Дворянский род господ Терновских

Алексей Терновский

Алексей Александрович Терновский с матерью Александрой Фёдоровной (р. Зыковой)

Богородск никогда не считался городом дворян, здесь явно превалировало купечество и мещанство. Тем интереснее для нас рассказ одного из потомков богородских дворян о своих корнях. В материале А. Терновского, как и во многих воспоминаниях, достаточно и невероятных, и сомнительных случаев, в частности — почти все, что написано о Морозовых, о возникновении села Рогожи и пр. Мы оставляем их, поскольку они передают легендарную среду города, тот «воздух преданий», который и делает Москву Москвой, а Богородск Богородском.

...Истоки этого рода, как и каждого, должно быть, затерялись в тени веков. Первые скудные строки (написанные рукой одного из пра-пра-пращуров на листе желтой бумаги, уже полуистлевшей, и лежащие на еще более давних, почти коричневых клочках, даже рассыпающихся при прикосновении), датированные XVI веком, гласят о том, что, в силу каких-то обстоятельств (каких не разобрать), шляхтич из Краковского воеводства Казимир Любомирский вместе со своим сыном — отроком Зиновием 17 лет — пришел на Русь из Польского Королевства (Царства Польского).

Был Указ (или несколько слов) Алексея Михайловича Романова о том, что оба клялись на кресте служить Государю Всея Руси Большие, Белые и Малые. Где жили они, их дети, чем занимались — неизвестно. Известно только, что отрок Зиновий впоследствии принял православную веру и женился на подданной русской короны. Коротко сказано о их детях, внуках, правнуках и т.д. Это даты рождения и смерти, позже венчания.

Итак, вместе с принятием христианской православной веры Зиновий Казимирович, очевидно, сменил фамилию Любомирский на весьма распространенную на Руси — Тихомиров. Род, по-видимому, захирел. Более подробно в документах говорится об Афанасии Стефановиче Тихомирове — дьяконе села Житенино Владимирской губернии, который запечатлен на фотографии 50-летним мужчиной вместе с женой. Под фотографией четверостишье:

«...По пятьдесят годов нам Бог велел прожить,

И фотография о том гласит.

А сколько нам еще осталось жить?

Не знаем, видно, сколько Бог велит!..»

Эта фотография, присланная Афанасием Стефановичем Тихомировым своему сыну (моему прадеду) Александру Афанасьевичу, была найдена шесть лет назад в чулане мезонина вместе с некоторыми интересными документами. Из документов видно, что Афанасий Стефанович имел личное дворянство и еще одного сына, служившего полицмейстером где-то около г. Владимира. Основные документы, оставленные прадедом Александром Афанасьевичем, связаны с получением им потомственного дворянства и. изменением фамилии на Терновский.

Александр Афанасьевич Тихомиров, приехав в Богородск молодым человеком, после окончания Владимирской гимназии поступает на службу в Богородское уездное казначейство не имеющим чина младшим канцелярским служащим 2-го разряда. По службе он преуспевает. Исполнительный, воспитанный и относительно образованный молодой человек получает повышение за повышением. Приблизительно в 1840 г. Александр Афанасьевич построил в Богородске деревянный дом в три окна по фасаду. У него было 12 человек детей, но многие из них умерли в младенческом возрасте. Семья жила в достатке, и вскоре Александр Афанасьевич нанял рабочих для постройки нового большого дома с мезонином, рассчитанного на три семьи.

За безупречную и беспорочную службу, продолженную в классных чинах 35 лет, последовал Указ Императора Александра III, который жалует Александра Афанасьевича Терновского, Богородского уездного казначея, орденом святого равноапостольного князя Владимира 3-ей степени, а на основании оного — потомственным дворянством. И первый Тихомиров, ставший Терновским, становится потомственным дворянином, т.е., на ком бы он не женился — на мещанке, крестьянке или даже женщине податного сословия,— его дети, внуки и правнуки причисляются к дворянскому роду. Это, конечно, было заметной вехой в истории колена Тихомировых-Терновских.

Старшие сыновья Александра Афанасьевича Терновского — Николай и Александр (мой дед) — венчались в один день, и вскоре Александр Афанасьевич занимает верх (мезонин) только что построенного нового дома, а низ разделили сыновья. Чуть позже строится и другой дом, стоящий рядом — для квартирантов, который был продан после смерти Николая Александровича. Александр Афанасьевич Терновский, вышедший в отставку в чине коллежского советника (полковника), получивший потомственное дворянство и фамилию Терновский, кавалер орденов Станислава, Анны, Владимира и медалей, почетный гражданин г. Богородска, продолжает служить чиновником в страховом обществе. От Александра Афанасьевича Терновского и пошли Терновские. После Александра Афанасьевича осталось два десятка книг (большинство церковных), многое переписанное от руки, и месяцеслов за 1852 г., где рукой прадеда записаны события из жизни семьи чрезвычайной важности.

