Промыслы Богородского уезда

Ручное ткачество

Е.Н.Маслов

Кустарное ткачество со второй половины XVIII века занимало в Богородском уезде первенствующее положение среди других промыслов и тем выделяло наш край среди других местностей Центральной России. Почти половина всех станов Московской губернии располагалось в Богородском уезде (1882 г.). В уезде не было ни одной волости, где не было бы ткачества, а в 10 из них было более чем по 1000 станов. Одной из главных причин такого массового распространения ткачества было, конечно, неблагоприятное экономическое состояние сельского хозяйства, о чем уже говорилось.

Развитие ткачества всевозможных материй в Подмосковье началось довольно давно, еще со времен Дмитрия Донского. В ХVI веке за границей уже были известны московские бархатные и парчовые ткани. В царствование Федора Иоанновича итальянцем Марком Чипони была основана первая шелковая фабрика.

Среди первых московских шелковых фабрик, появившихся в 1717 году, была и фабрика братьев Петра и Лазаря Лазаревых, которые вскоре станут владельцами шелкового производства во Фряново. В том же году в Москве на Таганке основал шелковую фабрику Данила Земской, с 1844 году основавшийся в Купавне.

В 1698 г. в Москве были основаны первые суконные фабрики, Указом 1712 г. было повелено «подряжать для армии сукна исключительно русского изделия».

Крестьяне исстари ткали у себя в домах льняные или пеньковые полотна, знали технологию ткачества с малолетства и уходили работать, как только появлялась возможность, на создававшиеся с первых лет ХVIII века мануфактуры и фабрики.

Многие помещики была также заинтересованы в переводе своих крестьян с барщины на оброк, последний, в отличие от барщины, гарантировал постоянные платежи и помещик часто, видя что промысловые дела у крестьянина дела идут хорошо, оброк увеличивал «не стесняя себя ничем», некоторым крестьянам выдавались отпускные покормежные письма, а на основании этих писем и паспорта.

Многие крестьяне уходили на фабрики, а некоторые пробовали создавать свое мелкотоварное производство, чему благоволило время.

Появляются Указ 28 марта 1762 г. о свободе торговли и Указ 23 октября того же года о разрешении «всем, кто пожелает, разного звания» заводить «фабрики». 9 ноября 1762 г. Екатерина II-ая предписывает Сенату: «учинить все благопристойные способы дать в Российской империи фабрики и прочие ко употреблению надежные рукоделия...» Указом 17 апреля 1767 г. была прекращена борьба с безуказным производством в городах, Указы 10 апреля 1767 г., 10 сентября 1769 г., 17 марта 1775 г. и 28 июня 1777 г. объявили полную свободу мелкотоварного ткацкого производства, а с 1775 г. были отменены всяческие сборы и регистрации. Этими льготами немедленно воспользовались крестьяне Богородского уезда и именно к этому времени необходимо отнести рождение массового кустарного ткачества.

Эти мероприятия правительства можно охарактеризовать словами, сказанными по подобному же поводу: «От сего спасительного узаконения происходит, что множество изделий производит их дешевизну, дешевизна умножает расход, а расход поддерживает паки бодрость и умножение работающих».

По Указу 1769 г., который еще требовал регистрации и уплаты подати в 2 руб. с каждого стана, в Государственную мануфактур-коллегию 8 декабря 1769 г., в первый день действия Указа, явились для получения билетов «крестьяне Московского уезду деревни Щелковой: Филипп Тиханов, Калина Трафимов, Иван Барисов, Никита Емельянов, Федор Иванов, Тимофей Петров, Тимофей Симионов, Яким Вахрамеев...; деревни Фрязиной Федор Кондратьев; деревни Новой Егор Федоров; деревни Трубина Григорий Иванов и объявили, что они хотят производить ткачество разных шелковых материй и платков...»

21 декабря того же года в Коллегию явились «Московского уезду Вохонской волости села Павлова крестьянин Анисим Иванов да отставной солдат Василей Панфилов и объявили, что они желают производить ткачество шелковых кружев и платков».

