Альманах"Богородский край" N 3 (96)

 

По воспоминаниям С.И. ЧЕТВЕРИКОВА

 

Воспоминания Сергея Ивановича Четверикова, главы Городищенской суконной фабрики в Богородском уезде, написаны в конце 1918 года после ухода его от руководства семейным предприятием, двух арестов и заключения в Лубянской тюрьме. В последующие годы его еще не раз арестовывали, сажали в тюрьмы (в том числе и Богородскую), выпускали и даже пытались привлечь к управлению его бывшей фабрикой.

В начале 1920-х годов Сергей Иванович покинул родину и последние годы жизни провел в Швейцарии. Городищенская фабрика была переименована в фабрику имени Я.М. Свердлова, а сельцо Городищи — в поселок Свердловский (ныне Щелковского района).

Без малого полвека возглавляя предприятие, С.И. Четвериков многое сделал как для технического усовершенствования фабрики, так и для улучшения условий труда и быта рабочих. Многочисленные меры, предпринятые Четвериковым, отразились в полной мере на качестве производимой продукции. Четвериковское сукно было в свое время широко известно во всей России. Сам С.И. Четвериков пользовался в среде московских промышленников самой безукоризненной репутацией и слыл неким эталоном чести предпринимателя.

Брошюра воспоминаний С.И. Четверикова, изданная в Москве в 1918 году (Типография т-ва Рябушинских), в настоящее время является большой библиографической редкостью. Текст ее публикуется с незначительными редакторскими поправками.

Настоящая публикация — дань памяти Людмилы Сергеевны Четвериковой, последней носительницы славной фамилии в России, предоставившей данный материал. Она скончалась 12 июля с.г. в Москве.

Приобретение в 1831 году фабрики моим дедом, Иваном Васильевичем Четвериковым Большим, было вызвано следующими обстоятельствами. Иван Васильевич Четвериков происходил из мещан г. Перемышля Калужской губ. Семья Четвериковых, правда, никогда не знала крепостной зависимости, но все же была бедная, так как мать Ивана Васильевича осталась вдовой с малолетними детьми и с трудом добывала средства к жизни, содержа постоялый двор. Недостаток средств принудил ее старшего сына Герасима перебраться в Москву и заняться торговлей. Благодаря своей честности и аккуратности он стал пользоваться кредитом, что помогло ему значительно расширить свою торговлю и впоследствии занять видное место в среде московского купечества. В начале девяностых годов 18-го столетия он уговорил свою мать отпустить в Москву и своих двух младших братьев, обоих Иванов (почему впоследствии в купеческих записях и значились два рода Четвериковых: Больших и Меньших). Обоим своим сыновьям моя прабабка дала по две гривны денег на дорогу и по медному образочку. Это благословение не пропало даром, и оба Ивана Четверикова своим трудом и энергией быстро составили себе положение (Иван Васильевич Меньшой впоследствии также выстроил суконную фабрику в Щелкове — ныне принадлежащую Т-ву Синицина).

 

Четвериков Иван Васильевич (1775-1852)

 

Хотя мой дед никогда не обладал значительными денежными средствами, но уже к 1812 году считался самым сильным и видным суконным торговцем Москвы, занимая под свою торговлю ряд лавок в суконном ряду — ныне Верхних торговых рядах. В 1812 году на него обрушился следующий удар. Во время нашествия французов как человек упрямый и самобытный он не последовал общему примеру — бегству из Москвы и сокрытию товаров,— почему-то твердо веря, что Москва не будет отдана французам. Когда же опасность надвинулась вплотную, то нанять подводы для вывоза большого запаса товара уже не представлялось возможным, и весь товар частью был разграблен, частью погиб во время пожара Гостиного двора. Хотя таким образом почти все состояние деда погибло, но наступившее после окончания войны большое оживление в торговле и тот кредит, которым пользовался Иван Васильевич, дали ему возможность быстро восстановить утраченное состояние.

В то время было мало вполне устроенных суконных фабрик, а те, которые и имелись (фабрика Александрова, ныне Т-ва Бабкиных и Тюляева), вследствие больших выгод, представляемых меновой торговлей с Китаем в Кяхте (обмен сукна на чай), работали меновой Кяхтинский товар. Торговля сукном в Москве производилась частью привозным английским товаром, частью помещичьим суровьем, которое отделывалось на отделочных фабриках, устроенных иностранцами: Пельтцерами, Кенеманом, Иокиш и др. Работа суровья самими помещиками вызывалась тем обстоятельством, что, имея даровой крепостной труд, они предпочитали сами выпрядать и перерабатывать в суконное суровье шерсть со своих мериносовых овец, распространение которых чрезвычайно поощрялось правительством. Финансовые соображения и стремление усиленно насадить суконную. промышленность в России побудили правительство в конце 20-х годов ввести запрещение ввоза заграничного сукна. Мера эта вызвала острую недостачу товара на рынке и побудила моего деда обзавестись собственной фабрикой для поддержания своей обширной суконной торговли. Для означенной цели он приобрел в 1831 году сукновальную мельницу на реке Клязьме при сельце Городищи и тем положил начало ныне существующей суконной фабрике.

