Начало в №№ 1–4 за 1996 г.

Богородская старообрядческая община. Документы. Материалы (Продолжение)

Заявление совета Богородско-Глуховской старообрядческой общины храма Св. Николы, находящейся в с. Глухове Ямкинской в. Богородского уезда от 21 июля 1909  г. [1]

16 августа сего 1909 года в 11 часов утра в местном старообрядческом храме имеет быть общее собрание членов Богородско-Глуховской общины. На обсуждение собрания будут предложены вопросы:

1) О постройке храма в дер. Кузнецы.

2) О предложении члена Совета общины Н.А. Сивова пожертвовать участок земли в г. Богородске для постройки на оном храма.

3) Об избрании представителя от общины на 10-й очередной Всероссийский съезд старообрядцев в Нижнем Новгороде...

4) Текущие дела...

Донесение Богородско-Глуховской старообрядческой общины храма Св. Николы в Московское губернское правление от 22 июля 1909 г. [2]

...Согласно 25 ст. Закона 17 октября 1906 г. Совет Богородско-Глухов­ской общины в заседании своем от 10-го сего июля избрал председателем на срок своих полномочий потомственного почетного гражданина Петра Арсеньевича Морозова вместо отказавшегося от председательства Николая Александровича Сивова.

Заявление председателя совета Богородско-Глуховской старообрядческой общины П.А. Морозова в Московское губернское правление от 28 августа 1909 г. [3]

На общем собрании членов Богородско-Гл. ст. общины, состоявшемся 16 сего августа, произведенной закрытой баллотировкой шарами, уволены от службы нижеследующие духовные лица: 1) священник Феодот Кириллович Туманов..., 2) священник Иоанн Павлович Волощук..., 3) диакон Петр Павлович Пронин... В общем собрании из 194 членов общины присутствовало 70.

Заключение Московского губернского правления для доклада Московскому губернатору от 12 октября 1909 г. [4]

Заключение: Вследствии ходатайства Председателя Совета Б.-Глухов­ской старообрядческой общины П.А. Морозова о разъяснении ему порядка ведения метрических книг старообрядцев, дать ему знать, что при ведении метрических книг неуклонно следует руководствоваться 45–48 ст. ст. приведенного Высочайшего Указа и, в частности, разъяснить: 1) что вопрос о допущении малолетних быть восприемниками от купели, как носящий характер канонический, обсуждению Губернского Правления не подлежит, а разрешается по правилам старообрядческого вероучения.

Заявление директора правления К О Богородско-Глуховской мануфактуры и почетного председателя Б.-Глух. старообрядческой общины А.И. Морозова Московскому губернатору от 30 сентября 1909 г. [5]

С давних лет в нашем районе существует обычай: ежегодно, в начале осени приносят из гор. Бронниц Чудотворный Образ Иерусалимской Божией Матери в гор. Богородск и отсюда Его носят по окрестным селениям и крупным фабрикам. Образ Иерусалимской Божией Матери чтится местным населением особенно благоговейно, от мала до велика все проникаются высшим религиозным возбуждением и каждый с трепетом сердечным ждет той минуты, когда Господь сподобит его земно поклониться Святому Образу и приложиться к Нему. Для принесения Образа из г. Богородска на фабрику Компании в с. Глухове и хождения с ним по фабрике Правлением Компании наряжаются рабочие, которым оно платит за это. В ближайший воскресный или праздничный день на обширной фабричной площади служится торжественный молебен перед Святым Образом и затем совершают с Ним крестный ход по всей фабрике.

25 сего сентября, около полудня, Чудотворный образ Иерусалимской Божией Матери принесли из г. Богородска на фабрику Компании и поставили в местную Троицкую церковь. В половину восьмого вечера того же дня был назначен прием Образа в главной конторе фабрики. В том самом здании, где помещается главная контора, на другом конце его (а здание имеет 50 саженей в длину) существует издавна старообрядческий домовый храм. Лет 20 тому назад помещение, занимаемое ныне главною конторою, служило зимним местом жительства семьи Морозовых, и сказанный храм представлял собою, собственно, крайнюю комнату их квартиры, сообщавшуюся, с одной стороны, с жилыми комнатами, а с другой стороны – имевшую выход на улицу. Впоследствии жилые комнаты были отделены от храма массивною, обитою железом дверью, которая всегда находилась на запоре.

