Найти работу

Трагикомический огогопус или Ироническая автопублицистическая исповедь

В.В.Ситнов

В иронической форме живым языком автор доверительно и откровенно повествует о своем «хождением по мукам» в поисках работы. Трагикомизм ситуации заключается в том, что неглупый почти интеллигентный человек с двойным высшим образованием, но без связей, в нынешнее безвременье обречен почти на люмпенское существование.

На собственном опыте автор убеждается, что, несмотря на переизбыток заманчивых газетных объявлений с приглашениями в трудовую сферу, уважающему себя человеку с творческими задатками найти достойную работу с приличной зарплатой фактически не реально.

Миф социалистических времен: «Все работы хороши – выбирай на вкус!» развенчивается новейшей жизнью и представляется как анахронизм.

Чтение данной исповеди может быть полезной всем, кто серьезно настроен или искренне надеется найти работу, а может быть и счастье, по газетным объявлениям.

 

Содержание

Вместо предисловия

Вроде предыстории

Читайте объявления, господа! Или эффект визуализации

Хочешь работать – плати деньги!

«Лохотрон» продолжается

Про хождение в народ

Гуси-гуси… или авторучка за 1000 $.

Гавнюшка

Про тигель, педаль и Серафима

Недостижимый суицид

Одноразовый телезвездюк

Хрень или тайна генофонда нации

Императоры почтовой связи

Эпилог ли

 

Стучите и да будете посланы…

(Ев. от кого-то, гл. X, ст. Y.) 

Вместо предисловия

Данное произведение может считаться автобиографическим за исключением всего исключительного.

Людям, считающим себя интеллигентными, рекомендуется немедленно отбросить сию писанину, тотчас же промыть руки и глаза дезинфицирующим раствором, и впредь быть осмотрительнее при выборе малоизвестных авторов. Возможным критикам произведения рекомендуется подробно изложить свои замечания на листе бумаги, затем, для удобства, свернув лист трубочкой, ввести его себе ректально, сохраняя невозмутимость и хладнокровие на мужественном лице. При этом важно проследить, чтоб лист исчез полностью, ибо критик средней руки, с торчащим сзади бумажным хвостиком, выглядит крайне нелепо, являя собой атавизм и проекцию тех далёких времён, когда люди порой были вынуждены глотать любовные письма, секретные документы и прочие сакраментальные бумаги.

Вроде предыстории

Думаю, не ошибусь, сказав, что большинству из вас, уважаемые читатели, (надеюсь, такие найдутся) приходилось хотя бы раз в жизни менять работу. Полагаю, многие согласятся, что событие это весьма неординарное даже для обычного, уравновешенного человека. Что же касается людей эмоциональных, склонных к самоанализу, диализу и электролизу своих бредовых мыслей, то происшествие это является для них коллапсом, а по-русски – полной жопой.

Люди тонкой душевной организации при этом часто впадают в чёрную меланхолию, сменяющуюся приступами лихорадки внутреннего Я и прочих внутренних органов. При этом сердце их отчаянно колошматится о рёбра, взбесившиеся эритроциты сбиваются в тромбы, холодный липкий пот на коже сменяется пупырчатыми мурашками. Испуганная печень гонит галлоны желчи, заставляя расстроенный кишечник жутко спазмировать, вынуждая обитающих в нём гельминтов покидать насиженные места и спешить на проезжающие коричневые экспрессы, стремящиеся к свету в конце тоннеля…

В моём же случае поиск работы осложнялся ещё и тем, что я совершенно не представлял себе – какую работу именно мне хотелось бы найти. Дело в том, что после окончания института, я уже 10 лет работал на таких размудацких работах, что не всякий мудак согласился бы так мудохаться. Что касается моей последней работы, то, сточив за годы десяток напильников, сотни полотен, проглотив пуды металлической стружки и в который раз сорвав спину, я почувствовал, что она доконает меня до конца, растворив снаружи и изнутри, как просроченный джин-тоник, растворяет алюминиевую банку.

В общем, к большому расстройству моего начальства, моё чувство самосохранения написало заявление об уходе и вытащило остатки моих мощей на волю. А оказавшись на воле, мне предстояло выбрать себе новую кабалу.

Как я уже упоминал, какую конкретно работёнку себе сыскать – я не знал. Согласно же приданию, довольно трудно найти чёрной ночью чёрную блошку в анусе крупного чёрного негра, особенно если её там нет. Или если проктолог – убежденный расист и не хочет выполнять возложенную на него миссию. Или если темнокожий господин сам сопротивляется, не желая, чтоб всякие проктологи-расисты вторгались в его внутренний мир столь грубым бесцеремонным способом.

Да, что это я всё про задницу-то… и что бы, интересно, на сей предмет старик Фрейд сказал? А хотя, ну и его в ….

Внутренняя неуверенность, отсутствие убеждённости и четко поставленных целей, преследовали меня с детства. Мой интеллигентный отец, говорил мне об этом следующими словами: «Ты как блин на ветру». А моя несколько менее интеллигентная маман часто произносила иную метафору: «Ты, сына, как дерьмо в проруби». И некоторые совсем уж неинтеллигентные люди выражались примерно следующим образом: «Да ты как ёп… переё… в … на бл…пи…пи пи пи !» В глубине души я, в чём-то был согласен с ними всеми, но мне более импонировало высказывание древнекитайского философа Хуй Ши*: «Твоё сознание подобно мутной Хуанхэ, несущей свои жёлтые воды в загадочный и безбрежный Океан Непознанного».

Вообще, с подобной душевной организацией довольно сложно не только найти работу, а даже просто выбрать её по естеству своему. Но, имея дома высокорейтинговую красавицу-жену и двух очаровательных засранцев-дармоедиков, действовать нужно было незамедлительно.

 

Читайте объявления, господа!

Или эффект визуализации

Итак, купив в киоске пачку всем известных газет о работе, я погрузился в увлекательное чтение. Страницы пестрели столь чудными и аппетитными объявлениями, что быстро покрывались продуктами выделения моих слюнных желез, ниспадающими с доверчиво приоткрытых уст. Ланиты мои пылали от трепетного волнения, чело светилось оптимизмом, очи покинули свои орбиты от восторга. Настоящий абориген страны непуганых идиотов. (Здесь я немного вру: художественный, так сказать, вымысел. На самом деле, моя пессимистичная натура просто горько ухмылялась над всей этой газетной хренью.)

Оказывается, не стать миллионером в наши удивительные дни может только ленивый деньгоненавистник.

* – Работа проще валенка, 2000 $.

* – Приходи к нам и заработай квартиру за год!

* – Активным оптимистам. 3000 $.

* – Девам, ракам и другим знакам. От 2800 $.

* – Возьму в бизнес овна.

* – Молодая, очаровательная бизнес-леди ищет помощника, от 3500 $.

* – Деловым и общительным. От 3200 $.

* – Знаешь, как заработать от 5000 $? Приходи, расскажи – поможем!

Список можно продолжать ещё долго, хотя, думаю, и так понятно, насколько увлекательным может быть чтиво подобного жанра.

Недолго поморщившись, я выбрал, на мой неискушенный взгляд, вполне симпатичное, относительно скромное объявленьице:

* – Требуются 7 сотрудников в офис. От 27 лет, прописка М, МО. Без торговли, работать научу. 1200 у.е.

Я сразу же набрал номер, и приятный, оптимистичный голос, женщины неопределённого возраста, пригласил меня на собеседование – на послезавтра в район метро Электрозаводская.

Что ж, пора начинать богатеть, старина! И тут в голове моей всплыла одна из небезынтересных методик богатеющих людей. Дианетики, НЛПисты, всякие Карнеги, Самураи продаж и прочие меркантильные подонки и «иметели» душ человеческих, советуют похожие вещи. Согласно наставлениям всех этих заботящихся о моём процветании господ, чтоб приблизить и ускорить желаемый результат, нужно представить себе и прочувствовать, что вы его уже достигли и пользуетесь его плодами. К примеру, хотите стать миллионером? Представьте себе, что у вас уже есть миллион, вот он в толстой сумке – прям перед вами! Представьте, как вы тратите его: спускаете в казино, давитесь икрой и шампанским, танцуете дорогих девочек, или как вкладываете его в выгодное дело. Почувствуйте как вам это приятно. Ну, и так далее…

 

Лично мне это напоминает известную литературную картинку – как товарищ Бендер ярко и вожделенно представлял себя в Рио. Между тем, до послезавтра оставалось время – чтоб как-то настроиться на хорошую денежную работу. И я начал усиленно визуализировать растущие доходы от новой высокоприбыльной деятельности. Доходы приобретали ясное очертание, благо воображение моё не хромало. Сначала я стал обладателем кипы рублёвых купюр всех мастей и расцветок, но с ними мне быстро стало скучно. Тогда включенное воображение быстро выдало мне доллар. Купюра удобно легла на мою ладонь – изображением президента вверх. Джордж Вашингтон пристально посмотрел мне в глаза и, не найдя в них удовлетворения, подмигнул мне и быстро стал превращаться в других президентов. Наконец, проявился Франклин и, увидев ноту одобрения в моих глазах, начал быстро множиться. Баксов стало так много, что сложно было сосчитать, да и незачем, так как сознание нашёптывало мне, что наваждение спадёт, и я снова останусь безработным с тремя рублями в худом кармане. Но всё же я, упорно следуя методике, в течение двух дней не переставал представлять себе непомерную кучу «бабла», ощущая шероховатость купюр, слыша их ласковый шелест, даже чувствуя запах их краски.

«И жизнь будет хороша!»

«Бабло победит зло!» – звучали в голове голоса. Возможно, это были бесы, а может, всякие самураи продаж залезли в моё незащищённое подсознание и начали наводить там свои порядки, выставив на торги последние извилины.

«Завтра, после собеседования, пойду в церковь», - подумал я, и заснул, по инерции продолжая визуализировать деньги.

Неудивительно было, что, провалившись в страну сновидений, я сразу же попал в сомнительную компанию банкнотных американских президентов. Поначалу они долго спорили – кто из них главнее и демократичней. Затем, достав огромные зеленые купюры, развернули их на земле и уселись на них по-турецки. Доллары, как ковры-самолёты, подняли их в воздух, и президенты закружили вокруг меня, осыпая полезными советами и наставлениями. Я виновато объяснил им, что не взял с собою в этот сон ни ручки, ни записной книжки, и поэтому к утру, наверняка забуду всю их ценную информацию. Тогда, махнув на меня рукой, они поднялись в облака и, собравшись в небольшой караван, двинулись к югу, освобождать негров и разносить демократию.

Затем, я вдруг очутился за столом с Бенджамином Франклином, мы кушали икру и пили «Кьянти». Он долго рассказывал мне о том, как составлял «Декларацию независимости», конституцию, вспоминал про войну с Англией.

Под конец, пожав мне руку и сказав: – Умней и богатей, сынок! – президент растаял в воздухе.

«In Franklin we trust!» – заорал я, и получил резкий глухой удар локтём в рёбра. Да, жена не любила когда я ору ночью по-английски.

Наступило заветное утро, и пора было ехать на собеседование. Побрившись и одевшись поприличнее, я почувствовал себя как минимум менеджером среднего звена, средней руки риэлтором, или ещё кем-нибудь средним. (Буддисты, к примеру, очень уважают середину, да и Хуй Ши солидарен с ними в этом вопросе).

Хочешь работать – плати деньги!

