начала XX в., переписке между родными и с друзьями), а также устных рассказах самого Сергея Сергеевича, его брата Николая, их племянников, внуков и правнуков.

Большое значение для сбора материалов имели многочисленные записанные Сергеем Ивановичем (отцом ученого) воспоминания, эссе и даже изданная в двух экземплярах книга о его деятельности в Сибири по освоению приенисейских степей (два экземпляра - подарок семьи к 75-летию Сергея Ивановича по числу внуков - Николая и Александра). Одна из этих книг была подарена через составителя данного тома Д.К. Беляеву, директору ИЦиГ СО АН СССР в 1977 г. Второй экземпляр книги хранится в Цюрихе у его правнуков.

Поколение Сергея Сергеевича в генеалогии Четвериковых является четвертым среди переселившихся в Москву из городка Перемышль Калужской губернии в конце XVIII и в первые годы XIX столетия.

Предки Четвериковых содержали небольшую харчевню при дороге на Москву. После смерти мужа Василия Никитича в 1781 г. его жена Авдотья Степановна была не в состоянии устроить судьбу своих детей на более чем скромный доход от харчевни и решила отпустить старших сыновей на заработки в Москву, снабдив их на дорожные расходы по двугривенному. Первыми в 1791 г. уехали старший сын Андрей и племянник Герасим, считавшийся в семье приемным сыном.

Когда подросли еще трое ребят, Иван большой, Илья и Иван меньшой, они тоже уехали в Москву, имея надежную поддержку со стороны Андрея и Герасима. Последние же помогли и с первыми шагами на трудовом поприще (от мальчика на побегушках до приказчика в торговых лавках). Так, Иван большой дослужился до приказчика у Герасима, а затем в 1805 г. открыл свое дело, торгуя шерстяными тканями. По его стопам последовали и оба младших брата.

Собрав сведения о десяти поколениях московских Четвериковых, мы склонны полагать, что члены этого клана в большинстве случаев имели черты характера и поведения, присущие лучшим представителям русской интеллигенции XIX и первой половины XX в. Одними из таких качеств являются преданность семье и друзьям, постоянная готовность прийти им на помощь, а также бескорыстие и честность. Так. Иван большой, кроме своих восьми детей, воспитывал четверых племянников: двух сыновей сестры Арины, рано потерявшей мужа. Ивана и Василия Михайловых. Дмитрия - сына брата Ивана меньшого и Константина Водопьянова - племянника жены. Эти мальчики учились вместе с его собственными детьми и жили в его доме.

Кроме родных. Иван Васильевич постоянно подкармливал и посторонних людей, часто не имевших даже крова. Его сын Иван Иванович вспоминает, что к столу всегда выходили какие-то чужие старушки. Некоторые из них жили в доме постоянно. Иные, погостив два-три месяца, уходили в другие зажиточные дома, стараясь не обременять собою добрых людей.

Иван Васильевич (большой) - прадед Сергея Сергеевича - не ограничился торговлей суконным товаром и в 1831 г. приобрел сукновальную фабрику на р. Клязьме в селении Городищи в 22 км от Богородска[16], на восток от ж.-д. станции Щелково. Это было важным шагом для повышения качества четвериков-ского товара. Вторым шагом была аренда северокавказских степных земель для выпаса тонкорунных овец, обеспечивающих высокосортным волокном тонкие суконные ткани. То есть появилась собственная сырьевая база, хотя дополнительные закупки мериносовой шерсти производились постоянно.

Иван Иванович - дед Сергея Сергеевича - управлял фабрикой и занимался торговлей вместе с братьями Николаем и Семеном, а после их смерти - в одиночку. В Русском биографическом словаре о нем говорится следующее[17].

«ЧЕТВЕРИКОВ ИВАН ИВАНОВИЧ. Действительный статский советник, известный ревнитель православия и храмосоздатель Ч.[етвериков] род[ился] в 1809 г. и происходил из купеч[еского] сословия г. Москвы. Когда было решено принять издержки по постройке и приведению в сносный вид православных церквей юго-западного края на счет казны, а также отчасти искать вспомоществования у частных благотворителей, Митрополит Филарет указал на Ч[етвериков]а П.Н. Батюшкову, в специальное ведение которого было передано дело о пособии православным церквам в Западном крае. С этих пор в течение десяти лет Ч[етвернков] деятельно трудился на этом поприще. Имя Ч[етверикова] неразрывно связано с историей возобновления православных храмов в западных губерниях. Он не только жертвовал из собственных средств, но еще больше собирал для той же цели среди московского купечества.

С 1861 по 1871 год Ч[етвериков] помог различными пособиями более чем 4000-м церквей - вдвое больше того, что сделала сама казна при ежегодном расходе в полмиллиона рублей. Государыня императрица[18], принимавшая самое деятельное участие в благотворительной деятельности Ч[етверикова], передала ему в дар «на добрый подвиг» икону и неоднократно потом принимала его и выслушивала его представления о нужде церквей и о том, что было сделано для них путем частной благотворительности. Ч[етвериков] был щедро награжден за свои труды многими орденами, дарованием ему потомственного дворянства и пожалованием ему сначала чина статского, а затем и действительного статского советника. Когда в западных губерниях стали возникать церковные братства. Ч[етвериков] явился им на помощь. Он также немало помог балтийским и гельсингфорским церквам. На его средства окончена постройка Гельсингфорского собора. Для духовенства Московской епархии Ч[етвериков] также немало потрудился, главным образом, устройством эмеритальной кассы[19]. Ч[етвериков] собрал капитал, легший в ея основание, а также принимал деятельное участие в составлении устава кассы и был на съезде духовенства избран казначеем Московской эмеритальной кассы. Ч[етвериков] скоропостижно скончался от разрыва сердца 4 дек[абря] 1871 года на своей Городищенcкой фабрике Богородского у[езда] Московской губ. и похоронен на Кладбище Алексеевского девичьего монастыря. Источники:

1. Волынск. Епарх. Ведомости - 1872. № 2. С. 66, 67;
2. Литовск. Епарх. Ведом. - 1872. № 1. С. 22-26 и № 3. С. 75, 76;
3. Моск. Епарх. Ведом. - 1871. № 50. С. 121, 122;
4. Соврем. известия - 1871. № 388, 343;
5. Моск. Ведом. - 1871. №268;
6. Соврем. Русский Календарь - на 1873 г;
7. Иллюстр. газета - 1871. № 49. С. 784.»

И еще несколько слов о личности Ивана Ивановича, о его человеческих качествах: он был музыкально образован, очень любил оперу и регулярно посещал оперный театр; на вечерних сборищах друзей охотно играл на фортепиано в четыре руки вместе со своим учителем. Любил гульнуть, был щедр и благожелателен, охотно выпивал в хорошей компании. Но, когда серьезно заболел и услышал от доктора, что дела с печенью очень плохи, решительно отказался от употребления спиртного. Воля у него была.

Отец Сергея Сергеевича, Сергей Иванович, вместе с племянниками (детьми Дмитрия Ивановича) и своими сыновьями Сергеем и Николаем более 45 лет содержали в Крыму (Кореиз-Олеиз) больную туберкулезом костей и ревматизмом Марию Николаевну Алексееву - дочь трагически погибшего брата матери Сергея Сергеевича (ур. Алексеевой) Николая Александровича Алексеева, который в течение восьми лет был городским головой Москвы. Кстати, Сергей Иванович, выезжая в Швейцарию, поселил Марию Николаевну в Крыму, оставив предназначенную на ее содержание часть унаследованной от отца суммы (часть - потому, что ее отец скончался в 1893 г., и унаследованная сумма существенно уменьшилась).

Пожилая больная женщина в годы нэпа горячо полюбила молодого врача, определенного после окончания мединститута в район Кореиза. Молодой человек был женат. Понимая ситуацию как бесперспективную для создания семьи. Мария Николаевна решила помочь молодому участковому доктору, не имевшему клинической практики, и вложила все свои деньги в строительство больницы (а затем и роддома) и подарила их городу. При этом поставила два условия: главврачом должен работать только он (доктор Алексин), и второе: поскольку у женщины-инвалида не осталось средств к существованию, больничная кухня должна будет отпускать ей трехразовое питание (жила она в комнате глинобитного дома на больничном дворе).

К окончанию войны 1941-1945 гг. Мария Николаевна была уже инвалидом I группы, не вставала с постели, о ее эвакуации во время войны из Крыма никто не позаботился. После изгнания немецких оккупантов она была обвинена в сотрудничестве с немцами, так как, зная три европейских языка, она. чтобы не умереть от голода, печатала различные документы, которые ей приносили оккупанты. Однако никаких репрессий в отношении прикованной к постели старой женщины (ей было уже за 60 лет) не было, ее оставили в покое. Вернувшийся с фронта знакомый врач, приступив к работе в подаренной больнице, забыл о принятых на себя обязательствах. Мария Николаевна осталась без пенсии и совсем заброшенной. И только после восстановления связи с Москвой и Горьким племянники - Сергей Сергеевич, Николай Сергеевич и Сергей Дмитриевич - до самой её смерти в 1974 г. посылали деньги и посылки, поддерживали письмами и вниманием. Нашлись и посторонние отзывчивые люди: участковый врач лично напомнила городскому начальству о договоре, заключенном при получении от Марии Николаевны в дар городской больницы и роддома. М.Н. Алексеевой стали присылать на дом обед.

Брат матери Сергея Сергеевича Н.А. Алексеев в 35 лет был выбран городским головой Москвы и за два срока выполнения этих обязанностей (восьми лет) сделал для Москвы очень многое. Он интенсивно превращал Москву из деревянного в каменный город, построив, в том числе, здание Государственной Думы, в помещении которой накануне очередных выборов на третий срок был застрелен психически больным человеком. В свои 42 года он был еще полон творческих планов и сил для их выполнения. Незадолго до смерти он вложил миллион рублей из личных средств в строительство дома для психически больных людей. Денег не хватало, и он вынужден был обратиться к одному из московских толстосумов, попросив у него 300 тыс. руб. Тот, куражась, ответил: - «Я тебе дам, голова, денег, да только ты поклонись мне в ноги.» «Изволь», - произнес Николай Александрович, встал на колени и отвесил земной поклон самодуру, бывшему ранее приказчиком у отца Алексеева. Так было закончено строительство больницы.

Ранее Н.А. Алексеев за свой счет и с помощью знакомых купцов выстроил за 700 тыс. руб. Московско-Баевский дом призрения.

Одновременно Н.А. Алексеев выполнял обязанности председателя Правления Товарищества Владимира Алексеева с их крупными золотоканительными фабриками. Москве он служил без вознаграждения, считая должность московского головы высочайшей честью для себя[20].

Отец С.С. Четверикова Сергей Иванович кроме заботы о племяннице жены стал опекуном, а затем и приемным отцом Наташеньки Четвериковой, дочери младшего брата Дмитрия, потерявшей родителей в 10 лет и страдавшей параличом ног после полиомиелита. Уезжая в Швейцарию, он забрал ее с собой. После его смерти Наталия Дмитриевна, передвигаясь в инвалидной коляске, зарабатывала на жизнь, преподавая русский и европейские языки, сначала в Швейцарии, а затем Австрии, где и скончалась в 1974 г.

В 1912-1914 гг. Наталия Дмитриевна на материнское наследство с помощью опекуна СИ. Четверикова построила в Сокольниках ортопедическую детскую клинику.

Широту души унаследовали и следующие поколения Четвериковых: в 1926 г. в трехкомнатной квартире по улице Машкова (ул. Добрая Слободка, д. 17, кв. 15), ютились две семьи: Сергея Сергеевича и Николая Сергеевича. Лишних комнат не было. Несмотря на это, они пригласили к себе товарища Николая по институту Евгения Слуцкого с женой до получения ими собственной комнаты от Моссовета. Более года Николай Сергеевич с женой Верой Алексеевной Севериной спали на полу.

Двоюродная сестра Сергея и Николая Четвериковых. Екатерина Дмитриевна, дважды выходила замуж, но имела лишь одного ребенка - сына Дмитрия Георгиевича Штекера (р. 1921). Он добровольно ушел на фронт в 1941 г., а в 1942 г. погиб. Екатерина Дмитриевна взяла на воспитание мальчика-сироту из блокадного Ленинграда, дала ему высшее образование и воспитала здорового. отличного человека и гражданина.

