Из книги «Вохна древнеправославная»
Рахмановские матушки (Христовы невесты)
О келейном поселении старообрядческих инокинь в селе Рахманове в начале ХХ века. История и уклад
Виктор Ситнов
В деревне Рахманово Игнатьевской волости Богородского уезда где-то в первой четверти 19 века (а может, и чуть раньше) поселились в кельях несколько монахинь. Все они были старообрядки родом из разных мест России. Жили они на левом берегу Вохны – напротив кладбища, что у деревни Дмитрово.
К началу ХХ века здесь было семь келий, в которых проживало более двух десятков инокинь и послушниц (т. е. ещё не принявших иноческий чин). Обычно, чтобы получить иноческий чин, послушницам необходимо было прожить здесь не менее 10-12 лет келейными «затворницами», выполняя все правила жизни инокинь. И только потом «по усердию» их постригали и поздравляли с принятием «ангельского чина». Известно, что постригать послушниц приезжал епископ Филарет (глава неокружных старообрядцев после 1916 года, служивший в единственной официальной неокружнической церкви столицы (Никольской), что была в Лефортовском переулке. Среди старообрядцев она более известна как «Лефортовская» церковь. В 1935 году храм был закрыт и обезображен).
Автору настоящих записок посчастливилось быть знакомым и общаться с последней рахмановской монахиней-старообрядкой – матушкой Антонидой (в миру Агриппина Прохорцева 1907-1993). Беседы с ней прояснили много интересного и познавательного из жизни рахмановских келейниц первой трети ХХ века. Поэтому предлагаемый читателю рассказ базируется в основном именно на живых воспоминаниях м. Антониды как очевидицы и участницы описываемых здесь событий восьмидесятилетней давности. Мы приводим в тексте как детали и подробности, записанные со слов монахини, так и отдельные её выражения и высказывания, точно характеризующие те или иные моменты повествования, придающие ему особую достоверность и ценность.
Фрагмент редкого снимка с м. Антонидой, публикуется впервые.
***
Исходя из рассказа матушки Антониды, возможно подсчитать примерный возраст изначального возникновения рахмановского келейного поселения. Так, в 1920-х годах можно было сказать (судя по захоронениям), что некоторые инокини пришли сюда совсем молодыми, прожили здесь всю жизнь, состарились и умерли в возрасте, скажем, восемьдесят лет. Это является косвенным подтверждением существования келий уже в середине 19 века. А ведь и до них, по убеждению матушки Антониды, здесь были «монашины». Следовательно, поселение возникло, скорее всего, в конце 18 века или в самом начале 19-го, когда старообрядцам вышли послабления.
Сама Агриппина Прохорцева (имя матушки Антониды до пострига) была родом из Сухиничей (дер. Нешенка в 20 км от Сухиничей, Калужская обл.). В 12-летнем возрасте (1919 г.) девочка похоронила мать. Отец привёл другую. Будущее в отцовском доме сироте не улыбалось. А за несколько лет перед этим тётка её Агафья (1887 г.р.) приехала в Москву работать прислугой. Двадцатилетней набожной девушке столичная жизнь не пришлась по душе, поэтому через некоторое время она по совету знакомых перебралась в Рахманово и осталась здесь жить в кельях. После восьми лет послушничества Агафью постриг в инокини неокружный епископ Филарет, после чего она стала матерью Анфисой. Она-то и предложила осиротевшей племяннице подумать о переезде в Рахманово. Агриппина согласилась и приехала в рахмановские кельи в 1922 году. Как ни уговаривал Груню родной брат, она не вернулась в отчий дом. Понравилось сироте келейное житьё. Здесь она сдружилась с самой молодой, 25-летней послушницей Пелагеей (которая впоследствии отошла в мир иной, так и не постригшись в инокини).
