Интернет, телефонный справочник, история и Богородский край

Дроздов М. С. (Черноголовка)

Зашел сегодня в Телефонный справочник Москвы (искал телефон Пахмутовой – в Руссе устраивают грандиозный концерт из ее песен) и много интересного увидел, посылаю кое-что из увиденного (телефоны и адреса упускаю):

Тидебели:

Лубны-Герцыки

Бухи (связаны с Тидебелями)

Рябушинские

Сушкины

Зимины

Ясюнинские - нет

Шибаевых больше 2 тысяч

Три рассказа о Тидебелях

Кто такие, почему не знаем? – спросит читатель. И будет по-своему прав. Но вопрос этот не к нам. И мы еще не так давно ничего, считай, не знали об этой фамилии. А сейчас кое-что узнали, выяснили, нашли, порасспросили и спешим поделиться с читателями и надеемся, читатель нас поймет. Среди них, Тидебелей, - и тайные советники, и герои Севастопольской страды, и инженеры, и литераторы…

Ох, уж эти Тидебели!

Ох, уж эти русские дворяне! Куда не ткнешь везде Тидебели да Тизенгаузены… Но у а что делать… Немецкая кровь дисциплинировала непокорный и беспокойный и слишком смышленый русский народ, вносила порядок, не убивая его… Еврейская кровь, заменившая после революции (да уже и перед заполонившая Россию) убила русскую нацию. Ну, не будем об этих скользких вопросах, теперь – опасных и для жизни, по репутацию мы уж не говорим… Поговорим о роде Тидебелей на Руси лучше.

Иностранцев у нас всегда если не любили, то привечали, сразу места хорошие давали, в дворяне производили, не глядя на низкое, казалось, положение предков в родной стране. Но и было в большинстве случаев за что. Служаки немцы отменные, аккуратные, знающие свое дело хорошо. Таковы Яниши, таковы Тидебели, такие почти все наши русские немцы, исключение, быть может, - прибалтийские бароны, потомки псов-рыцарей, но и не о них речь тоже…

Один из нынешних Тидебелей (В.Тидебель, Москва, может – и женщина?) сделал очень даже неплохой обзор своего рода в справочнике «Немцы в России». Процитируем этот достойный труд в интересующей нас проекции и в некотором сокращении:

«ТИДЕБЕЛИ (Tidebohl), дворянский род. Происходит из Померании. Впервые представители рода упоминаются в числе учащихся Грейфсвальдского| университета во 2-й пол. 16 в., однако непрерывная родословная начинается с Иоганна (1658- 1728, г . Вольгаст), члена магистрата (1703-09), бургомистра Вольгаста (1709-28). Известны два его сына, ставших; родоначальниками двух ветвей рода Т.

Старший сын И. Тидебеля -Иоганн Георг! (17 апреля 1711, Вольгаст - 15 июня 1756, Ревель),; учился теологии в Йенском университете (1732-35),. после чего был приглашен в Ревель. Субректор, конректор Домской школы, компастор Домской кирхи (1743), асессор Консистории, оберпастор Домско-го собора (с 1749). Был женат (с 1740) на Елене Доротее, урожденной Геллер. Известны их сыновья: Иоганн Христиан (12 января 1741, Ревель-19 марта 1807, там же), надворный советник, профессор теологии и изящных наук, директор рыцарской и Домской (соборной) школы (с 1782); Георг Готлиб (19 февраля 1751, Ревель-25апреля 1806, там же), профессор Домской школы и оберпастор Домского собора (с 1782), был женат (с 1785) на Гертруде Шарлотте, урожденной Даль .

Наиболее известен старший сын последних -Иоганн Генрих (24 октября 1786, Ревель - 13 ноября 1856, Рига), статский советник, учился на юридическом факультете Дерптского университета (1803-05), обер-секретарь магистрата в Ревеле и чиновник при ревельском генерал-губернаторе (1811-20). В 1816 выслужил русское потомственное дворянство. В 1820 переселился в г. Рига, где состоял заместителем управляющего канцелярией, старшим чиновником особых поручений при генерал-губернаторе. Был женат (с 1812) на Марии Августе Элеоноре, урожденной фон Рикман.

Эти первые Тидебели были похоже все масоны, судя по справочнику Серкова. Так просто это не проходит, можно подозревать в этом грехе и кого-то из последующих. Можно и не подозревать….

Их сын - Арнольд Андреевич (Арнольд Густав Вильгельм) (16 февраля 1818, Ревель - 11 сентября 1883, Мюнхен), юрист, тайный советник (1867). Учился на юридическом факультете Дерптского университета (1835-38), кандидат правоведения (1840), служил чиновником Лифляндского губернского правления. В 1841-48 служил прокурором на Сев. Кавказе. Директор канцелярии (1848-61) Лифлянского, Эстляндского и Курляндского генерал-губернатора А.А. Суворова. За заслуги по выработке и продолжению Свода местных узаконений губерний Остзейских внесен в дворянские матрикулы о-ва Эзель (1868), Эстляндии (1869), Курляндии (1875), Лифляндии (1876). Состоял членом генеральной Евангелическо-лютеранской Консистории в С.-Петербурге (1869-77), почетным членом общества Остзейских провинций, предводителем земства Лифляндии, Эстляндии, Курляндии; почетным членом Рижского Общества истории и древностей Остзейских провинций (с 1877). Был женат (с 1846) на Франциске (Фанни) Марии Жозефине, урожденной фон Эльтц (1822 - 1892, Рига)».

Здесь остановимся: началось для нас самое важное. Сначала про первого генерала в роду (хотя тайный советник, предыдущий, по Табели о рангах тоже соответствует, если не ощибаюсь, генерал-лейтенанту, но наш-то военный инженер полным генералом стал) .

«Его брат - Сигизмунд Андреевич (Сигизмунд Август Иоганн) {8 мая 1824, Рига - 18 января 1890, С.-Петербург), инженер-генерал (1887). Окончил Николаевское Инженерное училище (1843). Во время Крымской вой-аы 1853-56 состоял адъютантом ген. К.А. Шильдера. Участвовал в Севастопольской обороне 1854-55, являлся деятельнейшим и отважнейшим помощником Э.И. Тотлебена. С 1862 адъютант великого князя Николая Николаевича Старшего. Начальник Николаевской инженерной академии и Николаевского Инженерного училища (1866-86). Был женат (с 1857) на Вильгельмине Каролине Елене, урожденной Карлблом (1834 - 1885).

Сын А.А. Тидебеля- Арнольд Арнольдович (Арнольд Иоганн Генрих) (10 апреля 1860, Рига - 14 января 1919, Тарту), юрист, надворный советник. Учился на юридическом факультете Дерптского университета (1879-83), кандидат права (1885). Редактор Балтийского ежемесячного журнала (1892-1903), юрьевский уездный предводитель дворянства (с 1903), президент восточной группы немцев (1912-14), издатель газеты «Дерптские новости» (1917-18). Расстрелян большевиками.

Сын С.А. Тидебеля - Павел Сигизмундович (Пауль Эдуард Генрих) (21 октября 1858, имение Тарваст в Феллинском у. Лифляндской губ. - 19 декабря 1915, Баку), с 1884 состоял на военной службе, капитан лейб-гвардии Семеновского полка (1901). Перешел в православие, принял духовный сан, под именем архимандрита Амвросия служил в русской миссии в Тегеране, автор ряда книг».

Здесь явно пропуск – ничего не сказано об еще одном, видимо, брате АА и СА Тидебелей – Максимилиане. Он, наверное, действительно ничем особенным не прославился, но детей у него было много. Сразу говорится о об одной из его дочерей и о сыне:

«Его (Павла Сигизмундовича – МД) двоюродная сестра - Елена Максимилиановна (Елена Аделаида) (7 декабря 1847, Рыбинск - 19 января 1928, Москва), первая в России женщина - музыкальный критик. Являлась слушательницей курсов Лондонского и Оксфордского университетов, училась в С.-Петербургской, а затем в Московской консерваториях у профессоров А.Л. Гензельта и В.И. Сафонова. Занималась музыкально-педагогической деятельностью в Москве. Блестящее знание иностранных языков позволило ей познакомить германскую и британскую общественность с творчеством П.И. Чайковского и Н.А. Римского-Корсакова. Ее статьи, касавшиеся разнообразных сторон музыкальной жизни России, имели большое общественное значение. Член международного музыкального научного общества, участвовала в работе международных съездов в Берлине (1913) и Сан-Франциско (1915). Свою музыкальную библиотеку она завещала Московской консерватории.

Ее брат - Арнольд Максимилианович (Арнольд Максимилиан Сигизмунд) (1 февраля 1863 - 1918, Москва), военный инженер, полковник (1907). Окончил 3-й Московский кадетский корпус (1882), Константиновское военное училище в С.-Петербурге (1884). Участник рус.-япон. войны 1904-05, в т. ч. сражения под Мукденом». (Был ли женат – не ясно. МД).