Не нужно забывать, что технические условия выработки сукна в те времена были совершенно иные: прядение производилось «скалочное», т.е. без 3-й машины контеню, а счесывалось гребнем с пеньера 2-й машины отдельными «скалками» — прядями, которые потом ручным способом подкручивались, вытягивались и выпрядались на ручных мюлях в 10—15 веретен. Ворсовка производилась руками, теми самыми ручными кардами, которые ныне употребляются в нагонном корпусе для зачистки иногда концов. Стрижка производилась ножницами вручную на круглых подушках (откуда и название рабочего — «стригач»). Все это требовало, конечно, несравненно меньшей двигательной силы, чем теперешнее машинное оборудование производства.

Устройство фабрики началось с того, что для прядильного, сукновального и промывного отделений был выстроен деревянный 2-х этажный корпус с двумя кожухами для деревянных мельничных колес, контора с каменным подвальным этажом (ныне существующая), каменный 4-этажный корпус, в котором внизу помещался пресс, а в остальных трех этажах — ручные ткацкие станы (ныне старая спальня) и деревянный одноэтажный чистильный корпус во дворе фабрики (против нынешней электрической станции), к которому впоследствии, когда появились первые стригальные машины (типа поперечных машин), был приспособлен конный привод.

Фабрике при своем возникновении пришлось бороться с большими трудностями - главным образом, из-за полного отсутствия умелых рабочих, обучение которых, вследствие преобладания ручного, а не машинного труда, требовало много времени, умения и терпения. Непрекращающиеся траты на постройку и покупку материалов предъявили к тому же слишком большие требования к свободным средствам деда, капитал которого никогда не был очень большим. Все это вместе взятое скорее ослабляло, чем усиливало суконную торговлю деда, и в 40-х годах принудило его ее совершенно ликвидировать, передав продажу изделий Городищенской фабрики в более сильные руки, каковыми, главным образом, явилась фирма «Бр. Лесниковы» в С.-Петербурге. В это время, за преклонным возрастом деда, в управление фабрикой и торговлей вступил его второй сын Николай Иванович (старший Дмитрий Иванович, отец Михаила Дмитриевича, впоследствии владевший Городищенской экономией, был выделен раньше и имел свою самостоятельную торговлю).

Николай Иванович был человеком широкого размаха, был холост и любил широко пожить, в сущности, мало вникал в дело и не допускал до него своих младших братьев — Ивана (моего отца) и Семена, последнего, действительно, малоспособного. Без должной осмотрительности Николай Иванович, ввиду большого спроса на наш товар со стороны Кавказа, открыл в конце 40-х годов в Тифлисе свою собственую оптовую торговлю, за которой не мог достаточно следить и в которой, вследствие повального банкротства кавказских суконных торговцев — армян, была похоронена значительная доля четвериковского капитала. Отделение это в 1851 году, т.е. за год до кончины деда и за 3 года да кончины Николая Ивановича, было окончательно закрыто.

После смерти Николая Ивановича в дело вступили оба остальные его брата, причем мой отец, Иван Иванович, принял на себя главное руководство, оставаясь в Москве, а Семен Иванович поселился на фабрике в роли ее директора. Потери, понесенные делом в Тифлисе, совершенно лишили фабрику оборотных средств, тем самым создавая очень тяжелые условия для ее развития. Немного улучшилось ее положение после Крымской кампании, результатом чего явилась постройка главного каменного четырехэтажного корпуса, ныне существующего, при чем была поставлена к нему паровая машина в 30 сил, что составляло выдающееся событие в жизни фабрики. Новый корпус строился таким образом, что возводились каменные стены, а внутри оставался работающий деревянный корпус.

 

Четвериков Иван Иванович (1817-1871)

 

Управление фабрикой Семеном Ивановичем было малоудачным. Сам он был человеком беспечным, легко поддающимся чужим влияниям, к тому же малознающим. За время его управления, вследствие таких условий, выдвинулся на роль главного руководителя фабрикой Николай Егорович Иванов, простой служащий при конторе во времена жизни Ивана Васильевича. Человек испытанной честности и необыкновенного трудолюбия, он вместе с тем являлся типом неограниченного деспота, каковых людей не мало создал на Руси век императора Николая I.

