Зачинатель космизма философ Фёдоров в Богородске. Часть вторая
Валерий Иванов
Удивление… Это чувство особенно живёт во мне с того прекрасного момента, когда впервые что-то узнал о Николае Фёдоровиче Фёдорове. В первой части текста я рассказал о деятельности Фёдорова в Богородске, ссылаясь на публикации о нём в Энциклопедии Фёдорова. Поместил в текст и некоторые мои размышления о жизни этого уникального человека. К сожалению, много «белых пятен» в биографии Фёдорова остаётся и даже писем его известно мало: он был очень «закрытым» человеком.
В моём тексте возможны какие-то неточности, догадки и предположения. Прошу читателя не судить меня строго. Богородск имел в жизни и творчестве Фёдорова ключевое значение. Здесь он окончательно сформировался как философ. Здесь ему посчастливилось встретить Николая Павловича Петерсона, с которым он подружился, передать ему свои идеи, мысли, которые впоследствии превратились в учение, которое он завещал человечеству Земли на все времена. Петерсон сохранил воспоминания о своих встречах с Фёдоровым. Каждое поколение людей, согласно этому учению, должно активно вносить свой вклад, приближая светлое будущее. Главное в учении: «воскрешение отцов», «всеобщее братство», орудия разрушения и уничтожения людей превратить в орудия созидания на пользу всем людям, жизни без голода и болезней. Одна из главных идей и задач человечества: освоение космоса, расселение людей на других планетах. И, наконец, Фёдоров в Богородске окончательно сформировался как педагог. Здесь его полюбили как человека и преподаватели уездных училищ, и ученики. Детям он привил любовь к родному краю. Он предлагал в каждой школе на уроках истории и географии изучать родную местность на природе, учеников делать сотрудниками учителей.
Выдающийся литературовед и философ Светлана Григорьевна Семёнова (1941 – 2014), много сделавшая для увековечения уникального мыслителя, пишет в книге «Николай Фёдоров: Творчество жизни», изданной в Москве в издательстве «Советский писатель» в 1990 году:
«Через Петерсона стал известен образ жизни Фёдорова в эпоху его преподавания: «суровое самоограничение, исключительная добросовестность в работе (после уроков он каждый раз дополнительно занимался с отстающими), мужественное отстаивание интересов учеников, помощь самым бедным из них. От него же пошли кочевать и первые житийно окрашенные истории, входящие в фёдоровскую легенду.
Так, писавшие о Фёдорове любят приводить следующий, особенно живописно-наглядный эпизод. Однажды тяжело заболевает отец одного из учеников Николая Фёдоровича. Средств на лечение нет, и учитель отдаёт для этой цели всё, что у него было. Когда больной всё же умирает, оказывается, что и похоронить его не на что. Тогда Фёдоров продаёт свой единственный вицмундир, выручка идёт семье покойного.
В своей работе «Философия общего дела» в противоположность учению Л. Н. Толстого о «непротивлении» и другим идеям нашего времени», изданной в Верном в 1912 году, Николай Павлович Петерсон пишет:
«Николай Фёдорович недолго пробыл при мне в Богородске, - всего месяца три: но эти три месяца обогатили меня больше, чем вся предшествующая жизнь, и дали прочную основу для всей последующей жизни. Эти три месяца совместной жизни с Николаем Фёдоровичем сделали то, что я не терял уже с ним связи никогда, и мы ежегодно, почти до его смерти проводили вместе наше вакационное время; когда были вместе, то не беседовали только, но и писали, т.е. я писал под диктовку Николая Фёдоровича. Мне хотелось сделать известным покорившее меня учение Николая Фёдоровича, я думал напечатать изложение этого учения, но Николай Фёдорович всегда противился этому, находя это несвоевременным и самое учение недостаточно развитым, не вполне и ясно выраженным».
Далее расскажу подробнее о работе – служении Фёдорова в уездных училищах, чтобы у читателя сложилось целостное впечатление об одном из важнейших этапов жизни нашего мыслителя.
30 марта 1854 г. дирекция училищ Тамбовской губернии Харьковского учебного округа довела до сведения штатного смотрителя Липецкого уездного училища, что «Высочайшим приказом по Гражданскому ведомству 23 минувшего февраля окончивший курс в Тамбовской гимназии Фёдоров определён в службу учителем истории и географии Липецкого уездного училища». Несколько слов о его истории: открыто 1 августа 1830 г., было 3-х классным, на 1 января 1855 г. в училище обучалось 22 учащихся, в том числе: детей дворян 1, обер-офицеров 5, купцов 5, мещан 8, разночинцев 2, помещичьих крестьян 1.
20 июня 1856 г. штатный смотритель училища доносил директору училищ Тамбовской губернии: «Учитель географии и истории г-н Фёдоров с некоторого времени начал обнаруживать дерзкий характер, своевольство и неповиновение… Он в своих грубых понятиях, всех ставил ниже себя, пренебрегал опрятностью до того, что иногда являлся ко мне в одних калошах без сапог и во всю минувшую зиму, невзирая на мои убеждения, носил бороду.
В недавнее же время простёр свою дерзость до того, что начал вступаться в распоряжения других учителей. За таковой поступок я вынужден был сделать ему строгий выговор, но он, наговоривши мне грубости, прекратил тотчас свои занятия в классе и совершенно оставил должность.
… Г-н Фёдоров, как по дерзости и грубости своего характера, так и по образу мыслей, пропитанных вредными лжеучениями Запада: равенством, свободой, непризнанием власти и совершенным невниманием к служебным обязанностям, не может быть терпим в настоящей должности, ибо он, мечтая о равенстве, внушает ученикам неповиновение наставникам».
Далее смотритель подчёркивал, что «ученики по предметам географии и истории остаются в самом невежественном состоянии». Через неделю дирекция предложила штатному смотрителю училища «объявить Фёдорову, с строгим ему внушением, чтобы в ожидании распоряжений о нём Высшего Начальства он отнюдь не дозволял себе никаких с званием наставника несовместных и по службе вредных действий… истребовать о поступках его надлежащее объяснение».
19 августа 1856 г. объяснение было представлено. В нём Николай Фёдоров обвинил учителей Родиона Еркова и Степанова в грубом обращении с учащимися, указал смотрителю на невыполнение своего предложения о предоставлении педагогическому совету права налагать взыскания на учащихся, сетовал на низкую посещаемость уроков, ставил под сомнение оценку знаний учащихся по истории и географии.
В конце августа штатный смотритель отослал объяснения Фёдорова, Еркова и Степанова директору училищ Тамбовской губернии. В своём рапорте он сообщал, что «Фёдоров, видя некоторое посещение некоторыми учениками его классов, никогда даже не спрашивал о причинах небытия, никогда не делал даже замечания ученику не приготовившего заданного урока.
Что же касается до сомнений его в справедливости испытаний учеников по его предметам, то это сомнение его несправедливо, во-первых, потому что я производил испытание не один, а с другими учителями, во-вторых, что я не имею к нему никакой личной вражды».
11 октября 1856 г. дирекция предложила смотрителю «объявить учителю вверенного Вам училища г-ну Фёдорову, чтобы он немедленно подал прошение об увольнении со службы».
27 января 1857 г. «Высочайшим приказом по Гражданскому ведомству учитель Липецкого уездного училища Фёдоров уволен со службы по прошению».
Давно нет в Липецке здания уездного училища, где преподавал Фёдоров, но добрая память о нём сохраняется и в наше время. В Липецке на улице Первомайской, близ стадиона «Металлург», в месте, где находилось это училище, на здании магазина «ЦентрКнига» установлена мемориальная доска этому гениальному мыслителю, родоначальнику космизма. Доска создана Владимиром Фоменко 25 сентября 2012 года. Она изготовлена из камня и выполнена в виде развёрнутого книжного листа, на котором выбиты текст и портрет Фёдорова.
Вернёмся в Богородск, где преподавал Фёдоров после Липецка. Семёнова пишет в своей книге:
«В Богородске Фёдоров проработал шесть лет, здесь научились ценить необычного учителя, любили его, всячески ограждали от высшего начальства, наезжающих инспекторов, недоумённо, а то и грозно реагировавших на его систему преподавания, да и на самый его облик. Труднее оказалось ему на новых местах. Недаром за последние два года Николай Фёдорович меняет несколько мест службы…».
Сейчас я очень кратко познакомлю вас с дальнейшей жизнью и деятельностью Николая Фёдоровича, а потом возвращусь в наш Богородск, впоследствии Ногинск. Итак, педагогическое служение Фёдорова, после Богородска продолжалось. В этот раз его направили в Углич Ярославской губернии. Город Углич, расположенный на Волге, по количеству населения и по количеству зданий был в то время значительно больше Богородска, да и Угличское уездное училище размещалось в большом кирпичном здании.
Давно установленным фактом биографии Николая Федоровича Федорова является то, что в 1854–1868 гг. он преподавал историю и географию в уездных училищах нескольких провинциальных городов центральной России. Хорошо известно также и то, что из 14-ти лет учительствования около полугода (с 23 июня (5 июля) 1864 г.) он служил в Угличе и что поводом для его перевода в Углич стал конфликт с директором 1-ой Московской гимназии Малиновским, который инспектировал Богородское женское училище, где Федоров служил непосредственно до того (Петерсон 2004, с. 138-139).
