На Рогожском кладбище (по поводу распечатания алтарей)
С. Мельгунов
Мельгунов С. На Рогожском кладбище (по поводу распечатания алтарей) // Мельгунов С. Церковь и государство в России (К вопросу о свободе совести). Сборник статей. М., 1907.
Богородский уезд, как известно, в значительном степени, по сравнению с другими уездами Московской губернии, был заселен старообрядцами, среди которых большая часть принадлежала к т.н. «поповцам», и их духовным центром в России являлось Рогожское кладбище. Многие богородские старообрядцы покоятся на этом кладбище, в их числе несколько представителей рода Морозовых.
Сороковые годы, время казарменного режима Николая I, были одними из самых тяжелых для старообрядцев. В период пышного расцвета программы официальной народности с ее трехчленной формулой: «православие, самодержавие и народность», старообрядчество было признано антигосударственным элементом, и в правительственных сферах была разработана особая программа репрессий.
При царившем беззаконии и произволе правительство не останавливалось ни перед какими мерами. Помимо обычных для повседневной русской жизни того времени тюрем и ссылок, в правительственную программу борьбы с сектанством 40-х годов входили такие меры, как конфискация имуществ заподозренных лиц, отобрание детей и т. д. и т. д. В 1841 году была даже совершена попытка законодательным путем лишить старообрядцев возможности иметь правильные семьи. По Высочайшему Указу было повелено составить для безпоповцев «однажды и навсегда» семейные списки и никакой уже «прибыли» по ним не допускать, новорожденные должны были подвергаться крещению согласно обрядам и законам государственной церкви. Правда, такое вопиющее нарушение элементарных гражданских прав населения недолго оставалось в виде законодательной нормы; 28 ноября 1846 года было Высочайше повелено: «Не разлучать членов одного семейства за разномыслие в вере», но в жизни еще долго практиковался возмутительный способ увоза «тайком» детей во время повальных ночных обысков, которые производили административно-полицейские власти совместно с представителями духовного ведомства в старообрядческих селениях. Перлюстрация писем, организованные соглядатайства над целыми местностями, периодические обыски и пр. — таковы были меры борьбы с распространением сектантских учений. Дело доходило до того, что некоторые правительственные агенты предлагали раз и навсегда установить даже типический образец внутреннего устройства крестьянских изб, дабы преградить возможность устройства различных тайников
В царствование Николая, конечно, подвергались полному разгрому все старообрядческие храмы, монастыри и моленные. И одним из многочисленных звеньев в этой политике репрессий явилось запечатание алтарей в храмах Рогожского кладбища по Высочайшему повелению 7 июля 1856 года, т. е. уже в новое либеральное царствование Александра II.
За что же лишены были рогожские старообрядцы самых элементарных религиозных прав, дозволенных, казалось бы, даже при строгом архиполицейском Николаевском режиме? Мотивы, вызвавшие эту меру, очень не сложны.
В 1854 году умер старообрядческий священник Ястребов, последний из числа тех беглых попов господствующей церкви, которых дозволено было старобрядцам принимать по указу 1822 года. Так как в начале царствования Николая I брать из господствующей церкви новых священников было запрещено, то московские старообрядцы, так называемые поповцы, лишены были возможности совершать богослужения на Рогожском кладбище, сделавшемся центром старообрядчества, приемлющего новую австрийскую иерархию; тогда стали служить священники, негласно отправлявшие на Рогожском кладбище столь необходимые для старообрядцев церковные службы, как венчание, похороны, и им, как недозволенным лжепопам, было запрещено служить литургию. Так продолжалось почти два года, и старообрядцы не нарушили наложенного запрещения. И тем не менее 7 июля 1856 года, «в видах пресечения» для священников австрийского рукоположения «возможности явиться на смену беглых попов», были опечатаны алтари Рогожского кладбища, и старообрядческие храмы обращены в молитвенные дома. Чтобы придать благовидный характер такой антирелигиозной в сущности мере, как опечатание святынь Рогожского кладбища, правительство воспользовалось заведомо ложным доносом.
В 1856 году некоторые представители Рогожского кладбища, купцы Сопелкин, Кабанов и др., приняли единоверие. Для огромного большинства искренних старообрядцев, не согласившихся отступить от своих религиозных убеждений, несмотря на все правительственные стеснения, эти лица, конечно, были отступниками, в отношении к которым невольно должен был сказываться оттенок презрения. В глубине души, вероятно, чувствовали справедливость такого отношения и принявшие единоверие. Отсюда становится понятным их враждебное отношение к прежним единомышленникам, всегдашняя готовность и желание повредить тем, кто, не прельщаясь мирскими интересами и даруемыми привилегиями, оставался верным своей вере и традициям. Эти-то лица и донесли митрополиту Филарету, будто бы священник, отправлявший в то время церковные службы на Рогожском кладбище, Д. Д. Крынин, несмотря на запрещение, служит открыто в алтарях рогожских храмов литургию. Нетрудно было, конечно, при желании, разобраться в психологии людей от отступничества перешедших к ложным доносам, но митрополиту Филарету и его приспешникам этот донос был на руку.
