Сайт «Русская вера»

Старообрядческие начетчики представляли собой особую группу внутри старообрядческих согласий. Подобно древнехристианским дидаскалам, они выполняли функции учителей, богословов и апологетов. Роль начетчиков в старообрядчестве трудно переоценить.

Благодаря им была создана стройная система апологии Старой Веры, использующая все достижения православного богословия, церковной археологии и риторики. В цикле своих новых статей историк подмосковного старообрядчества Юрий Исаев размышляет о судьбах старообрядческих начетчиков и рассказывает нам о трагической истории начетчиков Богородской общины.

Судьба начетчика

Юрий Исаев

«Все они, старообрядцы, молились, за это их арестовали и судили».
Дело П-61670 в ГАРФ. Выписки из протоколов допроса свидетелей 1957 года.
Допрос Савелия Николаевича Кузнецова.

Необычно обычная история

Старообрядцы сельца Богородское Дороховской волости Московской губернии. Предположительно Михаил Иванович Федосеев (прапрадед автора). Фото начала XX века

В центре этой истории — люди, которыми старообрядческая деревня жила, дышала, освящалась. Люди, которые являлись живым воплощением ее ценностей, традиции и культуры.

Эта история во многом показательна для антирелигиозных процессов, происходивших в СССР в середине XX века. Она дает яркую картину того, как карательному аппарату НКВД в ходе общего процесса «индустриализации» страны в исторически рекордный срок практически удалось сделать то, что оказалось не под силу за 300 лет российскому самодержавию: уничтожить старообрядческую общину как явление.

Открывающиеся в этом исследовании масштабы репрессий против старообрядцев ужасают, но трезвый анализ позволяет увидеть, что хотя сталинский террор и был своеобразной вершиной политики, осознанно или неосознанно направленной на уничтожение старообрядческой общины, ключевую роль в этом процессе сыграли совершенно другие факторы.

Парадокс заключается в том, что именно те черты, которые позволили старообрядческому движению сформироваться, выжить и успешно развиваться в романовский период, в последующий советский период, стали настоящими факторами риска, делающими полное уничтожение практически неизбежным.

Попробуем хотя бы нащупать и попытаться заново открыть для себя эти уникальные черты, которые позволили появиться на свет и активно расти и развиваться самому мощному духовному движению за последние три века христианской истории.

Пропущенная графа

По имеющимся в настоящий момент данным, в первой половине XX века были расстреляны 14 жителей маленького сельца Богородское Куровского района Московской области. Часть следственных дел, в которых упоминаются эти люди — коллективные (от 7 до 14 человек) и связаны с другими населенными пунктами (Москва, Куровское, Устьяново, Ликино-Дулево) и их жителями. Некоторые члены семей репрессированных и их родственники, проживавшие в других населенных пунктах, также подверглись репрессиям и были расстреляны.

Следственные дела Михаила и Ивана Кондратьевичей Исаевых (братьев деда автора)

Начав с изучения следственных дел своих родственников, я, сам того не замечая, переключился на изучение судеб их односельчан, осужденных вместе с ними (коллективные дела) и других репрессированных родственников, о существовании которых я и не подозревал до изучения дел.

В итоге мною было изучено несколько десятков судеб людей, так или иначе связанных с сельцом Богородское или его жителями и расстрелянных в годы репрессий. И я думаю, что это только начало.

В интернете есть множество сайтов, где можно получить краткую информацию об этих людях. Но практически нигде не сказано, что ВСЕ они, без исключения, были старообрядцами!

«В миру, но не от мира»

Все осужденные жители гуслицкого сельца Богородское значатся как миряне (кроме разве о. Василия Кузнецова, старообрядческого священника церкви в Устьяново), а в качестве обвинения указана «антиколхозная» или просто «антисоветская агитация».