Далее автор кратко говорит о второй ветви рода, идущей от младшего сына И. Тидебеля - Карла Богуслава (1719 -1770, Ревель), конректора Домской школы при соборе в Ревеле и секретаря Эстляндской консистории. «Его внук - Федор Борисович (1816, Ревель - 1863, Воронеж), врач. После смерти отца воспитывался в семье дяди (по матери) - И.Ф. Мойера, женатого на племяннице и музе поэта В.А. Жуковского - М.А. Протасовой. Учился на медицинском факультете Дерптского университета (1836-43). В 1846 работал ординатором военного госпиталя в Москве. Общался с В.А. Жуковским, братьями И.В. и П.В. Киреевскими, И.С. и К.С. Аксаковыми и др. В сентябре 1847 переехал в Воронеж, работал врачом и преподавателем в Михайловском кадетском корпусе и Воронежской духовной семинарии. Из их детей наиболее известен Отто Федорович (1863, Воронеж - 15 августа 1918, там же). Учился в Михайловском кадетском корпусе, однако в 1882 ушел с последнего курса, решив посвятить свою жизнь музыке. Учился в С.-Петербургской консерватории (1884-90). В 1895-98 являлся преподавателем Тамбовского музыкального училища и концертмейстером его симфонического оркестра. В 1896 открыл скрипичные классы в Воронеже. Закончил с золотой медалью класс скрипки в Берлинской консерватории (1901), после чего начал многолетнее турне как композитор и виртуоз-исполнитель по российским и зарубежным городам».

Богородский уезд далек от Прибалтики, тем более – Померании. И тем не менее, оказывается, связь с Тидебелями у нас имеется. Последними владельцами богородской усадьбы Ивановское были Лубны-Герцыки. У брата последнего владельца Иосифа Антоновича – Казимира Антоновича первая жена была урожденная Тидебель, Софья Максимиллиановна, мать известной поэтессы Аделаиды Герцык и мемуаристки Евгении Герцык. А внучатая племянница Софьи Максимиллиановны станет впоследствии женой внука Иосифа Антоновича Лубны-Герцыка – Кирилла Константиновича.

В.Тидебель, видимо, еще не знал (не знала?) этих сведений, иначе, конечно, обязательно привел бы их. И мы знаем пока очень немного о «наших» Тидебелях. Тем не менее, попытаемся обрисовать, пусть и схематично, их круг, опираясь на замечательную книгу Т.Н. Жуковской «Сестры Герцык. Письма» и некоторые другие источники.

Итак, у Аделаиды и Евгении Герцык было с десяток наверное (точно – 10!) тетушек и дядюшек Тидебелей, но больше пожалуй тетушек. Так уж постарался Максимилиан Андреевич Тидебель, скромный брат генерал-инженера, героя Севастополя Сигизмунда Андреевича. У этого Максимилиана (по-видимому, среднего брата?) с женой Шарлоттой Лунд (1822-190?), судя по имеющейся родословной схеме, составленной в семье Алексеевых (сейчас поймете, кто такие), были дети:

Арнольд, 1860-1919, уже упоминавшийся, названный, видимо, в честь дяди – тайного советника. У него потомство и вроде немалое, где-то потомки живут и здравствуют.

Эдуард, рано умерший, но успевший родить трех детей.

Аделаида (1852-1934), поэтесса явно названа в честь ее.

Екатерина (1854-?)

Елена (1847-1928)

Софья (1846-1880)

Стелла (1849-?, жила в Риге, замужем была, похоже)

Жозефина, тоже в Риге жила?

Лидия, замужем за Алексеевым Виктором, коль сын у них - кинорежиссер Тарич (псевдоним, на самом деле – Алексеев) Юрий Викторович (1885-1967) и еще сын Гавриил Викторович (1890-1960) и еще дочка актриса Ольга Викторона (1887-1980, замужем за неким Бухом Владимиром Константиновичем). От Бухов должны бы быть Бухи, но нынешний потомок, внук Ольги Викторовны Анатолий называет себя гордо Алексеевым и владеет интересными семейными фотографиями.

Про кого-то десятого забыли. Надо вспомнить.

На фото, из собрания Анатолия Алексеева, изображены некоторые из Максимилиановн, некоторые со своими детьми, видимо, на даче (или где?) за столом вместе со старенькой уж совсем матерью Шарлоттой (в черном, худощавая, небольшая, на вид лет 65-70, максимум – 80). Помимо старушки там 7 женщин в возрасте от 18 до 55-60 лет, трое юношей – студенческого, гимназического и практически подросткового возраста. Можно думать, что это, например, 70-летие матери, т.е. 1892 год, или даже 80-летие, тогда – 1902 год. НН Волкова их определяет так: Елена, Лидия, Адель и Стелла – дочери Шарлотты, молодые девицы – видимо, ………………, молодые люди - ……………….

Софьи, рано умершей, но успевшей дать России и миру двух замечательных женщин – сестер Герцык, в любом случае здесь уже нет. Она, между прочим, была одной из первых воспитанниц Московской консерватории (набор 1868г.). Училась игре на фортепиано вместе с интересными нам фамилиями - Маклакова В., Муромцева Н. А. (фортепиано), Поливанова Александра (фортепиано), Сушкина Анастасия (фортепиано), Ульянин Александр (сольное пение). Про Левензонов и Шеферов и говорить нечего – так их много!..

Сестры Софьи, тетушки Аделаиды и Евгении Герцык, будущего Тарича и еще многих, далеко не все были замужем. Незамужние Леля и Адя, по крайней мере, много внимания уделяли воспитанию племянницы Елены, дочки их брата Эдуарда. Эдуард рано умер, но успел жениться, причем, вопреки матери, на простой женщине Жилиной. У них был сын Максимилиан, и дочь Елена и еще, вроде, дочь Аглаида (?). Сын (и Аглаида?), видимо, жили с матерью (она умерла в Подольске в 1936г.), а дочку у нее сестры мужа как бы «отобрали», растили, опекали.

Частенько вспоминает ее («Лелюшу») в своих письмах и Аделаида Герцык. «Лелюша» вышла затем замуж за инженера Александра Константиновича Вандербеллена (специалист по цветным металлам, он работал в 1915-17гг. на заводе в Кольчугине), родила двух девочек Татьяну и Елену (или еще и брат был?) и умерла в 1921г. Жили они на Арбате, в доме 55, квартира №12, о которой речь еще тоже пойдет…

Елена Александровна станет научным сотрудником, кандидатом биологических наук, много лет проработает в Институте океанологии АН СССР, на корабле «Витязь» совершит кругосветную научную экспедицию. Сейчас она – хранитель памяти сразу нескольких семей – Вандербелленов, Тидебелей и Лубны-Герцык. Муж ее Кирилл Константинович Лубны-Герцык, крупнейший специалист по космической радиотехнике, ветеран Великой Отечественной войны, умер несколько лет тому назад. У них сын Алексей, внуки, возможно уже и правнуки.

Интересно, что отцы Елены Александровны и мужа Кирилла Константиновича – Александр Константинович Вандербеллен и Константин Иосифович Лубны-Герцык, оба талантливые и известные в своих областях инженеры, знали друг друга еще по учебе в Петербургском политехническом институте. Но если один благополучно прошел «сквозь» и 20-е и 30-е годы, то К.И. Лубны-Герцык был репрессирован и погиб. Но мы уж слишком удалились от самих Тидебелей…

Похоронены многие (или все же некоторые? А кто-то и на Немецком? По идее-то должны на Немецком…) из Титебелей были на Ваганьковском кладбище. Узнать их участок можно по могиле кинорежиссера Юрия Тарича.

Про Елену Тидебель кое-что уже сказано. А вот еще…

Кусевицкий, Скрябин и «немецкая журналистка» Эллен фон Тидебель

Нашел недавно в интернете интереснейший текст с интереснейшими иллюстрациями. Вот отрывочки из него:

«Так вот, Кусевицкий замутил один из самых потрясающих и сумасшедших проектов в истории российской музыки. Он арендовал пароход, посадил на него лучший симфонический оркестр, выдающихся солистов, в числе которых был сам Скрябин, а также Могилевский, Дамаев и Эрлих, и отправился со всей честнoй компанией по Волге от Твери до Астрахани, останавливаясь и устраивая концерты во всех крупных городах. Он пригласил с собой немецкую журналистку и музыкального критика Эллен фон Тидебёль, которая должна была освещать турне в германской и американской прессе (насчет России, решено было, что столичные газеты будут перепечатывать материалы местных репортеров), а также художника, профессора и директора Дрезденской академии искусств Роберта Штерля, запечатлевшего все эти события и их участников в рисунках.