Мы не искали специально среди родных Сергея Сергеевича лиц. совершавших благородные поступки, аналогичные описанным выше. Эти факты сами пришли в наши руки, так сказать - попутно, без прямых поисков; конечно, в каждом поколении (а семьи были многодетные) встречались люди и безыниацивные (беспомощный кузен Александр Дмитриевич - «Бусенька»), гуляки и жуиры (прапрадед), авантюристы и эгоисты (по рассказам А.И. Майкова - мужа Марии Сергеевны - старший брат Сергея Сергеевича, Иван, увез из Красноярского банка после революции по отцовской доверенности все деньги, отложенные на содержание Сибирской экономии, и «профукал» их за пару лет, сославшись на китайский банк, куда он их якобы вложил. Отец лично ездил в Шанхай, но следов своих капиталов там не обнаружил). Но тем ярче оттеняются добром, честностью и предприимчивостью характеры остальных членов Четвериковско-Алексеевского клана.

С праправнуком Сергея Сергеевича, Георгием Валентиновичем Риле, нам удалось посетить живописное родовое имение Четвериковых - Кашинцево, окруженное старым лесом на берегу Клязьмы, расположенное неподалеку от селения Райки (д/о Солнцево), своими глазами увидеть и запечатлеть на фото остатки барского дома (подвальное помещение и бетонный фундамент, сохранившиеся после пожара, уничтожившего деревянное жилое строение). В советские годы дом использовался как административное здание санатория Министерства иностранных дел. Пожар начался с подвала. Подозревают неисправности в электропроводке. Второй - «мусин[21] двухэтажный деревянный дом сохранился (считалось, что в нем она будет жить после замужества), конюшня отстроена заново под дом отдыха Солнцево.

Нам посчастливилось найти краеведа, 50 лет проработавшую заведующей библиотекой санатория МИД, Фадееву А.С. Она была уже на пенсии, но энергична и моложава. Александра Степановна показала нам «американский домик» в Райках, в котором жили последние годы жена в дочь Дмитрия Ивановича Четверикова, привела к домам крестьян и рабочих Городищенской фабрики, построенным при материальной поддержке отца Сергея Сергеевича. Она рассказала ряд легенд о семье Четвериковых - владельцах Городищенской фабрики. В этих рассказах Сергей и Дмитрий Ивановичи, как и их жены, в памяти местных жителей живут как рачительные хозяева, отзывчивые и бескорыстные в своей доброте люди. Когда в главном жилом доме решили разместить администрацию санатория, погибло очень много ценных вещей и произведений искусства. Часть их передали на реализацию в антикварный магазин в Щелково, остальные уникальные предметы обстановки разбивались, распиливались, раскалывались и сжигались. Александра Степановна смогла уберечь от уничтожения одно резное кресло на львиных лапах темного дерева. Она разобрала его на детали и вынесла в качестве дров. Оно украшает ее маленькую однокомнатную «хрущевку».

Страстный краевед, она много писала об истории Городищенской фабрики и о семьях Четвериковых. Сохранила у себя небольшую книгу, в которой типографским способом напечатан перечень нескольких сот книг как для взрослых, так и для детей, приобретенных Сергеем Ивановичем Четвериковым для заводской библиотеки. К сожалению, как профессиональный библиотечный работник, она очень дорожила этим уникальным изданием и не согласилась отдать книгу в архив музея ННГУ или в кабинет истории генетики ИОГсн РАН.

Поликлиника, больница, школа, общежитие для рабочих, построенные купцом и фабрикантом С.И. Четвериковым, окружают производственное здание сукновальной фабрики. Сушильные и складские помещения расположены изолированно от фабрики и представляют собою ангары, сплошь покрытые металлическими листами, что является разумной защитой в случае пожара.

* * *

В Кашинцеве дети СИ. Четверикова проводили весь дошкольный период жизни и школьные каникулы. Только сестра Мария всегда была в имении с родителями, так как получила лишь домашнее образование. Она много читала, обладала обширной эрудицией, начиная с иностранных языков и литературы, домоводства и сельских работ, и кончая богословием и медициной. Во время войны 1914-1916 гг. Мария работала в госпитале, созданном отцом и старшим братом, в качестве старшей медсестры. А в пожилом возрасте, находясь в Швейцарии, написала книгу о воскрешении Иисуса с точки зрения современной медицины, издав ее за свой счет тиражом !00 экз. Марию беспокоила реакция на книгу пастора из ближайшей протестантской церкви, но, к ее облегчению, пастор после прочтения книги тепло поздравил ее с умным и удачным анализом этого исторического события.

В качестве гувернеров у детей СИ. Четверикова служили Александр Густавович Лист и Адель Христиановна Будреева. К школе (реальному училищу) Николая готовил репетитор Николай Котов.

* * *

Вернемся к родителям Сергея Сергеевича.

Широкий размах благотворительной деятельности Ивана Ивановича (деда) обернулся трагедией: Городищенская фабрика очутилась на грани банкротства. Долги банкам и частным лицам оказались намного выше доходности фабрики и торговых предприятий. Содержание семьи, обучение сына за границей, посещения царской семьи, содержание имения и т.п. стали непосильным грузом. В 1871 г. Иван Иванович скоропостижно скончался прямо на фабрике. Сын Сергей Иванович срочно вернулся из Германии, где осваивал все этапы сукновального производства, начиная с простого рабочего.

Отцу Сергея Сергеевича, потрясенному юноше, едва достигшему 21 года, пришлось прервать обучение в Германии и взять на себя руководство производством. Дела на фабрике оказались в катастрофическом состоянии, семье грозило полное разорение.

На помощь пришел муж родной сестры Сергея Ивановича, Марии Ивановны, Протопопов Степан Алексеевич, старшина Московского купечества. Он открыл племяннику широкий кредит. Зная партнеров Четвериковых как людей исключительной честности, открыло им кредит и Правление Товарищества Владимира Алексеева, в состав которого входили и купцы Четвериковы, а после убийства Н.А. Алексеева 9 марта 1893 г. Сергей Иванович даже был избран председателем этого Правления, так как городской голова Н.А. Алексеев не имел детей мужского пола.

Восстанавливая и модернизируя Городищенскую фабрику. Сергей Иванович 38 лет (!) рассчитывался со своими и отцовскими кредиторами, многие из которых даже не дожили до возврата долга. Деньги были отданы их потомкам. При этом обеспечивалось безбедное существование семьи и воспитание детей[22]. Он был горд тем, что на семье не осталось ни пятнышка бесчестия.

Сергей Иванович был человеком либеральных убеждений, был знаком с трудами К. Маркса и в известной степени разделял его экономические и политические взгляды. Он первый в России ввел укороченный (с 12 до 9 часов) рабочий день для женщин и детей, а впоследствии - для всех рабочих, не снижая заработка.

В 1907 г. Сергей Иванович Четвериков опубликовал брошюру, посвященную созданию при фабриках и заводах Рабочих Комитетов (Советов), которым владельцы должны передать часть административных и экономических функций на производственных предприятиях[23]. В частности, вопросы зачисления на работу и увольнения, если поведение и качество работы работника идут во вред коллективу и авторитету производства. Были скрупулезно расписаны функции руководителей производства. Шла речь и о распределении части (до 30 %) доходов между рабочими и служащими предприятия.

Брошюры предназначались для распространения как среди рабочих, так и среди владельцев предприятий. Однако специальным приказом правительства обсуждение содержания брошюры и реализация предложенных мероприятий были запрещены, а за отцом Сергея Сергеевича был установлен негласный надзор.

Когда в соответствии со столыпинскими реформами начиналось выделение наделов крестьянам, организующим собственное хозяйство с выходом из общин, северокавказские земли, арендуемые Четвериковыми и Алексеевыми под овцеводство, по требованию правительства было предложено освободить под наделы. Это были большей частью засоленные земли, степи со скудной солончаковой растительностью, которая не промерзала зимами (овцы легко добывали зимний корм, копытя снег), что облегчало содержание овец в теплом климате Предкавказья. Таким образом снижалась себестоимость сырья для производства сукна и повышалась конкурентоспособность на рынке. Необходимость отказаться от северокавказских пастбищ вынудила отца Сергея Сергеевича перевезти 1000 овец и 100 баранов за Урал на приенисейские степи (на р. Чулым, 25 км от ж.д. станции Ужур, на 100 км к югу от г. Ачинска), севернее Абакана и Минусинска. Он там очень выгодно арендовал у государства земли на 70 летё[24].

Очень важно, что в договоре с Министерством земледелия об аренде были оговорены следующие условия:

1) до перевоза овец необходимо построить серию колодцев на расстоянии дневного перегона отары овец, так как естественных водоемов в приенисейскнх степях нет;

• выстроить жилой поселок для обслуживающего персонала;
• построить школу для детей и церковь для исправления церковных обрядов и служб;
• построить конный завод, организовать разведение верховых и тягловых лошадей для нужд артиллерии.

Кстати, конный завод, созданный СИ. Четвериковым, функционирует до сих пор.

В настоящее время, по словам овцеводов из Новосибирского академгородка (Г.А. Стакан, акад. А.Е. Лущенко), четвериковская порода мериносовых овец извелась вследствие систематической гибридизации с высокопородными мериносами-производителями, завозимыми в Красноярский край и Алтай, в том числе из-за рубежа. Но еще в 1973 г. в письме к Г.Ф. Кушнаревой (уроженке Абакана) проживавшая в г. Фрунзе ее сестра сообщала, что по радио прозвучало сообщение об итогах выполнения планов по сельскому хозяйству. И, в частности, что план приплода по четвериковской породе мериносовых овец выполнен, и в предгорьях Алатау выпасается до 10 000 голов четвериковских овец и 500 голов крупного рогатого скота четвериковской породы - гибридов швицев с местной малоудойной, но выносливой скотиной.

Считая разорение Сибирской экономии после революции свершившимся фактом, Сергей Иванович чрезвычайно остро переживал эту утрату: «Погибло самое чистое дело моей жизни, потому чистое, что при его осуществлении вопрос наживы не играл никакой роли. Это было дело идейное, культурное, которое в своем развитии давало мне много моментов высшего морального удовлетворения (...) Мне всегда казалось, что смысл жизни {...) не в ее радостях (к ним я относился довольно равнодушно), но в ощущении радости «самой» жизни, а нигде ея пульс не ощущается так сильно, как в процессе творчества»[25].

На самом деле крестьяне, разобравшие овец по дворам, по решению правительства вернули их в четвериковскую экономию[26]. И хозяйство было восстановлено. После войны 1941-1945 гг. из Сибири Сергею Сергеевичу от знакомых (по словам С.С. автору) приходили сведения, что четвериковские отары мериносов существуют и выпасаются в степях вдоль Енисея и в предгорьях Алтая.

О качестве шерсти четвериковских овец говорит результат представления на Международной выставке мериносовой шерсти в 1914 г., когда она была признана сверхэлитной и экспериментальной. Из нее можно было выпрясти тонкие нити 90-го номера, в то время как элитная шерсть годилась лишь для нити 70-го номера. На самом же деле эта «экспериментальная» шерсть уже была внедрена в сукновальное производство. Хотя сейчас полагают нецелесообразным разводить овец со столь тонким руном из-за их малой выносливости. В то же время можно встретить утверждения, что при зимнем окоте овцы проявляют бо́льшую выносливость и имеют бо́льший вес тела по сравнению с весенне-летними ягнятами.

Четвериковская овца впервые была получена случайно, когда после доставки овец в Сибирскую экономию бараны случайно вырвались из загона и покрыли большую часть маток. Окот пришелся как раз на середину зимы. Были приняты меры по спасению приплода (заглубленные в землю крытые кошары, обильная соломенная подстилка). Ягнята получились крепкие, выносливые и к осени были уже готовы к первой стрижке руна.

Как уже упоминалось выше, тем семейным рабочим, которые соглашались переселиться в ближайшие селения, например, в Райки или Кашинцево, Сергей Иванович выдавал беспроцентную ссуду и стройматериал на строительство дома, выделяя и приусадебный участок земли. План дома составлял сам. Это, как нам удалось увидеть в 1997 г. с праправнуком С.С. Четверикова, Г.В. Риле, были просторные дома, возведенные на бетонном кирпиче, в домах были подвалы, изолированные от почвенных вод, террасы, выходящие в сад, кладовые и несколько жилых комнат.

Условия жизни, отношение руководства, почти поголовная грамотность (более 70%, а к революции - около 90% работавших были грамотны), наличие медицинской помощи, владение акциями (доход по ним зависел от общего дохода фабрики) при хорошем заработке - все это положительно сказывалось на производительности труда и на качестве выпускаемой продукции. Четвериковские сукна славились своей высокой конкурентоспособностью. А число желавших работать на Городищенской фабрике достигало такого количества, что будущие рабочие по три-четыре года дожидались своей очереди для поступления на работу к Четвериковым.

В 1912 г. Сергей Иванович, с помощью родственников, членов Думы и Сената, добился проведения через Государственную думу закона, запрещавшего использовать на производственных предприятиях труд детей моложе 12 лет, а также введения для детей и женщин укороченного рабочего дня (раньше восьмилетние дети работали, как и взрослые, полный рабочий день - 12 часов).