Вот так четырнадцатилетняя девочка раз и навсегда выбрала для себя путь в жизни. Стала «христовой невестой», а брат, продолжавший ждать и звать её обратно на родину, уговаривал мать Анфису не удерживать сестрёнку в кельях: «Не обрекай, только по согласию». Но добровольность и была основным условием поселения и пострижения рахмановских инокинь. Потому никто Агриппину не «обрекал». Осталась она тут по душевному влечению. По усердию жила, молилась и трудилась. По собственному решению и постриглась она в двадцать четыре года (после ареста в 1931 г.), став матушкой Антонидой.
Агриппина поселилась в келье со своей тёткой (м. Анфисой) и ещё двумя инокинями (Афанасией и Евстолией). В память о своём приезде и поселении в Рахманове Агриппина заказала в Гуслицах икону Святителя Николы, т. к. приезд её (в 1922 г.) пришёлся как раз на 9 мая (по ст. стилю), т.е. в день празднования памяти Св. Николы). Икона маленькая – размером с ладонь (прим. 10 на 15 см.), написана довольно примитивно, невыразительно, неярко, но м. Антонида хранила эту святыню до последних дней, а икона хранила её ...
Матушка рассказывала, что в 1920-х годах в Рахманове всего было семь келий, в которых жили по 3-4 человека. Иногда случалось и по двое. В келье было две горницы: в одной молились, в другой спали, а на кухне обедали. Был и погреб, и подпол, где хранилась картошка. Было специальное место и для дров – поленница.
Назывались рахмановские келейницы в зависимости от статуса (чина) и обстоятельств по-разному: монашины, матушки, инокини-схимницы. Непостриженных послушниц (белиц) называли просто по именам.
Игумений в рахмановских кельях (как начальниц в монастырях или скитах) не было, а в каждой келье были свои старшие матушки, выделяемые по заслугам, уважению, возрасту и опыту. Не помнит мать Антонида, чтобы в 1920-х годах здесь среди инокинь были бывшие игуменьи из разорённых монастырей и скитов, хотя за полвека до этого они могли и быть. Кто знает, возможно, и само рахмановское поселение инокинь возникло с приездом или приходом сюда беглых и преследуемых стариц из закрытых монастырей и скитов...
Нельзя отрицать и того, что среди первых поселенок были ранее богатые и знатные (из зажиточных, купеческих семей). Ведь срубить, построить или купить кельи бедные «монашины» не могли, значит, на это были средства. Вопрос этот остаётся открытым. По воспоминаниям престарелых насельниц, в первых кельях в старину жили даже по 9 человек. Не вызывает сомнения, что первых келейных насельниц было значительно больше, чем в начале ХХ века.
Наиболее аскетичные, истовые, крепкие духом, зачастую престарелые инокини принимали следующий и (последний) великий чин – схимница (который добавлял количество обязательных молитв и обет полного отречения от мирской жизни), после чего они назывались уже инокинями-схимницами (или схимонахинями). Если инокини по правилу носили только чёрную мантию и камилавку, то облачение схимонахини включало власяницу, великий параман, подрясник, пояс, рясу, мантию, камилавку, платок, апостольник... Непременный атрибут – кожаная лестовка (старообрядческие чётки). Малый чин иноческий «покрывался» схимническим («великий ангельский образ»), который уже не «покрывался» ничем, т. е. был наиболее почитаемым и по-христиански ответственным перед Богом и людьми.
При пострижении имена монахиням по уставу давал епископ или игуменья – по специальному потребнику-святцам. Постригали монахинь исключительно по их желанию, как правило, старообрядческие «неокружные» епископы: Даниил (до 1912 г.), затем Мефодий (до 5 августа 1916 г.), потом Филарет (до 1930-х гг.).
Распорядок жизни рахмановских матушек был очень строгим и напряжённым, неизменным во все дни. Постриженные инокини поднимались утром в 3 часа (а то и полтретьего) и до 4 часов сотворяли келейное правило (10 лестовок) и в будни, и в праздники.
