Морозовский директор, советский профессор, инженер-текстильщик А.А.Федотов и «дело Промпартии»
Н.Иртенина
В век интернета отыскать своих забытых предков иногда бывает проще, чем кажется, – даже не выходя из дома.
Со своим прапрадедом я познакомилась по кинохронике 1930 г., запечатлевшей судебно-политический процесс над инженерами-»вредителями», известный как «дело Промпартии», и по стенограмме того же суда.
Семейная легенда, отождествлявшая инженера-текстильщика, профессора столичных ВТУЗов, председателя коллегии Научно-исследовательского текстильного института А. А. Федотова, одного из восьмерых главных обвиняемых-«промпартийцев», и моего прапрадеда, текстильщика, директора морозовской фабрики в Орехово-Зуеве А. А. Федотова, – эта легенда долгое время не имела подтверждений. Да и пришла она не из глубин родовой памяти, а возникла в «перестроечное» время, выплеснувшее на страницы печати материалы, посвященные сфабрикованному делу «Промпартии».
Доказательства появились, когда в интернете обнаружилась электронная версия книги «Процесс Промпартии» – объемная стенограмма суда, изданная в 1931 г. Всех восьмерых обвиняемых в ходе суда просили кратко рассказать о себе – дабы выявить «классовую враждебную сущность» этих представителей технической интеллигенции, инженеров старой царской школы. Самый старший из них, Александр Александрович Федотов (ему было 66 лет), сообщил, что служил у Саввы Тимофеевича Морозова с конца 1880-х по 1905 г., последние десять лет занимая должность директора одной из фабрик Никольской мануфактуры.
Внук крестьянина, он получил высшее инженерное образование, стажировался по текстильному делу в Англии, внес немалый вклад в отечественное текстильное производство, как эксперт много лет публиковался в газете «Русские ведомости», был вхож в ЦК партии кадетов, из-за чего попадал в чекистский застенок еще в 1920 г., в годы Гражданской войны пытался удержать от развала производство орехово-зуевских фабрик. На советской службе его покровителем стал нарком труда РСФСР В. П. Ногин (чьим именем был позднее назван город Богородск): с начала 1920-х гг. инженер Федотов служил в управлении текстильпрома. По службе ездил в заграничные командировки, в Москве читал лекции студентам, стал профессором экономики текстильной промышленности, получил звание заслуженного деятеля науки и техники. А когда сталинская репрессивная машина взяла в крепкий оборот весь старый русский инженерный корпус, А. А. Федотов оказался в числе «вредителей, диверсантов, пособников интервентов», короче «врагов народа».
Дело «Промпартии» 1930 г. – один из первых процессов над «вредителями» и самый громкий. Для сталинских чекистов и самого вождя, который лично контролировал это дело, суд над вымышленной «Промышленной партией» стал крупным политическим успехом. По отработанному сценарию этого «образцово-показательного» суда, укоренившего в советском «правосудии» тех лет принцип «царица доказательств – признание самого обвиняемого», проходили все последующие процессы 1930-х гг. над «врагами народа». Поэтому на тиражирование материалов суда по делу «Промпартии» власти не скупились. 42-минутная кинохроника, которую ради пропагандистского эффекта планировалось показывать даже за границей, стала редким для тех лет звуковым фильмом. 500-страничная, мелким шрифтом, стенограмма была напечатана тиражом 25 тыс. экземпляров – для такого специфического издания это супертираж.
Так благодаря «пиару» сталинской репрессивной системы моя семейная история пополнилась целым пластом утраченной в советское время памяти. (Хотя странно звучит это «благодаря» в таком контексте.)
У Саввы Морозова
Прапрадед родился в 1864 г. С 13 лет он начал зарабатывать – давал уроки. На суде А. А. Федотов говорил: «С 15 лет я считаю, что стою на собственных ногах, и высшее образование также получил за счет тех уроков, которые я давал» (далее также будет цитироваться его рассказ о себе из стенограммы). Заработка хватало, чтобы оплатить несколько лет учебы в престижнейшей кузнице инженерных кадров того времени – Императорском московском техническом училище (позднее переименованном советской властью в МВТУ им. Баумана).
Самая крупная удача в моих дальнейших интернет-»раскопках» случилась благодаря сайту со списками выпускников ИМТУ-МВТУ. Среди двух десятков Федотовых там, конечно, значится и прапрадед, окончивший училище в 1887 г. Указан даже его последний московский адрес. Но внимание в списке привлек Николай Федотов, имеющий то же отчество Александрович и получивший диплом инженера-механика в 1893 г. Он обозначен как владелец чугунолитейного завода в посаде Клинцы Черниговской губернии. Быстрый поиск подтвердил догадку и вывел на все семейство Федотовых.
Два брата прапрадеда, Николай и Виктор, прожили жизнь в Клинцах (ныне это город в Брянской области) и оставили свой след как в местной истории, так и в истории русского предпринимательства. Отец братьев Федотовых работал бухгалтером (казначеем) на клинцовской Глуховской суконной фабрике, и хотя был небогат, имел свой дом на главной улице посада. Николай, вернувшись после окончания ИМТУ в Клинцы, основал поблизости от родительского дома чугунолитейный завод. Пайщиками предприятия стали оба его брата. Виктор с 1903 г. почти до самой революции был городским головой Клинцов, избирался, как и Николай, гласным городской Думы. При нем посад обзавелся многими красивейшими общественными зданиями в стиле модерн, превратился в благоустроенный город. Оба клинцовских Федотова состояли в правлении местного Общества пособия бедным, Николай, кроме того, заведовал городской библиотекой имени А. С. Пушкина…
Инженеры в императорской России ценились на вес золота и были нарасхват. После года работы на заводе в Рыбинске 24-летний инженер-механик Александр Федотов поступил помощником механика на Никольскую мануфактуру Морозовых (в то время механик на текстильной фабрике – всему производству голова). Работал там и в других должностях, а в 1891 г. Савва Тимофеевич Морозов отправил перспективного сотрудника на учебу в Англию, в Манчестер, где в ткацкой школе учился когда-то и сам.
