Мои воспоминания. Школьные годы

Валерий Иванов. Ногинск.

Специально к школе меня не готовили. В шестилетнем возрасте я мог уже читать простые тексты и производить простые арифметические действия. Со мной никто не занимался, а я большого интереса к предстоящей учёбе не имел. Но всё же я ждал наступления этого дня, когда стану первоклассником. Наконец, наступил этот день – 1 сентября 1949 года. Школа, в которой мне предстояло учиться 10 лет, находилась недалеко от моего дома, всего в десяти минутах ходьбы. В то время у неё был №5/18 и было раздельное обучение мальчиков и девочек. Утром этого долгожданного дня я взял тяжёлый портфель со школьными принадлежностями, собранный мамой, и папа повёл меня в школу. Мы не опоздали, но во дворе школы уже было много ребят, их родителей, учителей. Там же, во дворе, началось собрание, ребят распределяли по классам. Мой отец был учителем в этой школе и он встречался со своими учениками, поэтому папа от меня отошёл и я остался один. Хорошо запомнил тот момент, когда двор школы вдруг быстро опустел после прозвучавшего звонка. Во дворе я остался один. Я не понял что мне делать и куда идти. До сих пор не пойму, почему так получилось. Это могло продолжаться долго, если бы меня не заметил высокий дядя. Он взял меня за руку и повёл в школу. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и по длинному коридору этот дядя подвёл меня к двери класса. Открыв дверь и увидев учительницу, он спросил её:

«Ваш мальчик?». Учительница ответила: «мой». Так необычно наступил для меня первый день учёбы в школе. Папа мне рассказал, что в класс за руку меня отвёл директор школы Николай Семёнович Качалкин. Мою первую учительницу звали Александра Александровна. Она носила фамилию Харчина, но когда я учился в третьем классе, она вышла замуж и стала Гусевой. Но возвращаюсь к моему первому дню в школе. Видимо, по просьбе отца меня посадили за первую парту. В те годы в классах у учеников не было столов: все с первого по десятый класс сидели только за партами. Не помню мальчика, с которым сидел в начальных классах. В нашей школе мальчики учились отдельно от девочек: первые учились в пятой, а вторые – в восемнадцатой, хотя занятия проходили в одном здании. С первого класса нас, мальчиков, постригали наголо и продолжали делать это в течение нескольких лет. Видимо, после войны было много случаев болезней, вызванных паразитами в волосах. Девочек не стригли и моя сестра Оля, глядя на мою лысую голову, называла меня «Коленка».

С первого урока Александра Александровна нас учила писать. В своих тетрадях с косыми линейками мы писали сначала наклонные палочки, а вскоре начали выводить и буквы. Учительница была очень требовательна к красивому почерку, каждую букву выводили с нажимом в определённых местах. Писали простой деревянной ручкой с вставленным в неё металлическим пером. Чернила наливались в вставленные в углубления парты чернильницы. В младших классах был предмет чистописание, мы старались не ставить в тетрадях клякс. В школу с первых дней я ходил самостоятельно, родители меня не сопровождали, и, конечно, никому я не доверял носить мой портфель. Учёба давалась мне легко: я быстро научился хорошо читать, писать, производить простые арифметические действия. В начальных классах у учеников дневников не было, вместо них у каждого был свой табель. В него учительница каждую четверть выставляла оценки. С первой четверти я стал отличником: по всем предметам у меня были пятёрки. О моей первой учительнице у меня остались самые приятные воспоминания, но подробностей не помню. Домашние задания готовил самостоятельно, правда, когда мне сложно было что-то сделать, помогала мама. К учёбе с первых дней относился серьёзно: без выученных уроков на улицу гулять не ходил.

Гулять я не очень любил, но во дворе с удовольствием играл с мальчишками. Игры были самые разнообразные. Дороги тогда на Полигоне не были покрыты асфальтом, на них кое-где лежал булыжник, а во дворах домов была голая земля. Нам, мальчишкам, доставляло большое удовольствие рассматривать различную технику, оставшуюся на территории жилых домов. Недалеко от нашего дома находились трофейные: американский самолёт «Дуглас» и грузовой американский автомобиль «Студабеккер». Эта техника была сильно повреждена, заржавела, но нам нравилось забраться в кабину пилота или водителя машины и представить себя лётчиками или шофёрами. Тогда совсем мало времени прошло после войны и все мальчишки во дворе играли в войну. У нас были длинные, довольно толстые палки, мы представляли, что это сабли и устраивали настоящие сражения. Конечно, мы всё делали аккуратно и травм не получали. В эти же годы я сочинил первую рифму: «герой Советского Союза схватил немецкого за пузо». И ещё: «один моряк на палубе пушку увидал: «заряды тут по надобе». Он выстрелил, враг пал». Около моего дома земля была песчаная, трава на ней не росла. Мы чем-то острым рисовали на песке 10 клеток и на одной ножке скакали по ним, играли друг с другом, на скаку двигали ногой металлическую баночку или плитку.

Но самой интересной для меня игрой была игра в городки. В нашем дворе мы с братом Олегом были самыми младшими, но это не мешало нам общаться с мальчишками. У всех были городки собственного изготовления. В сараях лежали дрова для печек. Я помню, как среди брёвен находил длинные толстые палки и распиливал их на куски, очищал кору, городки были готовы. Нужно было сделать ещё палки. Их я делал из того же материала. Игра в городки у нас проходила так. На песке рисовали рядом 2 больших квадрата, от них отсчитывали шаги и рисовали сначала ближние линии, затем дальние. За игру нужно было по очереди палками выбить 10 фигур. Каждая фигура состояла из пяти городков. Выигрывал тот, кто выбивал все фигуры первым.

В мои детские годы только начали появляться первые телевизоры, не было тогда домашних электронных компьютеров и всякой другой электронной техники. Главные развлечения у нас, ребят, были на улице: мы бегали наперегонки, соревновались в прыжках, участвовали в подвижных играх. Нам нравились игры с мячом, «штандер», «вышибалы», «казаки-разбойники», «лапта», «чижик», «прятки», «салки», «жмурки». Но у некоторых из нас и у меня тоже было ещё очень странное на сегодняшний взгляд увлечение: мы любили собирать камни. Помню, как я, мой брат Олег и сестра Оля приносили домой полные карманы камней, их было много тогда на песчаных дорогах. Мама за сбор камней нас ругала, ей приходилось часто отстирывать от грязи нашу одежду. Камни эти были небольшие, они не имели никакой материальной ценности, но нас они привлекали, как нам казалось, необыкновенной красотой. Мы их считали драгоценными. Я любил раскладывать камни на столе и любоваться ими. Многие камни имели причудливые конфигурации, по особому блестели и имели множество цветовых оттенков. Из каждого принесённого с улицы «улова» я выбирал самый красивый камень и первым клал его на стол, вслед за ним помещал чуть менее красивый. Последним в цепочке на столе оказывался самый некрасивый камень. До сих пор помню очертания и блеск моего любимого вишнёвого цвета камня. Любоваться цветом я продолжал и раскладывая цветные карандаши, большой набор которых купили мне родители.

Весной, при появлении на дорогах первых больших луж, мы, ребята, мастерили кораблики и запускали их в плавание. Корабли мы делали из дерева, они были парусными. В детстве я изготовил немало маленьких примитивных, простых парусников, причём учитывал некоторые правила кораблестроения: соотношение между длиной и шириной корабля, высотой мачты. Мы с мальчишками выпускали наши изделия в плавание и кораблики были похожи на парусный флот в миниатюре.

В мае, при появлении на берёзах первых зелёных листочков, многие мальчишки на Полигоне занимались ловлей майских жуков. Я тоже этим увлекался. Жуки садились на листья берёз и мы их сшибали. Помню, с каким удовольствием я укладывал добытых жуков в спичечные коробки, закрывал их, а потом слушал, казавшееся мне музыкой, шуршание насекомых. Жуков я всегда долго разглядывал и гордился тем, что иногда мне удавалось поймать редко встречающегося самца. У них была чёрная головка, а у самок коричневая.