В 4 часа утра поднимались уже и все остальные келейницы – к полуночнице, утрене, часам. Молились до семи утра. С половины восьмого и до десяти часов читалась Псалтырь.
В одиннадцатом часу был обед.
Чтобы его приготовить, обычно часов с семи утра послушницы, приставленные к стряпне (обычно из числа неграмотных), начинали стряпать. Завтрака в современном понимании у келейниц не было. Традиционные трапезы – обед и ужин. После обеда и до 17 часов отводилось время на бытовые дела и заботы.
С 17 часов матушки приступали к чтению правильных канонов. С 18 до 19 часов служилась вечерня. После вечерни был ужин. Спать укладывались обычно в 21-22 ч., не позднее, поскольку предстоял ранний утренний подъём.
В двадцатые годы ХХ века (в самое голодное неустроенное время) монашины жили скудно, ограничиваясь самым необходимым в еде, одежде, обиходе. Никаких иных доходов, кроме заработанных общим трудом денег (за стёганье одеял и помощи по домам), не было. Не помнит мать Антонида никаких благодетелей, жертвователей и т. д. А личных денег у поселенок было крайне мало, да и откуда им было взяться? Если только родственники немного давали или делился общий заработок. А так «казна» в каждой келье была общая и очень скудная: время было такое. Тратились деньги «по согласию». Общих собраний всех келейниц не было, как и не было общей начальницы. Все вопросы решались келейно: в каждой келье меж своими по согласию.
Создания монастыря или скита (как об этом в своё время мечтал не раз заезжавший сюда известный старообрядческий деятель Арсений Иванович Морозов) в перспективе не предполагалось, т. к. изначальная форма поселения в кельях (как самостоятельных «мини-скитах») исключала необходимость дополнительного объединения под общим началом. Кельи были наиболее свободной, демократичной формой общежития монахинь.
Обстановка в кельях была простая: только самая необходимая мебель. Для сна – соломенный матрас на полатях. Имелась необходимая для работы ручная машинка «Зингер». Освещались кельи керосиновыми висячими «шестилинейками». Были старинные настенные часы без боя. Но просыпались и без них, по привычке, на молитву: в половине третьего.
В каждой келье (в специальной моленной комнате «горнице») был обязательный набор икон и книг. В числе икон: образ всех святых на каждый месяц, Распятие, Спаситель, Богородица, св. Никола, Иоанн Предотеча, Воскресение и двунадесятые праздники. Были и личные иконы (привезённые), которые становились общими. Из книг: служебники, требники, часовники, каноны, певческие книги, 12 миней, Евангелие, триоди, Устав. А мирских (светских) книг не читали. Книги при молебствии клали на специальную подставку – аналой. Хранились книги в специальном шкафу и на полке.
В свободное время по необходимости матушки сами шили подручники из сатина, вышивали для себя и для подарков, шили покровцы, вязали лестовки.
Наказанием за провинности были поклоны с молитвой, назначаемые старшими. Как-то раз случилось, что Агриппину что-то рассмешило за молитвой, так после службы для науки (во искупление греха) мать Манефа «благословила» девушку отмолиться лестовку (103 земных поклона с Исусовой молитвой). После такой науки отпало всякое желание грешить.
Личных вещей и денег (из подаренных или поделенных за работу) было немного. В основном всё было общее. В складчину покупалась еда и ремонтировалось жильё. Для ремонта или покраски крыши нанимали деревенских мужиков – тех же, что для делания гробов, рытья могил и т.д.
На жизнь в 1920-х годах инокини зарабатывали стеганьем одеял по заказам от жителей окрестных деревень (этой работы хватало всегда). Также помогали деревенским жителям в посадке и копке картофеля, рубили капусту, жали, вязали, молотили рожь и т. д. За работу получали от хозяев часть урожая. Картофеля, заработанного таким образом, хватало на год.
