Опубликовано в Черноголовской газете, № 3-4 за 2011, (20 и 27 января)
Один короткий зимний день
Владимир Алексеев
С длинной провисшей еловой лапы с шумом сполз ком снега, и Зинька вздрогнула. Она уже давно ждала окончания ночи, сидя внутри елки на согнутых ногах и с головой, спрятанной под крылом. Однако сейчас, в очередной раз приоткрыв глаза, Зинька заметила, что в лесу стало чуточку светлее. То же самое обнаружили и ее соседи – другие синицы, ночевавшие на той же ветке. Под еловой лапой началось шевеление, и кто-то подал первый на сегодня позыв: «зинь –зинь!».
Начинался короткий зимний день. В уснувшем лесу пернатые обитатели заснеженного леса просыпались не от жужжания насекомых или пения других птиц, а от чувства голода. С наступлением холодов стайка синиц, к которой принадлежала Зинька, каждый вечер возвращалась в этот старый ельник и, спрятавшись под покров заснеженных еловых крон, усаживалась на одной из веточек. Птички прижимались боками друг к другу, прикрывали лапки телом и убирали головки под крылья. Врожденное чувство подсказывало им, что в таком виде, превратившись в шарик из перьев и согревая своим теплом соседа, только и можно сохранить температуру своего тела на протяжении нескончаемой зимней ночи. Особенно плохо приходилось тем синичкам, которые оказывались крайними на ветке. Когда холод начинал особенно пробирать их, птички по спинкам своих соседей перебирались в середину и, растолкав собратьев, устаивались между ними. В таком чередовании дремоты и пересадок стайка проводила ночь за ночью.
Самыми страшными были холодные и ветреные ночи, после которых на снегу под веткой иногда появлялись неподвижные комочки перьев, оставшиеся от тех, кто по болезни или от голода не смог продержаться до утра. Впрочем, замерзшие синички недолго оставались под елками: на следующий день их подбирали рыжая лиса или белый горностай, по ночам обходившие свои владения в старом ельнике.
Конечно, лучше было бы забраться на ночь в дупло, где было чуточку теплее, чем на ветке. Но туда могли наведаться и куница, и белка, и сыч, спастись от которых в тесноте дупла было бы совершенно невозможно.
Для поиска пищи света было еще недостаточно, но у птичек было чем заняться. Одни занимались неспешным расправлением крылышков, другие перебирали клювиками оперение, третьи приподнимались на застывших за ночь ножках.
Наконец, в старом ельнике совсем рассвело. Над вершинами деревьев медленно «проплыла» пара огромных черных вoронов. Их громкая перекличка «крррук – крррук» послужила сигналом для синиц: стайка дружно выпорхнула из-под елки на свет Божий. Теперь предстояло новое испытание – найти в мертвом лесу столько пищи, чтобы можно было восполнить ночные потери и создать запас энергии на следующую ночь.
Хотя Зиньке было всего лишь чуть более полугода, она понимала, что лес только кажется безжизненным. Любая синичка знала, что на самом деле далеко не все насекомые вымерли с наступлением зимы. Под отставшей корой деревьев, в свернувшихся сухих листьях, внутри торчащих из-под снега стеблей трав, в засохших соцветиях, в трещинах коры – повсюду могут находиться впавшие в спячку пауки, мухи, жуки, бабочки и прочие букашки, их яйца, куколки, коконы.
Кроме того, почти всё лето и половину осени все синицы занимались запасанием кормов на зиму. Насытившись в течение одного – двух часов, они продолжали искать насекомых, а найдя, умерщвляли их и засовывали в трещинки коры или защемляли между хвоинками. Эти запасы становились общественной собственностью и должны были спасти птиц от голодной смерти. Каждый вид синиц прятал добычу по-своему, точнее в различных местах. Синицы зинькиного вида – желтые снизу и темно-зеленые сверху – размещали запасы преимущественно в нижних частях крон. Другие синицы – черные московки, хохлатые синицы, черношапочные гаички – «трудились» в средних и верхних частях крон деревьев.