Игры во дворе проходили в основном в тёплое время года, а зимой мне нравилось кататься на коньках. Когда мне исполнилось семь лет, я получил в подарок от папы коньки. Они назывались «спотыкачки», имели довольно широкое лезвие и острый нос .Я с нетерпением ждал наступления зимы, ведь мне впервые нужно было встать на коньки и научиться на них кататься. Наконец, долгожданная зима пришла, выпал снег. Не помню, кто меня научил закреплять коньки на валенках, но вскоре я это делал самостоятельно. На конёк надевались две верёвки: передняя и задняя. Сначала заднюю верёвку вместе с коньком я накручивал на задник валенка, а потом носок валенка вдевал в переднюю верёвку и закреплял её на валенке, закручивая деревянной палочкой. Вскоре на дорогах от притоптанного снега образовалась ледяная корка и я, надев валенки с коньками, впервые вышел на улицу. Вначале я учился просто стоять на коньках, затем пробовал ходить на них, соблюдая равновесие. Но такие занятия продолжались недолго: мне очень хотелось начать кататься. На Полигоне специальных ледовых катков не было, все мальчишки катались по дорогам по укатанному снегу. И вот наконец я качусь! Валенки плотно сидят на ногах, коньки надёжно закреплены, катаюсь и радуюсь! Катание на коньках зимой стало моим любимым ежедневным занятием. В годы моего детства автомобилей на улицах было мало, по району нашего Полигона иногда проезжали грузовики, принадлежащие воинской части. Это были бортовые автомашины с деревянными кузовами, «полуторки» и «трёхтонки». Ребята делали из проволоки специальные крючки и катались с ними на коньках. Увидев машину на дороге, они её догоняли, крючком цеплялись за низ кузова, затем приседали и на прицепе катились на коньках за машиной. Это было очень приятное, но не безопасное развлечение. Я тоже иногда проделывал этот трюк, но всё же мне нравилось двигаться самому. На одних коньках я катался несколько зим подряд, пока они не оказались совершенно мне малы.

В конце 40-х, начале 50-х годов у всех жителей нашего Полигона обязательно были сараи. В них хранились дрова, топоры, пилы, другие инструменты. В сараях у некоторых содержались и домашние животные. Наша семья не была исключением, родители печку топили дровами и каждый год покупали брёвна в больших количествах. Чтобы превратить их в нужного размера поленья, распиливали брёвна на чурбаны, которые затем кололи колуном. Помню, как я с колуном, начиная с восьми лет, упражнялся, хотел быть сильным, каждый день я его много раз поднимал каждой рукой. Такая гимнастика в сарае очень скоро мне пригодилась: я стал помогать отцу пилить брёвна двуручной пилой. Но колоть чурбаны было мне пока тяжело, делать это тяжёлым колуном я смог только через несколько лет. В те годы у нашей семьи, как и у многих других семей, были большие материальные трудности. Прокормиться было нелегко. В магазинах продуктов питания, кроме чёрного хлеба, почти не было. Покупали где-то картошку, капусту, крупу. Мясные продукты в магазины не поступали и, чтобы обеспечить семью ими, отец принёс с рынка молодого поросёнка. Мы его назвали Васькой и поселили в сарае. Ваську родители кормили пищевыми отходами, видимо, малокалорийными: поросёнок очень медленно прибавлял в весе. Пришлось Ваську, не достигшего ещё и пяти пудов, разделать на мясо.

С сарае в то время мы держали ещё и кур. Их было штук восемь и один петух. Сараи были у нас рядом с домом, тут же был небольшой лужок и кур выпускали гулять. Яйца они несли редко, видно, плохо питались. Куры были тощими, а петуха постоянно обижали соседние петухи. Отцу надоело смотреть на эти побои и он решил дать своей обижаемой птице крошки хлеба, смоченные водкой. Я наблюдал, находясь рядом, как наш петух в сарае с закрытой дверью мгновенно с жадностью склевал эти крошки. Приобретя бравый вид, петух лапой откинул большой камень, удерживающий закрытую дверь, она открылась. Выскочив на улицу, он помчался навстречу мирно гулявшему своему главному обидчику - большому, красивому петуху. Я увидел настоящий петушиный бой, с обидчика посыпались перья и он быстро капитулировал. А наш победитель гордо не спеша вернулся к себе в сарай. С тех пор все петухи стали его бояться. Других животных, кроме кур и свиней, в нашем доме никто не держал и домашних собак ни у кого не было. Такая картина, видимо, была везде в Ногинске. Поэтому никогда на улице нельзя было встретить бездомную собаку.

В начале 50-х годов у жителей Полигона стали появляться заброшенные клочки земли, на которых они возделывали картошку. Недалеко от дома появился участочек и у нас. Много сил пришлось приложить родителям, чтобы довести его до пригодного состояния. С тех пор картошка стала главным нашим продуктом питания. Летом мы довольно часто ходили за грибами и мама меня научила отличать какие из них съедобные, а какие поганки. Мама, родившаяся и выросшая в деревне, прекрасно разбиралась в дарах леса. В ближнем лесу, прямо за нашей улицей, около «дека» и дальше, недалеко от Черноголовского пруда, можно было найти немало грибов. Это были в основном сыроежки. В этих местах было много кустов дикой малины, хотя и скудных на урожай, но при старании можно было собрать немало этих полезных ягод. Чтобы найти побольше хороших, разнообразных грибов, нам приходилось всей семьёй уходить подальше в лес. В этом лесу находились так называемые трассы и после войны там находили неразорвавшиеся снаряды и мины. Такой лес начинался от деревни Грабари, примыкавшей к Полигону, и тянулся далее на север на многие километры. Были там особо опасные, охраняемые вооружёнными солдатами, территории. Именно на них и росли в большом количестве самые хорошие грибы и ягоды и ими можно было быстро наполнить наши корзины и вёдра. Иногда, рискуя жизнью, думая, что нас не заметит охрана, мы проникали в эту запретную зону и собирали так необходимые для нашего стола дары леса. Помню, как однажды, находясь в этой зоне, мы с мамой быстро набрали по ведру брусники и, счастливые, принесли её домой. Потом мама где-то приобрела огромную стеклянную бутыль. В ней она залила водой собранные ягоды. Мочёную бруснику члены нашей семьи с удовольствием ели всю зиму.

Каждый год зимой у меня был любимый праздник – Новый год, я его ждал с нетерпением. В нашей жилой комнате круглый год мы любовались вечнозелёным растением с большими, блестящими, гладкими листьями – фикусом. Это тропическое растение стояло на полу в ведре с землёй и своей макушкой упиралось в потолок, отстоящий от пола на три метра. Но перед Новым годом рядом с фикусом мы устанавливали ещё одно вечнозелёное растение – ёлку. В годы моего детства искусственных ёлок в продаже не было: все наши знакомые обязательно наряжали, источающие целебный хвойный запах, лесные красавицы. Большого разнообразия ёлочных игрушек у нас не было, но все они мне казались необыкновенно красивыми. Много раз на ёлку мама вешала мою любимую игрушку: мальчика в зимней одежде из папье-маше, которого я сосал вместо соски в младенчестве. Праздновать Новый год наша семья начинала только утром 1 января, никогда не дожидаясь его наступления ночью. Вся наша семья: папа, мама и мы трое детей собиралась за столом в комнате, которая у нас была и спальней, и столовой, и гостиной, в ней мы готовили школьные задания. Эта комната, площадью 20 квадратных метров, разделялась картонной перегородкой на две неравные части: детскую и родительскую. Радостная встреча Нового года сближала нас, а подарками были очень вкусные пироги, которые пекла мама. В школе тоже наряжали ёлку, но я не помню, был ли когда там на Новый год.

Правда, запомнился один любопытный эпизод. Тогда в школе проходил танцевальный карнавал. Нам, школьникам, предложили самим изготовить маски и в них придти в школу на карнавальный праздник. Учителя нас предупредили, что маски должны быть такими, чтобы в школе нас не узнали. Мы с мамой долго думали, как меня одеть, чтобы никто не узнал. Решили изготовить маску старика. Делала мама, а я ей помогал. Из большого толстого листа чёрной бумаги мама вырезала лицевую часть, оставив только маленькие отверстия для глаз, носа и рта. Постепенно бумага обрела вид маски: на ней появились усы и борода и резинка для крепления к голове. Я надел маску, какую-то старую, чёрную одежду отца и в таком виде в темноте пошёл в школу. По дороге мне показалось, что я пугал встречавшихся людей: они как-то странно на меня смотрели и шарахались в сторону. На карнавале царило веселье. Все были в масках и я никого не узнавал. Я видел, что и меня не узнавали, были слышны иронические возгласы «старик», многие удивлялись, глядя на мой наряд. Я понял, что некоторые учителя меня всё же узнали. Удивительно, но меня выдали пальцы моих рук. Видно, некоторые учителя помнили их строение: я сидел всегда за первой партой и мои пальцы постоянно были перед их глазами. Так и произошло: в конце карнавала ко мне подошла учительница и назвала мою фамилию. Она меня узнала по строению моих пальцев.

Мне было лет 12, когда Новогодний праздник я отметил в Москве. Я побывал на Новогодней ёлке в Кремле как отличник учёбы. Мне, видно, очень повезло: далеко не каждый школьник мог тогда попасть на этот праздник. Родителей с нами на ёлку не пускали и я помню, как поднимался по широкой лестнице Большого кремлёвского дворца, а навстречу мне на задних лапах шёл огромный бурый медведь. Испугаться я не успел, поняв в чём дело: под шкурой лесного зверя скрывался человек. Не помню подробностей этого праздника в Кремле, хотя мелкие детали, связанные с Дедом Морозом и Снегурочкой в Новогоднем представлении в памяти у меня остались. Хорошо запомнилась красивая картонная коробка с подарком, полученная мной от Деда Мороза. Открыв её, я увидел стандартный набор угощений: 2 небольших яблока, 2 мандарина и разнообразные сладости.

