Альманах"Богородский край" N 1 (2001)

ВОСПОМИНАНИЯ. ДНЕВНИКИ

ЖИЗНЬ НЕВОЗМОЖНО ПОВЕРНУТЬ НАЗАД

Ю.И. ЛЕПЕТОВ

ИТАК, Я В НОГИНСКЕ!

Друзья еще не успели меня забыть и предложили на выбор несколько мест для работы: директором Глуховского ЛМЗ (литейно-механического завода — ред.), зам директора ЖБИ или главным инженером завода монтажных приспособлений. Решил остановиться на последнем, так как, вопервых, большой перерыв, во-вторых, здоровье никуда, боли в суставах изнуряющие и днем и ночью, глотаю антибиотики пачками, а тут все же завод небольшой, рядом с домом.

На заводе работало 450 человек. В единственном капитальном здании — чугунолитейный цех с одной вагранкой, механические участки — во временных постройках или просто сараях.

Завод изготавливал маслосмазочную аппаратуру для металлургического и прессового оборудования, корпуса подшипников для рольгангов прокатных станков, пневмокраны и немного технологической оснастки для монтажных работ.

Вид опытного завода монтажных приспособлений в Ногинске после реконструкции. Фото 1980-х гг.

Трудности практически были две: первая в том, что завода фактически нет — надо строить, вторая в дисциплине, которая никуда не годилась мужская часть коллектива поражена пьянством. За дисциплину боролись вместе с общественностью разными путями.

Переставили руководство цехов, участков, кое с кем расстались, но самое главное оружие - индивидуальный подход.

Чтобы не быть голословным, приведу пару примеров: напротив завода — сквер, окаймленный красивыми липами, за каждой производственной бригадой закреплено свое дерево, перед перерывом гонцы в ближайший магазин бегут за водкой и закуской, а в перерыве бригады располагаются под липами и на лоне природы распивают.

А как же зимой, в плохую погоду? В цехах. Однажды захожу в механический цех, смотрю: на передней бабке токарного станка ДИП-300 на газетке селедка, огурцы, хлеб, пол-литра водки и стакан — выпьет граммов 100, закусит и за работу.

Примерно через полгода появилась уверенность в победе. Что касается самого завода, то сразу стали думать о его строительстве, хотя завод был расположен в центре города, возражений против строительства было много.

Пошли на компромисс: дали обязательство СЭС ликвидировать литейку и получили тогда добро.

Укрепилась дисциплина, завод заработал более стабильно, Появилась прогрессивка, коллектив почувствовал уверенность.

Все это развязало нам руки и дало возможность вплотную заняться строительством. Проект был разработан, согласован, можно было приниматься. Начали с четырехэтажного здания: управление, технические службы, бытовки, столовая. Такое начало было вызвано тем, что административные здания много раз запрещалось строить.

Стройку провели хозспособом, затем передали подрядчику. У хозяина — треста «Металлургпрокатремонт» Минмонтажспецстроя СССР, наш завод был единственный, и они нас средствами не ограничивали.

Единственное, что они от нас требовали, — все больше переходить на производство монтажных приспособлений.

Противиться этому было бы неразумно и мы осваивали все новые виды монтажных приспособлений, в том числе портативные трубогибы, разные типы монтажных домкратов от 10 до 200 тонн, цепные тали, насосы высокого давления для опрессовки емкостей и ряд другой оснастки. Многие изделия демонстрировались на ВДНХ СССР и были отмечены наградами. Две медали получил и я.

Закончив административный корпус, мы приступили к строительству промышленного, хотя, откровенно говоря, проект его мне не нравился, но он делался до нашего прихода и изменить что-либо было уже поздно. Проработав около трех лет, у меня все больше укреплялась мысль: не следует ли подумать о чем-либо другом.

Завод достиг по объему продукции и численности работающих пятой категории, другой ему не дадут, так как министерство устраивает и существующий, для них он — вспомогательное предприятие, да и расположение в центре города сильно развиваться ему не позволит. Кстати сказать, перед началом реконструкции поднимался вопрос о переносе его в район завода «Эмальпосуда», но поскольку новое строительство потребует не год и не два, то решение о реконструкции было единственно правильным.

С годами коллектив предприятия отрезвел, сплотился и работал дружно, абсолютное большинство рабочих не оставляли завод до ухода на пенсию.

Одновременно с промстроительством активно вели жилищное строительство в центре города и в районе МОГЭС. Сегодня завод — самое богатое предприятие в городе по жилфонду.