Из 22 билетов, выданных Мануфактур-Коллегией на кустарное ткачество в 1769 году, большую часть – 17 – получили крестьяне местности, которая вскоре станет Богородским уездом.

В 1770 году билеты на устройство ткацких станов получили также крестьяне селений Авдотьино, Беседы, Большой Двор, Ботово, Глебова, Глинково, Зуево, Карабаново, Корнево, Кузнецова, Мизинова, Минина, Назимиха, Новая, Ожерелки, Осеево, Пашукова, Подвязново, Прокунина, Рахманова, Сабурова, Стромынки, Трубина, Фрязина, Хомутово, Ямкино. продолжалось расширение промысла в Щелкове и Павлове (Вохне).

Именно в 1770 году получил билет на 2 стана для изготовления лент, платков и коломенки крепостной действительного камергера и кавалера В. А. Всеволожского Федор Кононов из дер. Зуевой, в заведении его сына начинал работу крепостной того же господина Савелий Васильев, которого вся Россия впоследствии узнала как Савву Васильевича Морозова. В последующие годы С. В. Морозов отойдет в собственность Рюминых, у которых и выкупится с сыновьями на свободу.

В 1771 году билеты получили крестьяне селений Андроновка, Боровкова, Васюкова, Гаврилова, Ковригина, Соколова; в 1772 году: Анцыфорово, Воскресенское, Игнатьева; в 1773 году: Гребенево, Данилова, Душоново, Елизарово, Копнина, Молзина, Следово, Слободищи, Старая, Тимонина, Тимохово, Устьянова, Филимонова. Перечень селений России, которых в 1773 году крестьяне ткали на станах, почти сплошь состоит из пунктов, расположенных в восточной части Московской губернии – будущем Богородском уезде.

Кроме промыслов в 1780 году в уезде уже существовало 4 полотняных, 4 крупных шелковых и 70 мелких фабрик.

В последующие ближайшие годы география промысла распространилась буквально на весь наш край.

В 1785 г. в с. Павлово (Вохна) экономический крестьянин Г. Н. Урусов начинает свое дело с установки нескольких станов, позже открывает дело в Москве. По заказам Урусова работали крестьяне не только Павлова, но и селений других губерний. Уже в 1831 г. он отмечается как передовой промышленник и его награждают званием мануфактур-советника.

В 1788 году в дер. Прокунино поставили станы братья Солдатенковы, будущие московские купцы. Сын одного из них – Козьма Терентьевич Солдатенков (1818–1901), войдет в историю России как видный общественный деятель и книгоиздатель.

В 1808 году подмосковным крестьянам было дозволено беспрепятственно производить и продавать самим всевозможные ткани.

Пожар Москвы, уничтожив громадное число промышленных заведений города, тем самым устранил крупного соперника, поэтому большая часть мелких и крупных фабрик, всяческих промышленных и кустарных заведений нашего края ведет свое начало от «французского года».

В 1811 году был запрещен ввоз в Россию иностранных ситцев. Тариф 1819 года устранял привилегии крупным мануфактурам, которые позволяли им обогащаться, не утруждая себя совершенствованием производства. Многие из этих мануфактур стали останавливаться. Оставшиеся без работы ткачи расходились по деревням и принимались там за знакомый промысел – «навык и искусство, приобретенные рабочими на фабриках, не только не погибли в народе, но, напротив, более распространились; смышленные мастеровые, оставив упадшие фабрики, водворили промышленность по селениям, устроив собственные мастерские и увеличив оные своими домашними».

Следующий таможенный тариф – 1822 года, создал настолько выгодные условия в отечестве, что мелкие производители обогащались в самый короткий срок. Именно в это время у некоторых особо счастливых предпринимателей образовались миллионные капиталы. Не этот ли тариф сыграл главную роль в возможности С.   В.   Моро­зова выкупиться за громадную сумму – 17 тысяч рублей у Рюмина? В это время народилась система раздачи работы на дома крестьянам. Квалифицированный и опытный ткач – крестьянин, становится участником фабричного производства.

