Замосковный край в XVII веке

Выписки из книги - Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937.

 

VII . Московский уезд

1. Общие площади земель, описанных писцами 1624-25 гг. Кологривовым и Скириным

И с т о ч н и к: п. к. 260 и 685.

 

2. Поместные земли Ратуева стана по переписи 1628-1630 гг.

И с т о ч н и к: п. к. 9807.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси. // Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.46)

------------------------------------

 

III

Основными единицами территориального деления древней Руси вообще и интересующего нас края в частности были волости и станы. Хотя в XVII в. эти два понятия были очень часто синонимическими, их историческое происхождение, а следовательно, и первоначальное значение были совершенно различны. Наиболее древним из двух была волость.

В удельные века волость повсеместно господствовала над станом. Волость в это время представляла известных размеров сельский округ, внешним образом объединявшийся общими выборными должностными лицами, носившими название старост, сотских и т.п. В мои задачи не входит исследование вопроса о происхождении такой волости; она могла восходить к древнерусской верви ( Блюменфельд, О формах землевладения в древней России. Од. 1884 г ., стр.264 и сл.; Лешков, Общинный быт древней России, Спб. 1856; Покровский, Местное самоуправление в древней Руси (в сборнике «Мелкая земская единица» I , стр.180 и сл.), Спб. 1903 г .; Соколовский, Экономический быт земледельческого населения России. Спб. 1878 г .; Ефименко, Крестьянское землевладение на русском севере (в «Исследованиях народной жизни», М. 1884)) ; она, быть может, явилась на почве складнического землевладения или, во всяком случае, в качестве результата расширения круга родовых отношений, в пределы которых стали мало-помалу входить посторонние элементы, объединяемые общими интересами ( Ключевский, Отчет о 33-м присуждении Уваровских премий, разбор исследования Н.Д. Чечулина «Города Московского государства», стр. 302; Лаппо-Данилевский, Организация прямого обложения, стр.76 и сл.) ; наконец, эта община могла в иных, по крайней мере, случаях стоять в связи с развитием на Руси частного землевладения, сделавшимся особенно заметным и потому доступным наблюдению лишь в более позднее время ( Сергеевич, Древности русского права, III , стр.25 и сл.) . Не вдаваясь в критику выставленных нашей исторической наукой положений, можно с достоверностью лишь сказать, что «волость» является понятием более древним, нежели распространившееся позднее «стан».

Наиболее полную попытку определить происхождение понятия «стан» в значении административного деления древней Руси находим у А.С. Лаппо-Данилевского: «с постепенным развитием административной деятельности общинное волостное деление стало мало-помалу заменяться административным. Стан, очевидно, принадлежал к последней категории. Станы древних русских князей и становища, т.е. бывшие места их стоянки, упоминаются на первых страницах наших летописей. Уже в это время население стекалось сюда, вероятно, для выдачи князьям разных даней, кормов, поклонов и даров или для суда. То же видим мы и впоследствии, ибо станом в уставных грамотах XV и XVI вв. называется место стоянки тиуна или доводчика, где сосредоточиваются кормы и производится суд. Так как на уезд приходилось по нескольку таких лиц, то и станов устраивалось соразмерное количество, а отсюда округов, тянувших судом и данью к такому стану и получивших также наименование станов, приходилось по нескольку на уезд» ( Лаппо-Данилевский, Организация прямого обложения, стр.83; в том же смысле высказывается Лаппо, Тверской уезд в XVI веке, стр.15,16.) . Это определение заслуживает внимания и требует, чтобы мы на нем несколько остановились.

Прежде всего, не подлежит сомнению факт вытеснения волости станом и переименования многих волостей в станы, наблюдаемый в течение XV , XVI и XVII вв. К многочисленным примерам, приводимым Лаппо-Данилевским, можно было бы прибавить много новых (Там же, стр.84; см. также ниже, приложение.) . В особенности, кажется, такое вытеснение ярко заметно в Тверском уезде, где все почти деления носят название волостей в XVI в. и станов в XVII (См. п. к. М. г., 1,2, Тверские книги XVI века и Оп. д. и б. А. М. Ю., №2599-2602.) . На то же явление указывают и многочисленные округа, которые в XVII в. сохраняют от волости только одно название, а на самом деле ничем не отличаются от станов. Далее, едва ли может возбуждать сомнение объяснение происхождения самого термина «стан»: первоначальный стан - это место стоянки князя или его наместника; в этом согласны и все немногочисленные данные первоисточников, на которые в данном случае опирается Лаппо-Данилевский (А. И., 1, №144 (Уставная грамота Мариинской трети крестьянам, 1506 г .) «наши князья и бояре и воеводы ратные... у них в волости силно не ставятся»; А. А. Э., 1, №70 (жалованная Василия Темного Спасо-Евфимиеву монастырю, 1462 г .): «волостели мои... меж деревень монастырских не ставятся, а ставятся на пошлом стану на старом».) . К сожалению, однако, только этим и ограничиваются известия первоисточников о станах, так что утверждение о том, что станы сделались позднее округами, тянувшими судом и данью к одному центру, является, кажется мне, недостаточно обоснованным. Во всяком случае, данные, почерпаемые из источников XVII в., этого не подтверждают. Насколько возможно было выяснить внутреннюю организацию станов и волостей в XVII в., по крайней мере, в Замосковном крае, эта организация представляется в следующих чертах: те сельские округа, которые в эту эпоху продолжают носить название волостей, приходится разделить на две категории. Прежде всего, некоторые волости сохраняли то самое устройство, какое им присуще было с самых древних времен. Это были волости дворцовые и черные, по крайней мере, пока эти последние существовали еще в пределах исследуемой области: «царю государю и великому князю Димитрию Ивановичу всея Русии бьют челом и плачутся Переславского уезда Залесского Закубежские волости старостишко с товарищи и все крестьяне » (Доп. к Ак. Ист., 1, №159, Челобитная 1609-1610 гг. к Тушинскому вору.) . «Лета 7129 июля в 14 день по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу Заузольские волости (Балахнинского уезда) приказной Левонтей Лазарев с земским старостою с Максимом Неспухтиным и по дозору земского целовальника Захарья Селецкого» (Г. К. Э. по Балахне, №15/382.) ... В очень обширной Елнацкой дворцовой волости Юрьевецкого уезда упоминаются старосты, объединяющие в своих руках сборы податей и местную администрацию (Переп. к. 15646, лл. 286-288.) . В одном акте XVI в., содержащем известие о земельном споре жителей села Веси Егонской с крестьянами соседних волостей, упоминается сотский Велетовской волости. Никаких подобных выборных органов не существовало в Велетовском стане Устюженского уезда в XVII в. ( Шумаков, Углицкие акты, Чт. О. И. и Др. 1899, кн.1, стр.42. П. к. 901, лл. 164-272.) . По-прежнему дворцовая волость, которая, кстати, всегда так и называется, потому что «дворцовых станов» в исследуемом крае не встречалось вовсе, представляется самоуправляющимся мирком, во главе которого стоят выборные старосты и целовальники. Крестьянская община дворцовой волости обладает внутренней самостоятельностью в отношении суда, сбора дани и местной администрации. Словом, если бы в некоторых, по крайней мере, наиболее крупных, волостях не стояло над самоуправляющимся крестьянским мирком дворцового «приказного» или даже воеводы, можно было бы сказать, что в них еще в полной неприкосновенности продолжают в это время существовать земские учреждения эпохи Грозного.

Резюмируя приведенные соображения, можно сказать, что волость, сохранявшая в XVII в. свое первоначальное устройство, составляла совокупность нескольких населенных пунктов, большей частью расположенных в одной меже, объединенных общей выборной организацией, имевшей целью обеспечение правильного отправления тягла и разных судебных и административных обязанностей внутри волости, причем эта совокупность объединенных таким образом селений была в черных волостях свободной (В XVII столетии ближайшие к Москве черные волости были в Галицком уезде. П. к 345, 453, 499, и в Старорусском уезде. П. к. 455 и переп. к. 754.) или же принадлежала одному лицу, большей частью государю, реже - патриарху, местному архиерею или какому-нибудь монастырю или, наконец, частному лицу, получившему ее путем пожалования из дворцовых или черных земель. В качестве примеров последнего рода можно назвать Троице-Сергиевскую волость Вохну Московского уезда, Баглачевскую патриаршую волость Владимирского уезда, Высоцкую волость Чудова монастыря Коломенского уезда, Нейскую волость (бывшую черную) князей Одоевских в Галицком уезде ( Арсеньев, Ближний боярин кн. Н.И. Одоевский. Чт. О. И. и Др. 1903 г ., №2 и отдельно.) . Другой категорией волостей XVII в. были такие, которые от волости в собственном смысле, от волости с только что описанным внутренним строем сохранили, как я уже сказал выше, только одно название; на самом же деле они ничем не отличались от станов, к характеристике которых я теперь должен перейти.

Здесь, прежде всего, приходится заметить, что характеристика стана чрезвычайно затруднительна, и затруднительна потому, что напрасно, кажется, было бы искать объективных признаков, свойственных этой древнерусской административной единице. А между тем древнерусские люди всегда различали стан от волости в ее первоначальном виде. Приведем несколько примеров. В Московском уезде в числе станов, описанных Колтовским в 1624-1626 гг., находился стан Гуслицкий (П. к. 261.) . При ознакомлении с населенными пунктами этого стана оказывается, что стан представляет только часть более обширной Гуслицкой волости, продолжавшей до конца XVII в. оставаться в дворцовом владении (Переп. к. 9809.) . Точно такое же наблюдение можно сделать относительно Селинской волости Московского уезда, сохранявшей название волости только по недоразумению, и лежавшей с нею рядом дворцовой волости Сельны или же стана (в XVI в. волости) Замосковного Раменейца и дворцовой волости Раменской или Раменницы того же уезда (П. к. 261; переп. к. 9808.) . Другой пример - стан Ярополческий и дворцовая волость Ярополческая Владимирского уезда (П. к. 12606 и 12604, лл. 1894-2149.) .

Что же представляют собой эти станы? В них нет основной особенности, свойственной первоначальным волостям: нет единства выборной организации, ведающей внутренней жизнью волости, единства, неизменно сохранявшегося в лежавших рядом с этими станами соименных дворцовых волостях. Стан вообще был совокупностью известного количества населенных местностей и пустошей, не объединенных какой-либо организацией, но принадлежавших различным владельцам на различном праве и составлявших одно целое только в территориальном отношении. По большей части, как и выше названные станы, выделившиеся из дворцовых волостей, это были прежние волости, общинное устройство которых распалось с того времени, как они, вследствие раздач, перешли по частям в частное владение служилых людей и духовных учреждений. С заменой волостного единства черных или дворцовых земель дробным владением частных лиц, тяглая крестьянская община в каждом частном владении обособилась и приняла все главнейшие функции, которые ранее принадлежали единой выборной волостной организации: раскладка податей, суд, полицейская администрация сделались предметами ведения таких мелких тяглых сельских общин, пад которыми возвышалась в иных случаях постепенно усиливавшаяся власть землевладельца, а в XVII в. еще и власть воеводы, правившего уездом. Будучи, таким образом, ничем иным, как развалинами древней самоуправлявшейся волости, станы, в сущности, напоминали раму без картины или переплет от вырванной книги. Самостоятельного значения в областном управлении такой стан не имел вовсе; единственно, почти в чем это значение сохранялось - была податная организация: при разверстке податей по известному уезду правительственный оклад раскладывался по станам и уже внутри последних раздроблялся между отдельными сельскими тяглыми общинами (Процесс дробления первоначальной волостной общины разобран у Лаппо-Данилевского (Организация прямого обложения, стр.88), но без отношения этого дробления к вытеснению волостей делением на станы.) .

Волости и станы были наиболее распространенными территориальными делениями древнего Замосковья, но были и другие, им равносильные. Так например, в уезде Новоторжском, когда-то Новгородской волости, сохранились до конца изучаемой эпохи «волости губы » , указывающие на известную близость этих местностей к Новгородскому и особенно Псковскому краю, где, как известно, господствовало деление на губы (Оп. д. и б. А. М. Ю., 1, стр.269-270.) . Оригинальным является деление Лушского уезда, где станам и волостям других уездов соответствуют «луки » (Оп. д. и б. А. М. Ю. 1, стр.118.) . Наконец, с точно таким же смыслом, как стан или волость, встречается еще приселье или приселок, особенно часто упоминаемые в двух северных уездах Замосковья - Бежецком и Устюженском (Оп. д. и б. А. М. Ю., 1, стр.9, 10, 282, 283.) .

Наиболее крупные из волостей, сохранявших в XVII в. прежнее общинное устройство, подразделялись иногда на более мелкие самостоятельные единицы, носившие очень разнообразные названия. Это были «сотни» и «половины», как, например, в дворцовых волостях Можайского уезда (Переп. к. 684, лл.464-703; в Турьевской волости - сотни Ореховская, Даниловская, Микитинская, Безнишина; в Замоской волости - Позняковская сотня; в Ореховской сотне - Орининская и Романовская половины и т.д.) , «кромины», например, в патриаршей волости Баглачевской Клековского стана Владимирского уезда (кромины Содомовская, Булановская, Каменицкая, Белчаковская, Высокорецкая) (П. к. 12607, лл.1-55.) , или в бывшей до начала XVII столетия дворцовой волости того же уезда Муромском сельце (кромины Ялменская, Бабкинская, Суковская, Калужская, Тереховская, Шеинская, Зашеморская (П. к. 12603, л .519; в момент описания этой волости в 30-40-х гг. Х VII в. старое деление на кромины с раздачей волости в частное владение было уже нарушено и сохранялось, видимо, как пережиток.) ) «пятины» - например, в Ярополческой волости Владимирского уезда (пятины Коншуковская, Островская, Выползова (П. к. 12604, лл.1982, 2121, 2316, 2144.) ), «станы» - например, в той же Ярополческой волости (стан Зарецкий (П. к. 12604, л .1978.) ) или в Хотунской волости Московского уезда (станы Михайловский и Мышенской; кроме того, в Хотунской волости существовало еще деление на трети, по третям села Хотуни (Переп. кн. 9809, лл.454-466.) ) и, наконец, «погосты» (так обстояло, невидимому, дело в Троицкой Вохонской волости Московского уезда (П. к. 260.) ). Кроме таких подразделений станов и волостей, надлежит, рассматривая мелкие деления, на которые распадалась территория исследуемого края, отметить еще отдельные дворцовые села, которые обыкновенно не включались в состав станов и волостей и в то же время не составляли отдельной дворцовой волости. Таковы были, например, дворцовые села по течению Москвы: Хорошово, Мячково, Софьино, Остров, село Хотеичи на границе Московского и Коломенского уездов, село Дединово на Оке в Коломенском уезде, села Тургиново, Погорелец и Городня в Тверском уезде и т. д. Примеров можно было бы привести очень много (См. приложение.) .

Познакомившись с общею картиною, какую представляли мелкие территориальные деления исследуемого края, весьма естественно задать себе вопрос, откуда произошли и как слагались эти мелкие территориальные единицы, бывшие первоначально крестьянскими волостными общинами и позднее принявшие, по большей части, вид станов XVI - XVII вв. Некоторый материал для ответа на такой вопрос дают названия станов и волостей, находимые в описаниях изучаемой эпохи.

Знакомство с этими названиями убеждает в том, что очень значительное число их стоит в связи с названиями главного, центрального селения данного стана или волости (См. приложение; напр., во Владимирском уезде 6 названий из 36; в Дмитровском - 4 из 14; в Бежецком - 6 из 14 и т.д.) . Это селение, в изучаемое время, по большей части, село или, в крайнем случае, погост, было, вероятнее всего, тем первоначальным ядром, около которого разрослись постепенно другие поселения волости. Прежде чем стать обширной волостью, иногда даже распадавшейся на более мелкие второстепенные деления, волость была группой селений, тянувших к одному центру, к одному селу.

Первоначальный вид всякой волости был именно сельский округ. Сельский округ близко стоит к волости как при ее образовании, так и при ее разложении. Волостная община слагалась из сельского округа, а, распадаясь при переходе из независимого состояния во владение частных лиц, снова превращалась в ряд отдельных сельских округов, которые иногда совпадали с пределами наиболее крупных поместий и вотчин ( Лаппо-Данилевский , Организация прямого обложения, стр.88-92.) . Сельский округ был и зародышем древней волости и продуктом ее вырождения.