Все эти виды ночевали где-то по соседству и сейчас, перекликаясь, присоединялись к зинькиной и другим стайкам. Откуда-то из глубины леса прилетела пищуха – неврачная молчаливая птаха с длинным изогнутым книзу клювиком. Появились крохотные птички-корольки, оливково-зеленые, с ярко-желтыми полосками-«коронами» на темени. Все они смешивались с синицами в большую стаю, чтобы вместе провести еще один короткий зимний день.
Первым делом стая обследовала тот самый ельник, где ночевала Зинька. Разные виды птиц держались на разных «этажах». Зинька и другие желто-зеленые синицы порхали на длинных ветвях в нижней части еловых крон. Гаички, московки и хохлатые синицы копошились повыше, там, где на кончиках ветвей висели длинные тяжелые шишки. А самые верхние «этажи» доставались королькам. Эти крохотные и почти невесомые пичужки могли так быстро работать крылышками, что замирали в воздухе перед кончиком самой тонкой веточки и таким образом добывали насекомых в тех местах, куда другим птицам доступа не было. Что касается пищухи, то та, сливаясь окраской с корой, короткими прыжками перемещалась по стволам, вытаскивая своим клювиком-пинцетом заснувших букашек из самых глубоких укрытий.
На счастье Зиньки ее первой находкой оказалась большая серая ночная бабочка-совка, спрятавшаяся от холода под отставшей корой в конце осени, да так и оставшаяся там до зимы. Ловко оторвав несъедобные крылья, Зинька прижала тело бабочки лапками и принялась раздалбливать клювиком твердый панцирь насекомого. Чтобы добраться до внутренностей совки, а затем поглотить ее содержимое потребовалось несколько минут. Время от времени синичка прекращала работу и, поджимая то одну, то другую лапку к телу, отогревала застывшие пальцы, одновременно прислушиваясь, не пора ли догонять стаю.
В густом лесу звуковое общение было важнее зрительного. Занятые высматриванием добычи, птицы легко могли потерять своих подруг и остаться в одиночестве. Вот почему временами каждая из них издавала короткие позывы, на которые тотчас же откликались соседи. У Зиньки таким позывом было звонкое «зинь – зинь –зинь». Синицы-гаички перекликались резким «джи-и – джи-и». Корольки попискивали как мыши, а живущим по одиночке пищухам переговариваться было не с кем, и их позывов никто не слышал.
Следующей добычей Зиньки стал сухой паук, которого она нашла среди обломков старой коры, лежавших на снегу под толстой умершей сосной. Похожий на вoрона черный дятел накануне ошкурил эту сосну в поисках крупных жуков и муравьев. Маленький паук был оставлен дятлом без внимания и теперь очень кстати пригодился синичке, став вторым «блюдом» за утро.
Между тем стая приблизилась к краю ельника. Впереди оказалась лесная речка по берегам густо заросшая ольхой и ивовыми кустами. Здесь была территория белых длиннохвостых синиц, стайка которых с тихими трескучими позывами уже обследовала кустарники. Корольки и гаички не умели искать пищу на голых ветках, и наша стая, сорвавшись с крайних елей, быстро перелетела на другой берег речной долины.
Опасаясь хищников, лесные птицы всегда старались преодолеть открытые места побыстрее. Но зимой мелким птахам было некого боятся. Их главные враги – ястреба-перепелятники и мелкие сокола –давно улетели на юг, а для совы-неясыти и огромного ястреба-тетеревятника подобная «мелочь» интереса не представляла. Серый, с темными поперечными полосами на брюхе желтоглазый ястреб охотился преимущественно на соек, рябчиков и тетеревов или совершал налеты на кур в соседней деревне. Неясыть же была страшна только для мышиного населения леса. К тому же днем эта сова редко покидала свои убежища.
Небольшой перелесок за рекой одним краем выходил к деревенским огородам. Зимой синицы каждый день наведовались сюда в поисках корма. Правда, стая при этом разделялась: гаички, черные синицы и корольки не умели искать пищу среди построек людей и оставались в лесу. Только зинькины родственницы, да голубые синицы-лазоревки могли ловко обыскивать поленицы и деревья в садах, залетать под навесы к скотине и под крыши бань, обследовать бревенчатые стены изб и наличники. Во всех этих местах им было, чем поживиться.
