О Константине Сергеевиче Крючкове, человеке и краеведе
Ныне живущим посвящается
эта первая попытка осмысления
жизни человека светлой души,
недавно ушедшего от нас.
Необходимый (но не единственный) признак нравственно здорового человека – свойство благодарности как потребности души. Мы благодарим тех, кто, «за ценой не постояв», справился с фашизмом: кто жив, кто пал в бою, кто умер от ран или в силу возраста. Благодарим и будем благодарить, пока живы сами, и будем извлекать уроки для себя, осмысливая жизненные судьбы тех, кто, прошел испытания войны...
В 1965 году впервые на общегосударственном уровне отмечалась годовщина Победы – 20-я. Москвич Глеб Каледа - грудь в орденах, прошел всю войну, попав на нее школьником – был на встрече с однополчанами. Когда он вернулся, жена спросила: «Какое твое самое сильное впечатление?» И он ответил: «Ты знаешь, Лида, я не видел их всех 20 лет и был просто поражен, что для большого числа сильных на войне людей эти послевоенные 20 лет прошли без единой внутренней цели: они не ставили перед собой никаких внутренних задач, просто жили и жили». Сам рядовой Глеб Каледа закончил школу, затем МГРИ, стал геологом с мировым именем. В 1970-е годы (не в 1990-е!) вышел на открытое служение как православный священник, был одним из организаторов Свято-Тихоновского института, одним из первых священников (а может, и самым первым), пошедшим в тюрьмы к осужденным. Вырастил 6 детей нравственно стойкими и несгибаемыми в своих убеждениях, дал им основательное образование...
Константин Сергеевич Крючков, не профессор и не церковный человек, нравственно напоминает мне именно Глеба Александровича Каледу. Война была суровейшим испытанием его жизни, а после войны он не расслаблялся, «крепко держал руль», не давая сбивать себя с ног или нести по течению. Он рос как личность всю жизнь, чтобы подарить людям результат ее. Нематериальный результат. Мне очень жаль (и я согласна в этом с его дочерью), что богатство его личности оказалось во многом невостребованным. Не по его вине...
Он родился 7 сентября 1922 года в деревне Глазуны Московской области в семье крестьянина Сергея Парфеновича Крючкова. До революции Глазуны были в Богородском уезде, теперь – в Щелковском районе. В отцовском доме живет сейчас брат – Михаил Сергеевич Крючков, на стенах висят картины Константина Сергеевича «Вид на южную сторону Троице-Сергиевой Лавры» и «Казак и казачка».
Начальную школу – бывшую церковно-приходскую при храме Св. Троицы – окончил Костя в селе Рязанцы на р. Мележе. Сам храм, построенный в 1784 г., закрыли в 1930-х, но до 1962 года не разоряли. В том году устроили в нем склад удобрений...
Живой души выпускник школы К.С. Крючков разыскал впоследствии документы, свидетельствовавшие, что в этом храме когда-то венчался (с Е.А. Римской–Корсаковой) известный композитор Алябьев. Местное население в 1980-е гг. пробовало получить разрешение на восстановление церкви, но ничего не получалось. Тогда было написано ходатайство К.С. Крючковым и его другом музыкантом Сергеем Пашковым – как представителями интеллигенции, желающими видеть в достойном виде храм, где венчался Алябьев. В результате с 1987 года храм начал восстанавливаться. На месте усадьбы установили бюст композитора.
После школы в Рязанцах Костя учился в пос. Фряново, но, окончив 6 классов, поступил присучальщиком на местную («Интернациональную») фабрику «Главшерсти» - старейшее подмосковное текстильное предприятие, принадлежавшее когда-то выходцам из Персии Лазаревым, а с 1840-х гг. – Залогиным. Работал в так называемом «французском отделе» фабрики, а через некоторое время перебрался в Загорск на Загорский оптико-механический завод. Был там инспектором ОТК, в свободное же время рисовал. Древний город многое дал ему в духовно-душевном развитии.