Приехав в Москву и поплутав немного по переулкам, я нашёл нужное мне строение. Весьма удивляло то, что здание продолжало строиться, и в то время как в одном его углу уже располагались офисы, в другом еще кипели строительные работы и бегали гасторбайтеры.

В дверях меня встретил огромный, но весьма учтивый охранник, и проводил в один из кабинетов. Там я обнаружил человек 10 разношёрстной публики, старательно заполнявших анкеты.

Судя по одежде и изможденно-обречённым лицам, люди эти, как и я, прибыли из области, и заполняемая ими анкета была, как минимум, десятая на этой неделе. Сдав анкеты охраннику и дождавшись вызова, кандидаты исчезали за дверьми и больше не возвращались. Наконец, настала и моя очередь.

Пройдя в соседний недостроенный офис и обнаружив в нём занятную женщину, изучающую мою анкету, я поздоровался и сел в предложенное кресло.

Дама была возраста весьма и весьма бальзаковского, но из кожи вон лезла, чтоб выглядеть, хотя б на четверть века помоложе. Расплывающееся в резиновой улыбке лицо было хорошо натянуто и выкрашено, из-под мясистых губ торчали крупные фарфоровые зубы, а из под красной юбки бугристые колени, покрытые чёрными волосками. Эдакая докембрийского периода кляча с большим опытом работы.

 

«Ах, вот вы какой, Виктор Викторович! – воодушевлённо защебетала кляча. – Позавчера я имела честь общаться с вами по телефону, и мне очень понравился ваш голос – активный такой, мужественный, и сами вы выглядите именно так, как я и ожидала… Я думаю, вы с нами сработаетесь».

Прохвалив таким образом меня и мои анкетные данные минут пять и сказав в завершении, что я очень напоминаю ей одного знакомого скрипача, умершего пару месяцев тому от чахотки, она перешла к рассказу о фирме, которую представляла.

Компания называлась «Тянь-Ши групп» и продавала всё, что можно продать, и, как я выяснил позднее, упор делался не биодобавки. На мои вопросы о характере работы женщина рисовала мне различные круги с исходящими от них стрелочками, на концах стрелочек появлялись надписи: «работа с людьми», «работа с документами», «работа с базой данных», однако ничего конкретного она мне так и не сказала. Пообещав мне хороший заработок, и дружески пожав рукой моё колено, дама произнесла, что ждёт меня завтра с 500 рублями на презентацию. На вопрос о том, за что с меня уже берут деньги, она ответила, что это для того, чтобы занести меня в компьютер. А на моё предложение, чтоб я сам занёс себя в компьютер «забесплатно», кляча, фыркнув, выпалила, что так у них не положено, и что так дела не делаются. На том и расстались.

Дома я не поленился найти в Интернете сайт об этой компании и обнаружил несколько весьма недружественных отзывов, богато приправленных резко «душевными» выражениями от тех, кто пытался там поработать. Посоветовавшись с супругой и услышав, что это работа для «лошков чилийских», а потому мне возможно, как раз подходит, я позвонил своему московскому приятелю, которому тоже не раз приходилось устраиваться на различные работы. Тот сразу сказал мне, что лучше б я шёл параши чистить, нежели на подобную работу, потому как методично обманывать людей у меня всё равно не получится.

В итоге я, что называется, «положил с прибором» на это выгодное предложение, заодно сэкономив и 500 рублей.

К тому же, в газетах была ещё масса объявлений, суливших мне светлое будущее.

Во многих объявлениях-приглашениях мелькали такие специальности, о существовании которых я почти не слышал. В эту интересную эпоху (а эпохи у нас всегда интересные!) страна, как оказалось, остро нуждалась в таких мастерах-работниках, как: тестомес, копирайтер, фаршесоставитель, супервайзер, дефектолог, шоколатье, юстировщик, дозировщик, трейдер, рабочий в питомник азиатских волкодавов, ночной блинопёк и прочих творческих личностях. Любопытно отметить, что в двух последних специалистах, судя по частоте и распространённости объявлений, государство нуждалось особенно остро. Видимо, блинопёки быстро сгорали на работе, а несчастные рабочие в питомниках волкодавов субъективно, но нередко рассматривались последними в качестве «чаппи».

Я быстро заметил, что, если соединять вместе две различные специальности, то сочетания порой выходят весьма забавными. К примеру: охранник-фаршесоставитель, грузчик-копирайтер, проктолог-аниматор, слесарь-сомелье, стоматолог-газосварщик, засольщик-испытатель, конвоир-пятновыводчик, нарколог-курьер и т д. Ещё занятнее выходит, если к различным специальностям добавлять что-нибудь непроизвольное и неприличное. Например: шпалоукладчик-растлитель, повар-оптимист, опытный педагог-распиловщик, дегустатор-дармоед, ночной директор-капрофаг.

Вдоволь натешившись подобным образом, я всё же решил не гоняться за экзотикой, а попробовать устроиться кем-нибудь вроде офисного служащего или клерка. Однако, как в последствии выяснилось, без связей и опыта работы в данной области дело это было практически безнадёжным.

Съездив на очередное собеседование, при этом ещё не отойдя от предыдущего, я решил, что у меня лёгкий приступ «дежавю», или это господа-работодатели просто сговорились, чтобы посмеяться надо мной. Снова тучная, но активная и напористая женщина, чуть не с пеной у рта рассказывала мне о том, как я, работая у них, быстро разбогатею, рисовала на бумаге круги со стрелками, и, наконец, пригласила назавтра «на презентацию» меня и мои 700 рублей.

Назавтра я снова поехал в Москву, но, конечно же, не на презентацию, а на очередные «дебаты» в очередной компании. На этот раз со мной беседовал мужичок с маленьким ехидным личиком и быстро бегающими глазками. Как только он взял в руки ручку и лист бумаги, я резко прервал его, попросив ничего не рисовать и не приглашать меня на презентации за мой счёт. Пусть он просто на словах попытается объяснить мне – чем я буду заниматься. Мужчина, хотя и несколько оторопел, всё же успел начертить пару стрелочек и неровный квадратик. (Не могу утверждать с уверенностью, но, по всей видимости, какой-то околоучёный мудила издал недавно популярное пособие, в котором убедительно наставляет хитропопых работодателей и прочих жуликов рисовать магические круги и стрелки, способные пронзить и бесхитростное сознание безработного лоха).

Затем мой шустрый ехиднорылый прохиндей, прервав своё рисование, заявил, что я должен буду, для начала, внести в кассу 600 рублей и, кроме того, привести к ним завтра ещё двух своих знакомых.

Вежливо и понятно я объяснил засранцу, что 600 рублей, в принципе, принести не трудно, но вот чтобы привести к нему двух здравомыслящих людей, придётся их оглушить предварительно или нажраться с ними в лоскуты. И, если мы втроем явимся к нему в таком состоянии, то его магические рисунки ему уже не помогут…

"Лохотрон" продолжается

Последующие мои собеседования сократились по времени до минимума. Позвонив, я сразу спрашивал у потенциального работодателя, сколько денег я ему уже должен. В некоторых случаях меня сразу посылали, в других, восхищаясь моей прозорливостью, честно называли сумму. Во многих местах денег с меня не спрашивали, а просто предлагали бегать по улицам и их каталогами и убеждать прохожих купить какой-нибудь несуразный товар. Предлагали также и по телефонам звонить, и проникать в разные доступные и недоступные офисы в поисках желающих приобрести какую-нибудь дорогостоящую хрень.

Справедливости ради должен отметить, что порой попадались и вполне приличные должности. Но на такие меня не брали по причине отсутствия опыта работы или большой удаленности моего места обитания.

Немного погоревав, я расстался с намерением носить белый воротничок и решил примерить на себя очередной рабочий комбинезон.

В газетах часто мелькало объявление о наборе грузчиков, комплектовщиков, упаковщиков, фасовщиков на различные объекты – с приличной ежедневной оплатой. Приглашались граждане со всего СНГ и ближнего зарубежья, часто даже с учетом отсутствия опыта работы.

…Я позвонил по предложенному номеру и попал в какое-то агентство. Измученный нервный женский голос тоном, которым обычно посылают в неприличные места, начал перечислять, что я должен взять с собой на встречу: паспорт, трудовую книжку, военный билет, ИНН, пенсионное страховое свидетельство, 1500 рублей. Деньги же предлагалось внести за то, что мне будут любезно предоставлены номера телефонов, дозвонившись по которым, я, возможно, получу какую-нибудь работу.

Далее девушка принялась объяснять мне как до них добраться, но трубка моего телефона уже разочарованно и обреченно шмякнулась на своё место.

«Суки! – кричало всё моё Существо, – Почему же человек, который просто хочет работать, должен за это еще и платить? Почему он, а не ему?» Существо некоторое время напряженно прислушивалось к пространству, но ответа не последовало…

 

Что ж, придётся ещё более снизить планку своих притязаний и звонить по объявлениям, не обещающим ничего особо радужного.

И я звонил, и я ездил, и я смотрел, и существо моё всё больше погружалось во мрак и отчаяние.

«Грязные, в калошах и без калош,

Они взгромоздились на бабочку поэтиного сердца…»

– наверное, так написал бы об этом состоянии Маяковский. Но Маяковским я не был… А вот в дерьморабочих побывать приходилось… Однако таких экстримально-неприличных «заманчивых» предложений мне рассматривать ещё не доводилось. Пришлось знакомиться даже с вариантами таких работ, от которых отказывались не только лошади, но и гасторбайтеры.

В одном из подобных мест мне предложили затаскивать чугунные ванны и фаянсовые унитазы в квартиры строящихся многоэтажек. При этом никаких подъёмных механизмов, способов и методов, кроме моего собственного «пердячего пара», не предусматривалось. Зато в конце каждой недели, в качестве премии, выдавалось 5 пузырьков медицинского спирта. Видимо, предполагалось, что смесь спирта и упомянутого выше пара должна, как минимум, удесятерять энергетический потенциал и энтузиазм рабочего.

Я сразу прикинул, что на первый подъём у меня уйдёт не менее четырёх волшебных пузырьков, а пятый пузырь как раз останется на мои поминки. Моё удручённое воображение уже читало газетную статью в хрониках происшествий: «Трагически погиб передовой унитазный грузчик с высшим образованием. Между 8-м и 9-м этажами он был зверски раздавлен бронированной чугунной ванной фирмы «Bosh». Тело удалось опознать по номерному комбинезону и остаткам по-советски плохо запломбированных коренных зубов...»

В другом месте мне предложили поработать на складе химических реагентов, хранящихся при низких температурах. Пройдясь по складу, я понял истинное значение слова отморозок. Мне показалось, что на меня вылили цистерну жидкого азота, и, если я чихну или кашляну, то непременно расколюсь на тысячу маленьких Витьков. Спросив у завсклада, выдадут ли мне какой-нибудь термический скафандр, я узнал, что телогрейку и валенки мне дадут через месяц, если пройду испытательный срок.

Воображение выдало мне очередную невесёлую картину. У меня двусторонняя пневмония. Я лежу в палате, подключенный к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Ко мне посетитель. Это мой начальник, в руках его сетка, в которой больным обычно приносят апельсины. Из сетки торчат валенки и рваный рукав потёртой телогрейки, в которой уже умерли два эскимоса и один таджик. Шеф жмёт мою холодную бледную руку и, поздравив с успешным окончанием испытательного срока, объявляет, что ждёт меня завтра, к шести утра на работу.

