Газета «Волхонка», 12 апрлея 2014 г.
«Правда светлее Солнца!»
Нэлли Маргулис
«Скажите, Сталин тоже арестован?» - спросил я следователя на первом допросе, увидев в камере Бутырской тюрьмы весь партийный актив Москвы и решив, что произошёл фашистский переворот.
Следователь грубо ответил:
- Я тебе покажу Сталина! Ты у меня почувствуешь Сталина! - он вынул из ящика письменного стола ремень с железным наконечником. - Ты видишь кровь на стене? (Действительно, на стене, на уровне сидения, было много мазков крови.) Так вот здесь прибавится и твоя, если не подпишешь, что состоял членом контрреволюционной вредительской организации, возглавляемой Соболевым.
Потом в течение восьми месяцев он нечеловечески, морально и физически, надо мной издевался. Зверь, а не человек! Так же, как злой кот играет с пойманной мышью: поиздевается, наиграется, а потом слопает. Но слопать меня ему не удалось, ибо Партия сильна! Правда светлее Солнца!»
Эти строки через четверть века написал в своём дневнике Евсей Борисович Брауде, работавший директором Ногинского завода грампластинок с 1933 по 1938 год. Многие молодые люди, слушающие музыку на кассетах, дисках и в Интернете, наверное, только в музеях видели патефоны и грампластинки на «78 оборотов в минуту» с этикеткой «Ногинский завод». А некоторые ногинчане, моложе 60 лет, даже не знают, что до войны в корпусах Ногинского завода топливной аппаратуры выпускались миллионными тиражами граммофонные пластинки. И о судьбах сотрудников ничего не знают. Не знала и я. Фамилия Брауде не встретилась мне ни в одной Книге памяти. Помогла счастливая случайность: в одной из музыкальных передач радиостанции «Эхо Москвы» известная поэт-песенник Любовь Воропаева сказала, что её дед, директор Ногинского завода грампластинок, был репрессирован. Даже имени его не назвала, но уже через сутки, благодаря ведущему обозревателю «Радио Ногинска» Татьяне Прокофьевой, мы узнали, что в Москве живёт 88-летняя дочь Евсея Борисовича Мая Евсеевна. Из телефонного разговора мы узнали, что в 1964 году Брауде написал воспоминания об аресте и пребывании в Бутырской, Таганской и Лубянской тюрьмах. И через два дня Любовь Воропаева прислала нам фотографию и большой фрагмент дневников деда.
Займёмся нелёгким чтением, но прежде - несколько фактов биографии Евсея Борисовича.
Родился Брауде в Варшаве, в семье мелкого служащего, по одним сведениям - в 1898, по другим - в 1896 году. До революции это была обычная практика - приписать себе годы, чтобы взяли на работу, чтобы выглядеть старше, солиднее. Рано стал самостоятельным. Перебрался в Москву. Участвовал в марксистских кружках. Вступил в РСДРП (предшественницу ВКП(б) и КПСС) в марте 1917 года. Участвовал в установлении советской власти в Москве. В Гражданскую воевал на Западном фронте комиссаром 53-й пограничной дивизии. Жену себе нашёл в Белоруссии. Потом учился на рабфаке, окончил Плехановский институт и поступил в Институт красной профессуры. После первого курса (в 1930 г.) Брауде направили на строительство Челябинского тракторного завода, потому что он был прекрасным организатором и специалистом. ЧТЗ относился к Наркомату тяжёлой промышленности, возглавляемому Серго Орджоникидзе.
В 1933 году ЧТЗ вступил в строй и Евсея Брауде «перебросили» на лёгкую промышленность - послали в Ногинск налаживать производство грампластинок. Семья его переехала в Ногинск и поселилась в служебной квартире. Дети - Борис, 1923 пр., и Мая, 1926 пр., - пошли учиться в среднюю школу № 1 (теперешнюю десятую). И своего водителя Льва Качановского Евсей Борисович уговорил поехать с ним в Подмосковье.