В начале войны ввиду угрозы захвата Москвы фашистами подмосковные предприятия также эвакуировали. ЗОМЗ должен был эвакуироваться на Урал. Оборудование снимали и увозили. Машина, на которую грузил станки (и должен был сопровождать) Константин Сергеевич, перевернулась, его прижало станком, и он получил тяжелый перелом руки.
До февраля 1942 года Крючков лечился дома, после этого ему в военкомате предложили выбрать: фронт или завод. Он выбрал фронт и после полутора месяца начальной военной подготовки во Владимире попал в действующую армию, на Ржевское направление. В районе Андреаполя (север Тверской обл.) они шли сотни километров лесами и болотами. Планировались охват и окружение немцев, а реально получилось наоборот. Они оказались в окружении, начался голод. Не было соли. Несмотря на запрет врача, брали завезенные в колхоз калийные удобрения, добавляли в крапиву и щавель. Это была их еда. Было и так: отстоял ночь на передовой; за ночь оставленный ему котелок с этой едой прохудился…
В 19 лет его назначили командиром отделения. В подчинении 10 человек, в основном узбеки в халатах, надо было чем-то людей кормить. В одной из деревень жили скорняки. Сообразив, что из этого можно извлечь практическую пользу, молодой командир набрал там выделанных шкур. Их нарезали ремнями и стали варить суп. Ремни совершенно не разваривались. С горя бросили их в костер, а они, превратившись почти в сухари, стали съедобными…
Даже в этих условиях Константин Крючков интересовался местным краем, примечал его особенности. А в разрушенном храме обнаружил цинковый ящик с патронами. В окружении из-за их недостатка была команда «без приказа не стрелять», вот тут-то, заимев «неучтенные» патроны, он и отвел душу, выпустил по врагам целый диск из пулемета Дегтярева. Насчитали 5 прямых попаданий. Потом полили пулемет водой, охладили, чтоб начальники не догадались, кто стрелял...
До соединения со своими оставалось всего 3 километра , были видны наши части. Но немцы не давали возможности выйти из котла. Несколько раз ходили в разведку боем: надо было где-то прорывать фронт. Затем пошли на прорыв. Крючков оказался первым в мертвой зоне огня дзота, и он один из всех остался, благодаря этому, живым. Пришлось ему как-то вести свое отделение и через минное поле. Первый (впереди идущий) погиб, второй – он, Крючков – стал после этого первым, и они как-то проскочили...
«Вообще, много было смертей на фронте из-за безграмотности», — рассказывал сыну впоследствии Константин Сергеевич. Потери там, на Ржевском направлении, были 4:1 (четверо советских бойцов на одного немецкого). Официально их 21-я дивизия перестала существовать в апреле, реально же они ходили в атаку, пытаясь выйти из окружения, даже в июне. Однажды с боем прорывались через речку, и река запрудилась телами их погибших товарищей.
В июне, в районе г. Сычевки Смоленской обл., Константин Крючков попал в плен (в винтовке не осталось патронов)...
Там был у немцев аэродром, а в стороне они сделали ложный. На него-то и сбрасывали бомбы советские самолеты. В Сычевке немцы использовали пленных как строительных рабочих. Посылали и вылавливать из реки трупы, которые потом сваливались в большие ямы. Кормили очень плохо. Пленный Крючков проявил находчивость – переоделся и пошел за 2-й пайкой, однако получил прикладом по голове. Через некоторое время он заболел тифом и был перевезен в Смоленск, в тифозный барак, находившийся в здании бывшего [лесного] техникума недалеко от центра города. Не умер чудом...
Посылали их на разгрузку боеприпасов. Порох для закладки фугасов привозился в мешочках. Голодные пленные приладились на эти мешочки выменивать хлеб. Однажды Константин Крючков на этом попался, повели его в овраг расстреливать. Конвоиром был немец-«старикан», и Константину удалось сбежать, но ненадолго. Потом еще 2 раза пытался, за что был подвешен за ноги...