Недостаток оборотных средств и, как следствие этого, постоянное искание денег и кредита, приковывали моего отца к жизни в Москве, и наезды его на фабрику были очень редки. Приковывали его к Москве и дела общественные. Отец был для того времени человек очень образованный, пользовавшийся за свои высокие нравственные качества большим почетом среди московского общества. Описываемое мной время совпадало с началом 60-х годов, т.е. либеральных реформ царствования императора Александра II. Отец примкнул к передовым группам этого течения и был выбран почетным мировым судьей города Москвы в числе первых 20-ти ее избранников. Стремление русского общества после польского восстания 60-х годов обеспечить в Литве русское влияние нашло в отце горячего сторонника, он стал зо главе комитета, который за время пятилетнего своего существования построил в Западном крае и снабдил всем необходимым около сотни православных храмов и более 200 училищ¹. Все эти обстоятельства, вместе взятые, еще больше укрепляли власть и значение Н.Е. Иванова на Городищенской фабрике. Дело, однако, не цвело. Затрачивалась масса энергии и труда на преследование копеечных интересов, между тем как рубли ускользали. Особенно плохо было положение служащих и рабочих. Квартирка в 2 и лишь в исключительных случаях в 3 маленьких комнаты и кухня — было все, о чем могли мечтать мастера и служащие, холостые же спали вповалку в холодном мезонине над главным домом. О каких-либо спальных помещениях для рабочих не было и помину. Большинство из них жило по окрестным деревням², а дальние ткачи (преимущественно рязанские) спали под своими станами. Право быть зачисленным в чистельный корпус, т.е. иметь при себе люльку с ребенком и спать тут же на полу на суровье, считалось для работниц величайшей наградой. Фабрика работала 24 часа в сутки в 2 смены, причем на присучку брались дети, начиная с восьмилетнего возраста, работавшие также по 12 часов в 2 смены. Так как подобное распределение работ царило на всех без исключения соседних фабриках, то с подобным порядком все мирились.

При таких условиях в 1869 году по окончании мной курса в гимназии³ ;1 практических работ в конторе нашего представителя в С.-Петербурге Миллера я был в девятнадцатилетнем возрасте прислан отцом на фабрику для изучения суконного производства. Родившийся в 1850 году, следовательно, воспитавшись всецело в условиях подъема и просветления русского общества в 60-х годах, поддержанный в этом всем складом жизни нашей семьи, я был до глубины своей юной души потрясен порядками и условиями жизни на Городищенской фабрике. Началась упорная борьба между неопытным девятнадцатилетним мальчиком и Николаем Егоровичем Ивановым, испытанным ветераном, всецело олицетворявшим собою власть. На моей стороне были только безграничная любовь и доверие ко мне отца, сосредоточившего на мне все свои надежды по восстановлению все более и более расшатывавшегося нашего торгового предприятия. Отец, правда, ясно сознавал всю ненормальность постановки фабричного дела на Городищенской фабрике, но лично не имел уже сил и возможности осуществить необходимые реформы. К тому же было установлено Николаем Егоровичем правило, что всякий, обратившийся при посещении отцом фабрики к нему с жалобой или заявлением, немедля увольнялся. Имелось, правда, на моей стороне тайное сочувствие некоторых служащих, с трудом выносивших гнет Николая Егоровича, но сочувствие это было чисто моральное, в силу сложившихся тогда условий, не могущее проявить себя в каком-либо активном выступлении. Первые столкновения возникли по следующему поводу. В 60-х годах стало выясняться предпочтение, которое потребитель стал давать фасонным тканям перед тканями гладкими, ворсованными: сукнами, сатином и т.п., т.е. товарами, которые вырабатывала Городищенская фабрика. Последствием этого было все большее и большее накопление на ней товара, ставившее и без того бедную оборотными средствами фабрику в почти безвыходное положение. На предложение отца попробовать выработку фасонных товаров Николай Егорович откликнулся с полной готовностью, и со свойственной ему энергией принялся за осуществление этой идеи. Был выписан из-за границы ткацкий мастер Червинка по фасонным тканям, и на 20-ти ручных станках было положено начало этой новой отрасли. Но в тех условиях, в которых осуществлялось это дело, нечего было думать о серьезном успехе, так как оборудование фабрики совершенно не было приспособлено к работе нового товара. Все аппараты были узкие, с простыми контеню (без делений ремешками), не было ни одного сельфактора, ни одного жакардного самоткацкого стана, сукновальные машины были исключительно системы будок, мало пригодные для фасонного товара, вместо сушильных машин были выдвижные сушильные рамы, на которых товар неизменно загрязнялся и т.д. Перед моим поступлением на нашу фабрику отец отправил меня с опытным руководителем для осмотра многих заграничных суконных фабрик, почему мне достаточно было ясно, что теми средствами, которыми Николай Егорович хотел осуществить намеченную задачу, достичь успеха было нельзя. Я представил отцу проект преобразования части фабрики, но так как это вызывало несомненно серьезные затраты, то Николай Егорович, которому, конечно, лучше, чем мне было известно тяжелое финансовое положение дела, высказался решительно против каких-либо новых затрат. Чтобы как-нибудь примирить эти два противоположные мнения, отец вторично послал меня за границу и притом в самый центр выработки фасонного товара, в Австрию, в город Брюнн. Перед отъездом я спросил отца, какое мне дается поручение и какие мои полномочия. На это отец мне сказал: «Поступай так, как подскажет тебе разум и любовь к делу».