Еще «в январе 1856года, — гласит официальный акт, — московским военным генерал-губернатором было доведено до сведения (Министерства внутренних дел), что смотритель рогоже кого богоделенного дома, статский советник Мосжаков, самопроизвольно воспретил рогожским раскольникам совершать в часовнях их моления. Министр внутренних дел, действительный статский советник Ланской, принимая во внимание, что рогожские раскольники издавна (со времен царствования Екатерины II) отправляли богомоления в своих часовнях, по их обрядам, и имея в виду, что Высочайшим повелением 21 декабря 1853 года раскольникам безпоповщинской секты дозволено собираться в часовнях на Преображенском кладбище для молитвы, отпевания умерших и совершения панихид, при чем разрешено им церковное пение, и что Высочайшим же повелением 9 августа 1854 года предписано принять по рогожскому богоделенному дому те же меры, кои были установлены для Преображенского кладбища, признал распоряжения смотрителя Мосжакова о воспрещении богомоления в рогожских часовнях неправильным и вместе с тем сообщил генерал-адъютанту графу Закревскому о том, чтобы на будущее время не было делаемо препятствия рогожским раскольникам отправлять богослужения по их обрядам в упомянутых часовнях, строго, однако, наблюдая за недопущением ими при сем публичного оказательства раскола».
Воспользовавшись последними строками министерского предписания и поступившим доносом, московский иерарх немедленно сообщил Синоду, к каким результатам ведет «либеральничье» Министерства внутренних дел. После отмены распоряжения смотрителя Мосжакова, сообщал Филарет, со стороны рогожских старообрядцев немедленно стало появляться во время богомолений запрещенное «оказательство раскола», что вызвало, между прочим, столкновение между раскольниками и православными. Ввиду «важности предмета» Высочайше повелено было протест митрополита внести на рассмотрение «секретного комитета». При обсуждении этого вопроса в комитете произошло разногласие, и некоторые члены комитета «ввиду отсутствия формального по сему предмету дознания» находили «справедливым ограничиться строгим внушением раскольникам, дабы они при совершении своих богомолений отнюдь не дозволяли себе таких действий к соблазну православных, кои противны существующим на сей предмет законоположениям». Но тем не менее по докладу об этом Государю, Высочайше повелено было положить, во избежание соблазна, на алтари Рогожского кладбища печати, что и было исполнено 7 июля полицейскими чиновниками с представителями православного духовенства.
С этих пор начались долгие, безрезультатные, но тем не менее настойчивые ходатайства старообрядцев перед правительственной властью о снятии печатей с алтарей, — ходатайства, которые подавались при каждом удобном случае и вызывали со стороны правительства лишь категорические запрещения беспокоить впредь такими тщетными заявлениями правительственные сферы.
В эпоху либеральных влияний при Лорис-Меликове, — эпоху, которую столь поразительно напоминает момент, переживаемый вновь Россией в наши дни, прогрессивная печать, единодушно бичуя развращающее влияние бюрократического строя и провозглашая неотъемлемые права каждого гражданина на свободу совести, подняла и вопрос о признании религиозных и гражданских прав за «расколом». Тогда же было возбуждено ходатайство и самими московскими старообрядцами о распечатании алтарей в храмах Рогожского кладбища. Это ходатайство увенчалось некоторым успехом.
По поводу означенного ходатайства 23 представителей рогожской общины старообрядцев министр внутренних дел Маков прежде всего вошел в сношение с обер-прокурором Святейшего Синода. Последний, как и следовало ожидать, остался верен той политике репрессий, которая постоянно руководила деятельностью этого «святейшего» учреждения. Маков получил ответ, что Святейший Синод нашел, «что так как в рогожских часовнях опечатаны только алтари, сами же часовни оставлены открытыми, так что раскольники и в настоящее время могут возносить в них свои молитвы к всевышнему Богу, только лжесвященники их лишены возможности совершать богослужение в тех алтарях, то посему распечатание означенных алтарей не может быть допущено по духу постановлений православной церкви, отвергающих законное существование раскольничьей лжеиерархии, а между тем распечатание наименованных алтарей с дозволением рогожцам совершать в них богослужения равнялось бы фактическому признанию раскольнической лжеиерархии, без представителей которой не может быть совершаемо богослужение. Сверх сего, по мнению святейшего Синода, нельзя упустить из вида и того, что в настоящее время разрешается общий вопрос о предоставлении раскольникам равных прав, между прочим, и относительно удовлетворения их религиозных потребностей и отправления богослужения. До разрешения этого общего вопроса частное распоряжение по сему предмету может оказаться в противоречии с ожидаемым разрешением. По сему Святейший Синод не находит с своей стороны оснований к удовлетворению настоящего ходатайства московских раскольников».