Основная их работа – строительная. Как-то поехали на лесопилку за тесом. Тут сами немцы наменяли у местного населения самогонки, напились сами и напоили своих пленных, взятых для погрузки теса. Пришлось тес грузить местным.
Немцы пунктуальны, любят порядок и качество в работе, того же требовали от пленных: строительный раствор должен быть чист, хоть рядом стреляют и вблизи рвутся бомбы.
На стройке их стал донимать откуда-то взявшийся козел. Несет человек кирпичи, руки заняты, а сзади вдруг в него врезается рогами козел… Жить было голодно. Козла изловили и съели. Немцам, их охранявшим, тоже жилось голодновато. Раз ведут они пленных мимо пекарни в подвале. Немцы запускают в этот подвал несколько пленных, и они быстро выкидывают некоторое количество буханок немцам и пленным.
В 1943 году пленных, имевших опыт строительных работ, из этого лагеря перевезли на берег Атлантического океана, в Па-де-Кале, строить береговые укрепления («Атлантический вал») ввиду возможной высадки англо-американского десанта. Везли не только людей, но и лошадей. На одной станции их поезд долго стоял. Рядом стоял состав с бочками диаметром около 3-х метров. Проверили, что там. Оказалось — вино. Не растерялись и даже в запас взяли целое ведро – на следующий день. Однако ночью все вино из ведра выпила лошадь…
Во Франции началась другая жизнь. Им выдали немецкую форму без погон и стали требовать с них немецкое качество уже военного строительства. Они строили ДОТы, толщина стен – около метра, вход, несколько амбразур, колпак диаметром 5 м. В раствор добавлялась гранитная крошка. Как-то бомба упала в непосредственной близости от такого ДОТа. Он остался цел, только повернуло колпак, а от двух немцев остались лишь обломки костей.
Бывал пленный Крючков в командировках в Париже, причем не упустил возможности побывать в Лувре! Вообще, там, во Франции, такого контроля над пленными, какой был в России, не было. И взаимоотношения оккупантов с местным населением были совсем другими. Несколько пленных одевались в полное немецкое обмундирование и повадились ночью тайно доить корову у одного французского крестьянина. Но вот однажды такой дояр ненароком грохнул ведром – хозяин проснулся, включил свет и вышел. Пришлось немедленно убегать. Наутро француз пришел в лагерь, всех выстроили, и он пошел вдоль строя, вглядываясь в лица. Но не опознал…
4 июня 1944 года англичане, тщательно подготовившись, в первый раз начали пробовать высадить десант. Однако, их кораблям едва удалось выйти из порта, как немцы остановили их. Но после нескольких раз немцы уже не имели возможности препятствовать высадке десанта, им надо было не опоздать бежать. Надо было успеть бежать и пленным, так как уходящие немцы наших пленных расстреливали.
Выбрав момент, пленный Крючков побежал. В него стреляли, ранили, но ему удалось попасть к англичанам. Англичане перевезли бежавших пленных в английский госпиталь. Туда же привезли взятых в плен немцев, среди них были бывшие конвоиры. Воспользовавшись моментом, конвоирам устроили мордобой.
Раненых пленных в этом госпитале кормили «до отвала». Продукты даже оставались. Чего не хватало – черного хлеба, хотя на хлеб была «водолазная» английская норма – максимальная. Однажды к ним в госпиталь явилась с благотворительной целью королева Англии – тогда принцесса – Елизавета. Она раздавала раненым ягоды и фрукты. Лично Константину Крючкову вишен, правда, не досталось.
Раненым пленным выдавали даже небольшие личные деньги. Константин Крючков на эти деньги приобрел бумагу для рисования, краски и кисти. Сохранилась обложка английского блокнота для рисования, «добравшаяся» до Аленина.