Помышляя об уходе с завода, я внутренне ощущал, что перед коллективом не в долгу, совесть перед ним чиста.

В феврале 1962 года мне с группой руководящих работников города пришлось поехать в Москву, чтобы проводить в последний путь нашего товарища — заведующего отделом партийных органов МК КПСС — Васю Пушкарева. Домой ехали вместе с директором и парторгом завода топливной аппаратуры. По дороге они предложили мне перейти главным технологом завода. Я сначала задумался, но, поразмыслив, дал согласие. В горкоме партии мой переход одобрили.

Итак, я снова на родном заводе, где в 1941 году начинал свой трудовой путь. На заводе меня многие знали, в том числе и в отделе главного технолога. В отделе работало более ста человек. Познакомившись с делами, начал думать, как лучше организовать работу. В это время разрабатывалась технология на насос УТН-5 в алюминиевом исполнении. Чтобы смотреть немного вперед, создал бюро новой технологии, укрепил лабораторию резания. Директор, как и обещал, помог мне с изменением штатного расписания, коллектив это встретил с одобрением.

Переход сказался и на улучшении материального положения, так как завод имел вторую категорию. Почему я упомянул о материальной стороне? Да потому, что и в Кемерово, и в Ногинске с переходом на комсомольскую работу я терял в зарплате в два раза. То же было и с переходом на партийную работу на заводе топливной аппаратуры и в горкоме партии. А семья росла, росли и потребности. В наши зрелые годы, десятки лет, зарплата партийных работников была на уровне рядовых ИТР, а у последних она была крайне низкая, на уровне малооплачиваемых рабочих. Работали за идеи социализма и со всем мирились. В начале работа в отделе меня заинтересовала и работал я с желанием, однако со временем копаться с допусками и посадками, режимами резания стало надоедать, задерживаться часто приходилось допоздна. Работа была престижная — главный специалист завода, но для меня, «шустрика», не совсем по характеру.

ПЕРЕХОЖУ НА ПАРТИЙНУЮ РАБОТУ

В конце 1962 года меня неожиданно пригласили в горком партии и предложили работу секретарем горкома по сельскому хозяйству.

Я объяснил, что в делах сельского хозяйства разбираюсь только в «винегрете» и, конечно, отказался. Мне вслед, однако, заметили, что отсиживаться на заводе не дадут.

Так и получилось чуть позже.

В начале 1963 года обком и горкомы разделились на промышленные и сельские. В марте 1963 года меня снова пригласили в горком и обком партии и предложили должность секретаря Ногинского ГК КПСС по промышленности. Тут уж сопротивление было бы не логичным. Это не сельское хозяйство.

Еще один фактор повлиял на моё решение: отсутствие удовлетворительности на работе главным технологом, в условиях массового производства одного вида продукции. В таких условиях отдел главного технолога — это «пожарная» команда по тушению ежедневных вспышек бесконечных нарушений технологической дисциплины, причём, как правило, «виноватыми» были не нарушители, а технологи.

В горкоме партии мне поручили промышленность и промстроительство. Промышленных объектов было около шестидесяти, несколько новых и реконструируемые объекты. В курс дела вошел довольно быстро и занимался не столько чисто партийной работой, сколько экономикой, таков был тогда стиль деятельности партийных комитетов, они все и вся забрали в свои руки.

Трудностей в работе промышленности было много, как и всегда, а в строительстве — тем более. Взять хотя бы текстиль: в камвольной отрасли наблюдалось перепроизводство дорогостоящих шерстяных тканей, а переход на дешевые ассортименты рождал массу проблем. И такое сплошь и рядом, одно за другим.

Технический прогресс в начале 60-х годов был ключевым вопросом политики партии. Энтузиазм и желание работать, у людей, были огромны, но жаль, что для осуществления этих задач страна не располагала необходимой машиностроительной базой.

Технические штабы предприятий нам удалось увлечь на решение задач механизации и автоматизации производства и особенно механизации транспортных и погрузочно-разгрузочных работ. Главным видом технологического транспорта на текстильных предприятиях, еще со времен А. Морозова, была ручная тележка и профессия — возилыцик.

И приятно было видеть, как на целом ряде текстильных предприятий на смену ручной тележке и возилыдику пришли подвесные замкнутые транспортные средства.

С постепенным решением механизации технологического транспорта стали появляться комплексно-механизированные участки, цеха и даже предприятия. Доля ручного труда от квартала к кварталу снижалась. Труд рабочих облегчался. Предприятия мы посещали часто, особенно я. Когда начали появляться первые плоды труда, придешь на фабрику или завод и самому приятно, чувствуешь, как коллектив пробуждается от спячки, увлечен, смотрит в будущее.