О причинах увольнения Николай Федорович не сообщает. Судить о помянутых «домашних обстоятельствах» (если только это выражение не канцелярская проформа) мы предоставляем специальным биографам нашего героя.
Семёнова пишет в своей книге:
«…через полгода он уже увольняется из Угличского училища (каникулярное время проводит ещё в Богородске с Петерсоном), а затем после десятимесячного перерыва в работе поступает на свою обычную должность в Одоев.
Одоевское уездное училище.
26 ноября 1865 г. Фёдоров был перемещен из Одоеского уездного училища «к таковой же должности в Богородицкое уездное училище» (Циркуляр по Московскому учебному округу. Декабрь 1865. № 12. С. 3). Каковы причины ухода Фёдорова из Одоевского уездного училища? В 1859 г. педагогический совет училища разработал правила организации учебного процесса. В них есть положения, неприемлемые для Фёдорова. Так, «за неуспехи и шалости» детей можно было «ставить в угол»; при более «важных проступках» — оставлять «провинившихся» после занятий «без обеда»; допускалось и «наказание телесное» (Циркуляр по Московскому учебному округу. Июнь 1868. № 6. С. 18–19). Согласно официальному положению «о мундирах преподавателей с рисунками шитья на воротниках» в Одоевском уездном училище строго следовали этому циркуляру вышестоящего начальства. Например, педсовет училища постановил: «Опрятность в платье и всей наружности ребенка тесно связана с его нравственностью <…> Разумеется, что преподаватели <…> должны быть для них в этом отношении примером» (Там же. С. 11, 19). Можно предположить, что Фёдоров ушел из Одоевского уездного училища в знак отторжения данных постановлений педагогического совета».
Богородицкое уездное училище.
Учитель истории и географии Фёдоров перевелся в Богородицкое уездное из Одоевского уездного училища 26 ноября 1865 г. (Циркуляр по Московскому учебному округу. Декабрь 1865. № 12. С. 3). Впоследствии сам Фёдоров свидетельствовал: «…по болезни в январе (1865 г.) был уволен в отставку, и по выздоровлении в сентябре того же года определен в город Одоев Тульской губернии, а оттуда переведен в город Богородицк, где и до сих пор состоял на службе» (Богданов В.В. Следственное дело учителя Богородицкого уездного училища Николая Федорова // «Служитель духа вечной памяти» II. С. 411). Сведений о его работе в Богородицком уездном училище практически нет. Сохранилось лишь свидетельство штатного смотрителя С. Красноперова в связи с арестом Фёдорова по делу Д.В. Каракозова: «<…>вчерашний день, 27 мая (1866 г. — В.Б.), в 2 ½ часа по полуночи явился в мою квартиру здешний уездный начальник и, узнав от меня о месте квартиры учителя истории и географии Федорова, вышел от меня. Потом соединившись с жандармским полковником и солдатом <…> они все отправились в квартиру учителя Федорова, который через полчаса времени и был увезен из города. Учитель Федоров здесь недавно и почти ни с кем не был знаком; если бы не это обстоятельство, то и я не знал бы о таковом отъезде Федорова <…>» (ЦГАМ.ОХД до 1917 года. Ф. 459. Оп. 20. Ед. хр. 7. Л. 22–22об.).
За время работы в Богородицком уездном училище Фёдоров принял участие в «беседах», состоявшихся 20 января, 10 и 27 февраля 1866 г. На них обсуждались следующие вопросы: «метод преподавания закона Божия в уездном и приходском училищах. О мерах к укреплению в учащихся религиозно-нравственного чувства. О надзоре за учениками во время перемен. О записке отличных учеников на красную доску» (Циркуляр по МУО. Февраль 1866. № 2. С. 13). За 5 месяцев учительства в Богородицке (декабрь 1865 — май 1866 гг.) Фёлоров, на взгляд официальных лиц, не проявил успехов в преподавании истории и географии. Так, директор училищ Тульской губернии констатировал 29 апреля 1866 г.: «В Богородицком уездном училище слабее других предметов идет преподавание истории и географии» (Циркуляр по МУО. Май 1866. № 5. С. 21). Фамилия Фёдорова при этом не названа. Можно предположить, что в Богородицком уездном училище, как и в Липецком уездном училище, особый метод преподавания Ф. не вызвал поддержки. Судя по сохранившемуся письму Н.П. Петерсона, служившего в это время в Бронницком уездном училище, к Фёдорову от 22 февраля 1866 г. и показаниям Петерсона и Фёдорова следственной комиссии по делу Д.В. Каракозова, в переписке они обсуждали педагогические вопросы, в том числе проект открытия музея при Бронницком уездном училище, который Петерсон намеревался устроить по мыслям Фёдорова; Фёдоров просил Петерсона о присылке книг исторического и естественнонаучного содержания, которые, как можно предположить, он использовал и в преподавании: «История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых» М.М. Стасюлевича (Т. 3. СПб., 1865), книгу М. Фарадея «Силы природы и их взаимные отношения» (СПб., 1865), «Химические сведения о различных предметах из вседневной жизни» Д. Джонстона, «Историю интеллектуального развития Европы» Д. Дрепера (Т. 1. Вып. 1. СПб., 1865), «Критические и этические очерки» Э. Ренана (на французском языке), «Общие инструкции для антропологических исследований и наблюдений» П. Брока (М., 1865). Часть книг Петерсон привез Фёдорову в январе, когда приезжал к нему в Богородицск, а часть прислал в феврале 1866 г. (Богданов В.В. Следственное дело учителя Богородицкого уездного училища Николая Федорова. С. 408, 414).
В ночь на 27 мая 1866 г. Фёдоров был арестован «по подозрению в принадлежности к тайному революционному обществу» (Богданов В.В. Следственное дело учителя Богородицкого уездного училища Николая Федорова. С. 404). В конце мая жандармы доставили Фёдорова в Москву «для содержания в отдельной секретной арестантской камере» (Там же. С. 407). В богородицкой квартире, где жил Фёдоров (адрес не установлен), был сделан обыск и опечатаны бумаги. Через два месяца Фёдоров был отпущен на свободу за отсутствием вины. В официальном отношении, отправленном на имя попечителя Московского учебного округа говорилось: «Арестованный учитель Богородицкого уездного училища, Тульсокй губернии, Николай Федоров Федоров оказался неприкосновенным к политическим делам» и препятствий «к допущению Федорова к занятиям по службе его» не имеется (Там же. С. 420). Однако Фёдоров подал прошение об увольнении из Богородицкого уездного училища, указав в качестве причины «расстроенное здоровье», и 16 сентября 1866 г. был официально уволен (Аттестат Н.Ф. Федорова // Начала: Религиозно-философский журнал. 1993. № 1. С. 149). В Богородицком уездном училище состав чиновников и учителей обновился. На своих должностях остались В.В. Вишлинский (русский язык) и М.Т. Богданов (чистописание и рисование, преподавал с 1840 г.). 19 октября 1866 г. И.С. Прозоровскому (приходской учитель, переведенный в уездное училище) и В.В. Вишлинскому было поручено «преподавание в Богородицком уездном училище Истории и Географии с производством им положенного по вакантной учительской должности жалованья с 1 октября 1866 года на основании действующих узаконений» (Циркуляр по МУО. Октябрь 1866. № 10. С. 6).
Архивы: ЦГАМ. ОХД до 1917 года. Ф. 459. Попечитель МУО. Оп. 3. Ед. хр. 1660. Открытие в имениях графа Бобринского Богородицкого уезда в селах Михайловском и Никитском приходских училищ, 1850 г., 6 л.; Оп. 3. Ед. хр.1750. Увольнение от службы почетного смотрителя Богородицкого уездного училища Голикова (перемещен в Новосильское уездное училище), 1851 г., 15 л.; Оп. 4. Ед. хр. 85. Ведомость о помещениях уездных училищ МУО, 1864–1866 гг. (в том числе Б УУ); Оп. 4. Ед. хр. 127. Отчеты женских учебных заведений за 1865–1866 гг. (в т.ч. БУУ); Оп. 20. Ед. хр. 29. Дело о разрешении преподавать учителю Богородицкого уездного училища Тульской губернии Федорову Николаю Федоровичу после освобождения его из-под ареста, 2–5 августа 1866 г., 2 л.; ЦГАМ. ОХД до 1917 года. Ф. 16. Оп. 57. Ед. хр. 143. Дело об аресте учителя Богородицкого уездного училища Федорова по подозрению в принадлежности к тайному революционному обществу, 12 августа 1867 г. (арест и дознания – май-август 1866 г.), 38 л.; Циркуляр по МУО. Апрель 1865 г. № 4 (С. 28: Обзор учебной части в Богородицких училищах); Циркуляр по МУО. Май 1865 г. № 5 (С. 7: Объявление «особенной благодарности» учителям Богородицкого УУ Поспелову, Вишлинскому и Васильеву); Циркуляр по МУО. Июль 1865 г. № 7 (С. 2: Законоучитель Богородицких училищ П. Поспелов оставлен на службе еще на 5 лет); Циркуляр по МУО. Декабрь 1865 г. № 12 (С. 3: Объявление о том, что 26.11.1865 г. учитель истории и географии Н.Ф. Федоров перемещается из Одоевского УУ в Богородицкое Уездное училище).