И это показательно. Тысячи похожих на это дел до сих пор не воспринимаются нами как «религиозные», что мешает, с одной стороны, осознать реальный масштаб антирелигиозного террора в 1929-38 годах, а с другой — мешает нам, потомкам замученных «прогрессивной» советской властью старообрядцев, начать заново открывать для себя загадочную старообрядческую «Атлантиду». «Атлантиду», погребенную под водами всеобщего забытья и накопленных в ходе неправедной жизни стереотипов.

И одной из ключевых истин, которые нам предстоит открыть для себя, является то, что, по большому счету, старообрядцы, даже если их основная деятельность не была связана с церковью, мирянами не были!

Поэтому, нам странно сегодня слышать, о том, как знаменитая Агафья Лыкова на предложение переселиться в село к своим дальним родственникам отвечает: «Нет, мне в мир нельзя!». Необычно видеть возвратившихся из-за границы старообрядцев, сохранивших свой традиционный уклад жизни и не разрешающих своим детям посещать общеобразовательную мирскую школу.

Но надо признать, что для старообрядцев определенная внутриобщинная полумонастырская замкнутость и противопоставление жизни общины тому, что лежит вне ее как «миру», судя по всему, является одним из определяющих факторов, гарантирующих ее выживание.

Корни «неотмирности»

Возникло старообрядчество как «белое» дораскольное движение «боголюбцев», стремящихся к обновлению духовной жизни Руси, воспрянувшей после Смуты. Боголюбцы стремились к исполнению (от слова полнота, целостность) этой жизни, всестороннему проникновению духовного и мистического содержания в ее ткань.

Но окончательно сформировавшись в период жестоких казней и гонений, старообрядчество, по сути, стало не только правопреемником «белого» движения «боголюбцев», но и «черного» дораскольного, исконного русского монашества, раздавленного с поистине символической жестокостью светской царской властью во время взятия Соловецкого Спасо-Преображенского Монастыря.

Бежавшие из Соловецкой обители монахи, используя весь имеющийся опыт монастырской жизни древней Руси, создавали уставы первых старообрядческих общин именно на основе Соловецкого устава.

Если сейчас мы воспринимаем монашество как данность, нечто само собой разумеющееся, то в IV веке это было поистине неожиданным революционным шагом, парадоксальным ответом на изменившуюся историческую ситуацию.

Старообрядчество также, подобно первому монашеству IV века, по сути, стало реакцией на обмирщение церкви и христианского мира, сформировавшей уникальную целостную и устойчивую форму жизни «в миру, но не от мира».

Иные исторические условия и иной, нетерпимый, агрессивно-воинственный характер секуляризации дотоле христианского мира в XVII веке, повлек за собой, соответственно, иные последствия и иные отношения между государственной и церковной аристократией, принявшей реформу, и основной массой христиан, либо открыто отказавшихся принять «новую неведомую веру», либо втайне сохранявших древлее благочестие.

Исторически сложившаяся в христианском мире пара противоположностей «мир-монастырь» в постраскольной Руси обрела новое значение. Новообрядческий мир занял непримиримую и враждебную позицию по отношению к любым формам древлего благочестия. Новообрядческие монастыри, оказавшись, так же как и вся «господствующая» церковь, под властью государственных чиновников из Священного синода, превращаются потихоньку в производственные объединения, фабрики черноризцев, занятые в большей степени производственными, мирскими, а не духовными задачами. Общины же старообрядцев, наоборот, переосмыслив элементы древних монастырских уставов, утверждают невиданную даже для дораскольного периода, практически монастырскую, строгость в одежде и быту.

Несостоявшееся «господство»

Как ни странно, раскол XVII века не приводит к образованию двух независимых и самостоятельных конфессий. В «господствующей» церкви так же, как и во всем Русском государстве, после раскола, несмотря на имперскую браваду и внешние победы, остается характерная ущербность, неполнота, фальшь. Отколовшаяся от собственной истории и колонизировавшая собственный народ, русская аристократия, словно на затянувшемся маскараде, из года в год натягивает на себя плохо сидящую маску европейскости, пока эта маска не слетит вместе с головой.