25 сентября, в 4 часа пополудни, в храме служили всенощную празднику Преставления Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова, а по окончании оной, около половины восьмого, когда в главную контору должны были принести Образ Иерусалимской Божией Матери, начали служить молебен Владычице. Желая, чтобы со Святынею обошли все помещения главной конторы из конца в конец и таким путем совершить маленький крестный ход, я сделал нужные указания о том, чтобы Образ внесли через ход в контору, а вынесли другим ходом, через Храм. При этом мне вышла надежда, что священник, сопровождавший Чудотворную Икону, о. Иоанн Добров, увидя себя в храме, хотя бы и в старообрядческом, не откажется остановиться на несколько времени, чтобы дать возможность молившимся за всенощной и молебном приложиться к Святыне. К этому его обязывало не только чувство Христианской любви к ближним, жаждавшим духовной радости, но и простая порядочность, которая должна была бы подсказать ему, что не следует наносить незаслуженного оскорбления целому собранию верующих – за то только, что они не разделяют господствующего учения об обрядах Православной Церкви. К сожалению, надежды мои и всех молящихся в храме были разбиты о. Добровым самым безжалостным образом, и, вместо светлой радости и торжества, наши души наполнились горечью и страданием... Чудотворный Образ Божией Матери внесли в контору в предшествии полицейского нижнего чина, который находился все время в помещении конторы пока о. Добров служил молебен. По окончании молебна батюшка, велев рабочим поднять Икону, направился к выходу по указанному пути, через храм, причем впереди опять шел полицейский. Когда Образ Божией Матери внесли в храм, молящиеся в первое мгновение остались стоять на своих местах, осененные мыслью, что священник, увидя себя в храме, в котором идет служба той самой Святыне, которую он сопровождает, остановится хоть на некоторое время. Но о. Добров не остановился. Тогда молящиеся в один голос стали просить: «постойте!» и поспешили приблизиться к Иконе, некоторые стали лобызать край киота. Тогда о. Добров велел рабочим поднять Икону выше, чтобы не дать молящимся возможности прикладываться к ней, и идти скорее... и высокочтимую Святыню помчали так быстро, как будто сзади преследовал неприятель... Молящиеся плакали...

Ваше Превосходительство! Господь, Царь Небесный, в руце Коего серд­це Царя земного, переполнил сердце ныне благополучно Царствующего Государя Императора благоволением и милостью к старообрядцам. Господь обратил Его очи на неизменную верность старообрядцев Вере Православной, Царю самодержавному и Руси Родной, – верность, засвидетельствованную двухсотсорокалетними тяжкими лишениями и страданиями, которые переносились безропотно, с покорностью воле Божией и власти предержащей. Правительство, следуя мудрым предуказаниям, также переменило свое отношение к старообрядцам и справедливо считает старообрядцев надежнейшею опорою порядка. Только духовное ведомство не может отрешиться от своей вековой неприязни к старообрядцам, как бы идя наперекор воле Царевой, оно, после Указов Царских о веротерпимости, исполнилось еще большей ненависти ко всем инакомыслящим и инаковерующим. Об этом не может не скорбеть каждый, кто искренне любит наше отечество, кто искренне желает ему мира и благоденствия: отношения духовного ведомства к несогласно с ним мыслящим плюс отношения, как бы рассчитанные на то, чтобы сеять всеобщее недовольство и раздражение, могут привести только к одному результату – к подрыву в массе народной доверия к мероприятиям Правительства, ибо народ со времен Петра I привык считать синодальную иерархию не установлением Божественным, следующим учению Того, Кто сказал: «Царство Мое не от мира сего», а органом правительственным, преследующим цели мирские, политические.

Об изложенном я счел необходимым донести до сведения Вашего Превосходительства, как хозяина губернии и верного Царского слуги.»