А до этого Николай Фёдорович провёл лето у Петерсона в Бронницах, куда тот переехал из Богородска, не желая там оставаться без Фёдорова. Тут произошёл любопытный эпизод: Петерсон внутренне бесповоротно расстался с революционной деятельностью, но дружеских связей с некоторыми членами кружка не прерывал и пригласил к себе в Бронницы в это же время «самого даровитого» из них Петра Ермолова, надеясь, что и с ним может произойти обращение в новую веру под влиянием бесед с Николаем Фёдоровичем. Чуть позже на процессе Каракозова Ермолов будет среди самых важных подсудимых после Каракозова и Ишутина… Но, вспоминает Петерсон, Фёдорову не удалось переубедить этого чистого и самоотверженного юношу, и объясняет он это тем, что порвать упрочившиеся к этому времени связи и отношения в кружке было чрезвычайно трудно, почти невозможно.
Во всяком случае, Николай Фёдорович вступает в сношения уже не с одним из ишутинцев, и, когда после покушения 4 апреля 1866 года (первого выстрела в царя, прозвучавшего в России) был арестован 28 апреля Петерсон, как бывший активный член кружка, вскоре задержали и Фёдорова, как близкого знакомого Петерсона. Но уже через три недели Николай Фёдорович был отпущен на свободу за отсутствием вины, а Петерсон был осуждён на 8 месяцев Петропавловской крепости. Освобождён он был 2 декабря 1866 года, на месяц раньше, по случаю бракосочетания наследника престола. И уже Страстную неделю и Пасху 1867 года он провёл у Николая Фёдоровича на его новом месте жительства и работы – в Боровске Калужской губернии, где последний находился с конца ноября 1866 года. Тут же, в конце апреля 1867 года, и Фёдоров подал прошение об увольнении из Боровского уездного училища «по расстроенному здоровью» и двинулся вслед за учеником в Москву, проделав весь путь пешком, причём «не пропускал ни одного ручейка и речушки, чтобы не искупаться в них, а купаться он так любил до конца жизни», - отмечает Петерсон в своих воспоминаниях. Открывался главный период жизни и деятельности Фёдорова – московский». Так заканчивается Первая глава книги Семёновой о Фёдорове.
В наше время в интернете опубликован текст:
«В городе Боровске, где в 60-х годах XIX века вели преподавательскую деятельность Н.Ф. Фёдоров и К.Э. Циолковский, проходят Фёдоровские чтения, а в 2003 году проведён Международный Конгресс в Белграде – «Космизм и русская литература».
23 октября 2009 года в Боровске состоялось открытие первого в России памятника Фёдорову. В его основу лёг рисунок Леонида Пастернака. Постамент памятника с четырёх сторон украшен цитатами из трудов философа. 70-сантиметровый бюст весит 80 килограмм и был установлен на постаменте высотой 130 см. Местоположение: Боровск, пл. Ленина 2, перед зданием районной библиотеки.
Инициатором акции стал Международный благотворительный фонд «Диалог культур – единый мир». При участии фонда на берегах реки Протвы создан культурно-образовательный центр «Этномир».
В 2009 году на сайте «Богородское краеведение» опубликована статья ногинского краеведа Константина Лихачёва «Русский Сократ. К 180-летию со дня рождения великого русского мыслителя Н.Ф. Фёдорова». Цитата из начала статьи:
«В Ногинском краеведческом музее долгие советские годы демонстрировался живописный портрет Николая Фёдоровича Фёдорова (1829 – 1903 г. г.), а рядом с ним на стенде приводились слова Л.Н. Толстого «Я счастлив, что живу в одно время с Н.Ф. Фёдоровым». Позднее упомянутый портрет был изъят из открытой экспозиции, поскольку не было найдено исторического подтверждения тому, что на нём изображён Н.Ф. Фёдоров, а не какое-нибудь другое лицо.
В начале июня 2009 года в Российской государственной библиотеке (бывшей библиотеке имени Ленина) состоялись XII Международные научные чтения, посвящённые 180-летию выдающегося мыслителя Фёдорова. Чтения продолжались 4 дня: по 2 в Москве и в Рязанской области – на родине Фёдорова».
На здании Рязанской универсальной областной научной библиотеки.
На здании Российской государственной библиотеки
Дом Пашкова. Румянцевский музей. Фото 1898 года. Здание, где в 1874 – 1898 годах служил Н. Ф. Фёдоров.
Если приглядеться к старым фотографиям Дома Пашкова, то можно разглядеть любопытную деталь: видите колонну на углу садовой ограды?
Это — фонтан, или колодец — элемент городского водоснабжения. Еще на карте 1868 года, где нанесены линии водопровода, обозначен этот колодец (прилагаем фрагмент карты).
К сожалению, вскоре после того, как было сделано это фото, колодец-фонтан был демонтирован — на фотографиях 1902 года его уже нет.
Автор фото П.П. Павлов, Москва, 1898–... гг.
В октябре 2023 года хранитель фондов Ногинского краеведческого музея ответила на мой вопрос о судьбе находившегося в советское время в музее портрете философа Фёдорова, сказав, что в настоящее время этого портрета там нет и ей неизвестно, где он сейчас.
Фёдоров не разрешал себя фотографировать, прятался от направленного на него фотообъектива и отказывался позировать художникам. Однако двоим живописцам всё же удалось создать и оставить будущим поколениям портрет этого великого мыслителя. Известный художник Леонид Осипович Пастернак (1862 – 1945) тайно смог сделать несколько набросков Фёдорова в библиотеке Румянцевского музея в Москве в 1902 году. После смерти Фёдорова в 1903 году Пастернак снял его посмертную маску, сделал с неё рисунок, который опубликовал в журнале «Весы» вместе с некрологом.
По заказу Учёной комиссии Румянцевского музея Пастернак по сохранившимся у него наброскам написал пастельный портрет Фёдорова в 1919 году. Этот портрет до закрытия музея висел в кабинете директора музея художника В.О. Голицына. В настоящее время портрет хранится в фонде Музея истории Российской государственной библиотеки (бывшей библиотеке имени Ленина).
В более поздние годы (1928 – 1932) Пастернак создал портрет Фёдорова, запечатлев в каталожной Румяцевского музея рядом с другими двоими великими российскими мыслителями Львом Николаевичем Толстым (1828 – 1910) и Владимиром Сергеевичем Соловьёвым (1853 – 1900), часто приходивших к Фёдорову побеседовать. Портрет Пастернак назвал «Три философа», он выполнен итальянским карандашом на жёлтой бумаге.
Недавно в запасниках Музея истории Москвы ещё один портрет Фёдорова, он создан живописцем Сергеем Алексеевичем Коровиным (1858 – 1908). Предполагается, что Коровин тоже рисовал Фёдорова незаметно для Николая Фёдоровича и, судя по портрету, во время молитвы. На портрете в профиле глаза мыслителя устремлены в космическое пространство, его взгляд ярко отражает космические идеи его учения. Название портрета «С.А. Коровин «Н.Ф. Фёдоров». 1902».
В советские годы с их коммунистическими идеями, антирелигиозной пропагандой, в массовом масштабе о Фёдорове не говорили и подавляющее большинство людей в нашей стране о нём ничего не знало. До конца 1920-х годов исследовательский интерес к философии общего дела продолжался благодаря работам философов А.К. Горского, Н.А. Сетницкого, В.Н. Муравьёва, В.Н. Мироневича. Кандидат философских наук Дмитрий Владимирович Барановский опубликовал работу, её можно найти в интернете: «К вопросу об исследовании философского наследия Фёдорова в советский период (1920 – 1980-е г. г.)». Цитата из этой работы:
«В период конца 1920-х до 1940-х годов под давлением советской идеологии и власти философия Фёдорова вытесняется из соцкультурного пространства СССР, причём зачастую физическим способом – путём ареста наиболее видных её сторонников».
Второй подъём интереса к учению об общем деле наблюдается уже в 1960 – 1970-е г. г. и связан с именем Светланы Григорьевны Семёновой (1941 – 2014), трудами которой имя и идеи Николая Фёдоровича были возвращены в научный, философский и культурный дискурсы нашего Отечества.
Между двумя этими волнами наблюдается период затишья: 1940-е – середина 1960 г. г. , когда о Николае Фёдорове почти не писали, имя его крайне редко упоминалось в печати, статей и монографических работ, а тем более развития его идей не было».
Барановский далее пишет, что с середины 1960-х годов интерес к учению Фёдорова возрос благодаря энтузиастам, истинным и глубоким последователям учения Николая Фёдорова – О.Н. Сетницкой, А.А. Дорогова, а позднее – С.Г. Семёновой, В.С. Борисова.
Светлана Григорьевна Семёнова проделала огромную, титаническую работу, чтобы поднять интерес к учению великого мыслителя Фёдорова на новый уровень. Она доктор филологических наук, литературовед, главный научный сотрудник ИМЛИ имени А.М. Горького. В 1982 году вышло подготовленное ею первое советское издание сочинений Н.Ф. Фёдорова. В 1990 году московское книжное издательство «Советский писатель» выпустило книгу Светланы Семёновой - «Николай Фёдоров: Творчество жизни», ссылки на эту книгу и цитаты из неё я помещаю в этом тексте.