К какому же времени относится возникновение этих первоначальных сельских округов-волостей? Здесь следует обратить внимание на другой ряд названий станов и волостей, столь же многочисленных, как и названия, стоящие в связи с главным селением. Я имею в виду названия, происходящие от рек (См. приложение; напр., во Владимирском уезде - 7 названий из 36; в Суздальском 5 из 18; в Волоколамском - 4 из 11; в Кинешемском - 2 из 4 и т. д.) . Река была той нитью, по которой чаще всего располагались населенные пункты волости или стана. В самых близких к столице местностях, например, в Зарецкой половине Московского уезда, можно указать целый ряд станов, даже из числа не носивших названий по рекам, которые были расположены по течению реки; назовем для примера станы: Гоголев, Шахов, Торокманов, Сосенский, Лукомский, Молоцкий, Жданский и волость Перемышльскую; все эти местности были расположены по реке Пахре или по одному из ее притоков.

То, что сказано о Московском уезде, может быть повторено и относительно многих других местностей Замосковья. Стан или волость, с одной стороны, течение реки, с другой, стоят в тесной и близкой друг с другом связи. Смысл этой связи станет вполне ясным, если обратиться к другому краю - к северно-русскому поморью, к русским поселениям по рекам бассейна Белого моря и Ледовитого океана. Заселение этого края совершалось уже на памяти русских людей и совершалось по рекам и речкам. Почти все вольные крестьянские общины русского севера располагались по течению какой-нибудь реки, обнимая весь ее бассейн или, по крайней мере, часть его. Река, единственный путь сообщения, руководила первыми поселенцами и оказывала постоянное и неизменное влияние на место и характер их поселений. То, что так ясно рисуется из наблюдений над колонизацией русского севера, продолжавшейся до XVI - XVII столетий, происходило за несколько веков перед тем и в Замосковном крае, заселявшемся в XII - XIV вв. колонистами с юга и юго-запада. Как там, так и здесь проводником колонизационной струи являлась река; по реке двигались русские люди, по ее берегам они и оседали, продвигаясь все далее и далее в глубь лесных дебрей, покрывавших древний Суздальский край, по мере того, как с разоряемого юга являлись новые пришельцы. Тесная связь между речными путями и русской колонизацией, которую так легко проследить на русском севере, существовала, несомненно, и в Замосковном крае; установив это, не трудно уже дать ответ на поставленный вопрос. Сельские округа, зародыши крестьянских общин, слагались в тех приблизительно границах, какие мы видим у них в XVI - XVII вв., в эпоху первоначального заселения Суздальско-Московского края русскими колонистами, начавшегося с IX столетия и, несомненно, продолжавшегося по глухим и укромным местам, особенно далее, к северу, до конца XVI в.

Если в общих чертах границы станов и волостей наметились еще в эпоху колонизации Московского края русскими, то это отнюдь не значит, что они определились сразу и навсегда. Первоначальные границы вследствие редкости населения должны были быть неясными, едва, может быть, намеченными среди обширных лесных пространств, болот и пустырей, отделявших один вновь возникавший сельский округ от другого. Из этого вытекают двоякого рода последствия: с одной стороны, возможность перестановки границ, слияния двух небольших соседних волостей в одну, распадение крупной волости на самостоятельные части, с другой - стремление определить и установить границы между отдельными станами и волостями в тех, по крайней мере, случаях, когда это вызывалось местными условиями или интересами князя. Рассмотрим оба ряда вытекающих отсюда явлений.

Слияние нескольких станов в один и исчезновение некоторых существовавших в более раннее время названий местностей замечается еще в эпоху, предшествующую изучаемой. Так, например, известно, что в 1551-1552 гг. писцы Услюм Данилов и Иван Беклемишев описывали в Московском уезде Сущев стан, позднее нигде не упоминаемый (Г. К Э. по Москве, №7164 и 5128, л .18.) . В жалованной грамоте о неподсудности митрополичьих крестьян Московского и Владимирского уездов волостелям великого князя в числе местностей Московского уезда упоминаются исчезнувшие позднее стан Соболев и волость Лучинская (А. А. Э., 1, №139.) . Таким же образом исчез стан Замыцкий в дворцовой волости Гвоздне ( В. и Г. Холмогороеы, Материалы о церквах и селах, Чт. О. И. и Др. 1888, кн.4, стр.81.) .

Встречаются несомненные указания на факты слияния станов: сюда следует, например, относить станы Московского уезда Ворю и Корзенев или Радонеж и Бели, которые в ранних актах Московского великого княжества упоминаются отдельно (См. приложение.) . Подобное же явление можно усматривать в названии Московского стана «Манатьин, Быков и Коровин»; вероятно, первоначально это были три самостоятельные волости; такое предположение подтверждается известием о книгах Данилова и Беклемишева, где говорится об описании ими стана «Быкова и Коровина», без упоминания о «Манатьине». Очень значительное влияние на изменение в составе волостей в станов Замосковных уездов оказала эпоха крестьянских войн и иностранной интервенции: целый ряд названий местностей, исчезло в XVII в. Так например, в описаниях Переяславского уезда этой эпохи нет никаких следов Закубежской волости, которая упоминается еще как существующая в 1609-1610 гг. (Доп. к Ак. Ист. 1, №169.) . В том же уезде в описаниях 20-х годов упоминаются запустевшие станы Жданогорский и Опалев, которые уже совершенно отсутствуют в переписных книгах 1678 г . Точно такая же участь постигает пустые по книгам 20-30-х годов Бибиков стан Московского уезда, Славецкую волость Владимирского уезда, губы Полону и Червицкую Новоторжского уезда, волость Озерцу Ржевского уезда, Лошицкий стан Бежецкого уезда (О всех этих местностях см. приложение; о губах Полове и Червицкой, - п. к. 834, лл. 650-728.) . С другой стороны, продолжалось слияние двух и более станов в волостей в одно целое. В Московском уезде слились самостоятельные до XVII в. станы Шеренский и Объезжий или Отъезжий; во Владимирском уезде - волость Шатурская и станы Сенег и Пырков, а также волости Муромское сельцо и Гостиловская. Особенно последовательно шло слияние станов и волостей в Тверском уезде: 13 самостоятельных станов и волостей, на которые этот уезд делился книгами XVI в., сливаются всего в 6 (Об этих местностях см. приложение; о Тверском уезде, кроме того, Лаппо, Тверской уезд в XVI веке.) . Подобное слияние могло обусловливаться весьма различными причинами; на этот процесс могла оказывать свое влияние и перестановка в размещении населения, иногда это совершалось по соображениям местного удобства, когда, например, две смежные местности не поддавались точному разграничению или когда эти местности были чересполосными. Так случилось раз в Коломенском уезде во время работы писцов 1684-1686 гг.: «да по писцовым же книгам князь Василья Волконского написана волость Баранья Лука в Сущове стану в разных местех, а по нонешнему письму и межеванью та волость Баранья Лука написана в Сущов стан для того, что становой межи учинить было нельзя» (П. к. 219, л .1548.) .

Слияние станов, как последствие выясненной писцом невозможности их разграничить, приводит нас к общему вопросу об установлении становых меж местными жителями и агентами княжеской и царской власти.

Среди писцовых книг XVI в., среди еще большего количества сохранившихся от них выписей и, наконец, между многочисленными известиями о производившихся в эту эпоху описаниях встречается немало указаний на «разведение меж», т.е. на размежевание селений, крупных владельческих и дворцовых имений и т.д.; среди таких размежеваний, несомненно, были также случаи определения становых меж, хотя едва ли возможно определенно ответить на вопрос, что и сколько было сделано в XVI в. для размежевания одних станов от других (Известия о межевании в XVI столетии см. в списке п. к. XVI столетия у Милюкова в «Спорных вопросах» (приложение), а также у Нееолина в «Успехах госуд. межеванъя», Собр. соч., т. VI , стр. 453-474.) .

Во всяком случае, даже в ближайших к столице местностях границы станов и волостей далеко не были установлены в конце XVI в. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть, например, писцовую книгу Московского уезда Т. Хлопова 1584-1586 гг. (П. к. М. г., 1, стр.96-277.) . В описаниях 20-30-х годов беспрестанно встречаются случаи вроде следующих: в Переяславском уезде была жалованная вотчина Белянина Бирюкина, которую писцы записали в Новосельский стан, тогда как по жалованной грамоте она значилась в Замыцком (П. к. 812, л .316.) . В Дмитровском уезде село Савельево, числившееся ранее в Ижевском стану, очутилось в Мушковском; неясны были и границы между другими станами, например, между Берендеевским и Каменским (П. к. 628, лл. 39-211.) .

Такое положение вещей представляло немало неудобств для правительства хотя бы потому, что приписка селений то к одному стану, то к другому могла дать возможность плательщикам уклоняться от несения тягла в обоих. Естественно, следовательно, что уже на писцов первой половины XVII в. в числе других задач было возлагаемо размежеванье административных делений уездов. Прежде всего, это должно было коснуться таких земель, которые, будучи приписаны к одному стану, были расположены посреди другого: писцам нагорной половины Костромского уезда пришлось переписать помещичье сельцо Малышево из Вятского стана в Дмитровцев «для того что стало меж земель Дмитровцева стану» (П. к. 977, л .67.) . При этом писцы, видимо, старались исправлять укоренившиеся ошибки и восстановляли исконный, старинный порядок вещей: в Ростовском уезде «Непеино поместье Сумарокова, село Высокое по дозорным книгам Федора Игнатьева и Сем. Бартенева писано в Верхоусецком стану, а по новому письму и мере и по сказке старожильцев и по старой выписи Влад. Пивова да подьячего Казарина Приклонского 95 году написали в Богородском стану» (П. . к. 840, л .155.) . Довольно много в деле размежевания станов потрудились и писцы Владимирского уезда 1637-1643 гг.; в их книгах находим описания меж патриаршей волости Баглачевской, волости Сенежской и некоторых других (П. к. 12607, лл.494-724.) . К 1648-1649 гг. относится попытка общего межеванья Костромского уезда, произведенная И.С. Языковым и подьячим Г. Богдановым (П. к. 213.) . Колоссальные задачи, возложенные на писцов первой половины XVII столетия, были, как мы уже видели, слишком тяжелы при тех условиях, какими фактически было обставлено дело описания земель. Эти задачи были настолько не под силу исполнителям, что на практике не всегда достигались даже прямые и ближайшие цели работ. Понятно поэтому, что писцы 20-30-х годов не вполне справились с второстепенной задачей, какой было проведение становых меж. То, что не было выполнено в первую половину века, предположено было окончить писцам 80-х годов. Я уже указал выше на относящийся к этому времени один пример исправления границ между станами, приведший в Костромском уезде к исчезновению целой волости. Приведу еще несколько случаев, освещающих эту сторону деятельности писцов. В писцовой книге Дмитровского уезда Повельского стана неоднократно попадаются замечания вроде следующих: «сельцо Семешково было Каменского стана, а ныне по наезду переписано в Повельский стан»; «с. Ильинское... ныне по наезду в Повельском стану» (П. к. 127, лл.302, 307; другие примеры: лл..348, 394, 454-455 (Николо-Песношский монастырь переписан из Каменского стана в Повельский).) . Установление становой межи большого Никулина стана в Коломенском уезде, разбросанного и разделенного на несколько отдельных участков, было поручено писцам 1685-1686 гг. Хрущову и Баранову, как это видно из приводимого в их книге земельного дела между причтом села Северского и двумя местными дворянами (П. к. 207, лл.442-446.) . Довольно много указаний на проведение становых меж встречаем в книгах писцов, работавших в это время в отдельных станах Московского уезда. Стольнику А.И. Безобразову, столь интересная переписка которого с приказными людьми его вотчин сохранилась до нашего времени, писал приказчик его подмосковной: «я холоп твой... бродил к писцу и выпись из писцовых книг Ф. Пушкина, которую он оставил, показывал, а он мне сказал, что разводит становую межу, стан от стану » (Временник О. И. и Др. Р., т.21, письмо 10.) ... Это была, по-видимому, общая мера, которую стремилось провести Московское правительство в подмосковных, по крайней мере, местностях; «в прошлом 188 г ... Великий Государь... указал... в Московском уезде во всех станах и в волостях быти писцам и учинити становую межу » (П. к. 270, л .460.) . Нам, однако, уже известно, насколько мал был успех всех попыток хозяйственного описания земель, произведенных в конце изучаемой эпохи. Работы не были доведены до конца; не было, следовательно, вполне осуществлено и размежевание станов. Можно думать, что, несмотря на вековые старания правительства установить границы старинных бытовых делений русской земли, многие из этих делений перешли в XVIII столетие с такими же смутными, едва очерченными рубежами, какие намечались при их образовании в эпоху заселения Суздальского края русскими колонистами.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.93-103)

----------------------------------

 

…ции служилого землевладения в Замосковном крае и постараемся рассмотреть, как сильна эта мобилизация была в интересующую нас эпоху. Поскольку можно судить по немногочисленным данным, касающимся Замосковных уездов, в предыдущую эпоху дело представляется в таком виде: поместные земли «в подавляющем большинстве случаев целыми массами и чрезвычайно быстро переходили от прежних владельцев к лицам, им посторонним или дальним родственникам».

«В Московском уезде в 1584-1586 гг. 20 имений (76,6%) сделались владением чужеродцев, только одно имение перешло к детям и лишь 5 поместий остались за прежними владельцами, и такая мобилизация совершилась, по-видимому, в какие-нибудь 25 лет. В Коломенском уезде за 16 лет 186 1 / 2 (51,7%) поместий перешло к чужеродцам, 10,5 - к дальним родственникам, между тем как дети получили после отцов 63,3 имения, а за прежними владельцами числилось 95,7 имений. В Тверском уезде в течение 8 лет - с 1540 по 1548 г . - из 172 поместий 22 (12,8%) попали к чужеродцам и 13 - к дальним родственникам» ( Рожков, Сельское хозяйство, стр.448-449.) .

Впрочем, такая сильная мобилизация поместий не должна вызывать удивления: в XVI в. наследственность поместий еще только намечалась и не успела вполне установиться. Но оказывается, что мобилизация вотчин была также очень значительна, хотя и уступала мобилизации поместий: «в Московском уезде с половины 60-х до половины 80-х годов 74 вотчины (48,7%) перешли к чужеродцам, 9 вотчин - к дальним родственникам, 24 - к детям от отца и 45 имений остались за прежними владельцами. Из Коломенских вотчин в течение 20 лет 59,2 (40,2%) сделались собственностью лиц, посторонних прежним вотчинникам, две вотчины перешли к боковым родственникам, а 10,3 имения были унаследованы детьми от отца. За прежними вотчинниками здесь осталось 76,5 имения. Наконец, в Тверском уезде в 8 лет из 318 вотчин 96 (30,1%) перешли к чужеродцам, и 46 имений стали собственностью боковых родственников» (Там же, стр.451.) .

В XVII столетии, по мере того как поместное владение все более и более сближалось с вотчинным, наследственность поместий устанавливалась все настойчивее. Господствовавший обычай закрепления поместий за ближайшими родственниками, с одной стороны, а с другой - постоянно расширявшиеся права помещика по распоряжению своим поместьем заставляют отнестись к мобилизации поместий в это время столь же внимательно, как и к мобилизации вотчин. На поставленный вопрос постараемся ответить, следя за мобилизацией имений (как поместий, так и вотчин), историю которых можно проследить от 20-х годов до последних десятилетий века, т.е. до переписи 1678 г . и письма 1684-1686 годов.

Начнем со столичного уезда.

 

1 Сюда же отнесены и такие имения, которые, переходя по наследству к женской линии, меняют владельцев по фамилии.

2 П. к. 685, 9807, 275, 283; переп. к. 9811, 9812, 9813.