Отношение Митрополита Московского и Коломенского Владимира Московскому губернатору В.Ф. Джунковскому от 2 ноября 1909 г. [6]

Вследствие отношения Вашего Превосходительства от 4 октября сего 1909 г. за / 24.247, при котором направлено ко мне на мое распоряжение заявление директора Правления Компании Богородско-Глуховской мануфактуры и председателя Б.-Г. старообрядческой общины А.И. Морозова, с жалобою на действия священника Михайло-Архангельской г. Бронниц церкви о. Иоанна Доброва, мною затребовано было объяснение от сего послед­него.

Ныне вышеназванный священник о. Иоанн Добров в докладе своем объясняет следующее: «В прошлом 1908 году, в сентябре месяце, – объясняет о. Добров, – чудотворная икона Иерусалимской Божией Матери была принесена для служения пред нею молебнов на фабрику компании в селе Глухове, близ г. Богородска. В тот день, когда служили молебны около фабричных корпусов и квартир служащих, в 8 часов вечера местным священником был отслужен молебен в так называемой главной конторе. Не спросив позволения ни у меня, сопровождавшего икону, ни тем более у Епархиального начальства, г. Морозов распорядился, чтобы св. икона из конторы была перенесена в моленную, находящуюся в том же здании. Св. икона была поставлена на амвоне и пред ней старообрядческое духовенство отслужило молебен. Такой поступок со стороны г. Морозова, совершенный в нарушение всяких законов и правил приличия, крайне оскорбил религиозное чувство православных, которые лично мне выражали удивление и негодование. Я счел тогда необходимым немедленно о таковом поступке донести Вашему Высокопреосвященству.

В текущем году 24 сентября вечером я приехал в город Богородск для служения молебнов пред Иконой Иерусалимской Божией Матери, зная, что 25 числа она должна быть перенесена на фабрику компании Глуховской мануфактуры. Тотчас по моем приезде ко мне явился церковный староста села Глухова, он же и служащий на фабрике г. Морозова, Василий Диткин. Диткин передал мне, что А.И. Морозов в настоящее время находится в Петербурге по своим делам, но в тоже время выразил желание, чтобы был отслужен молебен перед св. иконою Иерусалимской Божьей Матери в главной конторе 25 числа вечером. При этом он передал мне, что хозяину хотелось бы, чтобы св. икону внесли в контору с переднего входа, а по окончании молебна вынести ее другим выходом, через моленную, которая помещается в том же здании. Икона останавливаться не будет, разве только если кто-либо из старообрядцев пожелает приложиться к ней, то остановится на минуту. Я предупредительно спросил Диткина: «не отняли бы старообрядцы насильно икону, когда понесем ее через моленную и не стали бы они служить молебны, как это сделали в прошлом году». Диткин ответил, что подобного не случится, и опять повторил, что Арсений Иванович теперь в Петербурге. Этим, очевидно, он хотел сказать, что если хозяина нет дома, то никто ничего сделать не может.

Тогда я сказал Диткину, что молебен буду служить я сам, дабы не дать повториться прошлогодней истории. В 7 часов 25 числа из приходского храма вынесли икону в главную контору. Внесли икону по условленному раньше порядку. Пред началом молебна я заметил позади себя группу старообрядцев и двух лиц в подрясниках, очевидно, это было старообрядческое духовенство. В то же время чрез отворившиеся двери в моленную я заметил в ней слабое освещение. Во время молебна некоторые старообрядцы ставили пред иконою свечи. По окончании молебна к св. иконе стали прикладываться служащие в конторе и вместе с ними присутствовавшие старообрядцы, в числе коих и жена г. Морозова. Когда все присутствовавшие приложились к иконе, рабочие подняли ее, чтобы пронести через моленную. Впереди ея один из старообрядцев нес так называемый «станок», на котором была поставлена икона при служении молебна и, когда взошли в моленную, поставил его около амвона, против царских дверей. Я же, идя впереди иконы, встретил в дверях старообрядческого священника в облачении, который сказал мне: «Проходи, проходи, отец!» В моленной все свечи были зажжены, и другой их священник с диаконом служили молебен. Не отходя ни на шаг от иконы, я велел рабочим, не останавливаясь, нести ее за мной прямо к выходу. Проходя около свечного ящика г. Морозов (оказавшийся дома, а не в Петербурге) подошел к иконе и повышенным тоном просил у меня позволения приложиться к ней. Я велел остановиться носильщикам. Морозов не удовлетворился этим и просил, чтобы икону ставили на пол, якобы тогда удобнее будет прикладываться. На пол ставить икону я не позволил, а велел несколько опустить ее на руках. Тогда г. Морозов приложился, но вслед по моему адресу стал произносить не совсем приличные слова: «Вы развращаете народ, вы не желаете, чтобы мы молились с вами». Но икону вынесли на улицу и перенесли в приходский храм.