В Брюнне счастливая случайность свела меня с очень энергичным и талантливым человеком, неким г.Прагером, служившим главным ткацким мастером на одной из лучших Брюннских фабрик «Бр. Рихтер». Не знаю, понравился ли ему мой юношеский пыл, или он почему-либо раньше желал сменить свое место, но он сам сделал мне предложение поехать в Россию и помочь мне наладить работу фасонных тканей на Городищенской фабрике. Нечего и говорить, что я обеими руками ухватился за эту возможность и, уже не запрашивая Москвы, пригласил Прагера на твердых условиях, взяв с него слово, что он не далее как через месяц приедет в Москву. Привезенное мной известие как громом поразило Николая Егоровича, положение усложнялось еще тем, что Прагер был приглашен мной на жалование в 4000 р., что было тогда неслыханное вознаграждение для ткацкого мастера, тем более, что сам Н.Е.Иванов получал всего 3000 р., хотя отец неоднократно предлагал ему более высокое вознаграждение. Через месяц, действительно, Прагер приехал, после чего Николай Егорович заявил, что он слагает с себя всякую ответственность по отделу фасонной ткани на фабрике. Выпавшей на мою долю задаче я предался, не щадя своих сил, наталкиваясь на непрестанное глухое противодействие, так что, например, все письменные работы по подсчету заработка этого отдела ткачей и рабочих, равно все калькуляции по выработке товаров и пр., мне пришлось взять на себя. С неменьшим усердием принялся и Прагер за свою задачу. Ему пришлось для выработки первой предполагавшейся коллекции рисунков налаживать самому образцовые станы, на которых зачастую он работал сам; пришлось совместно, нам обоим, составлять партии в прядение, а ему наблюдать движение товара во всех переходах отделки и т.д. Прагер привез с собой целую коллекцию образцов из Брюнна, и работа по составлению первой коллекции закипела вовсю, выразившись в конце концов, насколько я помню, в 85 образцах. Конечно, сравнительно с последними годами, когда коллекции двух сезонов Городищенской фабрики достигали нескольких тысяч рисунков, такая коллекция представилась бы ныне совершенно ничтожной, но в то время, как доказательство очень крупного шага вперед Городищенской фабрики, она произвела на всех покупателей очень благоприятное впечатление, и тогдашний самый большой торговец Москвы, Максим Ефимович Попов, сразу дал по ней заказ, почти в 10 раз превышающий его прежние заказы. Обстоятельство это чрезвычайно ободрило отца, и очень сильно укрепило мое положение на Городищенской фабрике. Немедля же было приступлено мной с Прагером к составлению подробной программы заказа необходимых машин. Были намечены 2 аппарата, 4 сельфактора, 20 жакардовых станов, крутильная, 2 сукновальных машины, сушильня, сновальная и пр. Когда я представил эту смету отцу, вызывавшую расход в слишком 100 000 рублей, то меня не могло не поразить вызванное этим смущение отца, истинная причина которого раскрылась для меня только впоследствии, но я так убедительно и горячо доказывал ему, что вне этого не может быть серьезного успеха, что он наконец дал свое согласие, поручив мне еще раз лично съездить в Германию, в Хемниц для передачи заказов на машины двум лучшим заводам Германии: Гартману и Шенхеру.

 

Четвериков Сергей Иванович (1850-12.12.1929)

 

Полный самых радужных надежд, возвращался я в Россию, не ожидая того страшного удара, который уготовила мне судьба. Я вернулся в Москву 5 декабря 1871 года, а накануне отец скоропостижно скончался на фабрике⁴. Принимая на себя в возрасте 21 года все заботы о семье и деле, я, к ужасу, скоро убедился, что дело стоит на краю гибели. Касса была совершенно пуста, так как последние деньги были выданы в оплату векселя срочного в день кончины отца, т.е. 4 декабря 1871 года. Будощность представлялась мне в самом мрачном виде, пришлось телеграфно отменить все сделанные заказы на машины и, казалось, нужно похоронить все свои надежды. В это время с широкой помощью мне и семье выступил муж моей старшей сестры — Степан Алексеевич Протопопов и Торговый дом «Владимир Алексеев» в лице своих представителей, Александра и Семена Владимировичей Алексеевых. Точно так же кредиторы отца в своем собрании постановили не теснить меня и семью своими требованиями и дать время как-нибудь устроить дело. Таким образом возникло Товарищество Четверикова. Фабрика была принята в Товарищество за 260 000, против каковой суммы мне были выданы паи, принятые полностью в залог Московским Купеческим банком, признавшим за мною право их выкупа в течение 10 лет. Хотя все полученные от банка деньги пошли на уплату кредиторам, равно и то, что было выручено за шерсть, товар и материалы, но этого всего оказалось недостаточным для полной оплаты долгов. Но я поставил себе твердую жизненную задачу, не покладая рук, работать до тех пор, пока последняя копейка долга отца не будет заплачена. К сожалению, развитие, а главное, рост доходности фабрики происходили в таких тяжелых условиях, что только через 36 лет после кончины отца мне удалось исполнить это свое решение⁵. Как я уже сказал выше, оказанная мне широкая денежная помощь со стороны С.А.Протопопова и большой кредит, открытый мне Торговым домом «Владимир Алексеев», позволили мне подтвердить данный заказ на машины и приступить к реорганизации всего дела. В интересах истины я должен сказать, что Николай Егорович, в силу психологии тогдашних дней, признав после смерти отца во мне хозяина, со свойственной ему честностью поставил все свои силы в мое распоряжение, являясь для меня очень ценным помощником.