Изучив за год подробности английского текстильного производства, инженер Федотов вернулся в Россию. Вероятно, отчетом по стажировке стал доклад «Последние усовершенствования в чесальных машинах: чесальные машины Ашворта», который он прочел в Обществе для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности. Этот доклад был тогда же издан отдельной брошюрой. В 1895 г. Общество выпустило уже полноценную книжку инженера А. А. Федотова «Гребнечесальные машины Гейльмана в бумагопрядильном производстве» с таблицами и чертежами. Оба издания ныне можно найти в фондах РГБ.
В середине 1890-х гг., вероятно, по семейным обстоятельствам, Федотов временно перешел на службу к московским фабрикантам Прохоровым: «приблизительно год служил на Трехгорной мануфактуре, построил там прядильную фабрику». К тому времени в его семье было трое детей – старший сын Федор, родившийся еще во времена учебы в ИМТУ, и две дочери, Александра и Анна. 13-летний Федор (мой прадед), как и отец, решил начать с этого возраста самостоятельную трудовую жизнь. Он ушел из Никольского в соседний Богородск и устроился работать в текстильной вотчине Арсения Ивановича Морозова. Для начала его поставили на простейшую работу. К 1910-м гг. Федор Александрович стал служащим на отбельно-красильной фабрике.
А инженер Федотов, вернувшись с Трехгорки к Савве Морозову, получил должность директора бумагопрядильной фабрики Никольской мануфактуры. Прадед Федор Александрович вспоминал: когда он с матерью катил на извозчике по Никольскому, местные мальчишки кричали им вслед «Морозиха! Морозиха!».
В 1896 г. в Нижнем Новгороде прошла крупнейшая в дореволюционной России Всероссийская промышленная и художественная выставка. Председателем ее комитета был Савва Морозов, во время визита на выставку государя Николая II с императрицей он поднес августейшей чете хлеб с солью. Савва Тимофеевич был также заведующим выставочным Отделом изделий из волокнистых веществ. К работе на выставке С. Т. Морозов привлек и своих сотрудников, в том числе новоназначенного директора А. А. Федотова. Чуть позже Министерство финансов выпустило по итогам выставки несколько книг о производительных силах России. В составлении одной из них поучаствовал и инженер Федотов. При подготовке издания «Успехи русской промышленности по обзорам экспертных комиссий» (1897 г., редакционное вступление Д. И. Менделеева) он стал одним из авторов главы «Обзор производства хлопчатобумажных изделий».
Будучи совладельцем завода в Клинцах, Александр Александрович помогал налаживать его производство, на первых порах обеспечивал заказы – отливку и поставку деталей для оборудования орехово-зуевских фабрик. С его подачи из Орехова-Зуева в Клинцы переехал мастер по литейному и формовочному делу Матвей Николаевич Калмыков, проработавший на заводе Федотовых до 1918 г. «Большие связи Александра Александровича, грамотное ведение производства позволили Федотовым в 1900 году за свою продукцию получить на Парижской выставке серебряную медаль», – сообщает в своей книге «Мои Клинцы» краевед П. М. Храмченко.
Из периода директорства А. А. Федотова на фабрике в Никольском известно также, что он входил в состав комиссии парка «Народного гуляния господ Морозовых», обустроенного в конце XIX века для рабочих Никольского, Орехова и Зуева (ныне это парк 1-го Мая Орехово-Зуева). Члены комиссии разрабатывали программу увеселительных мероприятий для культурного отдыха рабочих.
Мятежный 1905-й год
В 1905 г. Россия полыхнула бунтами. На Никольской мануфактуре начиная с февраля прошло несколько волн стачек. Вот что было написано в советской брошюре «О рабочем движении и социал-демократической работе во Владимирской губернии», изданной в 1925 г.: «25 (12) февраля около тысячи рабочих, собравшись к главной конторе ф-ки С. Морозова, потребовали от администрации вызова Саввы Морозова в м. Никольское. Во время переговоров рабочих с администрацией на крыльцо вышел особо нелюбимый рабочими за грубое обращение с ними управляющий прядильной фабрики Федотов. Его появление рабочие встретили криком и свистками, в него полетели камни, и Федотов немедленно же принужден был скрыться».
Автор брошюры, безусловно, обладал «классовым чутьем» на врагов и старался соответственно очернять их. Вряд ли он знал, работая над своей книжкой, что враждебный пролетариату грубиян А. А. Федотов в 1925 г. служил во Всесоюзном текстильном синдикате и под его редакцией там выходили такие, например, издания: «Труды Совещания производственников в текстильной промышленности, Москва 2–4 июня 1924 г.».
Вот что сам А. А. Федотов говорил о своем отношении к рабочим: «На всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 г., – я был молодой человек тогда, – я выступал с указанием на то, что инженеры должны учиться у рабочих, что только инженер, который с рабочими близок, только такой инженер станет настоящим знатоком своего дела». «Мелочь, конечно, но я никогда не говорил рабочему “ты”, я никогда не бранился».
А вот свидетельство объективного источника, который приводит в своей статье «Как жили наши предки» сотрудник орехово-зуевского музея Л. Н. Сыроежкина. «Сторож Топтыгин С. И. “при остановлении валика и повертывании его (безо всякой надобности) во время чистки сорвал кожу на кости левой руки” – так написано в справке об увечье. Характеристика квартирного отдела на него: “Работник посредственный, зарабатывает до 12 рублей”. Было 4 взыскания за прогулы, разочтен в 1896 году за кражу крученой пряжи. В 1897 году ему выплатили за увечье половину жалованья за 100 рабочих дней (22 руб. 50 коп.), в разное время 17 руб., за счет А. А. Назарова – 30 руб. В марте 1896 года он просил помощь “на бедность” к празднику Пасхи. Н. Алянчиков (инженер-механик Никольской мануфактуры) написал: “Не следовало жене уходить с работы, тогда не пришлось бы просить”. На такую же просьбу на следующий год А. А. Федотов (директор бумагопрядильной фабрики, инженер-механик) подписал: “Следует помочь, был болен, жена больна”«.