В результате очередного собеседования я оказался на производстве полиэтиленовой плёнки. Мне было предложено поработать перемотчиком, так как опыт похожей работы у меня уже был, однако такой засады я не ожидал. Каждая из перемоточных машин, при работе издавала грохот, сравнимый разве что с извержением вулкана или землетрясением. В небольшом цеху размещалось 10 таких станков, и рёв оттуда доносился просто невообразимый. Подойдя ко мне поближе, директор прокричал мне вопрос: когда я смогу приступить к работе. Но я совершенно ничего не расслышал. Тогда он заорал мне в ухо так, что жилы вздулись на его красной бычьей шее. Расслышав вопрос, я возопил, что мне необходимо пару дней подумать и выбежал оттуда, сломя глушёну буйну-голову. В течение примерно получаса, я находился под действием слуховых галлюцинаций и не мог понять, то ли прохожие вокруг меня истошно орут матом, то ли это моя внутренняя сущность выражает своё возмущение и протест.

Много интересных работ повидал я в этот период… Попадались, конечно, и вполне приличные, но на них меня не брали опять же из-за отсутствия опыта работы или удалённости проживания. Иной раз, правда, работодатели заявляли, что берут меня, но позвонят мне недели через две и сообщат, когда выходить на работу. Я послушно ждал, но, не дождавшись, дозванивался и узнавал, что место уже занято.

От тщетности многочисленных попыток мною овладело уныние, медленно, но верно перерастающее в депрессию. От окончательного впадения в чёрную меланхолию меня отвлекла случайно услышанная по TV фраза, принадлежавшая какому-то янки.

«Когда тебя со всех сторон окончательно поимели, возникает некоторое чувство лёгкости и свободы оттого, что понимаешь, что хуже уже не будет». И меня действительно охватило некое чувство лёгкости и свободы. Лёгкость, честно говоря, была сравнима с чувством опустошения, возникающего у человека после жестокого припадка дизентерии, а свобода – со свободой голопопого негра в Африке.

Однако, как показало дальнейшее развитие событий, чувства эти охватили меня несколько преждевременно, ибо выяснилось, что поимели меня ещё далеко не со всех сторон. Я оказался гораздо более многосторонним суккубом**, и основные «именины» были заботливо сокрыты от меня мраком грядущего.

Про хождение в народ

Вдоволь насытившись газетными объявлениями, я решил испробовать иной способ поиска.

Как-то один сослуживец поведал мне, как он поступает, оставшись безработным. Он покупал ящик пива, вытаскивал его на середину своего двора, ставил на лавочку и, сунув два пальца в рот, издавал свист. Почуяв лакомство и заслышав призывный посвист, к лавке сползались страждущие и недужные люди, знакомые и не очень. Пока страдальцы всасывали живительную влагу, благодетель их расспрашивал, кто чем живёт, где работает, и нету ли где и для него подходящего местечка. Часто такой метод срабатывал, хотя и добытые таким образом вакансии, были не лучше моих прежних.

В моих же окрестностях подобный способ принёс бы гораздо более удручающие результаты. Аборигенами местных дворов являлись синие зомби, недужные на всю голову, которые, выпив, начинали сами себя бояться. Посему и способ заработка, заимствованный у подобного контингента, неминуемо привёл бы меня к смене места жительства – в места с более суровым климатом, на неопределенный срок, возможно, без права переписки.

Гораздо проще в моём положении было просто осведомить друзей да родню о своих геморроях и о тщетных потугах своих исправить столь незавидное положение. Так я и сделал.

Первое предложение поступило незамедлительно, от одного московского кореша, с которым мы в своё время откушали не один галлон огненной воды и в сумерках сознания оросили рвотными массами не один гектар нашей необъятной Родины. Работал он в охране, куда меня и пригласил.

Как-то, в бытность мою неискушённым юношей, мне довелось поработать в охране, и воспоминания об этом периоде сохранились у меня не самые приятные. Помню, как сутки через двое, сидели мы сторожевыми бобиками в своих будках, гавкая на тех, кто пытался пройти без пропуска, и тупо смотрели, как мимо нас протекает жизнь. Ночами господа сикьюрити пили горькую и частенько били друг другу морды. К утру, наименее помятых, умоляли сбегать за пивом. Затем, выхватив по порции «люлей» от начальства, охранники тащились на электричку, продолжая активно похмеляться беленькой, купленной за полцены у привокзальных бабушек.

Кореш мой работал нынче в ночном клубе кем-то вроде вышибалы. Благодаря его габаритам, вышибать ему особо никого не приходилось, достаточно было просто нахмурить брови. По его словам, вся работа будет заключаться в том, что одеваешь, мол, чёрную форму, делаешь суровое лицо и стоишь, как шкаф, всю ночь. Мне, конечно, пришлось возразить ему, что если он и будет стоять как шкаф, то со своей природной астенической конституцией я буду стоять, скорее как штатив или вешалка, а, глядя на мою измученную мину, всякие полуночные наркоманы и педерасты будут пытаться послать меня сбегать за пивом. Короче, от этой затеи мне пришлось отказаться.

Гуси-гуси…

или авторучка за 1000 $

Вскоре, от одного из моих родственников поступило предложение поработать в компании «Мишлен», производящей и продающей автомобильные шины. Фирма эта располагалась на территории завода, стоявшего совсем рядом с нашим домом, что было, конечно, большим плюсом. Минусом же было то, что о жадности французов, являющихся хозяевами фирмы, ходили легенды, и на хорошую зарплату рассчитывать не приходилось.

Однако, положение моё, к тому времени, было таким, что воротить морду, мечтая о хороших доходах, уже не представлялось возможным или разумным.

В назначенный час я явился на собеседование и заполнил, чёрт знает, какую по счёту в этом сезоне анкету. В отделе кадров меня встретил молодой человек, назвавшийся Михаилом. Приятным, дружелюбным голосом, Михаил сообщил мне, что рад был узнать, что я когда-то заканчивал один и тот же с ним институт, из которого в те годы дураков ещё не выпускали. А посему постарается пристроить меня, например, в коммерческий отдел. Но для начала, ему, как у них принято, нужно было проверить мои математические и прочие способности, с помощью «ошеломляющих» вопросов.

– Сколько будет две трети от 24?

– А сколько 20% от 200?

– Сколько 20% от 350?

– А, вот, 70% от 200?

– А, что такое медиана?

– А синус – это что?

Услышав правильные ответы на свои незамысловатые вопросы, Михаил был весьма удивлён, и сказал, что с математикой у меня просто железно.

«Что же за дебилы к ним обычно приходят, раз отдел кадров вынужден задавать подобные вопросы? И что в отделе продаж могут вычислять с помощью синуса и медианы?» – подумал я, но осмотрительно воздержался от расспросов.

Далее Михаил заявил, что должен проверить мои коммерческие рефлексы.

– Представьте, – говорит, – что вы, Виктор, продавец в киоске, у вас в продаже есть карандаши, стержни, ручки по 5 рублей и по 10 рублей. К вам подбегает покупатель, опаздывающий на электричку, и просит побыстрей дать ему что-нибудь пишущие. Что вы ему продадите?

– Ручку за 10 рублей, конечно.

– Это вы молодец, молодец! А вот представьте теперь, что вы продавец в дорогом магазине, к вам приходит покупатель, ищущий солидную ручку. Попробуйте продать ему ручку за 500$.

– За сколько???

– За 500$.

– Однако! Мда... Вообще-то, по-моему, это грабёж и вымогательство. Даже не могу себе представить, чтобы мне дома сказали, истрать я всю зарплату на авторучку.

– Да вы не переживайте: покупатель, допустим, олигарх. Он такие ручки, детям интернатовским на благотворительных акциях дарит.

– Лучше б он им пельменей купил, сволочь.

– Ну, все-таки, попытайтесь прорекламировать этот товар, как бы вы ему её преподали?

– Ну, возможно, примерно так: «Не угодно ли достопочтенному господину взглянуть на сей шедевр канцелярской промышленности? Прикоснитесь же к ней, сожмите в перстах, почувствуйте, как удобно и приятно она расположилась меж ними. Попробуйте пописать, восхитительно чудный колор, не правда ли? А как мягко пишет! А как она идёт вам, вашему пиджаку и галстуку от Армани, бриллиантовым запонкам и сапфировому перстню! Да вы словно родились с этой ручкой, она просто часть вас, важная и неотъемлемая! Являясь апофеозом гениальности мастеров лёгкой промышленности, она и сама порождает гениальность в своих владельцах. Да кто будут перед вами Байрон, Мопассан, Шекспир и Гёте? Эх, сам бы купил, да денег ни хрена нету…»

– Мда, Виктор, однако… Что ж… Поговорю я, конечно, с директором коммерческого отдела. Он сейчас у себя. Думаю, через полчасика, он сможет с вами побеседовать, только будьте и ним посерьёзнее.

Через полчаса я, действительно, предстал пред ясными очами пана директора.

Шефом оказался коренастый короткостриженный молодой человек, внешность которого выдавала весьма самоуверенного, делового, всегда правого, коммуникабельно-хитрожопого сукиного сына, с активной жизненной позицией. Короче, передо мной предстал истинный «самурай продаж», а может, даже «сёгун» шиноторговли.

Крепко и быстро пожав мне руку, директор бодро заговорил, тыча пальцем то себе в грудь, то в потолок, то в пол.

– Наша компания, как вы знаете, выпускает и продаёт шины, только шины и всегда шины, шины всегда и только самого лучшего качества. Шины у нас дорогие, но лучше шин в России не делали, не делают и не будут делать. Всё происходит под тщательным контролем французов, которые не допускают ни малейшего отклонения в производственном процессе. Зарплаты здесь небольшие, но хозяева о нас заботятся. Я, например, за 6 лет работы в фирме, дошёл до директора. Раз в месяц я могу поесть в ресторане за счёт фирмы. Раз в год съездить за границу за счёт фирмы. Меня так же наделили служебным автомобилем, оснащённым шинами «Мишлен».

– Они вас ёщё и значком наделили, – вставил я, кивнув на его ярко-синюю рубаху, украшенную люминесцентной бляшкой с логотипом фирмы.

– Да, ещё значком. О чём я? А, ну ладно… Возможно, скоро я перееду работать во Францию и буду там вроде этого, ну, как его...

– Николя Саркози? Де Голя?

– Нет, этим… ну, ладно, это всё лирика. Перейдём к делу. Для начала я бы хотел проверить ваши счётные навыки. Сколько вот будет – две трети от 24?

Далее проследовал практически весь ряд вопросов, заданных до этого Михаилом.

«Что ж они тут чисел что ли других не знают?» – мелькнуло у меня в сером веществе, но виду я не подал.

Исчерпав, по-видимому, все известные ему примеры, директор напрягся и выдал вопрос с десятичными дробями, которые задают школьникам в средних классах. К его удивлению, в школу я ходил.

– Ладно, проверим теперь нестандартность вашего мышления, – продолжал шеф, – любите ли вы загадки?

– Предпочёл бы анекдот…

– А вот отгадайте. Летел лебедь, спереди и сзади от него по два лебедя, по краям – по два лебедя, сколько всего лебедей-то летело?

– А не будет ли неприличным с моей стороны: посчитать перед и зад – краями?

– Как вам будет угодно.

– Тогда пять.

– Верно, вы, кстати, первый человек, спросивший про края.

«Да, совсем у них тут с кадрами туговато» – подумалось мне.

Следующая загадка была про улитку, которая днем заползала на стенку колодца, я ночью соскальзывала обратно. Тут, правда, чтоб определить за сколько дней она дотащится до края колодца, мне пришлось немного порисовать. Впрочем, загадка тоже была детской.