Творческое отношение к делу всей своей жизни и глубокое чувство ответственности в сочетании с высокой культурой (родители С.С. Четверикова знали несколько иностранных языков, хорошо разбирались в искусстве, музицировали на фортепиано), дружили с музыкантами (Рахманинов), с художниками (Левитан), много читали) явились качествами, на базе которых формировались мировоззрение и характер будущего ученого.

Большинству членов семейного клана Четвериковых (и Алексеевых, с которыми Четвериковы неоднократно заключали семейные союзы) было присуще стремление к достижению поставленной цели к завершению начатого дела; ученик С.С. Четверикова и один из друзей Николая (брата С.С. Четверикова), С.Р. Царапкин, эту черту характера связывал с особым геном и называл его «четверикомой» (вспомним о гене гениальности, предполагаемом учеником С.С. Четверикова, В.П. Эфроимсоном).

Сергей Иванович пользовался авторитетом и уважением как купеческого окружения, так и рабочих фабрики и крестьян - жителей деревень, окружавших Кашинцево. После революции 1917 г. он был принят в крестьянскую общину, признал ее руководителем вопреки общепризнанному распоряжению о выселении старых владельцев поместий и получил надел земли, который сам и обрабатывал. Кажется, не был отобран и сад, а стадо швицев стало общинным.Смотрителем над ним был назначен сам Сергей Иванович. Рабочих в доме практически не осталось, так как все они получили личные земельные участки. Все садово-огородные и полевые работы легли на плечи Сергея Ивановича и его незамужней дочери Марии. Мать и Наталия Дмитриевна были беспомощны, старшая - почти слепая, вторая, как уже упоминалось, страдала параличом ног после полиомиелита.

На Городищенской фабрике и на селе Сергей Иванович по особому разрешению некоторое время оставался консультантом и старостой, но без содержания. Ему было уже около 70 лет. Укреплению здоровья сложившаяся ситуация не способствовала.

Дважды в 1919 г. Сергея Ивановича как «недобитого буржуя» арестовывали. По его воспоминаниям[27], в первый арест Сергея Ивановича доставили на Лубянку, где за пять месяцев задержания подвергли одному допросу. Затем перевели в Бутырскую тюрьму и вскоре освободили. Когда его впервые вывели на улицу, от свежего воздуха Сергей Иванович едва не потерял сознание и вынужден был сесть на тротуар.

Второй раз его арестовали (в том же 1919 г.) вместе с женой и содержали в Богородске (Ногинск). В тюрьме места не хватило, и старую женщину четыре дня продержали в баньке на голом полу, пока не выяснили, что арест был ошибочным. Марию Александровну приняли за трактирщицу Марию Ивановну Четверикову. Обвинений предъявлено не было ни жене, ни мужу.

После этих арестов у Сергея Ивановича стало сдавать сердце, отекали ноги, появились приступы слабости. Пришлось принять решение выехать в Швейцарию вместе с тремя женщинами, из которых только дочь Мария была трудоспособным человеком. После обращения к Ленину, через зам. председателя Совнаркома РСФСР А.Д. Цюрупу с просьбой дать согласие на выезд для лечения в Швейцарию, в 1922 г. такое разрешение было получено, и Сергей Иванович с тремя женщинами выехал за границу, В Швейцарии они приобрели дом на берегу Женевского озера вблизи г. Веве. О личной подписи Ленина на заявлении о выезде в Швейцарию автору дважды писала сестра Сергея Сергеевича после его смерти (письма были переданы директору ИЦиГ СО АН СССР акад. Беляеву Д.К.), рассказывал и муж Марии Сергеевны, добавив, что они хранят этот документ в банке. Наконец, эта история изложена в воспоминаниях Сергея Ивановича «8 лет моей жизни. 1914–1922». Рассказывал об этом при личных встречах и Николай Майков - старший сын Марии Сергеевны, когда я навещала их семью в Цюрихе. После смерти в 1995 г. Николая Александровича Майкова авторы обратились к его младшему брату Алексу для выяснения этого вопроса и возможности получить ксерокопию документа с подписью Ленина. Попытка оказалось неудачной. Родители и брат Николай уже скончались, Александр (младший племянник Сергея Сергеевича), во-первых, был тяжело болен, во-вторых, никогда не интересовался историей семьи, и, в-третьих, сообщил, что эти разговоры, если и были, то они - просто красивая легенда, кем-то придуманная. В банковское хранилище он, видимо, запросов не делал.

Сыновья Сергей и Николай отказались покинуть родину. Первое десятилетие после революции для двух ученых, лишенных как купеческие дети гражданских прав, было очень трудным. Сергей Иванович с 1926 г. организовал регулярную материальную помощь своим детям и внучке Елене Сергеевне - дочери Сергея Сергеевича, которая в это время, будучи замужем за инженером Василием Ивановичем Воздвиженским, воспитывала дочек-близнецов.

За свою жизнь Сергей Иванович написал не менее двух десятков эссе, воспоминаний и размышлений о судьбах России, автобиографий.

Мать Сергея Сергеевича, Мария Александровна (ур. Алексеева), получила прекрасное домашнее образование. Богатая семья Алексеевых владела золотоканительным производством. Эта семья дала России целый ряд известных общественных деятелей, ученых и талантливых представителей искусства. Двоюродный брат Марии Александровны - знаменитый актер, режиссер и теоретик театрального искусства Константин Сергеевич Станиславский {сценический псевдоним). Его братья и сестра - актеры и певица.

Градоначальник Москвы Николай Александрович, родной дядя Сергея Сергеевича по матери, был душеприказчиком С.М. Третьякова и добился в 1892 г., чтобы галерея, созданная П.М. и С.М. Третьяковыми, была передана в ведение города. Восемь лет Н.А. Алексеев украшал, благоустраивал и обогащал свой город[28].

Среди родственников будущего профессора были такие люди, как старшина московского купеческого сословия С.А. Протопопов. Самгины (бабушка Анна Дмитриевна), Н.П. Агеев (секретарь сената и министр внутренних дел), упоминавшиеся уже миллионеры и талантливые люди Алексеевы, с которыми заключались браки в нескольких поколениях, Бостанжогло. Житковы и непобежденный чемпион мира по шахматам Алехин (его бабушка была Алексеевой), а через них Ляпуновы, Крыловы, Сеченовы. Филатовы и другие фамилии, которые оставили след во многих областях науки и искусств России. Эти блестящие представители российской интеллигенции, по-видимому, обладали «геном гениальности» (или талантливости).

О важнейших качествах русских интеллигентов в одном ИЗ своих эссе отец Сергея Сергеевича пишет так: «Чистота помыслов, вера в окончательное торжество правды и способность свои личные интересы приносить в жертву общему благу - вот черты (...) русской интеллигенции»[29].

Таким образом, личные качества С.С. Четверикова-Человека складывались под влиянием ярко выраженных семейных традиций и требований безупречной честности, высокого чувства долга, заботы не только о членах семьи, но и о подчиненных (прислуга, рабочие и служащие), готовности прийти на помощь как государству - Родине, так и просто отдельным гражданам, нуждающимся в опеке и поддержке.

Каким же был сам Сергей Сергеевич?

Он был вторым ребенком среди четверых (три брата и сестра), выросших в семье Сергея Ивановича и Марии Александровны (кроме того, по различным письменным упоминаниям - двое или трое ребятишек умерли, не дожив до года). Мать отличалась трудолюбием, была талантливым воспитателем, обладала терпением и тактом.

Мать сама участвовала в подготовке детей для поступления в школу. На уроки грамоты и счета приглашались дети из окрестных селений. Летом это были уроки шитья и рукоделия. Брат Сергея Сергеевича, Николай, отменно штопал и латал свою одежду, умело готовил. А вот Сергей ко всякого рода домашним работам относился с некоторым пренебрежением. Здесь сказалось, видимо, общее отношение к Сергею родных. Считая его самым одаренным и перспективным ребенком и возлагая на него большие надежды в будущем, Сергей Иванович строжайше запрещал всем членам семьи отвлекать Сережу от тех занятий, которыми он сам с увлечением занимался, или от книг, которые он читал.

Как это часто бывает, подобная атмосфера содействовала развитию болезненного самолюбия, завышенной самооценки и некоторого высокомерия по отношению к другим членам семьи (не могу подобрать более мягкого выражения) у подрастающего ученого. Возможно, эти качества в период расцвета его научной деятельности явились тормозом для публикации текущих исследований. То, что выходило на страницы печати, должно было быть только совершенным и абсолютно безупречным. К нему, пожалуй, вполне применимо выражение «комплекс отличника», который довольно часто встречается у молодых (и не очень молодых) учащихся, ученых и даже руководителей, с детства привыкших к тому, что они все делают лучше всех, и любую слабость, недоделку или провал переживают как глубокую трагедию.

В доме Четвериковых дети по-немецки начинали говорить раньше, чем по-русски. Гувернеры и гувернантки были немцами, управляющий на фабрике -немец. В юности Сергей Иванович и сыновья дальнейшее образование после школы получали в Германии. Кроме того, в школе (в реальном училище К.П. Воскресенского) мальчики овладевали французским и английским языками. Дети с раннего возраста выезжали с родителями в театры, посещали культурные центры за границей.

В период сенокосной страды на луга выходили не только рабочие, но и все члены семьи, даже дети-дошколята вместе с гувернерами или гувернантками, горничными и другим обслуживающим персоналом. Так преодолевались сословные предрассудки.

Одежду дети должны были беречь, к труду прислуги относиться с уважением. Зимних пальто мальчикам никогда не шили. Поэтому всю жизнь братья Николай и Сергей носили демисезонные пальто. У Сергея Сергеевича до конца жизни сохранилась стремительная походка (если ходить «прогулочным шагом» недолго и промерзнуть).

Увлечения детей различного рода деятельностью всегда поощрялись. Если сестра Мария хотела иметь собаку - она ее получала - однако при строгом соблюдении одного условия: она сама кормит, купает и выгуливает собаку, возится с приплодом и воспитывает щенков. Никто в имении не имел права покормить или вывести на прогулку принадлежавшую Марии собаку. Если старший брат Иван захотел иметь верховую лошадь, таковая ему была приобретена. Но на плечи Ивана ложилась полностью забота о кормлении, чистке и выездке лошади. Конюх, возивший отца, не вмешивался в дела, связанные с верховой лошадью Ивана. Ну, как тут не вспомнить А. Экзюпери: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил»[30].

Сергей рано проявил интерес к природе, уже в юном возрасте он любил наблюдать за живностью лужаек, луж и ручьев, с детства начал коллекционировать насекомых. А в реальном училище (1892-1897) увлекся астрономией, сохранив это увлечение до старости, пока в 1954-1955 гг. у него не появилась прогрессирующая слепота (склероз сосудов у основания мозга, сдавливающих зрительные нервы в области их перекреста, что вызвало атрофию сетчатки). К этому времени (1950-е годы) коллекция бабочек, которыми он особенно увлекался и слыл одним из самых знающих лепидоптерологов, по его словам, достигла 300 000 экз. Коллекцию Сергей Сергеевич сдал в ЗИН АН СССР (Ленинград). Акад. Н.Н. Павловский предлагал ему за нее (в середине 1950-х годов) оплату в 15-20 тыс. рублей, но Сергей Сергеевич от денег отказался. В ЗИН коллекцию по акту оценили в 100 000 экз. Так же впоследствии оценили и коллекцию друга и последователя С.С. Четверикова профессора А.А. Бунделя, переданную после его смерти женою К.В. Киселевой в ЗИН. Однако, когда автор поинтересовалась у сотрудников лепидоптерологического отделения ЗИН, действительно ли эти две коллекции были равными, ей убежденно ответили: «Что Вы, конечно, коллекция Бунделя была в полтора-два раза меньше, но кто подсчитывал число бабочек в них? Кому это нужно?» Правда, Сергей Сергеевич за несколько лет перед смертью очень щедро делился своими коллекционными материалами с находящимися с ним в переписке профессиональными энтомологами-собирателями и любителями чешуекрылых, особенно дублями и ватными сборами, которые сам не успел систематизировать. Поэтому сокращение объема коллекции, естественно, было, но не столь значительное.

Сбор, систематизация, наблюдение за количеством и изменчивостью бабочек в разных популяциях послужили первым толчком к размышлениям о причинах популяционных различий. Первым итогом такого анализа явилось издание в 1905 г.[31] серьезной печатной работы «Волны жизни»[32], содержание которой впоследствии органически вписалось в учение популяционной генетики.

Увлеченное коллекционирование чешуекрылых, таким образом, не было просто хобби, занимательным времяпрепровождением юного зоолога. Оно развивало наблюдательность Сергея Сергеевича и направляло его научные искания к глубокому анализу проблем видообразования.