В конце 1905 г. между рабочими фабрик с одной стороны и полицией, усиленной казаками, с другой произошли вооруженные столкновения. Надо сказать, что первая пролитая кровь была не рабочей, а казачьей. При попытке ареста революционных агитаторов, которые вели пропаганду на морозовских фабриках, те начали отстреливаться – убили одного и ранили троих казаков, но и казаки в ответ уничтожили одного из стрелявших. Накал страстей, усиливаемый работой провокаторов, возбуждавших обе стороны, привел в итоге к настоящему бою – полуторачасовому штурму полицией и казаками 30-й казармы (жилого корпуса для рабочих).
Прощание с несколькими погибшими рабочими вылилось в манифестацию. В этих «красных похоронах» приняли также участие некоторые фабричные инженеры и директор А. А. Федотов. Для последнего этот оппозиционный в отношении Правления фабрик демарш окончился увольнением. Савва Морозов, либерально относившийся к мятежным настроениям своих рабочих, к тому времени уже полгода был покойным. Возглавляемое его матерью Правление Никольской мануфактуры, очевидно, не пожелало терпеть фронду Федотова.
Но, скорее всего, он и сам не захотел более оставаться: «одной из причин (ухода с фабрики. – Н. И.) кроме участия в похоронах был как раз мой спор по поводу того, что не нужно приглашать войска, что мы без войск, без казаков обойдемся». Впоследствии он вспоминал об этом своем шаге «с удовлетворением»: «В то время либеральных директоров, которые рисковали своим положением, было немного, что-нибудь это стоит»; рабочие «меня провожали самым лучшим образом. Я был снят в общей фотографии и в разных группах... Когда рабочие устроили клуб, меня позвали в этот клуб и преподнесли мне адрес. На другой день после этого события ко мне пришла делегация из двух рабочих, социал-демократов, которые тоже мне принесли записку вроде адреса…»
Следствием ухода стала потеря очень приличного директорского жалованья – 25 тыс. руб. в год. Незадолго до того инженер Федотов мог позволить себе приобрести за 40 тыс. руб. имение в Московской губернии размером около 200 гектар (оно было экспроприировано в 1918 г.). После ухода от Морозовых заработок его резко снизился.
Бывший директор переехал жить в Москву. В стране еще бушевала революция, в крупных городах в самом разгаре был уличный террор, поэтому жену с двумя дочерьми он оставил в Никольском. Крепко стоявший тогда уже на ногах сын Федор вскоре забрал мать и сестер к себе в Богородск.
Консультант по фабричному производству и эксперт по рабочему вопросу
В Москве прапрадед «переменил свою деятельность и стал заниматься консультациями по организации фабрик». Денег эта работа давала немного – 3-4 тыс. руб. в год. Чуть больше, 6 тыс. в год, стал позднее платить промышленник Бардыгин, пригласивший Федотова для постройки новой фабрики в Раменском.
Помимо текстильного производства прапрадед увлекся иной деятельностью – общественно-политической и публицистической. В 1906 г. он стал членом только что созданной партии конституционных демократов (кадетов) и начал публиковаться в популярной либерально-оппозиционной газете «Русские ведомости». Список взысканий и наказаний, которым подвергалось это издание со стороны властей за долгие годы своего существования, огромен. Его не раз штрафовали, временно закрывали, изымали тиражи. В обществе «Русские ведомости» слыли органом «профессорского либерализма», поскольку среди авторов, публиковавшихся в газете, было множество профессоров университета. С «Русскими ведомостями» сотрудничали крупнейшие писатели, ученые, общественные деятели, публицисты (Л. Толстой, Салтыков-Щедрин, Короленко, Гиляровский и т. д. и т. п.). Инженер-текстильщик А. А. Федотов попал в их компанию благодаря редактору газеты, экономисту и публицисту Г. Б. Иоллосу, который от партии кадетов был избран в I Государственную Думу.
Вот что писал другой редактор издания В. А. Розенберг в своей книге об истории «Русских ведомостей»: «Покойному Иоллосу удалось привлечь к постоянному участию в газете А. А. Федотова, когда тот был уже признанным авторитетом в одной из важнейших отраслей нашей промышленности»; «А. А. Федотов, один из немногих в России знатоков нашей промышленности и рабочего вопроса, давший газете в течение ряда лет немало статей, полных глубокого интереса» («Из истории русской печати: организация общественного мнения в России и независимая беспартийная газета “Русские ведомости“ (1863–1918 гг.)», издано в Праге в 1924 г.)
Специализацией инженера А. А. Федотова в «Русских ведомостях» помимо проблем мануфактурной промышленности стал рабочий вопрос. «Я был одним из первых, если не первым, кто в легальной прессе защищал необходимость и экономическую выгоду введения 8-часового рабочего дня. Я защищал необходимость поднятия заработка рабочих и необходимость ограничения тех прибылей, которые получала мануфактурная промышленность в то время». Свои материалы он подписывал псевдонимом Инженер. «Мое имя было известно, мой псевдоним “Инженер” был известен, и мои статьи цитировались и в нашей прессе, и в заграничной».
«Русские ведомости» издавало паевое товарищество, состоявшее из ближайших сотрудников газеты (изначально число их было 12). Каждый из пайщиков – совладельцев газеты вносил свою долю средств на финансирование издания. В 1912 г. к паевому товариществу присоединился инженер А. А. Федотов. Он упомянул об этом в краткой автобиографии, написанной для юбилейного книжного сборника «Русские ведомости. 1863–1913». В этом издании собраны биографические очерки почти обо всех сотрудниках и авторах газеты за полстолетия. В том же году в число пайщиков «Русских ведомостей» вошли, например, такие известные фигуры, как книгоиздатель М. В. Сабашников, историк А. А. Кизеветтер и др.