Из всего изложенного ясно видно те несправедливости, какие возводит на меня в своей жалобе г. Морозов. Так, он не правду пишет, что по окончании всенощной, когда в главную контору был принесен образ Иерусалимской Божьей Матери, старообрядцы начали служить молебен Владычице. Молебен они не служили, а их духовенство в подрясниках, как я сказал выше, присутствовало за молебном, совершенном мною. В конце же его, очевидно, по заранее обдуманному плану, сами облачились в ризы, чтобы не упуская ни одной минуты, остановить икону, и посему начали служить молебен.

Несправедливо обвиняет меня г. Морозов в намерении нанести оскорбление целому собранию верующих тем, что не позволил остановиться с иконой на несколько времени, чтобы дать возможность молившимся за всенощной и молебном приложиться к святыне. Как я раньше упомянул, по окончании молебна, совершенного мною, старообрядцы и жена Морозова прикладывались к иконе, а посему и возможности не было отнято в этом ни у кого из старообрядцев. Но странно: для какой потребности нужно было облачаться в ризы старообрядческому духовенству и начинать петь молебен, когда в этом не было необходимости. Тем более странно, что церковный староста предупредил меня, что хозяина дома нет, и при перенесении иконы чрез моленную никакого служения не будет. Ясно, что все это было обман. Во всем этом видно было настойчивое желание г. Морозова исполнить задуманное деяние, о котором в прошлом году он категорически заявил: «А на будущий год я во что бы то ни стало возьму икону в моленную для служения перед ней молебна».

Не справедливо также говорит г. Морозов, что «святыню помчали из храма так быстро, как будто бы сзади преследовал неприятель». Икона размером 3 аршина вышины и 2 аршина ширины, весом не менее 12–15 пудов, ее с трудом несут 8 человек. Следовательно, «мчаться» с ней можно только в воображении...

Далее, прикрываясь патриотизмом, г. Морозов старается обвинить Высшую церковную власть в нарушении царских указов о веротерпимости и видит это нарушение якобы в неприязненном отношении Высшей церковной власти к старообрядцам. Должно положительно сказать, что обвинение голословное, свойственное всем старообрядцам. Ясно для всех, что православная церковь всегда шла навстречу отпадшим чадам, лишь бы только ввести их в спасительный ковчег – Церковь Христову. Наглядным доказательством сего служит так называемое «единоверие». Ведь и Указ 17 апреля 1905 г. дает только право свободно отправлять каждому христианскому обществу свои религиозные обязанности. Но ни одному из них не позволяет производить какое-либо насилие над совестью других верований и не дает права захватывать святыню православной церкви. А между тем старообрядцы, извращая смысл Высочайшего Указа, стараются, как в данном случае, захватить насильно то, чего им никогда не было дано. Всякие притязания их на права Православной церкви есть уже грубое нарушение царских законов и повод к враждебным пререканиям, в чем так сильно старообрядцы хотят обвинить Православную церковь. Чего не дано им с высоты Царского престола, того они не имеют права самовольно присваивать себе. На основании изложенного я совершенно спокойно могу сказать, что, оберегая святыню от незаконного совершения пред нею старообрядческого богослужения, я исполнил долг верного служителя Православной церкви и ни в чем на нарушил Царских законов о веротерпимости.