«Скоро до скороговорок дойдём, – подумал я, – может предложить ему сразу в прятки сыграть, или в шашки на щелбаны?»

Но следующим этапом оказалась проверка моего английского языка, поскольку по-французски, я мог бы разве, что уведомить окружающих господ о том, что не ел шесть дней (усвоил после фильма «12 стульев»). Поговорив минут десять, стало понятно, что английский шеф знает ещё хуже меня, и будь его хозяевами не французы, а британцы, то он и прибавки к жалованью попросить бы не смог.

Очередной этап собеседования просто прибил меня.

– Продайте мне, Виктор, эту авторучку, за 1000$. – произнёс шеф, бросив свою ручку на стол.

«Вашу мать!!! Далась вам всем эта факова ручка!» – это я, конечно, не вслух сказал (чуть не выскочившее из меня хрестоматийное американское ругательство, видимо, было логическим финальным актом проверки моего английского – вроде высшего пилотажа или номера на бис).

– Опишите её достоинства, зажгите во мне желание отдать за неё деньги, – продолжал он.

На мой взгляд, единственным достоинством этой ручки была кнопка сзади, которая, издав щелчок, прячет стержень. А потому, если бы пан директор засунул её себе в свой квадратный зад, то он не потравмировал бы свой «внутренний мир». По всей видимости, мой менталитет и воспитание, никогда не позволят мне понять смысла подобных покупок. Мне просто кажется, что человек хочет выпендриться тем, что прячет в кармане драгоценную безделушку, в то время как где-то люди дохнут с голода.

Преисполнившись чувствами праведного гнева и отвращения ко всем в мире ручкам, я с кислой миной, начал нести бредовые дифирамбы предмету его поклонения. С моих слов пан директор узнал, что ручки, подобные этой, во все времена являлись предметом вожделения и зависти всех великих людей. Что по непроверенным данным, Дантес замочил «наше всё» именно из зависти к его модному перу. Что граф Толстой, покинул своё имение и отправился странствовать, опять же таки в поисках такой ручки. Причиной же длительных депрессий и душевных расстройств Ф.М.Достоевского, как поговаривают, была несбыточная мечта о подобном предмете. В конце концов, он и в тюрьму попал за ограбление канцелярской лавки. А из-за чего порешили с собой Есенин и Маяковский – и гадать не надо. Да такую ручку ни Вера Павловна во сне не видела, ни летописец Нестор. Так что если, милостивый государь, не выложит за сиё сокровище жалкую пачку баксов, то будет просто полным лохом и мудаком.

Последний этап собеседования и вовсе погрузил меня в беспросветную кручину. Квадратнозадый попросил меня перечислить все мои достоинства и заслуги. Не считая себя обладателем полезных в шиноторговле качеств, я просто рассказал ему пару анекдотов о достоинствах, которых, как я и ожидал, он не понял. Он, даже, стал задавать мне по ним вопросы, отвечать на которые, я не счёл нужным. Зевая и поглядывая на часы, я всем видом своим показывал, что пора уже заканчивать эту тягомотину.

Прощаясь, шеф сказал, что должен в ближайшее время побеседовать и с другими претендентами на должность, и, в случае утверждения моей кандидатуры, мне позвонят в течении двух недель. Никакого звонка, конечно же, не последовало.

Через пару недель, я успешно провалил ещё одно собеседование – уже в транспортный отдел, после чего на французов «с прибором положил»...

Гавнюшка

Не прошло и двух дней, как от родни моей, снова поступило предложение занять весьма экзотичную вакансию. На этот раз мне выпал уникальный шанс пристроиться на очистные сооружения лаборантом. Должность была, хотя и с «душком», зато не особо напряжная и недалеко от дома.

У многих людей, надо сказать, представление об очистке сточных вод весьма утрированно. Стоят, думают, эдакие добры молодцы в сапогах и длинными сачками ловят проплывающие мимо фекалии. Поймал каку – очистка произошла. Возможно, раньше фильтрация канализаций происходила как раз именно таким образом, судя по тому, что в местах впадения в реки подобных притоков, рыба могла плавать только по течению и только вверх брюхом. Сейчас, по крайней мере, в нашей местности к этому делу подходят несколько добросовестнее.

– Ну, что вы знаете об этом процессе? – сразу спросил меня главный управляющий очистными сооружениями, представившийся Александром Ивановичем. Я вкратце рассказал ему, что мне было известно о биохимических процессах, сопутствующих превращению человеческих экскрементов в сравнительно безобидные вещества.

– Ну да, так-то оно примерно все так, – подытожил Сан Ваныч, – но, чтоб знать, как всё это происходит в наших реалиях, вам нужно обязательно взглянуть на наши сооружения, увидеть, так сказать, изнутри всю нашу гавнюшку. А то, вот, до вас приходили тут пара человек устраиваться, но как только понюхали, так сказать, пороху, так я их больше и не видел.

«Нюхать порох» мне было назначено на завтрашнее утро.

– На какую, кстати, вы зарплату претендуете? – спросил на прощание директор.

– Ну, тысяч на пятнадцать, – ответил я, но заметив, как Сан Ваныч, нахмурившись, зачесал репу, добавил: – Ну, это в перспективе, а пока, ну, хоть двенадцать, что ли…

Шеф буркнул что-то неопределённое, и мы распрощались до завтрашней экскурсии.

Тёплым, солнечным июньским утром я в летнем светлом костюмчике лёгкой и бодрой походкой приближался к отстойникам с наветренной стороны, благодаря чему имел возможность наслаждаться свежим и прозрачным лесным воздухом. В старом облупленном краснокирпичном здании располагалась лаборатория и кабинет начальства, куда я и направился.

В конторе меня встретили директор и несколько сотрудников организации. Было заметно, что годы работы в «гавнюшке» не прошли для них даром. Постные физиономии их приобрели черты, какие, наверное, приобрело бы лицо преступника, в наказание за грехи свои привязанного к заднице слона, страдающего жестокими припадками метеоризма.

Представив меня этим бедолагам, директор добавил, что я, как оказалось, претендую на зарплату, выше чем у них. Страдальцы дружно издали уханье, пыхтение, сопение, фырканье и ряд прочих сложных шипяще-свистящих звуков. По сморщенным скукоженным лицам их пробежала судорожная и, вместе с тем, замысловато-сложная игра морщин и складок, смысл которой был неподвластен моему разумению.

Далее шеф повёл меня по всем отсекам, вверенного ему хозяйства. Прогулка напоминала «Божественную комедию» Данте, с той лишь разницей, что все круги преисподни выглядели и пахли примерно одинаково.

Для начала Сан Ваныч показал мне само «устье» канализационного притока. Оно представляло собой три здоровых ржавых трубы, увенчанных табличками с названием населённых пунктов, из которых хлестала мутная серо-бурая жидкость, вливаясь в общий поток. Я с прискорбием заметил, что из трубы наших окрестностей текло нечто особенно тёмное и мерзкое.

«Это не я!» – захотелось мне вдруг оправдаться.

Далее шёл цементный бассейн с металлическими решетками, которые улавливали наиболее крупные «дерьмофракции». Снизу глухо ревели насосы, по-видимому, очищающие решётку. Бегая по берегу зловонного бассейна, директор что-то кричал мне и показывал вниз. Слышал я его плохо. От невыносимой вони мне не только резало глаза, но даже и уши закладывало. Титаническим усилием воли, я сдерживал рвотные позывы, мысленно благодаря себя за то, что по утрам не завтракаю.

После шёл большой резервуар, где вода отстаивалась. Он был похож на серое квадратное болото. Снизу поднималось множество пузырей, скапливаясь местами в грязную пену. На поверхности плавали куски непонятной серо-бурой субстанции, сомнительной этиологии, почему-то то и дело вспыхивали яркие радужные бензиновые пятна, по углам собиралась какая-то черная, вроде нефтяной, плёнка. Глядя на это, было совершенно непонятно, чем же питаются мои несчастные сограждане.

В одном из углов я заметил плавающую, раскинувшую крылья дохлую ворону. Птица медленно кружилась головой вниз, как будто пытаясь высмотреть что-то в непроглядной серой бездне. Вряд ли она покинула чей-то организм не переварившись, тогда бы она застряла в решётках. Скорее всего, пролетая над этой чудовищной клоакой, бедняжка просто пала жертвой метана и сероводорода или просто дикого смрада. Я чувствовал, что если экскурсия затянется, то и у меня будут все шансы присоединиться к пернатой жертве отстойника…

Далее вся вода стекала в аэротены. Это были восьмиметровой глубины бассейны, снизу которых огромными насосами, с рёвом нагнетался воздух, способствующий ускорению процессов разложения органических веществ. Вода в них бурлила так, что мельчайшие её брызги, образовывали у поверхности, что-то вроде тумана, который под жаркими солнечными лучами переливался всеми гаммами цветов и запахов. Этакий фейерверк миазмов…

Простой, неискушенный в канализационных делах, добрый христианин посчитал бы это место проклятым обиталищем сил зла, населенным существами демонической природы, низвергнутыми туда Всеблагим Творцом, за самые злостные грехи.

Сан Ваныч, как ёжик в тумане, ловко скакал по узкому и скользкому, разделяющему бассейны, железному мостику. Я же ступал крайне осторожно, прекрасно понимая, что если, не дай бог, поскользнусь, то никто за мной даже нырять не станет, и не спасут меня из обители дерьмодемонов ни Бэтмэн, ни Ихтиандр, ни Жак Ив Кусто со своей отважной командой.

Внезапно я увидел нечто, принятое поначалу за видение, вызванное сеансом токсикомании в жаркий июльский полдень. Женщина в белом плавно двигалась по отстойнику в нашу сторону. Это походило на полёт бабочки-капустницы над огромной, ещё тёплой и дымящейся коровьей «лепёхой». Поравнявшись с нами, видение поздоровалось с шефом и, кивнув мне головой, быстро сунуло в воду какую-то длинную палку.

– Здесь рыбы нет! – крикнул я женщине.

Видимо не расслышав замечание, та проворно поводила палкой в воде и вынула обратно. На конце шеста была приделана половинка пластиковой бутылки из-под пива. Женщина перелила оттуда жидкость в колбу и, быстро развернувшись, окунула палку в другой бассейн.

Теперь уже стало окончательно ясно, что это не мираж, а самая, что ни на есть суровая реальность в лице лаборантки, берущей «дерьмопробы» для последующих исследований. По всей видимости, подобной «рыбалкой» предстояло заниматься и мне.

Под конец увлекательной экскурсии мы вышли к ручью, несущему очищенные уже воды, в местную речку. По уверениям Сан Ваныча, вода, покидавшая его сооружения, была не хуже родниковой. В доказательство, шеф зачерпнул воды в стеклянный пробник, стоявший у ручья, и дал мне полюбоваться её чистотой. Признаться, особой прозрачности я не заметил, в воде имелись небольшие тёмные вкрапления.

– И что, можно даже пить? – с сомнением спросил я.

– Конечно, конечно! Я сам-то не пью, мой гастроэнтеролог запретил мне потреблять минеральную и родниковую воду из-за пониженной кислотности моей утробы, а вы-то попробуйте, попробуйте!

– Нет уж, увольте. Покорнейше прошу простить, но к глубочайшему сожалению, жажды не испытываю, поскольку выпил дома три чашки кофею, – соврал я.