Главная задача прежде всего заключалась в том, чтобы добыть большую двигательную силу для всех новых машин. Существующей паровой машины и плохих деревянных колес было, ясно, недостаточно. Был поставлен ряд нефтяных и керосиновых двигателей и деревянные колеса заменены железными, правда, неудачными, что, в свою очередь, скоро вынудило к постановке турбин — событие в жизни фабрики не менее важное, чем постановка в свое время паровой машины.

Через два года Прагер захворал и уехал. Вскоре скончался и Николай Егорович. Я только что женился на старшей дочери Александра Владимировича Алексеева, моей теперешней жене Марии Александровне и, купив себе небольшой клочок земли, пустошь «Кашинцево» близ Анискина⁶, поселился на житье там безвыездно, отдавая весь свой труд фабрике, требовавшей неустанной о себе заботы. За это время я принялся за устройство быта рабочих. На первый раз были уничтожены все ручные ткацкие станы, и на их месте были устроены первые спальные каморки. Но самой главной реформой было уничтожение ночных работ для женщин и малолетних и перевод двенадцатичасовой работы на девятичасовую⁷. Так как эту реформу я сделал по собственному почину первым в среде русских фабрикантов, то это между промышленниками вызвало немало нареканий и предсказании полного провала моей «затеи», как тогда говорили. Но жизненный опыт показал, что я был прав: рабочие в 9 часов вырабатывали почти то же, что и в непосильную двенадцатичасовую смену, но работа была неизмеримо лучше.

 

Четверикова Мария Александровна (1855-1935)

 

Этой моей реформой чрезвычайно заинтересовался бывший уже тогда министром финансов Н.Х.Бунге⁸, и когда было решено сокращение труда женщин и малолетних провести законодательным порядком, то я неоднократно вызывался министром в Петербург, и должен был даже устно дать разъяснение на Общем заседании Государственного совета, что тогда являлось фактом совершенно исключительным.

Успеху предпринятой мной общей реформы рабочего вопроса способствовало и то, что я одновременно ввел артельную сдельную работу в отделениях: сукновальном, промывном, красильном, нагонном, прессу и др. Так как отделения получили право сами определять число членов артели, то ради увеличения заработка число рабочих стало быстро сокращаться. Распределяясь между меньшим числом рабочих, заработок на Городищенской фабрике быстро увеличился сравнительно с окрестными фабриками. Увеличение заработка обусловливалось еще и тем, что все увеличение выработки, как следствие приобретения более продуктивных машин, всегда шло на увеличение заработка; тариф никогда не понижался. Большое количество посторонних рабочих стало записываться в очередь, чтобы попасть на фабрику (некоторые очереди длились до 5 лет). Это обстоятельство вместе с тем стало побуждать городищенских рабочих крепко держаться своих мест, вследствие чего большинство из них приобретало навык и умение, близко приближающие их к подмастерьям других фабрик.

Параллельно с этим заметное влияние на развитие рабочих стала производить Анискинская фабричная школа. Начатая в 1870 году на мои карманные деньги при участии священника Семена Петровича Архарова в количестве 15 учеников, помещаясь в здании просвирни при анискинской церкви, она быстро выросла, благодаря широкому участию ее попечительницы Марии Александровны Четвериковой, особенно после того, как было выстроено новое (ныне существующее) здание на участке земли, приобретенном Марией Александровной от бывшего фабриканта Фомичева в самом селе Анискино. Анискинская школа скоро заняла первое место в среде школ уезда, чему немало способствовало умелое и необыкновенно гуманное ведение школьного дела со стороны удачного учительского персонала, во главе которого стояла прежде чета Стрельцовых, а за смертью В.М.Стрельцова — его жена Варвара Николаевна, являющаяся и поныне самой сильной опорой этого дела, особенно после того, как Мария Александровна вследствие потери зрения должна была оставить школу. Не говоря уже о том, что школа дала целый ряд очень ценных деятелей фабрики, как, например, Грязнова, Барышникова, Сидорова, Желыбаева, Юрасова, 2-х Михайловых, Галкина, Богомолова и др. (а из числа девочек, благодаря помощи Марии Александровны, вышел целый ряд прекрасных учительниц), школа, несомненно, в значительной степени подняла и уровень рядового рабочего фабрики, так как было заведено правило, что при открытии вакантных мест преимущество давалось окончившим курс в Анискинском училище.

 

Четвериков Дмитрий Иванович (1858-1910)

Не без влияния на умственный и нравственный уровень рабочих оказалось и участие в деле моего брата Дмитрия Ивановича. Хотя в деле технического управления он не играл выдающейся роли, но как человек необыкновенно справедливый, с очень отзывчивой, чистой душой, его участие в смысле воздействия и воспитания рабочих имело очень большое и благотворное значение. Все эти обстоятельства, вместе взятые, завоевали рабочему Городищенской фабрики чрезвычайно видное и почетное место среди рабочих русских фабрик.

