Статья известного богородского краеведа Матвея Петровича Смирнова «Павловский Посад в его прошлом. Очерки родной старины» была написана в начале двадцатого века и опубликована под псевдонимом «М. Петрович» в журнале «К свету, к знаниям», первый выпуск которого был подготовлен М.П. Смирновым и издан местным отделом народного образования в начале 1920-ых годов. О последующих номерах этого журнала ничего не известно, возможно, он более не печатался. Из предполагаемой к печати серии очерков до читателя дошел только один, повествующий о древней истории одной из вотчин московских князей – Вохонской земли, местности, где впоследствии несколько деревень были объединены в Павловский Посад. Очерки, по всей вероятности, главным образом предназначались для преподавания родной истории, краеведения, или родиноведения, как до революции назывался этот предмет. Матвей Петрович как учитель-филолог по ходу очерка дает объяснения непонятных и устаревших слов. Статья написана живым, образным языком и, безусловно, представляет интерес и для современного читателя. Мы должны только сделать одно примечание: в очерке приводится 1328 год как дата первого письменного упоминания селения Вохны в духовной грамоте Ивана Калиты; в то же время другие источники датируют этот документ 1339 годом. (Е.В.Жукова)
Павловский Посад в его прошлом. Очерки родной старины
М.П. Смирнов
Павловский Посад имеет свою историю, охватывающую целые шесть столетий.
Если бы современный гражданин посада мог подняться над посадом и его окрестностями на современном аэроплане лет шестьсот тому назад, то он увидал бы под своими ногами сплошной лес, раскинувшийся во все стороны, покуда глаз мог захватить. И пробиравшиеся сквозь лесные дебри Клязьму и Вохонку, – тогда широкие и полноводные реки, питавшиеся богатыми запасами воды, хранившимися среди лесных чащ в топких болотах, озерах и озерках. Вместе с валежником и буреломом, переплетавшимися с молодой лесной зарослью, они делали эти древние леса непроходимыми и непролазными убежищами для извечных лесных обитателей – птиц и зверей, о многих видах которых не осталось среди нынешнего населения и памяти (например, о бобрах и турах).
Упорным трудом человек, вооруженный железным топором, настойчиво боролся, однако, с этим зеленым богатырем и отвоевывал у него шаг за шагом все большее и большее число прогалин, вырубая на сотни саженей вокруг лесные чащи и огнем обращая их в первобытные пашни, которые, будучи удобрены пеплом сожженных лесных великанов и их детворы, лет на пять обеспечивали пахаря и его семью насущным хлебом (подсечное или огневое хозяйство).
Тут же строил наш пращур свои немудреные «избушки на курьих ножках», не заботясь об их прочности и долговечности, так как все равно лет через пять ему приходилось бросать свой поселок с вырубкой и искать в первобытном лесу нового места для поселения, оставив прежнее «пустошью», к которой он иногда возвращался лет через двадцать пять (залежное хозяйство, – предшественник двухполья, а потом и трехпоья). Наблюдатель с высоты кроме рек и озер мог видеть среди леса и эти поселения и пустоши, созданные тяжелым, пропитанным чуть ли не кровавым потом трудом человека.
Селился в то время наш предок, облюбовав местечко поближе к реке иль озеру, чтобы иметь воду под руками, а, кстати, и помочь своему безотрадному прозябанию рыбными ловами, бобровыми гонами (бобры в то время жили и по нашим рекам Клязьме и Вохонке). Промышлял он и в окрестных лесах, охотясь при помощи своей сметливости и примитивного «тугого» лука со стрелами «калеными», силков и западни на пушного зверя, на «лесного боярина Топтыгина» и придорожного разбойника – волка, которого сколько ни корми, – все в лес смотрит; на хитрую кумушку-лисицу с пушистым хвостом, коим она «след заметает», и на зайчишку – «смерда серенького», и на белку-векшу, что с сучка на сучок птицей перелетает, и на тура рогатого, и на вепря (кабана) свирепого, и на лося, и на всякую птицу полезную, что таилася в чаще лесной… Всюду великой нуждой подгоняемый, охотник-поселянин проложил в гуще лесной свои тропы, которые на десятки верст вокруг испетляли лесные дебри, ведя к логовам лесных зверей и к бортям – дуплам в столетних древах, где целыми роями гудели пчелы, откладывая душистый и сладкий мед, из которого предки наши гнали воск и сногсшибательный напиток – мед крепкий.