Дав объяснения на обвинение г. Морозова, направленные против меня лично, и показав их несостоятельность, я считаю уместным обратить внимание на обвинения того же г. Морозова, направленные уже против всего православного ведомства и против всей церковной иерархии. Он обвиняет все духовное ведомство в неприязни к старообрядцам и позволяет себе говорить, что оно после Царских Указов о веротерпимости исполнилось еще большей ненависти ко всем инакомыслящим и инаковерующим. Отношение этого ведомства к последним он хочет представить как бы рассчитанным на то, чтобы сеять всеобщее недовольство и раздражение, могущие привести к подрыву в массе народной доверия к мероприятиям правительства, высказывая при этом от имени всего народа мнение, что синодальная иерархия (т. е. православная) есть не божественное установление, а только орган правительства, преследующий мирские цели.

Не считая необходимым входить в полемику с г. Морозовым относительно этих его мыслей, я ограничусь своим заявлением, что они представляют оскорбление всей православной церкви и ея Богоустановленной иерархии. Морозов хочет представить и всю православную церковь и высшую ее иерархию не только противниками Божественного Учителя, что еще было бы понятно в устах его как старообрядца, но и противниками Высочайшим законам и Высочайшей воли, т. е. какими-то бунтовщиками и смутотворцами. Самое печальное в этом поступке г. Морозова то, что он, держась таких ложных мнений, обращается с изложением их к представителю Царской власти, Московскому губернатору, как бы отдавая ему на суд тех, кого он обвиняет. Между тем как сам г. Морозов является едва ли не главным виновником неприязни в религиозной жизни православных людей. Его прошлогодний насильственный захват св. иконы Иерусалимской Божией Матери произвел возмущение в населении не только села Глухова, но и многих окружающих селений и породил немало ложных разговоров о духовенстве православной Церкви, якобы продавшем св. икону за немалую сумму раскольникам. Таковое же намерение сделать то же и в настоящем году опять заставило говорить с душевным смущением местное население. А его постоянное стремление дать у себя на фабрике приют лицам из духовного звания православной церкви, но лишенным сана, не ту ли преступную цель имеет, дабы открыто оскорблять совесть православного русского народа. Так, еще недавно он держал у себя некоего Ивана Волощука [7], лишенного диаконского сана в православии, но получившего у г. Морозова сан иерея, и который настолько вел себя дерзко, что открыто носил на себе иерейский православный крест, благословляя православных, и даже с сим крестом присутствовал на педагогических собраниях в школе на фабрике рядом с православным законоучителем.

О вышеизложенном долгом считаю уведомить Ваше Превосходительство, впоследствие отношения от 4 октября сего 1909 г. за /24.247, присовокупляя, что я, со своей стороны, в виду изложенного, признаю совершенно незаслуживающим никакого уважения заявление г. Морозова, так как вообще многочисленные его заявления разным местам и лицам являются тенденциозными, лишенными доверия и обличают в нем человека, склонного к опорочению, при каждом представившемся случае, действий православного духовенства.

Призывая на Вас, Милостивый Государь, благословение Божие, с совершенным почтением имею честь быть Вашего превосходительства покорнейшим слугою Владимир, митрополит Московский.

Послесловие

Старообрядческий священник Сергий Дурасов (Андроново, Павлово-Посадский район)

Иерусалимская чудотворная икона Пресвятой Богородицы, находящаяся в г. Бронницах, – одна из древних, особо чтимых святынь восточного Подмосковья. Упоминаемые в письме А.И. Морозова осенние обходы городов и деревень Богородского уезда с этой иконой продолжались до середины 20-х годов. Теперь о них могут рассказать лишь немногие оставшиеся в живых 90-летние старушки. Лет пять назад мне довелось услышать воспоминания об этих событиях нескольких теперь уже покойных прихожанок моего храма. Одна из них, Мария Михайловна Свистушкина (1910 г. рождения), жительница дер. Андроново, передавала, что однажды при переходе процессии по мосту через одну из наших местных речек чудотворный образ остановился, и в течение долгого времени носильщики не могли сдвинуть его с места. Св. икону сопровождала большая толпа народа и в ожидании, что будет дальше, многие сошли с дороги и стали на берегу. Внезапно кто-то обнаружил спрятанное под мостом мертвое тело ребенка, вероятно убитого. Только после того, как тело подняли на свет Божий, люди смогли поднять и икону и продолжать шествие дальше. Инокиня матушка Антонида, жившая с 1921 г. в старообрядческих иноческих кельях при дер. Рахманово, вспоминая одну из встреч Иерусалимской Царицы Небесной в Павловском посаде в 1920-х годах, говорила: «столько народу я никогда больше не видела».