После блестящего окончания реального училища Воскресенского в 1897 г. перед Сергеем Четвериковым встал вопрос о дальнейшем жизненном пути. Отец хотел видеть в нем своего талантливого преемника - руководителя сукновального производства и товарищеского объединения Алексеевых и Четвериковых.

У Сергея Ивановича, которому в ту пору было 50 лет, все помыслы о будущем были связаны именно со вторым сыном - Сергеем. Первый - Иван - много помогал отцу на Городищенской фабрике и впоследствии в Сибирской экономии, но он не обладал организаторскими способностями, часто бывал непрактичным, авантюрным, не имел достаточно серьезного образования и, в конце концов, был ограничен в решении непосредственных производственных проблем. Другое дело - Сергей, вдумчивый, решительный, увлекающийся и практичный одновременно, способный к совершенствованию производственного процесса на фабрике.

Однако за годы пребывания в реальном училище Сергей Сергеевич под влиянием своих учителей, многие из которых были преподавателями вузов, в том числе Императорского Московского Университета (ИМУ), был увлечен естественными науками. Живую природу преподавал будущий известный химик и академик Иван Алексеевич Каблуков, физическую географию - Владимир Павлович Зыков. Последний оказал решающее влияние на формирование биологических интересов Сергея. В.П. Зыков по согласию отца Сергея даже каникулярное время проводил в имении Четвериковых в Кашинцево. Таким образом, плодотворное общение с учителем не прерывалось и в летние месяцы. Впервые от него С.С. Четвериков услышал о трудах Ч. Дарвина и его эволюционном учении.

Когда отец предложил сыну продолжить образование в специальном технико-экономическом учебном заведении, Сергей, привыкший к доброжелательному, снисходительному отношению отца и любовному подчинению его воле, решительно отказался. «Я хочу быть профессором зоологии», - заявил он. Потрясенный отец предложил ему выкинуть из головы свои детские увлечения, всю эту «зоологическую дурь» и здраво подумать о своей будущей жизни, о семье и детях и разумно решить этот вопрос. И хотя сын продолжал настаивать на своем, осенью отец отослал Сергея в Германию в промышленно-экономическое училище (г. Миттвейде, к западу от Дрездена).

Семейные предания утверждают, что в конце первого учебного семестра 1897-1898 гг. Сергей, не выдержав отрыва от любимых занятий зоологией и крушения своих планов, написал отцу такое обстоятельное письмо, что отец не только согласился с его доводами, но разрешил ему оставить училище в Миттвейде, вернуться на родину и заняться подготовкой к поступлению в университет. Письмо сына он якобы перечитывал много раз и показывал его своим родным и друзьям.

К сожалению, следов этого письма мы не смогли найти ни в частных, ни в государственных архивах, только упоминание о нем в одном из писем отца.

Так Сергей Сергеевич проявил генетическое свойство «четверикомы» и добился осуществления мечты - получить биологическое образование.

Но с реализацией этого плана были связаны значительные трудности. Для поступления в Университет необходимо было получить аттестат зрелости, который выдается только по окончании гимназии. Надо было сдать экзамены экстерном за полный курс обучения в гимназии, включая три древних языка, которые в реальных училищах не преподавались, - латынь, греческий и старославянский - по два экзамена по каждому (переводы с русского на древние языки и с древних - на русский). Всего набиралось 18 экзаменов. Длительность сессии - один месяц.

По настоянию семьи Сергей для подготовки и сдачи экзаменов уехал в Киев (отец боялся дурного влияния, которое мог оказать Сережа на младшего сына Николая, так как Коля боготворил своего старшего брата). В Киеве недалеко от места проживания Сергея находился книжный магазин Просяниченки. Здесь он имел широкую возможность получать не только биологическую и другую естественно-историческую литературу, но и «запретные» книга политического и экономического содержания. Так Сергей прочел труды Маркса, что отразилось впоследствии на избранной теме для сочинения в период сдачи экзаменов. Кроме чтения подобной литературы, он охотно посещал лекции доцента В.Я. Железнова по политической экономии в Киевском университете.

До 1900 г. Сергей с его феноменальной памятью подготовился к экзаменам, получил разрешение на их сдачу и, приступив к испытаниям, с блеском написал сочинение на тему «Почему мы должны дорожить памятниками древности?» (русский язык, литература), приведя в восторг преподавателей, успешно прошел экзамены по предметам, которые были знакомы по реальному училищу. А при сдаче древних языков произошел срыв.

Еще при сдаче старославянского и латыни Сергей себя чувствовал совершенно больным: донимали головная боль, дурнота, слабость. Он связывал эти симптомы с переутомлением. На последнем экзамене - перевод с русского на греческий - ему стало совсем плохо. Текст он перевел неудовлетворительно. Не зная еще оценки, он пришел к себе в комнату и свалился без сознания в горячке. Через две недели он впервые пришел в себя и увидел, что у его постели сидит мать, хозяева квартиры ее вызвали телеграммой.

На заседании экзаменационной комиссии преподаватели настояли на том. чтобы «грек» поставил С. Четверикову тройку с двумя «вожжами», уж очень хорошо он сдал остальные экзамены, особенно сочинение.

Сергей Сергеевич перенес тяжелейший брюшной тиф, осложнившийся тромбозом магистральной вены ноги. На всю жизнь в ноге осталась недостаточность кровообращения, и даже по комнате он мог свободно передвигаться, лишь забинтовав ногу эластичными бинтами.

Несмотря на запреты врачей, мать увезла еще не выздоровевшего Сергея домой в Москву. А на все лето вместе с другими детьми и семьей купца Кулакова Мария Александровна выехала в Крым. Осенью Сергей Сергеевич стал студентом ИМУ, поступив на естественное отделение физико-математического факультета.

Перенесенная в Киеве болезнь (ослабившая память и работоспособность), трудность адаптации к университетскому стилю учебы, волна революционных выступлений студентов 1901-1905 гг., в которых Сергей Сергеевич, увлеченный содержанием книг Маркса, Ленина, Плеханова и других марксистов, тоже принимал самое активное участие, поездки в экспедиции в каникулярное время, требующие камеральных работ в зимние месяцы - все это вынудило Сергея Сергеевича остаться на повторение курсов на первом в последнем (четвертом) годах обучения. Это отодвинуло срок окончания университета и получение диплома до декабря 1906 г. За годы студенчества С. Четвериков опубликовал около 10 научных исследований и активно участвовал в работе студенческого научного кружка.

Одной из экспедиций на озеро Зайсан и хребет Тарбагатай в 1904 г. руководил зоолог, профессор Петр Петрович Сушкин. В этой экспедиции произошла встреча Сергея Сергеевича с женой мэтра Анной Ивановной, урожденной Кулаковой. С нею он был знаком и раньше (в 1900 г. их семьи вместе отдыхали в Крыму); в 1909 г. она станет его второй супругой, а ее дочка Ася - падчерицей.

Первой женой Сергея Сергеевича была Елена Яковлевна Пархоменко; они познакомились и поженились в Киеве в доме ее тетки, где Сережа снимал комнату. В 1900 г. Елена Яковлевна поступила на Московские высшие женские курсы Герье. Родные Сергея Сергеевича о ее существовании узнали лишь после рождения внучки в 1903 г. Слабенькая девочка, тоже Елена, не дала возможности маме окончить МВЖК, в 1904 г. ее вывезли за границу; с 1904 до 1912 г. она с мамой и бонной жила вне родины, изучая русский язык дома, а в школе - немецкий и французский. Отец и его родные всегда заботились о ней. Приезжая в Швейцарию, чтобы повидаться, оплачивали прислугу, гостиницы, квартиры и бытовые нужды, посылали книги и подарки, переписывались с дочкой и внучкой.

После развода П.П. Сушкина с женой в 1909 г. Сергей Сергеевич расстался с Еленой Яковлевной и женился на Анне Ивановне Сушкиной, которая взяла его фамилию, став его другом и помощницей в научной работе (она окончила естественное отделение МВЖК).

В 1923 г. дочь С.С. Четверикова, Леночка, очень счастливо вышла замуж за прекрасного человека - инженера Василия Ивановича Воздвиженского и в 1924 г. родила ему двойняшек Ирину и Елену. Девочки росли общительными, обожали деда Сергея, бывали с мамой у него в гостях в Доброй Слободке (ул. Машкова). Он тоже их навещал, но все же главное внимание и отцовскую заботу он отдавал падчерице Асянке Сушкиной. Брат Николай, не имевший своих детей, считал, что племянница Лена и ее девочки лишены отцовской ласки и заботы, и в меру своих сил всегда старался восполнить этот дефицит. Правда, если учесть, что с 1930 по 1934 г., а затем с 1937 по 1946 г. он находился в Темниковских ИТЛ, на Магаданской каторге и ссылке в г. Миасс, не менее ужасной, чем каторжные работы, то становится ясным, что его внимание к дочке брата, к внукам и правнукам было в значительной степени ограниченным.

Семья Четвериковых не была обделена вниманием советских карательных органов, и многие ее члены подвергались необоснованным репрессиям. По два раза подвергались аресту Сергей Иванович и его сыновья Николай и Сергей, а также близкие родственники их дяди Дмитрия Ивановича, постоянного друга и брата Сергея Ивановича, совладельца сукновальным производством. Его сын и двоюродный брат Сергея Сергеевича тоже был арестован в начале 1930-х годов. Отбыв срок, больной туберкулезом Александр Дмитриевич был выслан во Владимир, где пользовался поддержкой Сергея Сергеевича. А в начале Великой Отечественной войны в 1941 г. он снова был выслан из Москвы и умер от пневмонии и истощения.

Следующей жертвой репрессий был племянник Сергея Сергеевича, Дмитрий Александрович - внук Дмитрия Ивановича. Он с 1947 по 1962 г. отбыл срок каторжных работ в Сибири и вольнонаемным руководителем лесопользовательного производства в ИТЛ Сибири и Горьковской области и только в 1962 г. смог получить место зав. отделом Лесохимического НИИ в г. Горьком. К сожалению, к этому времени С.С. Четвериков уже умер.

Подвергались репрессиям и муж внучки Сергея Сергеевича, Елены Воздвиженской, Валентин Карлович Риле и его отец, Карл-Бертольд Риле. Первый сначала был выслан в Горький (1946-1947 гг.), где ему дал приют Сергей Сергеевич, сам находившийся под негласным наблюдением. Затем его выслали в г. Бердск Новосибирской области. Семья выехала следом за ним (1947-1957 гг.).

Карл Риле происходил от швейцарских немцев (Риль), переехавших в Прибалтику. Он тоже дважды репрессировался (в 1932-1935 гг. и 1937-1945 гг.)

Таким образом, безосновательные политические обвинения преследовали почти все поколения широко разветвленной семьи Четвериковых и их близких.

Но вернемся к главному герою нашего повествования. Мы не описываем здесь детали участия студента С. Четверикова в студенческих волнениях 1901 и 1905 г. Они описаны в его воспоминаниях[33] и представлены в настоящем томе документами в разделе «Годы учебы». Хочется отметить лишь два момента: Сергей Сергеевич был увлечен социал-демократическими идеями и принимал участие в студенческих волнениях. В начале 1901 г. дважды на малые сроки попадал в Бутырскую тюрьму. Многие студенты за эту политическую «бузу» были исключены из университета с правом восстановления через год или навечно. С.С. Четвериков попал в группу «беспокойных» студентов, с которых решили взять лишь письменные обязательства больше никогда не принимать участия в студенческих беспорядках и разрешили продолжать обучение... Дело окончилось повторением обучения на первом курсе. Он привык обходиться без сереньких не только оценок, но и знаний. Только «отлично» («весьма удовлетворительно»)! Ведь он готовился стать профессором зоологии!

Однако в 1905 г. общим собранием студентов ИМУ С.С. Четвериков был включен во Всероссийский стачечный комитет и активно в нем работал по организации стачек на окраинном заводе, противостоя влиянию эсеров.

В начале 1906 г. Сергея Сергеевича вновь арестовывают, и он попадает в Бутырскую тюрьму, но за неимением улик его быстро освобождают. На этот раз никаких претензий со стороны администрации ИМУ Сергею предъявлено не было. Зато брат Николай, из-за которого Сергей и попал в Бутырку за хранение в доме отца марксистской литературы и ее распространение, был судим и получил восемь месяцев заключения. Забавная деталь: тюрьма была переполнена, и исключенного из ИМУ Николая отпустили домой дожидаться, пока для него освободится место. Ждать пришлось несколько месяцев: «отсидка» состоялась с конца 1907 по 1908 г. А после освобождения - путь в Московский университет был закрыт - Николай Сергеевич уехал в Петербург в Политехнический институт. Это решило его судьбу: он стал учеником А.А. Чупрова, математика, статистика, экономиста, философа.