Не было тога на наших праотцах крепостных пут; были они относительно свободными землепашцами, но нужда – этот извечный враг – ставила их в зависимость от большого помещика, сидевшего во граде Москве и именовавшегося московским князем. Ему принадлежали и леса, среди коих селился пахарь, и земля, которую он «вздирал» под пашню (отсюда «деревня») первобытною деревянною сохою, и воды с рыбными ловами и бобровыми гонами, и трущобы с укрывшимися в них зверями и птицами, а нередко и сам он, как выкупленный из татарской неволи пленник или холоп, закабалившийся из-за неоплатных долгов князю, у которого он получил для хозяйственного обзаведения и земледельческие орудия, и строительный материал, и семена для посева, и всякое другое «в долг» снабжение. И свободный землепашец, живший на земле «княжеской» и выкупленный или закабаленный «челядинец княжеский» – должны были платить князю оброк, подать натурою: хлебом, медом, воском, мясом, рыбою, пушниной, молочными продуктами и другими предметами своего промысла; у труженика едва-едва оставалось таким образом что-либо для прокормления и поддержки своей семьи и тощего запаса про черный день или для промена у редкого гостя – заезжего купца – на товары, которыми торговый Новгород Великий снабжал и тогда весь Ростово-Сузальский край, широко раскинувшийся по лесным угодьям межу реками Волгой и Окою.
Первым таким владетелем Вохонской волости, по старинным грамотам, числится московский князь Иван Данилович Калита (денежный мешок), внук знаменитого благоверного князя Александра Ярославовича Невского. В своей душевной (духовной) грамоте, помеченной 1328 годом, и составленной им по случаю отъезда в Орду на поклон «царю» – хану, властителю всей русской земли, над которой тогда тяготело иго татарское почти уже целое столетие, он завещает жене своей, княгине Елене, в числе других владений Сельну, Гуслицу и Вохну, раскинувшуюся по берегам реки Клязьмы, по коей Калита должен отправиться, как по начальному пути, в далекую Орду, куда он и проберется по реке Клязьме, Оке и Волге, в низовьях которой широко лежали степи, где кочевали господа русской земли – татары, покорившие под водительством хана Батыя Русь в 1237 – 40 гг.
Вернулся из Орды Иван Данилович цел и зрав, облеченный доверием грозного хана, который дал Калите ярлык на великое княжение, соделав его старшим среди князей русских и поручив ему собирать с Руси дань татарам, чем не замедлил воспользоваться расчетливый московский князь, чтобы обогатить свою скудную «казну княжескую». Вернулся он не с пустыми руками, а привез с собой выкупленных в Орде русских пленников, которыми и заселил многие пустоши в своих волостях – в том числе, возможно, и в Вохонской, в пределах которой мы ныне обитаем.
Княгиня Елена умерла в 1332 году, и Вохонская волость перешла во владение внука Калиты Дмитрия Донского, – героя, по прежним сказаниям, Куликовской битвы 8 сентября 1380 года, – первой попытки русских сбросить с себя тяжкое иго татарское, – окончившейся поражением татарского хана Мамая, которого сменил Тохтамыш, закабаливший Русь еще на сто лет. Димитрий, как свидетельствует старина стародавняя, любил свою Вохонскую волость, часто гащивал в ней и памятником своего пребывания оставил первую упоминаемую в княжеских грамотах и книгах писцовых церковь во имя ангела своего Димитрия Солунского, которого старички посадские по сие время считают своим небесным покровителем и день памяти которого, 26 октября ст.ст. был искони коренным местным праздником, отмечавшимся не так давно широким разгулом вплоть до 8 ноября (имевшая место в эти дни ярмарка Димитровская делала обороты, достигавшие 150000 рублей – суммы по тому времени весьма внушительной для провинциальных временных торгов). Дальше Вохна от Донского переходит к его сыну Петру по завещанию 1389 года, – года смерти героя Куликова поля, а по смерти Петра его племянник в.к. Василий Темный, выпрашивает эту волость у хана для своего дяди Юрия, с именем которого связано указание на церковь во имя Георгия Победоносца в погосте Димитровском на реке Вохне: «а на погосте церковь Дмитрий Солунский, а теплая церковь мученика Христова Георгия деревянны клецки».
