О сериале «Раскол»
Русский репортер. Журнал. 28 сентября 2011, №38 ( 216 )
Те же самые грабли.
Почему мы до сих пор не признаем раскола в нашем обществе
В середине сентября на телеканале «Культура» вышел сериал «Раскол» — об одном из главных социально-религиозных конфликтов в отечественной истории, когда в середине XVII века в результате реформ патриарха Никона русское православие разделилось на никонианцев и старообрядцев. Сериал оказался неожиданно актуальным, а все его сюжетные составляющие — остросовременными. Старообрядцы существуют, общественный раскол налицо. Но ни о том, ни о другом предпочитают не говорить.
Массы не поймут
Двадцатисерийный фильм о Расколе Николай Досталь снимал несколько лет. Бюджет составил 10 миллионов долларов, по российским меркам грандиозная сумма. Камеры, которые были арендованы для съемок, до этого использовались на площадке «Миллионера из трущоб» — оскароносного фильма про индуистско-мусульманский конфликт в современном индийском обществе. В «Расколе» большинство ролей играют не очень известные актеры; в итоге персонажи у зрителя ассоциируются не с исполнителями, а с их историческими прототипами.
— Что до замысла, то он возник спонтанно, — говорит Досталь. — Я не собирался снимать про Раскол. Но когда я делал фильм о Варламе Шаламове «Завещание Ленина», я прочитал одно из его стихотворений — «Аввакум в Пустозерске». И история Аввакума срифмовалась у меня с историей Шаламова — оба страстотерпцы, один был сожжен, другой выжил, один в Пустозерске, другой на Колыме. А тут возникло встречное предложение от моего брата — продюсера Владимира Досталя: давайте снимать большой фильм, не только об Аввакуме, а о Расколе вообще.
Сперва сериал собирались показывать по телеканалу «Россия-1». Но потом его перенесли на «Культуру».
— Канал «Культура» покрывает меньшую площадь на территории Российской Федерации, — объясняет Досталь. — Вот вам пример: есть такой небольшой город Кириллов, 600 километров от Москвы, сто — от Вологды. Там мы снимали Кирилло-Белозерский монастырь. Я местным жителям говорил: «Ждите картину по каналу “Россия-1“». А оказалось, что будет она по «Культуре», а «Культуру» там обычные телевизоры не принимают, только тарелки. В глубинках тем более «Культуры» нет. А почему решили показывать по «Культуре»? Ну, кто их знает. Они это, конечно, мотивируют тем, что картина непростая, массы, которые смотрят «Россию-1», могут ее не принять, не понять. Но нет худа без добра, зато без рекламных вставок.
Никон Путин и Аввакум Прохоров
«Раскол» вызвал противоречивые реакции. В некоторых православных блогах авторов картины обвинили в том, что они целиком и полностью на стороне раскольников-старообрядцев и откровенно осуждают никониан. Один из авторов пишет: и правильно, что по «Культуре» показали, ее смотрит все-таки более разумная публика, склонная к критическому анализу; а увидела бы картину невинная аудитория «России-1» — разом обернулась бы в старообрядчество.
Выдвигались и более экзотические трактовки. Что молодой царь-реформатор — это, конечно же, Дмитрий Медведев. А суровый патриарх Никон — премьер-министр Владимир Путин. Что же до Аввакума, то на его роль подходит любой оппозиционер, чья фамилия на слуху. Например, Михаил Прохоров.
— Какие-то совсем уже примитивные расклады, — смеется Досталь. — Естественно, мы не думали о том, что картина окажется злободневной, современной. Но так само получилось. Действительно, каждые сто лет наступаем на одни и те же грабли. То, что было в XVII веке, повторяется и в XX, и в XXI. «Цель оправдывает средства» — вот жуткий постулат, который преследует нашу страну из века в век.
— А в чем ваш постулат? Что цель не должна оправдывать средства?
— Каждый человек, особенно молодой, должен знать историю своей страны. Вот я хочу, чтобы мы знали правду о своей стране. В XX веке у нас были или мифы, или закрытые страницы. Сверхзадача моих картин на историческую тему — чтобы узнали о штрафниках, чтобы узнали, что был не только Солженицын, но и великий русский писатель Варлам Тихонович Шаламов, чтобы узнали, что есть старообрядцы, которые 350 лет назад ушли в леса, на чужбину, но они есть.