Надо сказать, Сергей Кусевицкий был увлечен идей донести сокровища мировой симфонической музыки до всех слоев общества. Он стал устраивать в Москве и Петербурге дневные концерты для студентов и рабочей молодежи с минимальными ценами на билеты. «Потребность в хорошей музыке проникает в слои населения, остававшиеся ранее чуждыми ей... Главное мое стремление   — приучить широкую публику не только интересоваться, но и понимать ее»,— говорил он.
И вот волжское турне! Девятнадцать концертов в Твери, Рыбинске, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Казани, Симбирске, Самаре, Саратове, Царицыне, Астрахани. Играли европейских и русских композиторов   — Бетховена, Чайковского, Вагнера, Римского-Корсакова   — везде оглушительный успех. Еще бы! Эти концерты были тогда небывалым явлением в музыкальной жизни, критики восторженно называли их артистическим подвигом. Кусевицкий со своим оркестром открыли серьезную симфоническую музыку широкому кругу населения российской провинции. Многие не только никогда не слышали музыки такого уровня, но даже не представляли себе, как выглядит симфонический оркестр.

Р. Штерль. Фортепианный концерт (Скрябин и Кусевицкий)

Скрябин с огромным успехом играл свой фортепианный концерт и на бис другие свои произведения. Тидебёль вспоминала, что необычно было слушать, как Скрябин играл одну и ту же музыку вечер за вечером   — каждый раз по-разному, в соответствии со своим настроением, а также то, что он сильно волновался перед концертами.

В Царицыне концерты произвели такое впечатление на рабочих, что там образовался любительский оркестр. А в другом городе, где был объявлен концерт, к Кусевицкому пришла делегация самых уважаемых купцов с просьбой поставить на самом видном месте арфу, чтобы все горожане смогли увидеть, как она выглядит, и как на ней играют!

Кусевицкий повторил свои турне по Волге в 1912 и в 1914 году.»

Жена Кусевицкого, Наталья Константиновна, на пароходе, в конце стола

Наверное, где-то здесь сидит и «немецкая журналистка». Наверное, автор этого текста был бы сильно удивлен, если бы узнал, что Эллен фон… - никто иная как Елена Максимилиановна Тидебель, одна из первых русских женщин-музыковедов, хорошая знакомая Скрябина, родная сестра Софьи Максимиллиановны матери поэтессы Аделаиды Герцык. Елена училась или в Петербурге или за границей (а старшая сестра ее Софья - в Московской консерватории), замуж не выходила, прожила долго, много писала (далеко не все из ее трудов опубликовано). Архив ее ныне находится в ГЦММК, ф. 86. Правда, там всего только 65 ед. хр., относящихся к 1900-1915гг. Что-то есть и в музее Скрябина.

Что, однако, как-то настораживает? В 1910 году Елене Максимилиановне должно уже быть 63 года, возраст не совсем для далеких путешествий подходящий. А может, она на самом деле помоложе? Наталье Кусевицкой урожденной Ушковой в этом году. лет, Кусевицкому – 36, Скрябину - . А Тидебель – 63! Но сомнения наши рассеиваются, когда смотришь на фото 1908 года, всего двумя годами раньше: наша Елена Максимилиановна в Лейпциге, да еще и с племянницами Аделаидой и Евгенией! Энергия, подвижность, работоспособность ее были поразительны…

Мало кто помнит сейчас Елену Максимилиановну, но помнит 89-летняя Елена Александровна Лубны-Герцык, дальняя родственница, точнее – внучатая племянница, впрочем, не такое уж и далекое родство. Вот несколько фрагментов из ее воспоминаний про дом на Арбате, 55:

«В доме по адресу ул. Арбат, 55/32 (угол Денежного переулка) семья моих прадедушки и прабабушки в середине 19 века арендовали квартиру №12…

В квартире 12 жила моя семья. У нас было пять комнат, передняя и коридор, большая кухня с русской печкой. Большая печь из коридора отапливала всю квартиру; дополнительно в спальнях стояли небольшие изразцовые печки. Старшими в квартире были две сестры Тидебель. Елена Максимилиановна (1847 – 1928) - пианистка, музыкант, педагог и музыкальный критик. В архиве музея Глинки сохранились ее отзывы о творчестве композитора Скрябина, с которым у Елены Максимилиановны была тесная дружба. Елена Максимилиановна была членом Международного музыкального научного общества. Участвовала в работе международных музыкальных съездов. Свою музыкальную библиотеку она завещала Московской государственной консерватории. Другая сестра, Адель Максимилиановна (1852 – 1934) преподавала иностранные языки.

… Я в 1943 году вышла замуж за Лубны-Герцык; моя семья продолжала жить в доме 55/32 по ул. Арбат вплоть до 1985 года, когда всех жильцов дома выселили, а дом заняло Министерство иностранных дел».

Елену Александровну мы хорошо знаем и любим. Любим слушать ее воспоминания, любим гулять по доживающим свой век арбатским переулкам. Рассказывала нам она и иное про «тетю Лелю» Та знала почти всех музыкальных деятелей пред- и пореволюционной Москвы, была дружна не только со Скрябиным, с Кусевицким, но и с Софроницким и др. Но когда, уже после 1917-го года, она попросила знаменитого уже Софроницкого передать какую-то денежную или материальную помощь одному из тогдашних «неблагонадежных» лиц, то пианист в резкой форме отказал, после этого двери квартиры №12 по Арбату 55 для него закрылись навсегда.

Еще о Тидебелях: Малахов курган или Герои Севастополя

Этот рассказ вроде напрямую не связан с нашими Тидебелями, но и как сказать! Поговорим о героях Севастополя, того, еще 19-го века, времен Крымской войны, Нахимова, Тотлебена, матроса Кошки и Даши Севастопольской.

Наиважнейшую роль в обороне Севастополя играли тогда, как известно, земляные укрепления, так называемые редуты, флеши и т.п. Их днем англичане разрушали вроде страшным орудийным огнем, а ночью русские солдатики опять их восстанавливали и опять они укрывали наших…

Возглавлял инженерную службу осажденного Севастополя выдающийся военный инженер Тотлебен… И были у него в подчинении среди прочих два офицера, оба отличившихся и не раз.

Первый - Сигизмунд Андреевич Тидебель ( 1824 — 1890 ), как мы уже знаем из дворян Лифляндской губернии .

Учился в Николаевском инженерном училище. И ведь наверноное с Достоевским пересекались? Окончил курс в 1844 году и 10 августа произведён в полевые инженер-прапорщики (и Достоевский примерно так и тогда?) и оставлен при училище в качестве преподавателя (Ну, ФМ до этого далеко, он уже что-то сочинял). В июне 1845 г . его перевели на службу в Рижскую инженерную команду, затем в Ревельскую (а там у Достоевского брат!) и в 1851 г . в Варшавскую, а в мае 1852 г . назначили адъютантом к начальнику инженеров действующей армии генерал-адъютанту Шильдеру .

В чине поручика принял участие в Восточной войне 1853—1856 гг. Сначала распоряжался постройкой в январе 1854 г . батареи на Дунае против турецкой флотилии, 20 февраля был под начальством генерала Хрущёва в деле под Каларашем, а 1 марта — в форсированной переправе через Дунай у Браилова . В мае 1854 г . принимал участие в осаде Силистрии , заведуя частью осадных работ, и был в числе инженеров, которые 28 мая спустились в ров неприятельского укрепления Араб-Тагба и устроили крытый переход через ров.

За эти дела 17 февраля 1854 г . был произведён в штабс-капитаны и награждён золотой полусаблей с надписью за «храбрость» . После того как осада Силистрии была снята и русские войска перешли на левый берег Дуная, Тидебель был перемещён в Крым и назначен в распоряжение Тотлебена для производства инженерных работ в Севастополе . Здесь он проявил себя как один из деятельных помощников Тотлебена, под чьим руководством заложил и построил один из важнейших передовых редутов — Селенгинский на Киленбалочном хребте, причём работы приходилось производить под сильным неприятельским огнём. Тидебель также принимал участие в отражении штурма этого редута неприятелем. Совместно с Сахаровым Тидебель заложил Волынский редут, находившийся на 4-м бастионе, работая при сильной бомбардировке его неприятелем. 10 марта им восстановлены передовые ложементы Камчатского люнета, после того, как из них был выбит неприятель, причём сам Тидебель принимал участие в бою; 28 марта он заведовал производством работ на Камчатском редуте. Эти три редута, возведённые Тидебелем, находились под постоянным неприятельским огнём и вследствие этого ежедневно разрушались; приходилось по мере возможности постоянно возобновлять разрушенные неприятелем части, что Тидебель исполнял с неослабной энергией.

В марте его перевели в Лейб-гвардии Сапёрный батальон. В апреле он выполнил трудное и требовавшее значительной смелости предприятие — построил ложементы впереди 4-го бастиона. 10 мая принимал участие в деле на Кладбищенской высоте и за отличие был пожалован 15 мая 1855 г . орденом св. Георгия 4-й степени (№ 9609 по списку Григоровича—Степанова) . Формулировка следующая: « В воздаяние за самоотвержение и примерное мужество, оказанное во время осады г. Севастополя в 1854-1855 годах, где под сильным перекрестным неприятельским огнем построил Селенгинский, Волынский и Камчатский редуты и впереди их заложил ложементы для штуцерных; в ночь-же с 11 на 12 Февраля 1855 года участвовал при отбитии штурма на Селенгинский редут».