Новообрядческая церковь же, дойдя до определенного пика духовной секуляризации в XVIII веке, начинает потихоньку возвращать отвергнутые элементы древлего благочестия, отменяет клятвы и, наконец, в 1971 году признает древний обряд истинным и спасительным. Эти шаги наглядно демонстрируют историческую логику «официального православия», очень медленно, но последовательно признающего совершенную Никоном трагическую ошибку и пытающегося исправить ее.

Возможно, для того, чтобы вернуться к древлему благочестию, новообрядческой церкви понадобится еще несколько столетий. Но, наблюдая этот процесс, мы можем с большой долей уверенности констатировать, что именно отчаянное сопротивление первых старообрядческих общин, их жертвы и стойкость остановили, в том числе и новообрядчество, на пути к дальнейшему обмирщению.

Элементы древлего благочестия, передававшиеся из поколения в поколение с апостольских времен, были сохранены от полной утраты и исчезновения. И новообрядческая церковь, и весь новообрядческий мир благодаря этому подвигу старообрядцев может теперь вернуться к древнему чину в любое время.

Оставаясь гонимым религиозным течением, вынужденная из века в век существовать в «особых», экстремальных условиях, старообрядческая Церковь так и не успела приобрести светский лоск и мирскую респектабельность. Старообрядчество стало своеобразной формой ухода из отказавшегося от древлего благочестия, но остающегося формально христианским, мира, своеобразной формой отказа от мира, ради его же (мира) спасения.

Народное богословие или книга как центр старообрядческой общины

Сохранение древних преданий, истинно-православных форм Богопочиитания в старообрядчестве невозможно было бы без громадной апологетической, полемической и церковно-археологической работы мысли. Неожиданно оказалось, что старообрядцы могут не только являть поразительные примеры стойкости и терпения, но и в тяжелейших условиях планомерно вести напряженную духовную и интеллектуальную работу.

Создатели старообрядческих богословских и полемических произведений не были уверены в том, что их обители, превратившиеся в настоящие научные центры (опередившие по оценке ученых свое время минимум на столетие) по изучению и осмыслению древней литературы и искусства, не подвергнутся разорению, а их творения — уничтожению (что, собственно, периодически и происходило).

Поэтому первыми старообрядческими киновиархами была заложена уникальная модель образования, берущая начало в культуре Древней Руси. Эта модель строилась вокруг интенсивной книжной культуры и общинного книгообращения, и ее задачей было превращение в богословов-полемистов максимальное большинство членов общины.

«Старообрядческая община, связанная внутри себя библиотечными отношениями, выступает в роли коллективного читателя, коллективного библиотекаря и воспитателя», пишет в своей диссертации «Феномен старообрядческой библиотеки» С. А. Кирсанова. 

Надо признать, что, оказавшись в предельно сложных исторических условиях, защитники древлего благочестия выработали уникальную и исторически дотоле неизвестную (также мало изученную на данный момент) форму неотмирного существования, в центре которой лежала именно книжная культура.

Целостность

Еще один парадокс заключается в том, что, приобретя определенное неотмирное качество жизни, старообрядчество вынуждено было вести активную хозяйственную деятельность, которая также становилась одним из ключевых факторов выживания. Вызов заключался в том, что, если первые монахи, минимизируя свой контакт с миром, полностью отсекали всю бытовую и социальную составляющую собственной жизни (уходили в пустыню, отказывались от одежды, жилища и нормальной пищи), старообрядцам пришлось освятить каждый, даже, казалось бы, самый незначительный, элемент бытовой жизни, превратив всю свою жизнь в богослужение.

Одним из качественных отличительных черт старообрядческой деревни, старообрядческой общины была ее целостность. Духовная жизнь староверов не замыкалась в рамках семьи и храма, а распространялась на всю сферу человеческой деятельности, особенно — на трудовую и социальную. Община становилась сакральным пространством, отделенным от мира, принявшего реформу Никона и вставшего на путь отступления.