На прощанье директор заявил, что, поскольку организация их бюджетная, то 12 тысяч платить он мне не сможет: разве что 10 после испытательного срока, ну, минус ещё налоги. Короче, как я понял, работать предлагается, практически на добровольных началах. Шеф предложил мне пару дней, чтобы всё как следует обдумать и позвонить ему. Пообещав напряжённо мыслить оба дня, я быстро пожал ему руку и ретировался.

По мере удаления от отстойников, скорость моего передвижения возрастала прямо пропорционально квадрату преодолённого расстояния. Метров через триста, я уже не шёл, а галопом нёсся по пересечённой местности, перепрыгивая через овраги и буераки. Причиной столь высокого коэффициента ускорения было не стремление побыстрее добраться до дома, а желание поскорей удалиться на безопасное расстояние от мерзопакостного места.

Покидая «аквапарк», мне думалось, что напрасно некоторые люди говорят, что жизнь их полна дерьма, или что у них дерьмовая работа. Просто они ещё не бывали в местах, подобных тому, откуда столь стремительно уносили меня теперь задние конечности.

Не удивительно, что ночью меня мучили кошмары. Мне снилось, как меня и Жака Ив Кусто в красных шапочках, привязав к длинной палке, опускают на дно аэротена. В руках Кусто подводная видеокамера, а у меня – трезубец и подводное ружьё. Пока Жак снимает жизнь обитателей вонючей бездны, я отгоняю от него дерьмодемонов и прочую нечистую силу. Потом огромный «fikaloid vulgaris» захватывает меня сзади огромными коричневыми щупальцами и сдавливает моё тело, пытаясь выжать содержимое моего кишечника.

Про тигель, педаль и Серафима…

От кошмаров меня избавил звонок мобильника, раздавшийся в 6 утра. Звонил мне, в стельку пьяный, московский кореш S. Это был смышлёный и скромный, добрейший души человек, основной слабостью которого было уквашиваться до ощущения полной невесомости и раздавать в этом беззаботном состоянии свои деньги и нехитрое имущество буквально первым встречным. Разбазарив очередную зарплату и проотмечав это событие всю ночь, к утру он разродился идеей устроить меня к себе на работу, и тот час же позвонил мне.

Из его несвязанных бормотаний и нечленораздельных звуков я уяснил, что завтра S поговорит с начальством и обязательно пристроит меня хоть на какую-нибудь должность. Работал же он нынче в типографии на Автозаводской.

Через пару дней кореш мой с весьма помятой физиономией, как и обещал, встретил меня на пороге печатной фирмы «Avtotec» и, проведя меня к директору, ушёл поправлять здоровье. Директор предложил мне занять должность оператора тигельного оборудования, которая, почему-то довольно долго оставалась вакантной. Зарплату предложили относительно неплохую и, кроме того, пообещали бесплатно кормить. Согласившись, я направился рассматривать само оборудование.

Тигельный станок представлял из себя, на языке мастера, здоровую «байду» с педалью, кнопками и бахающей сверху хреновиной с ножами для коцанья, т.е. кромсания картона. Короче, оборудование предназначалось для вырубки картонных изделий, этикеток и прочей печатной продукции. Основной задачей оператора была настройка положения режущих форм так, чтоб они опускались на нужные участки изображения, и подгонка положения картонного или бумажного листа. После выведения нужного давления оставалось только подкладывать листы и жать на педаль, чтоб крышка с высекающими ножами падала на бумагу.

Работа показалась несложной, и я договорился выйти завтра и отработать первую смену бесплатно, для стажировки.

В 8 утра облачённый в синий комбинезон, я уже стоял у станка и слушал директора, объясняющего мне, что машина уже прилажена, и мне остаётся только жать на педаль да подкладывать листы, стараясь не угодить под ножи руками. Тираж очень большой и срочный, а поэтому жать на педаль придётся всю смену и в хорошем темпе. Пожелав мне удачи, шеф быстро свалил.

Засучив рукава, я взялся за дело. В целом получалось всё неплохо. Листы ложились ровно, кнопки работали, ножи падали точно по рисунку. Только педаль нажималась тяжеловато, а через час работы и вовсе стала заедать. Чтоб механизм срабатывал, мне приходилось наваливаться на педаль всем своим недюжим весом, забавно запрыгивая на неё, как петушок на курочку. Через пару часов подобных экзерсисов ноги стали уставать, и я, позвав мастера, указал ему на неполадку. Оказалось, что мастер, да и директор, знали, что педаль жмётся с трудом, и станок вообще давно пора ремонтировать. Просто слесаря почему-то уволились, да и тигель разбирать вообще очень долго, а работы полно, и её надо срочно выполнять. А потому, чтоб шеф был доволен, мне придётся изгаляться, как могу, но чтоб тираж был сдан в срок.

Мастер удалился, и я продолжил, с завидным усердием атаковывать педаль. Ещё через пару часов я заметно устал и проголодался. Время было как раз обеденное, и, вспомнив, что шеф говорил о бесплатном питании, я направился в столовую. Увы, к моему великому разочарованию, столовая в тот день не работала, так как повара почему-то тоже уволились. Впрочем, рабочие, как я понял, были об этом предупреждены, и, проходя мимо раздевалки, я застал их на лавках, активно поглощающими из баночек принесённый из дому корм. У меня же с собой никакого корма не было, как впрочем, и денег на его приобретение, поскольку я полностью доверился директору, обещавшему халявный хавчик.

Поглядев на жующих рабочих и пожелав им приятного аппетита, я отправился работать дальше, утешая себя тем, что после еды прыгать на педаль было бы тяжелее.

Ещё через пару часов мытарств я начал замечать, что навязчивые мысли о еде начинают отвлекать меня от работы. Кроме того, при каждом прыжке пупок, казалось, прилипает к позвоночнику. По началу я успокаивал себя, вспоминая слова Конфуция: «Благородный муж должен думать о Пути, и не печалиться о еде и бедности». Но, то ли мужем я был не достаточно благородным, то ли мысли о Пути не в полной мере способствовали насыщению моего организма питательными веществами, но помогать это перестало.

Тогда мне вспомнились слова, слышанные мною ребёнком в пионерлагере от одной из вожатых: «Пейте воду, карапузы! Ведро воды заменяет стакан сметаны». Я, естественно, ясно понимал бредовость данного утверждения, но, поскольку других вариантов у меня не было, то пришлось отправиться на поиски «сметанозаменителя».

Воду я нашёл только с третий попытки и только в туалете, видимо сантехники тоже почему-то уволились. Кран холодной воды и там не работал, а из горячего вода текла желтоватая, тёплая и сильно пахла хлоркой. Пришлось довольствоваться и такой. Ведро я, конечно, не выпил, но всосал этой дряни порядочно. По моим подсчётам объём выпитого был примерно эквивалентен доброй столовой ложке белоснежного и жирного кисломолочного продукта.

Надо сказать, что вопреки моим чаяниям, мерзопакостная жидкость отнюдь не способствовала повышению работоспособности и общего тонуса организма. При каждом движении вода брыкалась, хлюпала и подпрыгивала, видимо, желая вернуться обратно в свою облупленную, ржавую раковину. Я же в ответ рыгая и отпыхиваясь, стиснул всё, что можно стиснуть, и упрямо не выпускал обратно свою добычу. Через полчаса яростных атак на педаль хлюпать внутри перестало, но облегчения мне это не принесло. Ноги гудели, меня подташнивало, начинали болеть голова и желудок, чувство голода, правда, исчезло.

К вечеру я уже совсем не напоминал бойцового петушка, задорно вскакивающего на курочку Рябу. Ноги мои одеревенели, желудок жгло, голова раскалывалась и поднялась температура. Тело механически продолжало работать, меж тем, как сознание моё окончательно впало в кому.

На какое-то мгновение у меня помутилось в глазах, и Нечто едва заметное и полупрозрачное отделилось от меня и расположилось рядом на ящике. Затем Нечто отряхнулось, высморкалось, расправило крылья, протёрло нимб и стало похоже на ангела. Он тихо сидел и смотрел на меня, а лик его светился одновременно сарказмом и печалью.

– Ну, ты прям как Салтыков-Щедрин и Достоевский в одном флаконе, – не выдержав его взгляда, ляпнул я.

– Знал бы, на кого ты со своим тигелем сверху похож.

– ?

– На затравленную крысу, кидающуюся на крысоловку, в тщетных попытках суицида.

– А ты, вообще, кто? Ангел?

– Ну, да. Из Серафимов я.

– Ангел-хранитель, что ли?

– Да где уж там, скорее, наблюдатель. Вас, людей, хранить вообще бесполезно, сами всю жизнь к чёрту на рога лезете. Пытаемся, конечно, намекнуть по-разному, да разве достучишься до вас! Вот какого чёрта, к примеру, ты на эту гильотину подписался?

– А по-твоему лучше дерьмо шестом мешать или, может, стоять, как шкаф?

– Да многие предпочли бы и постоять. Да что же, в конце концов, по-твоему занятий на свете интересных мало? Ох, и когда ты только повзрослеешь?

– Да староват я уже взрослеть-то…

– Афоризмы изрыгаешь? Вот из-за таких, как ты, у меня последние 500 лет показатели и падают, совсем отчётность испортилась.

– Начальство, поди, люлей наваляет?

– У-у-у, вставят по самый нимб. Кстати, вон и твоё, похоже, идёт. Ладно, пора мне, а то хватятся меня наши, я и так там, на не лучшем счету, – молвил ангел и быстро растаял.

– Эй, чё застыл-то, работать-то кто будет? – гаркнул, проходя мимо меня, мастер.

Выйдя из оцепенения, я обнаружил себя в не самом удобном положении. Нога застыла на педали, голова вытянута вперёд, взгляд упёрт в панель управления.

– Да вот, чегой-то кнопочка вон та мигает, – быстро нашёлся я.

– Да хрен с ней, с кнопочкой. Подинамичней уже надо, подинамичнее! Кстати, шеф сказал, что ставит тебя пока на шестидневку, так что ждём завтра к восьми утра. Ну, давай, пойду я, а ты ещё до девяти поработай, – сказал хитропопый мастер и исчез за дверьми.

Я остался совсем один и, тяжело дыша, высунув язык, продолжил работу. Часа через полтора силы окончательно покинули меня. Безвольно осев на ящик, я загрустил, представляя себе, что пройдут годы, а я так и буду прыгать на педальку за литр ржавой воды в день. А ведь седобородому, сгорбленному, радикулитно-артритному, изможденному старцу вряд ли будет по плечу подобное занятие. Кроме того, как мне показалось, то ли местная водица, то ли особенности самого рода деятельности, вызывают во мне нарколепсические припадки, сопровождающиеся говорящими галлюцинациями. И раз уж даже глюки негативно высказываются о такой работе, то ну её тогда в ж..у!

Закусив пересохшие губы и оперевшись на треклятую байду, я поднялся и на полусогнутых побрёл прочь. Выходя из здания, я никого не встретил, было такое чувство, что все вокруг вымерли. Не было даже охраны у выхода, наверное, и они почему-то тоже уволились.

Угрюмо моросил прохладный вечерний дождик. Возвращаясь к метро, я пересекал типичный московский дворик с забытыми в песочнице игрушками, ржавой металлической горкой и полуразвалившимися скамейками. На одной из лавочек валялась ещё совсем сухая, видно, только что кем-то оставленная газета. Я с размаху плюхнулся на неё и с хрустом вытянул затёкшие ноги.

