Симона Вейль. Размышления об использовании учебных занятий в воспитании любви к Богу. Перевод, предисловие и примечания Петра Епифанова

Симона Вейль прожила всего 34 года, а свои главные произведения, стяжавшие ей мировую известность, написала в течение последних трех лет. Общий же объем всех изданных к настоящему времени ее произведений составляет более двух десятков толстых томов. В них – стихи, поэмы и сказки, высокое богословие и политический анализ, размышления над гомеровским эпосом и сказками братьев Гримм, над «Бхагавад-Гитой» и «Братьями Карамазовыми», над Платоном и Марксом, статьи по пифагорейской теории чисел и по теории кванта… При всем, кажется, невероятном разнообразии интересующих ее тем, Симона Вейль пишет и думает всегда об одном и том же. «Ожидание Бога» - это название посмертно изданного ее сборника, данное даже не ею самой, а ее друзьями, верно передает смысл всего ее жизненного пути, всего, что ей было передумано и написано.

Симона пишет об очень простых, хотя и очень важных вещах, в манере, далекой от наукообразия. Понять их может и не специалист, но любой мало-мальски грамотный человек. Единственная трудность в обращении с ее текстами, - для многих, впрочем, непреодолимая, - состоит в том, что эти тексты надо читать очень внимательно, с начала и до конца. Если данное правило не соблюдается, мысль автора предстает в искаженном виде. Именно нежеланием внимательно вчитаться объясняются многие несправедливые оценки ее взглядов и идей.

Главное в христианском отношении к занятиям науками состоит в том, что молитва есть дело внимания. Это сосредоточенность на Боге всего внимания, на которое способна душа. Качество молитвы во многом определяется качеством внимания. Его невозможно заменить жаром сердца.

Только высшая часть внимания входит в общение с Богом, когда молитва бывает достаточно напряженной и чистой, чтобы такое общение могло установиться; но при этом всё внимание должно быть обращено к Богу.

Учебные упражнения развивают, конечно, низшую часть внимания. Тем не менее, они вполне эффективны в развитии способности внимания, которая пригодится нам во время молитвы, при условии, что занимались ими с этой целью, – и только с этой целью.

Хотя теперь этим, на мой взгляд, пренебрегают, формирование способности внимания есть истинная цель и почти единственная польза от учебных занятий. Большей частью учебные упражнения приносят определенную пользу и сами по себе, но эта польза второстепенна. Все упражнения, которые действительно требуют приложения способности внимания, заслуживают интереса в равной степени и почти с равным правом.

Школьники, студенты, которые любят Бога, никогда не должны говорить: «Вот я люблю математику», «А я люблю французский», «А я – греческий». Они должны научиться любить всё это вместе, потому что всё это побуждает развивать то внимание, которое, когда оно обращено к Богу, есть самая суть молитвы.

То, что у нас нет ни таланта, ни естественной склонности к геометрии, не помешает нам через решение задачи или поиск доказательства развивать наше внимание. Даже скорее напротив. Это является почти благоприятным обстоятельством.

И не важно, удастся ли нам найти решение или понять доказательство; пусть даже мы и не сумеем добиться в этом успеха. Никогда, ни в коем случае, ни одно усилие истинного внимания не бывает напрасным. Оно всегда в полной мере действенно в духовном отношении, но, как следствие, и на более низком уровне сознания; ибо всякий духовный свет просвещает сознание.

Если мы с истинным вниманием работаем над решением задачи по геометрии, но по истечении часа не подвинулись ближе к ее решению, чем были в начале, мы, тем не менее, продвигались с каждой минутой этого часа в ином, сокровенном, измерении.

Неощутимо, неуловимо – это усилие, по видимости пустое и бесплодное, прибавило в душе света. Плод проявится когда-нибудь позже, в молитве. Кроме того, он несомненно обнаружит себя в какой-то области знаний, – может быть, весьма далекой от математики. Возможно, однажды тот, кто приложил это безуспешное усилие, окажется способен, по причине этого усилия, более непосредственно ощутить красоту стиха Расина [1] . Но то, что плод этого усилия обязательно обнаружится в молитве, – это определенно, в этом не может быть никаких сомнений.