В 1990-х годах в Ногинском педагогическом училище известный краевед Евгений Николаевич Маслов проводил встречи под названием «Старый город», куда он приглашал писателей, учёных, музыкантов и других деятелей культуры. Среди них была и Анастасия Георгиевна Гачева – дочь и соратник Светланы Григорьевны Семёновой. После интересного выступления и ответов на вопросы участников встречи желающие смогли приобрести привезённые Гачевой книги.
Итак, воспользуюсь книгой Светланы Семёновой. В главе «Школьный учитель» она пишет: «Несколько слов о самом Петерсоне. Он родился в 1844 году, окончил Пензенскую гимназию и дворянский институт и поступил в Московский университет, откуда его вскоре выгнали за участие в студенческих волнениях. Будучи семнадцати лет отроду, он оказался самым юным из двенадцати учителей, набранных Л.Н. Толстым для его народных школ».
Каким же внешне предстал этот необыкновенный учитель нашему пропагандисту? Николаю Фёдоровичу тогда было тридцать пять лет, но юному Петерсону он показался старше: «Он был тогда лет сорока, красивый брюнет, среднего роста, с прекрасными карими глазами, а не с голубыми, как говорит И. Л. Толстой в своих воспоминаниях». Это единственный портрет Фёдорова относительно молодого возраста, все остальные, довольно многочисленные описания его наружности относятся ко времени его службы в Румянцевском музее, когда было ему уже за шестьдесят и он вырос в заметную, даже легендарную фигуру Москвы.
В своей работе «Философия общего дела» в противоположность учению Л. Н. Толстого о «непротивлении» и другим идеям нашего времени», изданной в Верном в 1912 году, Николай Павлович Петерсон пишет:
«Николай Фёдорович недолго пробыл при мне в Богородске, - всего месяца три: но эти три месяца обогатили меня больше, чем вся предшествующая жизнь, и дали прочную основу для всей последующей жизни. Эти три месяца совместной жизни с Николаем Фёдоровичем сделали то, что я не терял уже с ним связи никогда, и мы ежегодно, почти до его смерти проводили вместе наше вакационное время; когда были вместе, то не беседовали только, но и писали, т.е. я писал под диктовку Николая Фёдоровича. Мне хотелось сделать известным покорившее меня учение Николая Фёдоровича, я думал напечатать изложение этого учения, но Николай Фёдорович всегда противился этому, находя это несвоевременным и самое учение недостаточно развитым, не вполне и ясно выраженным».
Светлана Семёнова пишет далее в книге:
«Через Петерсона стал известен образ жизни Фёдорова в эпоху его преподавания: «суровое самоограничение, исключительная добросовестность в работе (после уроков он каждый раз дополнительно занимался с отстающими), мужественное отстаивание интересов учеников, помощь самым бедным из них. От него же пошли кочевать и первые житийно окрашенные истории, входящие в фёдоровскую легенду.
В Главе II «БИБЛИОТЕКАРЬ», в начале её первой части, «ЧЕРТКОВСКАЯ БИБЛИОТЕКА» Светлана Семёнова рассказывает о дальнейшем общении Фёдорова и Петерсона:
«В Москве поначалу учитель и ученик поселились вместе. Но на двоих у них – всего один частный урок, его хватает на скудный обед, приходилось и голодать, - отмечает Николай Павлович в своих неизданных воспоминаниях… Наконец, в конце лета 1867 года Петерсон получает место помощника библиотекаря в только что открывшейся Чертковской библиотеке. Для него наступает относительно стабильная полоса службы и регулярного заработка. Он женится, и его пути с Николаем Фёдоровичем как будто расходятся. Можно предположить, что Николай Павлович был увлечён новой для него семейной жизнью, а Фёдоров мог расценить уход ученика в наезженную колею как некое предательство. Сам Петерсон не скрывает, что в это время он целиком погрузился в материальные заботы (в июле 1868 года у него родился сын), и Николая Фёдоровича он «мало видел», не знал «как он жил и чем занимался», почти два года. Из служебного аттестата Фёдорова, хранящегося в Ленинской библиотеке, мы, однако, узнаём, что ещё один учебный год он вновь работает учителем истории и географии, на этот раз в Подольском уездном училище (числится на этой службе с 11 июля 1867 по 23 апреля 1868 года.
О работе Фёдорова в Подольском уездном училище известно мало, а ведь именно в Подольске, втором после Богородска городе в Московской губернии, закончилась преподавательская, учительская служба Фёдорова. В Центральной библиотеке Подольска мне ответили, что здание уездного училища в Подольске, где преподавал Фёдоров, было деревянным, его давно уже нет. В то же время мне сказали, что могут прислать мне на электронную почту статью местного краеведа о Фёдорове. Статью я получил и привожу цитаты из неё.
Статья краеведа, доктора исторических наук, Дмитрия Дмитриевича Панкова «Московский Сократ» помещена в его подольском сборнике, изданном в 2011 году, «Люди своего времени» на страницах 170 – 174. Начало статьи:
«В июле 1867 года ярким событием в Подольском уездном училище стало начало педагогической деятельности Николая Фёдоровича Фёдорова, учителя истории и географии. Педагог-новатор, религиозный мыслитель, философ, один из основоположников российского космизма, он сразу обратил на себя внимание не только культурой общения с юными подольчанами, но и умением излагать сложные вопросы просто и ясно».
В статье Панкова «Московский Сократ», к сожалению, очень мало рассказывается о работе Фёдорова в Подольском уездном училище. Привожу цитаты из статьи, связанные с Подольском. Из страницы 173 сборника:
«Человек, связавший в 1867 году свою жизнь с образованием Подольска, с полным правом считается предтечей и пророком ноосферного мировоззрения, основы которого мы увидим в трудах В.И. Вернадского и П. Тейяра де Шардена. Не будем отрицать, что в словах Константина Эдуардовича Циолковского есть идея Фёдорова: «Земля – колыбель человечества, но не вечно же жить в колыбели».
- Не только не вечно, - говорил Николай Фёдорович – человечеству нарисован путь к освоению всего космического пространства, в котором человек играет важную роль носителя Разума. «Философию общего дела» читал Сергей Павлович Королёв. Интерес к идеям Николая Фёдоровича Фёдорова не угасает и поныне. В конце 1980-х годов в Москве было создано Общество его имени. В музее-читальне имени Н.Ф. Фёдорова действует постоянный семинар, на котором высказанные проблемы учёного обсуждают физики и биологи, философы и литературоведы, политики и бизнесмены. Далее - окончание статьи на странице 174:
«В городе Боровске, где в 60-х годах XIX века вели преподавательскую деятельность Н.Ф. Фёдоров и К.Э. Циолковский, проходят Фёдоровские чтения, а в 2003 году проведён Международный Конгресс в Белграде – «Космизм и русская литература».
23 октября 2009 года в Боровске состоялось открытие первого в России памятника Фёдорову. В его основу лёг рисунок Леонида Пастернака. Инициатором акции стал Международный благотворительный фонд «Диалог культур – единый мир». При участии фонда на берегах реки Протвы создан культурно-образовательный центр «Этномир».
Давно нет в Подольске деревянного здания уездного училища, но сохранились ломкие страницы журнала учителей 1867 – 1868 годов с оценками учащихся. И никто не знал тогда из детей купцов и мещан, что их учитель истории и географии станет учёным и мыслителем мирового значения».
Мотивировка традиционного весеннего ухода обычна для Фёдорова: «по болезни»). Таким образом, выпадает из поля зрения не два, а только один год жизни Николая Фёдоровича – с весны 1868-го. Уже в мае 1869 года Петерсон отправляется в Спасск Тамбовской губернии, где он получил должность секретаря съезда мировых судей, передаёт Фёдорову свои частные уроки у детей Михайловского… и место в библиотеке».
Возвращаюсь к книге о Фёдорове, написанной Светланой Семёновой. У него закончился пятнадцатилетний период преподавания истории и географии в уездных училищах. Начался новый этап в жизни философа и мыслителя Николая Фёдоровича Фёдорова: работа в библиотеках. После ухода Петерсона из Чертковской библиотеки в мае 1869 года Фёдоров занял его место помощника библиотекаря. Из книги Семёновой:
«Несколько слов об этом единственном в своём роде книгохранилище. Оно носило имя его собирателя Александра Дмитриевича Черткова (1789 – 1858), бывшего в течение многих лет председателем Общества истории и древностей российских при Московском университете и губернским предводителем дворянства Москвы. Отыскивать и приобретать книги и рукописи он начал после войны 1812 года. (Тогда же на подъёме национального культурного самосознания разворачивается подобная деятельность канцлера Румянцева, графа Ф. Л. Толстого и М. Н. Погодина, других известных собирателей библиотек в России). Единая задача одушевляла неутомимую страсть Черткова: создать библиотеку, посвящённую специально истории и культуре России и славянства, «собрать всё, что кода-либо и на каком бы то ни было языке писано о России», как писал сам коллекционер».
Черткову удалось собрать не только большое количество таких книг в одной библиотеке России, но составить на них каталог в двух больших томах. Семёнова продолжает:
«Замечательный собиратель и учёный мечтал сделать своё собрание доступным для всех.