Хотя за первые два десятилетия много было сделано для улучшения и расширения фабрики, но доходность фабрики была очень низкая. В общем фабрика давала лишь около 5% дохода, так что о выкупе паев не приходилось и думать. С трудом добывались средства для уплаты процентов. Причин тому было много. В деле фасонного товара в это время стала быстро развиваться Лодзь. Целый ряд причин делали там условия работы более выгодными, чем в центральной России, к тому же в Лодзи стала в широкой степени применяться примесь к шерсти хлопка, разработанного тряпья и прочих малоценных примесей, но так как товар предлагался в хороших рисунках и хорошей отделке, к тому же значительно дешевле товара русского, то фабрикам центрального района пришлось пережить очень трудные времена. Особенно кризис усилился около 1885 года. Многие русские суконные фабрики совершенно закрылись, другие искали выход в удешевлении гладких товаров преимущественно применением кноповки, и только немногие фабрики, как Бар.Штиглица, Торнтона, Иокиша, Попова, не поддавались этому увлечению. Все это создавало очень тяжелые условия для существования Городищенской фабрики. Конечно, и в моей деятельности было много незадач и ошибок, но никакие невзгоды не могли принудить меня вступить на путь ухудшения товара, напротив, чем больше промышленность шла в сторону удешевления за счет качества, тем больше я напрягал усилия к улучшению товара. Усилия эти впоследствии дали самые блестящие результаты, но пережить эти годы было чрезвычайно трудно. Особенно трудно было положение фабрики около 1885 года. Задолженость С.А.Протопопову и Т-ву «Владимир Алексеев» была настолько велика, что я не решался еще более отягощать эти кредиты. В этот критический момент широкую поддержку фабрике оказала моя жена Мария Александровна, переведшая свой наследственный капитал (ее отец Ал.Влад. Алексеев тем временем скончался) из Т-ва «Владимир Алексеев» в наше Товарищество.

 

Протопопов Степан Алексеевич

 

Пережив этот острый момент, нужно было решить, как действовать дальше. Если можно было верить в конечный успех дела, то нельзя было останавливаться на полпути. Для возможности успешно конкурировать с таким грозным конкурентом, как Лодзь, нужно было быть во всеоружии. Я выработал проект, по которому заменялись все остальные узкие аппараты, добавлялись станы, перестраивалась красильня на новою систему (крашение в будках), промывные машины заменялись вальцовыми во всю ширину товара, нужна была новая сушильная машина и многое другое. Но все это требовало, во-первых, более устойчивого корпуса, т.е. замены деревянных балок и полов в главном корпусе сводами, а главное, была нужна значительно большая двигательная сила, причем необходимо было считаться с тем обстоятельством, что поставить более сильную паровую машину и устроить большую кочегарку в главном корпусе не было места. Само собой напрашивалось решение о постройке центральной электрической станции при новых четырех сильных котлах, которая давала бы возможность передавать силу в другие отделы, т.е. ткацкие корпуса, мастерскую и пр. Проект этот требовал затраты не менее 200.000 р., но он настолько показался целесообразным Степану Алексеевичу Протопопову, состоявшему тогда директором Правления, что он тут же предоставил в распоряжение Товарищества необходимые суммы с уплатой в 10 лет. Все предначертанное было, таким образом, осуществлено. Сверх того, было построено фабричное шоссе и поставлена разборная металлическая плотина.