Каждая мелочь, начиная с элементов повседневной одежды и кончая элементами богослужения, была проникнута глубоким мистическим символизмом, превращавшим саму жизнь в настоящее священнодействие. Сохранение всех элементов старообрядческой традиции требовало в условиях непрерывного миссионерского давления господствующей церкви постоянного осмысления мистического значения обрядов и поиска подтверждения этого символизма в святоотеческом Предании. И это осмысление должно было подтверждаться и утверждаться всей жизнью, во всех ее мелочах.

В течение 300 лет существования старообрядчества велся исторически очень жесткий отбор и выбраковка менее стойких. Можно сказать, что отбор шел одновременно по трем направлениям: интенсивность религиозного чувства, хозяйственная и культурная состоятельность и независимость, постоянное совершенствование механизмов взаимопомощи. Недостаток в любом направлении, в условиях периодически возобновляемых гонений и постоянных притеснений и искушений, мог сказаться самым роковым образом.

В итоге, с одной стороны, старообрядческие характеры отличались большей цельностью и силой, а с другой — сама старообрядческая община развилась в уникальный и не менее цельный религиозно-хозяйственный социальный организм, имеющий массу замечательных особенностей.

По Божьему Промыслу, в ответ на никонову порчу, стремительно, век за веком, превращающую Третий Рим в секуляризированную, полную внутренних противоречий периферийную империю, старообрядцы создали альтернативный «официальному» христианский мир, лишенный внутреннего разделения и противопоставления светского и духовного, внешнего и внутреннего.

Одним из важных проявлений этой цельности жизни старообрядческих общин стало высокое качество и «одухотворенность» ремесленных изделий.

Испытывая на себе постоянное и агрессивное воздействие миссионеров господствующей церкви, старообрядцы вынуждены были стать экспертами не только в дораскольной литературе и богословии, но и в символизме всего дораскольного искусства, например, символизме литургическом и символизме иконы. А так же в искусстве изготовления «предметов культа»: книг, икон, медного литья, лестовок, деревянных крестов и т.д., служивших, благодаря своему высочайшему качеству, филигранности художественного исполнения и одухотворенности образов не только удовлетворению потребности растущего с каждым годом (!) старообрядческого населения страны, но и своеобразными орудиями миссионерской «деятельности» защитников древлего благочестия. Таким же миссионерским орудием служил древний знаменный роспев.[2]

Старообрядцы не просто копировали дораскольные образцы, но и отбирали лучшие, наиболее древние и совершенные, создавая и описывая высокий уровень требований в каждом ремесле, пытались постигнуть теоретические основы церковного искусства и осмыслить их с точки зрения богословия.

Равноправие

Еще одним из важнейших проявлений целостности старообрядческого социума стала соборность (общинность). Для старообрядческой общины было характерно полное отсутствие привычного внутриобщинного социального разделения, своего рода старообрядческая демократия или даже социализм. Из-за своего особенного положения в России старообрядцы в каком-то смысле оказались вне привычного сословного деления империи. Соответственно и различные социальные институты в старообрядческой среде и отношения внутри этого социального организма строились на совершенно иных принципах.

Социальный лифт для старообрядцев заканчивался купеческим сословием. И то, что купечество становилось пределом социального роста, привело к высокой концентрации старообрядцев в купеческой и промышленной среде и к формированию характерного типа купца-старообрядца.

В большинстве случаев на преуспевающего старообрядца ложилась вся нагрузка заботы обо всей общине. Зажиточный крестьянин, купец, старообрядец фабрикант, особенно в первом поколении, становился своего рода отцом-попечителем для общины и церкви. И зачастую отход от этой роли — отца — в последующих поколениях был напрямую связан с угасанием религиозного чувства, а впоследствии часто и с потерей состояния и разорением.