Старший сын Александра Афанасьевича Николай Александрович Терновский после окончания курса Богородской гимназии пришел служить в Богородское уездное казначейство не имеющим чина служащим 2-го разряда под начальство своего отца. В возрасте 32-х лет в чине титулярного советника (капитана) он умирает от туберкулеза, оставляя молодую жену и двух маленьких дочерей. После вторичного замужества вдовы за служащего фабриканта Морозова — Взорова, Александр Афанасьевич с Александром Александровичем (моим дедом) выплачивают ей деньги за принадлежащую ей третью часть дома, продав второй дом, как говорилось выше. Вскоре умирает и Александр Афанасьевич, и Александр Александрович Терновский становится единственным домовладельцем.

Александр Александрович Терновский также приходит служить в Богородское уездное казначейство не имеющим чина младшим государственным служащим 2-го разряда. У него от жены Зыковой Александры Федоровны было 13 детей. Многие из них умерли в младенчестве. По службе он преуспевал так же, как и его отец, но был вынужден перейти на такую же должность в казначейство г. Клина, дабы уступить свое (ближе к Москве) место кому-то со связями. Еще до перевода его в Клин дед уже является управляющим Богородского банка, имеет медали Станислава и чин коллежского асессора (майора). После возвращения через три года в г. Богородск Александр Александрович возвращается на должность казначея Богородского банка или управляющего и получает чин надворного советника (подполковника). К этому времени, т.е. к 1912—1913 гг., Государственный Богородский банк (Богородское уездное казначейство) планируют перевести в учреждение 1-го разряда. Но началась война. Правительству стало не до реформ, а скоро и революция. Дед, снявший дворянскую шпагу, ордена и вицмундир с петлицами, остается служить новой (Советской) власти до 1930 г.

Одна из его дочерей Екатерина Александровна Терновская (1901-1976 гг., по мужу Дмитричева) тоже прослужила в банке не менее 35—40 лет и получила орден Ленина. Вместе со своим отцом и дедом они, Терновские, прослужили в Богородском, а затем и Ногинском банке более 100 лет. Вот пример преемственности трех поколений в среде чиновников-служащих, представители которых получали от царя дворянство, от городских властей — «почетных граждан», а от советской власти — ордена, в частности, орден Ленина.

В советское время орден Ленина помогал так же, как до революции помогали дедам вицмундиры с орденами и дворянские шпаги.

Екатерина Александровна была умная и культурная женщина, но и в наше время встречают нередко по одежке, а одежка во время Отечественной войны, да и много позже после нее была не та, что надо. Когда же Екатерина Александровна как бы случайно скидывала платок и, чуть расстегнув пальто, показывала орден Ленина, в учреждениях сразу предлагали стул и решали все вопросы.

Но вернемся назад. Итак, Александр Александрович Терновский, управляющий Богородским уездным казначейством, потомственный дворянин, надворный советник, кавалер орденов Станислава и Анны, получал 150 рублей и содержал семью, состоящую из 10—12 человек (включая сестер, теток, прислугу и пр.). Сын мелкопоместного дворянина из служивого дворянства, живущего на государственное жалование, не имея никаких других доходов, дед женится на крестьянке д. Молзино — девице Зыковой Александре Федоровне. Она дочь фабриканта. Это, конечно, не Морозов или Елагин, но фабрикант! На него работают «на домах» крестьяне не только д. Молзино, но и многих других окрестных деревень.

В Москве у «Зыковых и К°» есть торговый дом, где продают шелка, бархат, парчу и атлас. Фирма награждена дипломом в Глазго (1912 г.), большой золотой медалью Реймс (1905 г.), большой серебряной медалью Н.Новгорода (1896 г.) и какой-то еще. Приданое за женой Александр Александрович взял приличное. Сохранился документ на трех больших листах, где наименование мелких вещей пишется в трех и двух дюжинах. К приданому причиталась и крупная сумма денег. Александр Александрович и Александра Федоровна жили в мире и согласии, а если когда-либо и ссорились, то ненадолго. Александра Федоровна была малограмотная женщина, но хорошая жена и прекрасная хозяйка. Хозяйство было большое. Во дворе в 10—15 метрах от дома находились огромные службы, где были хлевы для скота, каретный сарай, сараи для дров, сеновал, огромный погреб, выложенный крупным белым камнем и т.п.