Фабрики сами в большинстве своем возникли из кустарных изб. Так появились значительные бархатные фабрики крестьян Канаевых и Нахаловых, деды которых работали на авдотьинского фабриканта Соловьева. Парчевые фабрики Рудакова, Колониных, Вшивкиных, бумаготкацкие Балашова, Тряпкина, Мироновых – все были когда-то кустарными светелками, все принадлежали крестьянам и, наконец, они, как и все фабрики уезда, самым тесным образом были связаны с кустарным ткачеством (чуть ли не половина продукции производилась по избам).

Бурное развитие шелкоткачества вызывало расслоение крестьянства: одна часть становилась владельцами фабрик, другая – наемными рабочими у своих же более удачливых односельчан или уходили в соседние селения.

Часто фабрика полностью вытесняла кустарное ткачество и превращала крестьян в рабочих с той только разницей, что они могли уходить на летние земледельческие работы. Так было, в частности, в д. Авдотьино, где «вся деревня работает у И. И. Соловьева, кроме покоса и страды работают круглый год». Значительная же часть населения все же занималась промыслом дома: работала в своей избе или на т.   н. «фабричке» (светелке) по заказу крупных фабрик Морозовых, Елагина, Куприянова, Сопова и других.

На Московской выставке 1835 г. могли уже с полном правом заявить: «Уезды Московский и Богородский для тканей шелковых и полушелковых, а Коломенский для штофов, парчей и глазетов – вот наши Лион, Руан, Сент-Этьен, Сент-Шомон... В Богородском уезде...нет избы, где бы у окна не вертелся «карас» или где бы, под час, не выделывали какую-нибудь тафтицу».

В деревне Молзино было 26 таких «фабричек», в каждой из которых было от 6 до 16 станов, – работали на Куприянова.

В селе Воскресенском была 21 фабричка, на каждой от 4 до 18 станов, а одно заведение с 81 станом. Из них 7 работали «от себя», т. е. были самостоятельными, 10 – по заказу И. И. Соловьева, остальные работали на разных шелковых фабрикантов.

В селениях Шаловской волости Дранишники и Каменный Враг крестьяне на 300 станах работали на обуховского купца Ф. Балуева, а на 30 на мастерка деревни Аксенки Н. Ф. Корнеева.

Крестьяне многих деревень Зуевской волости, например, на вопрос об источниках существования заявляли, что «все работают на фабриках» или «от ткацкого домашнего промысла».

Только там, где занятие сельским хозяйством экономически оправдано, крестьяне в летний период бросали работу на станах, посвящая себя на это время земледелию полностью. Из таких селений крестьяне не уходили на фабрики и зимой занимались ткачеством дома.

Тесная связь между мелким домашним ткачеством и фабричным, заставлявшая кустарных производителей группироваться вокруг однородных фабрик как центров, формировала топографию ткацких промыслов. Вместо антагонизма, неизбежного между двумя формами одного и того же рода промышленности, вместо стремления к обособлению, вместо подавления одной отраслью другой, на этом этапе их развития происходило обратное: большее развитие фабричного ткачества в нашей местности сопровождалось расширением кустарного ткачества.

Шелковые фабрики уезда были расположены в Гребневской, Зуевской, Осеевской, Ямкинской и Аксеновской волостях, исключительно в этих же волостях размещалось и шелковое кустарное ткачество.

Выработка бархата в форме фабричной и кустарной промышленности существовала только в Ямкинской волости.

В южных волостях края было распространено исключительно кустарное ткачество бумажных материй (тика, нанки, карусета и др.) и нет ни одной шелковой или шерстяной фабрик.

В 1853 году богородские крестьяне-кустари Григорий и Андрей Афанасьевичи Рудаковы, Дмитрий Иванович Салтыков, Корней Иванович Быковский представили на Московскую выставку мануфактурных изделий разнообразные парчу и бархат, ситец, плис и нанку.