Знаете, что Солженицын говорил о Расколе? Что если бы не было XVII века, может, не было бы и 1917 года. Он считал, что тогда произошел тот раскол во всем обществе, который сопутствовал нам все эти 350 лет. И он писал, что в XVII веке была русская инквизиция, за которую церковь должна была повиниться перед своей паствой. А ведь не было официального покаяния у нашей церкви. Формально на двух соборах, прошедших в ХХ веке, было признано, что можно молиться и двуперстно, и трехперстно. Но настоящего покаяния не было.
Сейчас многие думают, что давно уже нет староверов-раскольников. А они существуют! — продолжает Досталь. — В светлый праздник Пасхи по телевизору часами транслируют службу из храма Христа Спасителя. А почему во время Пасхи не показывают репортаж из старообрядческой церкви, как их главный иерарх митрополит Корнилий ведет службу? Они же тоже православные. Почему мы не признаем, что у нас много конфессий? В мусульманские праздники показывают мечеть, в иудейские — синагогу, а староверов, которые существуют уже сколько веков, живы, здоровы, молятся тому же Богу, какому молимся и мы, не показывают?
В «Расколе» есть своя правда у Никона и своя — у Аввакума. Никто из них не выглядит ни злодеем, ни положительным персонажем. Царь Алексей Михайлович, юный, наивный и какой-то беззащитный, вообще показан невинным мечтателем и даже жертвой. Не его вина, что его грандиозные замыслы обернулись кровью и смертями. Все хотят хорошего, а заканчивается все по Черномырдину, то есть как всегда.
Вроде бы эта безоценочность и всеобщее оправдание — как раз попытка объединить общество и преодолеть раскол. Но на деле она не работает: наше общество расколото до такой степени, что объединяться вокруг безоценочной рефлексии по поводу собственной истории не желает. Ему нужны ярлыки, оценки, правые и виноватые, а лучше — внешний и вполне конкретный враг, как в самых громких исторических сериалах последних лет.
В том же «Штрафбате» Досталя были хорошие штрафники и плохие немцы, плохой особист, и еще где-то на горизонте маячил плохой Сталин, заваливающий врага трупами. В «Исаеве» Сергея Урсуляка хорошие русские люди — будущий Штирлиц Исаев и граф Воронцов — противостояли плохим вражеским спецслужбам. В «Ликвидации» было хорошее УГРО и плохие бандиты, поддерживаемые недобитыми немцами.
А в «Расколе» практически все — жертвы. Причем жертвы нашей собственной истории, которую за 350 лет мы так и не смогли ни принять, ни переварить, ни отрефлексировать.
Чистые староверы
— Вы только объясните им, что это не мы, а они — раскольники, — смеясь, говорит мне отец Сергий. Дело происходит в Бурятии, в деревушке Тарбагатай, воспетой в поэме Некрасова «Дедушка» как «страшная глушь за Байкалом».
Я здесь с группой французских писателей, путешествующих по России, периодически выступаю в качестве переводчика, пытаюсь по мере сил объяснить им разницу между orthodoxes vieux-croyants (православными староверами) и просто orthodoxes (православными). Получается не очень.
Отец Сергий — крепкий коренастый мужчина. В Тарбагатае он своими руками построил музей старообрядческого быта, ни в чем не уступающий лучшим западным образцам. Здесь есть все: одежда, орудия труда, даже самодельная детская коляска. Недалеко от Тарбагатая находится село Большой Куналей. Вместе они входят в главные туристические маршруты Бурятии наряду с Иволгинским дацаном.
Местная ветвь старообрядцев сперва бежала из России в Литву. Когда при Екатерине II Литву присоединили, старообрядцев выслали сюда, в Бурятию, рассчитывая, что они тут погибнут. В советское время по старообрядцам прошелся красный террор. Людей убивали, церкви разоряли. Отец Сергий рассказывает, что ему до сих пор приносят куски стульев, которые были сделаны из икон.
Старообрядческие села не похожи на остальные. Это какая-то бурятская Германия с идеально чистыми улицами, аккуратными домиками и ровными заборами. Конечно, здесь туристический объект, но такой чистоты и порядка нет ни на одном туристическом объекте «большой России».