Когда Александра Федоровна посылала кого-либо из детей к мужу в Казначейство (сейчас здание банка), то обязывала одеть ботинки, так как во дворе дети часто бегали босиком. Когда же Александр Александрович приносил домой жалование, Александра Федоровна, проверяя счета за прошлый месяц, хлопала себя рукой по колену и с негодованием изрекала: «Опять в 60—70 рублей не уложились!» Александр Александрович не пренебрегал рюмкою, но выпивал умеренно. Приходя с работы, он выпивал рюмку, иногда две и ложился отдыхать. Питались хорошо. Имели две коровы. Каждый вторник — блины, каждую субботу — пироги. Варенья и соленья заготовлялись бочками. К чаю у каждого присутствующего, не исключая детей, спрашивали, какого желает варенья? Довольно часто от родственников с пасеки (около Молзино) привозили ребятам мед. Его выливали в деревянное корыто, ставили на террасе, и дети, вооружась ложками, садились около него. Говорили, однако, что родители Александры Федоровны были скуповаты... Даже ленты, которые также вырабатывали у них, они привозили внучкам не часто. У Александры Федоровны было три брата и сестры — родня обширная, в основном состоящая из фабрикантов, крупных лавочников, купцов 2-ой и 3-ей гильдии и других деловых людей практического склада...

Богородск понемногу преображался. Открылась необходимость в проведении железной дороги. Только благодаря А.И. Морозову и частично другим, более мелким фабрикантам, тоже вошедшим в долю, была построена железнодорожная ветка Богородск-Фрязево. Поезда ходили три раза в сутки до Москвы и три раза обратно до Богородска. В составе был личный вагон А.И. Морозова, куда могли сесть только избранные. Этой чести всегда (по словам Анфисы Зыковой-Зеленкович) удостаивался сам Зыков, тесть моего деда, и дед, т.е. Александр Александрович как заметная личность г. Богородска и зять Зыкова. Причем, если они опаздывали, Морозов не разрешал отправлять поезд до получаса. Вообще же, ничего не говорится о близком знакомстве А.И. Морозова и А.А. Терновского. Видимо, такого и не было. Просто были знакомы, кланялись и изредка говорили. Своим служащим Морозов платил значительно больше, чем государство государственным чиновникам. Об этом говорит сам дед в письме к моему отцу, когда одна из его дочерей после окончания гимназии решила идти на службу к Морозову именно из-за этого. Деда, конечно, Морозов тоже бы взял и платил ему вдвое или втрое больше, но щепетильный дворянин не пожелал менять относительно скромное жалование государственного чиновника, получающего звания и кресты, на более высокое у миллионера-мужика, к тому же старообрядческого толка. Однако государственная власть в лице генерал-губернатора, изредка бывая в Богородске, судила по-иному. Так, найдя в том же чулане групповую фотографию (35—40 человек), я увидел своего деда лишь в 3-ем ряду, а в первом на стульях сидел генерал-губернатор Московской губернии князь С.Трубецкой, и через три стула от него миллионер-мужик Морозов. Александр Александрович, наверное, мог бы, будучи менее скромным, пробраться и во второй ряд, потеснив немало чиновников, а тем более сотников и подъесаулов казачьей сотни, но сесть в первый ряд на стул как Морозов — не мог.

Арсений Иванович Морозов очень много сделал для г. Богородска и Глухова. Это он построил первый родильный дом и школы в Глухове, казармы, магазины, фабрики, церкви, особнячки для своих мастеров. В Богородске им была построена гимназия (теперь школа № 2 имени Короленко), здание универмага, как дом одной из своих фавориток. Вообще, он делал очень много для рабочих, вследствие чего в Богородске не происходило никаких революционных выступлений.

У него также было много продовольственных магазинов и лавок. Интересен такой случай, рассказанный самим пострадавшим. Всех рабочих Морозов знал, по крайней мере, в лицо. «Вот перехожу я мост р. Клязьмы,— вспоминает рассказчик, — а навстречу идет А.И. Морозов в сопровождении двух дюжих «гайдуков». Морозов сразу понял, что на плечах несу мешок муки, взятый не в его магазине. Придержал коня, я — мешок на землю, шапку долой, поклонился. «Где брал муку? Почему не у меня?» — и мигнул «гайдукам». Те, отшвырнув меня, мешок через перила и в воду. Морозов вынимает блокнот, карандаш и пишет: «Выдать подателю сего 2 мешка муки бесплатно». Подал записку и погрозил нагайкой».