Свидетельством усердного почитания нашими жителями Бронницкой чудотворной остались до сих пор сохранившиеся во многих домах списки с иконы Пресвятой Богородицы Иерусалимской. Особенно впечатляющими были большие, строгого письма, копии Бронницкого образа, которые заказывались в прошлом веке и в начале нашего для местных старообрядческих моленных. Одна из таких икон хранилась раньше в Андроновском храме, и в числе самых редких и лучших была похищена при ограблении храма в 1991 г. ...

Но вернемся к содержанию публикуемых документов. Как известно, из воспоминаний всех, кто знал А.И. Морозова, ему, одному из главных промышленных торговых деятелей России, до глубокой старости был свойственен мальчишеский азарт, неудержимое желание во что бы то ни стало добиться своего, «показать себя». Причем, часто это делалось по самым мелким поводам и выглядело довольно комично. Благодаря этой своей особенности Морозов оставил о себе в памяти богородцев немало анекдотических историй, некоторые из которых уже появились на страницах «Богородского края» (№ 3, 4 – «Род. господ Терновских»). В донесении священника о. И. Доброва, несмотря на его очевидную предвзятость, эти черты характера Арсения Ивановича отражены довольно верно.

Чего, казалось бы, стоило Морозову заранее встретиться с митрополитом Владимиром, главой московской епархии, и дипломатично оговорить с ним, на каких условиях можно было бы устроить молебен перед чтимой иконой в домовом храме при фабричной конторе! При всей неприязни, которую питали иерархи господствующей церкви к белокриницкой старообрядческой иерархии, можно предполагать, что митрополит не отказался бы в чем-то пойти навстречу старообрядцу Морозову, который, как известно, жертвовал большие деньги и на храмы господствующего вероисповедания, который был известен и уважаем при дворе. Естественно, архиерей был, во всяком случае, заинтересован, чтобы старообрядческое моление не выглядело некоей нарочитой демонстрацией и не вызвало бы превратных толкований. Но такой «дипломатической подготовки» Морозов проводить не стал, очевидно, из принципа, царские манифесты 1905–1906 гг. о свободе совести и о старообрядческих общинах, как ему казалось, открывали возможности для самостоятельных действий, без оглядки на господствующее духовенство, в котором старообрядцы привыкли видеть векового притеснителя. Представляя себе эту позицию А. И., священник Добров перед отправкой в Богородск, скорее всего уже получил указания от епархиального начальства, как ему поступать. Была договоренность и с полицией. Не даром Арсений Иванович с такой досадой упоминает в своем письме о неожиданном для него присутствии полицейского.

И имея рядом с собой представителя власти, священник мог держать себя вполне уверенно и независимо даже во владениях «глуховского короля». Более того, он заранее чувствовал себя как бы официальным защитником православия (как он его понимал) от «раскольничьих притязаний». В этом положении старообрядцам трудно было ожидать от него покладистости и «добродушия». Не достиг успеха и вымысел об отсутствии А. И. на фабрике. Морозов несколько переоценил тот эффект, который могло произвести на священника его неожиданное появление.

Как мы видим, в происшедшем маленьком «поединке» победа осталась за о. Добровым. Арсений Иванович попытался продолжить его на бумаге. Заявление его московскому ген.-губернатору, конечно, не могло вызвать каких-либо административных мер. Оно преследовало чисто пропагандистскую цель и тогда же было напечатано в старообрядческом журнале «Церковь» как свидетельство против синодального духовенства, сохраняющего «свою вековую неприязнь к старообрядцам, как бы идя наперекор воле царевой». Митрополит Владимир, защищая действия своего священника, тоже не остался в долгу.