Мастерские кустарного ткачества могли располагаться или прямо в жилой избе или в особой постройке: светелке (фабричке).

В наших южных волостях: Беззубовской, Ильинской, Запонорской, Дорховской, Новинской и Карповской, где ткали бумажную материю, чаще работали в своих избах. Сырье здесь настолько дешево, что кустарь-крестьянин может сам заправить в своей избе 2–3 стана; фабрикант не рискует, раздавая сырье, так как крестьянин сам заинтересован ладить с работодателем, чем позариться на фунт-другой бумажной пряжи. Даже мастерки – посредники между фабрикой и кустарем, их еще называли «заглодой», находили удобным раздавать работу крестьянам на дом, чем тратиться на постройку светелки, которую зимой надо еще и отапливать.

Кустарная изба ничем не отличается от обыкновенной крестьянской избы. В зависимости от свободной площади и количества работников в семье устанавливалось 1, 2 и редко – 3 стана. Стан ставился всегда у окна так, чтобы свет проникал с левой или правой стороны работающего. Особых переделок в избе требовала только установка жаккардового станка. От жилой части станы ничем не отделялись.

Другое дело там, где дорогой материал, потребный для изготовления шелковых и шерстяных тканей, не может быть доверен фабрикантом каждому крестьянину в отдельности, здесь уже становилась более ответственной роль мастерка – заглоды, владельца светелки. Мастерок вносил фабриканту залог за весь взятый материал и отвечал за качество работы. Да и сами ткани, в большинстве случаев фасонные, исключали возможность изготовления их в избах. Жаккардовый стан, например, имел в высоту 3 и более метра. Кроме того, в избе, где возятся дети, проходит вся жизнь семьи, иногда выхаживается и скот, материал трудно уберечь от порчи. Хотя, были факты, когда в нашем крае жаккардовый станок ставили и в крестьянской избе Стан высокий и приходилось вырубать проем в потолке избы. Таким образом, в 11 волостях – центральных и северных, крестьяне работали, в основном, в светелках.

Светелка или фабричка располагалась обыкновенно на задах крестьянской усадьбы – в огороде. Она представляла собой бревенчатый сруб от 6 до 18 м длины и от 5 до 10 м в ширину. Окна располагались с трех сторон сруба, дверь с небольшим тамбуром в виде сеней – с четвертой, внутренняя высота помещений от 2, 5 до 2, 8 метров. Наемные ткачи, если они не принадлежали к крестьянам той же деревни, здесь же – под станами, спали.

Прежде чем перейти собственно к тканью материи необходимо было выполнить несколько операций: окраску пряжи, размотку и снование пряжи.

Окраска пряжи почти никогда не производилась самими кустарями, мелкими производителями пряжа покупалась уже окрашенной. Собственные красильни имелись только у более крупных фабрикантов.

Размотка и снование пряжи также редко производились в крестьянской избе и светелке, только мелкие производители брали эту работу на себя, привлекая к ней тех членов семьи – жену и малолетних детей, которые не могли заниматься более ответственной работой, это уже другой промысел – «размотка бумаги».

Сам принцип тканья во все времена почти не менялся и при ручном ткачестве заключался в том, что продольные нити основы, через одну или через несколько их, смотря по рисунку ткани, переплетаются поперечными нитями, называемыми «утком». Для этой цели и служил ткацкий станок, роль которого в сущности сводилась к следующим манипуляциям: нажимая педаль или подножку, ткач приподнимал кверху четные нити основы и опускал вниз – нечетные; между верхним и нижним рядами нитей образовывался «зев», в который с помощью челнока вкладывалась уточная нить, затем нажималась другая подножка и верхние нити опускались вниз, а нижние поднимались вверх, зажимая таким образом уточную нить, в новый «зев» вкладывается новый уток, и операции повторяются.