3 Шеппинг, Древний Сосенский стан. Чтения О. И. и Др. Р. 1895, кн.3

4 Холмогоровы, Материалы о церквах и селах XVII - XVIII вв. Пехрянская десятина. Чт. О. И. и Др. Р. 1892, кн.1.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.284-285)

--------------------------------

 

 

 

…того есть указание на одно владение гостя, уже успевшее перейти к «приказному» - это вотчина дьяка Кунакова, «а владеет Ф. Кунаков тою вотчиною по купчей, что купил он тое вотчину у Московского гостя у Ал. Ив. Чуркина» (П. к. 9807, л .598.) . Еще одну вотчину, принадлежавшую гостю и при этом, кажется, находившуюся во владении той же семьи еще в 1578 г ., находим в Коломенском уезде: за гостем Вас. Ив. Юрьевым, по-видимому, тем самым, дети которого владели вотчиной в Московском уезде, состояло сельцо Матвеевское-Бараново, в Большом Микулине стане. В 1646 г . в нем было 10 дворов крестьян (Переп. к. 205, л .146: писц. кн. М. г., I , 1, стр.381: в 1678 г . с-цо Матвеевское состояло за «Коломенским гостем за Никифором, да за Иваном за Юрьевыми детьми Петрова».) . Этими немногими случаями ограничивается землевладение гостей в Замосковном крае за первую половину XVII в. Есть некоторые указания на то, что гости охотно принимали вотчины в заклад, но сами они, видимо, довольно редко делались землевладельцами. Нет данных также, которые позволяли бы думать, что землевладение гостей в Замосковных уездах получило позднее большее развитие. В общем, следует признать, что случаи землевладения гостей были совершенно исключительными и ограничивались местностями, близкими к столице.

Известное количество земли было приписываемо также и к ямским слободам. Приведем несколько примеров, позволяющих судить о размерах земельных угодий, отводимых ямским охотникам, и об организации этого вида землевладения (Единственная специальная работа, посвященная ямской гоньбе в Московском государстве до конца XVII в. и принадлежащая перу Гурлянда, рассматривает эту гоньбу как «частный вопрос по истории русской администрации и только». Поэтому, вероятно, автор не использовал многочисленных писцовых книг ямских слобод, сохранившихся от XVII в., и оставил совершенно в тени хозяйственный строй ямщиков и их земельную организацию.) .

Вот земельные владения московских ямских слобод - Дорогомиловской, Коломенской, Рогожской, Переяславской и Тверской в 20-х годах XVII в.:

 

1. Слобода Дорогомиловская с придаточными ямами 679,5 дес. пахотн. земли и перелогу

2. » Коломенская » » » 495 » пахотн. земли и перелогу

3. » Рогожская » » » 342 » пахотн. земли и перелогу

4. » Переяславская » » » 381 » пахотн. земли и перелогу

5. » Тверская » » » 732 » пахотн. земли и перелогу

т.е. всего в Московском уезде, где сходились все главные дороги государства, было 2849,5 десятин земли, находившейся во владении ямщиков (П. к. 265, лл.1-25, 26-43, 50-76.) . Другой пример, относящийся к тому же времени: земли Владимирских ямщиков занимали пространство всего в 1317 десятин (П. к. 265, лл.112-123.) на весь огромный Владимирский уезд. Примеров совершенно достаточно для того, чтобы видеть, что этот вид землевладения, стоявший особняком и остававшийся без прямого отношения к другим, охарактеризованным выше, был количественно весьма незначителен и не представляет общего интереса.

На этом приходится закончить речь о распределении земельной собственности в Замосковном крае. Добавим лишь несколько слов о различных видах условного владения землей, которые встречались в изучаемое время.

Законы XVII в., направленные к уничтожению послужильцев, привилегированных слуг больших бояр, не успели сразу оказать своего действия. У очень высоко стоявших лиц, например, у представителей младшей ветви Романовых, у бояр Ивана Никитича и его сына Никиты Ивановича, были, как уже известно, такие «слуги» привилегированного происхождения, державшие участки боярских вотчин на условиях, близко подходивших к условиям общегосударственного поместного владения: так например, боярин И.Н. Романов «пожаловал слугу своего Степана Коровина из своих боярских вотчинных пустошей (села Кишлеева Владимирского уезда Опольского стана) пустошью Даниловскою со всеми угодьи». Позднее, после смерти боярина Н.И. Романова и перехода этой романовской вотчины в Новоспасский монастырь, потомки Коровина сделались обыкновенными местными помещиками (Г. К. Э. по Влад. №2008/231, л.11.) . Не только слуги привилегированные, уже исчезавшие в XVII в., владели условно землями, взятыми у богатых и знатных вотчинников. В это время можно встретить случаи совершенно иного характера: холопы и крестьяне покупали населенные земли на имя своих господ, фактически владея ими как своею собственностью. В 20-х годах в Суздальском уезде, в вотчине князя И.И. Хованского была деревня Есипово, «а в ней живут человека его (князя Хованского) Гришки Суботина деловые люди» (5 дворов, пашни паханой 10 четей и поле, перелогу 5 четей). Там же, далее - «деревня Микулиха, а в ней живут человека его Андрея Похабова деловые люди» (3 двора, пашни паханой 5 четей в поле (П . к. 11318, лл.347, 350.) ). «Приказный человек» другой вотчины князя Хованского, села Пестякова, того же уезда, Л. Моложанинов также владел целой деревней с 6 дворами деловых людей с 10 четями в поле пашни паханой (П. к. 11318, л .886.) . Крестьянин не раз упомянутого боярина Н.И. Романова, Докучайко Золотилов, владел в Тверском уезде вотчиной, купленной на боярское имя у стремянного конюха Юрьева в 1617-1618 гг. В этой вотчине, где жил, впрочем, только сам крестьянин вотчинник, было 84 десятины земли (П. к. 873, л .73.) .

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.290-291)

-------------------------

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.308-309)

--------------------------

…Ясенева, где было 33 двора крестьянских и 2 бобыльских, брал в год по 23 барана и значительное количество птицы ( Фонд А. М. Дв., М. отд., оп. 38/648, д. №26 и 74.) . То же было и в монастырских и в дворцовых вотчинах. Приказчик Покровского Суздальского монастыря в 1653 г . взимал «с дыму по поярку» (А. А. Э., IV , №67.) . Крестьяне дворцовых сел Переяславского уезда также уплачивали повинности баранами, поярками, овчиной, сырами и маслом (Фонд А. М. Дв., М. отд., оп. 38/648, д. №29, 31, 32. Другие примеры: Описание актов собрания Уварова, стр.171-173, №154; Сборник архивных выписок о Петре Великом, т. II , стр.192, 200.) .

Число примеров можно увеличить по желанию.

Разрешив вопросы о системе хозяйства и земледелия и выяснив относительное значение хозяйства и скотоводства, следует коснуться и некоторых других сторон сельскохозяйственной техники Замосковного края в изучаемый период времени.

На вопросе об обработке земли останавливаться долго не придется. Навозное удобрение, неразрывно связанное с господством зерновой системы с трехпольным хозяйством, следует считать явлением обычным в XVII в. и достаточно распространенным. Нельзя, конечно, установить, какая существовала разница в удобрении барской и крестьянской земли. Довольно, впрочем, характерные в этом отношении известия сообщают уставные грамоты, дававшиеся в эту эпоху монастырским вотчинам. В таких грамотах можно встретить предписания возить на монастырскую землю навоз из крестьянских дворов в том случае, если навозу в монастырских скотных дворах окажется недостаточно (А. А. Э., IV , №217. Описание актов собр. Уварова, №154.) . Вопрос о сельскохозяйственных орудиях, существовавших в Московской Руси, с большой подробностью и тщательностью освещен Рожковым ( Рожков, Сельское хозяйство, стр.111-117.) . Хотя выводы, сделанные им касательно употребления плуга, сохи и бороны и качества этих орудий, относятся к XVI в., но наблюдения над источниками XVII в. не позволяют добавить ничего нового к тому, что нам известно об издавна употреблявшихся на Руси сельскохозяйственных орудиях, а новых орудий не появляется вовсе.

Основными хлебами, высевавшимися в Замосковном крае, были рожь и овес. Кроме ржи и овса, сеяли пшеницу, ячмень, вероятно гречиху, лен, коноплю; озимой бывала рожь; относительно ржи и овса можно, кажется, сказать, что обычно на десятину сеялось по 2 четверти ржи и по 4 четверти овса (Примеры см. А. А. Э., IV, №17, Г. К. Э. по Влад., №231/2008; в XVI в. были те же нормы. В начале XX в. в нечерноземной России сеяли, в среднем, около 8 мер риса и ок. 16 мер овса на десятину. Фортунатов, Сельскохозяйственная статистика, стр.182-183.) . Сопоставляя известии о времени производства полевых работ в центральной полосе Московского царства в XVI в., находимые в работе Рожкова, из которых видно, что яровые хлеба высевались здесь в мае, рожь жали около Ильина дня, а иногда и позднее - в августе ( Рожков, Сельское хозяйство, стр.117.) , со сроками производства этих работ в той же области в новейшее время, можно, кажется, с достаточным основанием заключить, что со времени XVI столетия вплоть до начала XX в. во времени производства сельскохозяйственных работ не произошло существенных изменений. К этому можно добавить, что и время начала сенокоса в местностях к северу от Москвы приурочивалось к Петрову дню: в 1669 г . приказчик дворцового села Дунилова, Суздальского уезда, получил предписание выслать в подмосковные дворцовые села «косцов самых добрых, с выти по человеку, а выслать их на срок июня к 29-му числу» (Д. К. А. И.. У, №88.) .

О взаимном отношении количества высеваемых хлебов в исследуемой области могут дать некоторое представление приводимые ниже примеры. В конце XVII в. на государевой десятинной пашне в подмосковных селах различного рода хлеба сеялись в нижеследующем количестве (в десятинах):

Посопный хлеб, шедший во дворец с других дворцовых волостей Московского уезда (А. М. Дв., М. отд., оп. 38/648, д. №81, с листа 71.) , доставлялся в следующем количестве:

В вотчинах Костромских Ипатьевского и Богоявленского монастырей в 1657 и 1658 гг. посев хлебов распределялся следующим образом (в четвертях - мерах сыпучих тел):

 

_

* Сторожев, К истории с.-х. быта костромских монастырей, стр.62. Чт. О. И. и Др. Р. 1894 г ., кн. 1 .

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.316-317)

------------------------------

* Почти совпадающие цифры дворов и населения наводят на мысль, что здесь применяется еще старинный способ занесения в книги только домохозяев. Если так, то интерес представляет только количество подворной пашни.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.334-339)

---------------------------------

 

III

 

Домашняя сельская промышленность в ее первоначальном чистом виде, когда каждое хозяйство удовлетворяет всем своим потребностям и в то же время не производит никакого обмена, была уже явлением далекого прошлого для русской деревни XVII в. Присматриваясь ближе к течению деревенской жизни этого времени, вполне убеждаешься, что занятие всякого рода промыслами, как издавна существовавшими, так и вновь возникавшими, бывало рассчитано не на одно только собственное потребление. Исключая вовсе посадских людей, сельская промышленность, как и сельская торговля, находились в замосковных уездах в руках различных элементов: во-первых, тяглого, т.е. крестьян и бобылей, во-вторых, нетяглого, т.е. холопов, и, наконец, иногда, дворян, приказных людей и даже духовенства. Рассмотрим, насколько в них участвовали те и другие. Это удобнее всего сделать, изучив важнейшие центры сельских промыслов.

Одним из таких центров могли быть окрестности городов. Подгородные селения очень часто носят торгово-промышленный характер, состоя в связи и составляя как бы продолжение самого города. Однако оказывается, что подмосковные, например, селения вовсе не отличались оживлением ремесл и торговли. Миновав торгово-промышленные сотни и слободы, опоясывавшие столицу, можно было в ближайших селах и деревнях найти лишь очень немного следов каких-либо промыслов, да и то они, по-видимому, не находились в руках крестьян. Так, например, в расположенной у реки Москвы патриаршей оброчной слободке Лужниковской в числе жителей можно было найти овчинников, рыбников, «чюлошницу», зеленщиков, портных, извозчиков (П. к. 9807, л .848.) .

Под Москвой довольно часто встречаются известия о кирпичном производстве, но кирпичниками оказываются непашенные бобыли подмонастырских слободок, как, например, в слободке Дубровке, крутицкого митрополита ( П. к. 685, 9806, л .1000: «Крутицкого митрополита слободка Дубровка непашенная, а в ней живут непашенные бобыли, а кормятся в сараях кирпичною работой».) , или же московские посадские люди, снимающие кирпичные заводы в аренду: так было, например, у Данилова монастыря, где в 80-х годах существовали «строены на кирпичное дело сараи» (П. к. 275, лл.668-669.) , или, наконец, далее представители духовенства: «На реке на Москве у Воробьевых круч церковь Андрея Стратилата... да на ее церковной земле сарай, а в нем жгут кирпичье, сарай попа Ивана Кондратьева, а в нем кирпич жжет сам поп на продажу, да другой сарай попа Алексея Денисова, да в том же сарае жеребей дьяконов, и тот жеребей в споре у попа Алексея с церковным дьячком Тимошкою Ивановым». Поп Алексей, впрочем, отдавал свой сарай «на оброк в наем торговому человеку Ивану Истомину» (П. к. 9807, лл.77—78.) . Сельских тяглецов — крестьян или бобылей — среди подгородных ремесленников-торговцев не видать: они сидят на пашне. Такое положение дел будет понятным, если припомнить отношение правительства в изучаемую эпоху к занятию крестьян промыслами и торговлей (См. об этом у Лаппо-Данилевского, Организация прямого обложения, стр.164—178.) . Принцип, по которому торговля и промыслы должны были оставаться привилегией исключительно посадских тяглецов, нигде так ярко не сказался, может быть, как в судьбе сельских жителей другой подгородной местности, расположенной в довольно оживленном уголке замосковной провинции. Население некоторых деревень Бежецкой вотчины Троицкого монастыря, расположенных в непосредственной близости к городу Городецку (ныне Бежецку), состоявшее из непашенных бобылей и крестьян, издавна занималось торговлей и промыслами, отчасти в деревнях, отчасти в самом Городецком посаде, записываясь там в тягло вместе с посадскими людьми. Занятия этих крестьян были очень разнообразны Они занимались изделием и продажею кос, серпов, сошников и топоров, торговали хлебом, скупали и выделывали кожи и овчины, торговали сукном, холстом, пенькой, салом, мясом, «ершами и рыбою», «шапки мужские» продавали, «приторговывали, что по рукам попадется», «торговали отъезжим торгом» по другим городам и занимались перевозкой товаров, извозом и отъезжими промыслами: «к городу Архангельску ездит пеньку и сало скупает», «извозничает и к Москве под извоз наймуется», «в Новгородский уезд ездит для рыбы и всякого промысла». В общем — картина большого торгово-промышленного оживления. Некоторые не переставали, впрочем, и крестьянить: «и хлеб припахивают». И вот всему этому благополучию настал конец: указом 8 мая 1650 г . этих конкурентов посадских людей было приказано возвратить к крестьянской работе, прекратив торговлю и закрыв лавки (П. С. З., I , №35.) . То же случилось и в промышленных дворцовых селах Суздальского уезда: в 1665 г . дворцовых крестьян села Дунилова, поселившихся и промышлявших в Шуе, велено было «вывесть в село Дунилово на прежние их тяглые жеребьи» ( Гарелин, Акты Шуи, №93.) .

Само правительство, таким образом, препятствовало развитию торговли и промышленности среди подгородного крестьянства, насильственными мерами удерживал его на одной пашне.

Из подгородных местностей единственными, где довольно свободно развивались среди крестьян, по крайней мере, ремесла, были подмосковные дворцовые села, как известно, длинной вереницей расположенные вдоль течения реки Москвы: так например, перепись 1646 г . упоминает о каменщиках-специалистах в селе Верхнем Мячкове и о котельниках в селе Быкове (Переп. к. 9809.) .