Когда раненые пленные вылечились, их иногда стали возить на сельхозработы, а еще через некоторое время встал вопрос – по требованию СССР – о депортации пленных. Реально можно было выбрать – ехать в СССР или нет. Не поехали те, кто в войну добровольно служил у немцев. Они выезжали в Канаду. Константин Крючков, добровольно немцам не служивший (что могли проверить перекрестным допросом приехавшие сопровождать возвращавшихся офицеры НКВД), вернуться захотел.
Их везли на английском корабле в Одессу через Мальту. Имея бумагу, кисти и краски, Константин Крючков в пути делал много зарисовок (и Мальты тоже).
С тех пор прошло очень много лет. Как-то в Аленино к дедушке Константину приехала внучка Марина. Она рассказывала о своей жизни и своих путешествиях: была в Париже, даже на Мальте была. Вот тут-то и удивил ее дедушка: «Ну и что? Я раньше тебя там побывал: и в Париже и на Мальте».
Его зарисовки не доехали до Аленина: когда сопровождавшие пленных английские офицеры увидели их, то отобрали и не отдали.
8 марта 1945 года корабль пришел в Одессу. Здесь их хорошо обмундировали и поездом отправили на Дальний Восток, на японский фронт.
Константин Сергеевич попал в город Райчихинск Амурской обл. Вместо паспорта ему выдали «удостоверение спецпереселенца». В августе 1945 года его приняли на работу инженером-конструктором на Райчихинский ремонтно-механический завод, не заподозрив, что его «систематическое образование» – 6 классов Фряновской школы.
Завод выпускал угледобывающую технику, в основном, комбайны. Поблизости была разработка угольного пласта. Пласт был на глубине нескольких десятков метров, местами выходил на поверхность. По работе Константин Сергеевич контактировал с японскими военнопленными, размещавшимися тут же, в Райчихинске. Он и здесь рисовал – портреты, групповые и одиночные. Делал много пейзажных зарисовок.
В 1949 г. Константин Сергеевич женился на Нине Александровне Бедининой. В Райчихинске у них родилась дочь Евгения и сын Александр. А в 1952 году Крючков поехал в Центральную Россию, но «без права проживать в 100 километровой зоне около Москвы», так оказался на родине матери - в Аленино Киржачского района. Тут жила его тетка по матери, Константин же Сергеевич поступил на Аленинскую текстильную фабрику, бывшую фабрику Федотова. Числился мотальщиком, реально работал художником, библиотекарем, завклубом, конструктором.
Разумеется, его бы не использовали в этих качествах, если бы реально он не обладал соответствующими способностями, квалификацией, огромными и разнообразными знаниями, добытыми самообразованием. Деньги для покупки книг он экономил на всем, зарабатывал права на бесплатные дрова работой в лесу на очистке делянок, не отказывал, если приходили просить сложить печь. В его активном пользовании были книги по истории, археологии, эстетике; поэзия и проза; журналы «Наука и жизнь» от первого года выпуска; журналы «Знания - сила». На журналы он подписывался, книги покупал; хорошо знал в Москве сеть букинистических магазинов и магазинов «Академкниги». В Москве он часто был в командировках.
Приучал людей ходить в библиотеку за знаниями, а не за развлечением. Работая завклубом, выпускал сатирическую газету, пользуясь и такой возможностью «достучаться до внутреннего человека». Эта его активная деятельность вызвала, однако, и грубость, и жестокость. Напившись, приходили и ломились в квартиру: «Что ты нас учишь, враг народа?!» Приходилось обороняться кочергой, вызывать милицию.
Клеймо «враг народа» не давало реализовывать потенциал личности сотрудничеством в периодической печати.
Квартиру семья получила в 1960 году, по приезду в Аленино пожили у тетки, затем фабрика предложила отделать самому холодное помещение (тесовый чулан) на втором этаже бывшего дома владельца фабрики Федотова (дом, в котором теперь магазин «Стройматериалы и продукты»). Сами утепляли, клали печку, делали малярные и все остальные строительные работы.
Большой практический опыт помогал ему решать инженерно-строительные задачи, например, переконструировать двухквартирные 2-хэтажные фабричные дома в четырехквартирные. Все коммуникации на фабрике, составление генерального плана и проведение его через все инстанции – также инженерный труд Константина Сергеевича Крючкова.