Участие в издании «Русских ведомостей» – газеты, близкой по духу кадетской партии, – добавило инженеру Федотову авторитетный вес в глазах коллег по партии. Поэтому «не будучи избран на какие-нибудь официальные должности, все-таки я имел право посещения центрального комитета», т. е. участвовал в собраниях кадетской партийной верхушки.
Как все кадеты, да в общем-то как и почти вся Россия, Февральскую революцию прапрадед приветствовал. Страна, опьяненная «свободой», ликовала, еще не зная, не понимая, что на нее обрушится в ближайшие годы. На волне общей радости инженер А. А. Федотов пишет и издает брошюру «Рабочий вопрос в свободной России» (М., 1917). Экземпляр ее также имеется в фондах РГБ, а кроме того – что было удивительно для меня – обнаружился в свободной продаже на одном из букинистических интернет-сайтов.
Тогда же А. А. Федотова вновь пригласили на Никольскую мануфактуру Морозовых – консультантом с очень большим жалованьем (5 тыс. руб. в месяц). Там он и встретил Октябрьский переворот, на сей раз, опять же как все кадеты, – с большим неодобрением. Фабрики вскоре были национализированы, «Русские ведомости», как и прочие небольшевистские издания, запрещены, кадеты официальным постановлением советского правительства объявлены «партией врагов народа». Началась Гражданская война, промышленность страны рушилась на глазах у тех, кто много лет создавал ее своими трудами.
Чугунолитейный и механический завод Федотовых в Клинцах («Торговый дом Федотов Н. А. и Компания»), где работало в то время около трех десятков человек, изъяли у владельцев в 1919 г. Вскоре он стал называться заводом имени М. И. Калинина. Его основатель Николай Александрович Федотов переехал в Москву к одной из дочерей, которая тоже выучилась на инженера. А завод им. Калинина продолжал работать, после Великой Отечественной войны перешел на изготовление оборудования для текстильной промышленности и приказал долго жить уже в начале XXI столетия.
Разруха в головах. Первый арест
А. И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», в главке, посвященной процессу «Промпартии», писал: «Первое, что инженеры увидели в Октябрьском перевороте – развал. (И три года действительно был только развал.) Еще они увидели – лишение простейших свобод. (И эти свободы уже никогда не вернулись.) Как могли бы они НЕ ХОТЕТЬ демократической республики? Как могли инженеры воспринять диктатуру рабочих – этих своих подсобников в промышленности, мало квалифицированных, не охватывающих ни физических, ни экономических законов производства, – но вот занявших главные столы, чтобы руководить инженерами? Почему инженерам не считать более естественным такое построение общества, когда его возглавляют те, кто могут разумно направить его деятельность?.. Дикий напор военного коммунизма мог только претить инженерам, в бессмыслице инженер участвовать не может – и вот до 1920 г. большинство их бездействует, хотя и бедствует пещерно. Начался НЭП – инженеры охотно приступили к работе: НЭП они приняли за симптом, что власть образумилась».
Впрочем, инженер Федотов пытался поддерживать «на плаву» текстильное производство орехово-зуевских фабрик еще с осени 1918 г. «Рабочие, помня мою работу в качестве директора и помня причины моего ухода с фабрики и мое отношение к рабочим, прислали ко мне депутацию с просьбой принять участие в правительственном правлении. В октябре 1918 г. я был утвержден членом правления, как сказано в мандате, “от рабочих”«. Вскоре его выбрали председателем объединенного правления орехово-зуевских фабрик. В этой должности А. Федотов проработал до начала 1920 г.
История сохранила рассказ моего прапрадеда о том, как инженерам работалось при военном коммунизме. Эти слова прозвучали в частном разговоре с известным экономистом и публицистом Н. В. Вольским, который позднее, в эмиграции, внес их в свою книгу «Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина» (1956 г.): «Вот что, например, я услышал от инженера-текстильщика Федотова, большого специалиста в области производства хлопчатобумажных тканей: “Почему до НЭПа мы, специалисты, так плохо работали? Ведь не только потому, что нам плохо платили и смотрели на нас как на приспешников капитала, саботажников и тайных контрреволюционеров. Бывало идешь на службу, а самого тошнит. На службе нужно было воду решетом таскать, делать то, что осмысленным быть не могло. Руки опускались от бессмысленных заданий, которые нам давались разными главками и центрами. От меня, например, требовалось произвести калькуляцию стоимости такого-то сорта текстиля для обмена его без денег на такой-то сорт других изделий. Я привык калькулировать стоимость в деньгах. Мне говорили, что так было при капитализме, а при социализме учет в денежных знаках нужно заменить «непосредственно-трудовым учетом». А что такое этот учет, как его производить, мое коммунистическое начальство не знало, а лишь повторяло без смысла слова, надерганные из каких-то книжек. Так было во всем. Можно ли было производительно работать в этих условиях? Все стало иным, когда установился НЭП. Мы тогда точно вышли из склепа, где не было воздуха, стали дышать и, засучив рукава, принялись за настоящую работу”».
Этот рассказ попал даже в современный школьный учебник истории (А. Ф. Киселев, В. П. Попов. «История России. XX – начало XXI века. 11 класс. Базовый уровень», М., 2014)
К слову, в другой главе своей книги Н. В. Вольский называет А. А. Федотова «умным дельным инженером-текстильщиком», который, в 1924 г. ознакомившись в кулуарах ВСНХ с невежественной статьей Г. Л. Пятакова по экономическим вопросам, «разразился жестокой критикой» в адрес этого высшего руководителя советской промышленности, заместителя председателя ВСНХ СССР…
Зимой 1920-го ВЧК провела массовые аресты по делу «Тактического центра» – подпольной структуры, координировавшей деятельность нескольких антибольшевистских организаций. За полгода до того был разгромлен «Национальный центр», чьи представители входили в группу «Тактического центра». Многих тогда расстреляли. В «Национальном центре» большую роль играли кадеты. Одним из его лидеров был кадет Н. Н. Щепкин, депутат Госдумы последних двух созывов – и он же входил в «Тактический центр».