В 1907 г. как студента, проявившего блестящие успехи. Сергея Сергеевича было решено оставить на два года при кафедре сравнительной анатомии и зоологии ИМУ под руководством проф. М.А. Мензбира для подготовки к профессорскому званию.

Несмотря на то, что С. Четвериков 20 октября 1905 г. принимал участие в похоронах известного революционера Баумана, а днем раньше - в массовой демонстрации около Бутырской тюрьмы с требованием освобождения политических заключенных, ни эти факты, ни работа в стачечном комитете не упоминались руководством университета в его характеристике и не явились препятствием для его дальнейшей научной карьеры. Лишь дипломное сочинение С.С. Четвериков получил разрешение предъявить не до, а после государственных испытаний, которые состоялись весной 1906 г., а выдача ему диплома была перенесена на декабрь.

Для нашего поколения подобная «забывчивость» для преподавателей и руководителей была бы чревата большими неприятностями. И уж во всяком случае столь инакомыслящему студенту дорога в науку была бы закрыта. Что это? Снисходительное отношение к ошибкам молодости? Интеллигентская вера в скоротечность «кипения юношеской крови»? Возможно.

А брат Николай был судим и отбыл наказание в заключении как раз в период обучения Сергея Сергеевича в двухгодичной магистратуре у Мензбира.

В 1909 г. Сергей Сергеевич завершил магистерскую подготовку у М.А. Мензбира, сдав все необходимые экзамены: сравнительную анатомию, зоологию позвоночных, зоологию беспозвоночных, палеонтологию, ботанику и физиологию. Работа над магистерской диссертацией по анатомии водяного ослика («Beitrage zur Anatomie der Wasserassel (Asellus aquaticus L.)») также была завершена и опубликована в Бюллетене Московского общества испытателей природы на немецком языке[34]. В 1911 г. диссертация была защищена. На русском языке она была издана лишь в 1983 г. в сборнике трудов С.С. Четверикова «Проблемы общей биологии и генетики»[35].

В 1909 г. Н.К. Кольцов пригласил С.С. Четверикова на работу лаборантом в зоологическую лабораторию в МВЖК Герье. Приступив к работе, очень скоро С.С. Четвериков стал читать на кафедре сравнительной анатомии и зоологии Кольцова лекции по энтомологии, а затем - биометрии. В 1918 г. в списках сотрудников он уже именуется штатным профессором. При образовании в 1918 г. из ВЖК II МГУ за ним сохранилось это звание.

После окончания ИМУ все годы С.С. Четвериков продолжал заниматься изучением бабочек и к 1911 г. опубликовал еще пять лепидоптсрологических работ.

Для Московского университета 1911 г. был очень тяжелым. Министр народного просвещения Л.А. Кассо устроил настоящий разгром в ИМУ: исключил за инакомыслие многих студентов, уволил некоторых преподавателей. Возмущенные профессора и преподаватели стали покидать стены университета в знак протеста против репрессий, предпринятых Кассо. В их числе были К.А. Тимирязев, Л.З. Мороховец, Н.Д. Зелинский, В.И. Вернадский, П.Н. Лебедев и многие другие.

Профессор М.А. Мензбир в это время был проректором ИМУ и также был уволен. Н.К. Кольцов покинул свою кафедру. Ряд кафедр были закрыты. Научная жизнь университета замерла, учебные занятия проводились нерегулярно.

В 1919 г. кафедра сравнительной анатомии и зоологии во II МГУ, руководимая Н.К. Кольцовым, была переведена вместе с другими биологическими кафедрами в I МГУ. При кафедре была образована лаборатория большого зоологического практикума, где Сергей Сергеевич получил должность самостоятельного преподавателя. Вскоре он читал уже два курса лекций: биометрию и энтомологию, а с 1925 г. вместо энтомологии стал преподавать генетику. В области генетики сосредоточились и главные научные интересы Четверикова. Его внимание давно привлекали вопросы соотношения новейших достижений генетики и дарвиновские законы эволюции.

Затем С.С. Четвериков получил должность и звание доцента, а научные исследования стал проводить в недавно (1917 г.) организованном Институте экспериментальной биологии (ИЭБ) Наркомздрава, созданном и руководимом проф. Н.К. Кольцовым.

В 1921 г. Н.К. Кольцов предложил Сергею Сергеевичу возглавить в ИЭБ группу (затем - отделение), ведущую генетические исследования. С 1922 г. С.С. Четвериков в должности лаборанта без вознаграждения начал руководить деятельностью «своей» группы и генетическими работами таких же сверхштатных лаборантов и аспирантов I МГУ, КЕПС, Сельскохозяйственной академии («Тимирязевки»), а также сотрудников других лабораторий ИЭБ (например, евгеники).

Жена Сергея Сергеевича Анна Ивановна стала работать в библиотеке ИЭБ, одной из наиболее богатых по количеству иноязычной литературы (выписывалось до 50 иностранных изданий). Анна Ивановна выросла в обеспеченной семье купца И.И. Кулакова, окончила ВЖК Герье, знала несколько иностранных языков. Получая в библиотеке новую литературу, отбирала наиболее интересные работы для группы Сергея Сергеевича, а также активно помогала мужу в биометрической обработке результатов исследований.

В летние месяцы группа генетиков работала на Звенигородской гидробиологической станции. К ним присоединялось значительное число учителей, преподавателей школ, вузов и сотрудников НИИ, врачей - в конечном счете собиралось несколько десятков добровольных сотрудников и учеников под руководством Н.К. Кольцова, С.С. Четверикова, А.С. Серебровского и С.Н. Садовского-директора биостанции.

Группа генетиков работала коллективно. Перед молодыми коллегами основной задачей Сергей Сергеевич поставил исследование наличия и количества мутаций («геновариаций», вариаций генотипа) в естественных условиях существования популяций. В качестве объекта для работы была выбрана плодовая мушка - дрозофила.

Виды дрозофил (Drosophila funcbris. Dr. obscura, Dr. falerata и др.). обитающих в окрестностях Москвы, оказались сложными для лабораторного содержания, для них пришлось изобретать особую кормовую смесь, содержащую отвар грибов. Но вскоре (1922 г.) ИЭБ посетил американский генетик Г. Мбллер и привез около 20 культур Dr. melanogaster, которая к этому времени была классическим объектом генетических исследований. Эти культуры Мёллер привез из лаборатории Т. Моргана, в которой работал он сам. Доклад Мёллера произвел громадное впечатление на слушателей и завершился шумным обсуждением.

С целью получения популяции свободно живущих дрозофил меланогастер из лаборатории генетики были посланы в экспедицию П.Ф. Рокицкий и СМ. Гершензон для отлова плодовых мушек в окрестностях Геленджика. Они привезли 239 геленджикских линий. На этих мушках были выполнены исследования, опубликованные в 1926 г. и доложенные затем в Берлине и Ленинграде (1927 г., 1929 г.).

А на III съезде зоологов в Москве в докладе «Теоретическая предпосылка генотипического анализа видов рода Drosophila» (опубликован в 1928 г.) С.С. Четвериков сделал обзор по подмосковным видам плодовых мушек.

Для своих учеников С.С. Четвериков организовал постоянно действующий генетический семинар для всестороннего ознакомления с литературой по генетике, издававшейся за рубежом. Участники этих семинаров тщательно штудировали работы на немецком, английском и французском языках и должны были кратко и четко излагать товарищам их сущность, основные выводы, а также дать критическую оценку полученным результатам.

Научные семинары в ИЭБ под руководством Н.К. Кольцова существовали и ранее, до прихода С.С Четверикова. Это были обычные обсуждения вопросов, касающихся проблем всего института или его отдельных лабораторий. Как отличный педагог Четвериков, работая с аспирантами и диссертантами, поставил целью подготовить из них специалистов высокого класса европейского типа, широко эрудированных, знающих уровень генетических исследований всего мира, владеющих основными иностранными языками, умеющих свободно, кратко и критично передавать содержание чужих исследований и самостоятельно определять перспективы собственных работ.

Сергей Сергеевич лично проверял каждое очередное сообщение, заставлял найти главное в реферируемой работе, слабости в ее выводах или расчетах, помогал увидеть направление дальнейших своих исследований и работ коллег. Среди его учеников многие в будущем заняли видные места в научном мире и некоторые стали академиками (Б.Л. Асгауров, Н.П. Дубинин, П.Ф. Рокицкий, СМ. Гершензон, В.П. Эфроимсон, Е.И. Балкашина и др.).

Участники научного семинара имели право задавать вопросы и высказывать свои замечания прямо по ходу сообщения. Часто вспыхивали споры, взаимные перебивки, нарушался академический стиль дискуссии, поэтому заседания получили название «совместных ораний» или кратко СООРов.

Из-за горячности молодежи в пылу полемики часто взаимная критика переходила на неформальную лексику типа: «только идиот может не понимать...», «сам дурак, а туда же...», «не знаешь - не суйся!» и т.п. Было очень важно, чтобы молодые ученые не страдали болезненным самолюбием и подобные вспышки обид за раненое самолюбие не переносили в сферу дальнейших рабочих и дружеских отношений. Поэтому коллега не любили присутствия случайных лиц, которые их близкие, товарищеские, добрые и дружеские отношения могли сделать предметом недоброжелательного осуждения за пределами лаборатории. С.С. Четвериков как чуткий педагог, учитывая, что молодым всегда присущ некоторый романтизм и стремление к таинственности, ввел условием включения в число участников СООРа тайное голосование. Одного «черного шара» достаточно было для отказа в допуске. Так в числе не допущенных в COOP оказалась подросток-школьница, а затем студентка - падчерица Сергея Сергеевича, Анна Петровна Сушкина.

Число сооровцев было ограничено 10-12 персонами, учениками и последователями С.С. Четверикова: Н.В. Тимофеев-Ресовский, его жена Елена Александровна, Н.К. Беляев, Е.И. Балкашина, Д.Д. Ромашов. Б.Л. Астауров. АЛ. Промптов. СМ. Гершензон, СР. Царапкин. Н.И. Шапиро. П.Ф. Рокицкий, Л.В. Ферри. В качестве почетных участников СООРы посещали старшие товарищи: Н.К. Кольцов, С.Л. Фролова, Л.И. Живаго, А.С. Серебровский. В.В. Сахаров.

Собирались у кого-нибудь на квартире, покупали сахар, печенье. Часто собирались на квартире Сергея Сергеевича, тогда Анна Ивановна, тоже член СООРа, готовила пироги, которые с восторгом поглощались молодежью.

Работа семинара привлекла внимание не только сотрудников ИЗБ - генетиков, но и коллег С.С. Четверикова по лаборатории большого зоологического практикума. Однажды одна очень активная дама подала прошение о включении ее в состав участников СООРа. Но она не получила 100% согласия на допуск к семинару. Возможно, этот факт послужил сигналом к началу низкопробной травли не только Сергея Сергеевича, но и его аспирантов и даже руководства ИЭБ и лаборатории большого зоологического практикума в I МГУ Н.К. Кольцова. Эта политическая травля в 1940 г. довела проф. Кольцова до инфаркта со смертельным исходом, его жену - до самоубийства. Некоторые ученики Сергея Сергеевича и Николая Константиновича подверглись репрессиям и погибли.

Дискредитирующие честных ученых статьи появлялись не только в институтской, но и в центральных газетах[36]. Еще раньше, в апреле, в сатирическом журнале «Чудак»[37] было опубликовано с иллюстрациями Кукрыниксов облыжное обвинение С.С Четверикова, его аспиранта Н.К. Беляева, проф. Н.К. Кольцова, а заодно и проф. Г.А. Кожевникова в антисоветских высказываниях, в преклонении перед капиталистическими странами, их культурой и традициями. А в июне 1929 г. С.С. Четверикова арестовали. Не зная, что ему вменяется в качестве преступления, он просидел в Бутырской тюрьме до августа. Не предъявляя обвинения, без суда его выслали из Москвы в Свердловск (Екатеринбург) на три года. Решение приняла особая тройка, присутствие обвиняемого не считалось необходимым.

Н.К. Кольцов, считая арест Четверикова необоснованным и вредным для науки, обратился за помощью к министру здравоохранения Н.А. Семашко. Тот пообещал помощь, но у него наступил отпуск, и он уехал из Москвы. Кольцов пишет письмо М. Горькому, умоляя о помощи своему талантливому коллеге. Что ответил ему Максим Горький, неизвестно, но особое совещание ОГПУ собралось на повторное заседание, после которого Четвериков и был выслан на три года. Может быть, начальное решение тройки было более жестоким, а на повторном заседании под влиянием М. Горького решение было смягчено? Ответа на этот вопрос у нас нет. Впрочем, по первому решению С.С Четверикову запрещалось проживание в 12 пунктах и Уральской области с прикреплением сроком на 3 года.