Когда 8 июня Тотлебен был ранен в ногу, заведывание оборонительными инженерными работами на Корабельной стороне было передано Тидебелю, который исполнял эту обязанность до 25 июня. Он участвовал также в отражении штурма неприятельскими войсками севастопольских укреплений, произведённого в августе 1855 г ., за отличие награждён орденом св. Владимира 4-й степени и произведён в капитаны.

После отступления русских войск с южной стороны Тидебель был командирован в сентябре месяце в Николаев для устройства Херсонской оборонительной линии. Всего он провёл в севастопольских бастионах 11 месяцев. В октябре 1856 г ., когда Крымская война была окончена, Тидебель был произведён в полковники и вместе с тем определён адъютантом к великому князю Николаю Николаевичу старшему , бывшего тогда генерал-инспектором по инженерной части.

Вот какая Севастопольская эпопея была у нашего Тидебеля. Что было далее? Далее его карьера развивалась ровно и поступательно. 17 апреля 1863 г . произведен в генерал-майоры и определён членом технического комитета Главного инженерного управления. В октябре 1866 г . награждён орденом св. Станислава 1-й степени и назначен начальником Николаевской инженерной академии и училища. Он многое ввел нового в их программы.

В ноябре 1869 г . назначен в свиту его величества, а 28 марта 1871 г . — произведён в генерал-лейтенанты. В должности начальника военно-инженерной академии и училища Тидебель пробыл двадцать лет, до апреля 1886 г ., когда был назначен членом Александровского комитета о раненых. За время руководства академией Тидебель был награждён орденами св. Анны 1-й степени ( 1868 г .), св. Владимира 2-й степени ( 1874 г .), Белого Орла ( 1882 г .). В августе 1887 г . был произведён в инженер-генералы. Тидебель был почётным членом Николаевской инженерной академии. Скончался в Петербурге 18 января 1890 г .

Оказался на редутах Севастополя под командой Тотлебена и другой русский офицер и тоже мягко выражась не совсем русского происхождения Антон Казимирович Лубны-Герцык. О нем нет больших статей в энциклопедиях, как про Тидебеля, но вот нашелся на Украине человек, очень заинтересовавшийся личностью А.К., и накопал, как говорится про него немало. Его трудом мы и воспользуемся ………….……………………………………………..………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

Это он наводил мосты, по которым наша армия без потерь перешла на Северную сторону…

…………………………………………………………………………………………………….

Судьба Лубны-Герцыка после Севастополя не была столь удачной как у его коллеги. Генералом он стал, но высоких постов похоже не занимал, что-то он делал, если не ошибаемся, на заводе братьев Струве в Коломне (или это уже сын его?), что-то… Умер практически одновременно с СА – в 1891г.

Но вот что для нас важно и интересно. У Тидебеля, похоже своих детей еще не было, когда он сражался в Севастополе, но были уже многочисленные племянницы – дочери брата Максимилиана, среди них – Соня, 1846 г .р. А у Лубны-Герцыка и своих детей уже немало было, в том числе – сын Казимир, будущий известный инженер-путеец, 1843 года рождения. По-видимому общение боевых друзей продолжалось и после войны, наверняка знакомы были уже они семьями, а родственников у того и другого хватало. Вот на этих дружеских встречах и познакомились, надо понимать, Казимир и Софья, и дали начало новой Лубны-Герцык-Тидебелевской семье, из которой и произросли замечательная поэтесса и отличная переводчица и публицистка…

Дополнение 1. «Первая встреча, последняя встреча…»

Еще, похоже, один герой Севастополя был связан с богородским краем и более непосредственно, чем наши два генерала. И опять-таки со странной фамилией – Абаза, на это раз - молдавской. Отец его владел усадьбой Райки и очень возможно именно в честь сына поставил там обелиск, сохранившийся до сих пор, но без всяких надписей. Брат героя стал министром финансов… А сам герой покоится на Братском кладбище Севастополя, на его центральной аллее…

Вот цитата из солидного сочинения: «Чтобы обезопасить пятый бастион, было решено устроить плацдарм на Кладбищенской высоте, укрепить его батареями, заложить ложементы у Карантинной бухты и соединить их между собой. Для этих работ назначили Подольский и Варшавский полки и два батальона Житомирского полка под общим командованием С. А. Хрулева. В ночь с 9 на 10 мая защитники захватили Кладбищенскую высоту. Французы, озадаченные неожиданным появлением русских, попытались выбить их с этого плацдарма. Несколько раз укрепления переходили из рук в руки. Хрулев ввел в бой подкрепление — семь рот Углицкого полка, два батальона Минского полка и закрепился на высоте. Ложементы у Карантинной бухты остались у французов. В этом бою получил смертельное ранение майор Житомирского полка Эраст Агеевич Абаза, талантливый музыкант, автор известного романса «Утро туманное», написанного на слова И. С. Тургенева. В мае 1855 г . впереди пятого бастиона погиб и командир третьего саперного батальона Николай Константинович Зацепин, опытный военный инженер и замечательный художник…»

Памятник майору Абазе установлен в 2003 году. Эраст Абаза по современным данным считается автором музыки к одному из самых прекрасных русских романсов, слова которого написал Иван Сергеевич Тургенев.

На блоге «Дворянская доктрина» находим много интересного по этому поводу. Стихотворение «В дороге» было написано И.С. Тургеневым в ноябре 1843 г . и опубликовано в сборнике «Вчера и сегодня» в 1845. Написано оно, скорее всего, под впечатлением разрыва отношений писателя с Татьяной Александровной Бакуниной, сестрой известного революционера-анархиста…

В старинных нотных изданиях романса «Утро туманное» на месте указания автора музыки часто стояли инициалы «В.В.». С фамилией Абаза, или без нее. Этот «В.В.» - не кто иной, как певица Варвара Абаза, жена одного из братьев Абаза. Она издавала многие романсы, входящие в ее вокальный репертуар, под своим именем, и тем самым закрепляла за собой их авторство. Тем не менее, граф Алексей Алексеевич Игнатьев в своей книге «50 лет в строю» называет автором музыки этого романса не ее, а князя Николая Васильевича Мещерского. Так ошибочно считали и другие . Но вот, Елене Александровне Мещерской, дочери князя Александра Васильевича Мещерского, в рукописях своего отца удалось обнаружить материалы, где он рассказывает о своих бывших однополчанах. В 1843 - 1850 годах А.В. Мещерский служил в лейб-гвардии Гусарском полку, где вместе с ним проходили службу и трое братьев Абаза: Эраст, Александр и Василий Аггеевичи. Все трое братьев владели гитарой, писали романсы. Подлинным же автором романса «Утро туманное» Елена Александровна, ссылаясь на мемуары отца, называет Эраста Абазу, самого талантливого из братьев.

Отцом Эраста Абаза (род. 1.04.1819 г.) был Аггей Васильевич (16.12.1782 г. - 21.03.1852 г.), действительный статский советник, а матерью - Прасковья Логгиновна, про исходившая из рода дворян Манзей. «Мы еще в Москве домами знакомы были с ними», - вспоминал Александр Васильевич Мещерский. - «Их отец, крупный помещик Орловской губернии, имел прекрасный дом против бывшего Колымажного двора, с огромным садом, по соседству с домом князя Сергея Михайловича Голицина ... У отца ... было шестеро сыновей и три дочери ... Я же подружился более всего со старшим сыном, Эрастом Аггевичем Абазой, для меня более других братьев симпатичным по своей доброте, нравственному складу и редкой оригинальности. Вероятно, потому, что он разделял мою любовь к музыке, к живописи и к поэзии». «В начале своей службы в полку он был страшным картежником и до такой степени любил играть в карты (разумеется, в азартные игры), что даже верхом, во время маневров носил при себе колоду карт в патронташной сумочке, из которой он ее вынимал во время каждого привала или отдыха, чтобы с кем-нибудь поиграть.

Вообще, азартные игры были очень распространены в лейб-гусарском полку», - писал А.В. Мещерский. - «Замечательно, что когда я с ним сошелся, он уже карт в руки не брал. Зная его страсть к игре и изумленный этой с ним переменой, я спросил у него о причине такого необычного воздержания с его стороны. Тогда он мне рассказал следующий случай, заставивший его бесповоротно и навсегда отказаться от карточной игры. В один прекрасный день, в Красном селе, во время маневров, когда на привале слезли с лошадей, и он, по своему обыкновению, полез в свою сумку за картами, то был до крайности удивлен и поражен: в сумке находилось что-то другое. Вынув этот предмет, он не верил своим глазам: оказался в ней, вместо карт, образ Божьей Матери!.. Это неожиданное явление образа Пресвятой Богородицы смутило его до высшей степени, тем более что он хорошо помнил, как собственноручно утром этого дня, перед походом положил две колоды карт в свою сумку. Он, по-видимому, не мудрствуя лукаво, принял это за сверхъестественное указание, или предупреждение свыше, и тут же дал себе клятву никогда более карт в руки не брать, что и выполнил с обыкновенною своею решимостью и добросовестностью». Прослужил он в этом полку сравнительно недолго, и уже в апреле 1847 г . вышел в отставку штабс-ротмистром. Князь Александр Васильевич Мещерский начал службу в этом полку чуть позднее - в ноябре 1843 г . Сюда он был переведен из Оренбургского Уланского полка по своей просьбе, зная, что здесь служит его друг Э. А. Абаза ...