Для туристов местные жители наряжаются в традиционные костюмы и поют старинные песни. А по улицам бродят обычные подростки в кедах, джинсах и с мобильными телефонами в руках. Они с трудом могут объяснить, чем их вера отличается от «никонианской». Зато охотно говорят о том, как люди все больше интересуются своими корнями и экологически чистой жизнью на природе. Они поедут учиться в городские вузы, а после выпуска кто-то останется в городе, а кто-то вернется в родные села.
В Америке амиши — протестанты, не признающие электричества и бензина, распахивающие на лошадях свои экологически чистые пашни, — предмет культа. Про их отрезанные от мира деревни снимают кино, их высмеивают в популярных юмористических шоу, о них говорят — с гордостью, усмешкой, удивлением. А как часто старообрядцы появляются на российском телевидении?
Раскол: перезагрузка
Вся история нашей страны — сплошная история раскола. До никонианского Раскола была Флорентийская уния. В ХХ веке был раскол между церковью, оставшейся в Советской России, и церковью эмигрантской. Сейчас идет новый раскол — с частью украинского православия. Расколото и светское общество: поиски единой национальной идеи, которые ведутся уже не одно десятилетие, стали таким же предметом для стеба, как модернизация и нанороботы.
В последний раз наша страна объединилась в 2008 году — и не вокруг какой-то идеи, а исключительно чтобы ликовать по поводу победы над Голландией на чемпионате Европы по футболу. Тогда буквально на несколько часов мы стали единой страной и единым народом: завсегдатаи богемных кафе вместе с пацанами с окраин размахивали трехцветными флагами, а скинхеды обнимались с кавказцами. Ближе к утру той радостной ночи единство кончилось, а никаких объединяющих нас идей так и не появилось.
Вряд ли раскол между РПЦ и старообрядческими церквями сейчас главный в жизни нашей страны. Но с Николаем Досталем не поспоришь: о старообрядцах почти не говорят. А их, по разным оценкам, около двух миллионов человек. Целый Нижний Новгород.
— Я не очень люблю слово «сериал», — говорит Досталь. — Хотя сам его для краткости употребляю. Но на самом деле сериал — это то, что можно продолжать до бесконечности. Я же снимаю многосерийные фильмы, у которых не подразумевается продолжения.
Хорошо бы Раскол, который случился в нашем обществе 350 лет назад, не подразумевал продолжения. Но, кажется, все-таки подразумевает.
Константин Мильчин
Справка РР
Николай Николаевич Досталь
Кинорежиссер. Родился в 1946 году в семье кинорежиссера Николая Владимировича Досталя. Окончил журфак МГУ и Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Снял социальную притчу «Облако-рай», получившую в 1991 году несколько призов на фестивале в Локарно, комедию по мотивам рассказа Фазиля Искандера «Маленький гигант большого секса» (1992), экранизировал роман Федора Сологуба «Мелкий бес» (1995), криминальный сериал «Гражданин начальник» (2001). Вышедший в 2004 году сериал «Штрафбат» стал громким событием на российском ТВ и подвергся жесткой критике со стороны военных историков за массу несоответствий.
Московские староверы у Покровского собора на Рогожском кладбище в Москве
Ансамбль староверов из Тарбагатая после концерта в ногинском аклубе "Старый город" (1995 г.).
Литературная газета. (Выпуск №39 (6340) (2011-10-05))
Неукротимый
Как обещали, представляем вашему вниманию отклики наших читателей на исторический сериал, показанный каналом «Культура»
Крайне трудно судить о жанровых и даже художественных особенностях фильма, снятого Николаем Досталем по сценарию Михаила Кураева (если следовать титрам – написанному совместно). По живописи – фреска, по сюжету – исторический триллер с мелодраматическими вкраплениями, по духу – народная трагедия. Что преобладает в зрительском восприятии: головной ли опыт, или непосредственное чувство, или просто «нервы»? Бесспорно одно: собранный воедино материал обжигает.