Другими внегородскими местами, где, сравнительно, развиты были промыслы и торговля, бывали подмонастырские слободки, расположенные по большей части вблизи многочисленных русских обителей. Одними из самых крупных центров подобного рода в Замосковном крае были село Клементьевское — зародыш позднейшего Сергиевского посада, расположенное у ворот Троицкого монастыря, и Осташковская слобода (ныне город Осташков, Тверской губернии), составлявшая пополам собственность патриарха и Иосифова Волоколамского монастыря. За XVII столетие сохранились целых три описания села Клементьевского ( 1616 г .: п. к. 258, лл.71—72; 1624-1625 гг.: п. к. 260, лл.141—156; 1685 г .: п. к. 275, лл.14—80; кроме того есть еще одно описание, относящееся к XVI в.: п. к. М. г., I , 1, стр.286. О с. Клементьевском см. Чт. О. И. и Др. Р. 1877 г ., кн. 2.) . Все описания свидетельствуют о торговом характере этого села и, вместе с тем, дают понятие о существовавших в нем ремеслах и промыслах: кроме обычных, везде встречавшихся видов ремесленников, здесь были иконописцы, сусальные мастера, серебренники, оловянишники, судописцы, бронники, уздечники, седельные мастера, изразечные мастера, резцы, котельники и т.п. — словом, в слободе была в наличности почти вся торговля и промышленность среднего допетровского города. Если же рассмотреть происхождение и состав всех торговцев и ремесленников села Клементьевского, то окажется, что и в этом отношении село, сохраняя особенности, вызываемые его принадлежностью монастырю, ташке более походит на город. Население его, доходившее в 80-х годах до 1060 дворов, состояло, во-первых, из низших разрядов служилых людей — стрельцов и пушкарей, наведенных там, кажется, со времени осади, а во-вторых, из монастырских слуг, служебников и детенышей. В руках этих элементов и находилась вся торговля и промышленность села. О крестьянах в селе нет речи; о существовании их напоминают разве только детеныши, которые, по описанию 1624—1625 гг., все были набраны из среды крестьян окрестных монастырских вотчин Московского и Переяславского уездов. Подобная же картина открывается из двух имеющихся описаний Осташковской слободы (1624—1628 гг.: п. к. 834, лл.279—303; 1678 г .: переп. кн. 12367, лл.271—303.) . Большая торговая Осташковская слобода, хотя и не значилась в числе посадов Московского государства, но еще более походила на город, нежели село Клементьевское. Главными предметами торговли, сосредоточенной в обширных торговых рядах, были, по-видимому, хлеб и рыба. Что касается населения, то из 426 дворов его 398 принадлежали непашенным монастырским бобылям, рыбным ловцам к другим лицам, примыкавшим к разряду монастырских слуг и т.п. Крестьянских дворов в обеих половинах слободы насчитывалось только 14. Что мы видим в этих двух очень крупных слободах, то представляли, приблизительно, и другие монастырские поселения аналогичного характера (Прим.: слободка подмосковного Симонова монастыря (Васильцова стана): п. к. 685, лл.1117—1205; Серпухов. Высоцкого монастыря д. Заборье: п. к. 439, л . 202. Слободки, подмосковных Новинского и Новодевичьего монастырей (Горетова стана): переп. к. 1646 г ., №9809.) .

Таким образом в большинстве пригородных местностей Замосковных уездов, и в поселениях, по характеру своему приближавшихся к городским, участие крестьян в торговле и промыслах оказывалось ничтожным. Это не значит, однако, чтобы в Замосковном крае не было совершенно крестьянской торговли и промышленности. Известные природные условия, как например, недостаток удобной земли для обработки, оживляющие местность торговые пути — все это могло вызвать со стороны местного сельского населения известную предприимчивость и поддержать ее, невзирая ни на какие правительственные и иные стеснения. Намеки на довольно оживленную промышленность и торговую деятельность крестьянского населения встречаются в нескольких местностях исследуемой области. Ближайшей из таких местностей к столице была восточная часть Московского уезда, местность, расположенная по реке Клязьме и составлявшая Вохонскую волость, когда-то собственность удельного князя Старицкого, Владимира Андреевича, а в 60-х годах XVI в. – вотчина Троицкого монастыря. Среди крестьян и бобылей этой волости встречаются уже с 1624 г . разного рода ремесленники. В селе Павловском находился торжок, «а на том торжку 30 лавок да 20 скамей, а в тех лавках торгуют той же Вохонской волости крестьяне». Кроме того, многочисленные расположенные по р. Клязьме мельницы создавали в Вохонской волости значительное мукомольное производство (П. к. 260, лл.240-258.) . Таким образом, еще в первой половине XVII в. намечался промышленный район по р. Клязьме. Крестьяне – промышленники и торговцы заметны и в соседних Владимирском, Юрьевском и Суздальском уездах. Лесные южные волости Владимирского уезда; Муромское сельцо, Тумская, Тугалесская, Мичевская, Польская, Кривандинская, Вышелесская – были известны своими изделиями из дерева, преимущественно, по-видимому, относившимися к экипажному производству, частям сбруи и т.п. Этот промысел был известен даже Большому дворцу. В 1630 г . бывшим дворцовым крестьянам этой волости было приказано сделать «на государев конюшенный обиход к колымагам 15 крюков больших да к коптанам десятеро полозье больших дубовых да 60 тесниц дубовых пяти сажен, да 5 досок липовых трех сажен, да к санем оглобли и дуги вязовые» (Столб. Разряд. прик. №58, лл.407-408.) . В Суздальском уезде, видимо, уже процветало занятие иконописью. Иконописцы ходили расписывать и реставрировать иконы по всему московскому государству и доходили до далеких украинных городов ( Гарелин, Акты Шуи, №69 и 70. О других местах Суздальского края, с более развитой промышленностью, см. Лаппо-Данилевский , Организация прямого обложения, стр.165-166.) . В дворцовом селе Симе Юрьевского уезда, по переписи 1646 г ., население состояло из одних «непашенных крестьян», которые, конечно, могли заниматься только какими-нибудь промыслами (Переп. к. 12467 (без пагинации).) . В 1661 г . крестьяне Суздальского Покровского девичьего монастыря сосредоточивали в своих руках всю торговую и промышленную деятельность города ( Корсак , О формах промышленности и о назначении домашнего производства в зап. Европе и России, стр.110 (М. 1861).) .

Таким же промышленным центриком была дворцовая (до 1683 г .) беспашенная слободка Холуй Суздальского уезда (Фонд А. Мин. Дв., Мос., отд., оп. 38/648, д. №47.) . Среди крестьян этого уезда уже в 20-х – 30-х годах встречаются настоящие богачи из крестьян, которые владели, как выше выяснено, целыми деревнями, значившимися за их господином: так например, приказный человек вотчины князя Хованского, села Пестякова, владел 6 дворами своих собственных деловых людей (П. к. 11318, л .886.) . Наиболее вероятным источником подобных крестьянских богатств были промыслы и торговля. Изложенные примеры показывают, что торгово-промышленный характер, составляющий и теперь особенность Ивановской области, был довольно определенно выражен еще в первой половине XVII в., причем торговцами и промышленниками выступали здесь сельские тяглецы как дворцовых, так и всякого вида частновладельческих земель. Еще есть известие, что в Кимрской волости Кашинского уезда существовал в 1653 г . сапожный промысел (П. к. 173а, лл.1655—1656: упоминаются «2 двора сапожниковых».) . Кильбургер сообщает еще о существовании казенного железного завода в селе Павловском, расположенном по дороге из Москвы в Клин ( Busching's Magazin , III, стр.326.) . В имеющихся у меня источниках нет указаний на существование других местностей со сколько-нибудь заметной крестьянской промышленностью и торговлей, за исключением выше приведенного случая, относящегося к Бежецкому уезду, лежавшему на пути из Новгорода в Ярославль. Однако нельзя отрицать возможности, что и на других больших торговых путях того времени, например, в Ярославском крае, могла развиваться промышленная и торговая деятельность местного крестьянства.

Говоря о различных занятиях, которые составляли ресурсы крестьянского населения при его основном занятии — сельском хозяйстве, нельзя не упомянуть о рыболовстве, солеварении и бортничестве, принадлежавших к древнейшим промыслам, известным в России. Рыболовство было распространено по всему Московскому государств (Подробности см. Костомаров , Очерк торговли Московского государства, 243—254 (Спб. 1862).) , одаренному столь развитой речной сетью. Тем не менее, приречное население составляло сравнительно небольшую группу всего тяглого населения как всего государства, так и исследуемой области. Кроме того, в большинстве случаев право ловить рыбу принадлежало дворцу, крупным вотчинникам, которые эксплуатировали ловли сами или сдавали их на откуп; местное же тяглое население в лучшем случае несло на себе одну черную работу. Таково же приблизительно было и состояние солеварения (О солеварении см. Костомаров, Очерк торговли, стр. 88—194.) . Оно было местным промыслом в некоторых замосковных уездах, например, у Соли Галицкой, в некоторых местах по Волге, во Владимирском и Переяславском уездах. Но, несмотря на свое большое иногда развитие, оно всегда оставалось только местным промыслом, притом сосредоточенным в очень немногих руках. Еще меньшее значение могло иметь бортничество, сохранявшееся кое-где в Замосковье, преимущественно в лесных местностях Владимирского и Гороховецкого уездов. В описании этих уездов встречаются известия об обширных бортных ухожьях: так например, во Владимирском уезде бортные ухожья были при селе Плесце Боголюбовского стана (П. к. 12610, л .289.) . В Красносельской волости Гороховецкого уезда упоминается: «к деревне Кожину ухожей за рекою за Клязьмою, а ходит его Гришка Сидоров да Лучка Опарин, оброка платит полпуда меду, знамя серп с приписьми» (П. к. 625, л .10.) . Там же описывается и другой ухожей. Нечего и говорить о садоводстве, которое как особый промысел встречалось только в некоторых местностях Переяславского уезда.

Наконец, побочным ресурсом мог быть еще отхожий промысел и занятие ремеслом или наемным трудом в местах, где на это был усиленный спрос. Отрывочные указания на подобного рода отхожие промыслы встречаются. Местами отхода были города, особенно Москва, затем судоходные реки, например, Ока, Волга.

Исследование вопроса о том, куда скрывалось население, показало, что, между прочим, беглецы уходили в города: так, например, случилось с бобылями Боровского уезда (П. к. 10326, л .408.) .

Некоторые из немногих крестьян Осташковской слободы значатся в 1678 г . живущими «на Москве» (П. к. 12367, лл.281—303.) . На Москве живут и оброчные бобыли слободки Спасской, вотчины Ростовского Богоявленского монастыря (П. к. 843, л .462.) . Есть отлив и в провинциальные города: в переписной Коломенской книге 1678 г . есть известие о крестьянине, который «живет на Коломне, а кормится плотничеством» (Переп. кн. 9275 г ., л.535.) . Как сказано, бурлачество на Волге и Оке также привлекало сельских жителей близких к этим рекам местностей: пашенные бобыли села Красного Гороховецкого уезда, составлявшего в 20-х годах вотчину князя Буйносовова-Ростовского, «на князя пашню пашут и на суда наймуются» (П. к. 625, л .2.) . Есть известие об уходе рабочих на Волгу в ее верхнем течении, например в Рыбную слободу (Чт. О. И. и Д. Р. 1869, кн.4. Акты, собранные Семевским, №69.) . Все это, однако, только отрывочные указания, которые отнюдь не позволяют считать отхожие промыслы особенно распространенным занятием среди сельского тяглого населения замосковных уездов.

Сводя вместе сделанные только что наблюдения, можно придти к выводу, что в местах, где естественнее всего могли развиваться и процветать сельская торговля и промыслы, т.е. в пригородных селениях и слободах, обычно возникавших при монастырях и составлявших переход от села к городу, участие в торговле и промыслах сельского тяглого населения обыкновенно бывало довольно ничтожным. Крестьяне и пашенные бобыли вытеснялись другими элементами — посадскими, разного рода монастырскими холопами; наконец, их предприимчивость сдерживалась правительственными мерами, запрещавшими торговлю крестьянам. Тем не менее, в обширном Замосковном крае встречаются местности, где уже в первой половине XVII в. существует некоторая промышленная деятельность местных крестьян и бобылей. Насколько возможно проследить географическое расположение таких местностей, они тянутся почти от самой Москвы к северо-востоку, доходя до Костромского уезда. По своим почвенным условиям эти местности не отличаются большим плодородием земли. По большей части здесь зато замечается обилие всякого рода леса. Эти обстоятельства могли в известной мере содействовать очень раннему возникновению там торгово-промышленной деятельности крестьянства и вместе с тем сохранению в течение всего XVII в. преобладания оброка над барщиной. Но занимали ли местности с сравнительно развитой крестьянской торговлей и промышленностью большое место во всем Замосковном крае? На этот вопрос едва ли возможно ответить утвердительно. Из 35—40 уездов, входящих в состав этой области, местности, где торговля и промыслы имели действительное значение для сельского населения, были рассыпаны по всему, кажется, обширному Суздальскому уезду, а также в более или менее значительных частях уездов Московского, Владимирского, Переяславского, Шуйского и, может быть, в некоторых приволжских, но, в общем, они составляли не более одной десятой всей площади обширного Замосковья. В остальной части сельское население было исключительно земледельческим. Отсюда, конечно, нельзя заключать об отсутствии плотников, кузнецов, столяров, шерстобитов и т.п., как нельзя отрицать и существование мелкой сельской торговли. Но продукты промышленности не имели широкого распространения за пределами ближайших окрестностей селения, где существовало известное производство. Что же касается торговли, то ее слабое развитие выражается на самом характере ее — почти исключительно ярмарочном. Сельская ярмарка, торг или «торжок», была самым распространенным средством торсового обмена. Ярмарки бывали годовые или по храмовым праздникам. Чаще всего торг происходил один или два раза в неделю. Местом торга бывали обыкновенно большие села — центры крупных дворцовых, духовных или служилых вотчин. Таможенные сборы шли или прямо в царскую казну, или же их собирал местный вотчинник, вносивший уже от себя известную сумму в приказ Большого прихода. Вот несколько примеров описаний сельских торжков, нередко находимых в писцовых книгах: в дворцовом селе Ростовского уезда Яковлевском-Гарях «торг, а торгуют съезжаясь тутошние и сторонние люди в неделю один раз, в пятницу, а на торгу семь лапок без затворов, да шалаш, да скамья. Оброку платить того села всем крестьянам с лавки по два алтына, с полку б денег, с шалаша 4 деньги» (П. к. 841, л .191 ( 1629 г .).) . В подмонастырской слободе Теряевой, расположенной у ворот Иосифова-Волоколамского монастыря, торговали «по два дня в неделю, в среду, в субботу, а на торгу 2 полки да 4 стола» (П. к. 845, л .442 (1624—1626 гг.).) . В Костромской вотчине княжны Мстиславской торговали «приезжая люди и тутошние один день, во вторник, а полавочный оброк и тамгу и явку и всякие пошлины сбирают на вотчинницу» ( П. к. 10958, л .596 (ок. 1630 г .).) . Очень характерны следы сильной правительственной опеки, замечаемой здесь. Озабоченное исправным поступлением всех государственных доходов, правительство внимательно следило, чтобы не было неразрешенных и беспошлинных торжков. Новая ярмарка не могла возникнуть без предварительного разрешения из Москвы. Такое положение вещей объясняется условиями времени, но едва ли можно думать, что эти условия могли оживить и без того слабую сельскую торговлю и содействовать ее процветанию. В 1667 г . архимандрит Воскресенского Новоиерусалимского монастыря бил челом, чтобы в только что заселенной «пустоши, что было село Стратилатское» Полоцкого уезда «построить торжок», потому что «село от городов удалело и в иных селах кругом того места торгов нигде нет». На это последовало распоряжение Волоцкому воеводе Мусину-Пушкину послать в село Стратилатское «кого пригоже» и велеть «построить торжок и пошлины сбирать в Воскресенский монастырь, кого архимандрит с братиею, старца или слугу с наказной памятью к тому таможенному сбору пришлет, а в нашу великого государя казну в приказ Большого приходу им с того торжку платить по рублю на год» ( Г. К. Э. по Волоколамску, №2499/103.) . Та же длинная проволочка с разрешением и та же мотивировка просьбы отдаленностью, затрудняющей всякий торговый обмен, чувствуется в другом указе об учреждении торга: «били челом Сергиева монастыря архимандрит Андреян с братьею, а сказали в Костромском де уезде Троицкая вотчина село Костома с деревнями от наших городов и от сельских торжков отдалели и кому де доведутся из той вотчины что купить или продать, и он и в весну и в осень за водами в городы ездят с великою нужею» (Г. К. Э. по Костроме, №5267/300.) .