Главным же было то, что мы сумели вовлечь коллективы предприятий в благородное, такое нужное для облегчения труда рабочих дело.

Активность, инициатива технического руководства, коллективов предприятий в этот период была высокая, определенную роль сыграло изменение структуры руководства экономикой страны — переход от Министерств к Совнархозам.

Это приблизило управление народным хозяйством к предприятиям, партийным, советским органам.

Однако переход к Совнархозам породил и немало отрицательных явлений. Поэтому через некоторое время опять вернулись к министерствам. Если говорить о техническом прогрессе и автоматизации народного хозяйства в крупном плане, то произносилось много речей и призывов, на этом, как правило, и заканчивалось.

1 мая 1950 года в Ногинске

Причин тому много, но главные, на мой взгляд, две: во-первых, отсутствие производственно-технической базы, во-вторых, недооценка инженерного труда, что и привело состояние технического прогресса к печальному финишу. Инженер был принижен до крайнего предела и материально и морально. Зарплата немного выше, чем уборщицы. На стройку, уборку урожая, переработку овощей на базах и т.д. направлялись, главным образом, инженерно-технические работники.

И в результате — как аукнулось, так и откликнулось.

В аппарате горкома партии мы работали дружно. Первым секретарем была М.П.Щетинина, вторым — А. В. Блохин. Положением дел в городской партийной организации владели и, хотя говорить об этом не совсем скромно, но горком уважали, с мнением бюро, секретарей считались, в любой экстремальной ситуации в первую очередь обращались к нам.

О практике партийной работы можно было бы рассказать и больше, с ней я был связан близко с 1945 года, но вряд ли в этом есть смысл: сегодня не только нам, но и всем предельно ясно, что, взяв в свои руки все государственные и хозяйственные функции, партия шла по ложному пути.

В горкоме, возможно, работал бы еще какое-то время, но разделение парторганов на промышленные и сельские себя не оправдало и в начале 1965 года произошло слияние. Меня не хотели отпускать и предложили взять село. Но я твердо решил вернуться на завод. Как раз в это время один из заместитетелей главного инженера перешел в Москву, меня эта должность вполне устраивала.

ВОЗВРАЩАЮСЬ НА ЗАВОД

С января 1964 года я снова на заводе и, как говорят, до победного конца.

В мои обязанности, главным образом, входило: развитие завода, механизация и автоматизация производства, руководство службами главного механика, энергетика (в части, касающейся развития) и отделом капитального строительства. Непосредственно с главным инженером я работал мало, в основном с директором завода — сначала с А.В.Чевтаевым, позднее — В.Г. Кисловым.

Завод готовился к новому расширению. Мне повезло в том, что только начиналось проектирование технологической части, а вопросами строительства я уже владел. За работу взялся с душой - когда создается новое, возникает какое-то внутреннее удовлетворение, приятное чувство созидания.

Главным объектом был новый корпус прецизионных (высокоточных) деталей с бытовыми помещениями общей площадью 25 000 метров2, с кондиционированием воздуха, полный комплекс энергетических сооружений:

котельная, водооборотная система, мощные очистные сооружения, подземный склад резервного топлива, новые энергомощности и т.д. Здесь мне впервые пришлось хорошо познакомиться с ведением проектных работ, финансированием, планированием промстроительства и рядом других вопросов.

Занимаясь строительством с 1964 года по 1980, я хорошо уяснил себе, куда мы идем, куда мы движемся! Остановлюсь на этом подробней. По делам строительства я постоянно бывал в Министерстве, Госплане и Госстрое СССР и Совете Министров СССР. Как говорят, на собственной шкуре, а вернее на собственных нервах, испытал нашу, не знающую аналогов в мировой практике, бюрократическую машину, административно-командную систему управления.

1 мая 1974 года в Ногинске

Когда готовилось 606-е Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о расширении завода, запись по нашему заводу была похожа на чернильную кляксу в тетрадке первоклассника. Поставить 6 тыс. квадратных метров производственных площадей и ввести производственные мощности — и все! Без серьезных технико-экономических обоснований и проектной проработки. Когда же подключили проектантов, оказалось, что необходима производственная площадь 22 тыс. квадратных метров. Министерство не согласилось.