Способ выработки тканей был одинаков для всех видов ткачества и для всех местностей с некоторой лишь разницей в устройстве тех или иных приспособлений. При шелковом, парчовом и бархатном производствах станины станов гораздо длиннее, чем в остальных видах ткачества. При выработке тканей, в которых среди разнообразного фона разбросаны, предположим, цветы, употреблялись кроме челнока для общей уточной нити еще несколько челноков с разноцветными нитями. В некоторых сортах шелковых и парчевых тканей употреблялось до 30–40 челноков, которые по размерам были значительно меньше основного уточного челнока.

При изготовлении лент и тесемок, что было очень распространено в крае, перед ткачом был расположен целый ряд отдельных узеньких основ, имеющих ширину вырабатываемых лент и для того, чтобы каждая маленькая основа переплеталась своим утком, устраивалась целая система небольших челноков, двигающихся вправо и влево на шарнирах, соединенных с общей рукояткой. Такое соединение называлось пилой. Для некоторых сортов кисеи необходима была пила в 120 челноков. Именно изготовлением шелковых лент занимался в первые годы своей предпринимательской деятельности Савва Васильевич Морозов вместе с женой и детьми.

Производство тканей со сложным рисунком – с цветами, орнаментом, фигурами, требовало особых приспособлений.

Уточная нить, подчиняясь требованиям рисунка, переплетала основные нити настолько прихотливо, что требовалось приподнимать каждую нить основы отдельно и группировать приподнимаемые нить в нужном порядке. Жаккардов прибор – крестьяне называли его машинкой, как раз и служил этой цели. Один из богородских крестьян, будучи, видимо, искусным столяром, подсмотрел где-то устройство этой машинки, изготовил ее у себя дома и вскоре жаккардовые станы получили распространение в уезде.

Производительность ручного ткацкого станка различна и зависит от рода ткани. В хлопчатобумажном производстве каждый стан вырабатывает за день от 12 до 20 аршин, в бархатном и парчовом – от 1/2 до 4 аршин, в шелковом – от 4 до 12 аршин. Напомним, что 2 аршина составляют 1,422 м.

Кто же такие были часто уминаемые мастерки-заглоды?

Мастерок, являвшийся посредником между заказчиком и производителем, вел расчеты с ткачами и являлся по отношению к ним полноправным хозяином; от него зависел выбор рабочих, назначение цены, наложение штрафов и браковки товара; в свою очередь он сам являлся единственным ответственным лицом перед работодателем, с которым вел расчеты поштучно по цене, несколько превышающей обыкновенную плату рабочим. Доход мастерка, однако, был не настолько велик, чтобы побуждать его содержать светелку (надо было платить за нее подати, отапливать и т. д.). Поэтому мастерок, как правило, был больше заинтересован в работе ткача в собственном доме. Для увеличения своих доходов мастерок обычно расплачивался с ткачами провизией или товарами по завышенной цене. Некоторые мастерки применяли также систему различных штрафов. Крестьяне волею обстоятельств часто были настолько закабалены мастерком, что вырваться из-под его власти уже не могли. Иногда, правда, во время повышенного спроса на товар, когда рабочих рук не хватало, а мастерок, сам находящийся в зависимости от фабриканта, обязан был использовать момент, тогда даже крупный мастерок – «хозяин», Евтихий Иванович Власов, например, превращался в дядю Евтихия, который мог крестьянина пригласить к себе чайком «побаловаться» и заработную плату набавлял и перед ткачом заискивал.

Но чаще бывало так: «Разов пять сходишь к нему, жаловались крестьяне на своего мастерка, ждешь часа по два на морозе, а он себе прохлаждается, как генерал какой; а выйдет – только и слышишь от него, что мол сам не получил денег от хозяина; так измором и заставит взять у него в три-дорога мучицы, соли, или чего там нужно. Иногда берешь чего вовсе даже и не нужно, да и продашь чуть не задаром в лавку или кабак».

А то крестьяне рассказывали еще: «Не привезете, говорит, дров мне из рощи (бесплатно, конечно, и за 18 верст), работы не дам – поколевайте с голоду».