Мне нравился наш Дом офицеров, его все называли «дэка». Думаю, что это можно расшифровать как Дом красной армии. В нём были кинозал, библиотека, танцевальный зал. Вспоминаю кадры первого художественного фильма, который я там смотрел. Мне кажется, что это был фильм «Повесть о настоящем человеке», снятый в 1948 году по одноимённой книге Бориса Полевого. В память врезались тяжёлые моменты войны, показанные в фильме, я очень остро на них реагировал, волновался, переживал и даже просил маму пойти со мной домой. Мама меня успокаивала, говорила , что всё сейчас закончится хорошо. Но это было ещё в дошкольном возрасте, а в возрасте восьми лет я впервые пошёл смотреть фильм самостоятельно, без взрослых. Хорошо помню, как я покупал билет в кассе «дека»и как его у меня тут же вырвал из рук стоящий рядом мальчишка. У его приятеля , видимо, билет уже был. Они быстро предъявили билеты контролёру и прошли в зал. Я от неожиданности растерялся, потом пытался догнать ребят, но было уже поздно. Без билета я оказался перед немолодой женщиной-контролёром и попытался пройти в зал. Ни слова не говоря, женщина очень больно взяла меня за ухо и вывела на улицу. Моё объяснение она не хотела слушать и сказала ещё что-то неприятное мне вдогонку.

Но вернусь к учёбе. С первого дня и до окончания моего десятилетнего образования в школе я сидел на первой парте. В первую очередь это было вызвано моим плохим зрением. На уроках много писали мелом на доске и написанное я мог видеть только близко от моей парты. Когда я учился во втором классе, мне пришлось надеть очки. У меня в то время была дальнозоркость, на уроках я надевал очки со стёклами +2. В классе в очках я был один, мне не очень приятно было их надевать, ведь в то время детей в очках было очень мало и их иногда дразнили «очкариками». Вероятно и меня кто-то так называл, но я это не помню.

Весной 1952 года, когда мне исполнилось 10 лет, я заканчивал третий класс, меня приняли в пионеры. Произошло это в нашей школе на пионерской линейке. Я предварительно выучил очень короткое «Торжественное обещание пионера Советского Союза» и без запинки произнёс его перед лицом своих товарищей. После этого старший пионер, председатель совета дружины школы, повязал мне красный галстук. Затем на его призыв «Будь готов!» я ответил «Всегда готов!» и, подняв руку, отдал честь. С этого дня я стал пионером, гордился этим, чувствовал себя повзрослевшим и мне хотелось сделать что-то полезное для других. Всем пионерам на школьные уроки обязательно надо было надевать пионерский галстук, я его носил с удовольствием. В пионеры принимали не всех, а многие ребята стремились ими стать, поэтому некоторым приходилось подтягивать учёбу и улучшать поведение. Мне хотелось сделать много хорошего, необычного, но кроме сбора макулатуры и металлолома не помню чем занимались мы, пионеры. Конечно, в школе у нас проходили пионерские сборы, многие из нас летом ездили в пионерские лагеря. Я в лагере ни разу не был в пионерском возрасте, а был ещё в возрасте 9 лет. Тогда мой отец был директором пионерского лагеря в Купавне и он взял меня с собой на одну смену. Меня не включили ни в одну пионерскую группу и я каждый день преследовал по пятам отца. Но всё же тогда я впервые «окунулся» в пионерскую жизнь.

И ещё в тот год я побывал в мавзолее Ленина. Было раннее утро, родители меня привезли в Москву, чтобы посетить мавзолей. Придя на Красную площадь, мы увидели огромную, вьющуюся змейкой, очередь людей к мавзолею. Пришлось долго стоять в ожидании, хотя очередь двигалась довольно быстро. Наконец, мы у входа. Я увидел двух часовых, они застыли с оружием в руках и стояли, не моргая, так, что можно было их принять за скульптуры. Мы спустились по лестнице, прошли коридор и справа от себя я увидел вдруг у стены на возвышении лежащего в костюме с галстуком Ленина. Он выглядел так, как на фотографиях в последние годы жизни. Вся фигура Ленина хорошо освещалась, а на лицо падал красный отсвет. Посещение мавзолея произвело на меня сильное впечатление.

В те годы в нашей семье ещё не было телевизора, в продаже они стали появляться немного позже. Мы слушали радио и читали газеты. Мой дядя подарил нам самодельный радиоприёмник. Я постоянно слушал по первой программе радио передачу для детей «Пионерская зорька». В то время по радио можно было услышать много интересных передач: радиопостановок, голосов чтецов, встреч с актёрами, музыкантами, поэтами… Вели передачи обязательно только профессиональные дикторы, их голоса были красивыми, звонкими, мне очень приятно было их слушать. Особенно мне нравился Юрий Левитан, всегда вспоминаю его неподражаемый раскатистый голос. В эфире я часто слушал оперные арии, которые исполняли великие певцы, в передачах тогда не было современной «попсы». А ещё мне нравились футбольные репортажи, которые комментировал Вадим Синявский. Он так образно и подробно рассказывал о действиях футболистов на поле, что я представлял, что вижу игру с трибуны стадиона. Мы выписывали газеты «Правда» и «Пионерская правда», их я с интересом читал, а понравившиеся статьи вырезал и хранил. Особенно меня привлекали статьи о спортсменах и их достижениях, учёных, писателях, интересных людях. Но мне, десятилетнему, совершенно было непонятно, почему в «Правде», особенно на первой странице, во всех статьях прославляли Сталина. Видимо, такая картина была и в других центральных газетах нашей страны.

Мне не исполнилось ещё одиннадцати лет, когда 5 марта 1953 года умер Сталин. Смерть его не была неожиданной: за несколько дней до неё во всех газетах были тревожные сообщения о резком ухудшении здоровья Сталина. Я заканчивал четвёртый класс и этот день отчётливо врезался мне в память. Помню как вдруг всех учеников собрали в спортивном зале школы и включили радио. В зале было много гимнастических снарядов, зал быстро заполнился, я стоял рядом с брусьями. Вдруг все собравшиеся услышали по радио жалобный, срывающийся голос Молотова. Он и сообщил эту трагическую весть. С нами были все школьные учителя, у многих из них на глазах появились слёзы, а некоторые громко заплакали. В этот день отменили все уроки и нас, ребят, отпустили домой. Хорошо помню дорогу из школы. Видимо, весна в тот год была ранняя и, отойдя немного от школы, я проваливался в тающий снег. На снегу оставались мои глубокие следы, наполненные водой. Таких следов, оставленных ранее кем-то со всех сторон, я видел множество.

Придя из школы домой, я увидел слёзы на глазах мамы, на улице была тишина, страна погрузилась в траур. У всех было неподдельное горе, будто у каждого умер родной человек. Всеобщая любовь к вождю Сталину прививалась и насаждалась тогда всеми средствами. Были репрессированные семьи, но мы даже не догадывались, что они есть. В нашей семье репрессированных не было и мы верили в заслуги Сталина, читали его речи и статьи. Я помню, что рассказывали очевидцы о его похоронах, что в этот день творилось в Москве. Рассказывалось, что некоторые люди были раздавлены толпой…Газеты ещё долго выходили с траурными рамками, а статьи были полностью посвящены Сталину. Его похоронили в мавзолее, поместили рядом с Лениным, а перезахоронили у Кремлёвской стены только несколько лет спустя... В 1956 году, когда весь народ узнал о культе личности Сталина, от любви к нему у многих не осталось и следа. Любви к Сталину у меня никогда не было, а чем старше я становился, тем всё больше понимал, сколько горя принёс Сталин нашему народу… Но отдохнули от учёбы школьники тогда только один день и мы опять пошли в школу. Моё начальное образование заканчивалось, в конце мая в нашем классе всем раздали табели с оценками. По всем предметам у меня были пятёрки. Меня наградили Похвальной грамотой и подарили книгу. Впрочем, Похвальные грамоты мне давали и после окончания каждого предыдущего класса. Нас отпустили на каникулы.

Закончились долгие летние каникулы, наступило утро Первого сентября 1953 года. Этот день замечателен для меня тем, что он был переломным в моём школьном образовании. Наша школа тогда имела уже один номер 5, а учиться мальчики и девочки начали в классах совместно. Предстояло изучать много новых предметов, среди них иностранный язык: английский или немецкий. Я выбрал немецкий. Классы разделили по изучаемому языку: пятый класс, изучавший английский язык, назывался «пятый А», а изучавший немецкий язык – «пятый Б». Меня, как обычно, посадили за первую парту, а рядом со мной, с другой стороны парты, уже на первом уроке я увидел девочку. Как её звали я не помню, а фамилия у неё была Корягина. Мальчиков посадили с девочками, видимо, для укрепления дисциплины на уроках. Я в детстве был очень застенчивым, а девочек просто боялся, избегал. Поэтому такое соседство было мне не очень приятно, тем более Корягина оказалась не очень успевающей ученицей и на уроках постоянно списывала из моих тетрадей.