Когда началась Крымская война 1853 - 1856 г .г. многие гвардейцы, бывшие в отставке, а также состоящие на службе стали вступать в армейские полки, чтобы поскорее отправиться на фронт. Среди них был и Эраст Абаза. Он сразу же получил командование батальоном, который стоял в осажденном Севастополе. 6 июня 1855 г ., в бою на Корабельной стороне войска неприятеля были отброшены от стен Севастополя. « ... Уже стемнело; когда ему пришли доложить, что все раненые его батальона были вынесены и отправлены в город. Но его нежная и сердобольная любовь к солдатам не удовлетворилась этим докладом: он приказал зажечь себе фонарь и отправился со старшим фельдфебелем обозреть место сражения, чтобы убедиться, что ни одного из раненых и еще живых солдат его батальона не осталось среди массы разбросанных тел. Обойдя почти все пространство, где могли лежать его люди, он подошел близко к одному из них, показавшемуся ему почему-то еще живым, и наклонился к нему, освещая его своим фонарем. В эту минуту он был поражен пулею в спину, которая коснулась сердца, и упал почти без признаков жизни. Оказалось, что этот роковой выстрел был сделан смертельно раненым и умиравшим французским солдатом», - так рассказывал о последних минутах жизни Э. Абазы Василий Мещерский, младший брат Александра Мещерского, состоявший во время осады Севастополя адъютантом графа Сакена и бывший очевидцем этих событий...

Дополнение 2. О начальнике военных инженеров в Севастополе, и тоже – немце, русском графе

Выдающийся военный инженер граф Эдуард Иванович Тотлебен родился в 1818 году в Митаве в семье коммерсанта немецкого происхождения (не дворянина, скорее всего – МД). После окончания частного пансиона учился в Петербурге в Главном инженерном училище. В 1838 г ., не окончив полного курса из-за болезни сердца, Тотлебен вернулся в Ригу, где служил в саперном батальоне в чине подпоручика. В 1847 - 1849 гг. Тотлебен находился на Кавказе, где он занимался инженерным обеспечением боевых действий отряда Князя Аргутинского-Долгорукова. За активное участие во взятии Сальты, Гергебиль, Ахты и других опорных пунктов горцев он был награжден орденом святого Владимира 2-й степени и чином капитана. По возвращении с Кавказа Эдуард Иванович служил адъютантом у Шильдера, ставшего начальником инженеров армии в Варшаве, а в 1851 г . перешел в гвардейские инженеры и переехал в Петербург, где стал начальником инженеров Гвардейского и Гренадерского корпусов.

Талант Тотлебена как военного инженера раскрылся в Крымскую войну 1853 - 1856 гг. В январе 1854 г . он был направлен в главную квартиру Дунайской армии и стал самым деятельным помощником Шильдера в инженерном обеспечении переправы русских корпусов князя М.Горчакова через Дунай. В период занятия придунайских княжеств Тотлебен совершил под огнем противника ряд блестящих рекогносцировок, ему принадлежал план атаки укреплений Калафата. После ранения Шильдера он возглавил проведение осадных работ под Силистрией, 7 июня взорвал весь фронт перед укреплениями этого города. Успех осады был близок, но по распоряжению Николая I боевые действия русских войск на Дунае из-за давления Австрии были прекращены. Эдуард Иванович был расстроен: 35 дней его напряженных трудов под Силистрией завершились ничем.

В августе 1854 г . Горчаков направил своего лучшего инженера в помощь крымской армии А.Меншикова, рекомендуя его как "деятельного, разумного, храброго" человека, испытанного в боевой обстановке. Прибыв в Севастополь, Тотлебен внимательно изучил укрепления города с моря, признав их удовлетворительными, но с суши он обнаружил их едва обозначенными. Получив в свое подчинение все инженерные и саперные части гарнизона, он взялся за работу. Предчувствуя тяжелую судьбу Севастополя, Тотлебен в один из сентябрьских дней написал прощальное письмо жене на случай своей гибели, но сам не прекращал напряженных трудов. Оборонительная линия города непрерывно расширялась, включая в себя все новые форты и бастионы. Работы велись днем и ночью, и там, где неприятельская разведка раньше обнаруживала лишь слабые укрепления, выросла сплошная линия обороны. В сентябре Эдуард Иванович был удостоен ордена святого Георгия 4-й степени и чина инженер-полковника. Меншиков, Корнилов и Нахимов были очень довольны своим помощником. Скептик Меншиков признавался: "Это весьма деятельный офицер, с военным взглядом, который ставит его выше обычных кирпичных дел мастеров".

Англо-франко-турецкие войска, подступившие к Севастополю, были вынуждены отказаться от открытой атаки города и перейти к осаде. День первой массированной бомбардировки Севастополя - 5 октября стал огневым крещением оборонительных сооружений крепости и экзаменом для их создателя. Он был успешно отбит, и с учетом его итогов Тотлебен продолжил свои труды. Его особой заботой стал Малахов курган - главный объект атак противника, здесь устраивались батареи, обеспечивавшие перекрестный огонь, укреплялись подступы к высотам, активно велась подземная контрминная борьба. Новым словом в фортификации стало создание Тотлебеном разветвленной системы ложементов, передовых окопов и редутов, тщательно приспособленных к местности. Они обеспечивали усиление ружейного огня, затрудняли противнику ведение осадных работ, способствовали производству вылазок, а главное - стали, по выражению Тотлебена, "ушами и глазами обороняющихся". Строительство и восстановление укреплений требовали изнурительной и опасной работы, и не все командиры хотели помогать главному военному инженеру, но когда один из них пришел жаловаться на него Нахимову, тот отреагировал немедленно: "На Тотлебена-с?! Извольте идти вон-с". Славный адмирал не раз повторял: "А без Тотлебена мы пропали бы, непременно-с пропали бы". В марте 1855 г . Эдуард Иванович был произведен в чин генерал-майоpa, в конце апреля, после отражения второго штурма Севастополя, его имя было занесено на мраморную доску инженерного училища в Петербурге.

Из-за новых неудач русской крымской армии, которой после Меншикова стал руководить Горчаков, Севастополь был обречен. В то время как силы осаждавших непрерывно росли, ряды защитников города таяли. Пали Корнилов, Нахимов, Истомин. 8 июня Тотлебен был ранен в ногу (навылет ниже колена), но, покинув боевой строй, он еще два месяца находился в Севастополе.

После окончания войны Тотлебен в чине генерал-адъютанта строил фортификационные укрепления г. Николаева, совершенствовал оборону Кронштадта. В 1859 г . он был назначен директором инженерного департамента, занимался реорганизацией инженерных войск. В 1869 г . он был удостоен высшего инженерного чина - звания инженер-генерала, в 1871 г .- ордена святого Александра Невского. В следующем году он завершил работу над двухтомным трудом "Описание обороны г. Севастополя". Во время Русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. Тотлебен руководил успешной осадой Плевны, некоторое время командовал Рущукским отрядом, а с апреля 1878 г . по январь 1879 г . - всей действующей армией.

Вот еще глава из дореволюционной монографии о Тотлебене

Оборона Севастополя

Между тем слухи о предстоящей высадке союзников в Крыму становились все определеннее. Кн. Горчаков, хорошо осведомленный о положении инженерного дела в войсках светл. кн. Меншикова, решил командировать к нему Тотлебена. В письме, которое Э. И. должен был вручить светлейшему князю, Горчаков рекомендовал его как лучшего ученика Шильдера, основательно изучившего инженерное искусство, но более благоразумно применяющего его, чем его учитель; указывал на боевой опыт Тотлебена и его испытанную храбрость. 10 августа Тотлебен прибыл в Севастополь, обороной которого ему суждено было обессмертить своё имя, и вечером того же дня представился кн. Меншикову. Князь и в данном случае проявил обычную свою щекотливость к чужим услугам: прочитав письмо кн. Горчакова, он заметил Тотлебену, что пославший его, очевидно, забыл, что в Севастополе есть саперный батальон. «Отдохните после дороги и поезжайте обратно к вашему князю на Дунай». Но Тотлебен не уехал. На следующий день он приступил к осмотру фортов и береговых батарей Севастополя, преграждавших неприятельскому флоту вход на рейд, и нашел их в превосходном состоянии. Этот отзыв, переданный кн. Меншикову адъютантом его Панаевым, смягчил князя: Тотлебен получил приглашение на обед к главнокомандующему и в последовавшей затем беседе успел окончательно приобрести его симпатии. «Первого инженера встречаю дельного и скромного, — отозвался о нем Меншиков. 0б отъезде речь уже не возобновлялась, хотя Тотлебен остался все-таки на положении волонтера, прикомандированного к штабу Корнилова. По предложению Меншикова, Тотлебен продолжал осмотр укреплений, объехав Городскую и Корабельную стороны. Впечатление осмотра получилось совершенно иное: здесь, строго говоря, укреплений не было — одни «фортификационные намеки» едва обозначали направление оборонительной линии, раскинувшейся на 7 верст; на полу развалившихся бастионах стояло не более 80 орудий; оборонительные стенки без труда разваливали рогами козлы городского стада, что вызвало даже приказ полицмейстера, запрещавший выпускать скот на улицу, «так как он разрушает городские укрепления».