Крестьянин при малейшей возможности стремился работать «от себя», без посредничества мастерков-заглод. Про крестьян дер. Стулово, в которой ткали холстину на 152 станах, в 70-х годах прошлого века говорили: «Несмотря на бывшие пожары, население живет довольно исправно. Благосостоянию его способствует главным образом то, что здесь ткачи работают от себя, как в Ивашеве».

В дер. Ельне Шаловской волости «при ничтожном значении земледелия» крестьяне работали на дому «самостоятельно» и, отчасти, при посредстве мастерков. О селении писали, что оно «принадлежит к исправным оттого, что здесь работающих от мастерков мало».

Работа за станами продолжалась, практически, круглый год. На полевые работы после Святой Пасхи уходило рабочее население – дети и старики оставались еще за станами. Только к Петрову дню (29 июня ст. ст.) светелки окончательно пустели. Такой перерыв был благом для ткачей и для их семей. Крестьяне сами говорили, что зимой они «сохнут» и только летом значительно поправляют свое здоровье. Рабочий год ткача составлял в нашем крае 220 дней – с 15 сентября по 29 июня.

Ткачеством в Богородском уезде, особенно, женщины занимались наравне с мужчинами. Женщины даже пользовались некоторым преимуществом, потому как более внимательны при работе, а в опытности и искусности не уступали мужчинам. Не могли они работать только на жаккардовых станках, где требовалась большая физическая сила. Выработка нанки, сарпинки и холстинки так и называли «бабьим рукодельем».

Мальчики-подростки обыкновенно начинали свою карьеру ткача с выработки легких, недорогих сортов тканей. Но еще до ткачества, с 6–7 лет, мальчики засаживались мотать шпули для ткачей и могли заработать за неделю 70–80 коп. Отец мог посадить за станом рядом с собой сынишку и при выработке тяжелых шелковых тканей, отвечая перед мастерком за возможную порчу товара. Современник удивлялся не лишенной комизма важности, с которой «ткачи-лилипуты Ямкинской волости трактуют не только о всех технических тонкостях ткацкого дела, но вообще о всех вопросах, в данную минуту интересующих мастерскую, и взрослые признают их полную компетентность».

Заработки кустарей ткацкого производства были незначительны: красильщики – около 10 р. в месяц, сновальщики – 10–13 руб., шпульники до 15 руб. за зиму, ткачи от 6 до 12 р., мастерок имел годовой доход от 38 до 150 руб. У ткачей и мастерков минимальный заработок был при бумажном производстве и максимальный – при шелковом.

Ткачи в бумажном и шерстяном производстве ограничивались ничтожным заработком, в шелковом производстве заработки были более значительными, но и они были меньше, чем у фабричных рабочих. Что же привлекало крестьянина-кустаря в этом промысле? Как ни малы эти заработки, они все-таки улучшали его благосостояние, не отрывая его в то же время от дома, хозяйства, от семьи. «Что ни выработаешь за станом, – говорили крестьяне, все лучше – подспорье; хоть подати уплатишь».

В Богородском уезде вырабатывались все виды и сорта тканей известные в России. Шелковые и полушелковые вырабатывались в Зуевской, Буньковской, Ямкинской, Осеевской, Аксеновской и Гребневской волостях; бархат почти исключительно в Ямкинской; шерстяные и полушерстяные ткани в Ямкинской, Осеевской, Буньковской, Шаловской, Ивановской, Игнатьевской и Васильевской волостях; парча производилась исключительно в Игнатьевской волости, бумажные ткани во всех южных волостях уезда и, отчасти, в Буньковской, Ивановской и Аксеновской волостях.

В 1882 году в уезде было 98 ручных ткацких фабрик с числом станов в них – 5170 (в Московской губернии 260 фабрик и 11987 станов); светелок 876 и станов в них 7450 (в губернии 1430 и 13965); кустарных изб 8026 и 14838 станов (в губернии 19009 и 31630).