В нашем классе было более 30 учеников, с появлением новых предметов учиться стало интереснее, но труднее. На приготовление домашних заданий я стал затрачивать много времени, но занимался упорно. Серьёзное отношение к учёбе у меня было всегда, все предметы мне были интересны. Я был рад, что немецкий язык в нашем классе преподавал мой отец – Пётр Григорьевич Вайсфельд. В нашей школе он был единственным учителем по этому предмету, английский язык преподавала учительница по фамилии Рейзен. Специально языком дома отец со мной не занимался. Мне нравился немецкий язык и я изучал его самостоятельно, а отец мне помогал это делать. Особенно он учил меня правильному произношению и грамматике. Это же отец считал главным на уроках в школе. Его ученики хорошо изучали этот язык, но самые трудные вопросы на уроках отец задавал мне. На многие из них я мог ответить, стараясь не подвести отца. Всех своих учеников на уроках он называл на «вы», никогда их не унижал и не повышал на них голос. После завершения учёбы в школе некоторые из учеников отца продолжали изучать немецкий язык в вузах. Они стали учителями в школах или переводчиками.

В школе я с большим уважением относился к Льву Васильевичу Сумерину. Он в старших классах был нашим классным руководителем. Лев Васильевич преподавал физику, математику и астрономию. Помню, как вызывая ученика к доске, он тут же сочинял математическую задачу по изучаемой теме и предлагал ученику её решить. Ученик мелом на доске записывал условия задачи, а мы записывали задачу в тетрадях. Решить задачу часто было непросто, но Лев Васильевич, помогая ученику найти решение, развивал у него и всех нас аналитическое мышление. В старших классах он впервые в школе ввёл изучение логарифмической линейки и все работы на уроках математики мы делали на ней. Это мне очень пригодилось в дальнейшем во время учёбы в институте, затем многие годы я применял эту линейку для расчётов на инженерной работе. Я очень любил астрономию, Лев Васильевич во многом способствовал этому. Помню, как многие из нас изготовили карту звёздного неба. По ней я в ясные дни любил поздним вечером рассматривать созвездия.

Лев Васильевич Сумерин впервые в школе преподавал в старших классах автодело. Мы изучали устройство грузового автомобиля, для этого отец купил мне специальный учебник. Автодело мне нравилось, я внимательно изучал устройство грузовика и на практике: в школе была своя полуторка. Изучали мы и правила вождения, а закрепляли их за рулём. Однажды нас отвезли за деревню Бабёнки на узкую лесную дорогу, затем по очереди сажали за руль полуторки. Помню свою первую самостоятельную поездку. Я был за рулём, рядом со мной сидел Лев Васильевич. Я без особого труда завёл двигатель машины и тронулся с места, но потом грузовик быстро набрал скорость и я почувствовал, что теряю контроль над дорогой. Полуторка повернула и понеслась к дереву, каким-то чудом нам удалось избежать столкновения с ним: Лев Васильевич молниеносно взял управление на себя.

Когда вышел на экраны кинофильм «Весна на Заречной улице», я тогда учился в восьмом классе, его начали демонстрировать в нашем «дека». Лев Васильевич был у нас классным руководителем и организовал коллективный просмотр этого кинофильма с последующим его обсуждением. Хотя судьба главных героев фильма, которые были уже взрослыми, связана со школой рабочей молодежи, мы наблюдали за их жизнью с большим интересом. После просмотра состоялось бурное обсуждение кинофильма. Песня из этого фильма, который посмотрели многие миллионы зрителей, стала очень популярной. Я быстро выучил слова песни «На Заречной улице» и потом пел её и пою до сих пор. А Николай Рыбников, исполнявший эту песню в фильме, стал для меня одним из любимых киноартистов. Лев Васильевич был хорошим организатором и многое умел делать своими руками. Помню, как под его руководством, в летние каникулы мы проводили ремонт школы. Мне он поручил разводить краску в огромной бочке, а он вместе с родителями и некоторыми школьниками красил стены школьных помещений. Лев Васильевич Сумерин запомнился мне как учитель-новатор. Много лет спустя после окончания школы я с ним встретился случайно на улице, он тогда был директором ногинской школы №10.

Ирина Сергеевна Сироткина преподавала русский язык и литературу. Я ей благодарен за то, что она приложила всю свою душу к тому, чтобы мы были грамотными, любили родной язык. Вспоминаю, как на уроке, при изучении книги «Горе от ума» Грибоедова, она распределила между учениками роли. Мне досталась роль Молчалина. И на уроке начался спектакль: каждый читал свою роль по книге. Когда «спектакль» закончился, Ирина Сергеевна поделилась с нами своим мнением об услышанном. Она похвалила только меня одного, сказав, что роль Молчалина у меня хорошо получилась. Мне нравился русский язык, я старательно изучал в школе его грамматику и сочинения писал, продумывая каждое слово, стараясь не допускать ошибок. При поступлении в институт сочинение по литературе я написал на «отлично». Любил читать произведения русских писателей, особенно входящие в школьную программу. Заучивать множество стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова и других поэтов, заданных на дом, мне было легко. С тех пор прошло много лет, но в памяти моей сохранилось немало гениальных поэтических строк.

Биологию, это были ботаника, зоология и анатомия человека, нам преподавал Макар Демьянович Тростянский. Он вместе со своей семьёй жил в нашей школе. Тогда наша школа имела только одно левое крыло от входа и его квартира располагалась в его углу на первом этаже. Его сын Валерий учился со мной в одном классе. Макар Демьянович был строгим, любил дисциплину и старался передать нам свои богатые знания не только по учебникам. Я и в старших классах продолжал сидеть за первой партой, а он объяснял новый материал стоя прямо рядом со мной с указкой в руке. Иногда Тростянский во время объяснения вставлял, как нам казалось, очень смешные украинские слова и фразы. Например, вместо «то же самое» он говорил «также само». Некоторые ученики, сидевшие за задними партами, плохо слушали рассказ Макара Демьяновича, разговаривали между собой. У него это вызывало сильное раздражение и он с силой ударял указкой по моей парте. Это случалось нередко и мне приходилось терпеть такое его действие, хотя я всегда сидел не шелохнувшись и внимательно слушал объяснения учителя. Его предметы я очень любил и всегда получал «отлично». Макар Демьянович сделал много полезного для школы, около неё был посажен сад. Территория сада была очень большая, там росло много фруктовых деревьев, кустарников. На грядках были овощи, лекарственные растения. Практические работы по ботанике мы выполняли в саду, сажали растения, ухаживали за ними. Очень жаль, что в дальнейшем, уже после ухода Тростянского из жизни, этот сад не сохранился.

Физкультуру нам преподавали Л.М.Титов и А.Ф.Игнатов, в зале школы было много гимнастических снарядов, мы на них занимались. В школьном дворе была большая спортивная площадка, на ней мы играли, бегали, прыгали. Наша школа стоит на краю леса в окружении корабельных сосен, зимой рядом с ней прокладывали, тянувшуюся в лес, лыжню. Уроки физкультуры зимой часто проходили на свежем воздухе, мы катались на школьных лыжах. Эти лыжи были деревянные, тяжёлые, имели ремешки для валенок. На уроках физкультуры в тёплое время года мы много времени проводили на спортивной площадке.

Свою первую учительницу по химии я не очень запомнил, но вскоре после её ухода из школы к нам пришла новая учительница – Александра Ивановна Обуховская. Её уроки химии я полюбил, а в дальнейшем закончил институт, где химия была одним из главных предметов.

Уроки труда в старших классах у нас, мальчиков, вёл Жарков. В подвальном этаже школы размещалась небольшая мастерская. На уроках мы выполняли простые слесарные и столярные работы, применяя все необходимые для этого инструменты. Запомнились две экскурсии с нашим преподавателем: на одной из них мы посетили фабрику Глуховского хлопчатобумажного комбината, на другой – мартеновский цех завода «Электросталь». В 1956 году в нашей школе начал работать ещё один преподаватель труда – Борис Станиславович Цымбаревич. Борис Станиславович в нашем классе занятия не вёл, но я был в те годы с ним знаком. Работая в школе, Цымбаревич много сделал по расширению и оборудованию мастерских, где появились, в частности, токарные, фрезерные и сверлильные станки. Как раз в год прихода Бориса Станиславовича в школу к ней начали пристраивать ещё одно крыло.

В нашей школе учился известный учёный, физик, академик, в настоящее время Президент Российской академии наук, Владимир Евгеньевич Фортов. Его мать, Галина Ивановна Фортова, была директором нашей школы и преподавала историю. С Фортовым я был знаком, но он моложе меня и закончил школу на три года позже. Мой брат Олег, который моложе меня на два года, поддерживал с Фортовым дружеские отношения все школьные годы. Помню, как сделав школьные домашние задания, брат спешил встретиться с Фортовым.. Потом их пути разошлись, но дружба продолжалась и Фортов был свидетелем Олега при регистрации его брака. В 1971 году в нашей квартире в Ногинске состоялась весёлая свадьба моего брата, я на ней был. Помню, когда мы уже спели много разных песен, я предложил исполнить ещё одну, очень популярную. Услышав её начало, Фортов меня прервал и сказал следующие слова: «ты ещё предложи спеть «Ты комсомолец? Да!». Все засмеялись, поняв иронию, и веселье продолжалось.