Таким образом, в большей части исследуемого края сельская торговля и промышленность не имели в XVII столетии серьезного значения. Сельское хозяйство, а в частности земледелие, было почти единственным источником благосостояния тяглых людей, составлявших подавляющую по численности группу сельского населения, и потому ослабление земледелия, уменьшение крестьянской запашки следует считать явлением большой важности. Наблюдаемое в широких размерах в замосковных уездах у крестьян, живших на землях духовенства и служилых людей, оно свидетельствует о несомненном оскудении крестьянских хозяйств на этих землях и показывает, что ни общий рост населения, ни деятельная колонизация запустевших земель, ведшаяся, главным образом, через посредство владельцев земли, не влекли за собой подъема народного благосостояния. Не подымала его и торгово-промышленная деятельность крестьянства, так как более или менее успешное развитие ее было уделом лишь очень немногих местностей.

В заключение несколько слов о торговле хлебом. Существование сельскохозяйственного обмена в XVII столетии доказывать нечего, раз известно, что он существовал столетием ранее ( Рожков , Сельское хозяйство, стр.280-283.) . Но в торговле важнейшим продуктом сельскохозяйственного производства есть в XVII в. некоторые черты, которые не лишены, может быть, известного значения. В известном уже описании Троицкой волости Московского уезда, Вохны, относящемся к 1624—1625 гг., встречается любопытное известие о монастырских мельницах, расположенных по Клязьме: «Под деревнею (Дубровкой) на реке на Клязьме монастырская мельница, а против тое мельницы на другой стороне реки Клязьмы за одним болотом другая мельница, а в обоих амбарах по трои жерновы, а на тех мельницах мелят запасы про монастырский обиход и на понизовые запасы для ради Астроханского промыслу» (П. к. 200, лл.257—58.) . Это известие указывает, во-первых, на то, что в 20-х годах еще существовал вывоз хлеба из центра в Поволжье, а во-вторых, на то, что дело это находилось в руках крупного собственника — монастыря . С другой стороны, известно, что в изучаемую эпоху было уже сильно развито хлебное маклачество: «169 года в 17 день указал великий государь говорить боярам с гостьми и гостинные и суконные и черных сотен и слобод с торговыми людьми: отчего учинились в Москве и в городах перед прежним хлебу дорогая цена, и чем та дорогая цена можно перемешать». Оказалось, что одною из причин дороговизны хлеба была деятельность «скупщиков и кулащиков, и вязщиков» ( Рожков, Сельское хозяйство Московской Руси, стр.280-283.) . Не указывают ли эти отрывочные, к сожалению, известия на то, что торговля хлебом была уже вполне организованным делом, а время, когда главный производитель хлеба, крестьянин, стоял к ней близко, уже давно миновало?

 

Выводы

 

Чтобы всесторонне определить уровень экономического благосостояния тяглого населения и причины его понижения, следовало бы рассмотреть еще один очень важный вопрос о повинностях сельского населения по отношению к правительству и к землевладельцам, одним словом, вопрос о тягле. Однако на этой дороге встречаются значительные препятствия. Для сколько-нибудь подробного освещения этого вопроса необходимо особое, специальное исследование, которое не входило в мои цели и для которого я не располагаю достаточным количеством материала. Невозможность преодолеть эти препятствия заставляет меня сузить поставленную сейчас задачу и ограничиться попыткой определить в общих чертах, в каком направлении развивалось тягло сельских жителей.

По мере возможности я отделяю вопрос о государственном тягле от вопроса о повинностях частновладельческих; для ясности коснусь, прежде всего, вопроса о тягле в XVI в. Очень ценные и с большим искусством собранные данные о тягле в XVI в. находим мы в не раз упоминавшемся уже труде Рожкова ( Рожков, Сельское хозяйство Московской Руси, стр.223—234.) хотя общая скудость сведений, в особенности за первую половину столетия, делает их, по собственному признанию автора, иногда немного гадательными. Сравнивая оклад податей, взимавшихся государством в первой и во второй половине века, исследователь путем очень сложного исчисления сравнительной цены денег в обе эпохи и переложения повинностей натуральных на денежные приходит к следующему выводу ( Рожков, Сельское хозяйство Московской Руси, стр.223—234.) : «как ни далеки от точности все сделанные исчисления, можно сказать, что сделанные платежи в государеву казну менялись в течение XVI в. следующим образом: в первые два десятилетия они не превышали б рублей с 800 четвертей, в 20-х—40-х годах достигли восьми рублей, в 60-х—80-х—42 рублей, наконец, в конце 80-х и в начале 90-х годов — 161 рубль. При этом не надо забывать, что разница между первой и второй половиной не так велика, как кажется на первый взгляд, потому что в первой половине века неизвестен оклад полоняничных денег, которые поэтому и не считаются, притом же военные подати, введенные в половине столетия, не были совершенно новостью, а заменили собой существовавшие раньше натуральные повинности. Чтобы номинальные цифры окладов получили реальное значение, остается перевести их на наши деньги, принимая рубль первых двух десятилетий XVI в. равным 94 рублям, рубль 20-х—40-х годов равным 76 рублям, а рубль второй половины столетия приравнивая 25. Тогда получим следующие цифры: в 1513 г . только 7 рублей, или на деньги 1897 г . 658 рублей, с сохи платились деньгами, остальное тягло состояло из натуральных повинностей; в 1525 г . 10 рублей, или 750 рублей на деньги по тому же курсу, поступали в казну деньгами, остальные обязанности по отношению к государству отбывались натурой; далее имеем для 50-х — начала 80-х годов вместо 42 рублей — 1050 рублей, а для 80-х годов — 3775 рублей на деньги по тому же курсу, или 151 рубль па деньги того времени. Итак, реально повышение податного обложения земли заметно только в конце века».

Изучение степени тяжестей частновладельческих повинностей, выражавшихся в оброке и барщине, производилось автором преимущественно по писцовым книгам Новгородской области, представляющим обильный и богатый материал для изучения народного хозяйства.

Для других областей он располагает только отдельными, единичными примерами, которые, однако, по его мнению, подтверждают, в общем, данные по Новгородскому краю (Там же, стр.256—257.) . Выводы, к которым приходит Рожков, сводятся к тому, что «никаких перемен в реальной арендной плате незаметно, исключая, разумеется, местных, временных и вообще случайных колебаний, всегда неизбежных и нехарактерных для общего положения дел. Так же неизменна была и тяжесть барщины там, где она существовала» (Там же, стр.258.) . Обсуждая эти выводы с точки зрения общего течения исторической жизни Руси XVI столетия, нельзя не признать справедливость их, даже допустив их частичную неточность. К концу XVI в. государственное тягло стало гораздо тяжелее, нежели в начале его. Иное дело — повинности частновладельческие. Крепостное право, создавшее в конце концов полный произвол помещика над сидевшим на его земле крестьянином, повлекло за собой и увеличение повинностей крестьянина но отношению к помещику.

Военные тяготы XVI столетия бледнеют в сравнении с тем, что легло на население в следующем столетии, когда издержки частых, изнурительных войн покрывались все новыми и новыми податями. Одной из первых таких податей была подать стрелецкая, первые известия о которой относятся к 1615 г . ( Милюков, Государственное хозяйство, стр.55.) . С того же времени начинаются и периодические сборы чрезвычайного налога — «пятой», «десятой» и т.п. деньги и других экстренных сборов (Там же, стр.58, 67.) . В числе экстренных повинностей, вызывавшихся войной, не следует забывать и повинностей натуральных, считавшихся еще более тяжелыми, нежели денежные. Во время войн царя Алексея на замосковные уезды выпадали и такие тяготы.

В 1664 г . велено дворянам и детям боярским галичанам с поместий и вотчин веять по четверику ржи и по четверику сухарей и отвезти в Дорогобуж и в Вязьму «и у них де подряжаются тот хлеб в те городы отвезти подрядчики, а провоза просят с двора по два рубли и больше и оттого де крестьяне их бредут розно». В результате правительство согласилось заменить натуральную повинность денежною (П . С. З., 1, №354.) . Не на одних только экстренных сборах отражался рост податного бремени. Постоянные сборы также увеличивались непрерывно. Характерным примером может служить необычайно сильное увеличение оклада по живущей четверти по указу 19 марта 1630 г . сравнительно с нормами, установленными указом 13 октября 1625 г . Рост был настолько велик и чувствителен, что несколько месяцев спустя, в 1631 г ., двумя последовательными указами правительство принуждено было смягчить только что установленные оклады (Указ. книга Пом. приказа., изд. Сторожевым, стр.100—103, №81—84 и прилож. №14. Лаппо-Данилевский , Организация прямого обложения, стр.529—533, прил. XIII . П. к. 261, лл.360-351.) . В тридцатых годах замечается очень быстрый рост стрелецкой подати, повысившейся в два приема с 96 рублей до 240 рублей с сохи ( Милюков, Государственное хозяйство, стр.66.) . Новый оклад полоняничных денег и экстренный налог — по две гривны с двора ратным людям на жалованье, введенные одновременно с дворовым письмом 1646 г . ( Милюков , Государственное хозяйство, стр.72.) , пополнили собою не перестававшее увеличиваться податное бремя.

Наконец, длинный ряд всякого рода чрезвычайных финансовых мер ознаменовал собою долголетние войны царя Алексея с Польшей. Милюков приводит довольно много примеров как экстренного сбора денег, так и жертв, приносившихся населением при наборах даточных людей (Там же, стр.74—77.) . «Устройство войска и добывание средств, предназначавшихся на его содержание, были главными задачами внутренней политики XVII в.», говорит другой исследователь финансовой истории Московского государства, «войска и финансы были в то время центрами, вокруг которых вращались все второстепенные интересы государственной жизни. Все общественные силы привлекались к удовлетворению этих главных потребностей государства» ( Лаппо-Данилевский, Организация прямого обложения, стр.503.) и привлекались, добавим мы, все в более и более тяжелой форме. Повинности населения возрастали. Повинности крестьянского населения росли, не смягчаясь никакой льготой, никакой, хотя бы самой незначительной привилегией, как это было и с служилыми, и с посадскими людьми.

Не будучи в состоянии определить размеры этого роста и следить за деталями этого процесса, можно, думается мне, без всякой натяжки высказать мнение, что повинности сельского тяглого населения по отношению к правительству увеличивались неуклонно в течение всего интересующего нас времени.

Рост тягла, как государственного, так и помещичьего, не мог оставаться без влияния на общее экономическое состояние сельского населения Замосковного края, так как ставил это население все в более и более тяжелые экономические условия. Тяжесть этих условий, в свою очередь, влияла и на состояние главного занятия сельского населения — на состояние крестьянского земледелия. В несомненном увеличении всякого рода повинностей следует видеть одну из причин обнаруживавшегося в XVII столетии упадка крестьянского земледелия в исследуемом крае. Эти обстоятельства не могли, конечно, не отзываться косвенно и на благосостоянии служилого класса, вотчинные права которого так сильно развивались в течение XVII в.

Дополнительные примечания

К отделу 1 главы первой

 

Позднейшее изучение писцовых и переписных книг сводится к следующему:

В 1907 г . появилась большая и обстоятельная рецензия на мою книгу, написанная академиком М.А. Дьяконовым и напечатанная в Отчете о 49-м присуждении премий Уварова (Спб. 1907).

Отзыв Дьяконова содержит развернутую и основательную критику всей книги. но в части, касающейся оценки писцовых и переписных книг как исторического источника, автор отзыва не выдвинул новых взглядов, ограничившись выводом, что критическая опенка, даваемая основным источникам исследования автором последнего, не является исчерпывающей.

Несколько позднее в Журнале Министерства народного просвещения был напечатан отзыв о моей работе, принадлежащей перу проф. С.Б. Веселовского (Ж. М. Н. П., 1908, №2.) . Основным положением этого отзыва был упрек автору в том, что содержание его книги не соответствует заглавию последней, и что нельзя для изучения экономического быта довольствоваться писцовыми книгами. Исходя из этой мысли, профессор Веселовский приводит ряд примеров того, чего автор книги не сделал и какими документами он не воспользовался. Вот один из них: «Нам не приходилось работать в делах Поместного приказа, но едва ли можно сомневаться, что в 50 000 сохранившихся столбцов можно найти вполне удовлетворительный ответ на многие вопросы деятельности поместного приказа, и в том числе отпуска писцов». В конце отзыва проф. Веселовский предвидит могущее быть ему сделанным возражение, «что он больше говорит о том, чего нет в работе Ю. Готье, и мало о том, что есть». Отзыв проф. Веселовского интересен, главным образом, тем, что содержит программу его собственных научно-исследовательских работ, результатом которых 7—8 лет спустя явилось его большое исследование «Сошное письмо» (Т. I, М. 1915, XVI + 442 стр. Т. II, М. 1916 г ., VII + 716 стр.) .

В предисловии к 1 тому (Стр. IV-V. ) проф. Веселовский, вспомнив о своем отзыве, говорит, что моя работа «Замосковный край» заставила его, в процессе его работы, несколько изменить ее направление.

Далее проф. Веселовский указывает еще раз, что недостатки моей книги вытекают из того обстоятельства, «что пользованию писцовыми книгами не предшествовало надлежащее предварительное исследование сошного письма и, в частности, приемов составления писцовых книг». «Тогда же, — продолжает он, — не ограничиваясь критикой, я занялся историей сошного письма, чтобы восполнить указанные пробелы и способствовать дальнейшему, более, как мне казалось, правильному изучению писцовых книг и пользованию ими в научных целях». Так появилась написанная проф. Веселовским энциклопедия истории посошного обложения и теснейшим образом связанных с нею хозяйственных описаний территории Московского государства или, выражаясь словами проф. Веселовского, «писцового дела». Я не случайно назвал «Сошное письмо» энциклопедией. Книга эта, действительно, такова. Все детальные вопросы, связанные с посошным обложением и писцовым делом, разрешаются в ней исчерпывающим или почти исчерпывающим образом; пробелов нет; нет даже обойденных мелочей, и можно смело сказать, что детальное изучение порядка составления, структуры и содержания писцовых книг исследованием профессора Веселовского доведено до логического конца Однако, обладая всеми достоинствами энциклопедии, исследование профессора Веселовского страдает и некоторыми недостатками подобного рода изданий: за деревьями не видно леса. Автор так погружен в детали приказной жизни и практики, что «как бы живот среди московских дьякон и подьячих XVII в» ( Кочин, Писцовые книги в буржуазной историографии. Проблемы источниковедения, сборн. 2-й. М.— Л. 1936, стр.182.) . Сам автор в известной степени является жертвой своего стремления обнять и почерпать все, что относится к «писцовому делу», и, пытаясь разрешить основной вопрос критической оценки писцовых книг как источника, почти разрушает все возведенное им здание, считая «более целесообразным не то, как вообще писцы пользовались приправочными документами, а как пользовался ими данный писец» («Сошное письмо», II , стр.78. Для обобщения бесчисленных деталей, приводимых в книге С.Б. Воселовского «Сошное письмо», очень полезна первая вводная глава исследования проф. А. И . Яковлева , Приказ сбора ратных людей (М. 1917).) , и тем сводя степень достоверности писцовых книг не к закономерным явлениям, а к случайной личности писца, среди которых, но его же млению, даже не было специалистов своего дела.

Прямым и ценным дополнением к «Сошному письму» является издание важнейших документов, послуживших С.Б. Веселовскому материалом для его исследования (Акты писцового дела, т. I , М. 1913, XI + 448 стр. (в Чт. О. И. и Д. Р. и отдельно), т. II , М. 1917, 490 стр.) . Автор мотивирует их появление необходимостью при помощи доступных всем материалов возможно тверже обосновать свое исследование и облегчить читателю его проверку. Ото полезнейшее собрание документов, несомненно, открывает возможность для новых взглядов и соображений в области критики писцовых книг.

Думается даже, что «Акты писцового дела» принесут больше пользы возможным будущим исследователям, нежели послужат для проверки добросовестного исследования профессора Веселовского.

Последний критический этюд о писцовых книгах принадлежит Г. Кочину и появился в 1936 г . под заглавием «Писцовые книги в буржуазной историографии» (Проблемы источниковедения, сборн. 2-й, М.—Л. 1936, стр.145—186.) . Впрочем, статья сама по себе не содержит критического изучения писцовых книг и других аналогичных им памятников; это только — марксистская критика тех историков, которые изучали писцовые книги и пользовались ими, и новая попытка поставить проблему их изучения. Автор признает «бесспорным, что писцовые книги — источник чрезвычайно важный и, безусловно, большой ценности», но делает окончательный вывод, который дает мало положительного и едва ли останется в будущем без возражений.