Еще один оригинальный случай. Одевался Морозов очень просто. Незнающие могли его принять просто за преуспевающего мелкого лавочника или церковного старосту. Однажды в Москве Арсения Ивановича грубовато толкнули выходящие из театра молодые чиновники с дамами, да еще впридачу, громко засмеявшись, отпустили колкую насмешку. Морозов, побледнев, взглянул на своих «гайдуков», но здесь был не Богородск, и тогда он, заплатив всем кучерам двойной пробег до городской черты, отправил их порожняком. Большая часть блестящей публики, разодетой в вечерние платья, фраки и вицмундиры, повалила под проливным дождем перебежками либо до ближайших парадных с козырьками, либо, чертыхаясь и уже промокнув, пешком несколько верст до дома.

До 1932—35 годов в учительской школы № 2 имени Короленко висел огромный, в золоченой раме, написанный масляными красками портрет А.И. Морозова. Он подарил здание городу и, даже спустя 15 лет после революции, портрет неудобно было снять. Морозова никто не тронул, встречая его, очень многие по-прежнему снимали шапки и заговаривали с ним.

Он часто спрашивал, почему кавардак на фабриках, куда он ходил беспрепятственно. И сам отвечал: «Уж очень много хозяев. Вы ведь теперь сами хозяева, а валяются под ногами и кирпичи, и гвозди, и початки, и вентиляция барахлит. Вот уж истинно говорит пословица: «У семи нянек дитя без глаза».

Воровство на фабриках у Морозова процветало. Морозов поставил один лишний комплект текстильных машин только для воров, но рядом построил лавки, продающие вино, и приказал лавочнику скупать по дешевке украденный материал. Так что 90% украденного возвращалось обратно за небольшое вознаграждение в виде водки и вина.

Один из сыновей Арсения Ивановича, окончивший чуть ли не Оксфордский университет, работал в торгпредстве СССР. При последней закупке ткацких машин он, закупив для страны Советов необходимое оборудование, подписал все контракты, торгуясь с англичанами как жид в пользу Советов, представителем которых был за рубежом. После этого, закончив свои коммерческие дела и честно передав оставшиеся деньги, остался в Англии. Благо, что в швейцарском банке была положена еще отцом приличная сумма на фамилию Морозовых. Но, главное, он честно выполнил поручение страны Советов, сумев вначале рассеять атмосферу недоверия к себе и, добившись разрешения, выехать в Англию, где и остался, все сделав как честный человек, не вспоминавший зла власти. Этот мужик (правда, с дипломом Оксфордского университета) поступил «по-рыцарски», что, конечно, делает ему большую честь.

Такими были Морозовы. Однако многие из детей подобных деловых людей, имея большие капиталы на книжках, в секретерах и сейфах отцов, даже не кончили гимназий, как двоюродные братья отца Зыковы, в частности, Леня Зыков. Он был барски красив, отлично одет, но когда вступал в беседу, то мог говорить лишь о собаках, лошадях и женщинах. «Черт возьми, собака высоких кровей; черт возьми, лошадь высоких кровей — родословная царская!» И подобный вздор мог нести весь вечер, если не напивался.

Двоюродные братья Зыковы не могли простить отцу его происхождения, воспитанности, порядочности и начитанности. Когда началась гражданская война и отец был призван в Красную армию, он, находясь в районе восстания белоказаков в г. Новохоперске на Дону, не сделал попытки перейти к белым и по приезде в Богородск попал под нападки двоюродных братьев. Отец отвечал им: «А вы, вы почему не у белых? Мне ваши капиталы защищать? Да, я присягал Императору, да! Но его нет, я был призван в Красную армию и присягал вторично, на верность народу. Вы хотите, чтобы я 10 раз присягал? Увольте!..»

Отец был старшим сыном. Когда ему исполнилось 8 лет, дед отдал его в 3-ий Московский кадетский корпус. У этому времени у отца уже было трое или четверо младших братьев и сестер. Поэтому, как сын многодетного дворянина, награжденного орденом, отец был принят на казенный счет (кошт).