К сожалению, наш выпуск 1959 года, а это два десятых класса, «разъехался» в разные города. Осталось только 2 моих одноклассника, с кем мне удалось сравнительно недавно встретиться. Это Александр Александрович Шустов и Галина Николаевна Протасова, они живут в Ногинске. Протасова руководит нашими юннатами. Её отец был офицером, в нашей школе он преподавал военное дело. Хорошо помню, как Николай Сергеевич научил нас пользоваться боевой винтовкой.

Школа №5 одна из старейших в нашем городе, её история уникальна. Сменяются поколения учеников, учителей, но её традиции остаются. Я с большим удовольствием узнал, что учеником нашей школы был и космонавт Максим Сураев.

Продолжу свои школьные воспоминания. Когда мне исполнилось 14 лет, меня приняли в комсомол. Я не был активным комсомольцем и не помню какие комсомольские поручения выполнял, учась в школе, но на все собрания я ходил.

Учился я в средних и старших классах хорошо, все предметы изучал старательно и серьёзно, хотя уже после пятого класса я не был отличником. Я учился, наверное, уже в восьмом классе, когда в нашей семье появился телевизор. Телевидение только недавно стало работать в нашей стране и мы купили первый, выпускавшейся тогда телевизор, КВН-49. Экран у него был очень маленький и родители купили ещё, специально изготовлявшуюся для телевизора, линзу с водой. Я не любил смотреть телепередачи, но особенно они мне мешали, когда я готовил уроки, а в это время кто-то из домашних смотрел интересную для них передачу. Приходилось просить родных, чтобы они снизили громкость. По некоторым предметам в классном журнале и моём дневнике стали появляться четвёрки, главным образом по физике и математике. Дисциплина на уроках была в основном хорошая, но были у нас и постоянные её нарушители, которых не мог успокоить даже очень интересный урок талантливого учителя. Между уроками была пятнадцатиминутная перемена, во время которой можно было немного отдохнуть. Растущему организму необходимо много двигаться, а мы на уроках вели малоподвижный образ жизни. Более того, на переменах нам запрещалось бегать по коридорам школы. Чтобы останавливать бегающих, в классах назначались дежурные, которые ходили с красными повязками на рукаве. Помню, как я, шагая с повязкой по коридору, постоянно делал замечания особенно подвижным школьникам. Сейчас, вспоминая свою учёбу, я удивляюсь тому, почему в стенах школы я был всегда такой серьёзный, а девочек по своей застенчивости я сторонился. Помню, как нечаянно подслушал разговор обо мне нескольких девочек. Одна из них, Галя Бычкова, сказала осуждающе в мой адрес: «Мальчишка…, - никогда не улыбается».

Я учился в шестом классе, брат Олег в четвёртом, а моя сестра Оля стала первоклассницей. Нам стало очень сложно в одной комнате, за одним столом дома учить уроки. Мы продолжали жить в той же квартире, в которую поселились после войны. Никаких удобств в этом деревянном доме не было, а жить в одной комнате с каждым годом становилось всё труднее. Все дома на Полигоне принадлежали воинской части, а новое жильё не строили. Отец много раз просил улучшить наши жилищные условия, но всё оставалось по-прежнему. И всё-таки мы, наконец, переехали, когда я учился в восьмом или девятом классе. Дом, где мы поселились, имел №9, а мы заняли две комнаты в квартире №8 на втором этаже. Этот дом стоял рядом с нашим прежним, также его строили пленные немцы, и внешне был на него похож: такой же деревянный, двухэтажный, двухподъездный. Но все в нашей семье радовались тому, что, наконец, у нас появились некоторые удобства. Во-первых, это две, хотя и проходные комнаты. В доме был водопровод и канализация. Соседи, довольно молодые муж и жена, имели с нами общий коридор, кухню и туалет. Нам стало жить легче, хотя по-прежнему заготавливали большое количество дров для отопления.

Близких друзей у меня среди одноклассников не было: виделся с ними только на уроках и на пути к школе и обратно. Правда, каждый год я с ними ещё два раза встречался на праздничных демонстрациях. Демонстрации по всей стране проходили Первого мая и Седьмого ноября. Хорошо помню, как мы вместе с учителями оформляли школьную колонну и в праздники с флагами, с разноцветными шарами радостно шагали к центру города. Колонны от всех школ, предприятий, организаций были очень многочисленны, у людей было хорошее настроение. Мы шли по улице 3 Интернационала, проходили мимо трибун, расположенных у Драматического театра, где нас приветствовали руководители города и района. После демонстрации наша семья всегда собиралась за праздничным столом. Часто в праздники к нам приезжал гость – мой дядя Пётр Иванович Романов или, как я его называл, «дядя Петя». Его я очень любил. Когда началась война, дяде Пете исполнилось 16 лет и он не успел закончить среднюю школу. В конце войны он служил во флоте, участвовал в боевых операциях. После окончания войны жил в Москве, строил метро, освоив при этом много рабочих профессий. Но через несколько лет перешёл работать в институт имени Курчатова. С этим центром науки мой дядя связал всю свою, оставшуюся до пенсии, жизнь. Он на практике очень хорошо разбирался в радиотехнике, электронике, вычислительной технике. Многие вещи дядя Петя мог делать своими руками, мастер он был талантливый. Часто он мне привозил подарки, например, детский набор столярных инструментов, принадлежности для игры в настольный теннис.

Мне доставляло удовольствие присутствие гостей, я любил сидеть за праздничным столом с вкусной, необычной едой. Правда, эта еда в наше время стала обычной и меня не привлекает. На столе были колбаса, сыр, рыбные консервы, селёдка, студень, обязательно картошка и квашеная капуста. Мама пекла к столу очень вкусные с разной начинкой пироги. В праздники мы обязательно пили чай с вареньем. Дядя Петя был очень хорошим рассказчиком, он хорошо пел. Наговорившись вдоволь и получив удовольствие от вкусной пищи, мы слушали музыку, записанную на грампластинках. Пластинок было много, на них были записи голосов великих оперных и эстрадных певцов. Обычно отец меня просил включить музыку, записанную на пластинке. Я с удовольствием соединял проводами, изготовленные и подаренные нам дядей Петей, радиоприёмник и проигрыватель. Затем ставил на диск проигрывателя грампластинку и включал в сеть приёмник. Записей классической инструментальной музыки у нас было мало, но мы слушали много арий из опер великих композиторов. Часто за праздничным столом мы и сами пели. Песни мы исполняли обычно хором, дядя Петя пел замечательно и у отца был неплохой голос. В пении я всегда принимал участие. Чаще всего мы исполняли русские народные песни и романсы. В дни приездов к нам дядя Петя находил время, чтобы сыграть со мной 2 – 3 партии в шахматы. Я освоил шахматы ещё учась в начальных классах, изучал кое-какую шахматную литературу. Иногда в свободное время проводил за шахматной доской, играя с отцом. Конечно, уровень нашей игры был невысокий, обычный, любительский.

Летние каникулы, начиная с июля, вся наша семья проводила в моей родной деревне Ахтимнееве. Я всегда с радостью туда ездил, ведь в деревне меня ожидало столько интересного! Сначала мы ехали на поезде из Ногинска до Москвы, а оттуда с Савёловского вокзала на поезде с паровозной тягой добирались до Талдома. Талдомский район находится на севере Московской области. Дорога казалась мне бесконечной, хотя я всегда пристально смотрел в окно, наблюдая за пейзажем. Но вот паровоз даёт гудок, выпуская клубы густого дыма, затем останавливается: мы приехали, затратив на дорогу от Москвы всего каких-нибудь три с половиной часа на 111 километров. Я выхожу с родителями, братом и сестрой из вагона на платформу и с замиранием сердца смотрю на талдомский маленький деревянный вокзал. А паровоз даёт гудок и поезд уносится к своей конечной станции Савёлово, относящейся к городу Кимры Тверской (тогда ещё Калининской) области. От вокзала до Ахтимнеева всего полтора километра, пассажирского транспорта тогда там не было и мы с тяжёлыми вещами добирались до дома пешком. Ступая по родной талдомской земле, я всегда с детства испытывал необъяснимое щемящее чувство. Всё увиденное мной казалось бесконечно дорогим и прекрасным. Но вот пройдена городская часть пути, хотя большинство встретившихся домов были обычными деревенскими, и перед нашими глазами открывается вид на нашу деревню. До неё рукой подать: всего каких-то полкилометра.