Сообщив о результатах своего осмотра, Тотлебен представил соображения относительно необходимых работ. Но Меншиков сухо ответил, что «со стороны крымских татар не ожидает никаких покушений на крепость», и вопрос об усилении сухопутной обороны оставался открытым до 31 августа, когда, после совместного с Меншиковым объезда укреплений, Тотлебен произвёл разбивку проектированного им редута на Зеленой горе, ближайшей к городу командующей высоте. Но осуществить этот проект не удалось, так как на следующий день Лукульский телеграф известил, что у берега показалось 100 неприятельских вымпелов. Высадка, в которую до сих пор ещё не верил главнокомандующий, стала очевидной, и наши полевые войска спешно двинулись к Алме, навстречу неприятелю. В Севастополе, где оставлены [176] были только флотские экипажи и 4 резервных батальона, началась лихорадочная работа по подготовке обороны на северной стороне, откуда, в случае неудачи под Алмой, надо было ждать штурма. Руководил работами Тотлебен, все ещё не получивший официального назначения.

8 сентября, узнав о завязавшемся бое, Корнилов и Тотлебен поспешили к армии, но опоздали и встретили Меншикова уже по дороге к Каче. Главнокомандующий приказал Тотлебену немедленно осмотреть местность по северную сторону рейда и выбрать на Инкерманских высотах фланговую позицию, с которой можно было бы угрожать неприятелю при движении его против северного форта. На следующий день, после 8-часовой рекогносцировки, Тотлебен доложил, что на всем протяжении между Бельбеком и долиной Черной речки удобной позиции нет. На доклад его Меншиков ничего не ответил, и Тотлебен вернулся к работам на северной стороне.

Несмотря на то, что благодаря талантливому руководству Тотлебена и напряженному труду рабочих, в неделю, по свидетельству Корнилова, было сделано больше, чем раньше делали в год, северная сторона к подходу союзников все-таки была почти беззащитна. Фронт позиции, правда, удалось довести до 1? верст; по обеим сторонам северного форта высились вновь насыпанные батареи; но вновь возведенные укрепления носили скорее декоративный характер: бруствера были так низки, что едва прикрывали пешего, позиция оборонялась только фронтальным огнем 29 орудий, и гарнизон из 11 тыс. моряков, частью вооруженных одним абордажным оружием, конечно, не в состоянии был выдержать удара 60-тысячной армии противника. Но высланные неприятелем на рекогносцировку офицеры были введены в заблуждение «декорацией», набросанною талантливой рукой Тотлебена, и донесли «о многочисленных и сильных земляных укреплениях левого фланга русских у северного укрепления». Сообщение это, в связи с заграждением входа на рейд затопленными судами Черноморского флота, заставило союзников отказаться от штурма, и, обойдя фланговым маршем Севастополь, они высадились против южной стороны.

12 сентября инженер-подполковник Тотлебен назначен был заведующим всеми оборонительными работами. Ему предстояла нелегкая задача: ввиду многочисленной неприятельской армии создать из Севастополя крепость. Успех казался немыслимым. 15 сентября Тотлебен написал жене письмо, прощаясь с семьей, так как всецело разделял единодушное решение гарнизона: после «русской защиты» умереть на позиции. Тем не менее он с полной энергией приступил к своей знаменитой «импровизации»; существовавшие до того времени образцы и схемы не могли быть полезны ему в этой совершенно необычайной обстановке; приходилось создавать нечто новое, импровизировать в полном смысле этого слова.

По недостатку времени и средств Тотлебену пришлось отказаться от мысли встретить неприятеля в отдалении от города, выдвинув укрепления на впереди лежащую, крайне выгодную местность, которую теперь приходилось уступить противнику. Не было времени и на основательное усиление уже существовавшей оборонительной линии; на первых порах надо было приложить все усилия к тому, чтобы заставить союзников отказаться от штурма, как удалось сделать это на северной стороне. Поэтому Тотлебен начал работы сразу на всей линии, с небольшой профили, обеспечивая сначала только прислугу при орудиях. Работа шла день и ночь. Главные оборонительные пункты связывались стрелковыми траншеями, наскоро присыпались барбеты к бастионам и усиливались фасы их; с судов свезены были орудия, усилившие фронтальную оборону позиций, причем их устанавливали, не дожидаясь окончания батарей. Упорный труд защитников увенчался полным успехом. Производимые неприятелем с дальнего расстояния рекогносцировки дали преувеличенное представление о силе этой внезапно почти выросшей сплошной оборонительной линии, вооруженной орудиями крупного калибра, и союзники решили подготовить штурм бомбардировкой, приступив к постройке осадных батарей. Со своей стороны, осажденные использовали данное им время, чтобы достойно приготовиться к предстоящему артиллерийскому состязанию, от исхода которого зависел штурм. С 14 сентября по 5 октября Тотлебеным было построено свыше 20 батарей, большей частью полевой профили, и усилено вооружение всей почти оборонительной линии, дабы оказалось возможным развить сильный фронтальный огонь.

5 октября произошло первое бомбардирование [177] Севастополя. На Городской стороне, благодаря сосредоточенному охватывающему огню, направленному Тотлебеным с оборонительной линии, наша артиллерия взяла верх над французской; но на Корабельной — перевес остался за англичанами. Линия наших укреплений пострадала сильно, так как грозные издали, но построенные на скорую руку батареи легко рассыпались под ударами неприятельских снарядов, а глиняная одежда амбразур обваливалась от собственных выстрелов, и их приходилось постоянно расчищать, неся сильные потери в людях. Тем не менее, поражение французских батарей заставило союзников и на этот раз отказаться от штурма, и в ночь на 6 октября против IV бастиона заложена была первая параллель: началась постепенная атака несуществующей крепости. С этого момента защитники Севастополя могли вздохнуть свободнее: первый, наиболее острый момент опасности миновал. Избранный неприятелем путь к овладению городом давал возможность укрепить его. В первую же ночь исправлены были все повреждения, причиненные бомбардировкой. Затем начались работы по усилению атакованного фронта. Несмотря на ежедневную канонаду, Тотлебен успел к 20 октября построить и вооружить 20 новых батарей, главным образом на Городской стороне, против французской атаки, так как англичане вели свои работы на Воронцовой горе очень вяло.

В ночь на 21 октября французы вывели свою третью параллель в 65 саженях от IV бастиона и приостановили работы. Тотлебен увидел в этом признак перехода к минной войне, немедленно приказал рыть пробные колодцы на дне рва и спешно стал подготовлять необходимые для закладки мин средства. В то же время перебежчики сообщили о готовящемся в ноябре штурме. Не надеясь, что нам удастся выдержать удар на передовой линии, Тотлебен приготовил к подорванию наиболее слабые — III и IV бастионы и, на случай отступления с Корабельной, стал приводить в оборонительное состояние морские казармы, с целью составить из них общий редут. На Городской стороне все ближайшие к IV и V бастионам здания были приведены в оборонительное положение; в более прочных постройках помещены каронады; выход из продольных улиц загражден баррикадами из камня, вооруженными орудиями малого калибра. Но штурм не состоялся.

Разыгравшееся 24 октября Инкерманское сражение убедило союзников в присутствии у нас значительных сил и заставило на время отказаться даже от решительного развития своих осадных работ и приступить к большему обеспечению своих позиций. Во время Инкерманского боя Тотлебен был при войсках, на правом фланге. При отступлении он случайно попал на дорогу, где остановилась наша артиллерия, которой загородили путь повозки, разбитые английскими снарядами. Оставшаяся без прикрытия артиллерия легко могла попасть в руки английских стрелков, преследовавших по пятам отступавшие войска. Тотлебен немедля рассыпал в цепь оказавшуюся вблизи роту Углицкого полка, послал к адмиралу Истомину на Малахов курган донесение с просьбой о помощи и с подошедшими к этому времени двумя батальонами Владимирского полка и батальоном Бутырского атаковал англичан, бывших уже в нескольких шагах от орудий. Атака, поддержанная огнем четырех орудий, выдвинутых Тотлебеным на позицию, удалась в полной мере, и под её прикрытием прибывшие с Малахова саперы и матросы на руках вынесли пушки. Об этом случае в донесении главнокомандующего умалчивается. Командир Бутырского полка хотел возбудить ходатайство о присвоении Тотлебену мундира Бутырского полка, так как благодаря ему славный полк отличился ещё раз. Но из хлопот этих ничего не вышло. Временное ослабление действий противника после 24 октября дало возможность Тотлебену придать более солидный, долговременный характер наскоро построенным укреплениям. Но так как равномерно укрепить всю линию было решительно невозможно, принимая во внимание огромность протяжения её и условия местности, Тотлебен решил расположенные в главных пунктах её сильные укрепления сделать сомкнутыми (т.е. обеспечить с горжи). В случае прорыва неприятеля сквозь слабейшие промежуточные части оборонительной линии сомкнутые таким образом укрепления могли не бояться обхода с тыла и представлялось вполне возможным удержать их до подхода резервов. Вместе с тем подобная система давала возможность уменьшить число войск на оборонительной линии и усилить главные резервы, что неизбежно должно было повлечь за собой уменьшение потерь при ежедневных перестрелках. Таким образом, сомкнуты [178] были бастионы II, III, IV, V и Малахов курган, предназначенный служить главным опорным пунктом всей Корабельной стороны. Оборона Городской стороны усилена была устройством второй линии баррикад и 4 редутов. Значительные работы предприняты были также на северной стороне — на случай высадки союзников на Каче. Наряду с этим повсеместно усилены были профили, амбразуры обделаны прочными одеждами из фашин и туров; для войск устроены были блиндажи; улучшены сообщения.