Обе стороны обвиняют друг друга не в нарушении конкретных положений указов о веротерпимости, а в оскорблении религиозных чувств верующих. Религиозные чувства православных, по мнению о. Доброва, оскорбляло служение старообрядческих священников в облачениях перед чудотворной иконой. Он обосновывает свои действия именно тем, что это вызвало у православных «возмущение и негодование». О. Добров не только не пытается умерить, сгладить это «негодование», но прямо пользуется им. Дело тут, конечно, не в «насильственном захвате святыни», которого не было. Дело в том, что официальное духовенство воспринимало Белокриницкую старообрядческую иерархию как раскольническую, ложную, незаконную, и, однако, соперничающую, а ее священных лиц – как «лжеепископов» и «лжепопов». Потому-то в понимании митр. Владимира и о. Иоанна открытое священнослужение таких лиц у иконы было бы вызывом. Вообще старообрядческие крестные ходы и молебны в общественных местах к этому времени были разрешены властями. Проводились они и в Богородске. Но если в других случаях, в силу действующего законодательства, помешать этому церковные власти уже не могли, то здесь они сочли необходимым оказать решительное противодействие. О. Иоанн после всего случившегося мог считать себя добросовестно выполнившим священнический долг.

Арсений Иванович тоже пишет об оскорблении религиозных чувств старообрядцев. Но, заботясь об этих чувствах, ему следовало бы все подготовить так, чтобы избежать недоразумения и соблазна. Чтобы вокруг святого образа «Заступницы Усердной» витал дух одного только чистого благоговения, а не дух гнева, вражды и мелких уловок. Впрочем, средневековая история церкви пестрит случаями всяких хитростей и уловок ради доступа к святыням или обладания ими, рядом с которыми попытка Морозова обмануть священника выглядит совершенно невинной. Достойно одобрения желание А.И. Морозова почтить Владычицу и порадовать народ совершением перед иконою молебствования по сохраненному у старообрядцев старинному чину при служении своих духовных отцов и пении своего хора певчих. Но неудержимое честолюбие и, как я уже сказал, просто ребяческое желание «показать себя» привели это святое, по сути, начинание к скандалу.

А.И. Морозов принадлежал к наиболее активной части старообрядчества, которая очень оптимистично смотрела на его будущее в российском обществе. Представители этого течения, в огромном большинстве – миряне, в период 1906–1917 гг. были охвачены, если можно так сказать, «реваншистскими» настроениями по отношению к господствующей церкви. В старообрядческой печати, особенно в журналах «Церковь» (Москва) и «Старообрядец» (Н. Новгород) в те годы постоянно печатались самые резкие обличения «никониан», переходившие в злые насмешки. По тону этих публикаций видно, что если господствующая иерархия не собиралась мириться со старообрядчеством, то и молодые старообрядческие идеологи того времени не думали о каком-то взаимоуважительном диалоге, о «мирном сосуществовании» церквей в будущей России, а надеялись на одоление, вытеснение «никонианства», вместе со старыми, отжившими установлениями гражданской жизни. Арсений Иванович, вообще бывший человеком довольно консервативным, тоже отдал дань этому увлечению. Оно читается между строк и в его письме московскому губернатору.

Особенное грустное впечатление производит на нас, людей конца XX века, ликование старообрядческой печати по поводу февральской революции и падения монархии, вместе с которой будто бы рушилось и господство «никонианской» церкви. Впрочем, мы можем предполагать, что А. И. в это время смотрел на происходящее гораздо более трезво: в номерах «Церкви» за 1917 г. почти не встречается его корреспонденций, очень частых в прежнее время.