Своей земли было совсем мало. Рядом с кельями росла одна вишенка, несколько кустов помидоров да десяток кустов малины.
Одна из инокинь как-то держала кур, другой живности не было.
Работали в Рахманове, Фомине, Дмитрове и даже в соседнем Сонине. Не ходили на работу по крестьянским домам только инокини-схимницы из-за нехватки времени, посвящённого молитвам. Естественно, что такой напряжённый образ жизни «снести» могли не все жительницы келий. Потому и не все были инокинями, а некоторые, случалось, и уходили, не выдержав духовного подвижничества (поста, молитв, тяжёлых трудов и т. д.). Рассказывая о строгой, полной лишений монашеской жизни, м. Антонида однажды с грустной, но мудрой улыбкой процитировала на память старинные стихотворные строчки:
Златоглавая обитель
Многим нравится извне,
Но кто в ней всегдашний житель –
Видит скорби лишь одне.
Иногда прохожие или заезжие крестьяне, предлагая в помощь рабочие руки, спрашивали хозяек келий: «Вам нужны девки?» Если не было места для житья и кормить было нечем, то обычно просителям отказывали.
Рахмановские монахини. Снимки павловопосадской мастерской Н.В. Бажанова, 1910-е годы.
В город инокини наведывались редко и только по необходимости. Ходили обычно через Рахманово и Игнатьево. Покупали для пропитания муку, растительное масло, изредка карамель («подушечки») к чаю. Два с половиной фунта (1 кг) «подушечек» за целый год.
Иметь самовар в келье считалось неприличным. Матушки чай не пьют. Обычно был чугун со зверобоем или другой травой. В посты «чай» пили с изюмом из магазина. На пост и сахар считался за скоромное. Мёд употреблялся только в кутье. Пшеница с мёдом – на «родительскую». Если в монастырях разрешалось красное вино, то в кельях употребление его считалось грехом. Матушка Антонида даже вспомнила случай, когда на поминках к ней «приступили настойчиво: пей!», она чуть не вылила вино в цвет.
Ели в основном из глиняной посуды – из общей семейной чашки. Для всех готовилось общее блюдо. После традиционного «благословите покушать?» старшие разрешали: «ешьте» или «питайтесь». Кушали молча, творя молитву перед каждой сменой блюда. Если случалось, что матушек угощали у «никониан», то ели они только из своей посуды. Вся еда, вода, хлеб обязательно накрывались с молитвой («чтобы бес не залез и не искупался»). Колодцы же освещались силой Господней. Ангел Господень отгонял нечистую силу и от воды в лесу. Перекрестись с молитвой – и пей.
В Великий пост перед Пасхой строго постились, ели без масла (подсолнечное разрешалось только в субботу и воскресенье). Кушали картошечку, пустые щи, капустку, свойский ржаной хлеб. Рыба – только один раз за весь пост – в Благовещенье. Мяса вообще не ели никто и никогда: по чину не положено. Сливочного масла и в глаза не видали. Иногда местные жители (державшие коров) в качестве милостыни приносили матушкам молоко. А если кто подарит или привезёт крынку топлёного русского масла, то его на весь год хватало (расходовали редко и по «чуть-чуть»). На первой неделе поста в кельи всегда приходил батюшка и причащал всех.
В местную рахмановскую старообрядческую церковь, что «на бугре», ходили молиться только по большим «двунадесятым» праздникам да изредка по воскресеньям – всего раз пять в году. На Пасху заказывали в церкви обедни – каждая от себя. На «родительскую» также ходили все.
Местный старообрядческий храм во имя св. Димитрия Солунского был неокружным. Это было деревянное рубленое строение, располагавшееся на высоком левом берегу Вохны напротив кладбища (типичная компактная церковная постройка, мало чем отличавшаяся от остальных местных старообрядческих церквушек в Павлове, Корневе, Данилове и др.).