В 1934 году завод заработал на полную мощь, выпуская по 90 миллионов пластинок в год. Люди трудились в три смены. На ногинских пластинках записывались песни, романсы, арии из опер, прозаические произведения. Часто Е. Бра-уде привозил в город любимых артистов. Рабочие слышали тенора Ивана Козловского, баса Максима Михайлова и других, но особенно часто на заводе бывал Вадим Козин, который пел столько, сколько люди просили. И всё складывалось удачно до тех пор, пока однажды на рассвете в дом не ввалились «два пьяных следователя и один стрелок с винтовкой».
«29 августа 1938 года во время моего ареста в Ногинске я их просил не будить детей: Бориса и Маечку - 15 и 12 лет. Они нарочно их подняли из постелей и разбудили. Это было в 4 часа ночи - самый детский сон.
Когда они стучали в дверь и я спросил: «Кто?», за дверью ответили: «Из подшефного колхоза». Когда я начал протестовать и подумал, что в квартиру ворвались пьяные бандиты, я схватил телефон, чтобы позвонить нач. УНКВД Васильеву с просьбой о помощи. Они... выхватили из моих рук трубку и сказали: «Мы и Васильева можем арестовать, если захотим»...
Я сижу уже 9 месяцев. Было уже 30 допросов! 30 вызовов на целую ночь, а иногда прихватывали день или полдня. О моральных и физических издевательствах не хочется писать, думать и вспоминать. Всё же моральные переживания хуже физических. Они скребут по душе, по сердцу, бьют по голове, по уму, сознанию, опрокидывают мысли, чувства, полученное воспитание, мораль, нравственность, нормы поведения, человечность... Ежово-бериевские звери и только. До сих пор не понимаю, откуда взялись эти кадры. Ведь у многих в кармане партбилеты... Но я сильный физически, а особенно духовно... Вера в партию и, видимо, повышенная сила воли (это индивидуально) дали мне возможность перенести все тяжести, победить зло, и я ничего не подписал ни против себя, ни против 12 честнейших коммунистов и специалистов. Все приёмы извергов не имели успеха. Я твердил одно: «Я не знал и не знаю о существовании вредительской контрреволюционной организации, и я не верю, чтобы эти 12 человек были бы врагами народа. Я знаю их только с хорошей стороны». Их бесило моё упорство. Я спрашивал
следователей: «Кому это нужно?» Они отвечали: «Партии»...
На последних допросах я сказал: «Хорошо, я против себя подпишу, хотя это неправда, но в том случае, если партия, в лице ЦК, мне прикажет! Готов стать жертвой и идти на расстрел ради интересов партии и народа». А разве мы не партия? Нам это поручено, мы проводим линию партии, указания ЦК, тебе этого мало? Ты что, нам не веришь? Да как ты смеешь... такой-сякой... нам не доверять, на нас клеветать? Мы меч партии! Мы вас искореним, истребим! Такова воля партии!»
Я не сдавался... Решили взять измором. В один из июньских дней, утром, меня повели в комнату следователя. Начался допрос с требования: «Подпиши, подпиши, не подпишешь - хуже будет, отправим в Лефортовскую военную тюрьму, там ты заговоришь и живым не вернёшься!» Я, как всегда, твердил своё. Через некоторое количество часов пришёл новый следователь, этот ушёл. Новый, как попугай, требовал подписи. Ночью явился третий следователь и ушёл второй. Так продолжалось ВОСЕМЬ суток. Я стоял у стенки на расстоянии 1/2 метра от неё, руки по швам... Следователи, работавшие посменно, сменялись каждые 8 часов в течение 8 суток, нервничали, применяли всевозможные страшные методы морального воздействия и физических истязаний... Я уже был невменяем, почти ослеп и оглох, ноги мои превратились в толстые колоды, стоять я уже не мог.
В конце восьмых суток произошло следующее. Ночью в камере допросов собрались все мои три следователя-истязателя. Меня усадили за стол. Я еле разглядел, точнее, почувствовал, что передо мной лежат исписанные листы бумаги. Я ... ничего не соображал, еле слышал их нашёптывания: подпиши, подпиши, подпиши. Глаза не видели, уши не слышали, тело размякло и ослабло. Даже болей не чувствовал. Я был уже не я... Однако я почувствовал, что мне в руку вложили ручку с пером над белой исписанной бумагой и что чужая рука обняла мою правую ладонь и начинает водить по бумаге.