Уверенность в вещах такого рода приобретается опытом. Но если мы не поверим, прежде чем получим доказательства, или, по крайней мере, не будем вести себя так, как если бы мы поверили, – то никогда не обретем опыта, который откроет нам путь к этой уверенности. Здесь налицо как бы некая антиномия. Так обстоит дело, начиная с известного уровня, со всеми видами познания, применимыми в духовном развитии. Если мы не примем все сказанное за правило для себя, прежде чем проверим на опыте, если мы не будем держаться, в течение долгого времени, одной верой, – верой сначала смутной и незрячей, – она никогда не преобразится в уверенность. Вера является условием непременным.

Наилучшую поддержку вере дает обетование, что, когда мы попросим у нашего Отца хлеба, Он не подаст нам камень. И даже вне границ любых религиозных исповеданий, каждый раз, когда человек соединяет усилие внимания с единственным желанием: сделаться более способным к постижению истины, – он увеличивает в себе эту способность, даже если его усилие и не принесло никаких видимых плодов. Эскимосская сказка так объясняет происхождение света: «Ворон, который во время вечной ночи не мог найти себе пищу, захотел света, – и земля осветилась». Если поистине есть желание, если предмет этого желания поистине есть свет, – желание света производит свет. Желание бывает истинным, когда есть усилие внимания. Поистине, именно свет нужен тогда, когда отсутствует всякая другая движущая сила. Даже если усилия внимания в течение целых годов, по видимости, остаются бесплодными, однажды свет, в точности пропорционально этим усилиям, осияет душу. Каждое усилие прибавляет понемногу золота к сокровищу, которое никто в мире не может у нас отнять. Бесполезные усилия, которые в течение долгих и нудных лет прилагал Кюре из Арса, чтобы познать латынь, принесли свои плоды в чудесном даре духовного рассуждения, с помощью чего он познавал сами души кающихся из их слов и даже из их молчания [2] .

Итак, надо учиться без малейшего желания получить хорошие отметки, успешно сдать экзамены, или достичь любого другого школьного результата; надо учиться, отнюдь не обращая внимания ни на собственные вкусы, ни на естественные способности, прилагая усилия в равной мере ко всем заданиям, помня о том, что все они помогают формировать то внимание, которое будет наиболее существенно важным для молитвы. В то время как мы работаем над заданием, надо иметь волю выполнить его правильно; ибо эта воля необходима, чтобы поистине приложить усилие. Но, помимо достижения этой ближайшей цели, глубинное намерение должно быть направлено исключительно на то, чтобы развить способность внимания ради молитвы, – так же, как мы выводим на бумаге формы букв не ради этих форм, но ради той мысли, которую хотим выразить.

Положить во главу своих занятий это намерение, исключая всякое другое, есть первое условие их духовного использования.

Второе условие – сурово заставлять себя смотреть правде в глаза, внимательно, долго разбирая каждое неудачно выполненное учебное задание, с полным отвращением к своей посредственности, не ища ни малейшего извинения, не пренебрегая ни единой ошибкой, ни единой поправкой со стороны преподавателя, и стараясь до самого корня каждой ошибки. Велик соблазн поступать наоборот: лишь скользнуть взглядом по исправленной преподавателем работе – и тут же отложить её в сторону. Почти все почти всегда так и делают. Надо отринуть этот соблазн. Кстати заметим, что и для собственно школьного успеха ничто не является более необходимым; ибо мы недалеко продвинемся, – какие бы усилия мы ни приложили, – если отказываемся уделять должное внимание допущенным ошибкам и поправкам преподавателей.

Сверх всего остального, таким образом можно приобрести добродетель смирения – сокровище бесконечно более драгоценное, чем школьные успехи. В этом отношении видение собственной глупости, может быть, даже более полезно, чем видение греха. Сознание греха дает нам понять, что мы плохи, – и этим, некоторым образом, пользуется гордость. Когда же мы насильно принуждаем себя остановить взгляд – не только глаз, но и души – на работе, проваленной самым глупейшим образом, мы понимаем с непреодолимой очевидностью, что мы – просто бездарны. Нет познания более полезного. Если мы всей душой достигнем познания этой истины, значит, мы твердо встали на правильный путь.

Если два названных условия будут полностью соблюдены, учебные занятия, несомненно, станут путём к святости – столь же добрым, как и всякий другой.