Когда теперь я открываю книгу протопопа Аввакума (а мне, потомку старообрядческого крестьянского рода, она давно знакома и близка), то прочитываю многие места будто впервые. Ровнее укладывается череда протопоповых странствий, острее переживаются его муки. Лучше различимы детали. Сам тюремный «струб» в земле, место последнего земного пребывания страдальца, теперь во всех подробностях стоит перед глазами и другим, кажется, быть не мог.
«Житие» Аввакума, однако, полно самоиронии, горьких попрёков в свой адрес, признаний в немалых (с точки зрения пишущего) грехах: «Слабоумием объят и лицемерием, и лжею покрыт есм, братоненавидением и самолюбием одеян, во осуждении всех человек погибаю». Эта жёсткая нота в фильме приглушена. Авторам важно было вызвать симпатию и сострадание к мученику. (И как минимум понимание в отношении царя Алексея и патриарха Никона, что также вполне удалось.) Упорство, ведущее Аввакума к огненной казни, в «Житии» предстаёт не как слепой рок или русская дурь, но как вполне сознательный выбор, в нём светится благодать искупительного подвига. В фильме, несмотря на его живописную прозрачность, всё выглядит темнее и безысходнее.
В этом сказывается, думаю, более поздний исторический опыт. Авторы уверяют, что не проводили параллели с сегодняшним днём и не стремились к аллюзиям. Позволю себе в этом усомниться. Даже если бы мы не знали Михаила Кураева как мастера злободневных исторических памфлетов (например, «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург»), а Николая Досталя – как создателя изощрённой социальной сатиры (фильм «Облако-рай»), трудно вообще поверить в возможность рафинированного взгляда на историю из нашего сегодня. Неустройство и смятение заставляют людей искать в прошлом прежде всего спасительные уроки – даже там, где их нет и быть не может. Что же говорить об эпохе, в которую зримо уходят корни национального сознания!
Надо отдать должное мастерству создателей фильма. Зловещее напряжение, обозначившись уже в первых кадрах предчувствием беды, по ходу народной трагедии только растёт. Здесь нет фальши, а то, что поначалу видится таковой (скажем, слишком «нынешние» внешность и интонация отдельных персонажей), быстро растворяется в общем раскалённом потоке. Кому-то, впрочем, могут показаться избыточными многократные толкования конфликтных церковных установлений (с последующим разжёвыванием их значения в бытовых диалогах). От раза к разу – всё о Никоновом троеперстии, уподобляемом кукишу, о «латинском крыже» взамен восьмиконечного креста, об утрате «единого аза» в Символе веры («рождённа, а не сотворённа»), о противопоставлении смыслов старого «несть» и нового «не будет» в утверждении «его же царствию несть конца»… В старину на этих примерах народ становился грамотеем, по складам вникал в тончайшие оттенки понятийных смыслов, не всегда очевидные сегодня и учёным людям. Русские поневоле развивали в себе филологический слух – не ему ли обязаны мы появлением впоследствии богатейшего языка и великой литературы? Но не только это: наряду со слухом и зрением обострялись другие чувства, и важнейшее среди них – чувство человеческого достоинства. Да кто захочет разбираться в этом сегодня!
Попытаемся представить себе реакцию «среднестатистического» зрителя. Какого-нибудь заброшенного жителя наших всё ещё бескрайних просторов – малообразованного, не всегда сытого, но слишком часто пьяного, притерпевшегося ко всяческой лжи, развращённого грязью и пошлостью, агрессивно отлучённого от морали, равнодушного и циничного. Что ему здесь глянется, что застрянет в памяти? Наверное, такая мысль: кто правит, тот и богат. «Давно бы самый убогий и распоследний нищий был бы сыт и доволен, когда бы не воровство начальников». Или вот это: «Сблядовалась Москва. Начальные люди только и зрят, как бы подороже кому душу свою продать». Или ещё: «Говорил мне Васька Босой: не бери Украйну! Как фальшивая монета, в любой час подведёт»… А что зрителю до честолюбивых мечтаний Никона? Зачем ему, до рвоты изнурённому современной бесовщиной, волноваться ещё спорами вокруг какой-то «колпашной камилавки», троеперстия и «аза»?