Чекисты вычесывали мелким гребнем всех, кто имел отношение к кадетской партии и не успел либо не захотел после провала «Национального центра» бежать на юг России, контролируемый белыми. В числе арестованных оказался и председатель правления орехово-зуевских фабрик А. А. Федотов.
Вот что написано в изданной в 1922 г. двухтомной «Красной книге ВЧК»: «В конце 1918 года и в 1919 году, до ликвидации ЦК кадетов Особым отделом ВЧК, этот ЦК продолжает собираться и заседать в лице оставшихся в Москве его членов Д. Д. Протопопова, профессоров Велихова, Н. Н. Щепкина, А. Г. Хрущева, Н. М. Кишкина, А. А. Кизеветтера, Д. И. Шаховского, Сабашникова, Федотова (бывшего сотрудника “Русских ведомостей»), Комиссарова, сотр. Московского художественного театра, Топорковой (Губаревой) и ректора Московского университета Новикова».
Возможно, А. А. Федотов действительно иногда присутствовал на этих заседаниях. Однако на суде в 1930 г. он утверждал, что отошел от кадетской деятельности с тех пор, как поступил на советскую службу, т. е. с осени 1918-го. Да и, наверное, не совсем удобно было, живя в Орехове-Зуеве, посещать собрания, проходившие в Москве, – хотя при желании это было вполне осуществимо, поезда ходили.
Как бы то ни было, несколько месяцев он провел в одной из московских тюрем (Бутырке, Таганке или на Лубянке). В той же «Красной книге ВЧК» читаем: «По признанию члена ЦК к.?д. партии (занимавшего пост председателя правления Орехово?Зуевской группы текстильных предприятий) инженера Федотова, руководители “Национального центра” – Н. Н. Щепкин, Степанов и другие – ставили ему на вид необходимость содействия приостановке фабрик и ускорению хозяйственной разрухи для того, чтобы доказать бессилие Советской власти и вызывать волнения рабочих». Сколько в этом правды, а сколько фантазий, основанных на «классовом чутье» чекистских дознавателей, – Бог весть. По крайней мере, официальным членом кадетского ЦК Федотов не был.
В любом случае «ускорять хозяйственную разруху» на почти родных для него фабриках инженер Федотов вряд ли бы захотел. К «Тактическому центру» он и вовсе отношения не имел. В 1930 г. он говорил: «Я не знаю, кто был в “Тактическом центре” и кто там принимал участие. Я знал членов ЦК кадетской партии. Когда я был привлечен и узнал о действиях “Тактического центра”, я узнал, что тот, с которым я был знаком и встречался, вместе с тем является членом “Тактического центра”«. Очевидно, речь идет о Н. Н. Щепкине.
Там же, на суде, на вопрос, какое отношение было у него в 1919 г. к наступающим на Москву войскам генерала Деникина, А. Федотов ответил: «если бы они пришли в Москву, то я, конечно, к ним присоединился бы и, вероятно, приветствовал бы»…
Летом 1920-го накануне суда по делу «Тактического центра» 19 арестованных были амнистированы. Среди них – философ Н. А. Бердяев, экономисты С. Л. Маслов и Л. Б. Кафенгауз, историк А. А. Кизеветтер, книгоиздатель М. В. Сабашников… и бывший сотрудник «Русских ведомостей» А. А. Федотов.
Советские тюрьмы времен Гражданской войны – это, по свидетельствам тех, кто сидел в них, а позднее смог вырваться из тисков «диктатуры пролетариата» и покинуть страну, кромешный ад. Голод, холод, переполненность камер людьми, болезни, изуверство тюремщиков, постоянные расстрелы и пр. На волю прапрадед вышел с сильно подорванным здоровьем.
В управлении текстильпрома
Служба в Орехово-Зуеве была, конечно, потеряна. Но инженеру Федотову повезло – появился высокопоставленный большевик-покровитель. «В это время Виктор Павлович Ногин, который знал меня как председателя куста (орехово-зуевских фабрик. – Н. И.), – я довольно много докладывал ему о работе, когда он приезжал в Орехово, – отнесся ко мне чрезвычайно человечно. Он добыл мне место в санатории, где я поправил свое здоровье, и потом он пригласил меня к себе. Я поступил на службу, сначала в Главтекстиль, а затем он меня взял с собой, когда образовался Всероссийский текстильный синдикат».
После смерти Ногина была издана книга «Текстильщики памяти В. П. Ногина» (М., 1925). В ней есть и воспоминания А. Федотова о своем покровителе.
Главтекстиль, а с 1922 г. Всероссийский текстильный синдикат – головные структуры, управлявшие текстильной промышленностью страны. В ВТС А. А. Федотов возглавлял технико-экономический отдел: «в задачи этого отдела входила подготовка всякого рода материалов для освещения положения промышленности, ее нужд». В 1925 и 1927 г. по служебной необходимости он ездил в Лондон и Берлин. Встречался там и с представителями эмиграции из торгово-промышленных кругов, со многими из которых был лично знаком.
В эти же годы он издал еще пару книг: «Текстильная промышленность СССР: хлопок, лен, пенька, шерсть и шелк» (М.-Л.,1926) и «Брак в хлопчатобумажной промышленности» (М.-Л.,1927). Вторая написана в соавторстве с другим «морозовцем» Леонидом Павловичем Дара. Инженер-механик, также выпускник ИМТУ, Л. П. Дара до революции был заведующим ткацкими фабриками Никольской мануфактуры, членом Правления, и после советской национализации продолжал какое-то время работать в управлении объединенных морозовских фабрик Орехова-Зуева.