Всю зиму осадные работы союзников подвигались крайне медленно. Тотлебен воспользовался этим, чтобы перейти к более активной обороне. Опыт кавказских войн убедил его в огромной пользе завалов, дающих возможность с близкого расстояния наблюдать за противником и беспокоить его ружейным огнем. С конца октября наши наблюдательные посты стали прикрываться ими (перед III и IV бастионами и перед Малаховым). Вскоре затем Тотлебен изменил характер этих завалов, обратив их в правильную систему ложементов. Представляя собой небольшие траншеи, ложементы закладывались летучей сапой впереди оборонительной линии — обыкновенно в две линии, в шахматном порядке: первая — для стрелков, вторая — для резервов. Первые ложементы заложены были в ночь с 20 на 21 ноября перед редутом Шварца, а затем широкая сеть их выдвинулась далеко вперёд, навстречу неприятельским подступам — на кладбищенской высоте и между кладбищем и Карантинной бухтой. С первых же дней сказалась значительная польза ложементов: стрелки наши поражали во фланг французские работы, в высшей степени затрудняя ведение их.

Не менее успешно применил Тотлебен к делу опыт минной войны, приобретенный им во время работ над трубной системой ген. Шильдера. К тому же он нашел себе в высшей степени дельного, энергичного помощника в лице штабс-капитана 4-го саперного батальона Мельникова. Под руководством Тотлебена, ежедневно посещавшего работы, Мельников вывел под дном рва IV бастиона, на глубине 21 фута , окружающую галерею, и к 18 января вышел из неё двумя слуховыми рукавами на 20 и 25 сажен. 18 января в рукаве на капитали бастиона в первый раз услышана была работа неприятельского минера, шедшего в том же слое, но ещё на далеком расстоянии. Не желая производить большого взрыва на поверхности, Тотлебен приказал, выделав комору и зарядив её 12 пудами пороха, ждать приближения противника. 22-го, когда ясно слышен был уже говор в неприятельской галерее, произведен был первый взрыв. Эта неожиданная встреча до такой степени поразила французов, что они, не пытаясь даже взрывом усиленных горнов на далекое расстояние разбить контрмины, поспешно отступили, заградив свою галерею действием малого горна, взорванного на расстоянии более 10 сажен от нашей воронки. Тотлебен двинулся вперёд, увенчал неприятельскую воронку, вывел вперёд рукав, взорвал ещё малый горн и 9 февраля захватил брошенный участок французской минной галереи. В конце января, с прибытием сильных подкреплений к союзникам и с приездом французского инженера генерала Ниеля, главную атаку решено было перенести на Корабельную сторону против Малахова кургана, и 21 января 1855 г . начаты были осадные работы в этом новом направлении. Как только выяснилось намерение неприятеля, Тотлебен сосредоточил все внимание своё на этом фронте, до сих пор игравшем второстепенную роль, а потому далеко не в должной степени усиленном. Даже высота в 250 саженей перед Малаховым, командовавшая над всей Корабельной стороной, до сих пор не была занята нашими войсками, хотя захват её атакующими самым гибельным образом отразился бы на ходе обороны. Но, чтобы не только занять, но и удержать за собой эту высоту, необходимо было в то же время утвердиться и на Килен-балочных высотах, чтобы не дать французам, выдвинувшись здесь, поражать её во фланг и в тыл. После подробной рекогносцировки Тотлебен 9 февраля вечером произвёл разбивку редута (названного Селенгинским), 4-угольного начертания, в 450 саженях от II бастиона. Несмотря на попытки французов помешать работам, к 16 февраля редут был вооружен и в ту же ночь в 100 саженях впереди и левее его заложен был второй «Волынский», законченный к 26-му. Для фланкирования его построена была несколько левее его батарея № 83; с фронта оба редута прикрылись сетью ложементов. Таким образом, новая позиция наша на Килен-балочных высотах составилась из трёх линий укреплений, и занятие её надолго отсрочило падение Малахова кургана. Обеспечив себя со стороны Килен-балочных высот, [179] обороняющийся приступил к занятию кургана впереди Малахова. В ночь на 27 февраля Тотлебен произвёл разбивку укрепления на нем, придав ему вид отрезного редана, открытого с горжи (линия огня 117 саж.). Важность этого укрепления, названного «Камчатским люнетом», немедленно оценена была французами и заставила их поспешить началом своей левой атаки на этом фронте. В ночь на 1 марта они заложили участок первой параллели и, несмотря на то, что выдвинутые вперёд на 150 сажен линии наших ложементов сильно затрудняли работу, к 9 марта ближайшие траншеи их были всего в 40 саженях от наших ложементов. Но к этому времени люнет был уже окончен и вооружен. Попытка овладеть нашими ложементами 10 марта окончилась неудачей.

К 28 марта Тотлебен обратил ложементы впереди редутов и Камчатского люнета в непрерывную сеть контрапрошных траншей; в обе стороны люнета выведены были траншеи: вправо — до Докова оврага, влево — до Килен-балки; впереди III бастиона устроены 2 линии траншей, причем левый фланг 2-й линии через Доков овраг связан с контрапрошами Камчатского люнета; наряду с этим, ожидая вторичного бомбардирования, Тотлебен укрепил бруствера и амбразуры на всей почти оборонительной линии, увеличил число блиндажей и пороховых погребов на батареях.

Его ожидания сбылись. Затруднения, которые на каждом шагу, благодаря распоряжениям Тотлебена, встречали осадные работы атаки, быстрое усиление Севастопольских твердынь заставили союзников вновь штурмовать, ослабив артиллерийскую оборону усиленным бомбардированием. 23 марта осадные батареи открыли сильный огонь, с перерывами продолжавшийся до 6 апреля. Но каждую ночь гарнизон исправлял причиненные бомбардировкой повреждения, и к утру оборонительная линия снова была в состоянии открыть огонь. За 10-дневное бомбардирование союзникам удалось привести в совершенное расстройство только IV бастион и устроить первую параллель в 200 саженях от Камчатского люнета. Но общая оборона не могла считаться значительно ослабленной, и штурм был отменен.

Работы последнего периода в известной степени обезопасили Корабельную сторону; наиболее слабым пунктом оборонительной линии являлся теперь IV бастион, полуразрушенный бомбардировкой: к овладению им и направились усилия неприятеля. 3 апреля французам удалось взорвать перед ним 3 усиленных горна на расстоянии 35 сажен от исходящего угла и 8-го, приведя бастион к молчанию, успели соединить воронки сапою и приспособить к ружейной обороне. Не меньшая опасность грозила бастиону и со стороны шедших к редуту Шварца осадных работ. Немедленно перенес Тотлебен всю свою деятельность на угрожаемый пункт. В ночь на 11 апреля он занял площадку впереди редута Шварца линией ложементов, выдвинув их на расстояние всего 50 сажен от неприятельских подступов. Но контрапроши, сослужившие незаменимую службу на левом фланге, на этот раз оказали только крупную услугу неприятелю. В ночь на 20 апреля французы атаковали их превосходными силами, выбили малочисленный гарнизон и за ночь успели обратить контрапроши против нас и соединить их со своими траншеями. Отдаленность резерва не дала возможности восстановить бой своевременно, а сделанная на следующий день попытка вернуть потерянные ложементы произведена была слишком незначительными силами и повела только к новым потерям. Таким образом, хотя и не по вине Тотлебена, контрапроши наши приблизили французов сразу на 50 сажен к нашей оборонительной линии. К счастью, неприятель не развил своего успеха, и до 9 мая все работы атаки свелись к устройству параллели на Килен-балочных высотах и новых батарей; задержкой этой мы обязаны ожиданию приезда императора Наполеона и прибытия новых подкреплений. Тотлебен использовал этот перерыв, сделав новую попытку остановить неприятельские подступы у редута Шварца. Он предложил военному совету занять кладбищенскую высоту впереди V бастиона, где до тех пор были только ложементы, и заложить на ней, параллельно ограде кладбища, траншею длиною около 200 сажен, левый фланг которой соединить ходом сообщения с люнетом № 7 (Белкина), образовав таким образом обширный плацдарм, состоящий из 2 фасов. Такое положение давало возможность фланговым огнем остановить подступы и затем атаковать с шансами на успех. Военный совет одобрил предложение Тотлебена, причем решено было, по совету ген. Хрулева, устроить контрапроши также у Карантинной бухты. Ночью 8 мая Тотлебен произвёл разбивку [180] линии траншей, а на следующую ночь начались работы, настолько скрытно, что неприятель обнаружил их только к утру, когда оба фаса плацдарма и соединительная траншея были открыты на расстоянии 450 сажен и на всем протяжении установлены туры с землей. Оцепив значение наших работ, французы решили обратить их в свою пользу и 10-го ночью атаковали. После упорной штыковой схватки русские были оттеснены, но Тотлебен двинул оставшийся в резерве батальон Орловского полка и восстановил бой. Плацдарм всю ночь переходил из рук в руки, и только перед рассветом французы отступили. Но главнокомандующий, предвидя, что атака возобновиться и защита плацдарма повлечет за собой крупные потери, приказал, в случае появления перед этим пунктом неприятеля в превосходных силах, отступить. В ночь на 11-е французы повторили попытку и почти без боя заняли траншеи. Контрапроши у Карантинной бухты были взяты французами ещё ночью 10-го. Таким образом, все соображения Тотлебена рушились, и контрапроши снова сослужили службу не нам, а неприятелю, сразу приблизив его на значительное расстояние.