Снова пересчитали на 15 тыс. квадратных метров и пошли по бюрократическим барьерам. Месяц ходили по министерским этажам. Потом столько же по отделам Госплана. Госплан отказал. Подготовив письмо от имени министра, подались в Совет Министров Союза. Месяца два перевозил я груду бумаг и все же добился согласия. На письмо министра прикрепили маленькую бумажку с печатью: «Москва. Кремль. Согласиться. М.Ефремов». А прошло уже шесть месяцев. Сколько за это время было потрачено нервных клеток, энергии! И такое же хождение по мукам с экспертизой на проект и т.д. и т.п. По строительным нормам корпус уже надо вводить, а мы все еще с бумагами возимся. Аналогичная картина с финансированием, получением лимитов на проектирование, подрядными работами и т. д. Вот мы и строим корпус лет восемь-десять вместо норматива — год и восемь месяцев.

Чтобы простую исходящую из Министерства бумагу оформить, надо побегать неделю, а то и больше. Чтобы получить визу начальника Главка, надо обойти все отделы, причем первым визирует рядовой инженер, а затем главный специалист, потом начальник отдела (а отделов в Главке несколько), далее идут визы заместителей начальника Главка и сам начальник. А пока доберешься до заместителя министра, надо преодолеть такие же муки в его управлениях. Всегда все очень «заняты» важными поручениями, лестничные площадки всегда забиты министерскими «трудягами», потолки от курева темные, а дамы — чай утром, в обед, в полдник и ля-ля-ля. Такова классическая модель министерской бюрократической машины.

К празднику, очередному дню рождения в Главк направлялись гонцы со «скромными», в зависимости от персоны, сувенирами: это серьезно помогало успешному продвижению заводских дел. И в Госплане СССР тоже бытовал принцип: ты мне — я тебе. Приедешь — звоночек, и пропуск готов, а за «так» можно день простоять в тамбуре, и ни с чем уехать домой. В привычку вошло:

едешь в родную столицу, портфель обязательно чем-нибудь нагружен. Правда, в нашем проектном институте в Москве больше уважали наличными.

В Главке, Министерстве приходилось бывать часто, наше счастье, что мы рядом с Москвой, а представьте себе тех, кто за 5—7 тыс. километров. Некоторые крупные предприятия нанимали себе в Москве «толкачей» и с их помощью двигали свои дела, говорили, что это дешевле, чем командировочные. Говорили: хочешь жить, умей вертеться. Вот так и вертелись все в этом грязном бюрократическом омуте.

Эти годы вошли в историю, как годы «застойного периода». Но, чтобы ни было, а строительство всеми правдами и неправдами двигали вперед, иногда и не без участия партийных органов и комитета Народного контроля СССР.

В начале 1969 года меня назначили исполняющим обязанности главного инженера завода. Полгода я провозился с кипами бумаг, но «тушить» бесконечные производственные «пожары» надоело и я снова вернулся в лоно полюбившихся дел. Во второй половине 60-х и первой половине 70-х годов, Наряду с эпопеей механизации и автоматизации производства, которая, не имея для ее осуществления промышленной базы, фактически осталась хорошей идеей и мечтой, всплыла на поверхность борьба за повышение культуры производства.

За теоретическую основу были взяты принципы технической эстетики и ее производные: производственная эстетика, включавшая эргономику, светотехнику, техническую акустику и ряд других ее составляющих. Здесь не требовалось особой производственной базы, но теоретические основы, нормативы были необходимы, так как даже определения самого понятия «производственная эстетика» в стране не было. Мне поручили решение этой задачи и утвердили председателем эстетического Совета завода. В Совет вошли специалисты разных направлений и, конечно, художники-оформители. Мне пришлось много поработать над собой, облазить полки библиотек, собирая по крупицам, я подготовил лекцию «Об основах технической и производственной эстетики», и не только на заводе, но и в городе, и в Министерстве, стал ходячей энциклопедией, читал лекции, выступал на семинарах. Жаль, что этому не учили в институтах. Вложив много труда в познание основ технической эстетики, я полюбил это дело и с душой влез в решение задачи эстетической реконструкции завода. Практически весь коллектив с большим энтузиазмом включился в борьбу за культуру производства, началось настоящее, действительно настоящее соревнование цеха с цехом, отдел с отделом.

За все послевоенные годы я не помню на нашем заводе такого массового энтузиазма всего коллектива, как в борьбе за культуру производства. Мы включились во Всесоюзное соревнование за почетное звание «Предприятие высокой культуры производства и организации труда». Постепенно, день за днем, месяц за месяцем преобразовывались цехи, отделы и весь завод.