Недостижимый суицид

Очень хотелось, хоть что-нибудь съесть, но денег совсем не было. Пошарив обеими руками по карманам, я отыскал маленький каменный сухарик с издевательским названием «кириешка» – судя по запаху, со вкусом бекона. Быстро закинув сухарик в рот, я жадно стиснул челюсти. Сухарик попал на больной зуб. Резкая дикая боль свела правую половину лица, выбив слезу из глаза и соплю из ноздри.

«Аа-уёа-уы-ы-эааа!!!» – вырвалось из гортани. В глазах мгновенно потемнело, и засветились плавающие пятна и прыгающие буквы. Шесть огромных ярко-синих букв постепенно сложились в бранное слово, обещающее полный и окончательный итог всему сущему.

«Вот так вот сдохну», – пронеслось в голове – «и не поможет мне ни Хуй Ши, ни Дед Мороз, ни Кофи Аннон».

«А может, и в правду, помру, наконец?» – затеплился лучик обманчивой надежды. Нет, это вряд ли. Исходя из жизненного опыта, я знал, что, обладая субтильной конституцией, имею потрясающую живучесть. Нет, так просто не сдохну да, пожалуй, даже и не захвораю. Чтобы свести с жизнью счёты мне, наверное, пришлось бы забраться на крышу небоскрёба, вскрыть там вены, облиться напалмом, запылать и сигануть вниз. И чтоб внизу была яма глубокая с осиновыми кольями, заселённая ядовитыми змеями, самураями продаж, нечистыми на руку работодателями, политиками и прочей опасной для здоровья нечистью.

Но делать я так не стал бы. Восточные философы не велят, однако. Их голоса в моей измученной голове кричали, что проблемы свои надо решать при жизни, пока у тебя есть тело как инструмент для их решения. Опять же таки, своему Серафиму отчётность совсем испорчу.

Что ж, хорош сопли на кулак наматывать, пора подниматься. Подниматься. Подниматься! Как хорошо сказал когда-то Конфуций: «Величайшая слава не в том, чтобы никогда не ошибаться, но в том, чтобы уметь подняться всякий раз, когда падаешь».

Одноразовый телезвездюк

И я поднялся. И к моей заднице прилипла газета, на которой сидел. Привычно пролистав прессу, на последней странице я обнаружил колонку объявлений о работе. Глаза сразу выхватили довольно оригинальное:

«Приглашаются мужчины от 30 лет, для съёмок в телепередаче. Опыт работы необязателен». Что ж, чем черт не шутит, звякну завтра.

На утро, позвонив по объявлению, я узнал, что телепередача называется «Федеральный судья», и прошедшим кастинг за съёмочный день платят от 3500 до 5000 рублей в зависимости от роли. Меня пригласили на следующий день к трём часам в «Теле-Сити» на Войковскую, притом, что удивительно, денег с собой приносить не просили.(!)

В назначенное время я прибыл в назначенное место и, стоя в коридоре, буравил взглядом кучку своих конкурентов, также как и я, решивших блеснуть на голубых экранах, отхватив при этом деньжат. Передача выходила 5 раз в неделю, поэтому актёров требовалось довольно много. Заполнив анкету и дождавшись вызова, люди исчезали за дверью небольшой студии, где и проходил первичный отбор. Одни, выходя оттуда, с ошарашенном видом спускались вниз к выходу, другие же с какими-то пропусками направлялись по лестнице вверх для прохождения дальнейшего кастинга. Наконец, пришла и моя очередь.

За дверьми меня встретила бойкая рыжеволосая женщина с кинокамерой и фотоаппаратом. Поставив меня у белой стены, и направив в лицо прожектор, она попросила меня коротко рассказать о себе. Во время моего рассказа непрерывно раздавались щелчки фотоаппарата и жужжание камеры. Затем женщина предложила мне разыграть небольшую сценку.

– Представьте себе, – говорит, – что вы наняли гастарбайтеров делать у себя в квартире ремонт. Заплатили деньги. Прошёл месяц, вы приходите проверять и видите, что ни черта они не сделали и просят с вас ещё денег на продолжение ремонта. Ну, начинайте! – скомандовала рыжая и прильнула к камере.

– А рабочие – мужчины или женщины? – на всякий случай поинтересовался я.

– Ну, пусть будут мужчины. Поехали!

Моё живое воображение мгновенно нарисовало мне трёх маленьких, но наглых азиатов, которые с сильным акцентом и жестикуляцией пытались требовать у меня деньги. Настроение моё, надо сказать, в последние месяцы и так было ни к чёрту, а тут ещё эти гады! Я сразу воспылал праведным гневом и принялся поносить засранцев на чём свет стоит. Я припомнил им всё: и «Слово о Полку Игореве», и 300 лет татаро-монгольского ига, и Куликовскую битву, и взятие Казани и Астрахани. Топая ногами и растопырив пальцы, я обещал показать им печенего-хазарскую мать и половецкого отца. Брызжа слюной и выпучив глаза, я грозно надвигался на испуганную женщину, бросившую камеру и прижавшуюся к стене.

– Достаточно, достаточно! Хватит! – закричала рыжая, ясно понимая, что ещё секунду, и я, приняв её за азиата, вышвырну за дверь, вместе со всеми причиндалами.

– Вот, возьмите пропуск, и пройдите в пятнадцатый офис, там вам обязательно что-нибудь предложат.

В офисе я увидел несколько человек по подбору персонала, рассаженных по периметру за заваленными кучами бумаг столиками. Около каждого сидел претендент на какую-нибудь роль и на все лады старался доказать, что он именно тот, в ком здесь остро нуждаются. Посреди офиса, махая руками и отдавая распоряжения, носился режиссер. Он представлял собой отвязанного кучерявого парня лет тридцати с небольшим, в сильно рваных джинсах и торчащими из-под них цветастыми трусами. Быстро взглянув на меня, он крикнул женщине за свободным столиком: «Вот этому дайте попробовать роль подсудимого». Женщина всучила мне пачку листов, объяснив, что это сценарий, и у меня есть 20 минут чтоб с ним ознакомиться, и что после этого она посмотрит – какой из меня подсудимый получится.

Выйдя в коридор, я начал быстро знакомиться со сценарием, показавшимся мне не очень-то правдоподобным. Персонажа моего звали Ничепоруком Семёном Германовичем, и был он главным инженером и одновременно мелким бизнесменом. На свою зарплату он содержал нескольких неработающих человек: жену, тёщу, маму и маминых сожителей. Кроме того, Семён всё время готовил для них, стирал, убирался и постоянно сносил упрёки от вечно лежащих у телевизора дармоедов. Нынешний же сожитель его матери был учёным и проводил дома всякие опыты по получению эликсира молодости, вследствие чего нечаянно отравил себя и почти всю семью тараканьим ядом, причём себя – насмерть.

В общем, бред какой-то. Ну и Семёна, конечно же, обвинили в том, что это он умышленно отравил своих домочадцев, устав гнуть на них спину. К тому же, его чокнутая мамаша утверждала, что сделал он это из патологической ревности к ней, так как был сильно подвержен Эдиповому комплексу. Короче, «мыло мексиканское».

Через полчаса меня выудили из коридора и попросили проиграть сценарий вместе с помощницей режиссера. Через несколько реплик женщина отметила, что мне немного не хватает эмоциональности, и тогда я продолжил более выразительно. Режиссер меж тем продолжал бегать среди столов, одним ухом слушая мобильник, другим сразу всех в офисе. Наконец он остановился около меня, убрал телефон и заговорил: «Ты понимаешь, в чем дело: по сценарию тебя готовы посадить, причем лет на 15, а по тебе этого не видно. Ты должен быть на грани психоза, произнеси последнюю реплику так, чтоб всем сразу стало понятно твоё состояние».

Я понял, что 5000 рублей вот-вот уплывут из моих рук. Испугавшись такой перспективы, я вмиг перешёл упомянутую грань, и, выпучив глаза, издал рёв укушенного за бодец бизона, переходящий в глухие вопли: «Это всё вы!!! Это из-за вас я стал маньяком!».

На несколько секунд вокруг повисла мёртвая тишина, даже режиссёр перестал бегать. Листок бумаги, сдунутый моим криком с компьютера, медленно кружась, опустился на пол, и все, как по команде, продолжили болтовню. Да, видно к подобному здесь давно привыкли. Режиссёр сказал мне, что вот так оно примерно и надо, и утвердил меня на роль.

Через пару репетиций прошли съёмки, и я получил вожделенный гонорар, правда, за вычетом 13%. К сожалению, повторно сниматься в этой передаче в какой бы то ни было роли было запрещено, дабы телезрители, узнав твою физиономию, не заподозрили подвох.

Спустя месяц меня действительно показали по TV! Как оказалось, многие из моих знакомых время от времени смотрели эту передачу и, увидев в ней меня, да ещё под чужим именем, были весьма удивлены. Я же был удивлён тем, что многие люди принимали это ТОК-шоу за реальный судебный процесс и, просветившись благодаря мне, навсегда перестали смотреть эту хрень.

Гонорар быстро растаял, и я опять погрузился в чтение объявлений. Как-то раз, тихонько подойдя ко мне сзади и возложив руки мне на плечи, жена как бы невзначай произнесла: «А вот в Израиле, за донорскую почку дают 50000$». Я пропустил эту реплику мимо ушей. Спустя пару дней моя благоверная снова как бы невзначай обмолвилась: «А вот в Индонезии, за почку, оказывается, дают 70000$. А билет туда всего на 500$ дороже, чем до Израиля, выгоднее было бы, конечно, в Индонезии…» Тут уж я не на шутку разволновался. Возможно, я по большому счёту и заслуживаю подобной кары, но ведь можно же было хоть посоветоваться, что ли со мной. Ведь может, она уже и договорилась с кем надо, а я вот так живу, живу и не знаю, что некоторые из моих органов мне уже и не принадлежат вовсе. И скоро за мной придут! «Тук-тук, а как тут наши почечки поживают? А мы вот уже и контейнер принесли…»

Да ладно… что ж, в конце концов, живут же люди и с одной почкой, а 70000 – деньги немалые. А может, есть и еще что сдать? Какие там у меня ещё парные органы имеются? Глаза вот хорошие. Одно глазное яблочко можно и сбыть в принципе. Лёгкие ничего. Думаю, и с одним прожил бы. Да если всё это сдать, можно потом много лет всей семьёй жить припеваючи и без работы. К тому же, на работу меня такого урезанного вряд ли куда бы взяли. В приличную фирму одноглазо-однопочечно-однолёгочного урода-кандидата, думаю, даже и на собеседование не пригласят.

Так, что там у нас ещё из парных органов? Ухи вот есть. Ухи можно. Два соска ещё. Ну, это вряд ли… Кому нужен третий сосок? Разве кто в аварии свой потерял. Или, может, кто в базарный день с хорошей скидкой на перепродажу возьмёт. Пупок один, к сожалению. И тот унылый какой-то. Печень одна, и та не очень. Про поджелудочную вообще помолчу, может, её уже и нет давно вовсе. Так, а вот полужопия – два ведь? Хотя, на моё худосочное вряд ли кто позарится даже в кулинарных целях. Разве что в Израиле, во время поста, как кошерное блюдо проскочит. Так, что там ещё-то?

– Чёрт! Ё-моё! Yes твою так!!! Где же это было? – я внезапно вспомнил про газету с занятным объявлением, на которое поначалу не обратил внимания. Порывшись на столе, я нашёл, что искал и перечитал заново.

Хрень

или тайна генофонда нации

Вот оно! «Требуются доноры спермы. Приглашаются мужчины от 18 до 38 лет, без вредных привычек, имеющие хотя бы одного здорового ребёнка. Оплата 1500 рублей за одну дозу».