По его мнению, «очередная задача — привести в движение этот важнейший фонд. Писцовые книги должны быть в постоянном обороте при всех работах по Московскому государству; они должны быть на постоянном учете исследователя при разработке всякого вопроса; к этому обязывает и охват писцовыми книгами всех важнейших сторон социально-экономических взаимоотношений населения и исключительная полнота территориального охвата» ( Кочин. См. цит. соч., стр.185—186.) .

Число изданных печатно хозяйственных описаний XVII в. по Замосковному краю пополнилось сводными и дозорными книгами Троицкого монастыря 1610—1616 гг., напечатанными в «Памятниках социально-экономической истории Московского государства XIV — XVII веков» (Т. I, изд. Центрархива, М. 1929. Сборник вышел под редакцией проф. С.Б. Веселовского и проф. А.И. Яковлева.) . Издание это несколько расширяет доступный для всех материал для критического изучения писцового материала. См. также Н.Н. Ардашека «Древнейший столбец поместного приказа о заготовке приправочных книг для пледов 7135 г .» (Зап. Московского археологического института, VII, М. 1910).

 

К отделу II главы первой

 

Глава XI исследования проф. С.Б. Веселовского «Обзор описательных работ конца XVI века и за XVII век» (Т. II , c тр.174—262.) содержит обстоятельный обзор истории описаний и переписей по всей территории Московского государства, в том числе и по Замосковному краю. Обзор этот полностью покрывает собою далеко не полный подобный же обзор истории описаний и переписей по замосковным уездам, помещенный в отделе II первой главы в первом издании моей книги. Я счел поэтому совершенно ненужным вновь перепечатывать этот обзор и сократил II отдел первой главы, оставив для логической связи только конечные выводы, к которым я пришел в результате изучения истории описаний Замосковного края в XVII в.

 

К отделу III главы второй

 

Хотя работа проф. С.Б. Веселовского «Село и деревня в северо-восточной Руси XIV — XVI вв.» (М.—Л. 1936 г ., 166 стр.) хронологически почти не совпадает с моей работой, однако ее следует считать существенным дополнением к ней. В главах 4-й и 5-й своей книги С.Б. Веселовский делает значительный шаг вперед по изучению истории русского села и, в частности, очень четко освещает процесс укрупнения селений, сопровождаемый уменьшением их числа.

Хотя это явление легко заметить при сравнении данных писцовых книг XVI и XVII столетий по тем местностям, где имеются первые, однако в моей работе оно лишь мельком отмечено в отделе III второй главы и в отделе II первой главы.—

 

К отделу 1 главы третьей

 

Напечатанные в 1 томе «Памятников социально-экономической истории Московского государства в XIV — XVI вв.» (М. 1929, VI + 396 стр.) свозные и дозорные книги Троицкого монастыря по Московскому, Дмитровскому, Рузскому, Владимирскому, Юрьевскому, Суздальскому, Муромскому, Переяславскому, Углицкому, Костромскому, Ростовскому, Бежецкому, Тверскому и Балахнинскому уездам дают богатый материал для изучения экономического состояния Замосковного края в 10-х годах XVII столетия.

Материал этот тем более ценен, что дозоры, составленные самим монастырем, гораздо полнее по содержанию, чем правительственные дозоры.

 

К отделу IV главы третьей

 

Сводные и дозорные книги Троицких вотчин 1610—1611 гг. (Памятники социально-экономической истории Московского государства, т. I, М. 1929) дают очень много иллюстративного материала по вопросу, куда с насиженных мест уходило население Замосковья в этот период. Особенно интересны многочисленные примеры ухода крестьян из восточных уездов — Суздальского, Владимирского, Муромского и Балахнинского — далее на восток в Поволжье, за Нижний-Новгород.

Писцовые книги не сообщают, в каком порядке происходило возвращение крестьян, ушедших с прежних мест жительства в первые 20 лет XVII столетия. Самый факт существования «свозных» книг Троицкого монастыря показывает наглядно, что крупные вотчинники принимали энергичные меры к насильственному водворению «вышедших» крестьян па старые моста. При этом характерно, что если ушедший крестьянин оказывался на земле достаточно сильного светского вотчинника, то последний не отдавал его обратно Троицкому монастырю и удерживал его за собою.

 

К отделу II главы четвертой

 

Существенные сведения, дополняющие приведенные в моей книге известия о крепостной колонизации и о переподе помещиками крестьян из северных уездов Замосковного края в южные и из последних далее на юг — в колонизуемые вновь окраины, даны в монографии Новосельского «Вотчинник и его хозяйство в XVII веке» (М. 1929), написанной по документам личного архива стольника Андрея Ильича Безобразова, типичного крепостника-скопидома XVII столетия.

Вопрос о сыске «беглых» крестьян, сильно развившемся во второй половине XVII в. после издания соборного уложения, освещается в работе того же автора: «Побеги крестьян и холопов и их сыск в Московском государстве во второй половине XVII века» (Труды Института истории РАНИОН, 1, М . 1926, стр.327—356).

В 1933 г . Историко-археографический институт Академии наук СССР (теперь - Историко-археографический сектор Института истории) выпустил издание, чрезвычайно ценное и интересное с точки зрения моей работы: «Хозяйство крупного феодала-вотчинника XVII века. Хозяйство боярина Б.И. Морозова», часть 1 (Труды Историко-археограф. инст. Академии наук, том VIII, вып. 1, Л . 1933, XXXIII + 349 стр.). Это и есть документы того вотчинного архива Б. И. Морозова, который послужил И. Б. Забелину для его статьи «Большой боярин на своем вотчинном хозяйстве» («Вестник Европы», 1871). В свое время я мог ознакомиться с Морозовским архивом только при посредстве работы Забелина. Напечатанные в части 1-й документы охватывают дела с 1646 по начало 1650 гг. и, кроме того, «отписные» книги 1667—1668 гг., составленные после смерти вдовы Морозова, боярыня Анны Ил. Морозовой.

Для отдела II главы четвертой напечатанные документы дают дополнительный материал по сыску и свозу беглых.

 

К отделу III главы четвертой

 

Архив Морозовских вотчин содержит очень ценные данные о белорусской колонизации в замосковных уездах в 1650 г . Однако данные эти появятся только в следующих выпусках «Хозяйства боярина Б.И. Морозова». В выпуске 1 на них делается прямое указание: «Сохранилась переписная книга 1657 г . Из книги этой мы узнаем, что выше 1000 человек (из общего числа 1071) Морозов сажает в селе Павловском (Звенигородского уезда) специально на крестьянскую работу. Остальные сажаются по соседству в Звенигородском и Московском уездах (сс. Иславское и Котельники)» ( В.Г. Гейман , О хозяйстве боярина Б.И. Морозова (Вводная статья к публикации Ист.-арх. института. Труды, т. VIII, вып. 1, стр. XXIX). ) .

Вопрос о корельской колонизации в Бежецком, Ярославском, Углицком, Новоторжском и Тверском уездах затронут был мною только с одной определенной стороны. Корелы интересовали меня как элемент, пополнявший население Замосковного края, приходя в него извне в точение довольно долгого периода, обнимающего почти три четверти XVII столетия. Поэтому причины выхода корел из их северной родины и их появление в вышеуказанных местностях я затронул только попутно и привел только одну из них — опустение земель в некоторых частях Замосковья и невозможность заселить их, не прибегая к пришельцам извне. Новый исследователь истории корел — А.Н. Вершинский ( А.Н. Вершинский , Очерки истории верхневолжских корел, гл. I «Переселение корел в Московское государство в XVI — XVII вв.» в Истор. сборн., т. IV , М.—Л. 1935, стр.73—86.) — на основании более широких и мне в свое время неизвестных материалов ставит шире вопрос о причинах корельского выхода «из за свойского рубежа» и существенно дополняет сведения по этому вопросу. Мои соображения о причинах появления корел в северном Замосковье он, однако, не опровергает. Новые данные об обстоятельствах переселения корел в северные уезды Замосковного края приводятся в написанной по архивным источникам работе В.О. Эйнгарна «О корельской колонизации в замосковных уездах», имеющей выйти в Трудах Всесоюзной библиотеки имени Ленина.

 

К отделу IV главы четвертой

 

В этом отделе недостаточно метко и недостаточно исчерпывающе освещен вопрос о тех изменениях, которые произошли в составе дворянства отдельных местностей Замосковья в течение XVII в. В данном случае особенно это относится к столичному Московскому уезду.

Насколько можно думать, ранние земельные раздачи XVI в. и наличность многочисленных вотчин еще при великом князе Василии Ивановиче создали несколько особую физиономию личному составу служащих людей Московского уезда; он должен был состоять, главным образом, из людей местного, московского происхождения, в частности, из членов феодальных боярских семей и из людей правительственного аппарата, постепенно слагавшегося со времени Ивана III . В числе помещиков и вотчинников уже тогда должно было быть некоторое число дьяков. В 1650 г . были розданы поместья тысяче дворянам, набранным из провинциальных уездов. Раздача эта положила основание так называемым «Московским чинам» и влила в состав дворян столичного уезда известное количество уроженцев самых разнообразных местностей как Замосковного края, так и других областей.

Следующее изменение должно было произойти в связи с появлением опричнины как учреждения. К сожалению, эти изменения нам фактически почти неизвестны вследствие скудости источников. В третий раз состав дворянства столичного уезда изменился в годы крестьянских войн и польской интервенции: об этом четко говорит сравнение состава бывших землевладельцев по дозорным книгам 1610-х годов с составом их по писцовым книгам 1620-х годов, когда бесследно исчезнувшие вотчинники и помещики уже были заменены новыми (ср., напр., состав дворян Московского уезда по писцовым книгам XVI в. (Писц. кн. М. гос., т. I) и по писцовым 1620-х гг. (ГАФКЭ, п. к. 261 и 685).

Изменения эти, однако, не переменили характера дворянства Московского уезда: оно преимущественно пополняет собою Московские чины; в составе землевладельцев очень заметно представлены дьяки московских приказов.

В составе дворянства провинциальных уездов также происходят перемены. Как отразилось на этом составе появление опричников в 1564 г . и их упразднение в 1572 г . — это принадлежит к числу вопросов, далеко еще не выясненных. Но перемены, происшедшие в 1600—1620 гг., так же резки и заметны, как и в Московском уезде: это отражается тем ярче, чем глубже была затронута крестьянскими войнами и интервенцией данная местность; сравни, например, состав удельного и нового дворянства Тверского уезда по дозорной книге 1615 г . и по писцовым книгам 1627—1628 гг. (ГАФКЭ, доз. кн. 467 и п. к. 871—875). Не менее показательно сравнение дворянского состава по тем местностям, по которым сохранились десятни XVI столетия, т.е. по Москве, Коломне, Переяславлю, Мурому и Владимиру (Опис. док. и бум. Моск. А. М. Ю., т. VIII : Чтения О. И. и Др. Р., 1910 — Готье «Десятни по Владимиру и Мещере»; ГАФКЭ, Разр. приказ, дела десятен).

Особенно, конечно, сильными были изменения там, где после смуты испомещали дворян местностей, оккупированных поляками и отошедших к Польше по Деулинскому договору 1619 г .

Сопоставление состава дворянства отдельных замосковных уездов в XVI и XVII вв. приводит к предположительному выводу, что крупные перемены, главным образом, вытекавшие из войн и разорения начала века, должны были задерживающим образом влиять на формирование местных дворянских корпораций. Первоначальные по-уездные дворянские ячейки XVI в. еще не успели развиться в корпоративные организации. Перемены в составе дворян в первой четверти вернули дело почти к исходной точке. Лишь постепенно в XVII столетии вновь началось формирование местных дворянских корпораций. Расцвет их относится уже к XVIII в.

 

К отделам IV и V главы пятой

 

Ценные наблюдения над дворянским землевладением в замосковных уездах, а также некоторые соображения, относящиеся к критическому изучению писцовых книг, см. в работе В.Н. Седашева «Очерки и материалы по истории землевладения Московской Руси в XVII в.», М. 1912 и в работе Е.Д. Сташевского «Землевладение Московского дворянства в первой половине XVII в.», М. 1911.

Интересным примером быстрого накопления большего земельного состояния и не менее быстрого его перехода к другому владельцу служит история земельного состояния боярина Б.И. Морозова. См. Труды Ист.-археогр. института Академии наук, т. VIII , часть 1. «Хозяйство крупного феодала-вотчинника XVII в. Хозяйство боярина Б.И. Морозова», Л. 1933.

 

К отделам I и II главы шестой

 

Для изучения крепостного поместно-вотчинного хозяйства XVII в. (распределение барщины и оброка, организация хозяйства и т.д.) материал шестой главы существенно пополняется данными, относящимися к вотчинному хозяйству Б.И. Морозова (Труды Ист.-археогр. Института Академии наук, VIII, вып. 1), а также данными о хозяйстве А.И. Безобразова (Новосельский, «Вотчинник и его хозяйство в XVII в.», М, 1923). Для дворцового хозяйства см. также работу проф. А.И. Заозерского «Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве». П. 1917.

 

К отделу III главы шестой

 

О подсобных занятиях и заработках крестьян на возникших с половины XVII столетия подмосковных заводах см. дополнительные данные в архиве Б.И. Морозова (Труды Ист.-археогр. института Академии паук, VIII , вып. 1), а также в мелких специальных исследованиях, печатавшихся в 1920-х годах в «Архиве истории труда» и отчасти в «Трудах Института истории РАНИОН».

 

К отделу IV главы шестой

 

К числу работ, освещающих вопрос о податном обложении в XVII в., следует прибавить исследование проф. А.Н. Яковлева «Приказ сбора ратных людей». М. 1917.

 

К приложению

 

Приложение к моему исследованию, содержащее перечень замосковных уездов и входивших в их состав волостей и станов, составлено мною по писцовым книгам 1620-х годов и по переписным книгам 1646 г ., что дало мне основание сказать, что перечень этот составлен «в виде опыта, применительно к половине XVII столетия».

В перечне этом я пытался дать изображение административного деления Замосковного края в том виде, как оно представляется именно в этот момент. Однако, перечисляя уезды, станы и волости, я приводил те данные о них, которые встречаются в более раннем актовом материале, главным образом в духовных и договорных грамотах XIV — XVI вв., а также указывал возможно более точно их местонахождение. Подробно исследовать историю всех мелких делений не входило в мою задачу, вследствие чего время возникновения новых волостей и станов и случаи слияния их отмечены мною лишь в тех случаях, когда я находил сведения о таких фактах в моих основных истопниках. Не углубляясь в исследование истории мелких делений, я, к сожалению, не подчеркнул общей тенденции к слиянию соседних волостей и станов в одно более крупное целое, что заметно повсюду, но особенно ясно сказалось в некоторых местах, например в Тверском уезде. Это обстоятельство стояло, надо думать, в непосредственной связи с укрупнением селения и уменьшением их числа, которое продолжалось с половины XVI в. до 20-х годов XVII в. и которое так четко освещено профессором С.Б. Веселовским в его работе «Село и деревня в северо-восточной Руси XIV — XVI вв.» (М.—Л. 1916).

Вот почему я не могу согласиться с замечанием названного исследователя, что «список составлен без достаточного учета времени. Ю.В. Готье не упускал случая вносить в свой список дополнения и поправки из актового материала с XIV в., но не применил того же метода с другого конца, т.е. по актам и писцовым книгам XVI — XVII вв. не выделил волостей, возникших много позже». (Веселовский, там же, стр.18, прим. 2-е.)

Много дополнительных данных об уездах; станах и волостях Замосковья за XIV — XV вв. можно найти в книге Любавского «Образование основной государственной территории великорусской народности». Л. 1929 г .

 

 

Приложение

 

Материалы по исторической географии московской Руси

 

Замосковные уезды и входившие в состав их станы и волости

по писцовым и переписным книгам XVII столетия *

 

БАЛАХНИНСКИЙ УЕЗД

 

Балахнинский уезд сложился, вероятно, из некоторых волостей Суздальско-Нижегородского княжения. Городец уже в 1405 г . входил в состав владений Московской линии князей {Собр. гос. гр. и дог., I , №38). В 1451 г . он составлял владение Суздальского князя Ивана Васильевича, с которым в этом году заключил договор великий князь Василий Темный (Собр. Г. Г. и Д., I, № 80 и 86).

1. Волость Жарская. На правом берегу Волги, но реке Черной и ее притокам к северу и востоку от города Балахны.