Интерьеры цехов из грязно-серо-зелено-синих превращались, согласно разработанной технологии, в светлые, со спокойными тонами по законам производственной эстетики, черно-грязные полы заменялись гранитными, мраморными. Реконструировалась также освещенность рабочих мест, производственных участков, вентиляционные системы, заменялась оргоснастка рабочих мест, бытовых помещений, создавались зоны отдыха.

Строго по эстетическим требованиям и требованиям безопасности труда отделывалось технологическое, вспомогательное оборудование вплоть до противопожарного инвентаря, разрабатывалась новая спецодежда, В службах и отделах заменялась рабочая мебель, монтировались удобные стенки собственного производства для одежды, документации. На заводе не было уголка, где бы не трудились над эстетическими преобразованиями. Законодателем всех добрых дел был эстетический Совет завода и его деловой авторитет поддерживался дирекцией, партийной и профсоюзной организациями.

Всякое самовольство, отступление от норм, технологии карались, творческая инициатива горячо поддерживалась и поощрялась. Познакомиться с нашими делами, и кстати единственный раз, приезжал министр — Я.Ф. Синицын, крупный специалист в отрасли тракторостроения. Остался доволен, пообещал и выделил 500 тыс. рублей и необходимые материалы. Через несколько дней коллегия Министерства присвоила коллективу завода почетное звание «Предприятие высокой культуры производства и организации труда». Эстетическая реконструкция, поднятие культуры производства способствовали росту производительности труда.

Упорный труд по эстетической реконструкции завода обеспечил победу во Всесоюзном социалистическом соревновании и присвоение почетного звания «Предприятие высокой культуры производства и организации труда» Советом Министров СССР и ВЦСПС. Нам было присуждено первое место, диплом первой степени Совета Министров СССР и ВЦСПС и большая денежная премия.

Однако, что удалось нам осуществить в области эстетических преобразований, не удалось в вопросах механизации и автоматизации производства. Правда, в механизации технологического транспорта, транспортных и погрузочно-разгрузочных работ мы сумели осуществить комплекс мероприятий. Однако, что касается автоматизации технологических процессов, двигались только за счет замены оборудования, а это процесс очень длительный.

Мне так и осталась не понятна позиция руководства завода, проявлявшего упорное сопротивление по созданию производственной базы для изготовления средств автоматизации, хотя в проекте реконструкции такая база была предусмотрена. В конце 60-х годов был создан конструкторский отдел механизации и автоматизации производства, а производственной базы нет до настоящего времени.

Это одна из причин трудовой напряженности на заводе уже несколько последних лет. На заводе я работал некоторое время и после ухода на пенсию в отделе главного технолога старшим инженером-технологом.

Оформляя персональную пенсию, я вынужден был оставить должность заместителя главного инженера, это обязательное требование. Но и работая в бюро погрузочно-разгрузочных, транспортных и складских работ (ПРТСр), нашел свое хобби. Впервые на заводе, в целях упорядочения ПРТСр, я взялся за расчет и разработку внутризаводских и межцеховых грузопотоков. Это очень большая по объему работа и заняла много времени. Надо иметь подробные данные буквально обо всем, что в течение года ввозится и вывозится, а также объемы и пути движения грузопотоков по каждому цеху, службе, территории. И здесь меня заинтересовало, увлекло стремление создать, увидеть что-то новое, как и в расширении завода, производственной эстетики, механизации. Надо сказать, что завершенные расчеты открыли глаза руководству на крупномасштабные приписки, прямые убытки хозяйственной деятельности.

В чем это выразилось? Два примера.

Отходов производства мы вывозили в 2,5 раза меньше, чем оплачивали за вывозку. Железнодорожному транспорту мы переплачивали ежегодно 20— 25% средств за транспортировку готовой продукции и т.д. Создание расчетов, схем грузопотоков послужило основой для разработки технологических процессов погрузочно-разгрузочных, транспортных и складских работ. Такая технология создавалась на заводе впервые. В 1981 году меня приковал к больничной койке второй обширный инфаркт и я вынужден был оставить постоянную работу. Последующие три года я работал временно по два-три месяца.

Таким образом, если подвести черту под итогом моей трудовой деятельности, то она находится на границе сорока лет. Я бы на этой границе не остановился, если бы не озадачили инфаркты миокарда и настоятельные советы врачей. И все же, оставив завод, я не успокоился: три года сотрудничал в городском обществе «Знание» и с увлечением читал лекции на международные темы.

А в зиму 1989—1990 годов набрался терпения запечатлеть свой «краткий» биографический очерк.

Поделитесь с друзьями