Наш дом в деревне был крайним и располагался в Ахтимнееве ближе всего к Талдому. Эта деревня была большая, имела 100 домов, две улицы и тянулась более чем на километр. Чтобы дойти до родного дома нам оставалось преодолеть по тропинке большое ржаное поле, канаву, заросшую душистой травой, в которой встречались ягоды земляники. Подходя к дому, мы знали, что нас очень ждут родные. Ещё издалека я вглядывался в казавшееся крошечным окно нашего дома, пытаясь разглядеть там силуэты смотрящих на нас моих дедушку и бабушку. Наконец, мы пришли, обнимаемся со встречающими нас улыбающимися родными и начинаются бесконечные разговоры. Нас всегда расспрашивали, как мы добирались, дорога считалась долгой и трудной. К нашему приезду дедушка с бабушкой всегда готовили сытный обед. Еда эта, приготовленная в русской печи, имела необычно приятный вкус. На обед мы ели обязательно с хлебом суп или щи с мясом, кашу, пили чай.

После обеда я уходил гулять. Обычно далеко от своего дома я не уходил и очень мало знал жителей деревни. Рядом с нашим домом стояли дома Ивановых, Грибковых, Миловидовых. Но ближе всего к нам находился дом Пименовых. Этот дом, как и другие дома в деревне, был деревянным, довольно большим. Там жили две семьи: семья охотника Сергея Сергеевича Пименова, а другую половину дома занимали их родственники. Кое-как сколоченный деревянный забор отделял наш огород от огорода этого соседнего дома, боковыми окнами обращённого к глухой стене нашего жилища. В ближней к нам половине дома жил мой ахтимнеевский друг детства Шурик Алексеев. Он был племянником Сергея Сергеевича и двоюродным братом его сына Виктора. После приезда я всегда сразу направлялся к Шурику. С Шуриком я познакомился в первый мой приезд на каникулы, он был моим ровесником. Шурик жил с матерью, она была учителем русского языка и литературы, отец его погиб на фронте. Домой к нему я ходил очень редко, все наши встречи происходили на улице. Помню, как Шурик пригласил своих знакомых деревенских ребят и мы устроили соревнование по бегу. В то время автомашин было очень мало, а через Ахтимнеево иногда проезжала одна грузовая машина. На проезжей части дороги не было асфальта, но и грязи тоже. Зато на ней лежал мелкий серый песок вместе с большим слоем пыли. Нам, мальчишкам, доставляло удовольствие бегать босиком по такой дороге, особенно когда песок прогревался солнцем. Вспоминаю наши глубокие следы, оставленные на песке. Бегал я неплохо и часто обгонял всех мальчишек.

Но всё-таки самым интересным и продолжительным занятием у нас с Шуриком был футбол: в него мы играли постоянно с утра до вечера с перерывом только на обед. Родители мне купили волейбольный мяч, а я его приспособил для игры в футбол. Я вставлял в покрышку резиновую камеру, надувал туда воздух своими лёгкими до предела, завязывал камеру, зашнуровывал покрышку и мяч был готов к игре. Мы играли в лёгкой обуви, удары были несильные, поэтому волейбольный мяч нас вполне устраивал. Играть выходили за наш огород на скошенную лужайку. Ворота были условными: вместо штанг на траве у нас лежали какие-то мягкие предметы. Чаще всего мы с Шуриком играли один на один, но иногда к нам присоединялись и другие игроки. Тогда можно было в ворота поставить вратарей. Обычно вратарями были мой отец и сестра Оля. Иногда в игре принимал участие дядя Петя, когда он приезжал в дни своего отпуска. Дядя Петя был ещё в молодом возрасте и играл азартно. Мы с Шуриком вдвоём играли против его одного и иногда нам удавалось дядю Петю обыгрывать. После очередной нашей победы Шурик сочинил небольшую песенку-дразнилку: «Срам, срам дяде Пете, игроку-чемпиону». В нашей игре временами участвовали соседние мальчишки. Это прежде всего был Олег Серов. Он был старше нас на два года и жил на соседней улице деревни в ближнем от нас доме. Олег увлекался спортом, кроме игры в футбол он любил шахматы и серьёзно ими занимался, тренировался он и в беге на длинные дистанции. Олег имел хорошую технику владения мячом, отобрать мяч во время игры у него было невозможно, тем более он быстрее нас бегал. Но всё же Олег кое-каким финтам нас научил. Иногда к нашей игре в футбол присоединялся младший брат Олега Валерий и двоюродный брат Шурика Виктор Пименов или, как мы его звали, Витаха. Я так увлекался игрой в футбол, что не замечал время и не помню, чтобы сильно уставал во время игры. Но родители обо мне беспокоились и иногда даже прятали от меня мяч на чердаке дома.

Дядя Петя любил играть в волейбол и учил этой игре нас. Мой мяч как раз был волейбольным и мы с ним играли в эту игру, встав в круг. Я придумал ещё игру: рядом с калиткой в нашем заборе я вкопал в землю деревянный трёхметровый столб и наверху его повесил металлическое кольцо с сеткой. Получилось кольцо похожее на баскетбольную корзину и я тренировался, пытаясь забросить туда мяч. В доме я нашёл гири весом от одного до восьми килограммов, с ними я занимался, укрепляя мышцы, а некоторые толкал на дальность вместо ядра.

Дом в Ахтимнееве, в который дедушка с семьёй поселился в 1935 году, имел номер 93А. Он был небольшой, бревенчатый, с крышей, покрытой кровельным железом, тремя окнами на фасаде, обращёнными на запад, ещё одно окно из прихожей было обращено на юг. С южной стороны дома к нему была пристроена небольшая терраска, а с восточной – двор. В доме были две жилые комнаты: прихожая, она же и кухня, и основная, она же дедушкин кабинет и спальня. Дальняя часть основной комнаты с одним окном отгораживалась занавесками, это была спальня для гостей. В доме было два входа: главный – со стороны фасада, а второй – со стороны двора. В доме был большой коридор, сени, чулан, из которого по лестнице мы поднимались на чердак, подпол. В прихожей вдоль стен стояли скамейки, у окна стоял стол, в углу висела небольшая икона с лампадой. Дедушка и бабушка в Бога не верили, но перед иконой молилась, жившая с ними, моя прабабушка – мать дедушки. Мы, дети, звали её «бабушка Паша». Она была часто больна, учитывая возраст, поэтому на улицу выходила редко и большую часть времени проводила на печке. Там у бабушки Паши была постель и зимой было тепло. Русская печь занимала одну из стен прихожей. Она не только отапливала дом и служила для приготовления пищи, но и заменяла нам баню. Внутри печи было достаточно места, чтобы помыться. В доме была ещё небольшая печка – лежанка. Главная достопримечательность основной комнаты, несомненно, дедушкино кресло. Оно было большое, с высокой спинкой и обтянуто зелёным материалом. Кресло было любимым местом для дедушки, особенно для чтения. В этой комнате ещё стоял буфет, стол, над которым висело большое прямоугольное зеркало. Написав на писчей бумаге очередной текст, дедушка всегда клал свою рукопись за это зеркало. Я иногда незаметно вынимал её и с любопытством читал: это были его новые стихи или материалы для газетных статей.

Дом окружал довольно большой огород. Забор был, как и у многих домов в деревне, сколочен из кривых брёвен и нетёсаных досок, дедушка его сделал много лет назад. В огороде стояли две берёзы: старая и большая находилась на южной стороне огорода, а молодая росла у фасада дома. Перед фасадом дома росли яблони и сливы. Моё дерево, выросшее из косточки сливы, давало красивые, вкусные плоды. Вдоль всего забора, граничащего с огородом Пименовых, находилось большое количество высоких вишнёвых деревьев. Примерно такое же количество вишен росло и с другой стороны забора, в огороде у Шурика. После футбола вторым совместным увлечением у меня с моим другом было сидение на сучках вишни. Мы залезали на деревья, стоящие напротив друг друга, и, кладя вкусные ягоды в рот, вели неторопливый разговор.

В огороде у дедушки были кусты смородины, крыжовника, росли бобы, горох, малина. Со стороны двора в огороде дедушка с бабушкой сажали большое количество картошки. В её выращивании и я принимал участие. Дедушка меня научил технике окучивания, которую я постепенно совершенствовал. А ещё дедушка меня учил косить, он косил мастерски и я всегда с удовольствием смотрел, как он это делал. Он постоянно скашивал траву за забором огорода, его чёткие ровные движения с небольшими поворотами туловища были похожи на танец, при этом скошенная под корень трава ложилась ровными полукругами вокруг. Во время работы дедушка иногда останавливался и подтачивал лезвие косы бруском. Мне тоже хотелось научиться косить и дедушка разрешал брать косу для этой цели. Первые попытки косьбы не обрадовали: коса почему-то не слушалась меня. Она вырывалась из рук, втыкалась остриём в землю и срезала траву неровно и высоко от земли. Дедушка учил меня, как не допускать таких ошибок и всегда мне предлагал пятку косы прижимать к земле. Но хорошо косить я так и не научился, дедушка получил этот навык в раннем детстве и косил траву всю жизнь. В сенях его дома всегда хранилось несколько кос. Лезвия кос дедушка отбивал молотком на наковальне, вбитой в чурбан. Часто рано утром можно было услышать на улице лёгкие постукивания его по режущей части косы.