Это пожелание исполнил уже после смерти Александра Дмитриевича единственный его сын Григорий Александрович Чертков (1832 – 1900). Четыре года продолжалось строительство специальной пристройки для библиотеки… Постройка была закончена в 1862 году, и в марте следующего года первый библиотекарь чертковки Пётр Иванович Бартенев (1829 – 1912) начал размещение книг по типу Британского музея…
В первые годы своего существования Чертковская библиотека была единственной в Москве, открытой для всех желающих… К тому времени, когда Николай Фёдорович стал в ней одним из помощников библиотекаря, она была отрыта для бесплатного чтения уже ежедневно, с 10 до 15 часов, кроме летних месяцев, воскресных и праздничных дней…
В феврале 1864 года Л. Н. Толстой, работая над «Войной и миром», естественно, обратился за помощью в уникальную «всеобщую библиотеку России», где и состоялась его первая встреча с Петром Бартеневым. Располагая редчайшими книгами и рукописями, свободно в них ориентируясь, библиотекарь Чертковки стал главным консультантом писателя в работе над историческими главами эпопеи, их единственным и пристрастным редактором. Именно Петру Ивановичу через три года после знакомства его знаменитый подопечный рекомендует в помощники бывшего учителя яснополянских школ Петерсона, определив его в письме как «прекрасного, честнейшего, искреннейшего человека и очень неглупого». (Надо полагать, что Николай Павлович, оказавшись в тяжёлом положении, обратился за помощью к своему влиятельному знакомому). Это ходатайство решило выбор Бартенева. Таким образом, у истоков судьбоносного изменения жизненной канвы Фёдорова стоял, нимало о том не подозревая, сам Лев Толстой.
И уж, конечно, не пустая случайность ещё одна встреча, происшедшая в стенах Чертковской библиотеки: Фёдорова с юным Костей Циолковским…
В год своей смерти в 1935 году, Константин Эдуардович пишет автобиографию «Черты из моей жизни». Среди немногих знаменательных её событий и лиц Циолковский вспоминает давнюю встречу «на заре туманной юности». Правда, хоть и было тогда Константину всего 16 лет, эта юность не была в его самоощущении туманной; он уже знал, чего он хочет: знаний и знаний для осуществления переполнявшей его жажды изобретать приспособления и машины, расширяющие мощь человека, его власть над материей и пространством…он регулярно является весь 1873 год и начало 1874-го года в единственную тогда общедоступную московскую библиотеку – Чертковскую… В воспоминаниях Константина Эдуардовича есть такая деталь: «Когда усталые и бесприютные люди засыпали в библиотеке, то он (Фёдоров. С. С.) не обращал на это никакого внимания. Другой библиотекарь сейчас же сурово будил». Впечатление от Николая Фёдоровича оказалось совершенно особенным: «Кстати, в Чертковской библиотеке я заметил одного служащего с необыкновенно добрым лицом. Никогда потом я не встречал ничего подобного. Видно, правда, что лицо есть зеркало души… Он же давал мне запрещённые книги. Потом оказалось, что это известный аскет Фёдоров – друг Толстого и изумительный философ и скромник. Он раздавал всё своё крохотное жалованье беднякам. Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не удалось, я чересчур дичился». Светлана Семёнова продолжает:
«Странный молодой человек должен был сразу же привлечь к себе Николая Фёдоровича. Чувствовалось в нём нечто родственное, внутренняя одержимость, своя «идея», неотмирность, но ещё юношески диковатая и неуклюжая. И. может быть, особенно дорогим показалось сосредоточенное усилие преодолеть физический ущерб (глухота), несмотря на превзойти все обычные и сверхобычные уровни. Ведь именно Фёдоров выдвигал достоинство созданного, обретённого, трудового в отличие от природного, данного, дарового. Одна закономерность и в индивидуальных примерах, и в судьбе человека вообще: только несовершенство его природы, физическая незащищённость, уязвимость, «недостаток» являются мощным побуждением действию, изобретению, творчеству.
Костя на деле осуществлял тот тип образования, который Николаю Фёдоровичу казался предпочтительнее университетского: не пассивное потребление знаний – записывание лекций, пережёвывание готового, - а труд самостоятельного исследования. Библиотека в мечте Фёдорова представала храмом и мастерской такого активного самообразования. И здесь особенно важны руководители учащегося по книжным, рукописным, музейным фондам, ориентирующие в выборе круга чтения, в его изучении и осмыслении. Для юного автодидакта Фёдоров оказался идеальным вожатаем этого рода. Они шли тут навстречу друг другу… Недаром, рассказывая о годах учения своему биографу К. Алтайскому, Циолковский утверждал: «Фёдорова я считаю человеком необыкновенным, а встречу с ним – счастьем», он «заменил университетских профессоров, с которыми я не общался…».
Пять лет Николай Фёдорович проработал под прямым руководством Петра Бартенева. Колоссальные архивные и исторические познания, своего рода гигантская «воскресительная» страсть этого человека выплеснулись в тысячи впервые обнародованных им на страницах «Русского архива» дневников, записок, мемуаров, материалов по русской истории, за которыми вставали живые лица и отношения умерших из жизни людей и эпох. Эти поразительные качества сочетались с умением идеально организовать книжные фонды, всю библиотечную работу. В Чертковке Николай Фёдорович и прошёл прекрасную чисто профессиональную школу, и впитал огромный объём знаний, систематизированных, организованных вокруг единого, святого для него предмета – отечества. Без этой школы, возможно, не мог бы в полной мере состояться тот «необыкновенный библиотекарь» Румянцевского музея, о котором рассказывали чудеса».
Далее в книге Светлана Семёнова рассказывает о работе Фёдорова в Румянцевском музее:
«Чертковская библиотека просуществовала десять лет – в 1874 году её книги перекочевали в Московский публичный и Румянцевский музей (ныне Библиотека имени Ленина). Уже с 27 ноября 1874 года Николай Фёдорович определён в ней на скромную должность дежурного чиновника при читальном зале. Почти четверть века суждено ему отныне быть связанным с этим местом».
Библиотека имени Ленина сменила название с 22 января 1992 года: с тех пор она называется Российская государственная библиотека. Светлана Семёнова продолжает:
«Надо сказать, что, распрощавшись с Чертковкой, Николай Фёдорович вначале хотел поселиться в Керенске. Сюда он уже четыре года ездил в каждый свой летний отпуск к Петерсону, который, прослужив очень недолго в Спасске, перебрался в Керенск на должность секретаря съезда мировых судей и секретаря воинского присутствия. Здесь предстоит ему пробыть 21 год, и всё это время Фёдоров регулярно будет наезжать к своему ученику, здесь же начнётся и будет осуществлено первое последовательное письменное изложение идей «общего дела».
Во время работы в Чертковке, Николай Фёдорович, находясь в постоянной письменной связи с Петерсоном, проводя с ним каждый год более двух месяцев, вдохновляет его на изучение керенского края, поиски краеведческих и исторических материалов, всякого рода сказаний, фольклорных источников и сам увлечённо этим занимается. Уже после смерти Фёдорова «Русский архив» (1915, №11 – 12) публикует два найденных и записанных им документа: историческую грамоту XIV века и народную легенду «Бытие крестного сына». Из приложенного к публикации письма Петерсона к историку и литератору Н. А. Чаеву от 16 августа 1874 года мы узнаём важные детали жизни Николая Фёдоровича этого времени: оказывается, он организовал в Керенске хранилище исторических документов, относящихся к этому краю, сам им заведовал, к тому же работал в архиве суда, очевидно, как раз в промежуток времени между службами в Чертковской и Румянцевской библиотеках, и в Москву отправился летом 1874 года исследовать архивы в поисках материалов о Керенском уезде. Минимум на пропитание собирался он обеспечить себе, как пишет Чаеву Петерсон, «корректурой, перепиской или чем-либо в этом роде». «Мы надеемся, - заключает Николай Павлович, - что он возвратится к нам и будет продолжать свою полезную деятельность, поможет и нам следовать за ним». Но, очевидно, на пути намерений Николая Фёдоровича встретились немалые трудности (не случайно Петерсон так настойчиво просит Чаева помочь своему другу и учителю «проникнуть в московские архивы»), и он предпочёл, когда представилась такая возможность, пойти непосредственно работать в центральное хранилище книг, рукописей и документов всей России, каким стал Румянцевский музей.
Период службы в Румянцевском музее был самой значительной порой в жизни Николая Фёдоровича, когда его духовный и нравственный облик отлился окончательно и достигло полной ясности и зрелости его учение. Это время наиболее освещено в воспоминаниях современников, громко и мало известных, писателей и учёных, коллег и читателей».
Фёдоров рассматривал свою работу в музее «как священное дело». По воспоминаниям одного из современников Фёдорова «не в церквах, а на улицах пел он свой пасхальный канон трудового воскрешения». Его современники вспоминают, что Николай Фёдорович приходил на работу всегда раньше её открытия и уходил последним, работал по воскресеньям, считал их днями труда, а не покоя, показывал пример добровольного сверхурочного труда, из своих скудных средств, небольшого заработка он помогал служителям библиотеки, каким-то бедным людям.
В своих воспоминаниях П. Я. Покровский (Георгиевский) пишет: «Удивительны и совсем редки библиоманы, знающие по корешкам все книги обширных библиотек. Но едва ли какая-нибудь библиотека, кроме Румянцевского музея, могла похвастаться исключительной честью иметь библиотекарем человека, знающего содержание всех своих книг. А Николай Фёдорович знал содержание книг Румянцевского музея, и это было прямо невероятным явлением».
