На юбилее…
М.Дроздов, Е.Маслов
Фото В. Орехова
Самому молодому из толстых российских журналов – журналу «Наш современник», исполнилось 60 лет. В 1956 году он появился одновременно с созданием Союза писателей России. И он единственный, пожалуй, сохраняет приличный для нашего времени тираж (равный тиражу 5-ти старейших «толстяков» вместе взятых). Не знаем как сейчас, но еще некоторое время назад он был в большинстве библиотек России, продавался в киосках, он часто был предметом самой горячей полемики, таковым он остается и сейчас. Не зря Валентин Распутин сравнивал его с Брестской крепостью, стоящей на страже Отечества, на страже великой русской литературы... Сейчас он менее доступен, но читается подписчиками и ими же распространяется для чтения среди друзей, не потерявших вкус к настоящей прозе и поэзии…
В Ногинске тоже знают «НС». Трудно сказать, печатался ли там кто из городских авторов, а из района (бывшего) точно печатались. И уж ногинские, как и все российские жители знают, читали и, наверное (очень надеемся), читают основных авторов этого замечательного журнала - Валентина Распутина, Василия Белова, Владимира Солоухина, Виктора Астафьева, поэтов Татьяну Глушкову и Юрия Кузнецова, критика, великого русского мыслителя Вадима Кожинова и др. Все они раньше выступали на вечерах «НС», гораздо реже имея доступ на либеральное телевидение. Теперь их нет в живых, как и многих уже из той плеяды, но их журнал жив и продолжает их дело...
25 ноября в полностью заполненном зале ЦДЛ состоялся очередной юбилейный вечер «Нашего современника», носителя и пропагандиста русского языка и русской истории. Вели вечер Станислав и Сергей Куняевы, Александр Казинцев. Главный редактор Станислав Юрьевич Куняев прочитал замечательное эссе о пушкинском журнале «Современник», очень актуальное, что еще раз подтвердило как талант и острый глаз главреда, так и гениальность Александра Сергеевича, о которой, впрочем, можно и не говорить (но вот ведь, однако, стремление свергнуть Пушкина с «корабля современности» мы наблюдаем, наблюдаем снова, как и 100, почти, лет назад). Справедливо Станислав Юрьевич высказал свое резкое и праведное мнение о медиателеинтернет «элите», которой всё русское «поперек горла». Одному из этой элиты – Юргенсу - принадлежат слова: «России мешают русские». Зал очень живо реагировал на речь главного редактора.
Как всегда очень образно говорил Александр Проханов. В журнале, как оказывается, опубликовано его 12 романов! Доктор исторических наук, председатель Союза писателей России Валерий Ганичев назвал «НС» стратегическим защитником Отечества и подарил журналу икону святого, адмирала Ушакова. Многолетний же ректор Литературного института Сергей Есин посетовал, что «читают нынче очень своеобразно, а телевидение работает в сказочном режиме». Выступили Альберт Лиханов – о нём мы еще скажем, известный поэт из Перми Игорь Тюленев, молодая симпатичная и, главное, талантливая поэтесса Карина Сейдаметова...
Дружеским юмором было наполнено выступление Ларисы Васильевой, учившейся когда-то в МГУ вместе со Станиславом Куняевым, а теперь «оберегающей» танк Т-34 на Дмитровском шоссе (отец ее Н.А. Кучеренко – один из его создателей, а она основала целый музей, танку посвященный). На замечание Ларисы Николаевны, что давно не слышала от него стихов о любви, Станислав Юрьевич прочитал «Всё забыть и опять повстречаться» и «Смирись, люби меня таким…» и чуткий к поэзии зал долго благодарил автора.
Из политиков и предпринимателей были только Геннадий Зюганов и Михаил Гуцериев. У Гуцериева в юбилейном номере журнала большая подборка его стихов. Оба сказали хорошие, правильные слова. Геннадий Андреевич назвал журнал «Гвардейским батальоном Бессмертного полка», он же, в частности, вспомнил – от немецких офицеров на допросах можно было услышать: «Мы проиграли войну советскому учителю». Тема состояния народного образования уже много лет остается одной из самых острых. Вот и Альберт Лиханов, создатель и уже 30 лет руководитель Всероссийского Детского фонда, привел такие цифры: в СССР работало более 60-ти тысяч авиа- и судомодельных кружков, а сейчас их только 64!
Геннадий Зюганов преподнес Станиславу Куняеву дорогую общественную награду «Золотую Ломоносовскую медаль» и, вспоминая юбилей битвы под Москвой, сравнил роль журнала в нашей жизни с ролью сибирских дивизий в московском сражении.