С наступлением холодов возле одной избы синицы обнаружили дощечку с бортиками, на которой по утрам появлялась горка черных семечек. Наполненные жиром, семечки давали птичкам энергию на весь день. Особенно спасительной эта пища становились в сильные морозы и после обильных снегопадов, когда голодная смерть подступала совсем близко.
Зинька одной из первых безбоязненно вспорхнула на край дощечки и схватила ближайшее семечко. Через мгновенье она уже сидела на ветке соседней вишни и старательно разбивала клювиком его толстую оболочку, чтобы добраться до сытное содержимого. После седьмого зернышка Зинька почувствовала, что сыта. Она не думала больше о пище, а старательно вытерев клювик о ветку, несколько раз захватила ртом снег. Другого источника воды до весны не предвиделось.
Другие синицы тоже стали менее подвижными. Теперь, когда пища была рядом и ее было много, можно было отдохнуть. Птицы усаживались на веточках, чистили клювы, перебирали перья. Самцы – у них полосы черных перьев вдоль брюшка были особенно широкими – пытались «выяснять отношения». Они прижимали перышки на темени, опускали вниз и чуточку растопыривали крылья и в таком, устрашающим по их пониманию образе подскакивали к соперникам и пытались прогнать тех подальше от кормушки.
Приближался полдень. От усилившегося ветра сплошные серые облака начали подниматься, разрываться, и между ними показались пятнышки голубого неба. С каждой минутой этих пятнышек становилось всё больше, а небо поднималось всё выше. И вот из очередной прогалины на землю полился яркий солнечный свет.
Последний раз Зинька видела солнце полмесяца назад, как раз в то время, когда дни перестали укорачиваться. И вот сегодня, вновь увидев светило, синичка каким-то новым для себя чувством ощутила, что солнце поднялось чуть выше над горизонтом, чем это было в последний раз. Это означало, что в природе произошел перелом, и что теперь с каждым днем у нее будет всё больше времени для поисков пищи, а изматывающие холодом ночи станут все короче и короче.
Неведомое прежде чувство тут же прорвалось наружу, и Зинька непроизвольно издала задорное «зинь – зинь – зинь!» Она ожидала, что в ответ услышит подобное от своих подружек, но вместо этого с соседней яблони вдруг раздалось протяжное «ци-и-и, ци-и-и». За свою короткую полугодовалую жизнь Зинька слышала этот звук впервые. Она повернула голову на звук и обнаружила, что он исходил от одного из взрослых самцов, усевшегося на верхней веточке яблони. Он тоже заметил, что солнце поднялось выше, и отреагировал на переворот в природе так, как требовала его собственная природа: пением.
До настоящей полной песни этому незатейливому свисту было, конечно, далеко. В разгар весны песня синиц будет состоять из сильных и звучных слогов «ци-ци-фии-и, ци-ци-фии-и», повторяемых шесть или семь раз подряд. И все же сегодня самец именно пел. Было не важно, что его песня получилась коротенькой и не законченной. Зато она стала первой. Первой песней зимнего леса, посвященной возрождающемуся Солнцу.
Послеполуденные занятия синичек повторяли утренние, но с противоположной направленностью. Когда все семечки на кормушке в деревне были съедены, а заодно проверены поленица дров и все трещины в стенах сараев и домов, зинькина стайка возвратилась в лес, где вскоре присоединилась к очередной кочующей стае синиц, корольков, поползней и пищух. Все вместе они еще дважды облетели старый лес, а заметив, что солнце стало клониться к земле, поспешили в свой ельник, чтобы до темноты успеть устроиться там на ночлег. Зима была еще в полной силе, впереди предстояли морозы и снегопады, но с сегодняшней синичьей запевки в заснеженном лесу поселилась надежда на то, что зиму можно одолеть и что самое трудное в борьбе с ней уже позади.
Поделитесь с друзьями