После поездки в Германию в 1927 г. А. Федотов уволился из Синдиката, перешел работать в Научно-исследовательский текстильный институт (НИТИ), был председателем коллегии института. В конце 1920-х он получает звание профессора и заслуженного деятеля науки и техники, преподает курс экономики текстильной промышленности в технических вузах.
С 1928 г. советская власть повела наступление на старые инженерные кадры дореволюционной выучки. Начинаются политические процессы по сфальсифицированным делам, цель которых – физическое и моральное уничтожение технической интеллигенции «несоветской» формации, слишком независимой, глухо оппозиционной по отношению к большевистскому правительству и его политике. В СССР разворачивалась сталинская индустриализация, и научно-инженерные «спецы», привлеченные к разработке ее планов, прекрасно видели коммунистическую бездумную штурмовщину, невежество политиков, бесцеремонно диктовавших промышленности свои требования, ошибки советского руководства, формулировавшего стратегию индустриализации. Видели они и то, что планы первой пятилетки, чрезмерно завышенные по политическим мотивам, заведомо невыполнимы. Иными словами, старые «спецы» были слишком неудобны для советского правительства, под чьим управлением страна в те годы переживала один экономический кризис за другим – транспортный, угольный, металлургический, продовольственный и пр. и пр.
Поэтому им было предназначено стать «козлами отпущения» – «вредителями», виновными во всех бедах советской промышленности.
В 1928 г. секретарь ЦК Компартии В. М. Молотов озвучил цифру – в стране работает 15,5 тыс. инженеров царской школы. К началу 1930-х после всех показательных процессов над «вредителями» («Шахтинское дело», «дело Промпартии» и др.) и сопутствовавших им масштабных арестов по всему СССР едва ли не весь старый инженерный корпус был вычищен – люди уволены, арестованы, отправлены в лагеря, частью расстреляны. Уважение к инженеру в результате бешеной пропагандистской кампании упало в стране до нуля.
Судебно-политический спектакль
В деле «Промпартии» было восемь главных обвиняемых, представлявших разные отрасли промышленности (всего же арестовано до 2 тыс. человек). Весь суд над ними строился не на доказательствах вины – на процессе не фигурировало ни одного документа, ни единой улики, ни одного конкретного факта «вредительства» или диверсии, – а на самооговорах обвиняемых. По сути, это был грандиозный двухнедельный спектакль, где у каждого – подсудимых, членов суда, главного обвинителя Крыленко, «свидетелей» – была своя четко определенная, расписанная по сценарию роль.
Суд проходил в конце ноября – начале декабря 1930 г. Используя все ту же стенограмму процесса, Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» дает его выразительные, саркастичные описания:
«Так значит вся трудность Крыленки и ГПУ была – только не ошибиться в выборе лиц. Но риск не велик: следственный брак всегда можно отправить в могилу. А кто пройдет и решето, и сито – тех подлечи, подкорми и выводи на процесс!
И в чем тогда загадка? Как их обработать? А так: вы жить хотите? (Кто для себя не хочет, тот для детей, для внуков.) Вы понимаете, что расстрелять вас, не выходя из двора ГПУ, уже ничего не стоит? (Несомненно так. А кто еще не понял – тому курс лубянского выматывания.) Но и нам и вам выгоднее, если вы сыграете некоторый спектакль, текст которого вы сами же и напишите, как специалисты, а мы, прокуроры, разучим и постараемся запомнить технические термины».
«Много раз доводит Крыленко своих артистов до усталых интонаций – от чуши, которую заставляют молоть и молоть, когда стыдно за драматурга, но приходится играть ради куска жизни.
Крыленко – Вы согласны?
Федотов – Я согласен… хотя в общем не думаю…
Крыленко – Вы подтверждаете?
Федотов – Собственно говоря… в некоторых частях… как будто в общем… да.
У инженеров (еще тех, на воле, еще не посаженных, кому предстоит бодро работать после судебного поношения всего сословия) – у них выхода нет. Плохо – всё. Плохо да и плохо нет. Плохо вперед и плохо назад. Торопились – вредительская спешка, не торопились – вредительский срыв темпов. Развивали отрасль осторожно – умышленная задержка, саботаж; подчинились прыжкам прихоти – вредительская диспропорция. Ремонт, улучшение, капитальная подготовка – омертвление капиталов; работа до износа оборудования – диверсия! (Причем все это следователи будут узнавать у них самих так: бессонница – карцер – а теперь сами приведите убедительные примеры, где вы могли вредить.)
– Дайте яркий пример! Дайте яркий пример вашего вредительства! – понукает нетерпеливый Крыленко».
«Из глубокого экономического рассуждения, что в Америке дешев капитал и дороги рабочие руки, у нас же – наоборот и потому нельзя нам перенимать по-мартышечьи, вывел Федотов: ни к чему нам сейчас покупать дорогие американские конвейерные машины, на ближайшие 10 лет нам выгоднее подешевле купить менее совершенные английские и поставить к ним больше рабочих, а через 10 лет все равно неизбежно менять, какие б ни были, тогда купим подороже. Так вредительство! – под видом экономии он не хочет, чтоб в советской промышленности были передовые машины! – Стали строить новые фабрики из железобетона вместо более дешевого бетона с объяснением, что за 100 лет они очень себя оправдают – так ВРЕДИТЕЛЬСТВО! омертвление капиталов! поглощение дефицитной арматуры! (На зубы, что ли, ее сохранять?)
Со скамьи подсудимых охотно уступает Федотов:
– Конечно, если каждая копейка на счету сегодня, тогда считайте вредительством. Англичане говорят: я не так богат, чтобы покупать дешевые вещи...
Он пытается мягко разъяснить твердолобому прокурору:
– Всякого рода теоретические подходы дают нормы, которые в конце концов являются вредительскими...