Когда в 1965 году в стране готовились отдать долг памяти погибшим в Великой Отечественной войне, Константин Сергеевич был уже давно готов к этому. Вот передо мной старая тетрадь из его архива, а в ней списки погибших жителей села Филипповского в войнах 20-го века: в Русско-японской 1904-1905гг., в Германской 1914 – 1917гг., в Гражданской 1918 – 1921гг., в Великой Отечественной 1941-1945гг. Более того, Крючков спроектировал, подобрал материалы и руководил исполнением памятника павшим в д. Аленино. А еще он спроектировал часовню у источника свт. Николая в с. Филипповском.
У него была феноменальная зрительная память. И не только зрительная. Он с 2-хлетнего возраста помнил, что было: копер забивал сваи в реку Мелёжу – и он запомнил, как это было, к величайшему удивлению взрослых, убедившихся в этом через много лет.
Попав в Аленино уже семейным человеком, он сумел «освоить» новые окрестности лучше многих уроженцев.
Константин Сергеевич был очень контактным человеком и никогда не упускал случая поучиться у других. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты», — слышим мы голос, из глубины веков мудро ориентирующий нас. Одним из таковых стал П.П. Копышев. Приведу отрывок о нем из статьи М.С. Дроздова «Летописец Земли Богородской»: «Петр Петрович Копышев – военный метеоролог, полковник в отставке, после войны преподавал в Академии… Часто бывал в школах… Прошел пешком вдоль почти всей Шерны… все видел своими глазами, из памяти своей вынимал многое и многое дополнял точными данными архивов… Он первый писал историю… деревень… Мамонтово, Боровково, Ново-Сергиево, Черноголовка, Щекавцево и десятка других... Блестящий по тем временам цикл сделал к 200-летию Ногинска. Печатался также в Киржаче и в Москве…» А вот вспоминает (2006 год) Константин Сергеевич: «Когда я попал к нему в его дом в Ново-Сергиеве, где он жил летом, я чуть не заночевал у него, совершенно забыв о времени: дом был полон интереснейших книг и материалов по истории окрестностей. Вот тут я понял: надо запасаться книгами. А он тогда уже работал в архивах».
И вот, регулярно бывая в Москве, он покупает - в «Академкниге» на Горького, в букинистических магазинах - нужные для краеведческой работы, очень ценные книги. Среди них три тома «Актов соцально-экономической истории Северо-восточной Руси», «Договорные грамоты великих и удельных князей», книги С.Б. Веселовского и под его редакцией, дореволюционные издания. Многое потом сгорело в пожаре. Среди уцелевшего – архивные копии старых карт окрестностей Филипповского. Немало карт, выполненных им самим (некоторые видела в Киржачском музее – он их музею подарил). Надо заметить, что некоторые исчезнувшие селения располагались не совсем там, где были обозначены на картах. Константин Сергеевич специально копался в земле, чтобы определить реальное их местоположение. Находки его изумили бы и высокого профессионала. Так составилась его коллекция, которую в трудную минуту пришлось подарить профильной научной организации.
В 1960-х годах к нему несколько раз приезжал из Ногинска известный там преподаватель и археолог Е.И. Диков, открыватель Заречинской неолитической стоянки (и многих других). Одна из его учениц Л.И. Маленкова вспоминала о нем: «Работая в школе, он много времени отдавал детям из неблагополучных семей, ходил с детьми в походы с конкретными задачами: обследовать реки, их воду, животный и растительный мир вдоль берегов. Это называлось “походы “голубого патруля”». Так вот Диков, проплывая по Шерне со школьниками в районе Заречья, и увидел мощный культурный слой, резко выделявшийся в подмытом рекой чисто песчаном, светло-желтом берегу.