Это, впрочем, шутка. Не верю я в подобного «среднестатистического», образ которого усердно рисуют наши СМИ. Не верят, конечно, и авторы фильма – иначе не хватило бы у них запала на создание своей страстной эпопеи: для кого стараться? Такой народец – мечта правителя-идиота. Не удалось Алексею и последующим земным царям добиться благочестивой покорности подданных (ни постом, ни молитвою, ни плетью, ни костром) – так пусть лучше будет, мол, эта безобразная жижа, не люди – грязь, которую легко соскоблить с лица земли. Может быть, вопрос о качестве народа, о моделях его поведения, прямо зависящих от уровня гражданского самосознания и личной ответственности каждого, и составляет суть обращения создателей «Раскола» к далёкому и такому близкому прошлому.
Ведь природа тогдашнего конфликта отнюдь не в церковных разногласиях. И урок его не в том. Конечно, для православных людей той поры эти разногласия не были пустяками, но много ли осталось в большинстве из нас от религиозного рвения трёхсот-четырёхсотлетней давности? Долгие годы, будучи вполне зрелым, я всё не мог уразуметь, как можно идти на смерть за два перста, за малозначащее слово и единую букву молитвы. Виделась мне в этом ущербность нашего политического сознания, фантастическая способность русских стоять насмерть в мелочах и легко покоряться в крупном, то и дело меняя «убеждения» в угоду власти. В моём скептицизме сказывался, конечно, тоже позднейший (в ту пору советский) опыт. Но не таковы были характеры и нравы времён раскола. Его главный урок – как раз в незыблемости убеждений, в несгибаемости воли, в массовом распространении сопротивляющейся личности (той самой, в которой до сих пор отказывают русскому народу «западники»). Именно тогда явления эти приняли всенародный размах, так или иначе затронув каждого. Выстоишь ты за правду или предашься лжи? Тут не столь важно, о какой правде речь (и была ли вообще таковая). Дело в выработке характера – убеждённого, неуступчивого, неистового. Только такая фанатичная сила могла положить пределы бесчинствам при молодом и сладкоречивом «истовом» государе и отстоять в бесчеловечном мире достоинство человека. На протяжении веков благодаря этой силе (вспомним некрасовского «Власа») «Вырастают храмы Божии // По лицу земли родной…». Сохранилась она и в наши дни. И сейчас, вглядываясь в русские лица, я вдруг узнаю аввакумовскую породу. Бывает, по знакомому очертанию скул, твёрдо сомкнутым губам и особому разрезу скромно опущенных глаз даже угадываю происхождение: да, когда-то были в роду этого человека «ревнители древлего благочестия»… Молодые, как правило, не ведают, за что стояли насмерть их прапрадеды. (Может, теперь проникнутся?..) Но в них течёт та же кровь, и если придётся – они столь же неистово встанут за свою правду. И любой властитель на Руси, кто б он ни был, будет обречён следом за царём Алексеем (прознавшим о массовых самосожжениях не желающих покоряться новым порядкам людей) с изумлением и гневом стенать: «Да что за народ такой!»
Канал «Культура» анонсировал «Раскол» как «всероссийскую премьеру». Что может и может ли что-то противопоставить окружающей мерзости запустения каждый из нас, рядовых граждан России? Опыт Раскола показывает: может, и очень многое. Надо лишь собраться с духом.
Сергей ЯКОВЛЕВ
Похищенный «Раскол»
Как обещали, представляем вашему вниманию отклики наших читателей на исторический сериал, показанный каналом «Культура»
Киностудия «Аврора» не впервые обращается к сюжетам нашей истории. Вспоминаются сериалы о Несторе Махно, об Иване Грозном. В наше безвременье такое направление «Авроры» во главе с Николаем Досталем не может не вызывать уважения. А уж то, что кинематографисты взялись за столь сложную и драматическую тему, как церковный раскол XVII века, и вовсе удивляет.
Впрочем, удивление проходит, когда понимаешь, что работа создателей фильма была сильно облегчена. Придумывать ничего не пришлось. В качестве сценария взяты на вооружение книги Владислава Бахревского: «Тишайший», «Никон», «Аввакум», «Страстотерпцы», «Столп», а также пьеса «Утаённый царь», – охватывающих весь период царствования царя Алексея Михайловича Романова и его сына Фёдора. Даже для 20-серийного фильма такой материал необъятен. Потому на экране лишь фрагменты исторического полотна Бахревского.