Чтобы выполнить второе условие, достаточно воли. С первым дело обстоит иначе. Чтобы добиться истинного внимания, надо знать, как к этому приступить.

Очень часто с вниманием смешивают что-то вроде мускульного усилия. Когда ученикам говорят: «А теперь давайте сосредоточим внимание», можно видеть, как они нахмуривают брови, задерживают дыхание, напрягают мышцы. Если их через две минуты спросить, на чем они сосредоточили внимание, они не могут ответить. Они нисколько не сосредоточивали внимание. Они вообще не обращали внимания. Они напрягали мышцы.

Таким образом, во время занятий часто мы только расходуем физические усилия. А когда, наконец, устанем, у нас создается впечатление, что мы потрудились. Это иллюзия. Наша усталость не имеет никакого отношения к труду. Труд есть полезное усилие, независимо от того, устали мы или нет. А мускульное напряжение того рода, что мы описали, совершенно бесплодно для занятий, даже когда мы прилагаем его с благими намерениями. Такие благие намерения – из тех, какими вымощена дорога в ад. Занятия, которые ведут в подобной манере, бывают иногда удачными в чисто школярском понимании этого слова: в видах получения отметок и сдачи экзаменов. Но это достигается независимо от затраченных усилий, а благодаря естественным способностям; и такие занятия всегда бесполезны.

Воля, которая, если нужно, заставляет стиснуть зубы и терпеть, есть главное оружие того, кто обучается какому-либо ручному труду. Но, вопреки тому, как обычно полагают, она не играет почти никакой роли при занятиях науками. Понимание может быть направляемо только желанием. Если есть желание, значит, будут и удовольствие и радость. Понимание возрастает и приносит плоды, только когда оно радует. Радость понимания столь же необходима в занятиях науками, как бегунам необходимо дыхание. А где ее нет, там не студенты, а лишь жалкие карикатуры на тех учеников у ремесленника, которые в конце своего обучения нисколько не знают ремесла.

Именно эта роль желания в занятиях науками позволяет сделать их одним из способов подготовки к духовной жизни. Ибо желание, обращенное к Богу, есть единственная сила, способная возвысить душу. Или, точнее, только Сам Бог пленяет душу и возносит её, но только желание души побуждает Бога приклониться к ней. Он приходит лишь к тем, кто просит Его придти, – просит часто, долговременно, пламенно. Он не может удержаться, чтобы не сойти к ним.

Внимание есть усилие – может быть, труднейшее из усилий – но усилие негативное. Как таковое, оно не оставляет места для усталости. Когда давит усталость, внимание становится почти невозможным (разве что, если мы уже хорошо натренированы). Тогда бывает лучше расслабиться, дать себе передышку, а затем, через некоторое время, начать снова: отключиться – и опять приняться за дело; подобно тому как сделать вдох – и выдох.

Двадцать минут интенсивного, не ослабленного усталостью, внимания стоят бесконечно больше, чем три часа сидения с нахмуренными бровями, после которого можно лишь сказать с чувством исполненного долга: «Я здорово поработал».

Но это куда более трудно, чем может показаться на первый взгляд. В нашей душе есть что-то такое, что сопротивляется истинному вниманию сильнее, чем тело сопротивляется усталости. Это «что-то» намного ближе к злу, чем к плотской природе. Поэтому каждый раз, когда мы поистине прилагаем внимание, мы разрушаем в себе зло. Если прилагать внимание с этой целью, то четверть часа внимания будет стоить многих добрых поступков.

Внимание заключается в следующем. Мы останавливаем свою мысль и держим её в состоянии готовности, не занятой чем-то другим и способной к тому, чтобы принять внутрь себя свой предмет. При этом мы держим в себе, в непосредственной близости от мысли, но на более низком уровне и вне контакта с нею, различные приобретенные знания, которыми нам предстоит воспользоваться. Эта мысль, по отношению ко всем частным и уже сформулированным мыслям, должна быть как человек на вершине горы, который, смотря перед собой, охватывает взглядом под собою одновременно, не разглядывая по отдельности, множество лесов и полей. Прежде всего, мысль должна оставаться незанятой, в ожидании, и не искать более, но быть готовой воспринять во всей нагой истине тот предмет, который сейчас в нее войдет.