За это время совершился ряд событий, в свою очередь сильно повлиявших на дальнейшую судьбу Городищенской фабрики. В 1893 году был убит брат моей жены Николай Александрович Алексеев, бывший тогда Московским городским головой. Силой сложившихся обстоятельств я должен был заступить на его место в Т-ве «Владимир Алексеев» и вступить директором в Т-во «Даниловской камвольной прядильни». Эти новые мои большие обязанности невольно заставили меня искать ближайшего помощника по заведыванию фабрикой, которой я уже не мог, как ранее, посвящать весь свой труд. Состоявший тогда моим помощником некто Визенталь, хотя и был человек знающий и преданный делу, но человек вялый, без всякой инициативы, а потому непригодный для той роли, которая намечалась. Столь часто в моей жизни покровительствующая мне судьба и на сей раз свела меня с молодым директором одной немецкой фабрики Германом Васильевичем Отто, который, пробыв на Городищенской фабрике 15 лет, оказал ей ряд неоценимых услуг. Его деятельность совпала с необыкновенно дружной работой всех участников дела. Рабочие, подчиняясь, правда, очень строгой дисциплине, все же находили в Германе Васильевиче всегда безусловно справедливое к себе отношение. Как рабочие, так и служащие невольно поддавались тому подъему и вере в хорошую будущность фабрики, которая является характерною чертой того периода жизни фабрики. Между моими действиями и работой Германа Васильевича было всегда самое полное единодушие. Находясь, благодаря участию в Т-ве «Владимир Алексеев», в полном курсе дела всего, что касалось шерстяного рынка, создав наилучшие отношения со своими покупателями, с которыми благодаря жизни в Москве я мог часто видеться (с благодарностью вспоминаю всегдашние добрые советы деятелей Т-ва М.Попов С-вья), имея в Г.В.Отто необыкновенно сведущего исполнителя всех моих планов, все это в соединении с уже тогда первоклассным оборудованием фабрики и все возрастающей славой изделий Городищенской фабрики создало тот подъем и ту сознательную, ответственную работу служащих и рабочих, которая прочно обеспечивала успех и процветание фабрики в будущем. Немало способствовало успеху фасонного товара фабрики и то, что во главе ткацкого отделения стоял такой даровитый рисовальщик, как К.Д.Клейн. Достаточно указать на тот замечательный факт, что ни один хороший магазин не только в Польше, но и в самой Лодзи не мог уже обходиться без изделий Городищенской фабрики. Все это вместе взятое стало выводить дело на путь более доходного предприятия. За это время были заплачены все долги как С.А.Протопопову, так и Т-ву «Владимир Алексеев». Были выкуплены мной и мои паи. Значительную помощь развитию и благоустройству фабрики оказало и вступление в конце 90-х годов в заведывание всей строительной и хозяйственной частью фабрики сына моего Ивана Сергеевича. При его энергичном и непосредственном участии была устранена давнишняя болячка фабрики, т.е. исправлена и заменена бетонною вся деревянная набережная при главном корпусе и плотине, поставлена новая усовершенствованная турбина Фойта в 150 сил. Был построен ряд квартирных домов для служащих, новый большой спальный корпус для рабочих, новая больница, чайная с театром для рабочих, здание будущего потребительного Общества, построены новые обширные мастерские, приобретена и первоклассно оборудована экономия Товарищества и многое другое.

Очень заметную роль в жизни фабрики сыграли события 1905 года. Знаменательно то, что Городищенская фабрика была первой в Богородском уезде, которая забастовала политически в начале декабря 1905 года, но вместе с тем она была единственная в уезде, которая не бастовала на почве экономической. Правда, и Правление не осталось в долгу перед рабочими:

когда после окончания политических волнений обстоятельства торговли не позволяли работать полным ходом, Правление, без всякой о том просьбы со стороны рабочих, работавших в 2 смены 12 часов, оплачивало их работу, как за 18 часов. В 1907 году я внес в собрание пайщиков предложение об участии как служащих, так и рабочих в прибылях фабрики, что и было осуществлено и в последние годы в отношении рабочих расширено.

Оценивая сознательность тогдашнего состава рабочих, я счел своевременным в 1907 году выработать устав союза рабочих Городищенской фабрики, в котором был предусмотрен исполнительный комитет и, помимо ежегодного собрания всех рабочих, периодические собрания делегатов от всех отраслей фабрики. К сожалению, выработанный мной устав не только не был утвержден тогдашним губернатором ген. Джунковским, но я был отдан под тайный надзор полиции. Причиной тому было то, что я, состоя председателем комиссии по организации союза фабрикантов, в право которого входило образование союзнической кассы для взаимной поддержки в случаях необоснованных забастовок рабочих, считал справедливым предоставить право учреждения подобной же кассы и рабочим. В этом проекте высшая администрация усмотрела чисто революционный акт, и устав не был разрешен.