2. Волость Стрелицкая. На правом берегу Волги к югу от города Балахны до Нижегородского рубежа. Название в связи с расположенным рядом Стрелицким станом Нижегородского уезда (см. Садовский, К материалам по исследованию Нижегородского уезда» в трудах Ярославского областного съезда, стр.29).

3. Дворцовая волость Городецкая. За Волгой к югу и востоку от Городца, рядом с одноименной волостью Юрьевецкого уезда.

4. Дворцовая волость Заузольская. За Волгой, к востоку от предыдущей, от которой отделяется рекой Узолой.

5. Дворцовая волость Толоконцевская. Название от села Толоконцева на левом берегу Волги. К юго-востоку и востоку от предыдущей. Начинаясь против города Нижнего-Новгорода, эта волость тянулась к северо-востоку по течению реки Линды и верхнему течению реки Керженца. Ее восточная граница, бывшая в то же время и границей уезда, неясна: она терялась в лесах Нижегородского Заволжья.

«Керженец» упоминается в числе владений великого князя Василия Дмитриевича. в его духовной 1423 г . Собр. Г. Г. и Д., I , №41, В . Дебольский, Духовные и Дог. грам. как истр.-геогр. мат., II , стр.17 (Спб. 1901 н 1902).

 

БОРОВСКИЙ УЕЗД

 

Составился, главным образом, из волостей, данных князем Владимиром Андреевичем своему второму сыну, Семену, отчасти из волостей, данных третьему сыну, Ярославу (Растуновский стан), и княгине вдове (Козлов брод, Ловышин и Вепрейка). Собр. Г. Г. и Д., I, №40. Духовная князя В.А. Серпуховского 1410 г .

1. Стан Бобольский. В пределах позднейшего Медынского уезда. Название от села Боболи или Бобыли (в XVII столетии — родовая вотчина князей Львовых, ранее — вотчина князей Курлятевых. (А. М. Ю., п. к. 10326, лл.460—463). Впервые упоминается в духовной князя Владимира Андреевича 1410 г . в числе волостей, доставшихся его вдове, княгине Ульяне, под именем Буболь (Собр. Г. Г. и Д., I, №40, Дебольский, там же, II , стр.13, 14).

2. Волость Вепрейская. Самая южная волость Боровского уезда. От речки Вепрейки. Впервые упоминается в той же духовной как часть удела княгини Ульяны (Собр. Г. Г. и Д., I, №40, Дебольский, там же, стр.13, 14).

____

* Ввиду того, что основным источником для предлагаемого перечня послужили писцовые и переписные книги, ниже на них ссылок не делается. Перечень служит указателем к карте Замосковного края, составленной в виде опыта применительно к половине XVII столетия.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.352-371)

----------------------------

 

 

 

…совершенно согласно с данными писцовых книг XVII в. (С. Г. Г. и Д., №138 и 144; Дебольский, там же, II , стр.47; Покровский, там же, стр.82-85; Борзакоеский, История Тверского княжества, стр.25, 26).

1. Стан Белогородский. По течению реки Волги, ниже Кимр, до впадения Нерли. Название в связи с доныне существующим с. Белым-Городком.

2. Стан Гостунский. По правую сторону реки Дубны, от границ Переяславского уезда до впадения ее в Волгу и по течению Волги до Кимр. Происхождение названия неясно. Первое известие в межевой грамоте князя Юрия Ивановича 1504 г .

3. Стан Дубенский. По обоим берегам Волги, от бывшего города Корчевы до устья Дубны, откуда и название. На западе граничил с Тверским уездом, на юге - с Дмитровским и Клинским.

4. Стан Жабенский. На правой стороне Волги от устья Нерли до границ древнего Углицкого уезда. С востока ограничен Переяславскими и Дмитровскими землями, с севера - Ростовскими. Название от реки Жабни, притока Волги. Первое известие в межевой грамоте Юрия Ивановича 1504 г .

5. Стан Меньшая слободка Задубровская. По правой стороне реки Медведицы, от границ древнего Бежецкого уезда.

6. Стан Большая слободка Задубровская. Очень значительный по размерам стан, к югу от предыдущего. Тянулся от Петровских озер на восток до реки Медведицы, обнимая весь бассейн реки б. Пудицы. На юге границу его составляла река м. Пудица. Происхождение названия неясно.

7. Слободка Завостинская. В северной части уезда, на реке Ярхоме и ее притоках. Происхождение названия неясно.

8. Стан Кочемской. К югу от предыдущего, по границе древнего Бежецкого уезда. С юга ограничен рекой Медведицей, с востока - большей частью течением реки Яхромы, притока Медведицы. Название в связи с селом Кочемль.

9. Стан Нерехоцкий. К востоку от города Кашина, ограничен с запада речкой Кашинкой, с севера - Мерецким станом, с востока и юга - Волгой и Углицким уездом. Название в связи с речкой Нерехтой.

10. Стан Мерецкий. К северу от города Кашина и от предшествующего стана. Ограничен с запада рекой Кашинкой и Бежецким уездом, с севера и востока - Углицким уездом. Название, может быть, в связи с Мерей.

11. Стан Пудицкий. По правой стороне реки малой Пудицы. На юге граничил с Кимрской волостью.

12. Стан Середецкий. Крайний западный стан уезда, между Петровскими озерами на юге и течением реки Медведицы на севере. Происхождение названия неясно.

13. Стан Суходольский. К западу от города Кашина, между течением рек Кашинки и Яхромы. С севера граничил с Бежецким уездом.

14. Стан Чуцкий. К югу от г. Кашина, между течением рек Яхромы, Медведицы, Волги и Кашинки. Название, вероятно, в связи с древним финским населением этой местности.

16. Стан Ходческий. На правом берегу Волги, по течению реки Ходчи, рядом с Дмитровско-Переяславской волостью Юлкой и дворцовыми землями Кимрской волости. Название от реки и села Ходчи.

16. Волость Кимрская. По обоим берегам Волги вокруг села Кимр.

17. Дворцовое село Инальцево в Жабенском стане.

 

КИНЕШЕМСКИЙ УЕЗД

 

Замечания об уезде см. в замечании о Суздальском уезде. Уезд составлял небольшую часть позднейшего Кинешемского уезда.

1. Волость Вичужская. Южная часть по реке Вичуге и ее притокам (откуда и название). Первое известие - в духовной Ивана III в числе волостей, доставшихся великому князю Василию (С. Г. Г. и Д., I, № 144; Дебольский, там же, II, стр.45).

2. Волость Владыченская. Северо-восточная часть уезда, на левом берегу Волги. Происхождение названия неясно.

3. Волость Кинешемская. Окрестности города Кинешмы на правом берегу Волги. Название от города и реки. Первое известие - в духовной Ивана III в числе волостей, доставшихся великому князю Василию (С. Г. Г. и Д., I, №144; Дебольский, там же, II, стр.45).

4. Волость Мериновская. Западная окраина уезда на левом берегу Волги. Название от села Меринова.

 

КЛИНСКИЙ УЕЗД

 

Клин - старая Тверская волость, перешедшая к Москве вместе с другими Тверскими владениями в 1485 г . Вероятно, описание 1492 г . имело решающее значение в истории образования уезда. По духовной Ивана III, в числе владений великого князя Василия находим «Клин с вольстьми и с пути и с селы... по тому, по каа места писал писец наш Петр Лобан Заболоцкой». Конечно, весьма возможно, что в общих чертах границы области, тянувшей к Клину, были намечены еще ранее, в Тверскую эпоху (С. Г. Г. и Д., I, №144; Дебольский, там же, II, стр.45; Борзаковский, История Тверского княжества, стр.39). Большая часть уезда составляла одно целое и не имела станового деления. Отдельные волости образовали только дворцовые земли.

1. Дворцовая волость Копытовская. К западу от города Клина, в средине уезда. Название как этой волости, так и нижеследующих двух происходит от центральных сел этих волостей.

2. Волость с. Новое. Бывшая дворцовая волость, розданная в поместья в начале XVII в. На правом берегу Волгл, почти окруженная землями Тверского уезда.

3. Волость Сологинская. Бывшая дворцовая волость, розданная в поместья в начале XVII в. В западной части уезда, по реке Ламе. К XVIII в. Клинский у. распался на след. станы: Окологородный, Поламский (по р. Ламе) и Вохусский (ГАФКЭ, д. Клин. боев. канц., оп. I, вяз.1-50).

 

КОЛОМЕНСКИЙ УЕЗД

 

Коломенский уезд представлял собою юго-восточный угол первоначальных владений Московских князей, ограниченный с юга рязанскими землями, с востока - землями великого княжения Владимирского. На севере уезд граничил с Московским уездом. Когда была проведена та граница между уездами, которая существовала в XVII в., нельзя сказать определенно. Судя по некоторым государственным актам XIV - XV вв., к Коломне, которая всегда отдавалась старшему в роде, тянули в то время некоторые волости, позднее отошедшие к Москве, например, Гвоздна, Гжель, Селна, Гуслица. Но во второй половине XVI в. граница, как видно по описанию уезда 1578 г ., уже проходила в тех же местах, где шла в XVII в.

Позднее всего определилась западная граница уезда: по крайней мере, Хотунская волость, которая в XVII в. всегда тянула к Москве, в описании троицких земель 1592- 1594 гг. отнесена к Коломенскому уезду (П. к. М. г., I , 1, книги по Коломне №1 и №2; Дебольский, там же, I и II ; Иванчин-Писарев, Прогулка по древнему Коломенскому уезду).

1. Волость Алексеевская (Олексеевская). Небольшая волость по реке Северке. Название от села Алексеевского. Долго входила в состав дворцовых земель (П. к. 202, лл.435-504). Роздана служилым людям, по-видимому, только в начале XVII в.

2. Стан Большой Микулин. В окрестностях Коломны по всем направлениям от города. Первая часть названия указывает на размеры территории стана. Происхождение второй части неясно. Может быть, территория этого стана соответствует тому, что обозначается в древнейших актах под именем «Коломны с волостьми», и таким образом является тем Коломенским уделом, который князь Юрий Данилович отобрал у рязанских князей (Собр. Г. Г. и Д., I, №21, 22, 28; Дебольский, там же, I, стр.1). Отдельную часть к востоку составляла так называемая Сопинская волость; 3-й отдельный участок - к северу.

3. Стан Брашева. На левом берегу Москвы, смежный с московскими волостями. Происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, стр.5).

4. Волость Высоцкая. В восточной части уезда. Название происходит от села Высокого (ныне город Егорьевск) чем определяется и географическое положение волости. Вся волость составляла владение Чудова монастыря.

5. Волость Горская (дворцовая). По течению Оки, к югу и вверх от Коломны. Быть может, это те «Горки», которые упомянуты в духовной Калиты в числе волостей, отданных его старшему сыну. Таково мнение С.М. Соловьева, с которым не согласен В.Н. Дебольский (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.9; Соловьев, История России, кн.1, стр.1121, прим.2-е).

6. Волость Дарицкая. Небольшая волость в восточной части уезда по реке Шолоховке. Название сохранилось в названии деревни Дарицы.

7. Стан Деревенский. Северная оконечность уезда близ дворцового села Бронниц, пограничная с Московским уездом. Название неясно.

8. Стан Комарев. По течению реки Оки, вниз от впадения Каширки. Происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Дмитрия Донского 1388 г . Название сохранилось в названии села Комарева (С. Г. Г. и Д., I, № 34; Дебольский, там же, I, стр.27).

9. Стан Коневский. По течению реки Каширки. Происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I. № 21, 22; Дебольский, там же I, стр.8).

10. Волость Крутинская или «Крутины». В восточной части уезда, между реками Люболовкой и Цной. Происхождение названия неясно. Первое известие - в первой духовной Василия Дмитриевича (С. Г. Г. и Д., I, №39; Дебольский, там же, II, стр.3).

11. Стан Левичинский. На правом берегу Москвы, по-видимому, в двух участках, разделенных Маковским и Песоченским станами. Оба участка прилегают к левому берегу реки Северки. Происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.7).

12. Стан Маковский. На правом берегу Москвы к югу от течения реки Северки, в западной части уезда. Название происходит от какой-то местности «Маковца», местонахождение которой неясно (П. к. М. г., 1, 442). Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.7).

13. Волость Мезынская. На левом берегу Москвы. Название от реки Мезыни. Первое известие - в духовной Ивана Калиты (С. Г. Г. и Д., 1, №22; Дебольский, там же, I, стр.3).

14. Волость Мещерская. Крайняя восточная волость уезда по реке Цне, притоку Оки. Название указывает на Мещерский край, который, очевидно, уже начинался в этой местности. Первое известие - в духовной великого князя Ивана Ивановича 1356 г . (С. Г. Г. и Д., I, №25; Дебольский, там же, I, стр.23).

15. Волость Оглоблинская. Между станом большим Микулиным и волостью Малинской. Название от деревни Оглоблино. Подобно волости Малинской, долго оставалась в составе земель дворцовых (П. к. М. г., I, 1, стр.509-514).

16. Волость Малинская. В западной части уезда, между Коневским и Большим Микулиным станами. В XVI в. очень долго оставалась в числе дворцовых. Название от села Малина. Первое известие - в духовной великого князя Ивана Ивановича 1356 г . - «с. Малоно» (С. Г. Г. и Д., I , №25; Дебольский, там же, I , стр.22; Писц. книга Коломенского уезда 1578 г . в п. к. Моск. гос. т. I , 1).

17. Стан Скульневский. По западной границе уезда, смежный с Московским уездом и Ростуновским станом Боровского уезда, по верхнему течению реки Северки. Название сохранилось в названии села Ильинского-Скульнева. Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, 1, стр.7).

18. Стан Пахрянский. На левом берегу Москвы и на правом, рядом с Песоченским станом. Название сохранилось в названии речки Пахрянки. Первое известие «Пахряне» в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., 1, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.4).

19. Стан Песоченский. На правом берегу Москвы по течению ее притока реки Тры или Отры. Название сохранилось в названии реки Песоченки. Первое известие о волости Песочне - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.3).

20. Волость Раменка. По нижнему течению реки Цны. Название, вероятно, в связи с первоначальным обилием леса. Первое известие - в духовной Дмитрия Донского 1388 г . (С. Г. Г. и Д., 1, №34; Дебольский, там же, I, стр.27).

21. Стан Устъ-Мерский. По обоим берегам Москвы и реки Нерской (Мерской). Название в связи с упомянутой рекой. Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, 1, стр.5).

22. Волость Холм. По левую сторону течения реки Москвы к югу от города Егорьевска. Происхождение названия неясно. Первое известие - «с. Холмы» в духовной великого князя Ивана Ивановича 1356 г . (С. Г. Г. и. Д., I, №25; Дебольский, там же, I, стр.22).

23. Село Дедново (дворцовое) на Оке, ниже Коломны.

24. Конюшенная волость Бронницкая. Вокруг нынешнего города Бронниц. Первое известие - в духовной Софии Витовтовны (С. Г. Г. и Д., I, №83; Дебольский, там же, II, стр.26).

 

КОСТРОМСКОЙ УЕЗД

 

Кострома впервые упоминается в духовной Василия Темного, хотя некоторые местности, позднее входившие в состав Костромского уезда, встречаются и ранее - в духовной Калиты, Василия Дмитриевича (Шачебол) и в договорных его сына с Юрием Галицким (Андома). Позднее появление Костромы в духовных объясняется том, что этот город с тянувшими к нему землями, по смерти последнего своего удельного князя Бориса Андреевича в 1303 г ., вошел в состав земель великого княжения Владимирского, которым впервые решил распорядиться Дмитрий Донской. Детальное же распоряжение Костромой сделал только Василий Темный. В XIV - XV вв. определился, вероятно, и приблизительный состав Костромского уезда. В него вошел довольно широкий круг земель, на юге граничивший с владениями Суздальско-Нижегородских князей, на западе - с владениями Ростовских и Ярославских князей, на севере и востоке - землями, тянувшими к Галичу, причем Галицко-Костромской рубеж устанавливался, вероятно, очень медленно и долго оставался неопределенным (С. Г. Г. и Д., I , №22, 43, 44, 49, 50, 86, 87; Дебольский, там же, II , стр.18, 19, 28; Корсаков, Меря и Ростовское княжество, стр.182-184; Экземплярский, Великие и удельные князья северной Руси, II , стр.261-269; Миловидов, Очерк истории Костромы).