Ну, как еще ясней может сказать запуганный подсудимый?.. То, что для нас – теория, то для вас – вредительство! Ведь вам надо хватать сегодня, нисколько не думая о завтрашнем...»
«Старый Федотов пытается разъяснить, где гибнут сотни тысяч и миллионы рублей из-за дикой спешки пятилетки: хлопок не сортируется на местах, чтоб каждой фабрике слался тот сорт, который соответствует ее назначению, а шлют безалаберно, вперемешку. Но не слушает прокурор! С упорством каменного тупицы он десять раз за процесс возвращается и возвращается к более наглядному, из кубиков сложенному вопросу: почему стали строить «фабрики-дворцы» – с высокими этажами, широкими коридорами и слишком хорошей вентиляцией? Разве это не явное вредительство? Ведь это – омертвление капитала, безвозвратное!! Разъясняют ему буржуазные вредители, что Наркомтруд хотел в стране пролетариата строить для рабочих просторно и с хорошим воздухом (значит, в Наркомтруде вредители тоже, запишите!), врачи хотели высоту этажа 9 метров, Федотов снизил до 6 метров – так почему не до пяти?? вот вредительство! (А снизил бы до четырех с половиной – уже наглое вредительство: хотел бы создать свободным советским рабочим кошмарные условия капиталистической фабрики.) Толкуют Крыленке, что по общей стоимости всей фабрики с оборудованием тут речь идет о трех процентах суммы – нет, опять, опять, опять об этой высоте этажа! И: как смели ставить такие мощные вентиляторы? Их рассчитывали на самые жаркие дни лета... Зачем же на самые жаркие дни? в самые жаркие дни пусть рабочие немного и попарятся!»
«Но погодите, еще же не всё! Еще самые главные преступления – впереди! Вот они, вот они, доступны и понятны даже неграмотному!! Промпартия: 1) готовила интервенцию; 2) получала деньги от империалистов; 3) вела шпионаж; 4) распределяла портфели в будущем правительстве.
И всё! И все рты закрылись. И все возражатели потупились. И только слышен топот демонстраций и рев за окном: »Смерти! Смерти! Смерти!»«
Пропагандистская накачка общества до и во время суда была запредельна. Газеты каждый день печатали материалы о ходе процесса и показания обвиняемых. В Москве проходили многотысячные шествия, демонстрации, по всей стране – обязательные собрания трудовых коллективов, на которых людей понукали голосовать за расстрел «вредителей».
Исторический документ – дневник инженера И. Я. Попова, который записывал в тот год свои впечатления об этом громком деле, свидетельствует: «Правительственная печать подогревает в массах ненависть и кровожадность, развивая бешеную агитацию против подсудимых. Газеты наперебой кричат о том, что якобы волна негодования растет и заливает широкие круги пролетариата, который требует от правительства Советов беспощадной расправы с «лакеями капитала» и всех без исключения подвергнуть расстрелу. Большевизм, усиливая темпы подготовки кадров пролетарских специалистов, без всякого сожаления и опаски может теперь спокойно убивать старое поколение инженерно-технических работников, на плечах которых, собственно, и вывозит страна Советов тяжелый воз пятилетки».
«Но – пережал Крыленко, – продолжает Солженицын. – Задумал он еще одной стороной выпластать Промпартию – показать социальную базу. А уж тут стихия классовая, анализ не подведет, и отступил Крыленко от системы Станиславского, ролей не раздал, пустил на импровизацию: пусть, мол, каждый расскажет о своей жизни, и как он относился к революции, и как дошел до вредительства…
Первое, что мы изумленно узнаем – что эти киты буржуазной интеллигенции все восемь – из бедных семей. Сын крестьянина, сын многодетного конторщика, сын ремесленника, сын сельского учителя, сын коробейника… Все восьмеро учились на медные гроши, на свое образование зарабатывали себе сами, и с каких лет? – с 12, с 13, с 14 лет! кто уроками, кто на паровозе. И вот что чудовищно: при царизме никто не загородил им пути образования! Они все нормально кончили реальные училища, затем высшие технические, стали крупными знаменитыми профессорами. (Как же так? А нам говорили… только дети помещиков и капиталистов…? Календари же не могут врать?…)
А вот сейчас, в советское время, инженеры были очень затруднены: им почти невозможно дать своим детям высшего образования (ведь дети интеллигенции – это последний сорт, вспомним). Не спорит суд. И Крыленко не спорит. (Подсудимые сами спешат оговориться, что, конечно, на фоне общих побед – это неважно.)»
«…Инженерство не только рассматривается как социально-подозрительная прослойка, не имеющая даже права учить своих детей; инженерство не только оплачивается неизмеримо ниже своего вклада в производство; но спрашивая с него успех производства и дисциплину на нем – лишили его прав эту дисциплину поддерживать. Теперь любой рабочий может не только не выполнить распоряжения инженера, но – безнаказанно его оскорбить и даже ударить, – и как представитель правящего класса рабочий при этом всегда прав».
А вот из чего родилась в головах чекистов сама зловещая «Промпартия»: «Чтобы восстановить авторитет и престиж инженерства, ему действительно нужно объединиться и выручать друг друга – они все под угрозой. Но для такого объединения не нужна никакая конференция, никакие членские билеты. Как всякое взаимопонимание умных, четко мыслящих людей, оно достигается немногими тихими, даже случайно сказанными словами, голосования совершенно не нужны. В резолюциях и в партийной палке нуждаются лишь ограниченные умы. (Вот этого никак не понять Сталину, ни следователям, ни всей их компании! – у них нет опыта таких человеческих взаимоотношений, они такого никогда не видели в партийной истории!) Да такое единство давно уже существует между русскими инженерами в большой неграмотной стране самодуров, оно уже проверено несколькими десятилетиями – но вот его заметила новая власть и встревожилась.