Далее мы видим Вохну во владении сына Юрия – Василия Косого по завещанию его отца: «А из волостей из Димитровских даю сыну своему Василию Сельну, Гуслицу, Вохну, Загарье, Рагож, Куней», – наименования знакомые, волости, расположенные чуть не смежно с посадом: Карповская, Запонорская, Загарская, Игнатьевская, г. Богородск и погост Куний, названием своим напоминающий куниц, очевидно водившихся в первобытных лесах, жалкие остатки которых, под именем, например, Ямского леса, Вачева и др. мы и теперь еще можем видеть вблизи нашего посада на северо-запад и на юг от него. Князь Василий Косой вместе с братом своим Димитрием, приобретшим печальную известность как несправедливый судья (Шемякин суд), оскорбленные на свадьбе великого князя Василия II гордою матерью последнего – Софьей Виттовтовной, браком с которой его отец – Василий I Дмитриевич – купил мир воинственного Виттовта – князя литовского, долгое время воевавшего Москву, – подняли старый спор из-за нового порядка престолонаследия (от отца к сыну, а не к старшему в роде) и завязали последнюю междоусобную княжескую распрю, в которой обе борющиеся стороны проявили свойственную, правда, тому грубому времени жестокость (Василий II , захватив троюродного брата Василия Косого, приказал ослепить его, но попался в руки другого брата Димитрия Шемяки, который ответил ему тем же, почему Василий II и получил после прозвание Темного, с которым он перешел в историю). Во время этой междоусобицы Василий Косой лишился полученных им от отца волостей, которые захватившим их Темным переданы были шурину последнего – князю Василию Ярославовичу Боровскому, вскоре возвратившему их своему зятю. А этот последний завещанием перед смертью своей в 1462 году передал их сыну Юрию; по смерти этого великого князя волость перешла к первому русскому самодержцу, в.к. Ивану III , покорителю Новгорода и освободителю Руси в 1480 году от ига татарского. По завещанию 1504 года Иван III передает Вохну с упоминавшимися выше ближними к ней волостями сыну своему Андрею Ивановичу Старицкому, от которого она переходит к сыну последнего Владимиру Андреевичу, выменявшему ее на Звенигород с волостями у двоюродного брата своего царя Ивана IV Грозного, который в «душевной грамоте» 1572–78 годов вручает Вохну с Сельной, Гуслицей, Гжелью и другими волостями своему первенцу Ивану Ивановичу. В пылу раздражения и гнева на своего походившего характером на батюшку наследника, Иван Грозный убивает его, неосторожно ударив остроконечным жезлом в висок (эта жуткая семейная драма рельефно воспроизведена И.Е. Репиным на его знаменитой картине, находящейся в Третьяковской галерее). Терзаемый угрызениями совести, сыноубийца дарственной грамотой от 11 мая 1582 года жертвует на помин души убитого волости его Троице-Сергиевой лавре, и с того времени Вохонская волость делается вотчиною монастырскою, открывает новую страницу в истории своего существования. Итак, около трех веков Вохонская волость была вотчиною княжескою, переходя из рук в руки властителей московских. Легко ли жилось насельнику нашей волости под властью московских князей – безусловно, тяжело, как и большинству смердов, над которыми тяготело непосильное бремя работ и забот о невыполнении княжеских оброков и разнообразных повинностей. В то время ни фабрик, ни заводов и в помине не было, и поселянин был одновременно и пахарем, и рыбаком, и звероловом, и бортником-пчеловодом, и ткачом, и шерстобитом, и кузнецом, и плотником, и кожевником, – обязанный сам себя и семью и прокормить, и обуть, и одеть, и снарядить, да и на княжий двор все потребное доставить: и топоры, и мечи, и кольчуги – рубахи железные, и избы рубить, и кожи дубить и сапоги с платьем шить, и общественные повинности выполнять: остроги рубить, подводы поставить, лошадей и ямщиков снарядить, дороги проложить, и по болотам их загатить. Немудрено, что иной поэнергичнее потомок свободолюбивого славянина и не выдерживал этой каторги и, покинув родные места и родственников, бежал в степи, где на островах Дона и Днепра уже издавна поселились в местах недоступных ни московскому правительству, ни агентам его, беглые люди, составившие вольные артели, казаками именуемые, что жили на полной свободной воле и наводили страх удалыми набегами, промышляя себе добычу на поселения басурманские, в переделах Крыма и Турции находившиеся.
М. Петрович
Речка Вохонка. Фото 2006 года
В поле у реки Вохна. Фото 2006 года
Поделитесь с друзьями