Я встрепенулся. У меня хватило сил разжать пальцы, пододвинуть свою руку к краю стола и смахнуть ручку на пол.
Был и ещё один серьёзный допрос, на Лубянке, вёл его «начальник отделения какого-то спецотдела Фёдоров в присутствии всех моих следователей по восьмисуточному допросу». Он сказал: «Ев-сей Борисович, вы в продолжение своего сидения под арестом твердите одно: «Повезите меня в ЦК. Пусть со мной поговорит член Политбюро, и тогда я сделаю всё, 1что прикажет мне партия». Ведь им некогда заниматься вами, они занимаются международными делами, а нам, острому мечу партии, поручено навести порядок в стране. Вы - старый коммунист, директор большого завода, должны это понять. Помогите нам очистить страну от вредителей, террористов и контрреволюционеров, которые свили гнёзда везде и всюду. Вам известно - мы это знаем, - что в Наркомтяжмаше орудует одна из подпольных групп террористов и вредителей, возглавляемых Иваном Ивановичем Соболевым, а вы и другие - члены этой организации. Все они арестованы, сидят у нас, честно признались, а вы упорствуете». «Я отвечаю за себя, и ни в каких контрреволюционных организациях я не состоял и не мог состоять. Я хорошо знаю всех людей и Соболева, о которых вы говорите, что они враги советской власти, и я не думаю, чтобы они были враги. Я их считаю преданнейшими людьми... Я готов о себе написать всё, что мне прикажет партия, если это в её интересах. Но при одном условии: отвезите меня в Центральный Комитет. Если кто-нибудь из членов Политбюро... » - и полилась кровь из носа и рта, падали зубы на брюки...
Прерываю и пока заканчиваю описание трагедии страны и многих её лучших сыновей!
20 августа 1939 года меня освободили из Таганской тюрьмы, заявив: «У вас ничего не было в прошлом враждебного, нет и сейчас.
Есть решение вас освободить, и вернитесь, товарищ Брауде Евсей Борисович, на свою прежнюю работу». «Забудьте, что было», - услышал я на прощание. При вручении мне паспорта тюремная администрация взяла с меня подписку, что я буду молчать. Н.С. Хрущёв и ХХ съезд партии не замолчали это грандиозное преступление перед советским народом!»
Что было потом... На Ногинский завод грампластинок Е.Б.Брауде больше не вернулся и долго поправлял подорванное здоровье, особенно отбитые почки. Его направили на строительство Фабрики звукозаписи в Москве, а с началом войны - на оборонный завод. Двадцатилетний сын Борис, лейтенант-морпех, погиб в 1943 году под Сальском. Дочь Мая окончила МИФИ и работала в космической промышленности. Как ветеран партии с дореволюционным стажем, в 1960 году Евсей Борисович стал пенсионером Союзного значения и начал работать в Общественной приёмной газеты «Правда». Денег за эту работу не получал и даже отказался от спецпайка. Очень многим людям помог отстоять справедливость. Когда он скончался в 1970 году, проводить его в последний путь на Новодевичье кладбище пришло много народу. Родные удивились: откуда люди узнали, ведь они никому не сообщали. Оказалось, всех известила Общественная приёмная.
P.S. Книга Памяти жертв политических репрессий Богородского уезда и Ногинского района уже в издательстве. Месяца через два она выйдет из печати, и многие жители районных городов и деревень смогут отыскать в ней знакомые имена. Наши поиски велись буквально до последней минуты, и история, рассказанная в этой статье, стала самой последней находкой.
26 марта директор НЗТА Алексей Васильевич Барбалат организовал поездку представителей местных СМИ в Москву, к дочери Евсея Борисовича Брауде Мае Ев-сеевне, почтив этим память своего, можно сказать, предшественника - честного, принципиального, справедливого и благородного человека, бессребреника и настоящего патриота.
Моральные переживания хуже физических. Они скребут по душе, по сердцу, бьют по голове, по уму, сознанию, опрокидывают мысли, чувства, полученное воспитание, мораль, нравственность, нормы поведения, человечность.
Поделитесь с друзьями