А тут наступает 1927 год. Куда испарилось благоразумие НЭПа! – да оказывается весь НЭП был – циничный обман. Выдвигают взбалмошные нереальные проекты сверхиндустриального скачка, объявляются невозможные планы и задания. В этих условиях – что делать коллективному инженерному разуму – инженерной головке Госплана и ВСНХ? Подчиниться безумию? Отойти в сторону? Им-то самим ничего, на бумаге можно написать любые цифры, – но «нашим товарищам, практическим работникам, будет не под силу выполнять эти задания». Значит, надо постараться умерить эти планы, разумно отрегулировать их, самые чрезмерные задания вовсе устранить. Иметь как бы свой инженерный Госплан для корректировки глупости руководителей – и самое смешное, что в их же интересах! и в интересах всей промышленности и народа, ибо всегда будут отводиться разорительные решения и подниматься с земли пролитые и просыпанные миллионы…
Вот она, тонкая нежная ткань правды. Как было.
Но высказать это вслух в 1930 году? – уже расстрел!
А для ярости толпы – этого мало, не видно!
И поэтому молчаливый и спасительный для всей страны сговор инженерства надо перемалевать в грубое вредительство и интервенцию»…
Через несколько дней после завершения суда над «Промпартией» был арестован, по совершенно другому делу, книгоиздатель М. В. Сабашников. На одном из допросов он упомянул своего давнего знакомого и коллегу: «В последнем процессе Промпартии в качестве обвиняемого привлекался проф. Федотов А. А., с которым я был знаком по совместной работе в газете “Русские ведомости”. До последнего момента процесса, т. е. до признания, я не допускал и мысли о том, что этот человек может пойти на такое дело как вредительство. Даже и теперь для меня Федотов является загадкой , потому что вся психология Федотова, как я ее до сих пор понимал, не отвечает той вредительской деятельности, в которой он себя признает виновным».
Признание себя виновным – это была цена избежания расстрела. В 1930-м это еще работало, власть исполняла свое обязательство по договору. Через несколько лет, в годы Большого террора, для сотен тысяч людей стало уже невозможно купить себе жизнь самооговором.
Эпилог судьбы
Пятеро из восьми обвиняемых, в том числе А. А. Федотов, были торжественно приговорены к расстрелу, трое – к десятилетним «исправительным работам». На следующий день по ходатайству о помиловании (несомненно, входившему в сценарий) казнь всем заменили десятью годами заключения.
Долгое время о дальнейшей судьбе А. А. Федотова не было известно. У историков имеются сведения, будто вскоре после суда он умер либо был расстрелян в 1937 г., как и некоторые другие его «однодельники». Однако существует более достоверная информация. Источник ее – уже упоминавшаяся книга краеведа П. М. Храмченко «Мои Клинцы» (в сборнике «Клинцовский летописец», сост. Р. И. Перекрестов, изд. 2-е, Клинцы, 2007). Павел Максимович всю жизнь проработал инженером на заводе, основанном братьями Федотовыми. Там же до революции работали его дядя и отец. Поэтому «делу братьев Федотовых» в его книге отдано немало места. П. М. Храмченко был лично знаком с дочерью Виктора Александровича Федотова, много общался с ней. От нее, очевидно, и узнал сведения о последних годах жизни ее репрессированного дяди.
Вот цитата из книги: «…через несколько лет, в связи с нехваткой в стране специалистов, его перевели в город Иваново, где он, оставаясь заключенным, работал по специальности. Жена, Любовь Александровна, из Москвы ездила навещать мужа (видимо, это вторая жена; мою прапрабабушку звали Евдокия. – Н. И.). Освободили А. А. Федотова досрочно, но через несколько месяцев, будто спохватившись, опять арестовали и содержали почти год в тюрьме. А. А. Федотов был освобожден в 1939 г. Через год, в 1940 г., А. А. Федотов умер и был погребен на Пятницком кладбище в Москве, в одной могиле с братом Николаем, основателем клинцовского чугунолитейного завода».
В последнем слове на суде прапрадед говорил: »Хочется еще ради семьи, ради детей хочется восстановить свое имя… чтобы хоть часть вины была, искуплена, чтобы мой сын, мои внуки, не несли всю тяжесть того позора, который я возлагаю на их плечи, чтобы им не нужно было менять свою фамилию или отказываться от родства со мной».
Его сын Федор Александрович Федотов до самой своей смерти в 1950-х гг. жил в Богородске (Ногинске). В советское время продолжал работать на бывшей морозовской отбельно-красильной фабрике бухгалтером. Выдав замуж сестер, сам женился поздно, уже после революции. В 1920-х гг. родились моя бабушка и ее брат. Фамилию им менять не пришлось. Внуки не знали правду о судьбе деда, им рассказывали про него совсем другое. Для детей из семей репрессированных такое знание было небезопасным.
Младшая сестра Федора Александровича, Анна, училась в женской гимназии Богородска (окончила с отличием) и пела в Морозовском хоре, который как раз в те годы (1908–1911) дал серию концертов духовных песнопений в Москве и Петербурге. На общем фотопортрете женского состава хора 1907 г. с подписями фамилий есть и ее фотография. Тут ей 14 лет.
Правнуки и праправнуки инженера А. А. Федотова доныне живут в Богородске-Ногинске и Ногинском районе. Внук Виктор Федорович Федотов (мой двоюродный дед) был директором 5-й школы Ногинска.
Мне удалось съездить в Клинцы, познакомиться с местным знатоком, краеведом Р. И. Перекрестовым. Он подарил мне фотографию Александра Александровича Федотова и многое рассказал о его родителях и братьях. Моему прадеду на фото лет 30-40 – это время его работы на фабрике Саввы Тимофеевича Морозова в Никольском. В настоящее время об Александре Александровиче можно прочитать и в Википедии.
Фото: Федотов А. А. Из архива Р. И. Перекрестова.
Поделитесь с друзьями