25 мая началось третье бомбардирование, продолжавшееся и 26-го. К шести часам этого дня передовые укрепления нашего левого фланга были полуразрушены, в 6? ч. вечера союзники двинулись на штурм и после упорного боя овладели Килен-балочными редутами и Камчатским люнетом. Но ген. Пелисье не воспользовался подъемом духа в войсках, и вместо дальнейшего решительного штурма занялся подготовительными к нему работами, дав, таким образом, обороняющемуся возможность не только исправить повреждения, но и усилить наиболее угрожаемые пункты. Позиция между Доковым оврагом и рейдом усилена была постройкой большой фланкирующей батареи (Парижской); траншея между II и I бастионами приспособлена к артиллерийской обороне; на Корабельной стороне приступлено к возведению общего ретраншемента для доставления внутренней обороны всей оборонительной линии этой стороны и фланговой обороны Малахова кургана; во всех бастионах к траверсам и блиндажам стали присыпать банкеты.

5 июня бомбардировка возобновилась. Несмотря на то, что всю ночь не прекращался навесный огонь против Корабельной стороны, к 2 часам ночи гарнизон успел исправить все повреждения. После 2 часов, под личным наблюдением Тотлебена, продолжали насыпать барбеты в закруглении переднего фаса Малахова кургана, в то время как со стороны Килен-балки уже доносился гул приближавшихся неприятельских батальонов. В 3 часа ночи союзники бросились на штурм, но были повсюду отбиты. Атака на Малахов курган не удалась главным образом благодаря огню полевых орудий, только что установленных Тотлебеным на переднем фасе; действуя через банк, они имели большой обстрел. Большую помощь оказали также стрелки, размещенные Тотлебеным на траверсах. Во время боя Тотлебен был легко ранен в лицо над правым глазом жестянкой от картечи.

Потерпев 6 июня неудачу, союзники снова вернулись к своим работам. Не теряя времени, Тотлебен приступил к устройству обширной контрминной системы перед Малаховым. Кроме того, он решил придать перекрестную артиллерийскую оборону местности против II и III бастионов и Малахова, возведя на фасах ретраншемента Корабельной стороны сильные возвышенные батареи, и для обстреливания Камчатского люнета построить за оборонительной линией, на отлогости от III бастиона к Докову оврагу, ряд батарей. Но осуществить эти предположения Тотлебену не удалось. 8 июня вечером, спускаясь с Малахова к батарее Жерве, он был ранен штуцерной пулей в правую ногу навылет, с повреждением надкостной плевры. Рана приняла опасный характер; в течение двух месяцев Тотлебен только изредка мог выслушивать доклады и давать инструкции, не входя при этом в подробности. За это время ему пришлось перенести несколько операций. Нервная раздражительность его усилилась до того, что можно было опасаться осложнений в области мозговой. Хотя во дворе его дома неоднократно ложились снаряды, Тотлебен ни за что не соглашался переехать на северную сторону и был перенесен поэтому в казематированную Николаевскую батарею. Но значительное ухудшение здоровья заставило его, наконец, согласиться покинуть осажденный город, и он в полубесчувственном состоянии был перевезен в долину Бельбека, в 11 верстах от Севастополя, на хутор помещика Сарандинаки. Здесь заботливый уход и чистый воздух быстро восстановили его силы, и в августе он снова начинает [181] принимать деятельное участие в обороне Севастополя, снабжая подробными инструкциями и указаниями сменивших его инженеров. Но никакие инструкции не могли заменить личного присутствия Тотлебена на бастионах. С его уходом дело быстро шло к развязке. Перед боем на Черной речке главнокомандующий навестил Тотлебена, чтобы посоветоваться с ним относительно направления предполагаемой атаки. Тотлебен решительно высказался против выбранного военным советом направления и предлагал произвести атаку непременно внезапно, большими силами, между Килен-балкою и Лабораторной, последовательно овладевая Воронцовской высотой, Камчатским люнетом, редутом Виктории. Но кн. Горчаков, после некоторого колебания, подчинился мнению большинства и прибавил к ряду наших неудач ещё одну новую. 24 августа Тотлебен вернулся в Севастополь и поселился в одной из казарм Северного форта. С вала этого укрепления видел он 27-го падение Малахова кургана, на оборону которого было потрачено им столько сил. В седьмом часу вечера 27 августа началось отступление гарнизона с Южной стороны.

Много разногласий вызвало обсуждение деятельности Тотлебена за время достопамятной обороны Севастополя. В то время, как одни провозглашают его гениальным инженером, «умом Севастополя», всецело разделяя мнение Нахимова, говорившего, «а без Тотлебена мы бы пропали-с», другие осуждают едва не каждое из тех смелых новшеств, которые ввёл он при обороне совершенно беззащитного к началу обороны Севастополя. Больше всего вызвали нарекания ложементы и смыкание укреплений с горжи, чему, в частности, приписывали падение Малахова; указывалось, наконец, что, создавая свои земляные укрепления в виду неприятеля и делая их несокрушимыми путем постоянного исправления повреждений под неприятельским огнем, Тотлебен, в сущности, подставлял вместо окопов живую солдатскую грудь. Но вряд ли к этим тяжким упрекам можно отнестись серьезно. Не отрицая, конечно, что главная, быть может исключительная, заслуга беспримерного сопротивления Севастополя приходится на долю живой силы, что именно живая солдатская грудь, а не валы приковали войска союзников на одиннадцать месяцев к Севастополю, должно, тем не менее, признать, что свою задачу Тотлебен выполнил гениально. Отбросив всякие шаблоны, Тотлебен ломал линию огня по местному начертанию, стараясь усилить её фланговой обороной и избегая прямолинейных начертаний, всегда подвергающих обороняющегося напрасным потерям от анфиладных и рикошетных выстрелов; идеально определяя положение, он переносил свою деятельность попеременно на наиболее угрожаемые пункты и за все время осады производил только действительно необходимые в данный момент постройки, где возможно ограничиваясь только перерезкой амбразур и устройством кремальер; широко развитая им система контрапрошей перенесла на много дней борьбу далеко вперёд от главной оборонительной линии, сильно замедлив ведение подступов; минные же работы совершенно остановили подземную атаку французов, в рядах которых не нашлось достойного ему противника. Не выведи пуля Тотлебена из строя, быть может, самый исход осады был бы другим.

Труды Тотлебена при обороне Севастополя были оценены Государем и вознаграждены по заслугам: независимо от зачтения ему, наравне с прочими защитниками, считая по году за месяц, 10 лет, 6 месяцев, 15 дней службы, Тотлебен 18 октября 1854 г . был назначен флигель-адъютантом, 10 апреля 1855 г . произведен в генерал-майоры, с назначением в свиту Его Величества; 25 апреля имя и фамилию его повелено было начертать на мраморной доске в Николаевском инженерном училище; 6 мая он был зачислен в корпус военных инженеров; 15 июня получил орден Георгия 3-й ст., причем Горчаков, представляя к этой награде его и Васильчикова, писал Государю: «Cette decoration ne les hononera pas, mais c'est elle plutot qui sera honoree en brillant sur leurs poitrines»; наконец, 30 августа Тотлебену Высочайше дарована была аренда на 12 лет по 1000 р. в год. После очищения Южной стороны Тотлебен, по просьбе кн. Горчакова, остался при армии. Распорядившись укреплением Северной стороны, Эдуард Иванович 2-го сентября через Бахчисарай отбыл в Симферополь, где рассчитывал провести зиму. Здоровье его восстановилось к этому времени окончательно, но ходить было ещё запрещено: даже по комнате он передвигался на костылях.

Поделитесь с друзьями