1. Стан Андомский (Судиславская осада). По течению реки Андобы или Андомы. Первое известие - в договорах Василия Темного с Юрием Галицким 1433 г .

2. Стан Андроников. К востоку от города Костромы, по течению реки Покши.

3. Волость Баранья Лука. В западной части уезда, в нескольких участках среди земель Сущовского стана. В 80-х годах слита писцами с этим станом.

4. Стан Борщин. По правому берегу Волги, выше Костромы, по древнему Ярославскому рубежу, в трех отдельных участках. Название сохранилось в названии с. Борщина.

5. Волость Владычня. На правом берегу Волги между устьями притоков Керы и Шачи. Название в связи с селом Владычным.

6. Стан Вожевальский. На правой стороне Волги. Весьма незначительный по размерам, между волостями Нерехтой, Емстной, Кубанской и станом Вяцким.

7. Стан Вяцкой. К востоку от предыдущего, по правому берегу Волги, между устьями ее притоков - Кубани и Керы.

8. Стан Дмитровцев. На правом берегу Волги, несколько ниже Костромы, до устья реки Кубани.

9. Стан Дуплехов. На левом берегу Волги, занимал очень большое пространство почти от устья реки Стежеры. В пределах этого стана, по реке Колдоме, были расположены дворцовые земли, розданные в 80-х годах беспоместным жильцам.

10. Волость Емстна. Очень значительная по размерам волость в южной части уезда, по течению реки Емстны.

11. Волость Железный борок (Буегородская осада). В северной части уезда, близ города Буя, по течению рек Тебзы и Вексы. Первое известие, быть может, в договорной Василия Темного и Юрия Галицкого 1433 г .

12. Стан Иванчушков. На правом берегу Волги, против Костромы.

13. Стан Козурский. К востоку от города Костромы, по среднему течению реки Покши, рядом со станом Андрониковым. Название в связи с речкой Козуркой и погостом Козурой.

14. Стан Корзла. К западу от реки Соти и по течению реки Касти. Название в связи с речкой Козловкой. Другая часть стана среди земель Ярославского уезда, ниже города Ярославля, на левом берегу Волги, вокруг села Деева городища.

15. Стан Котогорский. Крайний северо-западный стан уезда по течению рек Обноры и Улы и по их притокам, Пексолдыше, Кулзе, Железнице и др. Название в связи с речкой Котогоркой.

16. Волость Кубанская. На правой стороне Волги, но течению реки Кубани от истоков почти до устья.

17. Волость Куекша (Кадуевская осада). По реке Мере и по притоку ее Сендеге, вверх от слияния их. Находится внутри земель волости Немды. Название от реки Куекши, притока Сендеги.

18. Волость Куская (Кадуевская осада). Крайняя восточная волость уезда. С трех сторон окружена Галицкими землями. С востока ограничена рекой Немдой. Название от реки Куси, вдоль которой расположено большинство населенных пунктов этой волости. В ней находился нынешний город Кадый.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.382-385)

--------------------------------

 

 

…26. Стан Зубатый. Местонахождения определить не удалось.

Дворцовые земли Можайского уезда: села Губино, Ворское верховье и Дунино - в южной части уезда; Шабоновская волость - положение неясно; Замоская волость - юго-западный угол уезда, по рекам Воре и Чале; Кузовская и Гореевская волости - положение неясно; Будаевская волость - к юго-востоку от нынешнего города Гжатска; Алешинская волость - вокруг нынешнего города Гжатска; Клушинская волость - по левую сторону Гжати, ниже города Гжатска; Златоустовская волость - по левую сторону Гжати, близ устья Яузы; Шебаршинская, Горетовская, Вельская, Корочаровская - по течению реки Исконы и ее притокам, на восточной границе уезда; Тягожская, может быть, находилась не около Гжатска, как думает Дебольский, а по верхнему течению реки Исконы, около деревни Старой Тяги и села Булычева. Первое известие - в духовной Ивана III (Чагощь); Турьевская - положение неясно. Первое известие - в духовной Ивана III.

 

МОСКОВСКИЙ УЕЗД

 

Составился из ближайших к столице волостей и из отдельных сел, которые в удельную эпоху давались обыкновенно порознь всем наследникам великого князя. К этим селам и волостям позднее присоединены были некоторые земли соседних уделов - Боровского и Серпуховского. Так как окончательное присоединение этих уделов относится к 1456 г ., то после этого времени, надо думать, слагается и Московский уезд, как мы его видим в XVII в. Подробности об установлении границ между Московским уездом и соседними см. в заметках о Дмитровском, Коломенском, Переяславском и Звенигородском уездах.

 

А. ЗАМОСКОВНАЯ ПОЛОВИНА

 

1. Стан Бохов. От границ Дмитровского уезда по речке Вязи, по рекам Уче и Клязьме, включая слияние этих рек.

2. Села Братовщино и Олешня (дворцовые). Дворцовые земли, расположенные к северо-востоку от предыдущего, тянувшие к селу Братовщину (ныне на Московско-Ярославском шоссе) и Олешне (ныне Алешино).

3. Села Белый Раст, Озерецкое (дворцовые). В северо-западной части уезда, в пределах древнего стана Манатьина, Быкова и Коровина, между линиями Московско-Савеловской и Октябрьской железных дорог.

4. Стан Васильцов. У ворот Москвы, к востоку от нее. Простирался от лесов дворцовой Тайнинской волости (Лосиный остров) на юг до реки Москвы и на восток километров на 16, вдоль Московско-Нижегородской ж.д. Первое известие - в первой духовной Василия Дмитриевича 1406 г . (С. Г. Г. и Д., I , №39; Дебольский, там же, II , стр.3). Происхождение названия неясно.

6. Село Воздвиженское (дворцовое). Небольшая по размерам дворцовая волость по реке Воре, на Московско-Ярославском шоссе.

6. Стан Воря и Корзенев. Приблизительный центр этого стана - впадение реки Талицы в реку Ворю. Воря впервые упоминается в духовной Калиты в числе волостей великой княгини-вдовы; Корзенев - в духовной Дмитрия Донского (С. Г. Г. и Д., I, № 21, 22, 34; Дебольский, там же, I, стр.18).

7. Волость Вохна. По течению реки Клязьмы. Название Вохны доселе сохранилось для местности около Павловского посада. Самое происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Калиты в числе волостей великой княгини-вдовы. Позднее, в XVI столетии, во владении князя Владимира Андреевича Старицкого и, наконец, с 60-х годов - Троицкая вотчина (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.20; П. к. М. г., т. 1, 1, п. к. по Москве, №3 и 4).

8. Волость Гвоздна (дворцовая). Крайняя юго-восточная волость уезда, смежная с Коломенским уездом, между реками Москвой и Нерской. Происхождение названия, сохранившегося доселе, неясно. Первое известие - в духовной Калиты (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, 1, стр.6).

9. Волость Гжель. К северу от предыдущей, по реке Гжели, откуда и название, которое сохранилось еще в названии села Гжели. Первое известие - в духовной Калиты, в числе волостей великого князя Семена (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.8).

10. Стан Горетов. Очень значительный по размерам стан, ограниченный с одной стороны верхним течением Клязьмы, рекою Химкою и линией нынешнего Ленинградского шоссе от деревни Никольского до города Москвы; с другой - течением рек Москвы и Истры, которой касается выше г. Истры. Название в связи с речкой Горедвой, притоком реки Сходни. Первое известие - в духовной Калиты «Горетова» в числе волостей, доставшихся великому князю Семену (С. Г. Г., и Д., I, №21,22; Дебольский, там же, I, стр.8. Сведения о значении этой местности в истории заселения Московского края см. также в Истории города Москвы И.Е. Забелина, стр.5-23).

11. Волость Гуслица (дворцовая), равно как и следующий Гуслицкнй стан, составляют части одной и той же местности по реке Гуслице в крайнем юго-восточном углу Московского уезда. Первое известие - в духовной Калиты в составе владения великой княгини Ульяны. В XVII столетии Гуслицкой волостью назывались земли, продолжавшие оставаться в дворцовом владении. Станом называлась совокупность земель, розданных в частное владение (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I , стр.20).

12. Стан Гуслицкий (см. выше).

13. Стан Доблинский. В восточной части уезда, по линии Московско-Нижегородской ж.д. С востока границу можно приблизительно провести вдоль Ногинской ветки этой железной дороги. Происхождение названия неясно. Первое известие о Доблинских сокольниках и бортниках - в духовной Юрия Дмитриевича Галицкого 1434 г ., в числе волостей Дмитрия Красного (С. Г. Г. и Д., I, №51; Дебольский, там же II, стр.21).

14. Волость Загарье (дворцовая). Между Гжелью в Вохной. Название сохранилось в названии села Загарья. Первое известие - в духовной Дмитрия Донского, в числе владений его четвертого сына, Петра (С. Г. Г. и Д., I, №34; Дебольский, там же, I, стр.32).

15. Стан Каменский. В восточной части уезда, по линии нынешней Московско-Нижегородской ж.д., близ станции Кудинова и к югу от нее. На востоке граничил с Доблинским станом. Происхождение названия неясно.

16. Село Коломенское. Группа дворцовых земель, тянувших к этому селу и расположенных на правом берегу реки Москвы, ниже города. Первое известие в духовной Владимира Андреевича Серпуховского (С. Г. Г. и Д., I, №40; Дебольский, II, стр.15).

17. Стан Капотенский. Небольшой стан на левом берегу реки Москвы ниже города. Название - в связи с названием села Капотни. Первое известие об этом селе - в духовной Калиты, в числе сел великого князя Семена (С. Г. Г. и Д., №21, 22; Дебольский, I, стр.11).

18. Стан Кошелев. По рекам Клязьме и Воре. К югу тянулся приблизительно до Владимирско-Московской дороги. Происхождение названия неясно.

19. Волость Кунья. В восточной части уезда, на границе древнего Переяславского уезда, к северу от волости Вохны. С востока была ограничена рекой Дубной, с запада - Шерной, притоками Клязьмы, которая, в свою очередь, служила местами южной границей волости. Происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Юрия Дмитриевича Галицкого 1434 г ., в числе земель Василия Косого (С. Г. Г. и Д., I, №51; В.Н. Дебольский, там же, II, стр.21, не совсем правильно предполагает местонахождение Куньей близ Александровской слободы).

20. Стан Манатьин, Быков и Коровин. Первоначально различные местности, слившиеся во второй половине XVI в. в один огромный стан, тянувшийся к северу от Москвы в виде неправильного треугольника. Его западная граница шла по верхней Клязьме и по реке Химке, притоку Москвы, и по Московско-Тверской дороге; северная совпадала с границей Московского и Дмитровского уездов. На востоке стан граничил с Боховым станом и Тайнинской дворцовой волостью. Происхождение названия неясно. Первое известие - в межевой грамоте князя Юрия Ивановича 1604 г . (С. Г. Г. и Д., I, №141; Дебольский, там же, II, стр.54).

21. Стан Обарнич. Небольшой стан по правую сторону реки Пехорки, притока р. Москвы. Происхождение названия неясно.

22. Стан Островецкий. Рядом с предыдущим, по левую сторону реки Пехорки, на юге был ограничен рекой Москвой. Название от села Острова.

23. Стан Пехорский. К северо-востоку от города Москвы, между Васильцовым и Боховым станами. Название от реки Пехорки, притока Москвы.

24. Стан Почернев. К югу от предыдущего, по той же Пехорке, между линиями нынешних Московско-Нижегородской и Московско-Рязанской ж.д.

25. Стан Радонеж.

25а. Стан Радонеж и Бели. Эти два стана представляли местность от Дмитровского рубежа по верховьям рек Вори и Пажи в окрестностях Троице-Сергиева монастыря. Название от древнего города Радонежа на реке Паже. Первое известие - в духовной Калиты, в составе владений великой княгини-вдовы. (С. Г. Г. и Д., I , №21, 22; Дебольский, там же, стр.18, 1 ). Вероятнее всего, здесь имеет место случай слияния двух первоначально отдельных станов.

26. Стан Раменейце Замосковное. Часть местности, составлявшей первоначально одно целое со следующей волостью. Название, быть может, дано в отличие от волости Раменки Коломенской и стана Раменского, Дмитровского уезда. Первое известие - может быть, в духовной Калиты, в числе владений великой княгини-вдовы, которой достались и близлежащие волости Гуслица и Сельна. Стан Раменейце обнимал земли, розданные в частное владение, волость Раменница - то, что в XVII столетии оставалось в дворцовом владении. Собственно название «Раменейце» впервые упомянуто в духовной Дмитрия Донского, в числе немногих волостей, отданных его пятому сыну, Ивану (С. Г. Г. и Д., №21, 22, 34; Дебольский, там же, I, стр.20, 32).

27. Волость Раменница (дворцовая). См. выше п.26. Название сохранилось ныне - г. Раменское.

28. Стан Рогожский. По реке Клязьме. Название сохранилось до конца XVIII в. в названии села Рогожи. Первое известие - в духовной Дмитрия Донского, в числе земель его четвертого сына, Петра (С. Г. Г. и Д., I, №34; Дебольский, там же, I, стр.32).

29. Волость Селинская. Так же, как и следующая, составляет части одной и той же местности по правому течению реки Нерской, притока Москвы, между Гвоздной и Гуслицей. Первое известие - в духовной Калиты, среди волостей великой княгини-вдовы. (Собр. Г. Г. и Д., I, №21, 22); В.Н. Дебольский ошибочно предполагает, что Сельна находилась между Москвой и Дмитровом (там же, I, стр.20).

30. Волость Сельна. (См. выше).

31. Стан Сурожский или Сурожик. По среднему течению Истры и ее притоку Малой Истре и притокам последней - Маглуше и Молодильне. Крайний западный уезд стана. Происхождение названия неясно. Первое известие - в духовной Калиты, в числе владений великой княгини-вдовы (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.18).

32. Село Тайнинское. Группа дворцовых земель к северо-востоку от Москвы, по реке Яузе и линии Ярославской ж.д., тянувших к селу Тайнинскому. В состав волости входили и большие леса, доселе сохранившиеся близ Москвы под именем Сокольников и Лосиного острова. Первое известие - в духовной Владимира Андреевича Серпуховского (С. Г. Г. и Д., I, №40; Дебольский, там же, II, стр.15).

33. Село Хотеичи. Группа дворцовых земель между дворцовыми волостями Гуслицей и Сельной на границе древнего Коломенского уезда, на реке Нерской, притоке Москвы.

34. Волость Черноголовлъ (дворцовая). По реке Черноголовке. Название сохранилось в названии деревни «Черноголовка». Первое известие - в духовной Калиты, в составе владений великой княгини-вдовы. (С. Г. Г. и Д., I, №21, 22; Дебольский, там же, I, стр.19).

35. Стан Шеренский и Отъезжий (иногда Объезжий). Смежны с Переяславским уездом. Название от Шерны, притока Клязьмы. Первое известие о Шерне, как об отдельной Московской волости - в духовной Дмитрия Донского, в числе волостей его четвертого сына, Петра (С. Г. Г. и Д., I, №34; Дебольский, там же, I, стр.32). Позднее с Шеренским слился стан Объезжий или Отъезжий, лежавший к западу от него, по речке Белой и левому берегу реки Вори. Происхождение этого названия неясно.

 

Б. ЗАРЕЦКАЯ ПОЛОВИНА

 

1. Стан Вяземский. В западной части уезда, по реке Вяземке, смежный с Звенигородским уездом. Название в связи с рекой и с селом Вяземами. Первое известие - в духовной Калиты (село Вяземское), в числе владений князя Ивана Ивановича (С. Г. Г. и Д., I, №22; Дебольский, там же, стр.15).

2. Стан Гоголев. По реке Десне. Происхождение названия неясно.

3. Волость Домодедовская, конюшенная. Группа дворцовых земель, тянувших к селу Домодедову (откуда и название), по рекам Пахре и ее притоку Рожаю. Первое известие - в духовной Владимира Андреевича Серпуховского, в числе земель княгини-вдовы.

4. Стан Жданский. В двух участках: 1) на берегу Москвы, 2) южнее, по нижнему течению Пахры. Название в связи с селом Жданским.

 

(Ю.В. Готье. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси.// Второе просмотренное издание.// Государственное социально-экономическое издательство. Москва. 1937. С.389-391)

Поделитесь с друзьями