Дедушка ещё курил в мои детские годы, он бросил это вредное занятие только в 70 лет. Курил он табак, который выращивал у себя на огороде. Помню это растение с большими листьями, занимавшее несколько грядок. В огороде росло немало различных цветов, но мне почему-то больше всего нравились георгины. Они были очень красивые, крупные, бордовые, с приятным мне, неповторимым запахом. Бабушка хранила луковицы георгин в подполе и очень любила эти цветы.

Дедушка почти до конца моей учёбы в школе, в пенсионном возрасте, продолжал работать литературным сотрудником Талдомской районной газеты «Коллективный труд». А тесно связал он свою жизнь с этим изданием ещё в 1935 году. Дедушка писал статьи на актуальные темы, помогал молодым журналистам в работе над статьями, помещал в газету свои стихи. Я любил дедушку и видел, с каким уважением относились к нему окружающие. Он был очень добрым человеком. Я иногда вечером ходил встречать дедушку, возвращавшегося с работы из редакции. Со своими многочисленными знакомыми, встречавшимися на дороге, дедушка здоровался кланяясь и снимая свою соломенную шляпу. Своё литературное творчество продолжал он и дома, я часто видел его что-то пишущим за столом. Дедушка постоянно читал, любил он это делать в своём зелёном кресле. Он был и довольно строгим к нам, детям, любил дисциплину, а я стеснялся с ним общаться. Я был ещё нелюбопытным и мало чего узнал от деда. Дедушка дружил с писателем Михаилом Михайловичем Пришвиным. С ним дедушка познакомился ещё в 1922 году, когда Пришвин поселился в деревне под Талдомом. В своём произведении «Башмаки» Пришвин поместил стихотворение дедушки «Башмачник». Мама мне рассказывала, что это стихотворение было напечатано в учебнике «Родная речь» и его они учили в школе.

Дедушка любил природу, о которой он писал в своих прекрасных стихах. Иногда он ходил в лес, от дома до него было около двух километров. Дедушка уходил в лес подальше, углубляясь на 5 – 7 километров: там можно было после дождей собрать много разнообразных грибов. Он уходил в лес рано, на рассвете, а возвращался уже к обеду с большой корзиной, наполненной грибами. Грибы составляли немалую часть нашего меню. Все дары леса, собранные дедушкой, сразу же мы все вместе сортировали, чистили, мыли, а из части их сам дедушка готовил придуманное им очень вкусное блюдо. Для его приготовления отбирались молодые грибы: белые, подосиновики и подберёзовики, их мыли, резали и варили вместе с мукой в молоке. Получалось ароматное, густое блюдо. Мы ели его обязательно с чёрным хлебом. Я всегда с удовольствием съедал, наполненную до краёв большую тарелку этого кушанья. Иногда, хитро улыбаясь, дедушка предлагал нам ещё один лесной гостинец: он вынимал из кармана завёрнутый в бумагу большой кусок чёрного хлеба. Хлеб этот был сладким и нам казался необыкновенно вкусным. Дедушка говорил, что его прислала лисичка и называл «Лисичкин хлеб». Через много лет я узнал, что у Пришвина есть рассказ «Лисичкин хлеб» с похожим сюжетом. А хлеб этот дедушка брал в лес вместе с сахаром на завтрак и часто не съедал, а сахар таял и впитывался в него. Как-то раз дедушка принёс нам из леса две палки из орешника, из них он изготовил 2 лука: для меня и для брата. Мы сами делали стрелы, а потом соревновались в стрельбе на дальность и меткость.

В лес с дедушкой я ходил всего несколько раз, но хорошо помню эти походы. Мы просыпались очень рано и, наскоро перекусив, брали корзины и отправлялись в путь. Помню, выйдя из дома на рассвете, мы шли по тропинке, тянувшейся через росистый луг к лесу. Нас встречал утренний туман и воздух, напоенный свежими ароматами цветущих трав. Дойдя до леса, мы отправлялись на поиски грибов. Дедушка был опытный грибник, он знал места, где можно было собирать дары леса. Но мне всегда хотелось искать грибы самостоятельно. Поэтому, войдя в грибное место, я уходил немного в сторону и очень радовался, найдя гриб. Иногда я так увлекался, что уходил далеко от дедушки, терял его из вида и, боясь заблудиться, кричал «ау». Дедушка научил меня отличать съедобные грибы от несъедобных и ядовитых и объяснил, почему их нельзя выдирать из земли, а надо обязательно срезать ножом. Срезая гриб, мы оставляем в земле его корень, грибницу, и на этом месте вскоре вырастет новый гриб. Освоив «грибную охоту», мы с братом вдвоём не раз отправлялись в лес, я радовался каждому найденному мной грибу, особенно, когда попадались белые, подосиновики, подберёзовики и лисички.

Но вернусь к рассказу о доме. Дедушка с бабушкой не держали скотину. В первые годы после войны у них ещё была корова, потом и коза, но я тогда был маленький и это не помню. У них не было никаких домашних животных, но куры были. Для них на дворе дома под крышей был оборудован нашест. Я нашёл в доме у дедушки старый армейский противогаз, он был исправен, в порядке была его резиновая маска, отходящая от неё длинная гофрированная трубка, прикреплённая к большой металлической коробке. Впервые надев маску противогаза на лицо, я решил в нём прогуляться по улице. В таком необычном наряде я и вышел из дома. В это время в нашем дворе мирно гуляли куры во главе с петухом. Увидев меня и, видимо, приняв за какое-то страшное животное, куры подняли переполох, громко закудахтали, захлопали крыльями, затем разбежались, но петух их всех увёл внутрь двора. Мне понравилось такое развлечение с курами, и я ещё несколько раз пугал их противогазом. Сейчас я понимаю, что пугать кур нехорошо, но тогда это была моя детская забава.

В дедушкином доме у меня не было кровати, я и другие члены нашей семьи спали на полу. На полу проводили ночь и многие гости. Большинство ночей мы проводили в большой комнате, но иногда спали и в прихожей. На пол стелили ватные одеяла, верхнюю одежду, подушек не было, под голову подкладывали тоже одежду, простыней не было, укрывались ватными одеялами. Обычно стелили общую постель, она занимала почти всю комнату. Иногда рядом со мной ночевал дядя Петя, мне это очень нравилось. Помню, как однажды я проснулся от шума, я спал тогда в прихожей. На улице уже было позднее утро и к нам в окно заглядывало ласковое солнце. В прихожей хлопотали бабушка и мама: они затопили печку, на её шесток поставили чугуны с водой, которые дальше в печь задвинули ухватом. В этот день они пекли пироги в печи на больших противенях. Особенно я любил пироги с голубикой. Такой пирог, с толстым слоем голубики наверху, занимал весь противень. Каждому из нас доставался довольно большой кусок пирога. Таким же образом выпекались и ватрушки, только тогда вместо голубики был толстый слой жирного творога. Вкус этих пирогов, испечённых в русской печке, был изумительный.

Утром и днём основную часть времени я проводил на улице. Немного я помогал дедушке с бабушкой по хозяйству: приносил воду из колодца, ходил в Талдом за хлебом и керосином. Колодец был общий для деревни, до него от нашего дома надо было пройти метров 100. Колодец, а это бревенчатый сруб глубиной несколько метров, был накрыт небольшим навесом, под которым располагался деревянный вал со стальной рукояткой на конце. К валу крепилась цепь, на которую вешалось ведро. Вращая вал за рукоятку, опускали ведро в глубину колодца и черпали воду. Я всегда зачерпывал два полных ведра воды и приносил домой. Воду любил пить холодную, некипячёную.

В пасмурные, холодные дни часть дневного времени я проводил в доме. У дедушки было много книг, в том числе уникальных, купленных им ещё до революции. Нравились мне и дореволюционные дедушкины журналы «Нива». На одной из книжных полок я обнаружил тоже дореволюционный большой набор крупноформатных листов с изображениями картин «Государственной Третьяковской галереи». Все эти издания вызывали у меня большой интерес, я внимательно просматривал книги, журналы, картины, хотя на долгое чтение у меня не хватало усидчивости и времени. Если на улице шёл дождь, то времени было больше и я читал книги, рекомендованные по школьной программе. В грозу, которая часто была в Ильин день, 2 августа, мы на улицу не выходили, все собирались в доме. Я любил слушать, как капли дождя постукивают по железной крыше, а вспышки молний и раскаты грома удовольствия не приносили никому из нас. В эти минуты мы уходили в тёмный, не имеющий окон, коридор и в разгар грозы находились там. Особенно боялась грозы тётя Люба – сестра мамы. Она тщательно занавешивала все окна и закрывала зеркала. Я любил после грозы и дождя, особенно, когда появлялось солнце, сразу же выбегать на улицу. Там я дышал чистейшим, очищенным дождём, наполненным озоном, воздухом.