На снимках слева: вид Свято-Дмитровского рахмановского храма в 1910-е гг. (реконструкция) и в 1950-е годы – уже в качестве коммунального общежития. Ныне на этом месте возведена одноимённая памятная часовня (освящена о. Леонтием Пименовым и о. Михаилом Егоровым 8 ноября 2004 г.).
Последний снимок о. Архипа Озорнова
перед казнью, 1937 г.
Несмотря на скромность и бедность храма, «служба в нём была замечательная». После 1914 г. служил здесь священник о. Архип Давыдович Озорнов (1872-1937), который жил в одном из ближайших домов в Рахманове (снимал жильё, т.к. сам был родом из гуслицкой дер. Куровская). Матушку его звали Евгения. У них было три сына: Артём, Григорий, Николай и дочь Анна. Имели свою лошадь для разъездов. (Трагическая судьба о. Архипа Озорнова, репрессированного и расстрелянного НКВД на Бутовском полигоне 27 сентября 1937 года, заслуживает отдельного рассказа).
В Светлое Христово Воскресенье рахмановские матушки молились у себя по кельям, как и в простые дни.
Ежедневно, с 2-30 утра до 4-х утра, справляли келейное правило: 10 лестовок, из них 7 земных (т. е. всего 1030 поклонов).
Нужные иконы иногда заказывали по необходимости через своих знакомых или сродственников в Гуслице. Мать Антонида помнит, как у неё страшно болели зубы. А ещё до этого тётке её, инокине Анфисе, посоветовали заказать икону священномученика Антипия и заплатить за неё, не торгуясь, сколько запросят.
Икона была написана и привезена. И вот после чтения молитв матушка Анфиса, а позже и Антонида (тогда ещё Агриппина) при зубной боли мазали дёсны маслом из лампады, и с тех пор зубы у них больше никогда не болели, не чернели, не гнили, а когда приходил срок, просто выпадали – «выезжали без боли». «С тех пор, – уточняла матушка, – минуло более шестидесяти лет, а зубы так ни разу и не болели. Вот, что значит истинная вера. Но можно это назвать и чудом...»
Коренные рахмановские жители относились к келейницам с должным почтением, учитывая их особенное трудолюбие и благочестивый, набожный образ жизни, что оказывало положительное воспитательное влияние на здешнюю молодёжь. Однажды местные ребята выловили из Вохны утопленного новорожденного младенца. Встретив Агриппину, озорники спросили: «Не ваш ли детёнок-то?» Груня вразумила их: «Вам-то, деревенским, лучше знать свои грехи. Небось, знаете – из какого дому, туда и несите». Ребята сразу от неё отстали.
Рахмановские матушки поддерживали связи и знакомства с инокинями из соседних местностей, изредка навещали друг друга, принимали гостей и сами ездили по делам в Губино, Орехово, Мисцево. Иногда бывали и на Рогожском кладбище в Москве, где тоже обзаводились новыми знакомыми. Случалось, что ездили в гости домой (на родину), а бывало, что и здесь, в кельях, принимали сродников. Те порой «живали» в Рахманове недели по две и более.
Хоронили инокинь и схимниц на местном дмитровском кладбище, что было за рекой. Их могил здесь насчитывается не менее двух десятков.
Усопших инокинь отпевали прямо в кельях. Гроб, а также рытьё могил и кресты заказывали местным деревенским жителям. Отпевать келейниц приходил о. Архип Озорнов – батюшка из местного старообрядческого храма. Чин иноческого погребения отличается от обычного. Лицо покойной было закрыто, одевали её в полное соборное облачение. В старину, бывало, гробы-колоды заказывали заранее и по многу лет хранили их в чуланах или на чердаках. Постригать инокинь перед кончиной мог только епископ или священноинок. А уж совсем немощных и старых «схимить» перед кончиной по их желанию и согласию можно было и «заочно».
Жили матушки до преклонного возраста – столько, «сколько Господь давал». Пошлёт по душу посланника: смотришь, слегла матушка лет в семьдесят пять, а через недельку тихо померла. Часто умирали во сне или во время отдыха. Как «приснёт» – твори молитву...