Работая в Румянцевском музее, Фёдоров постоянно переписывался со своим другом Петерсоном. В начале 1890-х годов Петерсон перебрался в Воронеж и Фёдоров бывал подолгу у него в этом городе. Николай Фёдорович стал инициатором организации ежегодных тематических выставок, посвящённым особо важным событиям года, это вошло в традиции воронежского музея. Из Воронежа Петерсон уезжает в Асхабад и Фёдоров более чем на полгода приезжает к нему, изучает Туркестанскую область, совершает путешествие на Памир.
15 сентября 1898 г директор Румянцевского музея Михаил Веневитинов подписывает прошение Н. Федорова об отставке. Уволившись из библиотеки по состоянию здоровья 69-летний Федоров сразу же уезжает со своим помощником Петерсоном на Памир. В дневниках начальника Памирского отряда тех времен А.Е. Снесарева, в записках Б. Тагеева (1871 – 1938, русский военный журналист, писатель, востоковед, путешественник) часто встречаются упоминания о том, как трудно приходилось боевым офицерам, казакам и солдатам, многие умирали на Памире от горной болезни. А тут на Памир едет 69-летний старик, всю жизнь просидевший в библиотеке. Что он искал на Памире и где, в каких именно местах он был, найти не удалось. Но на Памире Н. Федоров был! Сохранилось его письмо оттуда и обрывочные воспоминания его помощника.
В 1999 году, когда в России отмечали 200-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина, в Черноголовке, в издательстве «Богородский печатник», вышла книга известного ногинского краеведа Евгения Николаевича Маслова «Пушкин – наше всё» (богородский край в судьбе поэта). Рассказывая о взаимоотношениях Пушкина и Московского митрополита Филарета, Маслов [C. 63] пишет:
«В 1830 году в «Северной пчеле» появилось стихотворение Пушкина «26 мая 1828 г» (день рождения), которое начиналось словами:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?..
Митрополиту Филарету стихотворение стало известно, видимо, ещё до появления в печати. Его привезла митрополиту Елизавета Хитрово, очень близкий к поэту человек. Филарет, зорко следивший за русскою литературой, решил не оставлять этого стихотворения без ответа и противопоставить «языческой» вере в силу слепого рока «разумную и благую волю Творца и Промыслителя мира». Сохраняя пушкинский стихотворный размер, почти те же слова и выражения, Филарет создаёт как бы параллельное стихотворение, но с противоположным смыслом:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена…
Ответ владыки Филарета не был опубликован при жизни поэта и был известен только по спискам, а самому поэту текст передала та же Хитрово. Все сношения «позднего» Пушкина со святителем Филаретом происходили только через неё.
Пушкин отвечает на стихотворение митрополита замечательными «Стансами» (1830 г.) – «В часы забав иль праздной скуки», где говорит о своём отношении к наставлениям пастыря Церкви:
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты…
На стихотворение «Дар напрасный, дар случайный» были и другие стихотворные отклики: стихотворение И. П. Клюшникова, поэта «мало писавшего, но много думавшего» (отзыв Н. Ф. Фёдорова) – «Жизнь» (1840 г.), с первыми строками:
Дар мгновенный, дар прекрасный
Жизнь, зачем ты мне дана?..
а также В. А. Кожевникова – «Цель жизни» (1898 г.):
Жизнь дана нам не напрасно
Не случайный дар она!..
А вот мнение о стихотворении Пушкина оригинального русского мыслителя, автора «Философии общего дела», Н. Ф. Фёдорова, преподававшего географию и историю в богородском училище в 1858 – 1866 г. г.: «Если на одну чашу весов положить это изумительное по глубине, широте и высоте стихотворение, а на другую чашку весов все прочие его творения, то перевесит оно, это стихотворение». Фёдоров особенно подчёркивал, что «только такой поэт, после уж того, как он написал «Евгения Онегина», «Бориса Годунова», мог задать вопрос: «Жизнь, зачем ты мне дана?» - задать этот вопрос для того, чтобы призвать всех к решению вопроса: зачем нам всем она дана? Чем наполнить сердце? Какое дело дать праздному уму? Очевидно, поэзия не скрывала от него жизненного горя или зла»…
Эти рассуждения Фёдорова были вызваны, в частности, предстоящими юбилейными торжествами 1899 года и он говорил в те дни, что не «литавры и фанфары нужны», что нельзя ограничиваться «обожанием» Пушкина, надо быть «продолжателями Пушкина»: «Нынешнее увлечение Пушкиным надо употребить на раскрытие цели жизни… надо бы подумать и о временах грядущих…» [С. 66].
В начале 1900 года Николай Фёдорович Фёдоров уезжает из Асхабада.
Далее в заключительной части главы «Конец пути» Светлана Семёнова пишет:
«Последние годы жизни Фёдорова были и необычайно плодотворны (почти все работы, входящие в 3-ий том его сочинений, написаны тогда), и особенно трудны. Хотя Фёдоров сохраняет большую умственную энергию, физическое его здоровье ухудшается. Но главное – он чувствует почти полное духовное одиночество. Самым значительным его последователем, кроме Петерсона, был Владимир Александрович Кожевников (1852 – 1917), учёный, философ и поэт, человек обширнейших и разносторонних знаний, в совершенстве владевший восемью языками. В нём, по словам современников «жила целая академия наук и искусств». Ещё со времени учёбы в Московском университете он знакомится, как и многие тогда, через библиотеку Румянцевского музея сначала с самим Фёдоровым, а затем и с его идеями. Будучи автором многочисленных статей и книг, в том числе двухтомного исследования по буддизму, Кожевников вдохновлялся в своём анализе и оценках общественных и культурных явлений проникновенно усвоенными им фёдоровскими взглядами. Поддерживая до самой смерти Фёдорова близкие с ним отношения, он заботился о всех его делах, постоянно стремился обнародовать его идеи. Кожевников написал несколько стихотворений, прямо вдохновлённых этими идеями, и их высоко ценил сам Фёдоров. Между учителем и учеником шла самая интенсивная переписка, и все свои письма к другим лицам Фёдоров непременно пересылал через Кожевникова».
В последний год жизни Фёдоров пишет статьи на лживые работы клеветников, извращающих его учение. Семёнова далее пишет:
«В такой тяжёлой душевной ситуации Фёдоров даёт согласие на издание своих трудов в издательстве «Скорпион» и начинает в последний год напряжённо работать над приведением своих рукописей в порядок. И только на смертном одре, за несколько часов до кончины, передаёт свои бумаги в наследство Кожевникову.
Николай Фёдорович скончался 15 декабря (по старому стилю) 1903 года в Мариинской больнице для бедных, в той самой, где в одном из флигелей в семье штаб-лекаря 82 года назад родился Достоевский…
Похоронили Николая Фёдоровича на кладбище московского Скорбященского монастыря (на нынешней Новослободской улице). Могила философа памяти, призывавшего живых обратиться сердцем и умом к кладбищам, была снесена в 1929 году, место последнего упокоения утрамбовано под игровую площадку. Осуществилось зловещее пророчество Фёдорова о нравственном одичании, одним из си симптомов которого станет «превращение кладбищ в гульбища», а «сынов человеческих» - в «блудных сынов, пирующих на могилах отцов».
Сразу после смерти Фёдорова Петерсон и Кожевников непосредственно приступили к подготовке издания всего написанного их учителем. Разобрать рукописи Фёдорова оказалось делом сложным и кропотливым. Писал он почерком мелким, неясным, часто карандашом, обычно ночью при тусклом свете коптилки, на отдельных листах или обрывках бумаги. Издателям пришлось проделать колоссальную работу по разборке и систематизации философского наследия учителя.
Наконец в 1906 году на далёкой окраине царской России, в городе Верном (ныне Алма-Ата), вышел первый том «Философии общего дела» всего в количестве 480 экземпляров. Следуя заветам покойного, ученики выпустили книгу «не для продажи». Часть тиража была разослана по библиотекам, из другой части любой желающий мог себе бесплатно заказать экземпляр у издателей. Второй том был издан через семь лет, в 1913 году, в Москве. Был подготовлен к печати и третий том, содержавший ряд статей Фёдорова и прежде всего его переписку, но наступившие бурные события первой мировой войны и революции помешали его выходу в свет. В наше время, в 2023 – 2024 годах, работа над наследием Фёдорова не прекращается. Издан уже пятый том учения великого мыслителя прошлого, настоящего и будущего.
Сразу после кончины Николая Фёдоровича Фёдорова в российской печати публиковались воспоминания писателей, его учеников, сотрудников об этом удивительном человеке. С тех пор идеи Фёдорова распространялись по России, потом о них узнали в Европе и на других континентах Земли. В 2004 году, к 175-летию со дня рождения и 100-летию со дня смерти Н. Ф. Фёдорова издательство Русского Христианского гуманитарного института в Санкт-Петербурге выпустило две обширные книги серии «Русский путь» - Н. Ф. Фёдоров: PRO ET CONTRA ФИЛСОФ БУДУЩЕГО ВЕКА (личность, учение, судьба идей). Авторы Светлана Григорьевна Семёнова и Анастасия Георгиевна Гачева – учёные Института мировой литературы имени Горького РАН. В первой книге 1100 страниц. Книга начинается так:
«Век XIX – эпоха Оптимизма, век XX – эпоха Разочарования: начала и ростки Большого Фиаско городской, юридико-экономической, секуляризованной цивилизации на избранных ею путях. О Фёдорове говорилось, что самим его рождением и жизнью «оправдано тысячелетнее существование России».