Все ошибки в переводах, все нелепости в решении задач по геометрии, все неуклюжести стиля и все недостатки в последовательности мыслей в заданиях по французскому – все подобные вещи получаются от того, что мы поспешно устремляем свою мысль на что-то, и она, будучи таким образом преждевременно наполненной, более уже не свободна для истины. Причина всегда в том, что нам хочется быть активными, нам хочется искать. Это можно проверить каждый раз, при каждой ошибке, если докопаться до корня. Такая проверка – самое лучшее упражнение. Но эта истина – из числа тех, которым не верят, пока не испытают сотню и тысячу раз. Так бывает со всеми существенно-важными истинами.

Самые драгоценные блага не надо искать. Их надо ожидать. Ибо человек не может обрести их собственными силами; а если примется за поиск, то найдет вместо них блага ложные, ложность которых не сумеет распознать.

Решение задачи по геометрии, само по себе, не есть драгоценное благо; но к нему применим тот же закон, потому что оно есть образ драгоценного блага. Будучи маленьким фрагментом частной истины, оно являет собой чистый образ Истины единственной, вечной и живой – Той Истины, Которая некогда возгласила человеческим голосом: «Я есмь Истина» (Ин 14, 6) .

При таком понимании, каждое учебное упражнение уподобляется священному таинству.

Для каждого рода учебных занятий есть свой особенный способ того, как ожидать истину с желанием, но при этом не позволять себе искать ее самому. Это способ прилагать внимание к данным задачи по геометрии, не ища решения, к словам греческого или латинского текста, не доискиваясь до смысла, а когда мы пишем – ожидать, что верное слово само собой сядет на кончик пера, когда мы только отбросим слова неподходящие.

Первая обязанность по отношению к школьникам и студентам состоит в том, чтобы познакомить их с этим методом, не просто вообще, но и в частной форме, которая соответствует каждому роду упражнений. Эта обязанность лежит не только на их преподавателях, но также на их духовных наставниках. Именно они должны показать в полном свете, в сияющем свете, аналогию между способом понимания в каждом роде упражнений, и состоянием души, которая, наполнив светильник маслом, с доверием и желанием ожидает своего Жениха (Мф 25, 1 и слл.) . Чтобы любящий Бога юноша, трудясь над переводом с латыни, стремился посредством этого перевода хоть немного приблизить час, когда он поистине станет тем рабом, который, пока Господин его гостит на пиру, бодрствует и прислушивается у ворот, чтобы открыть, как только постучат. И Господин тогда усадит раба за стол и сам подаст ему пищу (Лк 12, 35-38) .

Только это ожидание, только это внимание – вот что может побудить Господина к такому излиянию чувств. Когда раб возвращается с поля, изнуренный усталостью от работы, Господин говорит ему: «Приготовь мне ужин и накрой на стол». И при этом он еще считает его рабом непотребным, который делает только лишь что ему положено (Лк 17, 7-10) . Конечно, в сфере практических поступков следует делать все, что положено – ценою неважно какой степени усилий, усталости или страдания; ибо кто не повинуется, тот не любит. Но и после всего этого он только лишь непотребный раб. Ибо это необходимое условие любви, но не достаточное. Вовсе не это понуждает Господина сделаться рабом Своего раба; и еще менее того – старание, которое раб хочет проявить по собственной инициативе; а только лишь бодрствование, ожидание и внимание.

Поэтому блаженны те, кто посвятит годы отрочества и юности одному лишь развитию способности внимания. Конечно, они не ближе к благу, чем их братья, которые трудятся на полях и заводах. Они близки другим образом. Крестьяне, рабочие обладают этой близостью к Богу, имеющей несравненный вкус, которая таится в бедности, в отсутствии общественного уважения, в долгом и томительном терпении. Но если рассмотрим разные профессии сами по себе, занятия науками ближе к Богу, именно по причине внимания, которое живет в душе. Те, кто проводят годы в научных занятиях, не развивая в себе это внимание, лишаются великого богатства.

Внимание составляет суть не одной только любви к Богу. Любовь к ближнему, о которой мы знаем, что она есть то же самое, что и любовь к Богу, имеет ту же суть. На этом свете несчастные нуждаются, как ни в чем другом, в людях, способных отнестись к ним со вниманием. Способность отнестись внимательно к человеку несчастному – вещь очень редкая, дело очень трудное. Это почти чудо, – нет, настоящее чудо. Почти все, которые считают себя имеющими эту способность, не имеют её. Горение, порыв сердца, жалость – всего этого недостаточно.