А что, разве плохо – полторы тысячи за дойку? Ведь сколько народу постоянно делают это бесплатно, а тут предлагают за пять минут зарабатывать больше, чем хороший рабочий за смену! Конечно, предложи мне кто подобное пару месяцев назад, когда у меня была хоть какая-то работа, я бы вдоволь попотешился. Однако теперь, когда я уже начал заниматься описью собственных органов для распродажи, было уже не до смеху.

Я немедленно позвонил. Учреждение оказалось клиникой по лечению бесплодия «МедФармоТек» и находилась на Воробьёвых Горах. Для начала предлагалось сдать дозу на пробу и, если твои головастики пройдут соответствующий кастинг, то будешь доиться за деньги. Я договорился о встрече и через пару дней поехал на «рандеву» с собственным пенисом.

Богоугодное заведение, то бишь, клиника оказалась зданием солидным и респектабельным. Не менее респектабельным, а также весьма догадливым, оказался и охранник у входа, который, оглядев меня, надменно спросил:

– На донорство, что ль?

– На него! – ответил я гордо и невозмутимо и уже собрался переступить порог.

– Стоп! – окрикнул меня охранник и жестом указал на автомат, стоявший у двери. Чудо-техника 21-го века обувала всех посетителей в одноразовые полиэтиленовые бахилы. Я поставил ноги в специальные углубления, и железная байда с помощью каких-то магических манипуляций оснастила мои гавнодавы небесно-голубыми бахилами. Мне очень захотелось спросить охранника, будут ли меня далее целиком оборачивать целлофанами, химзащитой или, скажем, фольгой для запекания, но, взглянув на его суровую мину, я решил не умничать. Молча глядя на свою модифицированную обувь, я, высоко поднимая ноги, протопал на ресепшн.

В приёмной меня наделили объёмной анкетой, в которой я должен был наиподробнейшим образом описать свой экстерьер, повадки, характер и прочие особенности. Я старательно расписал себя как нечто среднее между Аполлоном и Ален де Лоном, обладающим мужеством римского центуриона, мозгами Эйнштейна под береткой Чегевары и остался вполне собою довольным.

Далее, пухлая кудрявая женщина в коротком белом халатике провела меня в ту самую комнату – за дверью без таблички и номера. Комнатка была чуть больше кладовки и без единого окошка. Пол был покрыт паркетом, на стенах красовались ярко-розовые обои, у потолка торчало что-то вроде розового ночника с регулируемым освещением. Напротив входа располагался длинный деревянный стол с пластиковыми пробирками и каким-то потрёпанным журналом. Слева стояло шикарное кожаное кресло, а напротив него небольшой телевизор с видиком. В комнате также имелся умывальник, зеркало и аппарат для выдачи салфеток. Над умывальником я заметил инструкцию по надлежащему использованию собственного пениса как главного инструмента донорства.

Женщина рассказала мне, что раньше у них здесь были DVD диски и журналы для взрослых, но всё растащили какие-то студенты, притащив в замену лишь журнал о природе, так что развлечь тут себя особо и нечем. Я успокоил её, пообещав справиться без видеосопровождения. Толстушка подписала пробирку, и, вручив её мне, пожелала удачи и хихикнула. Она даже сделала неуверенный жест, попытавшись толи похлопать меня по колену, толи ущипнуть, но встретившись с моим холодным серьёзным взглядом, одёрнула руку и выскочила за дверь.

В комнате повисла тишина. Повернувшись к двери, я дважды громко кашлянул и услышал с обратной стороны быстро удаляющие шажки.

Я вымыл руки и огляделся. Лежавший на столике журнал, действительно, назывался «Природа и мы» за июнь 2006 года. На обложке был изображён огромный переплывающий реку бобр с веточкой во рту. Ничего эротического в зубастой бобровой харе я лично не разглядел. Должно быть, журнал оставили какие-то юннаты-извращенцы. Ещё больше удивило меня то, что лежало под журналом. Это была старенькая фотография молодого Бонч-Бруевича. Что за уроды сюда ходят? Развели здесь Содом и Гоморру, сволочи! Я тщетно пытался вспомнить, какие такие эротические произведения могли выйти из-под пера писателя-революционера, но всплыли только «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине».

Явно напрашивался вывод, что это место тайком посещают коммунисты, к примеру, расслабиться после митинга или снять напряжение после жарких дебатов. В таком случае могли бы оставить хотя бы фото Розы Люксембург или Веры Засулич в нижнем белье. Ну ладно, хорошо хоть не Мао Цзе-дун или Фидель Кастро, а то бы у меня и вовсе настрой сбился.

Устроившись в кресле и притушив свет, я сделал своё тёмное дело под бдительным надзором бобра и Бонч-Бруевича.

«Всякое животное печально после любви» – говорили древние. Я, как и «всякое животное», покидал клинику в состоянии крайне подавленном. Больше всего на свете мне хотелось бы провалиться сквозь землю, но и та отказывалась разверзнуться, дабы поглотить мою греховную плоть. Я уже наперёд знал, что ночью мне будет сниться что-нибудь вроде молодого Бонч-Бруевича, предающегося рукоблудию, на спине плывущего бобра, или ещё какая хрень похуже. Эх, знали бы мои институтские преподаватели, какой хернёй будут заниматься их выпускники, поувольнялись бы все нахрен!

По пути к метро на одном из магазинов я увидел спасительную надпись: «Вино. Воды. Мороженое». Воды и мороженое меня сейчас мало интересовали, а вот вино…

Внутри магазина рядом и винным отделом оказался и небольшой продуктовый, что показалось мне весьма удобным. Также удобным, мне показалось и то, что посерёдке располагалось несколько круглых столиков, и пара из них были свободными.

Проведя взглядом по бутылкам, а рукой по карманам, я быстро вычислил вариант самого оптимального соотношения цены и градуса. Им явился, конечно же, портвейн. Как человек небогатый, в подобных напитках я разбираюсь неплохо.

Некоторые чудаки предпочитают портвейн «777» (в народе «три топора»), считая его классикой. Однако пойло это я нахожу слишком приторным и чересчур вонючим даже для портвейна. Другие же берут «555», но этот имеет плохо выраженный вкус, и тянет от него какими-то непонятными фруктовыми отдушками. Про «Молдавский розовый» я вообще помолчу, так как не портвейн это вовсе, а безотказное рвотное средство. Отменно хорош вон тот – на верхней полке – белый «Массандровский», особенно под крупные «Отборные» маслины.

Но, увы, так шиковать я сейчас не мог, а потому взял белый 72-й. Вот этот – хоть и дешевый, представляет собой настоящую классику жанра. В меру терпкий, не переслащенный и пахнет – как и положено портвейну – старой истлевшей бочкой. После первой бутылки уже начинает сносить крышу, а после второй запросто можно упасть, проблеваться, а если повезёт, то и провалиться сквозь землю. Короче, напиток для настоящих мудаков, каким я себя сейчас и чувствовал.

Такой я люблю под зелёные яблоки или, на худой конец, с плавленым сырком. (NB! Никогда не потребляйте его с грибами и с сырыми помидорами).

Яблок в соседнем отделе не оказалось. Я взял полбуханки чёрного и хотел уже купить сырок, однако настроение моё было таким, что вместо слова «сырок» я произнёс: «И хрена мне». Зажав подмышку 0,7 белого «72-го» и держа в руках полбуханки и банку хрена, я удалился к столику, дабы приступить к своей «диетической» трапезе.

Перочинным ножичком я кромсал хлеб и накладывал на него хрен, обильно запивая это дело портвейном. Минут через 20 бутыль опустела, а хрена оставалось ещё до хрена. Мутным взором я упёрся в этикетку баночки. «Хрен Егорьевский» гласило название.

– Идиоты, это ж надо так продукт обозвать! Хрен Егорьевский звучит примерно так же, как Раздолбай Коломенский или «хрен с горы». Я бы на месте жителей города Егорьевска за такое уничижительное словосочетание в суд подал. Вот если б мне предложили дать название этому чудному продукту, то я бы, пожалуй, назвал его, к примеру, «Хрен Моржовый» и изобразил бы на этикетке огромную красную моржовую морду. Во-первых, моржи бы никогда в суд не подали. Им некогда. Ик!.. Они же на спинах Бонч-Бруевичей возят.… А хотя нет, то – бобры. Моржи не при чём… Ик!.. Ну, а во-вторых, если, скажем, в Интернете запустить пулю о том, что «Хрен Моржовый» является мощнейшим афродизиаком*, то продукт сметали бы на ура. Ик!.. Ик! Чёрт! Мать моржиха! Надо за второй двигать, однако.

Стоит сказать, что глубоко внутри я понимал, что вторые 0,7 мне вроде бы и ни к чему. Но, видимо, это было слишком глубоко и слишком внутри.

– Так, хрен надо доедать… Так не съем. Ик! Запивать надо, однако. Не оставлять же столь ценный продукт всяким забулдыгам. Вот этим, например, жрущим за соседним столиком свой 777, и считающими себя при этом порядочными гражданами. Недоноски! Или вон тому, у самой стенки, рябому хмырю, полагающему, что никто не видит, как он украдкой подливает в кружку разливного из принесённой с собой чекушки. Конспиратор хренов! Хрен он моего хрена получит! Не моего, а в смысле Егорьевского. Ик! Ведь хрен – это не только ценный моржовый мех, но и 3-4 столовые ложки диетического легкоусвояемого белоснежного афродизиака.

Первый стакан второй бутылки лёг поверх второпях сожранного хрена изумительно легко и мягко. Подобно атласным шелкам, робко и трепетно коснувшимся бледной и девственно-нежной кожи спящей принцессы Феоны.

Пригубив вторую чарку, я позволил водовороту чувств вины и отчаяния ввергнуть себя в беспросветную кручину – подобно унитазному водовороту, уносящему нечистоты в беспросветное смрадное царство тьмы, хранимое Аидом и сантехниками.

Чувство вины сконденсировалось в некое серое облако и, отделившись от меня, начало приобретать знакомые очертания. Очертания отряхнулись, высморкались, расправили крылья, протёрли нимб и стали похожими на ангела.

Ну, конечно, это снова был он, Серафим-глюк.

– Ага, «Завтрак аристократа», значит… Прикольно смотришься сверху, ну просто «Девочка с персиками», такое умиление!

– Ну да, только после «Купания красного коня».

– Да уж, коня своего теперь, значит, понукать решил… Я фигею! Болтотряс! Ха-ха-ха, племенной бычок нашелся! Улучшаем, стало быть, породу человеческую?

– А что, дети у меня хорошие выходят, а не ведь у некоторых и вовсе никаких, почему бы не посодействовать…

– Ха-ха, как там про вас японцы-то говорят: «Дети у вас хорошие. У вас просто изумительные дети! Но вот всё остальное, что вы делаете руками…»

– Между прочим, и во мне хорошее есть. Да если б люди на меня похожи были, то в мире никогда бы войн не было, все мирно радовались бы жизни, книги бы, там, читали… на рыбалку бы ходили…

 

– Ага. Искали бы работу, на Воробьёвы Горы бы ездили…

– Хорошо тебе рассуждать, у самого-то, поди, работа постоянная.

– Ну, если честно, у меня тут тоже не всё гладко. Шеф регулярно в наряды посылает – то кармы грязные отчищать, то прану собирать в соседней галактике. Так вот и горбачусь за 15 облаков в месяц.

– Ну вот, а меня тут еще поучаешь. Летел бы лучше свою прану-срану собирать, дай допить спокойно.