При чтении романов писателя у меня неизменно возникало впечатление: труд Владислава Бахревского – это такой густой, насыщенный вкусовыми тонами и сочетаниями ставленый мёд, а лучше даже сказать, наваристая гурьевская каша. По сравнению с книгами фильм – это, конечно, жидкий киселёк, водичка.
Несомненной удачей режиссёра является подбор актёров. Хорошие, красивые русские лица. Особенно стоит отметить женские персонажи. А уж актриса Юлия Мельникова в роли боярыни Морозовой достойна самых высоких кинематографических наград. Беда только в том, что времени на экране героиням отведено очень мало. Жизнь Терема – важного элемента государства XVII века, где царица и царевны, например, принимали посольства иностранных государств, – сведена к надутым губкам постоянно беременной Марии Ильиничны.
Подбором актёров успех режиссуры фильма и ограничивается. Из романов Владислава Бахревского можно было сделать нечто гораздо более впечатляющее. Само письмо Бахревского очень кинематографично. Повествование строится на ярких лаконичных сценах. Фильм воспринял эту стилистику. Но второпях каждую сцену смазывает, обедняет.
Видимо, у режиссёра в распоряжении был не слишком роскошный бюджет. Потому с массовыми сценами в фильме туго. А те, что есть, срежиссированы слабо. Невразумительна соколиная охота. Улыбку вызывает осада Смоленска. Где-то грохочут пушки, а у стен крепости человек десять ожесточённо рубятся на саблях. Соловецкая осада – начата и забыта. «Пропагандистская акция» старообрядцев в Кремле – сцена жидкая и невразумительная. Сцены церковных соборов, где участвуют греки, – большая удача. А вот ужас чумы в Москве, которая по сюжету книги является сразу после того, как Никон рубит иконы и выкалывает им глаза, не показан. Для фильма это несомненная потеря. Мелкой выглядит сцена ареста боярыни Морозовой и провоза её по Кремлю – а ведь это одна из драматических кульминаций эпопеи!
Драматизма фильму очень не хватает. А события-то грозные и предельно трагические. Актёры стараются изо всех сил. Да вот режиссёр с оператором актёрам не помогают. Роль музыки в фильме – никакая. Нет музыкальных тем раскола, царства, народа. А ведь для драмы музыка – это половина успеха! Она должна говорить нашим сердцам то, что не могут сказать видеоряд и реплики персонажей.
Неудачна работа художника фильма. Русь XVII века вышла серо-коричневой. А она такой не была. В фильме нет подлинного образа России, образа Москвы – Москвы теремной, затейливой, сказочной. А этот образ можно увидеть хотя бы в том же Коломенском, где сейчас восстановлен исторический дворец Алексея Михайловича. Так же обстоит дело и с Тобольском, и с Пустозёрском. Во-первых, Пустозёрск – это отнюдь не тайга, а самая настоящая тундра на берегу Ледовитого океана. Во-вторых, в XVII веке это был богатый город. Через него шла валюта XVII века – соболя и моржовый клык. Была деревянная, но вполне приличная крепость. В фильме же ни одного приличного тына – худые заборы. Воевода Пустозёрска сам сервирует пустой грязный стол для человека, меньшего его в чинах.
Нет и магии исторической детали, внимания к быту времени. Между тем деталь и музыка – это как раз и есть волшебная ткань воссоздаваемой на экране исторической эпохи. Вот и получаются картинки на тему, сериал, а не художественное полотно, не большое кино, каким, без всякого сомнения, этот фильм мог бы стать при ином подходе.
В заключение хочется затронуть тему добропорядочности. Да, за то, что Николай Досталь в принципе взялся за такой фильм, его следует горячо благодарить. Но вот то, как он обходится с именем создателя эпопеи и фактически истинным автором сценария для фильма Владиславом Бахревским, – порядочным и честным назвать нельзя. Официальные авторы сценария – Михаил Кураев и Николай Досталь – поместили имя писателя в самый конец титров: после гримёров, водителей, бухгалтеров. Рядом с «книгами Владислава Бахревского», которые даже постеснялись назвать, стоят «Житие протопопа Аввакума», сочинения царя Алексея Михайловича, а также Карамзин, Ключевский и все остальные историки России, на которых только можно было в данном случае сослаться, но использовать для кино весьма проблематично.