Развитие капиталистических отношений в России конца XIX, начала XX века, с одной стороны, позволило фабрикантам-старообрядцам создать огромные капиталы, а с другой — способствовало разрушению старообрядческой общины. В начале XX века мы видим несколько ярких примеров, иллюстрирующих процесс распада соборной ткани старообрядческой общины и «забытья» представителей старообрядческих купеческих родов. Они строят своим семьям настоящие дворцы, тратят деньги на светские забавы и на произведения искусства, финансируют революционеров и забывают, откуда взялся первоначальный капитал их семей, какой ценой он был заработан и, главное, какова миссия этого капитала.

Торговый капитал старообрядцев никогда не был самостоятельной ценностью. В годы гонений и притеснений старообрядцы-купцы и фабриканты откупались от местной власти и обеспечивали общине возможность беспрепятственно молиться, строили и украшали моленные и церкви, поддерживали общину, разорившихся и неимущих (что выгодно отличало их от капиталистов-протестантов, презирающих бедных и нищих), и создавали рабочие места для единоверных. Капитал находился в частных руках. Но по сути это был общинный капитал.

Это, действительно, был своеобразный вариант социализма, только основой его и основной ценностью было не секуляризированное и атомизированное абстрактное «общество», а гонимая община единоверных, тождественная, по сути, самому понятию Церкви — Телу Христову. И царящие в этой общине принципы соборности и равенства распространялись не только на купцов и крестьян, но и на другие «сословия».

Например, в господствующей церкви священники были наследственным сословием. В старообрядческой же среде сохранялась выборность, наставники моленных, настоятели монастырей, а с восстановлением трехстепенной иерархии и священники избирались общиной из наиболее праведных и подходящих для этой роли прихожан.

Интенсивность религиозного чувства, которая поддерживалась в старообрядческой среде, практически стирала границу между мирянами и священниками. Молитва в старообрядческих храмах была соборной, и детальное знание и понимание службы было свойственно всем членам общины. Поэтому каждый благочестивый старообрядец, потенциально – как духовно, так и в области специальных знаний и навыков – был готов для этого служения.

Кто такие начетчики?

В господствующей церкви был формализованный институт обучения и подготовки богословов. Параллельно с этим со времен Ломоносова начал формироваться институт подготовки светских интеллектуалов, причем в полной изоляции от первого процесса. Университет и Духовная академия были разделены непреодолимой стеной. Отличие образовательных процессов начиналось уже с изучаемых иностранных языков (для одних древнегреческий и латынь, для других – французский и немецкий). И так получалось, что светские и духовные интеллектуалы России, как в прямом, так и в переносном смысле разговаривали на разных языках и жили в разных мирах.

Более того, в связи с прерыванием богословской традиции во время раскола и запретом на изучение старопечатных книг официальное богословие созидалось на основе протестантских образцов и источников и было пропитано рациональным «научным» «духом». Живое богословие в господствующей церкви начинает возвращаться только с возобновлением интереса к святоотеческому наследию, связанным с именами Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова. 

В среде староверов процесс изучения старопечатных и переписанных книг, в том числе творений Святых Отцов, не прерывался. Со временем в старообрядческих общинах даже возникла собственная оригинальная традиция-школа богослужебной, исследовательской, исторической и полемической литературы, нашедшая наиболее яркое и полное отражение в Поморских ответах и других произведениях Выговской пустыни [3]. 

Не имея возможности из-за притеснения властей создавать свои школы для подготовки богословов, апологетов, уставщиков, старообрядцы вынуждены были самостоятельно черпать знания из книг, вернее, из уникальной книжной культуры, из «библиотечных отношений» внутри общины. Так постепенно книга из документа, подтверждающего правоту собственной позиции, превращается в важнейший инструмент сохранения и формирования собственной идентичности [4]. 