– Хлебай, хлебай, хреножор! Болтотряс провинциальный! Приехал Хрен с горы на Воробьёвы горы, блин…

– Кыш! Порхай отседова по-хорошему! – рявкнул я, и Серафим исчез.

Придя в себя, я заметил, как рябой хмырь со своей чекушкой несётся к выходу, оглядываясь в мою сторону. Видно, последняя моя реплика была произнесена в слух, и хмырь, приняв её на свой счёт, решил не вступать в полемику с человеком, жрущим хрен банками.

На следующее утро мне позвонили из клиники и сообщили приятную новость.

Как оказалось, головастики мои успешно прошли все кастинги, и даже взяли Оскаров в нескольких номинациях. Через несколько дней я был приглашен уже на платную дойку.

После второго посещения «розовой комнаты» я, по просьбе лаборанта, прождал пару часов в приемной. После этого, хорошенько спрятав мою пробирку, ко мне вышел эмбриолог и объявил, что они, мол, ошиблись, чегой-то там попутали, и на самом деле головастики мои не канают ни в борщ, ни в Красную армию. Засим они дико извиняются, и просят дозволения откланяться…

Тут я, конечно, догадался – в чём дело. Действительно, зачем платить каждый раз по 1500 рублей, если можно так хитро поиметь с каждого порядочного донора по две дозы совершенно бесплатно? Апофеоз наглой халявы!

Вот так прохиндеи в белых халатах ловко оставили меня с хреном. Оставалось утешать себя тем, что и я внёс свою посильную, а главное, безвозмездную лепту, в разрешение демографического кризиса в стране.

Императоры почтовой связи

Еще с неделю помыкавшись, я устроился работать в «Почту России» на Варшавском шоссе. Работа была не ахти, да и зарплата тоже, но продолжать поиски дальше было уже выше моих сил и психических возможностей.

Должность называлась «оператор почтовой связи второго класса», или как мы себя называли «император почтовой связи». Работали императоры сутки через трое, таская мешки и ящики с посылками, сортируя письма и бандероли, отправляя через компьютеры штрихкоды по адресам назначения. Раз в 2 часа императору полагался десятиминутный перекур, а ночью полуторачасовой отдых, дабы Его Величество к утру не откинуло копыта. Коллектив был преимущественно женским, но, кроме меня, в смене батрачило ещё три мужика. Компания, надо сказать, подобралась – просто улёт!

Самым старшим из нас был Николай, мужичок лет за пятьдесят из Тверской области. Несмотря на свой возраст, он всегда был самым резвым, но далеко не самым трезвым. За смену Коля умудрялся уговаривать две бутылки водки в одно красное и радостное лицо, да еще так, что этого никто не замечал. Оттого он был всё время бодр и весел и отличался повышенной работоспособностью – даже под утро, когда другие императоры, высунув языки и из последних сил матерясь, грузили мешки в огромные телеги. Начальство обычно хвалило Николая и отпускало домой пораньше.

Не менее интересным был 48-летний москвич Володя. В молодости Владимир был моряком и по полгода не сходил на берег с рыболовных шхун. За пять лет он обплыл полсвета, рыбача в разных морях и океанах. Нынче же, из-за своей бурной и разгульной молодости Володя совсем утратил товарный вид. Его суровое морщинистое лицо обрамляла совсем седая шкиперская бородка, а изо рта выгладывали коричневые зубы в неприлично малом количестве. Время от времени Володя уходил в недельный, а то и в десятидневный запой, потребляя исключительно перцовую водку. После запоя старый моряк выходил без очередного зуба и объявлял: «Цинга, .ля, у нас на судне».

Из своей морской одиссеи помнил Володя, видимо, не многое и рассказывал мне только о скатах, точнее, об их членах. Оказывается, что когда эти морские твари подыхают на палубе, то выпячивают свои копулятивные органы, точь-в-точь похожие на мужские и по форме, и по размерам. Матросы отрезали их и бегали с ними в руках за единственной на корабле женщиной – маленькой кривоногой кухаркой, предлагая её всякие непристойности. Несчастная женщина, матерясь, носилась по палубе, отвергая «брачные игры» полосатых самцов. Обо всех остальных эпизодах морской жизни Володя то ли не помнил, то ли не хотел рассказывать.

Самым же примечательным в смене был, конечно, Денис. Это был огромный – центнера в полтора – умственно отсталый 28-летний детина. Этот Дени был столь огромен и неповоротлив, что почти без преувеличения можно было сказать, что пузо его показывается из-за угла минут на 10 раньше своего хозяина, а жопа отстаёт на четверть часа. Уволить его никто не мог, так как его мама работала каким-то начальником. Впрочем, работал он хоть и медленно, но вполне серьёзно и добросовестно, обильно потея и пыхтя, как паровоз.

За семь лет работы на почте Денис даже освоил несложную почтовую программу, точнее запомнил правильную последовательность нажатия клавиш. Правда, когда я спросил его, зачем он нажимает ту или иную клавишу, он лишь промычал что-то невнятное, хаотично качая своей огромной овальной поросячеглазой, губошлёпой, лысеющей головой.

На работе Дениса звали: Дени Толстый, Дени-даун, Большой Дени, Дени Ужасный и даже Дени Грациозный. Но самым примечательным именем наделил его вечно пьяный лифтёр. Когда Дени приставал к нему с нелепыми вопросами и просьбами, тот звал его просто и ласково – Сучара.

На перекур выходили все: курящие и некурящие. Это была единственная возможность передохнуть, сидя на лестнице, вытянув уставшие ноги.

Сучара выходил на перекур чуть пораньше, но добирался до лестницы уже к концу перекура. Он грузно опускал свой зад на лестницу, и филейная часть, растёкшись под весом Дениса, занимала всю ширину лестничного пролёта. Мы же, ёжась тощими задницами на холодных бетонных ступеньках, завидовали столь мягкой и тёплой дениной подушке и порой прикалывались: «Эй, Дени, дай жопу, посидеть. Ну, отстегни ненадолго, после перекура отдадим». Дени, что-то возмущённо мычал в ответ, но отстёгивать задницу не собирался.

 

Прошло месяцев пять. Я уже привык к этой странной работе. Мешки уже не казались тяжёлыми и пыльными, ночи длинными, а ступеньки холодными. За это время Дени нагулял ещё с полпуда жира, а у старого матроса выпала ещё пара зубов. Жевать, оставшимися несколькими зубами было невозможно, а потому Володя научился ловко, наподобие пеликана, заглатывать свой корм. За обедом он, задрав голову, зажмурив глаза и забавно шевеля шеей, целиком глотал, принесённые из дома, склизкие холодные сосиски.

 

Между тем пришла осень. Холодные ветра принесли занудные моросящие дожди.

В один из таких промозглых дней мы с Володей выползли на перекур на улицу и плюхнулись на влажные бетонные ступени. Старый матрос закурил свою беломорину и, пуская клубы едкого дыма, молча разглядывал спешно несущиеся по своим делам рваные серые облака. Возможно, перед глазами его проплывала канувшая в Лету моряцкая молодость и дохлые скаты…

Я тоже смотрел на облака, пытаясь отвлечься от ноющей головной боли. Её причиной послужило неприятное утреннее происшествие.

Дени-Дирижабль полез на стелаж за ящиком с какой-то посылкой и попросил меня принять её снизу. Когда же я подошёл, Дени нечаянно уронил ящик, естественно, не предупредив, и тот грохнулся мне прямо на головушку. Весил он примерно с пуд, однако череп мой уцелел. Не случилось даже сотрясения, хотя ощущение было, естественно, малоприятным. Возможно, извилины внутри всё же несколько спрессовались и как-то тупо поднывали уже третий час.

В небе меж серых облаков показался косяк каких-то перелётных птиц. Наверное, это были утки или гуси, второпях покидающие мерзопакостную и слякотную Москву. Сердце моё защемило от воспоминания чего-то очень знакомого, близкого и даже родного, но, вместе с тем, настолько далёкого, что определить чего именно, было невозможно. Ностальгия по «прекрасному далёку» спровоцировала резкое усиление головной боли. В ушах моих раздался странный щелчок, и в глазах на мгновение потемнело…

Я почему-то совсем не удивился, увидев, как из окон находящегося через дорогу госпиталя стали вылетать подкроватные «утки». Перевернувшись и вытряхнув из себя нечистоты, судна выстроились в стройный треугольник и двинули к югу – догонять своих пернатых сородичей. Между двумя летящими впереди утками протянулся костыль, на котором, сомкнув челюсти, висела грудная жаба-путешественница.

Последняя из уток, немного отставшая от стаи, вдруг перекувыркнувшись в воздухе, стала менять свои очертания. Очертания отряхнулись, высморкались, расправили крылья, протёрли нимб и стали похожими не ангела. Серафим спикировал вниз и присел рядом со мной на ступеньку.

– Ну что, сидишь, горемыка, простату закаляешь? Ну, надо же было такую работёнку сыскать, император хренов.

– Да помолчал бы уж, ты ведь вообще сам-то всего лишь моё наваждение.

– Это я-то наваждение? А то, что ты мешки сутками за гроши таскаешь, это не наваждение? Да вся жизнь твоя – сплошное наваждение. Пошёл бы, не знаю, устроился, что ль в зоопарк. Хреном моржовым на полставки! Ха-ха-ха. Или этим, как ты любишь, донором, во! Глянь в свои газеты любимые, не требуется ли где опытный донор? Донор уныния и расхлябанности, наивности и бесперспективности, донор расп..дяйства и ригидности мышления...

– Пошёл на хер, паскуда пернатая! – заорал я в исступлении и замахал руками.

Серафим исчез.

– Ты чего это, Витяй? – испуганно спросил старый матрос.

– Да так, наваждение у меня бывает, когда задницу отморожу. А хотя, у меня вся жизнь – наваждение…

Я встал, отряхнул сзади комбинезон, сплюнул горькую слюну на ступеньку, резко развернулся и пошёл увольняться…

Эпилог ли…

Я снова шёл по сырой улице к газетному киоску. И снова взгляд мой погружался в распостылые газеты, пытаясь пробить брешь, в сплочённых рядах хищно ощетинившихся, бронированных тупостью и ложью объявлений, подобно последнему лучу осеннего солнца, тщетно пытающемуся пробиться сквозь суровые нагромождения мрачных дождливых туч.

И летел блин на ветру. И плыло дерьмо в проруби. И несла далёкая жёлтая Хуанхэ частички моего сознания в Безбрежный Океан Неизведанного…

Примечание:

* Хуй Ши – древнекитайский философ, 350 – 260 г . до н.э., современник и частый собеседник Чжуан-цзы. Являлся главным помощником правителя царства Вэй, владевший многими искусствами и имевший 10 повозок книг. Автор десяти тезисов «О проблематике предметов в Поднебесной» и сочинения «Хуй-цзы».

** Суккуб – от лат. «суккубаре» – лежать под чем либо. По каббале С. – демон разврата, по отношению к которому совершаются действия, в отличие от инкуба, который совершает их сам. К примеру, если разгневанный начальник вызывает вас «на ковёр», то вы занимаете позицию суккуба, а шеф – инкуба.

*** афродизиак – от греч. «aphrodisiacos» – любовный. А. называют средства, стимулирующие сексуальное влечение, возбуждающие и повышающие потенцию. Хрен, подобно многим специям, и в самом деле может служить афродизиаком.

 

© В.В.Ситнов, 2008 г . Москва.

Поделитесь с друзьями