О своей встрече с Константином Сергеевичем Е.И. Диков рассказывал мне еще в 1960-х. Именно от Е.И Дикова в первый раз услышала я о Крючкове. По свидетельству дочери Крючкова Евгении Константиновны, Диков подолгу разговаривал с ее отцом у них дома. Похоже, что и Крючков не раз ездил к Дикову в Ногинск, 1972 году – уже на похороны...
Круг краеведческих интересов Константина Сергеевича был велик, и разнообразие их удивляет: это был XIV и XIX век, конструкции мостов XIX века на Шерне и Клязьме, история Стромынского монастыря времен строительства в Москве Славяно-Греко-Латинской Академии. Мне очень жаль, что я не успела рассказать ему о неожиданности в этой истории, ему неизвестной: царь умер, не успев подписать «наряда», и реально Стромынский монастырь вряд ли участвовал в строительстве Академии. Как и все краеведы, он в чем-то ошибался; но держался как воин, услышав же твердое доказательство, признавал его. А это не каждый может.
К нему приезжало много разных людей. Кому-то хотелось получить от него информацию, кому-то - коллекции. Многие хотели узнать подробности о таинственном древнем поселении «Шерна-городок» в окрестностях Могутова, просили его и участвовать в раскопках. Его архивом интересовались разные музеи.
«Константин Сергеевич, а вот если бы у Вас была возможность выбрать, Вы бы где хотели видеть Ваши материалы, в каком музее?» — спросила я его. — «Ведь вот и Киржачский, и Александровский музей очень интересуются возможностью получить Ваш архив».
«Я сам? В Филипповской школе! Именно, чтоб “работали” мои материалы, воспитывая в местных детях любовь к родной земле, у которой такая интересная и – не часто так бывает – древняя история. Я ведь пробовал в Филипповской школе устроить для начала небольшую экспозицию. Так что вы думаете? Через некоторое время из школы мне буквально такой вопрос задали: “Когда же Вы “это” уберете?”»
Очень уважал он историков, имевших основательное систематическое образование, с детской наивностью чистой души, не подозревая сложности мотивов появления их перед ним в трудное время перестройки. Поддерживал других, взявшихся за нелегкое дело восстановления памяти о прошлом. Написал (успел!) «Технологию ткацкого производства» для «Музея Думновых» Галины Масленниковой в с. Заречье Киржачского района. Много людей любили общение с ним не из корысти, а по естественному желанию общения с человеком, много в жизни видевшим и достойно прошедшим через жестокие испытания.
Были у К.С. Крючкова и недоброжелатели. Он держался независимо и, в то же время, осмотрительно.
Ему было 74 года, когда ночью – в 4 часа – 16 апреля 1996 года подожгли их деревянный дом (соседнюю квартиру). Старый воин, несмотря на ночь и возраст, определил главное направление своих действий: успеть спасти жену и успеть помочь жителям другой квартиры. Он вытащил жену из огня и успел помочь соседям. А листы от горевших любимых книг и архивных материалов летели в огненном вихре. «Они разлетелись по всему огороду, я уже потом сына попросил собрать то, что имело смысл хранить», — рассказывал мне Константин Сергеевич. Дочь Евгения Константиновна, приводившая в порядок то, что уцелело, считает, что в пожаре погибла 1/3 часть всего, что было отцом накоплено.
По воспоминаниям сына, отец, когда работал, то «до пота», и здесь силы свои не всегда рассчитывал. В начале октября 2007 года он с сердечным приступом на «Скорой помощи» попал в Киржачскую районную больницу. А 11 октября из больницы позвонили и сообщили, что отец умер…
Его отпел настоятель Никольского храма в селе Филипповском о. Стахий Минченко и проводили те, кто успел узнать о его кончине. Многие из очень многих любивших его людей.
Я все время вспоминаю его замечательные рассказы, в 2006 году, в нашу первую, очень долгую (Нина Александровна нас «разгоняла» несколько раз, а мы снова начинали «пировать» - разговаривать о давнем с полным взаимопониманием) встречу, оказавшуюся и последней...
Поделитесь с друзьями