Мой Коля Дмитриев
Владислав Бахревский
Его тихий голос был голосом близкого человека. Эта близость чудилась в тембре, в искренности. Она была сочувствующей и желающей ответного сочувствия.
Другое дело глаза. Светлые, ясные, глаза его смотрели отстранённо. То ли в себя, то ли ловили утекающие мгновения, а, может быть, видели нечто очень большое, неотвратимое.
Разговаривать с Колей Дмитриевым было не просто.
Самое грустное: мы ведь не умеем распознавать вечности. Вечность тянется к нам, как ребёнок, а мы упускаем чудо, и оно от нас отстраняется в недоумении…
Коля это каким-то образом ощущал. Да ведь и мы тоже ощущали, правда, не понятно что. Оставались – зарницы. Не свет, не молния, а только вздох по случившемуся.
Первокурсник пединститута Николай Дмитриев пришёл в кабинет редактора «Орехово-Зуевской правды» на занятия литобъединения, а я пришёл в этот же кабинет за стол Авраамия Алексеевича Кайева. На Колином стуле слушателя я просидел пять лет, пока учился в Пединституте, и на том же факультете филологии.
Раз в две недели мы приходили в этот кабинет на встречу друг с другом. На встречу призванных.
Не все из нас состоявшиеся: воистину состоявшихся – единицы, но призваны – все. Кем призваны? Ради чего?
Словом и совестью. Всё это и есть – русская литература. Великая.
Глядя перед собой, приятно поющим голосом – так звенит на ветру щепа в разбитой молнией сосне – первокурсник Николай Дмитриев прочитал стихи об умершем дедушке:
Умер дед без болезней и муки,
Помню, тёплые были дожди.
В первый раз успокоились руки
И уютно легли на груди.
Так просто всё. На себя в словах похож. И сколько вместилось в первых же четырёх строчках! Весь народ наш.
Умер так незаметно и просто,
Что, бывало, порой невдомёк,
Словно выправил новую косу,
Или поле вспахал и прилёг.
Вторая строка – неточная. Слово «бывало» здесь ненужное. А дальше опять очень хорошо.
Скорее всего, я сказал что-то нужное о стихах, о слабой строке промолчал. Зачем наводить тень на праздник: пришёл поэт. Коля, видимо, принял мною сказанное.
Когда начал издавать сборники, стихотворение о дедушке мне посвятил.
В «Зимнем Николе», где собрано всё лучшее, что сочинил поэт, это стихотворение – единственное из раннего. Помечено 1969 годом. Николаю было шестнадцать.
Простаком Дмитриев не был. Тихим своим голосом он ронял иногда очень острое, очень ёмкое, уничтожающее словечко.
Всё надо делать вовремя.
В ранних стихах Николая была поэзия, но я увидел в них узость кругозора. Позже он ничего из раннего не взял в свои сборники. Скорее всего, напрасно. Наивность в поэзии – драгоценна.
Но я тоже был молод, не понимал этого. Отвёз Колю в ЦДЛ, и, можно сказать, передал его Римме Казаковой. Она была секретарём Правления по работе с молодыми.
Очень скоро Николай Дмитриев получил премию Николая Островского, потом премию Ленинского комсомола. И полетел читать стихи на Северный полюс. Должно быть, белым медведям.
Хорошие дела непростительны.
Быстрый успех Николая надорвал силы двух других моих учеников. Одному из этих двух я помог устроиться на редакторскую работу в большом издательстве. Этот юноша был, скорее всего, талантливее Дмитриева, но как поэт остался в своей юности.
А что получил от славы своей Дмитриев? Николаю Фёдоровичу Бог даровал русское слово, но и русскую совесть.
Слово и совесть Дмитриев на карьеру не стал менять, как иные. Работал учителем в ПТУ. Теперь мы говорим о Николае Дмитриеве – один из выдающихся русских поэтов своего времени. Быть русским в русской поэзии – крест нести.
То ли в конце прошлого столетия, то ли в начале нынешнего, Дмитриев издал книгу в Московском союзе писателей. Книгу боли за страну. Тиражом в 100 экземпляров.
Главные темы поэзии Николая Дмитриева: родная земля, сердце русского человека, жизнь по правде.
Вот одно из последних стихотворений Николая Фёдоровича. Начинал былиной, стихи о дедушке – былина, светлая и могучая. А это стихотворение тоже ведь былинно, тоже о самом-самом, но какая же горькая эта былина:
На строительство храма Христа Спасителя
Храм возводится, нищих плодя.
Положили кирпич – застрелился
Офицер молодой, не найдя
На буханки в семью – как ни бился.
Кто-то сытый, из новых, из этих
– Возрождается Русь! – говорит.
Купол краденым золотом светит,
Словно шапка на воре горит.
Но, конечно, святыней он станет.
Средоточием вечной любви –
Новый век, встрепенувшись, помянет
Тот замес на слезах и крови.
2005
Поделитесь с друзьями