Жизнь или житие?
О Фёдорове говорили, что он единственный философ Нового времени не с жизнью, а с житием…»
Страницы 5 и 6 книги:
«…Идёт эра глобальных кризисов – экологического, экономического, национального и нового, похоже, главного, развергшегося внутри самого человека, антропологического».
Далее в книге помещено много интересного об этом необычном человеке. На странице 25 рассказано:
«Статья Булгакова «Загадочный мыслитель» (1908) стала по существу первой реакцией религиозно-философских обществ на публикации I тома «Философии общего дела». Философ Сергей Николаевич Булгаков (1871 – 1944).
На странице 60 первой книги начало рассказа под заглавием:
«Философия общего дела» Фёдорова в духовных исканиях русского зарубежья»:
«Воздействие «Философии общего дела» на русское зарубежье было не менее многогранным и разнонаправленным, чем на литературу и культуру метрополии. Со второй половины 1920-х г. г. и до самой войны о Фёдорове писали и говорили философы и богословы, писатели и публицисты, деятели общественных и политических течений…
Толчок к пробуждению в зарубежной России интереса к учению всеобщего дела во многом был дан Н. А. Сетницким. Переехав в 1925г. в Харбин, он сумел выпустить целую малую библиотечку фёдоровской литературы: работы А. К. Горского «Николай Фёдорович Фёдоров и современность» (Вып. 1 – 4. Харбин, 1933). «Перед лицом смерти. Лев Толстой и Н. Ф. Фёдоров» (Харбин, 1928). «Рай на земле. К идеологии творчества Достоевского. Ф. М. Достоевский и Н. Ф. Фёдоров (Харбин, 1929), Собственные брошюры: «Капиталистический строй в изображении Н. Ф. Фёдорова» (Харбин, 1926). «Русские мыслители о Китае (В. С. Соловьёв и Н.Ф. Фёдоров)». (Харбин, 1926). Кроме того, мыслитель издал богословский текст «Смертобожничество» (Харбин, 1926), написанный им совместно с Горским и рассматривающий историю христианства под углом вызревания в нём идеи человеческой активности в деле спасения, под углом борьбы воскресительной, преображающей веры Христовой со всеми формами обожествления смерти. Выпустил в свет он и свою главную книгу «О конечном идеале» (Харбин, 1932), опыт активно- христианской историософии.
В 1928 г. начал переиздание «Философии общего дела», издав три выпуска, включивших в себя 1, 2 и 3 части главного сочинения Фёдорова «Вопрос о братстве или родстве»: Перечисленные издания рассылались им и по библиотекам Европы, и целому ряду философов и писателей русской эмиграции: Н. А. Булгакову, Н. О. Лосскому, В. Л. Ильину, Вяч. Иванову, М. Цветаевой и др.
После поездки Сетницкого в Западную Европу харбинские книги и брошюры появляются на складе евразийского книгоиздательства и анонсировались в газете «Евразия» и альманахе «Вёрсты»: в 1930-е г. г. их можно было выписывать через редакции некоторых пореволюционных журналов сборников: «Утверждений», «Завтра» и др.».
В книге 1 на странице 95 – начало публикации переписки Фёдора Михайловича Достоевского с Николаем Павловичем Петерсоном. Отрывок письма Достоевского из Петербурга 24 марта 1878 года: «Первым делом вопрос: кто этот мыслитель, мысли которого Вы передали. Если можете, то сообщите его настоящее имя. Он слишком заинтересовал меня. По крайней мере, сообщите хоть что-нибудь о нём подробнее как о лице; всё это – если можно».
Это письмо написано в последние годы жизни Достоевского, когда он болел, но продолжал творческую деятельность. Переписка с Петерсоном у него началась ещё до этого письма. Петерсон в письмах рассказывал об идеях Фёдорова, «воскрешении отцов», об «общем деле» для всего человечества. Учение Фёдорова, его философские идеи использовал Достоевский в романе «Братья Карамазовы», над которым он работал в эти годы. Фёдоров не разрешал никому сообщать о себе под его именем публично, считал свои идеи ещё не полностью им разработанными и сформулированными. В 1890-х годах, когда Фёдоров завершил свою службу в Румянцевском музее, он уже отрыто выступает в печати под своим именем.
Возвращаюсь к книге 1. В ней опубликованы воспоминания знакомых Фёдорова вскоре после его смерти. Среди них и воспоминание Юрия Петровича Бартенева – сына Петра Ивановича Бартенева, помощником Петра Ивановича был Фёдоров в Чертковской библиотеке. На странице 131 книги под заглавием «Бартенев о Фёдорове после его смерти: памяти Федорова написано:
«… Вернувшись в свою каморку (поздно вечером после сверхурочной работы в Румянцевском музее. В. И.) Николай Фёдорович обедал чем попало, по большей части только пил чай с хлебом, ложился спать на голом сундуке часа на (полтора, В. И.) затем читал и писал до 3 – 4 ч. ночи, опять засыпал часа на два, и, напившись чаю, часов в 7 – 8 шёл в Музей. И такую жизнь вёл он десятки лет. Замечательно, что он не только не считал себя аскетом, но и даже сердился, когда ему об этом говорили. Но откуда же брал силы великий подвижник? Мать, у которой опасно болен ребёнок, забывает о еде, о всём, что не касается любимого существа, и проявляет непостижимую силу: в таком состоянии прожил и Николай Фёдорович всю свою жизнь. Для своего дела он забывал всё, что привлекает нас… Юрий Бартенев. 17 дек. 1903г».
В книге 1, начиная со страницы 6 помещён, на мой взгляд, очень важный, интересный диалог между Николаем Фёдоровичем Фёдоровым и Петром Ивановичем Бартеневым, который Бартенев подробно записал и сохранил. Фрагмент из этого диалога:
«10 сентября 1895 г. был у Н. Ф. в Музее
Я: Невозможность представить воскресение всех умерших заключается для меня в том: если воскрешать всех, то где же предел? А мертворожденные, а выкидыши? Мы наконец дойдем до тех, которые не существовали, но могли бы существовать; всякое семя уже есть существо в возможности. Это такое количество, что места не может хватить.
Ник. Фед.: Вот вы смущаетесь бесчисленностью. Вспомните о тех звездах, которые образуют туманные пятна, о тех, которые еще не образовались, но образуются. Можно ли их сосчитать? Вы согласны, что человек овладеет землею так, что будет ею управлять. Когда это будет, будет в мире первая звезда, управляемая разумом. Я: Разум человеческий относителен.
Ник. Фед.: Ну, хоть сознанием. Итак, будет планета, управляемая разумом. Населите все миры, чтоб вселенная была управляема разумом. Что же вы беспокоитесь о том, что много людей. Можно думать, что немного миров, населенных разумными существами. Если верить в творение мира по Библии, это так. Это так, если думаете, что слепая сила сотворила мир. Трудно, чтоб сочетались много раз те условия, которые создали человека».
В начале 1920-х годов в молодой стране Советов активно развивалось краеведение, интерес к родному краю значительно возрос и в Подмосковье, в том числе и на Богородской земле. Здесь был создан Институт краеведения, где работали более четырёхсот сотрудников. Одним из организаторов Института был Иван Иванович Алексеев.
Первый краевед города Электросталь Иван Иванович Алексеев.
На сайте «Богородское краеведение» 14 октября 2015 года опубликована статья М. С. Дроздова и Е. Н. Маслова «Богородский краевед Иван Алексеев». В ней рассказывается о жизни и творчестве замечательного человека, нашего земляка. Краткое содержание статьи:
«Он по профессии инженер, по призванию – краевед-исследователь. Родился 13 апреля 1885 г. в г. Богородске в семье фельдшера земской больницы Ивана Алексеевича Алексеева. <Ничего им неизвестно про мать краеведа>. В начале XX века его отец на Средней улице (ныне Рогожской) имел свой дом. Служил в земской больнице с 27 июня 1872 г.
Юный Алексеев учился в Богородском городском училище. Пильняк и Перегудов младше его на 9 лет и учились в реальном училище, образованном в Богородске в 1907 г.
Сын И. И. Алексеева писал, что «в 1900 г., отец поступил учиться в Московское Комиссаровское училище, т. е. когда ему было 15 лет. В 1900 г. констатируется, что сын Иван переведён без экзаменов с IV курса на V. Потом была учёба на механическом отделении славного Императорского Московского технического училища (в советское время МВТУ им. Баумана)., которое, по словам сына – А. И. Алексеева Иван Алексеев окончил в 1910 г…
Он с детства любил русскую литературу, историю и географию. Волновали его и общие вопросы философии жизни. Проявлял интерес во время учёбы к творчеству Л. Н. Толстого. Он послал Толстому две маленькие книжечки. Толстой в апреле 1909 г. писал Алексееву из Ясной Поляны «… Я ничего не знал о существовании христианского студенческого союза… Нет, «Христианский студенческий союз интересует меня только с той точки зрения, что ещё более утверждает меня в мысли о том, как необходимо в нашем обществе ясное понимание, основанное не на доверии, а на полном соответствии требованиям духовной природы человека»…
«Алексеев был знаком и состоял в переписке с Д. П. Конисси (1862 – 1940), японским толстовцем, человеком очень интересной судьбы.