В поминание по покойникам читали Псалтырь. Бывало, что читали и по заказу на 40 дней и на годовину. Над покойными также читали Псалтырь.
В старину, возможно, читали и «негасимые» поминальные молитвы, но в последние десять лет проживания матушек в Рахманове этого уже не было. Да и условия были уже не те: тяжелое житьё, а время такое голодное, что едва хватало хлеба насущного, «а то и корочкой обходились...»
Лечились в основном травами. Запасались ими на зиму и пили зверобой, подорожник, липовый цвет, горлянку (жёлтые цветы от горла), столетник. Зверобой заваривали в горшке или чугуне и пили, как чай. А при сильной болезни обращались в Рахмановскую больницу к врачу Ольге Ивановне. Она хорошо лечила.
Все инокини были из простых сословий – крестьян и мещан. Особо знатных здесь не помнят. Некоторые келейницы были местного происхождения, например: матушка Капитолина – из деревни Дмитрово (в миру Ксения Епифанова), м. Диора (в миру Дарья), м. Порфирия – павловская мещанка Прасковья Романовна Шорина, м. Анафролия (мещанка Александра Агафонова), м. Агния – из деревни Андроново (Анна? Плохова), м. Августа – из деревни Мисцево. Одно время жил тут и отец Корнилий (Кирилл). И в Андронове тоже жил какой-то инок.
В келье с Агриппиной раньше жили матушки Афанасия и Евстолия (обеим за 40). Последняя родом из Смолева. После ссылки она не вернулась сюда.
За месяц до ареста к ним поселили для пострижения ветхую, больную старушку – Марину (после пострига м. Минадору) из Павлова. До «заборки» она уже была две недели как инокиня.
Арест («выгонка» и последствия)
«Выгонка» рахмановских инокинь случилась 14 мая (ст. ст.) 1931 г. Её уже ждали, т. к. за несколько дней до этого подобные выгонки и аресты произошли в соседних районах и местностях, где были келейные поселения. А именно: 16 человек забрали в Губине, 4 человека в Куровской, 4 человека в Давыдове, ещё двоих взяли в Мисцеве (слепых Филарета и Николу).
После ареста Губинских монахинь рахмановские келейницы «жили как на иголках, но деваться было некуда, молили Бога о спасении». Местный милиционер Андрей из Дмитрова предупреждал о скором аресте (предлагал молодым бежать от греха подальше – «чего пропадать ни за что?»). Но никто не ушёл. Смирение было правилом. «Всякая власть от Бога, нужно покоряться и терпеть. Это испытание...» – говорила м. Анфиса.
Накануне, вечером 13 мая, молились по святцам за Исидора праведного. А ГПУ-шники нагрянули ранним утром – в 4 часа. Подъехала машина в которой было человек десять в форме, окружили келью. Застучали в окна, прервали «полунощницу» ... Вошли, сказали: «Собирайтесь, вещей не брать». Пообещали вскоре отпустить. Паники не было. Прямо в облачении погрузили на телеги двенадцать человек. Паспортов или других документов у матушек не было.
Когда арестованных увозили из Рахманова, то отец Архип, увидев их в окно, благословил – «оградил всех крестным знамением».
Оставили только Агриппину и ещё одну приезжую гостившую девушку – для присмотра за больными, немощными и совсем старыми инокинями, которых за ветхостью и взять-то было нельзя.
На другой день забрали и девушек. Приезжую девушку скоро отпустили за отсутствием состава преступления. А Агриппину «облыжно» обвинили в воровстве оставшегося без присмотра келейного добра и посадили в камеру к шестерым проворовавшимся продавщицам из старопавловского магазина, которые подшучивали над ней: «Мы-то здесь за дело сидим, а ты-то за что?»