Ведущие огласили некоторые телеграммы (теперь – электронные письма, конечно) от тех, кто не смог присутствовать. Захар Прилепин прислал таковое, очень горячее, из Донецка, где сейчас живет и пишет новый роман, надо думать – о горячих донбасских событиях. И ещё пожелание: «Желаю журналу обгонять время - отметайте чужих». А наш земляк, родившийся в Глухове, 95-ти летний Владимир Сергеевич Бушин прислал стих, написанный в Большом театре на спектакле Лебединое озеро, стих, как всегда, такой «острый», что после его чтения зал прямо взорвался аплодисментами.
Прислали свои поздравления отец Тихон Шевкунов, Роман Сенчин, Сергей Шаргунов, Андрей Тимофеев, Андрей Антипин.
В зале с экрана звучали голоса замечательных деятелей русской культуры: первого редактора журнала Сергея Васильевича Викулова, Георгия Васильевича Свиридова, Валентина Григорьевича Распутина, Владимира Алексеевича Солоухина, Василия Ивановича Белова, Вадима Валериановича Кожинова. Их размышления, их напутствия не потеряли своей актуальности и вызывали у присутствующих чувство горечи – так трудно, пытаясь преодолеть и внутренние и внешние преграды, живет наша любимая Родина.
Но возвращаемся к юбилею «Нашего современника». Прекрасный журнал, прекрасный вечер, замечательные авторы и читатели! Еще есть порох в пороховницах! Еще рано хоронить великую русскую литературу! Ну а наш Богородский край дал (или очень этому способствовал) стране и народу, напомним, таких писателей как Борис Пильняк, Александр Перегудов, Павел Логинов-Лесняк, Виталий Мелентьев, Сергей Сергеев-Ценский и ныне здравствующий Владислав Бахревский. Будут, будут еще наши прозаики и наши поэты, в том числе и авторы журнала–юбиляра! Не сомневаемся!
Стихи Куняева
Я на днях случайно прочитал
Я на днях случайно прочитал
книжку невеликого поэта.
Где-то под Ростовом он упал,
захлебнулся кровью и не встал
и не видел, как пришла победа.
Но отвага гению сродни,
но подобно смерти откровенье,
и стоит, как церковь на крови,
каждое его стихотворенье.
Вот и мне когда-нибудь упасть,
подтвердить своей судьбою строчку,
захлебнуться и поставить точку —
значит, жизнь и вправду удалась
Смирись. Люби меня таким
Смирись. Люби меня таким,
какой ни есть. Другим не буду.
Опять друг друга не щадим,
необходимые друг другу.
Ты женщина. Ты петь должна
у очага над колыбелью.
А мне законченность страшна,
и завершённость пахнет смертью.
Я этот запах не люблю.
Я лучше посмотрю с порога
вслед молодому журавлю:
какая вольная дорога!
А он в насмешку надо мной,
как будто бы тебе в угоду,
летит к родимому болоту,
иначе говоря — домой.
Реставрировать церкви не надо
Реставрировать церкви не надо –
пусть стоят как свидетели дней,
как вместилища тары и смрада
в наготе и в разрухе своей.
Пусть ветшают...
Недаром с веками
в средиземноморской стороне
белый мрамор – античные камни –
что ни век возрастает в цене.
Штукатурка. Покраска. Побелка.
Подмалёвка ободранных стен.
Совершилась житейская сделка
между взглядами разных систем.
Для чего? Чтоб заезжим туристам
не смущал любознательный взор
в стольном граде иль во поле чистом
обезглавленный тёмный собор?
Всё равно на просторах раздольных
ни единый из них не поймёт,
что за песню в пустых колокольнях
русский ветер угрюмо поёт!
Привыкай к одиночеству, друг
Привыкай к одиночеству, друг,
к неизбежному вкусу лишений.
С каждым часом сужается круг
и смиряется юности гений.
Дело к осени. Птицы летят,
исчезают в холодном сиянье.
Делать нечего — впитывай яд,
вырабатывай противоядье.
Отвыкай от случайных побед
и удачами не обольщайся.
Выйди на берег в синий рассвет,
оглядись, помолчи, попрощайся.
Отвыкай от любимых людей,
молодую додумывай думу,
привыкай к бормотаныо дождей,
к шуму ветра, к бессвязному шуму.
Опять разгулялись витии
Опять разгулялись витии —
шумит мировая орда:
Россия! Россию! России!..
Но где же вы были, когда
от Вены и до Амстердама
Европу, как тряпку кроя,
дивизии Гудериана
утюжили ваши поля?
Так что ж — всё прошло-пролетело,
всё шумным быльём поросло,
и слава, и доброе дело,
и кровь, и всемирное зло?
Нет, всё-таки взглянем сквозь годы
без ярости и без прикрас:
прекрасные ваши «свободы» —
что было бы с ними без нас?!
Недаром легли как основа
в синодик гуманных торжеств
и проповедь графа Толстого,
и Жукова маршальский жезл.
Мои друзья, вы вовремя ушли
Мои друзья, вы вовремя ушли
От нищеты, разрухи и позора,
Вы стали горстью матери-земли,
Но упаслись объятий мародёра.