Судьба С.С. Четверикова оказалась сломанной. Три года ссылки затем перешли в шесть лет. Добавление трех лет сопровождалось ограничением мест проживания Сергея Сергеевича во всех приграничных республиках и всех столицах и крупных университетских центрах, даже в Свердловске он не имел права на дальнейшее проживание. Он выбрал Владимир.

Душевная рана, нанесенная арестом и отрывом от дорогого его сердцу дела - науки, преподавания, обучения молодежи в момент высокого творческого взлета, не заживала в нем до конца его жизни.

Ведь в 1926 г., опубликовав самую главную работу своей жизни, С.С. Четвериков рассматривал ее лишь как первый шаг на пути углубленного изучения законов наследственности в естественных условиях и ведущих факторов видообразования. Эта работа была доложена в 1927 г. на V Международном конгрессе генетиков и селекционеров, в том же году - на III Всероссийском съезде зоологов, анатомов, гистологов, а в 1929 г. - в Ленинграде на III Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству. Но доклад С.С. Четверикова на пленарном заседании «Мутационная изменчивость» не вошел в труды съезда, изданные в 1930 г.

Не стоит полагать, что в душе Сергея Сергеевича полностью растворился осадок от событий 1929-1935 гг. И до того обладавший болезненной впечатлительностью и самолюбием, он на всю жизнь остался недоверчивым и скрытным по отношению к молодым и инициативным коллегам. Ведь именно молодежная часть коллектива университета была зачинщиком его травли в 1926-1929 гг., и по доносу, который они, вероятно, считали проявлением коммунистической бдительности, Четвериков был вырван из ставшей родной среды, питавшей его творчество, как научное, так и педагогическое.

Именно поэтому у Четверикова зачастую не складывались отношения с аспирантами и молодыми коллегами по кафедре Горьковского университета. Чем выше была активность в науке и преподавании, чем откровеннее были стремления их к сближению с руководителем, тем настороженнее вел себя Сергей Сергеевич и тем большее разочарование испытывали его подчиненные. Он явно опасался их неискренности и подвохов. В результате ушла с кафедры глубоко уважающая и ценящая его как ученого и пригласившая С.С. Четверикова на свое место заведующего кафедрой доцент, чистейшей души человек, Зоя Софроноэна Никоро. Следом за ней уехал доцент Ю.П. Мирюта, ушел из аспирантуры А.П. Дроздов и т.д. Только среди студентов Сергей Сергеевич оставался открытым и отечески заботливым.

После событий 1948 г., когда мне довелось регулярно навещать одинокого профессора, в течение нескольких лет я ощущала определенную невидимую глазом границу между нами при всем его очень добром и внимательном отношении. Ведь я была членом КПСС и, видимо, это внушало Сергею Сергеевичу некоторые опасения. Он никогда не рассказывал о людях, посещавших его в первые годы изгнания из университета; некоторых я заставала у него, приходя без предупреждения (телефонной связи не было), но и о них он никогда не рассказывал. Не желая бередить его раны, я никогда не поднимала разговоров о генетике и лысенковщине, не пыталась откровенно высказывать свою точку зрения и не ждала того же и от него. Многое было понятно и я старалась не задавать вопросы, которые могли быть Сергеем Сергеевичем восприняты болезненно. Лишь с годами наши отношения стали более открытыми и непринужденными. Хотя, уважая друг друга, мы оба продолжали обходить некоторые темы и научились понимать друг друга без слов. Он очень боялся предательства.

Зерна, посеянные C.С. Четвериковым среди его учеников, дали плодотворные всходы. Идеи популяционной генетики, получившей законное право на существование, перестроили мировозрение биологов об эволюции и получили дальнейшее развитие в трудах Н.В. Тимофеева-Ресовского и его жены, в работах Д.Д. Ромашова. СМ. Гершензона, Н.П. Дубинина. Ф. Добржанского и других его последователей и учеников, которым историк науки В.В. Бабков посвятил монографию «Московская школа эволюционной генетики»[38].

В.В. Бабков показал значительность личности и творческой деятельности С.С. Четверикова и доказал его приоритет в решении важнейшей проблемы эволюционной биологии и огромный вклад в науку, который был сделан его учениками на протяжении последующих лет и под влиянием идей Учителя.

1929 год - год Великого перелома в стране - стал и годом развертывания правительственного похода против дореволюционной интеллигенции. Правда, фактически уничтожение интеллигенции началось сразу после 1917 г. Необходимость восстановления разрушенной войнами страны заставляла производить эту акцию выборочно: нужны были опытные кадры для восстановления промышленности и экономики, а также для срочной подготовки собственных, революционно мыслящих специалистов.

Спустя 10-12 лет Комакадемия, ФЗУ, партшколы уже подготовили ряд специалистов и руководителей для производств и предприятий. Для малообразованных вождей государства появилась возможность, как им казалось, обходиться без услуг «буржуазной» интеллигенции. Под этот «девятый вал», налетевший на лучших представителей общества, одним из первых попал Сергей Сергеевич Четвериков. В дальнейшем пострадали многие ученые, а из биологов главным образом генетики.

В Свердловск Сергей Сергеевич приехал глубоко раненый несправедливостью. Долгие месяцы он не мог справиться с нервным потрясением и вернуться к своим исследованиям. Анна Ивановна, жена, друг и помощница, прилагала невероятные усилия, чтобы вывести его из апатии, вернуть веру в себя и в друзей. Она при участии его сестры Марии Сергеевны высылала ему всю выходящую в мире литературу по генетике. Как библиотекарь ИЭБ она ее прочитывала и пересылала ему для ознакомления в Свердловск.

Анна Ивановна в течение многих месяцев в своих письмах описывала, как его ученики по-человечески скучают о Сергее Сергеевиче, беспокоятся о его судьбе и как им необходимы его публикации по дрозофильным опытам последних трех лет (после 1926 г.), что отсутствие его установочных и обобщающих публикаций задерживает публикации их частных исследований. Однако психологический шок был слишком глубок, справиться с ним Сергею Сергеевичу оказалось не по силам.

Сестра обеспечивала литературой, которую нельзя было найти в Союзе. Мария Сергеевна регулярно высылала денежную (валютную) поддержку братьям и племяннице, переводя деньги через Торгсин и Госбанк.

С 1930 г. Анна Ивановна разрывалась между мужем и его братом Николаем, арестованным в 1930 г. по делу кондратьевщины[39] (крестьянской партии) и отбывавшим незаслуженный тюремный срок в Темниковских ИТЛ. Таким образом, семья не только лишилась материальной помощи от Николая Сергеевича, но он и сам оказался нуждающимся в материальной и психологической поддержке.

За годы, проведенные в ссылке. Сергей Сергеевич ежемесячно получал денежные переводы, продуктовые посылки. Визиты Анны Ивановны и других родных и друзей тоже происходили ежемесячно.

В тот же период Анна Ивановна дважды посетила Николая Сергеевича в Темниковских ИГЛ, десятки раз съездила к Сергею Сергеевичу в Свердловск и Владимир, выслала им более 80 посылок. Ученики Николая Сергеевича выслали ему 16 посылок с книгами по математике и статистике.

Трудно представить, какую физическую и моральную нагрузку пережила в 1929-1935 гг. Анна Ивановна - маленькая пожилая женщина, больная тяжелой стенокардией. Именно болезнь сердца стала причиной ее смерти в 1947 г.

Первые полтора года свердловской ссылки Сергей Сергеевич не имел оплачиваемой работы. Для поддержки своего финансового положения он подрабатывал репетиторством школьников. В этом деле он проявил свой необыкновенный педагогический талант. По словам Зои Софроновны Никоро, с которой автор часто встречалась в Новосибирске и Кемерове, однажды к Сергею Сергеевичу в Свердловске обратились с просьбой помочь мальчику, которому совсем не дается математика, и педагоги в школе настаивают на переводе его в спецшколу для умственно отсталых детей. Отцу мальчика очень не хотелось смириться с тем, что его сын - «недоумок». Сергей Сергеевич согласился побеседовать с мальчиком, учащимся пятого класса. С удивлением он обнаружил, что мальчик хорошо развит для своих лет, но безумно запущен: он не знал самых простых арифметических действий. Через три месяца мальчик догнал одноклассников, а впоследствии успешно учился и хорошо закончил десятый класс, поступил в технический вуз и стал инженером.

Со временем встал вопрос о необходимости освобождения Анны Ивановны от службы, так как сердце ее все чаще напоминало о себе, а дочка - Анна Петровна Сушкина - закончила университет, работала и могла помогать матери деньгами. Сергей Сергеевич устроился на работу ученым консультантом при госкомхозе по планированию и организации в Свердловске зоопарка лишь в конце 1930 г.[40] После окончания трехгодичного срока ссылки на Урал новое совещание тройки продлило ее срок без обязательного определения места поселения, но с теми ограничениями, о которых мы уже говорили выше.

Сергей Сергеевич отбыл во Владимир. Там он имел возможность преподавать свои апробированные курсы энтомологии и биометрии в своеобразном сельскохозяйственном учебном заведении, на полеводческом отделении которого он вел еще и курс экологии насекомых.

Это учебное заведение - нечто среднее между рабфаком, техникумом и вузом - возникло в 1931 г. при Наркомземе СССР на базе отделения защиты растений Московского сельскохозяйственного института и ленинградских техникума и рабфака. Название этого учебного заведения было - Учкомбов (учебный комбинат по борьбе с вредителями сельского хозяйства и леса). Выпускались специалисты узкого профиля, но преподавание велось на очень высоком уровне, многие преподаватели приезжали из московских и ленинградских вузов. В книге мы приводим воспоминания двух слушательниц С.С. Четверикова во Владимире, З.Д. Федоровской в И.В. Ждановой, об этом периоде жизни проф. Четверикова. К сожалению, в 1934 г. существование Учкомбова завершилось. В сохранившейся его части - сельскохозяйственном техникуме - Сергей Сергеевич преподавал лишь математику.

Кроме преподавания- С.С. Четвериков, по воспоминаниям И.В. Ждановой, во Владимире работал над какой-то книгой, она предполагала, что над учебником. На самом деле это был не учебник, а оригинальное научное исследование «Опыт построения объективной системы организмов», иначе говоря, определение возможностей и границ применения математических методов в биологии, т.е. биометрическое исследование. Оно продолжалось Сергеем Сергеевичем и позднее,когда он работал в ГГУ[41].

Этот факт - важное свидетельство того, что С.С. Четвериков по окончании уральской ссылки начал освобождаться от психологического шока и его мозг снова включился в творческий анализ назревших к тому времени важнейших биологических проблем.

Чрезвычайно печальным итогом пребывания в свердловской ссылке является утрата следов его исследований фауны чешуекрылых окрестностей Свердловска. Несмотря на предписанные Сергею Сергеевичу ограничения в передвижениях, он отдыхал душой, выезжая за пределы города для сбора бабочек. Из писем Анны Ивановны известно, что он собрал приличную коллекцию тамошних бабочек и при их определении обнаружил около 60 нигде не описанных видов. Анна Ивановна писала мужу, что показывала присланные ей мужем списки друзьям и коллегам, что все были рады узнать об успехах по изучению любезных его сердцу бабочек. Однако нам не удалось выяснить судьбу этих списков. Тех, кто их видел, держал в руках, нет среди живых.

Также не удалось найти ни в Симферополе, ни в С.-Петербурге списка бабочек Крыма, собранных лично Четвериковым, и получаемых в посылках от крымских энтомологов. С.С. Четвериков упоминал, что, закончив эту работу, составил списки для крымских энтомологов (Симферополь) и для ЗИН (Ленинград). Николай Михайлович Артемов (любитель-лепидоптеролог, проф. Нижегородского университета) предпринял тщательные поиски, но до сих пор основные списки фауны чешуекрылых Крыма ни в одном из архивов не обнаружены. Насколько серьезно относился Сергей Сергеевич к исследованию фауны чешуекрылых Крыма, можно узнать по переписке проф. С.С. Четверикова с проф. И.И. Пузановым при их дискуссии о происхождении живого мира Крыма, Южной части России, Кавказа и Присредиземноморья. Сохранились лишь «Примечания к списку лепидоптерологической фауны Крыма», публикация которых здесь без основного списка просто нецелесообразна.

Вернемся к Владимирской ссылке. По воспоминаниям З.Д. Федоровской и И.В. Ждановой (см. раздел «Воспоминания») можно получить представление, каким учителем в эти годы был Сергей Сергеевич. Лекции и лабораторные занятия Четверикова были столь увлекательны и богаты содержанием, что студенты были твердо убеждены, что энтомология и систематика являются его основной специальностью, и не подозревали, что имеют дело с крупнейшим генетиком, имя которого скоро громко прозвучит в мировой биологической науке.