Арестованных матушек месяц продержали в павловопосадской тюрьме (тут была возможность передавать для них еду и одежду), потом их перевезли в Москву на Таганку, а затем отправили в ссылку – в основном в Сибирь на вольное поселение (в том числе и м. Анфису). Агриппину же держали под арестом более полугода. Позднее она ездила в Сибирь навещать сродницу...
Когда м. Антонида заезжала в Рахманово проведать оставшихся матушек, заглянула и в свою келью. Там уже жил председатель сельсовета Шабунин, приехавший с Украины – «человек добрый, учтивый». Занимая одну комнату, он предлагал м. Антониде основаться и жить в своей келье, обещал устроить на фабрику, но она отказалась. Была слишком напугана арестом и прочим... «У каждого своя дорога» – ответила она.
Всех оставшихся после ареста матушек (пять схимниц и двух инокинь) собрали и поселили в одной келье. Остальные шесть келий отобрали и заселили их рабочими Рахмановской фабрики.
После перенесённых потрясений больные и старые матушки стали умирать одна за одной. «Зашла я как-то к ним, поглядела: совсем плохие. Повздыхала да ничем уж помочь не могла. Сказала я им тогда с горестью: «Эх, матушки-голубушки, болезные мои, немного вы тут наживёте. Повалитесь скоро, как перестоялые грибы в осеннем лесу...».
Так оно и вышло. Не больше года прожили старушки после «заборки» матушек. Первыми умерли обе Надежды, а с ними, действительно, словно надежду похоронили (печальная символика). Было, что за неделю умирали и по две... Следом отдала Богу душу Павла, потом Порфирия. Над её гробом стояла и в скорби причитала мать Павлина: «Кто же мне теперь картошечки сварит, поухаживает за мной?..» А вскоре и саму её отнесли, отмучилась бедная... За ней отнесли на погост Алевтину, потом и Полинарию...
Осталась одна немощная мать Манефа. За ней уже некому было ходить, потому знакомые староверы решили перевести её в Андроново – в келью при храме, где после ссылки жила мать Анафролия. Так и сделали. Да недолго прожила Манефа в Андронове. Схоронили её на местном (Большедворском) старообрядческом кладбище. А матушка Анафролия потом уехала из Андронова навсегда, прожив в келье при храме двадцать лет...
На снимке 1994 года: жительница дер. Дмитрово Антонина Кирилловна Осипова (1928-2006) – внучка звонаря местной старообрядческой церкви Петра Епифанова и подруга м. Антониды) у могилы последних рахмановских инокинь. Сзади – новый крест над иноческими захоронениями, установленный местными жителями и освящённый о. Михаилом Егоровым в 1992 году.
Мать Антонида с 1933 г. жила в Орехове-Зуеве в районе «Ходынка» (северная окраина города). Сначала четыре года работала техничкой в школе, потом в Текстильном техникуме – сначала курьером, потом приёмщицей товара в ткацкой мастерской. В начале войны их распустили, и она работала санитарной нянечкой в лаборатории Второй Советской больницы («руки всё время в холодной воде»). После войны работала няней-санитаркой в костнотуберкулёзном санатории, откуда ушла на вторую группу инвалидности. Общий трудовой стаж её составил более двадцати лет.
В последние десятилетия м. Антонида не изменяла своему постническому келейному образу жизни, проводя все свои дни в непрестанных молитвах и посильных заботах по хозяйству. 25 октября 1993 г. в возрасте 86 лет она тихо и мирно отошла ко Господу и была похоронена на Малодубенском кладбище Орехово-Зуевского района рядом с последними ореховскими инокинями. Светлая и неувядаемая память о последней старообрядческой монахине нашего края навсегда останется в сердцах всех, кто её знал. Да покоится праведная душа её в вечных обителях Господа, «иде же несть ни печали, ни воздыхания».
Келья матушки в Орехово-Зуеве, где она закончила свои дни.
Поделитесь с друзьями