Я не буду касаться подробно жизни фабрики и ее деятелей за последнее десятилетие, так как все эти события у всех еще свежи в памяти. Не могу лишь не упомянуть о ценном сотрудничестве О.О.Пилацкого и впоследствии П.Ф.Тягливого. Оборудование фабрики за этот период было доведено до первоклассного состояния. Помимо постановки дизеля были сменены все английские сельфакторы и заменены самыми совершенными Гартмана, почти заново оборудован весь стригальный корпус и т.д. Укажу вместе с тем на то, что Городищенская фабрика, бывшая долгое время малодоходной, с конца 90-х годов стала уже давать хороший доход, с периода же 1909-1910 гг. перешла уже в разряд фабрик многодоходных. Это обстоятельство побудило Правление, совместно с прочими пайщиками, принять негласное решение впредь довольствоваться доходом по паям лишь в 10%, отчисляя весь излишек как на расширение и улучшение фабрики, так и на обеспечение и улучшение быта рабочих. Был составлен подробный план, в силу которого предполагалось выстроить новый ткацкий корпус и контору, а в деле дальнейшего благоустройства — расширение квартир служащих, постройка ремесленного училища памяти брата Дмитрия Ивановича⁹, новых бань и прачечной, большого Народного дома с залом собраний, театром и клубом для г.г. служащих (на месте нынешних старых спален, предполагавшихся к сломке), яслей, очага, но главным образом предназначалась полная реформа каморочных спален переводом семейных рабочих групп нами в отдельные жилые дома. Лучшим местом для такого поселка был признан так называемый «Полденный луг», но нежелание причинить серьезную неприятность крестьянам сельца Городище заставило остановиться на луге позади теперешней чайной. На этой площади предполагалось вдоль набережной устроить место для праздничного отдыха, а на окраине площади — площадки для игр. При каждом доме (их проектировалось в первую очередь 12) имелось ввиду отвести площадь для общественных огородов. Из всего этого проекта доныне осуществлено лишь ремесленное училище, ткацкий корпус, баня с прачечной и два квартирных дома. Исполнение всего проекта выражалось в затрате свыше 1.000.000 рублей и предлагалось закончить к 1919 году, когда должно было исполниться пятидесятилетие моего служения Городищенской фабрике. Полному осуществлению этого проекта был положен предел наступившими чрезвычайными обстоятельствами в жизни России. Не пришлось мне даже довести своего служения фабрике до пятидесятилетнего срока. Не усматривая пользы в своем дальнейшем пребывании на фабрике, мой сын Иван Сергеевич вышел в начале 1917 г. из состава Правления и, переселившись в Сибирь, старался спасти хотя бы часть заведенного мной там овцеводческого хозяйства. Я сам ясно сознавал, что тот путь, на который вступила русская промышленность, а вместе с ней и Городищенская фабрика, не может повести к ее процветанию, а следовательно, и упрочить лучшие условия жизни рабочим массам. В возможности временного улучшения я не сомневался, но такому временному решению я не придавал никакой цены. Все же мне казалось, что я не имею права оставить фабрику, не дождавшись молодого деятеля из моей семьи — моего внука Сергея, который по своим способностям и прекрасным душевным качествам подавал наилучшие надежды. К сожалению, людское горе и незадачи никогда не приходят в одиночку: внук Сергей в возрасте 17 лет скончался. Свою дальнейшую работу при создавшихся условиях я считал бесцельной. К тому же стало мне изменять и мое бывшее ранее столь крепким здоровье, и я с Пасхи 1918 года из состава Правления вышел. Мой выход из Правления побудил остальных пайщиков пожелать продать свои паи. Покупатели нашлись в лице группы русских капиталистов с В.Н.Патрикеевым во главе. Оставив за собой часть паев, я лишь согласился руководить по-прежнему отделом состава партии в прядильном и распределением работ в ткацком — временно, вплоть до полного устройства управления фабрики. Декретом 28 июня 1918 года Городищенская фабрика была национализирована, т.е. признана государственной собственностью, и наложено запрещение на мои денежные средства, которые в свое время я счел себя обязанным оставить в деле, дабы не ослаблять его. Таким образом, материальная связь между мной и Городищенской фабрикой ныне прервана.

Но никакие декреты не могут вычеркнуть моего имени из жизни и истории Городищенской фабрики, равно как не может быть вычеркнута Городищенская фабрика из моей жизни, все лучшие силы которой ушли на ее создание. На этом заканчиваю.

Сергей Четвериков. Москва, декабрь 1918 г.

Четвериковы Сергей Иванович и Иван Сергеевич (сидят 2-й и 3-й справа) среди служащих главной конторы Товарищества Городнищенской суконной фабрики в Москве на Ильинке, в доме Северного страхового общества. Фото из архива А.Н.Житницкой

Вид сельца Городищи от фабрики. Фото начала 20 века

Общий вид Городищенской фабрики. Фото начала 20 века.

 

 

1 За крупную благотворительную и общественную деятельность И.И. Четверикову было пожаловано потомственное дворянство.

2 На Городнщснской фабрике работали крестьяне из близлежащих деревень и сел Богородского уезда: Анискиио, Райки, Осеево, Митянино, Улиткино, Топорково, Мизиново.

3 С.И. Четвериков окончил реальное отделение 3-й Московской гимназии в 1867 году вместе с Морозовым Арсением Ивановичем (оба с серебряной медалью).

4 Из церковного свидетельства: «...Потомственный дворянин, Действительный Статский Советник, временно Московский 1-й гильдии купец и Кавалер Иван Иванович Четвериков 4-го Декабря 1871-года Волею Божиею умре от аневризма, быв предварительно мною исповедан и Св.Христовых Тайн причастия удостоен. 7-го Декабря было совершено отпевание в нижеозначенной церкви и 8-го Декабря - погребен в Московском Алексеевском девичьем монастыре. С приложением церковной печати свидетельствует Богородского уезда Московской губернии Богородицерождественской в селе Анискине церкви священник С.Архаров».

5 По воспоминаниям П.А. Бурышкина, С.И. Четвериков в начале 1900-х годов путем публикаций объявлений в газетах разыскивал кредиторов своего отца, с которыми ранее не имел возможности полностью рассчитаться, и всем, кого смог разыскать, выплатил долги.

6 Ныне на территории поселка Биоко мбнната Щелковского района.

7 Извещение министра финансов Рейтерна, в котором доводится до сведения Т-ва Четвериковых, что «отмена ночной работы женщин и малолетних, ввиду новизны этой меры, разрешается Т-ву лишь в виде временной меры, как опыта» - я берегу как характерный документ в истории фабричного законодательства России (прим. автора).

8 Бунге Николай Христианович - министр финансов в 1881-1886 гг.

9 Четвериков Дмитрий Иванович скончался в 1910 году, похоронен у церкви села Анискино.

 

Поделитесь с друзьями