Мой друг Шурик очень любил читать, я часто видел его идущим из Талдомской библиотеки с большой сумкой, наполненной книгами. Помню, как собираясь поздним вечером ложиться спать, я посмотрел в маленькое окошко чулана. В окно был виден бок дома моего друга. Я очень удивился, что в одном окне был свет, но вскоре догадался: Шурик читает.

В дом к дедушке с бабушкой гости редко приходили. Вспоминаю, что иногда в гостях была племянница бабушки, двоюродная сестра мамы, её они называли «Катька семягинская». Она приходила из расположенной недалеко от Ахтимнеева деревни Семягино. Эта наша родственница любила поговорить, её громкий голос долго звучал при встрече. Я в этих разговорах не участвовал.

Однажды мы всей семьёй ездили на реку Дубну ловить рыбу. Организовал поездку дядя Петя, он всем купил удочки, заготовил приманку и в тёплый летний вечер мы поехали. До Дубны от Ахтимнеева всего 15 – 20 километров по прямой, но мы ехали на разном транспорте довольно долго дальней дорогой. Наконец, мы на берегу реки. Дядя Петя сразу же взялся сооружать шалаш для ночлега: срубал ветки деревьев, готовил колья, а мы ему помогали. Шалаш мы быстро построили, он был большой, просторный, места хватило всем. Уже стемнело и мы, постелив на траву ватные одеяла, легли спать в шалаше. Но заснуть никому не удалось: нас атаковали многочисленные комары. Мы пробовали натягивать на голову одеяла, но вездесущие крылатые разбойники всегда находили лазейки и добирались до наших ушей, лбов и других частей тела. Летом солнце всходит рано, промучившись всю ночь борьбой с комарами, мы поднялись на рассвете. Бессонная ночь давала о себе знать: мы ходили позёвывая и покачиваясь. Но надо было готовить рыболовные снасти: мы достали удочки и приманки. До этого я никогда не ловил рыбу, этого не делал никто из нас кроме дяди Пети. Перед ловлей мы послушали его инструктаж. Дядя Петя сказал, что на рассвете самый лучший клёв, и мы немедленно спустились к реке и закинули удочки с насаженной приманкой. Но время шло, а рыба не клевала ни у кого из нас. Я пробовал удить в другом месте, но результат был всё тот же. Так, не поймав ни одной даже маленькой рыбёшки, мы вернулись домой. После каникул в школе мы писали сочинение на тему:»Как я провёл летние каникулы». В своём сочинении я описал все подробности нашей неудачной рыбалки.

Учиться в школе я любил, поэтому всегда после каникул с удовольствием приступал к занятиям, хотя в старших классах очень много времени тратил на приготовление домашних заданий. В эти годы я уже не был отличником: по двум – трём предметам имел четвёрки. В то время среднее образование было десятилетним. После окончания десятого класса выдавался аттестат зрелости, но перед этим мы сдавали выпускные экзамены. На экзаменах по всем предметам, а их было 7 или 8, я получил, кроме сочинения, пятёрки. Сочинение написал «на четыре», сделав одну ошибку, не поставив запятую. Тема моего сочинения была по «Поднятой целине» Михаила Шолохова. Я старательно вывел в нём положительный образ главного героя книги Давыдова. Подводя итоги результатов наших сочинений, Ирина Сергеевна Сироткина с удивлением сказала, обращаясь ко мне: «Не понимаю, как может так нравиться семнадцатилетнему юноше тридцатилетний мужчина».

В годы учёбы в школе я довольно часто болел. В основном это были простудные заболевания, но здоровье моё они значительно ослабляли. Помню, как на одном из врачебных обследований мне сказали, что такое давление крови может быть только у старика. Врачи не рекомендовали мне дальнейшую учёбу после окончания школы. В ВУЗы в то время шли лишь немногие ученики, но мне хотелось учиться дальше. Заканчивая десятый класс, я узнал, что увеличивается набор студентов в Ленинградскую военно- медицинскую академию, а для допуска поступления туда надо пройти обследование у специальных врачей. Когда меня осмотрели многие врачи и единодушно дали положительный ответ, я очень обрадовался этому. Но нужно было получить разрешение ещё у одного специалиста: глазного врача. Осмотр у него перечеркнул все мои надежды: даже в очках я видел всего 4 верхних строчки специальной таблицы. Закончив осмотр, врач сказал: «К сожалению, допуск на поступление в этот ВУЗ я дать не могу, так как нужно иметь хорошее зрение для выполнения операций, которые могут проходить и в полевых условиях».

В июне 1959 года в моей жизни произошло важное событие: я окончил десять классов школы, получил среднее образование, мне выдали аттестат зрелости. Вскоре в нашей школе состоялся выпускной вечер. У нас было только два десятых класса с небольшим количеством учеников. Директором школы в то время была Галина Ивановна Фортова. Вначале вечера нас поздравили директор, учителя, а потом состоялся небольшой концерт художественной самодеятельности наших классов. Помню, как Игорь Ковынёв играл на баяне классическую пьесу, а Лиля Паткина исполняла тогда новую песню «Ландыши». После концерта начались танцы. Нарядно одетые мальчики танцевали с девочками, своими одноклассницами. Я тоже надел новый чёрный костюм, белую рубашку и галстук. В зале звучала весёлая музыка, это были в основном вальсы и танго. В ритме мелодий закружились пары, а я стоял в стороне: танцевать я не умел и девочек на танец приглашать стеснялся. Но неожиданно ко мне подошла Лиля Паткина. Она сама меня пригласила на танго и обещала научить танцевать. Помню, как неуклюже я двигался, боясь наступить Лиле на ногу, но всё же что-то похожее на танец у меня получалось. Я очень благодарен Лиле, что она помогла мне победить скованность и стеснение, я танцевал с ней весь вечер.

Но танцами выпускной вечер не закончился. Нас ожидали накрытые столы, уставленные различной вкусной едой и напитками. За столы мы сели вместе с учителями и директором школы. Выпускникам налили по рюмке красного вина, а учителям предложили ещё и водку. За столом звучали тосты, поздравления и разговоры с учителями о нашем будущем. Вино к тому времени я ещё почти не пробовал, поэтому выпитая рюмка напитка подействовала на меня чрезвычайно: у меня сильно закружилась голова. Я постепенно пришёл в себя, но неприязнь к алкоголю осталась надолго. В этот вечер я впервые почувствовал себя взрослым, а с учителями можно было разговаривать на равных, хотя психологический барьер не давал мне это сделать. Мы просидели до поздней ночи, но по домам не разошлись. В назначенное время к школе подъехал автобус, который повёз нас всех в Москву. В то время ещё была традиция для выпускников школ: после выпускного бала встречать рассвет на Красной площади. Дорога до Москвы не заняла много времени, мы ехали по тёмным, свободным от транспорта улицам Ногинска, а затем по широкой, тоже плохо освещённой автодороге до Москвы. Наконец, мы въехали в столицу нашей Родины: появились огромные дома, на одном из которых я обратил внимание на небольшую светящуюся рекламу. В Ногинске в то время светящихся реклам ещё не было, да и в Москве их было немного. Я тогда вспомнил уроки физики, где узнал, что в таких устройствах светится инертный газ, аргон или неон.

Когда мы въехали на Красную площадь, на ней уже веселились многочисленные выпускники и стремительно приближался рассвет. Помню это тёплое летнее раннее утро. Мы неспешно гуляем по знаменитой площади, а мне было отчего-то грустно. Видно, кончилось детство, надо было думать о будущем. Рядом со мной шли мои одноклассники, наверное, и у них были похожие мысли. Игорь Ковынёв сказал мне, что он решил поступать в МАИ, то есть в Московский авиационный институт. А Лиля Паткина заявила, что хочет быть журналистом и собирается поступать в МГУ на факультете журналистики. В дальнейшем у Игоря так и получилось, мечта его сбылась. С Лилей Паткиной после окончания школы я больше не встречался и дальнейшая её судьба мне неизвестна.

На этом я заканчиваю свои школьные воспоминания, хотя в памяти ещё могут всплыть какие-то события, связанные со школьными годами. В июне 2014 года исполнится 55 лет со дня моего окончания школы и накануне этого события я побывал в её стенах. Чтобы лучше узнать её историю, я встречался с директором школы Вадимом Николаевичем Пупыниным. Он мне рассказал, что средняя общеобразовательная школа №5 была построена в 1928 году как начальная школа. В ней учились дети из города и ближних деревень. В 1933 году школа стала семилетней. В годы Великой Отечественной войны в здании школы размещался штаб 1 Гвардейского бомбардировочного авиаразведывательного полка дальнего действия, в котором служил Герой Советского Союза Николай Францевич Гастелло. В 1955 году выпускники школы получили первые аттестаты о среднем образовании. В 1956-57годах к школе пристроили ещё одно крыло, она стала значительно просторнее, открылись новые помещения для занятий.

20.03.2014 г.

Поделитесь с друзьями