Огромной заслугой Ивана Ивановича было участие в основании Богородского института краеведения. В конце сентября 1927 г. он от имени Института посылает в Сорренто А. М. Горькому письмо о делах краеведов в Богородске. Отсылает Горькому труды Института краеведения. 12 июля 1928 г. Горькому вручили при встрече с Алексеевым удостоверение «Почётного члена Института краеведения». Хорошо был знаком Иван Иванович и с советскими писателями Б. А. Пильняком (Вогау) и А. В. Перегудовым. Они дружили, о чём свидетельствуют и групповые фотографии, где запечатлены Пильняк, Перегудов и Алексеев с своим ещё маленьким сыном.
Иван Иванович работал на заводе «Электросталь» в Бюро по связи с потребителями. Отзвуки увлечения ещё фёдоровскими идеями, наверное, можно найти в дружбе его с Циолковским.
Сын вспоминал: «С Константином Эдуардовичем Циолковским мой отец познакомился в мае 1925 г. в Московском политехническом музее, когда там проходил диспут об его цельнометаллическом дирижабле». Решался вопрос о применении новых марок сталей для создания дирижабля. Тогда отечественная металлургия, в том числе завод «Электросталь, приступали к созданию качественных сталей. Через два месяца после диспута Иван Иванович написал К. Э. Циолковскому письмо, в котором сообщил, какие, по его мнению, могли бы быть применены при постройке цельнометаллического дирижабля. Циолковский ответил. Завязалась переписка»…
В 1935г. он пригласил посетить завод знаменитого французского писателя Ромена Роллана, и хотя тот приехать не смог, прислал потом книгу «Кола Брюньон» с автографом… Переписывался с Толстым, Петерсоном, А. Луначарским, М. Горьким, А. Перегудовым, М. Пришвиным…, В. А. Кожевниковым, Н. А. Сетницким, ему писал в Харбин.
По старой дружбе переписывался с Конисси после отъезда его в Японию. Писать за границу официально не запрещалось, но и не приветствовалось. Тем более, если пишешь в «милитаристскую Японию», а он, похоже, переписывался или пытался переписываться. Закончилось это трагически. Его обвинили в шпионаже в пользу Японии.
Его арестовали 20 февраля 1938 г. Приговорили к высшей мере «за систематическую шпионскую деятельность в пользу японской разведки». 20 августа 1938 г. он был расстрелян в Бутово. Реабилитирован в 1958 г. Александр Иванович скончался в начале 2000-х годов в Доме престарелых.
В музее Электростали хранятся его письма, в том числе переписка с Пришвиным».
В книге 2, выпущенной в 2004 году, её создатели поместили переписку между людьми, увлекающимися учением Фёдорова.
Там размещены и письма Ивана Ивановича Алексеева. Он, получив высокое техническое образование в Москве, возвращается в родной Богородск. Здесь он снова глубоко погружается в идеи Толстого уже после смерти писателя. В одном из публичных изданий Алексеев обнаружил воспоминание Петерсона о Николае Фёдоровиче Фёдорове. Личность этого необычного человека привлекала внимание Ивана Ивановича и он написал Петерсону письмо. Полный текст этого письма, начало, стр. 173:
«И. И. Алексеев – Н. П. Петерсон, 3 мая 1911. Богородск.
Богородск Московской губ.
Земская больница.
Многоуважаемый Николай Павлович!
Простите, что пишу Вам, не будучи лично знаком, но к этому меня побуждает одна хорошая мысль, которая, мне кажется, Вам будет приятна. Я пишу к Вам как к человеку, близко знавшему Николая Фёдоровича Фёдорова, о котором Вы вскользь упоминаете в своих воспоминаниях «бывшего учителя», помещённых в «Толстовском Альманахе», изданным Сергеенко.
Я давно уже слышал о замечательной личности, какую из себя представлял Николай Фёдорович, но эти сведения больше были отрывистого характера. Ваши воспоминания дали кое-что, но всё же так мало, что хотелось бы больше и подробнее знать о нём. Я обращался к некоторым письменно, но никто не мог мне сообщить о нём ничего определённого. В «Энциклопедическом Словаре» о нём ни слова, тогда я обратился к Петру Алексеевичу Сергеенко с просьбой поделиться со мною сведениями о Фёдорове, но он мне пишет, что сам ничего не может сообщить, но просит написать Вам, замечая, что Вы с удовольствием дадите мне сведения о Николае Фёдоровиче и поделитесь своими воспоминаниями о нём. Вот почему я пишу Вам как другу замечательного человека, которого так мало, к сожалению, у нас знают, но кого забыть было бы просто преступлением для русского общества. Желание знать о Николае Фёдоровиче продиктовано не простым любопытством. В наше время, тусклое и бесцельное, так мало тех ярких светочей, на которых с удовольствием сосредоточил бы своё внимание. Общество живёт одним только днём, злободневными, мелькающими, как в синематографе, впечатлениями, и дальше своей улитки не хочет взглянуть, а тем более вспомнить тех людей, что составляли бы в другой стране предмет если не преклонения, то добросовестного, по крайней мере, изучения, не давшего бы исчезнуть в памяти людей образу такого человека. Николай Фёдорович – та яркая звёздочка на тёмном фоне современности, на которой отдыхает глаз, утомлённый и политикой, и злобою, и всем тем, чем живёт современный интеллигент. Кроме того, я сам уроженец г. Богородска Московской губернии, где прожил Николай Фёдорович некоторое время. Так что Богородск с его серенькою провинциальностью, лишённою ярких красок жизнью, должен не только знать о нём, но гордиться им как человеком, когда-то жившим в нём. Но, конечно, ни второго, ни первого на самом деле нет, ибо никто не знает о нём. И было бы так хорошо напомнить хотя бы жителям провинциального городка о том, что среди той же серости, «провинции», жил человек, который стремился к правде, красоте, к Богу. Такие напоминания нужны, необходимы. Они заставляют оглянуться на себя, немножко «почиститься» и отбросить формулу «что так живут> и жили все». – Нет, не все. А вот среди той же обстановки жил человек, который стал выше её и не признавал этой формулы.
Я мог бы попросить своих знакомых порыться в архивах училища, где может> быть>, что-нибудь есть, относящееся ко времени в Богородске. У нас в Богородске издаётся маленькая газетка, и вот в ней можно было бы что-нибудь написать о Николае Фёдоровиче и таким> образом напомнить о нём и восстановить чистый образ светлой личности, так несправедливо забытой. Если Вы, уважаемый Николай Павлович, сочувствуете моей идее, я горячо прошу отозваться на моё письмо. Я просил бы Вас сообщить, сколько для Вас можно и необременительно, обо всём, что касается личности Николая Фёдоровича, в чём бы это всё не выражалось (в своих личных воспоминаниях, воспоминаниях других лиц и т. д.). Прошу Вас, помимо личных воспоминаний указать и печатные источники, из которых также можно было бы что-нибудь узнать».
На странице 176 книги 2 – продолжение переписки Алексеева с Петерсоном:
«И. И. Алексеев – Н. П. Петерсону.
1 июня 1911. Богородск.
Глубокоуважаемый Николай Павлович!
Получил Вашу открытку и через некоторое время книгу Фёдорова «Философия Общего Дела». – Если бы Вы знали, как я благодарен Вам за неё. Надо Вам сказать, что я после посылки письма к Вам был у Владимира Александровича Кожевникова (до сего времени незнакомого), где и получил некоторые сведения о Николае Фёдоровиче. Владимир Александрович был так любезен, что дал мне изданную им книгу о Николае Фёдоровиче, служащую как бы введением к присланной Вами «Философии Общего Дела». Мне всё вот хочется, чтобы в г. Богородске заинтересовались памятью Фёдорова. Недавно я, единственно с этой целью, написал маленькую статью о Фёдорове и поместил в издающуюся в г. Богородске газету под заглавием «Светлой памяти философа-праведника»… Хорошо если бы Вы хоть что-нибудь написали для этой газеты и тем напомнили обществу о когда-то жившем замечательном человеке. Да, я, кажется, Вам не говорил в письме, что я студент-техник… Может быть, Вы думаете, что я уже пожилой человек…
1911. 20 сентября».
В конце этого моего текста о жизни и творчестве зачинателя космизма Николая Фёдоровича Фёдорова в Богородске и других местах необъятной России немного расскажу о судьбе сына Ивана Ивановича Алексеева, с которым я был знаком.
Сын Ивана Ивановича Алексеева Александр родился в Электростали в 1925 году. После ареста отца 20 февраля 1938 года Шурик стал сиротой и его увезла к себе в Ногинск его тётя, сестра матери, Нина Александровна Быстрицкая – врач-паталогоанатом Ногинской городской бо
льницы. Александр Иванович учился в школе в Ногинске, был участником Великой Отечественной войны, стал офицером, позже получил высшее юридическое образование. Он жил и работал юристом в Электростали. С начала 1990-х годов он работал юристом в Ногинском районе – на Караваевской бумажной фабрике. Александр Иванович учился в одном классе с родителями моей жены в выпускном десятом классе. В 1990-е годы, когда мне пришлось уволиться с предприятия, где был инженером-конструктором, с его помощью я добился перевода на должность инженера-конструктора Караваеской бумажной фабрики. Подробно расскажу об Александре Ивановиче Алексееве позже, в отдельной статье о нём.
Ногинск. 8. 12. 2024 г.
Поделитесь с друзьями