В интервью «Российской газете» Николай Досталь говорит: «…Также были куплены права экранизации на четыре книги Владислава Бахревского: «Аввакум», «Никон», «Страстотерпцы» и «Тишайший». Эти книги – чистая беллетристика. Мы использовали их для создания собирательных, не исторических персонажей, например, образа Саввы».
Утверждение режиссёра легко опровергается: 99% эпизодов, почти все реплики героев отыскиваются в текстах Бахревского. Работа сценаристов заключалась в основном в отборе сцен из романов. В фильме нет ничего, чего не было бы в романах и в пьесе «Утаённый царь», на который, кстати сказать, авторские права у писателя не приобретались.
При обсуждении фильма на канале «Культура» кто-то из участников заметил: как ни странно, всех главных героев, которые являются антагонистами друг друга, жаль. Жаль царя, жаль Никона, жаль Аввакума. Подмечено тонко. И в этом исключительная заслуга создателя эпопеи Бахревского. Он признаёт и показывает правду каждого участника исторических событий, идёт ли речь о внутрирусских делах или делах международных. Своя правда у русских, но своя и у поляков, у татар, у турок, у шведов.
Кое-какие вольности сценаристы, впрочем, допускают. Например, юродивый Васька Босой, который в романе находился при Никоне и князе Хованском во время переноса мощей св. Филиппа с Соловков в Москву, в фильме почему-то становится царским шутом. Но шут и юродивый – разные понятия. Шуты и карлы у царя были. Он забавлялся с ними в свободное время. Но на обсуждение государственных вопросов их не приглашали и к болтовне их никто всерьёз не прислушивался. Иное дело юродивые! К их пророчествам и обличениям относились с вниманием и страхом. Да только вот во дворце юродивые не сидели. Они сторонились дворцов…
Личным творчеством сценаристов является и эпизод с письмом патриарха Никона к царю, в котором он призывает отправиться в поход на Стокгольм. В книге этого нет. И сам этот призыв с исторической точки зрения сомнителен. Война со Швецией возникла достаточно неожиданно. Шведы вмешались в войну России с Польшей. Пользуясь слабостью Польши, шведские войска заняли большую часть её территорий. Так что это была война за Польшу. Поход на Стокгольм, который русские тогда называли Стекольней, был, мягко говоря, нереалистичен. И такой трезвомыслящий государственный муж, как Никон, не мог этого не сознавать. Вряд ли он взялся бы слать царю письма с такими раздражающе-бессмысленными призывами.
Символический финал с проходом потешного войска отрока Петра Алексеевича вопреки утверждению режиссёра о том, что он придумал его сам, как и многие другие эпизоды последней серии, взят из пьесы «Утаённый царь». Вот и возникает вопрос об элементарной порядочности создателей фильма. В нормальном случае автора исходного текста зритель видит сразу после имени режиссёра. Например, авторы «Властелина колец», несмотря на то что они-то как раз внесли в сценарий достаточно много сюжетных изменений и, в общем, фильм и книга – вещи несколько разные, написали имя Дж. Р.Р. Толкина в самом начале и на весь экран. Иначе обстоит дело с создателями фильма «Раскол». Пренебрегая элементарным уважением к автору эпопеи о расколе, пытаясь скрыть настоящего первооткрывателя эпохи раскола в нашей художественно-исторической литературе, они пытаются – и пока что небезуспешно! – приписать всё исключительно себе. В интервью – о писателе – ни гугу. Николай Досталь готов говорить о Солженицыне, о Рерихе – к теме, в общем, отношения не имеющих, – но только не о Бахревском. Пригласить его на телевидение – да разве можно!.. Не дай бог, правда откроется! Ни слова признательности и благодарности заслуженному писателю, кстати, отмечающему в этом году свой 75-летний юбилей. Участники телеобсуждения – священнослужители и историки – не скупятся на похвалы: «Как вы всё точно ухватили! Как здорово обобщена и отражена эпоха!» Вот и получается в итоге «Раскол», да похищенный.
Леонид БОРОЗДИЧЁВ
Поделитесь с друзьями