Большинство фабрик этого времени, как уже отмечалось, еще сохраняли черты мануфактуры и чуть ли не половина их продукции вырабатывалась крестьянами-кустарями у себя на дому или в сельских светелках. Фабрика «Антипа Куприянова сыновья», основанная в 1813 г., имела вне фабрики около 600 человек, а в фабричном помещении работало не более 300. Павлово-Посадская фабрика Я. Лабзина и И. Грязнова, основанная в 1812 г., привлекала к работе 1200 кустарей, рабочих на самой фабрике – 1000 человек.

На Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 года в Москве произведения богородских кустарей были представлены особо, что явилось заслугой одних из самых уважаемых в городе Богородске людей: Сергея и Александра Григорьевичей Куприяновых. Они купили у местных кустарей образцы их товара и создали на выставке экспозиции: Сергей Григорьевич представил шелк, полушелк, шерстяные и полушерстяные ткани, выработанные в Гребневской и Буньковской волостях, а Александр Григорьевич – шелковые ленты и утковую тесьму, производимую в уезде. Среди экспонатов выделялись бархатные ткани, которые «мало уступали Лионским», крестьянина дер. Молзино Н. И. Титова, а также фуляр и канаус крестьянина дер. Трубино Гребневской в. Е. Т. Косякова. Коллекция была подарена Куприяновыми Московскому губернскому земству.

Богородский уезд на этой выставке был вообще представлен весьма широко. Награды получили много фабрик, из кустарей же высокую награду – серебряную медаль, получил крестьянин д. Слобода Гребневской в. Илья Бирюков за «шелковые ткани очень хорошего качество при умеренных ценах».

В 1902 году на Всероссийской кустарно-промышленной выставке в Санкт-Петербурге богородские ткачи – кустари были представлены крестьянами Устимом Ивановичем Карзановым из дер. Семеновой Игнатьевской волости (вырабатывал с 1900 г. парчу) и Сергеем Трофимовичем Кузьминым из дер. Фоминой Ильинской волости (вырабатывал с 1879 г. парчу «муар» ).

В 1890–94 годах с расширением ткацкого производства на самих фабриках и с заменой на некоторых из них ручного ткачества механическим, что с каждым последующим годом становится все более и более повсеместным, количество кустарных станов стало уменьшаться, но незначительно и ткачество дешевых шелковых материй и бумажных тканей по избам и мастерским продолжалось. Но именно к этому времени надо отнести начало постепенного сокращения ткацкого промысла. Все чаще и чаще мужчину у стана стала заменять женщина, при малейших сбоях с сырьем или реализацией продукции т. н. «полусвободные» ткачи в поисках гарантированного заработка уходили в рабочие на фабрики.

С началом первой мировой войны процесс сокращения промысла стал приобретать черты катастрофы, получившей свое завершение в годы революции и военного коммунизма. Нарушение всех производственных связей и, главное, сырьевых рынков, «отмена капиталиста» большевиками, сократили к 1924 году число кустарей, занятых ткацким промыслом, в целом по губернии на 94, 9 %, а по Богородскому уезду на 88, 7 % (12288 чел. и 1384 чел.). Эти данные уже учли некоторое оживление промысла после введения Новой экономической политики. На смену кустарю-одиночке или кустарной ткацкой семье приходит кооперированная артель. Сама по себе идея кооперации появилась значительно раньше (призывы к кооперации прозвучали еще на страницах «Современника», издававшегося А. С. Пушкиным) и земские учреждения образование кооперативов, товариществ, артелей поощряли, но именно во времена НЭПа создание объединений всевозможного типа приобрело широкий характер. В Аксеновской волости ткацкие кооперативные объединения были созданы в селениях: Еремино, Маврино, Машино, Старое Пареево, Б. Петрищи, Степаньково, Стромынь; в Васильевской в. в дер.Бабеево; в Ивановской в. в селениях: Алексеево 1, Боково, Душеново, Кармолино, Макарово, Мишнево, Петровское, Протасово, Черноголовка; в Карповской в. в селениях: Минино, Соболево; в Павлово-Посадской в. в селениях: Грибаново, Казанское – 2 артели, Крупино, Ново-Загарье, Прокунино, Рахманово; в Пригородной в. в селениях: Авдотьино, Бол. Буньково, Гаврилово, Грибанино, Ельня, Ивашево, Карабаново, Молзино, Следово, Тимково, Шалово и Ямкино.