На лабораторных занятиях Сергей Сергеевич учил препарировать и зарисовывать насекомых, тщательно проверял все работы и писал в тетрадях свои замечания и пожелания. Таким способом он вырабатывал у будущих специалистов наблюдательность, внимание к деталям и обучал их научному рисунку, не говоря уже о формировании научного мышления.

В Горьковском университете в эти годы, годы владимирского жития Сергея Сергеевича, биофак заканчивал формирование своих ведущих кафедр. На кафедру генетики была приглашена доцентом и заведующей кафедрой Зоя Софроновна Никоро. Поработав пару лет, Зоя Софроновна поняла, что ее молодость, энергия, добросовестность и любовь к работе не заменят широты знаний и заслуженного уже авторитета крупного ученого. Кроме того, она занимала еще должность заместителя декана биофака, деканом же был профессор зоологии И.И. Пузанов.

В начале 1934 г. Зоя Софроновна высказала идею о том. что неплохо бы на должность заведующего кафедрой генетики пригласить опального талантливого ученого и блестящего преподавателя, отбывающего административную ссылку в 200 км от Горького. И.И. Пузанов немного знал Сергея Сергеевича по учебе в МГУ и последующим встречам на съездах зоологов. Он не просто признал предложение Зои Софроновны приемлемым, но и немедленно связался с ректором Л.А. Маньковским. Ректор предложение декана биофака поддержал и тут же выслал письмо в Наркомат просвещения с ходатайством о замене С.С. Четверикову проживания во Владимире на работу по его специальности в Горьком. И.И. Пузанов выслал С.С. Четверикову приглашение поработать в ГГУ. Зоя Софроновна съездила во Владимир для личных переговоров. Сергей Сергеевич выразил согласие на это предложение.

Однако прошел год, но Министерство не откликнулось на ходатайство Горьковского университета. В июле 1935 г. закончился срок вынужденного проживания во Владимире. Вернувшись в Москву, С.С. Четвериков написал в ГГУ письмо, подтверждающее ранее принятое им приглашение и выясняющее, не изменилась ли там ситуация. От приглашения Н.К. Кольцова вернуться в ИЗБ С.С. Четвериков отказался. Душевные раны еще кровоточили.

С 1 сентября 1935 г. Сергей Сергеевич приступил к работе заведующего кафедрой генетики и селекции биофака ГГУ. С первых же дней он занялся не только преподаванием, но и научными исследованиями (см. планы и отчеты научной работы кафедры). Одновременно, встретив доброжелательных и интеллигентных товарищей по МГУ и работе на биофаке в лице проф. И.И. Пузанова, А.Д. Некрасова, Н.П. Красинского и С.С. Станкова, он добивается организации Горьковского отделения Московского общества испытателей природы. На заседания общества приглашались и студенты. Сергей Сергеевич сам неоднократно выступал на этих заседаниях. Студенты от преподавателей узнавали о новейших проблемах естествознания, о путешествиях преподавателей в различные страны мира, о зоо- и фитогеографическнх особенностях разных зон, о лабораториях, в которых нашим учителям доводилось работать. Тогда же мы впервые услышали дискуссии и прочитали о лысенковских бредовых идеях.

В 1936 г. ректор ГГУ подает в ВКВШ предложение назначить С.С. Четверикова деканом биофака. Ответа мы не нашли. Деканом биофака С.С. Четверикова ректор назначил лишь в начале 1938 г. без разрешения свыше. Официально деканом числилась О. Шалыганова, помощником декана - ассистент Г. Кипарисов. Так продолжалось до 1940 г., когда из Наркомпроса наконец пришло официальное утверждение С.С. Четверикова в должности декана биофака, обязанности которого он исполнял до 1947 г. После второго инфаркта он уже не смог совмещать работу на селекционном пункте по китайскому дубовому шелкопряду, должность заведующего кафедрой и исполнять многотрудные обязанности в деканате, и все это при 22-26-часовой учебной нагрузке еженедельно.

В 1937 г. по представлению Н.К. Кольцова к Сергею Сергеевичу обратились из Наркомзема с предложением организовать в Горьком селекционный пункт по выведению моновольтинной (одноурожайной) расы китайского дубового шелкопряда. Гусеница этой бабочки при окукливании завивает кокон из длинной и прочной нити, использовавшейся для изготовления парашютного шелка. Советская страна, укрепляя свой оборонный потенциал, вынуждена была экспортировать этот шелк из Китая и Японии, затрачивая на это большие средства.

Надо было разводить своего шелкопряда. Но в Японии и Китае этот вид даст за длинное и теплое лето два поколения и зимует в стадии куколки. В нашем же климате второе поколение развивается в холодные осенние месяцы и не успевает окуклиться. Осеннее поколение, таким образом, погибает.

Вот и решили в Госкомитете по шелководству всюду, где растет дуб, попытаться вырастить новую породу китайского дубового шелкопряда, пригодного для наших климатических условий.

В настоящем томе представлена работа С.С. Четверикова «Итоги трех лет селекции китайского дубового шелкопряда», рукопись которой проф. Н.М. Артемов нашел в личном архиве акад. Б.Л. Астаурова, хранящемся после его смерти у дочери академика. В работе приведены и проанализированы итоги трех лет исследований, доложенные С.С. Четвериковым шелководам Наркомзема и затем дополненные результатами четвертого года работы. Полученные результаты были столь эффектны, что Сергей Сергеевич в 1944 г. был награжден Орденом Знак Почета. Однако лысенковские погромы генетических исследований были столь угрожающими, что ни этот отчет, ни последующие отчеты за 1944 и 1945 г. в труды по шелководству Наркомзема и ВАСХНИЛ включены не были. Наши попытки разыскать их в отделе рукописей архива ВАСХНИЛ не увенчались успехом. Можно предположить, что они были просто уничтожены.

О том, как проявил себя С.С. Четвериков в качестве организатора учебной работы и преподавателя, читатели узнают из главы «Воспоминания современников». Ссылка, идеологические преследования после дискуссий 1930-х годов не повлияли на отношение профессора к селекционной работе с шелкопрядом. Особенно тяжело приходилось ему на встречах с коллегами-шелководами в ВАСХНИЛ, где административные и идеологические «вожжи» полностью были сосредоточены в руках лысенковцев. Тяготы военного времени осложнялись трудностями, связанными с научными исследованиями на Опорном пункте (гибель гусениц от желтухи, нарушения графика отопления помещения и др.). Тем более, что и среди сотрудников (И.Н. Грязное), и среди специалистов-студентов (А. Долинин, С. Сергеев, А. Ефимов и ряд других) были преданные поклонники основных положений абсурдного «учения» о наследственности Трофима Лысенко. Молодежь завораживали «коммунистическая» фразеология, размахивание идеологическим знаменем марксизма-ленинизма. Уж очень хотелось поскорее построить земной рай для советского народа.

Сергей Сергеевич тосковал, сделался замкнутым, перестал делиться своими тревогами и обидами с близкими... Одним из итогов глубоких раздумай по поводу предъявляемых ему обвинений в середине 1940-х гг. явилась рукопись «Мысли об инбридинге» как одном из методов, который профессор использовал в своей селекционной работе с шелкопрядом. Этот метод являлся основной мишенью для жестокой критики не только со стороны лысенковцев-биологов, но и со стороны лиц, вообще не имеющих представления о биологической науке и ее законах. Надо было не только «отбиваться» от непрерывной травли, но и самому окончательно убедиться в правомерности использования методики близкородственного скрещивания и определить возможные пределы этого использования.

Среди неопубликованных работ мы приводим эту работу Сергея Сергеевича, хотя, возможно, автором к публикации она не готовилась, была написана для самоконтроля.

Работа по шелкопряду двигалась к завершению, и была высоко оценена правительством. Новая порода шелкопряда была официально зарегистрирована и названа Горьковской моновольтннной I. Профессор начал второй незапланированный этап исследований - приучение гусениц дубового шелкопряда к питанию березовыми листьями. Уже были получены первые обнадеживающие результаты.

Но критика не прекращалась. Товарищи по работе, с которыми так хорошо жилось на биофаке, начали разъезжаться (С.С. Станков, И.И. Пузанов, А.Д. Некрасов, Н.П. Красинский, В.В. Попов...). Появилось чувство тоскливого одиночества. Оно обострялось тем, что новые дружеские контакты после ареста и ссылки у С.С. Четверикова не складывались, мешало чувство настороженного недоверия, особенно к молодым «активистам». Они его пугали возможностью предательства. 1929 г. не забывался. Это недоверие почувствовала и Зоя Софроновна Никоро, бесконечно уважавшая Сергея Сергеевича. Она решила не доводить дело до объяснений и ссоры и в 1942 г. уехала из Горького.

Здоровье Сергея Сергеевича серьезно пошатнулось. В 1946 г. профессор перенес инфаркт миокарда. В 1947 г. - второй инфаркт и смерть жены. В 1948 г. в августе - злосчастная сессия ВАСХНИЛ. Изгнание из университета с 1 -го сентября (по приказу министра просвещения от 23 августа). 6-18 сентября состоялись заседания Ученого совета биофака, на котором от Сергея Сергеевича и его исследований отрекается его коллега по кафедре доцент А.Ф. Шереметьев, в октябре — третий инфаркт, течение которого затянулось до весенних месяцев, а последствия - до конца жизни.

С.С. Четвериков не позаботился, пока работал в университете, похлопотать о пенсии, хотя уже достиг пенсионного возраста. Перипетии с получением пенсии изложены в воспоминаниях известного адвоката А.Н. Смысловой. Хлопоты по поводу пенсии продолжались почти полтора года, прежде чем Сергею Сергеевичу пришла полагающаяся ему профессорская пенсия. Он был готов к такому повороту событий (жизнь научила всегда быть готовым к переменам): в течение всех 13 лет работы в ГГУ Сергей Сергеевич значительную часть заработанных денег откладывал «на черный день». Растянувшийся на полтора года этот «день» был благополучно пережит, хотя и не без отказа от удовлетворения многих желаний и потребностей. Но домработница регулярно получала свои 300 руб. в месяц (правда, не без поддержки Алексея Дмитриевича Некрасова, которого она тоже обслуживала), ежемесячно посылались 300 руб. больной кузине М.Н. Алексеевой, живущей в Крыму, помогал он и брату Николаю, который после магаданской каторги и миассовской ссылки, вернувшись, не мог ни поселиться в своей квартире в Москве (запрет!), ни найти удовлетворительную работу и обеспечить таким образом себя жильем и средствами к существованию. Перебивался он случайными заработками. Все документы, подтверждающие трудовой стаж, после арестов и ссылки были утеряны, как это было ранее и у Сергея Сергеевича.

Николай Сергеевич пытался устроиться в Москве, но ему не разрешили. Он поселился в г. Александрове Владимирской области. Было удобно по делам бывать в Москве, но и из Александрова его выселили. Устроился Николай Сергеевич с жильем во Владимире, на середине между Москвой и Горьким, где он навещал брата.

В Москве Николай Сергеевич получил работу. Поступить в штат института ему не удавалось: нет московской прописки. Работу организовал старый товарищ, доктор биологичеких наук Соломон Наумович Ардашников. Врач, занимающийся рентгенотерапией, а в прошлом - генетикой человека, нуждался в помощи математика. Он знал Н.С. Четверикова как талантливого, высококвалифицированного статистика еще до ареста и высылки его в Магадан (кстати, тоже, как и Сергея Сергеевича, без суда). Причиной этой ссылки на каторгу, видимо, послужил предыдущий арест и заключение в 1930-1935 гг., хотя из ИТЛ Н.С. Четвериков был выпущен досрочно с отличной характеристикой.

С.Н. Ардашников предложил Николаю Сергеевичу участие в его исследованиях, совместное авторство в будущих публикациях и гарантировал оплат)' труда размером 500 руб. в месяц из собственного заработка. Таким образом, материальная помощь брата-профессора и гарантированный заработок, предоставленный Соломоном Наумовичем, обеспечили Николаю Сергеевичу скромное существование и оплату жилья. Впоследствии С.Н. Ардашников рекомендовал Николая Сергеевича в реферативный биологический журнал. Вместе они сделали перевод двух солидных английских монографий по генетике. Это была настоящая дружба двух талантливых ученых.

Что касается Сергея Сергеевича, то он, освобожденный от обязательных требований официальной службы, погрузился в приведение в порядок своей огромной лепидоптерологической коллекции: ремонт поврежденных экземпляров, определение и помещение в ящики необработанных сборов, борьба с вредителями и т.п. К этому прибавилась работа с бабочками Крыма, которых ему регулярно присылали для научной обработки. Сидел он с лупой и микроскопом по много часов ежедневно и чувствовал себя удовлетворенным.