Итак, Синод под благовидным предлогом предстоящих реформ желал отложить разрешение дела в далекий ящик. Министр Маков в данном случае держался другого взгляда. 2 апреля 1880 года им был внесен в Комитет Министров доклад, в котором он высказывался за распечатание алтарей с «тем непременным условием, чтоб распечатание это было произведено без всякой торжественности и оглашения». Мотивировал Маков свое предложение тем, что уже «Высочайше утвержденными предначертаниями Комитета 1864 года» принципиально решено было допустить «не только распечатание старых, но и устройство вновь раскольнических молитвенных зданий»; приведение же в исполнение законодательным порядком этих предположений замедлилось лишь потому, что правительство намеревалось «постепенно» вводить новые видоизменения, касающиеся прав раскольников. И, конечно, эта постепенность в проведении реформ, сопряженная с обычной канцелярской волокитой, затянулась на целых 16 лет. В своем докладе Маков указывал, что московский генерал-губернатор, с которым министр входил в сношение по этому поводу, тоже высказывается за удовлетворение ходатайства рогожских старообрядцев. Дело в том, что по расследованию, произведенному командированным московским военным генерал-губернатором чиновником, оказалось, что мера запечатания алтарей Рогожского кладбища 7 июля 1856 года была принята без достаточных оснований. По опросе свидетелей обнаружено было, что «самоличного оказательства раскола на Рогожском кладбище, а также столкновения с православными никакого не было».
Таким образом, даже официальное расследование доказало лживость донесений московского иерарха; оно обнаружило те неблаговидные приемы обманов и доносов, к которым прибегали представители духовного ведомства, чтобы облечь в более или менее приличную форму свою «политику репрессий».
После доклада министра Макова, ходатайство рогожских старообрядцев Комитетом Министров было удовлетворено.
Алтари, правда, распечатать не было дозволено, но в 1881 году было разрешено на амвонах выставить временные алтари и в них совершать богослужения священникам белокриницкой иерархии.
Но либеральные веяния, как известно, в то время не реализовались в нечто осязательное, система административно-полицейского произвола восторжествовала, и провозглашенная было веротерпимость скоро сменилась прежней религиозной нетерпимостью. Злостная судьба вновь постигла и Рогожское кладбище, на которое обрушилась со своими ударами реакционная печать, во главе с известным расколоведом г. Субботиным, выступившая на защиту святой православной церкви и требовавшая в видах государственной безопасности положить предел домагательствам старообрядцев и «либеральной прессы». В 1884 году временные алтари на Рогожском кладбище по приказанию министра внутренних дел были снова сняты, и только теперь московские старообрядцы добились, по прошествии 49-ти лет, распечатания алтарей 16 апреля 1905 года, когда сняты были печати с алтарей в храмах Рогожского кладбища, может быть названо историческим днем в жизни московских старообрядцев: впервые по истечении полувека эти глубоко религиозные люди получили возможность торжественно отслужить настоящую пасхальную заутреню в церкви с алтарем.
Любопытную картину представляют эти алтари, пробывшие полвека с наглухо забитыми окнами, под заржавленными замками и полицейскими печатями в момент снятия печатей.
Алтари Рогожского кладбища являются богатейшею сокровищницей церковных редкостей; здесь собраны древнейшая иконопись новгородской и строгановской школы, иконы, принадлежащие кисти знаменитого Андрея Рублева, и время, конечно, не пощадило этой сокровищницы, наложив на нее печать разрушения.
Пятьдесят лет к алтарям не прикасалась человеческая рука, и много редчайших археологических ценностей погибло безвозвратно здесь от пыли и сырости. Алтарь летней церкви, которая не отапливается, сохранил свой прежний вид, и его оказалось возможным реставрировать довольно скоро,— здесь попорчена лишь стенная живопись. Но зато полную картину разрушения представлял алтарь зимней церкви. При осмотре его очевидец выносил жуткое впечатление, как будто бы он находился в каком-то мрачном подземелье. При мерцании свечей видны были под толстым слоем пыли провалившийся пол, обломки рухнувших иконостасов с остатками сгнивших икон, заплесневелые стены с безвозвратно погибшей живописью, обвалившейся штукатуркой, обрывки истлевшей материей и т.д. В хаосе разрушения на первых порах невозможно было ориентироваться, и много пришлось потратить трудов для восстановления прежнего величия и роскоши.
Если даже на постороннего человека осмотр алтарей Рогожского кладбища производил такое гнетущее впечатление, вызывая в памяти все былые ужасы религиозных гонений, то еще более горькое чувство должно было вызывать это у самих старообрядцев, для которых состояние их святынь являлось поруганием религиозного самосознания.
3 мая 1905 года.
Поделитесь с друзьями