В первоначальной легенде о Граале рассказывается, что Грааль, чудесный камень, который, по силе священной Жертвы, может утолить всякий голод, будет принадлежать тому, кто первый скажет стражу этого камня, королю, на три четверти парализованному жестокой раной: «Что мучает тебя?» [3]

Любовь к ближнему во всей полноте заключается в том, чтобы быть способным спросить его: «Что мучает тебя?» Это означает: знать, что несчастный существует не просто как экземпляр в коллекции, не как единица в социальной категории под этикеткой «несчастные», но как человек, который однажды был поражен и заклеймен ужасным клеймом несчастья. И для этого достаточно уметь (что невозможно заменить ничем другим) рассмотреть его определенным взглядом. Этот взгляд есть, в первую очередь, – взгляд внимательный, когда душа освобождается от всего личного, что ее наполняет, чтобы впустить в самоё себя человека, которого она видит таким, каков он есть, по всей истине. На это способен лишь тот, кто способен приложить внимание.

Итак, истинно, – хотя и парадоксально, – что перевод с латыни, что задача по геометрии, даже выполненные неудачно, если только мы приложили к ним такие усилия, какие подобало, – смогут сделать нас способными когда-нибудь позднее, когда представится случай, оказать несчастному, в момент крайнего отчаяния, именно ту помощь, которая будет нужна для его спасения.

Юный человек, способный усвоить эту истину и достаточно благородный, чтобы предпочесть ее плод всякому другому, сможет получить в занятиях науками всю полноту их духовной пользы, даже если он формально не принадлежит ни к какому религиозному исповеданию [4] .

Занятия науками – одно из полей, скрывающих под собой драгоценную жемчужину (ср. Мф 13, 46) . Ту самую жемчужину, ради которой стоит продать все, что имеешь, даже не задумываясь, чтобы ее купить.

Симона Вейль.

Перевод и примечания Петра Епифанова

[1] Жан Батист Расин – великий французский драматург.

[2] Кюре из Арса – Жан Мари Вианней (1786-1859), известнейший французский священник-духовник XIX века.

[3] Симона Вейль во всех своих работах с глубоким уважением ссылается на легенды и сказки, на древние эпические поэмы разных времен и народов. По воспоминаниям ее знакомых, она рассказывала сказки маленьким детям с такой проникновенной серьезностью, что заслушивались и сопереживали и взрослые. Однажды ее брат Андре (ученый-математик с международной известностью) позволил себе вставить несколько слов, когда Симона рассказывала сказку своей маленькой племяннице. Симона отреагировала так: «Послушай, когда оркестр играет симфонию Бетховена, ты тоже прерываешь его своими замечаниями?»

[4] Эта мысль, повторенная в статье дважды, нуждается в пояснении. Симона Вейль совсем не хочет сказать, что религиозная жизнь, как таковая, может быть вполне заменена интеллектуальными упражнениями. Публикуемая статья связана единством замысла с более объемной работой «Формы неявной любви к Богу», где она прямо и энергично, с редкой для ХХ века решительностью, настаивает на необходимости «присутствия религии повсюду», во всех без исключения сферах человеческой жизни. А здесь речь идет о воспитании готовности сердца и ума к Божественному посещению, которое способно внезапно озарить сознание и преобразить всю личность человека для истинной службы Богу – не в исполнении тех или иных формальных предписаний, а в явлении образа и воли Бога во всех поступках человека. Это ключевая мысль посланий ап. Павла. Сам Павел являет собою пример именно такого рода. Озарению неизреченным светом на пути в Дамаск предшествовали годы ревности об «отеческих преданиях», горячее и упорное желания постигать Закон Божий из уст премудрых учителей. Подобные примеры мы находим в житиях святых мучениц Варвары и Екатерины, в «Повести о Варлааме и Иоасафе», в «Исповеди» блаж. Августина. Все перечисленные святые прошли этот подготовительный путь задолго до своего крещения. Об этом, собственно, и говорит Симона.

Источник: http://simoneweil.ru/

Поделитесь с друзьями