К 1928 году существовали следующие кооперативные объединения кустарей-ткачей:

в с.  Маврино и д. Петрищево – «Аксено-Бутырский ткач» (30 чел);

в д. Степаньково – «Акскустткач» (158 чел);

в д. Алексеевская 1-я – «Алексеевская пром.-кустарная трудовая текстильная
артель» (122 чел);

в д. Бокова – Боковское текстильное трудовое товарищество (81);

в д. Машкина – «Булаковский ткач» (72 чел);

в д. Ботова – артель «Красный кустарь» (53 чел);

в д. Гаврилова – «Гавриловское ручное ткачество» (288чел);

в д. Грибанова – Грибановская кустарная ткацкая артель (33):

в с. Душоново – Душоновская артель бумажных тканей (58 чел);

в д. Ельня – Ельнинская 1-я текстильная артель (32 чел);

в с. Загарье – Загарская артель по пошиву платков (515 чел);

в д. Боровково – Заречинская трудовая артель, бумажные и шелковые ткани и платки (222 чел);

в с. Макарово-Ивановское-Макарово и Якушева текстильно-ткацкое объединение (72 чел);

в д. Молзино – 1-е Молзинское им. Калинина товарищество ручного ткачества (133 чел);

в д. Грибаново – Казанская трудовая артель красильщиков тканей
(7 чел);

в с. Ямкино – Ямкинская кустарная артель ручного ткачества им. Калинина
(92 чел);

в д. Карабанова – Карабановская артель шелкового ткачества (22 чел);

в с. Кармолино – Кармолинская трудовая артель текстильщиков (49 чел);

в с. Казанском Ивановской в. – Казанская трудовая артель ткачей (50 чел);

в д. Крупино – производственное кооперативное товарищество «Крутильщик» (20 чел);

в д. Прокуниной – трудовая кооперативная артель «Красный текстиль»
(98 чел);

в с. Казанском Павлово-посадской в. – трудовая артель ткачей «Красный
кавказ» (17 чел);

в с. Макарово – Макаровская артель хлопчатобум.тканей (125 чел);

в д. Мишнева – Мишневская артель «Ручное ткачество» (104);

в Новой слободе Щелковской волости – Новослободская ткацкая артель (30чел);

в д. Тимкова – Тимковская текстильная кустарная артель (97 чел.);

в д. Черноголовка – Черноголовская текстильная артель (94 чел);

в слоб. Обухово – Шаловская трудовая текстильная артель (119 чел).

Артелями в сельской местности было объединено 2793 кустаря-ткача, остальные, видимо, были объединены в городские артели, так как всего по данным Москопромсоюза на 1 октября 1928 г. было объединено 9529 человек. Артели испытывали значительные трудности по ряду причин, из которых главными были: незначительный паевой капитал – 32 рубля на 1 члена артели, низкая зарплата кустарей и тяжелое положение с сырьем, из-за чего артели работали с перебоями.

В ткацких артелях 1222 человека работали в общих мастерских, 3272 чел. работали на дому и 5035 чел. – работали, как тогда говорили, – смешанно, т. е. и на дому и в мастерских. Властью выступала за организацию крупных мастерских, с тем чтобы до минимума сократить работу на дому. Снабжение сырьем производилось строго по «классовому признаку». Таким образом, кустарный ткацкий промысел в своем традиционном виде должен был прекратить свое существование. Так оно и случилось с ликвидацией НЭПа, а также ввиду репрессий, обрушившихся на кустарей, которые использовали во время НЭПа наемный труд. И все же многие крестьяне уезда потихоньку ткали в своих избах серпянку, мешковину и т.п., в зависимости от «найденного» сырья.

Рекламные объявления богородских ткацких артелей времён НЭПа

Поделитесь с друзьями