Однако к 1953 г. из-за резкого ухудшения зрения занятия с бабочками сгали невозможными. А затем стало невозможным и чтение. Николаю Сергеевичу пришлось уехать из Владимира и перебраться к брату в Горький. Не оставляя своих занятий математическими проблемами, рефератов и переводов, Николай Сергеевич стал секретарем, доверенным лицом, санитаром, а часто и домработником слепого и глохнущего, страдающего рядом старческих недугов старшего брата.

В это время у Сергея Сергеевича сложились дружеские отношения с рядом лепидоптерологов Москвы, Ленинграда, Украины и Зауралья. Активная переписка осуществлялась через Николая Сергеевича. Особенно богатая по числу писем и по содержанию оказалась переписка с профессором, доктором химических наук Андреем Андреевичем Бунделем, который впервые обратился за консультацией к Сергею Сергеевичу в 1950 г. С женой Екатериной Васильевной Киселевой (тоже химик, преподаватель вуза) они несколько раз навещали Сергея Сергеевича в Горьком, снабжали его фруктами, шоколадом, колбасой, кофе и другими вкусностями.

Переписка двух одухотворенных, интеллигентных и высоко эрудированных ученых настолько интересна, что мы поместили ее отдельно от остальных писем, расположенных по календарным датам.

Кроме связей по переписке в 1940-1950-е г., Сергей Сергеевич пользовался вниманием некоторых коллег - жителей Горького (проф. А.Г. Майер, проф. Н.М. Артемов и его жена - сотрудница кафедры физиологии человека и животных Шухгалтер Тамара Александровна с детьми Шурой и Ниной, доцент ГГУ П.А. Суворов), учеников (М.М. Рудакова, Е.Ф. Бондаренко, Л.Ф. Кулакова, Т.С. Станкова с дочкой), соседей (проф. Г.С. Горелик с женой, соседи по подъезду) и студентов университета, пединститута, мединститута и даже московских вузов (В.Н. Сойфер и другие друзья).

Конечно, для слепого и почти глухого профессора Сергея Сергеевича, ослабленного кучей болезней, эти визиты оживляли жизнь, однако не могли полностью снять с его души все те незаслуженные огорчения и боль, которые причинило ему общество, и досаду на изнуряющие болезни и физическую слабость, которые лишили его активной творческой деятельности. Жалобы от Сергея Сергеевича слышал только его брат Николай. Гости же пользовались его консультациями, интересом и вниманием к их работе, учебе, семье, удачам и неудачам, событиям в политической жизни страны, международным происшествиям. Они отвлекали больного от душевных и физических страданий, вызывали чувство удовлетворения и признательности. Но в глубине его души оставалось непреходящее чувство огорчения от своей «отделенности» от жизни, текущей вне квартиры.

По приведенным в книге письмам Сергея Сергеевича можно проследить. как всеми силами он боролся с физической слабостью, с каким потрясающим блеском он сохранял способность консультировать своих корреспондентов, щедро используя накопленный в течение жизни и хранящийся в его памяти научный материал (имена ученых, мельчайшие детали анатомии и морфологии насекомых и т.п.). высказывая свои личные взгляды на спорные вопросы энтомологии и общебиологические проблемы.

И это в то время, когда он физически не мог пользоваться справочной литературой, которую он подарил своим друзьям и последователям. Читать ее из-за слепоты он был не в состоянии. Его память удивляет и восторгает, ведь у пожилых людей, кому за 60, память часто резко ослабевает. Имена, фамилии, названия, стихи на трех европейских языках, не считая классических древних, - у Сергея Сергеевича все могло быть извлечено из хранилища мозга.

К 1958 г. здоровье Сергея Сергеевича ухудшилось. В 1959 г. он уже практически не только не выходил из квартиры, но и по квартире передвигался с трудом, преодолевая слабость. Росло чувство близости конца. И здесь пришла неожиданная радость; в марте из Германии пришло письмо из Академии естествоиспытателей Леопольдина, приглашающее проф. С.С. Четверикова принять участие в торжественном международном форуме в честь 100-летия со дня публикации книги Ч. Дарвина «Происхождение видов». Одновременно Сергей Сергеевич извещался, что ему предполагают присудить памятную плакетту (прямоугольную медаль) Дарвина как ученому, имеющему особые заслуги в развитии эволюционного учения и генетики. Однако Сергей Сергеевич поехать в Берлин был уже физически не в состоянии. Официальное письмо о состоявшемся награждении пришло в июне, когда Сергея Сергеевича поразил инсульт и он периодически терял сознание и впадал в бредовое состояние. В один из светлых моментов Николай Сергеевич прочел ему это письмо. Долгожданное признание заслуг талантливого ученого пришло слишком поздно, и лауреат лишь грустно покивал головой. И все-таки признание состоялось!

Дарвиновская плакетта - последнее радостное событие в жизни основоположника современной эволюционной генетики. Через несколько дней Сергея Сергеевича не стало (2 июля 1959 г.).

Похоронен он в Нижнем Новгороде (Горьком) на Бугровском кладбище. Биофак Нижегородского университета следит и ухаживает за могилой. В 1990 г. (110-летие со дня рождения С.С. Четверикова) был обновлен мемориал: заменена ограда, на надмогильной плите закреплена мраморная доска с именем брата Н.С. Четверикова, прах которого помещен в ту же могилу.

В память ученого, к которому судьба была не очень благосклонна и уготовила ему пережить так много гонений, несправедливостей, отрыва от любимой работы, арестов и т.д., была названа улица в Советском районе в верхней части города (б. 3-й Заярский проезд).

Научный потенциал не был использован н наполовину. Перипетии жизни и их воздействие на творческий потенциал ученого - живая школа для молодых ученых.

В книге о Марии Кюри ее младшая дочь Ева приводит слова матери М. Кюри-Склодовской, сказанные болезненно скромной женщиной американскому репортеру при его попытке проникнуть в ее «творческую кухню», в события личной жизни, понять психологию женщины-ученого: «В науке мы должны интересоваться фактами, а не личностями». Мы позволили себе не согласиться с этим утверждением первой женщины - лауреата Нобелевской премии. Жизнь талантливого ученого наполнена терниями, безумными сложностями, а научное творчество - крайним напряжением умственных, физических и психологических сил, направленных на преодоление всех препон и неудобств, включая зачастую открытую травлю и материальную необеспеченность. Знание истории жизни таких ученых позволяет судить и об этапах развития науки, которой она отдана. Именно это убеждение позволило нам создать эту книгу.

Член-корреспондент РАН Ю.И. Полянский так отозвался о С.С. Четверикове: «Конец 20- начало 30-х годов был периодом необычайного взлета биологической научной мысли в России... С.С. Четвериков, выдающийся мыслитель и биолог того времени, заложил основы популяционной генетики и синтетической теории эволюции... Работы Н.И. Вавилова и С.С. Четверикова были, безусловно, достойны Нобелевской премии, они вполне соответствовали уровню этих высоких премий»[42].

---

 

[1] Бабков В.В. Московская школа эволюционной генетики. М.: Наука, 1985. 216 с; Артемов ИМ., Калинина Т.Е. Сергей Сергеевич Четвериков. М.: Наука, 1994. 160 с.

[2] Четвериков С.С. Волны жизни: Из лепидоптерологических наблюдений за лето 1903 г. //Дневник Зоол. отд. Импер. Об-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. 1905. Т. 3 №6. С. 106-111.

[3] Четвериков С.С. То же // Проблемы общей биологии и генетики. Новосибирск.: Наука, 1983. С. 77

[4] Кружок COOP - «совместные орания».

[5] Четвериков С.С. О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики // Классики советской генетики. Л.: Наука. 1968. С. 134.

[6] То же // Журн. эксперим. биол. Сер. А. 1926. Т. 2. № 1. С. 3-54.

[7] Четвериков С С. О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики // Классики советской генетики. Л.: Наука, 1968. С. 154.

[8] Там же. С. 147.

[9] Там же. С 148.

[10] Там же. С. 151.

[11] Там же. С. 164.

[12] Там же. С. 166.

[13] Там же. С. 16S.

[14] Глотов И.В. Очерк развития отечественной популяционной генетики // Исследования по генетике. Л.: 1981. № 9. С. 85-105.

[15] Цит. по: Глотов Н.В. Очерк развития отечественной популяционной генетики // Исследования по генетике Л., 1981. № 9. С. 87.

[16] Ныне - Ногинск.

[17] Русский биографический словарь. СПб. 1905. № 23. С. 361.

[18] Имеется в виду императрица Мария, жена Александра II.

[19] Эмеритура - эмеритальные кассы - капитал, созданный из обязательных отчислений сотрудников какого-либо учреждения или ведомства и расходуемый на оказание помощи его служащим (например, на дополнительные пенсии и т.п.). БЭС. Москва. 1998.

[20] Амфитеатров А.В. Честь служить Москве // Памятники отечества: Альм. М.. 1994. № 1-2. С. 63-69.

[21] Сестра С.С. Четверикова М.С Майкова.

[22] О доходности Городищенской фабрики в 1899 г. сказано следующее: (...) Другое значительное селение на р. Клязьме выше устья Вори (22 версты от Богородска: здесь нах[одится] крупная сукновальная фабрика фирмы Четвериковых, производящая на 830 тыс. руб. при 800 рабочих». См. Полное географическое описание нашего отечества: настольная и дорожная книга для русских людей / Под ред. В.П. Семенова, Т. 1. С-Пб, 1899. С. 291.

[23] Брошюра сохранилась (1 экз.) у бывшего библиотекаря санатория МИД Фадеевой А.С. От нее нам известна и ее судьба.

[24] Четвериков С И. Сибирь и моя в ней деятельность. Веве, Швейцария. 1925.

[25] Четвериков СИ. Сибирь н моя в ней деятельность. Веве, Швейцария, 1925.

[26] В статье С.С. Крымского «Алтайская новая порода тонкорунных овец» (Новосибирск. 1950) упоминается о подписанном Лениным 3 октября 1919 г. декрете «Об охране и развитии тонкорунного (мериносового) овцеводства и возвращении овец, разобранных крестьянами из плем-хозяйств». Мы этого указа в сборнике документов «Декреты Советской власти» не нашли. Однако 13 июля 1918 г. был издан «Декрет о племенном животноводстве», в статье 5 которого сказано: «Необходимые для удовлетворения потребностей местного хозяйства племенные животные передаются в распоряжение местных органов Советской власти, необходимые же для удовлетворения потребностей государственного хозяйства поступают в распоряжение Народного комиссариата земледелия». Декреты Советской власти, М.; 1964. Т. Ш. С. 20.
Позднее (1 октября 1918 г.) был издан декрет о национализации племенных животных, находящихся в частном владении или в различных видах сельскохозяйственных предприятий, к коим относились и «имения с развитыми специальными отраслями животноводства, как-то: коннозаводством, племенным скотоводством и овцеводством». Декреты Советской власти. Т. III. С. 385.

[27] СИ. Четвериков. 8 лет моей жизни. 1914-1922. Рукопись 1923-1924 гг. Музей ННГУ.

[28] Недавние люди: Альм. С.-Пб. 1901. № 1-2; Амфитеатров А. Честь служить Москве // Памятники отечества: Альм. М.. 1994. № 1-2. С. 67.

[29] Четвериков С.И. Воспоминания. Шардон, 1923-1925 гг.

[30] А. Экзюпери. Маленький принц. Москва.: Росмэн. 1999. С. 70.

[31] С.С. Четвериков был в это время студентом IV курса.

[32] Четвериков С.С. Волны жизни: Из лепидоптерологичесхих наблюдения за лето 1903 г. // Дневник Зоол. отделения Импер. О-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. 1905. Т. 3. № 6. С 106-111.

[33] Природа. 1974. № 2; там же. 1980. № 5. С. 50-55; там же. 1980. № 11. С. 80-94; там же. 1980. № 12. С. 76-85.

[34] Bull. Soc. Imp. Natur. Moskou, 1910. Т. 24. №4. S. 377-509.

[35] Четвериков С.С. Проблемы общей биологии и генетики // Отв. ред. З.С. Никоро. Новосибирск. Наука. 1983. С. 84-169.

[36] Комсомольская правда. 31 июня 1929.

[37] Чудак. 1929. № 14. С. 6-7.

[38] Бабков В В. Московская школа эволюционной генетики. М.: Наука. 1985. С. 216.

[39] В 1930 г. Кондратьев Н.Д. - директор - и ведущие научные сотрудники Института конъюнктуры Наркомфина были арестованы как организаторы и члены «Трудовой крестьянской партии».

[40] К сожалению, каких-либо сведений о С.С. Четверикове из Свердловска, несмотря на официальный запрос, нам получить не удалось.

[41] К сожалению, эта книга так и не была закончена, а поэтому не издана.

[42] ж. Природа. 1988. № 9. С. 67.

Поделитесь с друзьями