Я всех грешней. Есть наказанье мне:
В своей стране живу как иностранец,
Гляжу, как воцаряется в Кремле
Очередной законный самозванец.
Какая неожиданная грусть —
На склоне дней подсчитывать утраты
И понимать, как распинают Русь
Моих времён иуды и пилаты.
Кто там шумит: гражданские права?
Кто там шумит: гражданские права?
Кто ратует за всякие свободы?
Ведь сказано — «слова, слова, слова»...
Ах, мне бы ваши жалкие заботы!
Ах, мне бы ваш ребяческий восторг,
хмель интервью, газетная арена!
Но я гляжу на Запад и Восток
не очерёдно, а одновременно.
Я не поборник иллюзорных прав.
А если кто увидит в этом рабство,
я отшучусь, что вёл себя как граф,
не признающий равенства и братства.
Что говорю как гражданин страны,
которой нет начала и предела,
где все мы одинаково равны
пред ликом Данта и строфой Гомера.
Живём мы недолго, — давайте любить
Живём мы недолго, — давайте любить
и радовать дружбой друг друга.
Нам незачем наши сердца холодить,
и так уж на улице вьюга!
Давайте друг другу долги возвращать,
щадить беззащитную странность,
давайте спокойно душою прощать
талантливость и бесталанность.
Ведь каждый когда-нибудь в небо глядел,
валялся в больничных палатах.
Что делать? Земля наш прекрасный удел —
и нет среди нас виноватых.
Добро должно быть с кулаками.
Добро должно быть с кулаками.
Добро суровым быть должно,
чтобы летела шерсть клоками
со всех, кто лезет на добро.
Добро не жалость и не слабость.
Добром дробят замки оков.
Добро не слякоть и не святость,
не отпущение грехов.
Быть добрым не всегда удобно,
принять не просто вывод тот,
что дробно-дробно, добро-добро
умел работать пулемёт,
что смысл истории в конечном
в добротном действии одном –
спокойно вышибать коленом
добру не сдавшихся добром!
Всё забыть и опять повстречаться
Всё забыть и опять повстречаться,
от беды и обиды спасти,
и опомниться, и обвенчаться,
клятву старую произнести.
Чтоб священник, добряк и пропойца,
говорил про любовь и совет.
Обручальные тонкие кольца
мы подарим друг другу навек.
Ты стояла бы в свадебном платье,
и звучала негромкая речь:
— И в болезни, и в горе, и в счастье
я тебя обещаю беречь!
И опять мы с тобой молодые.
А вокруг с синевою у глаз
с потемневших окладов святые
удивляются, глядя на нас.
Владимирское шоссе
На дорогах дежурят посты,
на дорогах стоят карантины,
вылезаем на снег из машины,
отряхаем от снега стопы.
Во Владимире нет молока —
во Владимирской области ящур.
Погружённый в сухие снега,
белый Суздаль в тумане маячил.
Тишина. Воспалённый простор.
Здесь на съёмках «Андрея Рублева»
этим летом решил режиссёр,
чтобы в кадре сгорела корова,
чтобы зритель смотрел трепеща...
И животное взглядом безвинным
вопрошало, тоскливо мыча, —
для чего обливают бензином.
Хоть бы ящур — а то фестиваль,
безымянная жертва искусства,
первый приз. Золотая медаль...
Вороньё, налетевшее густо,
облепило кирпичный карниз
и орёт под потёмками улиц.
В монастырь заточали цариц,
а потом заточали преступниц,
не достигших шестнадцати лет...
Но пора, чтобы мне возразили
и сказали: послушай, поэт,
так легко о тревогах России!
Слишком много в России чудес —
иней на куполах позлащённых,
почерневший от времени лес,
воплощенье идей отвлечённых,
белокаменный храм на Нерли,
жёлтый холод ноябрьского неба
и дорога в морозной пыли,
и деревни — то справа, то слева.
Снова ящур (вещает плакат).
Карантин (тоже странное слово).
...И вполнеба кровавый закат,
и снега, как при жизни Рублёва.
Вдоль улиц, дождливых и ветреных
Вдоль улиц, дождливых и ветреных,
он плёлся —
должно быть, домой
и бремя страстей человеческих
устало влачил за собой.
Шагал, головою покачивал,
молчал, сигарету курил,
и так сам себя успокаивал,
и так сам себе говорил:
«Не мучься напрасной заботою,
разгуливай навеселе,
дыши тишиной и свободою
на этой печальной земле.
В пространствах пустынного города
спой песню о жизни своей,
чтоб песенка эта вполголоса
сливалась с шуршаньем дождей.
И что-нибудь светлое вспомнится,
и дальше пойдёшь не спеша,
не скоро ещё успокоится
твоя молодая душа».
Поделитесь с друзьями