Вот как описывает процесс формирования старообрядческой общины С. А. Кирсанова: «В силу своего оппозиционного, полулегального или даже нелегального положения общины староверов, как правило, не имели формальной церковной организации, строящейся вокруг церковного здания и священника. Чаще всего организующее место Церкви и духовенства занимала Книга — богослужебная, богословская, полемическая, историческая и др., становящаяся центром самоорганизации, — богослужебного и общинно-семейного общения в домашних моленных старообрядческих общин, занимающих обычно комнату в частном крестьянском жилом доме. А главным духовным лицом становился не священник, а грамотный наставник из мирян или «профессиональный читатель» — начетчик. Таким образом, именно вокруг специфического старообрядческого круга чтения на практике и строилась вся организация этой народной христианской конфессии» (С. А. Кирсанова «Феномен старообрядческой библиотеки»).

Авторы Поморских ответов — Андрей и Семен Денисовы, по сути, стали первыми старообрядческими начетчиками, то есть знатоками богословия, истории и церковного права, стяжавшими свои знания благодаря самостоятельному изучению книг и претворяющими эти знания в процессе ежедневной напряженной духовной и физической работы всей общины в прочное основание для развития старообрядчества.

Начетчики не только читали книги, но запоминали их, сравнивали, изучали и умели правильно толковать. Также начетчики просвещали и наставляли других, а в религиозных диспутах защищали основы веры. Известна фраза епископа Иннокентия (Усова): «Один начетчик мне дороже трех попов».

И здесь нам приходится сталкиваться с еще одним укоренившимся в современном сознании стереотипе «книжного человека», знакомого нам по рассказам светских писателей образах «книжного червя» и «чахоточного интеллигента» образца XIX века. Старообрядцы же дали миру совершенно другой психологический и культурный тип книжника.

Начетчиками были цельные люди!

Люди, которые не только много времени уделяли церковной службе и книге, а имели полнокровные семьи по 5-10 человек, крепкое крестьянское или купеческое хозяйство, богатый жизненный опыт, ставший результатом жизни в невероятно тяжелых условиях, жизни, подчиненной исполнению Заповедей Господних (поучению в Заповедях).

Эти люди имели непререкаемый авторитет среди односельчан. Этот авторитет создавался изо дня в день, год за годом праведной жизни, посвященной Богу и окружающим людям. Это были люди яркие, талантливые, общественно активные. Именно об этих людях и пойдет дальнейшее повествование.

Продолжение следует

[1] Большая роль в организации старообрядческого общежительства в этом регионе принадлежала монахам Соловецкого в честь Преображения Господня монастыря, покинувшим обитель во время Соловецкого восстания 1667-1676 гг. и активно проповедовавшим древлее благочестие в Поморье: в частности, черному диакону Игнатию, соборным старцам Герману (Коровке) и Геннадию (Качалову), иеродиакону Пимину, иеромонаху Пафнутию. В Выговской «пустыни» жили также выходцы из других монастырей: постриженик Корнилиева-Комельского монастыря Корнилий, исполнявший различные службы при Патриархах Иоасафе и Иосифе, Кирилл Сунарецкий, постриженик Юрьегорскогомонастыряря близ Олонца Питирим, Виталий, принявший постриг в одном из московских монастырей, Прокопий Нижегородский.

[2] Воздействие старообрядческого искусства (пения и иконописи) на «мирских» нашло отражение в рассказе Н. Лескова «Запечатленный ангел».

[3] Нелишним будет обратить внимание и на то, что «Поморские ответы» представляют собой не просто опередивший свое время научно-полемический труд, содержащий наиболее полную и аргументированную критику позиции господствующей церкви. «Поморские ответы» — это ее и настоящий учебник неподдельного смирения и кротости, которого, зачастую, так не хватает современным горе-полемистам, но которое является необходимым условием полемики в вопросах Веры.

[4] «Поскольку старообрядческое общество представляет собой общество-библиотеку (все члены которого одновременно и читатели, и библиотекари «опщих» книг), то и все воспитательные методики этого общества так или иначе связаны с книгами, чтением, цитированием, беседами о прочитанном». С. А.Кирсанова «Феномен старообрядческой библиотеки».

Поделитесь с друзьями