Только Октябрьский переворот и немедленное начало большевиками антихристианской борьбы отрезвили «передовых» старообрядческих деятелей – братьев Рябушинских, Ф.Е. Мельникова, М.И. Бриллиантова, И.А. Кириллова и др. В конце 1917 г. отзывы старообрядческой печати о положении дел в церкви новообрядческой очень изменились по тону. Старообрядцы сочувственно и заинтересованно следили за работой Всероссийского поместного Собора, за началом деятельности патриарха Тихона. «Потепление» шло с обеих сторон. По свидетельствам участников Собора (епископ, впоследствии митрополит Евлогий), их общим настроением было не терять возможность наметившегося сближения со старообрядцами. А такой видный иерарх, как митрополит Антоний Храповицкий (будущий первоиерарх Зарубежной церкви) впоследствии говорил о признании действительности священного сана старообрядческих епископов, ссылаясь именно на деяния Собора 1917–1918 гг. (сообщено в 1988 г. в письме еп. Даниила Ирийского Русской Зарубежной Церкви, США).

Что же касается митрополита Владимира, то он, в этот период возглавлявший уже не Московскую, а Киевскую епархию, стал одной из первых жертв богоборческого террора. 25 января 1918 г. он был убит в Киево-Печерской лавре.

Митрополит Владимир (Богоявленский) несомненно был одним из лучших архипастырей конца ХIХ–начала XX веков. Не удивительно, что именно он, первым из мучеников советской эпохи, был причислен к лику святых на Архиерейском Соборе 1992 г. Человека глубокой веры и любви к людям показывают в нем его проповеди к народу, детям, молодежи – простые, чуждые риторики, но очень искренние. Свидетели его кончины передают, что перед расстрелом, уже подвергнутый жестоким пыткам и оскорблениям, он оградил своих убийц крестным знамением со словами: «Бог вас да простит». Да, именно этот человек, так по-евангельски встретивший смертный час, подобно Христу, молившийся о прощении палачей-богоотступников, всего лишь восемью годами раньше мог возмутиться таким «преступлением», как молебен старообрядческих священников перед чудотворной иконой...

Уже упомянутая мною инокиня Антонида рассказывала, как в 1920-е годы приносили Иерусалимскую икону в с. Рахманово (ныне Павлово-Посадского района), где примерно половина населения придерживалась «старой веры», а половина – «новой». После службы в местной приходской церкви икону передавали староверам, которые несли ее к своей моленной, где совершали молебен старообрядческие священники. Здесь же присутствовал сопровождавший икону служитель из Бронниц, следя только за ее сохранностью. Помолившись и приложившись к чудотворному образу, старообрядцы с благодарностью его возвращали. Никаких недоразумений при этом не происходило. Заметим, что моленная в Рахманове принадлежала «неокружникам» – той партии внутри белокриницкой старообрядческой иерархии, которая была наиболее непримирима к «никонианству». Перед лицом воинствующего безбожия, безжалостного разрушения последних остатков Православной Руси приверженцы веками противостоящих лагерей в русском православии почувствовали себя ближе и роднее.

Но теперь, в 1990-е годы, в России снова разворачивается межцерковная борьба за души, за приходы, а заодно и за доходы. Жизнь показывает, что теперь инциденты, подобные глуховскому происшествию 1909 г., опять стали возможными, в частности, и на богородской земле. При том, что религиозная сознательность, убежденность, степень влияния веры на нравственность сейчас неизмеримо ниже, а разобщенность и озлобленность – настолько же сильнее. Учить бы людей заповедям Евангелия Христова, может быть, они с Божией помощью разберутся, какого берега держаться? Или мы ждем от Бога нового грозного вразумления?

[1] ЦИА г. Москвы , ф. 54, оп. 104, д. 22, л. 222.

[2] Там же, л. 228.

[3] Там же, л. 224.

[4] Там же, л. 228.

[5] Там же, л. 255–256.

[6] Там же, л. 250–253.

[7] И.П. Волощук, будучи диаконом в г. Кременец Волынской губ., «по свидетельству г. Волынского губернатора, но без разрешения на то епархиального начальства» редактировал «предосудительного направления» газету «Кременецкий голос», за что был запрещен в священнослужении, отставлен от приходской и законоучительной должности. Однако епархиальное начальство своим решением от 18–30 июня 1907 г. постановило: «снять с диакона Волощука запрещение священнослужения и объявить ему строгий выговор» (ЦИА г. Москвы, ф. 54, оп. 104, д. 22, л. 101). В связи с этим обвинения в адрес И.П. Волощука кажутся странными.

Поделитесь с друзьями