На праздники и каникулы кадета забирали домой. После казармы, классных комнат, плаца и гимнастического зала мальчик, приезжая домой, бегал и резвился, как котенок, благо рядом не было строгих офицеров-воспитателей, а были лишь ласковые лица родителей. Да, в кадетских корпусах была строгая военная дисциплина, но учили там большему, чем в гимназии. В корпусе была столярная мастерская, танцевальный, фехтовальный, лекционный залы. В корпусе были хорошие офицеры-воспитатели и квалифицированные преподаватели-предметники. В корпусе изучалось три иностранных языка (английский, немецкий и французский). Благодаря офицерам-преподавателям, отец любил музыку (пел романсы, аккомпанируя себе на рояле и гитаре), много читал (пописывал сам), отлично владел столярным инструментом (которого у него было больше, чем у квалифицированного краснодеревщика-универсала), хорошо рисовал.

В частности, в кадетских корпусах хорошо преподавались танцы. Судя по дневникам отца, он недурно танцевал. Об этом свидетельствуют его иронически-критические замечания о танцах в период 1920-24 годов. После революции танцы в военных училищах и школах считались капиталистическим пережитком, как и галстуки, кольца и т.п. у гражданских лиц. Что прилично танцевать красному командиру не стыдно, впервые поняли, кажется, где-то в 30-х годах, т.е. примерно 18 лет спустя после революции. Это случилось после коронации английской королевы, когда Елизавета пригласила на танец... «первого красного офицера» К.Е. Ворошилова — наркома обороны, не умеющего танцевать. Сейчас в Суворовских и Нахимовских училищах это дело поставлено так же, как в бывших кадетских корпусах, а позднее в юнкерских училищах.

Примерно к этому времени относятся и другие благие начинания Советской власти. В частности, привлечение старых дипломатов на службу страны Советов или обучение людей новой формации правилам умения пользоваться ножом и вилкою на приемах.

С малых лет, как только он себя помнит, дома, а тем более в корпусе, отца воспитывали как религиозно-преданного престолу человека. Это, естественно, продолжалось и в юнкерском училище, куда он поступил после окончания кадетского корпуса.

Александровское юнкерское военное училище считалось лучшим по подготовке офицеров среди средних военных училищ не только в Москве. Оно считалось и самым старым училищем, и попасть туда было не легко.

Даже на парадах сводная рота Александровского училища ставилась впереди сводной роты Московского гренадерского полка, солдаты которого покрыли неувядаемой славой русское оружие в битве при Бородино. И когда командующему парадом было сделано замечание о расстановке рот, то он ответил принимающему парад Московскому генерал-губернатору, что гренадеры — действительно слава русского оружия, но александровцы — московская гвардия (см. «Юнкера». А.И. Куприн). К слову, это славное училище окончили в свое время писатель А.И. Куприн, маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, видные военачальники, члены ЦК ВКП(б) - С.С. Каменев, Н.В. Куйбышев и др.

Дисциплина в училище была на высоте. Строгость по отношению к юнкерам, нарушившим дисциплину, выходила далеко за рамки обыкновенной, даже в армии.

До сегодняшнего дня старые люди, знавшие моего отца, делают мне замечания по поводу сутуловатой фигуры, проводя параллель между мною и отцом, который был строен как тополь. Большое внимание уделялось в корпусе и литературе. После отца осталось несколько рассказов и даже повесть отнюдь не консервативного содержания. Интересен «дневник арестованного юнкера», который был написан отцом на гауптвахте и благодаря которому очень полно можно представить время, обстановку и отношение отца к происходящему. Именно благодаря статьям, рассказам и повестям, многие из которых были напечатаны в свое время, создается более полный облик моего отца, которого я не помню...

Несмотря на то, что все детство, юность и зрелость отца прошли в казармах, он тонко понимал и глубоко любил природу. Страстный охотник и художник-пейзажист, он все свое свободное время отдавал природе. Лес был его вторым домом. В возрасте 22 лет отец был выпущен офицером в 151 пехотный Пятигорский полк, а в армии прослужил до 1930 г. Вообще в строю он находился более 30 лет.

Удивительно, как в серых стенах казарм отец сумел остаться очень эмоциональным человеком, не потеряв при этом твердого характера и железной воли.

Первая жена отца рассказывала и удивлялась, как, уже будучи офицером, отец не мог сдержать слез, исполняя гимн или читая стихи о России. Учился он в Александровском училище посредственно, очень много времени уделяя живописи. Когда он однажды остался на 2-й год в одном из последних классов кадетского корпуса и красный от стыда приехал домой, дед, не сказав ни слова упрека, подарил ему хорошее ружье и отличную породистую охотничью собаку. Много позже отец признавался, что рыдал после этого два дня.

Однажды кадетский корпус посетил ответственный за кадетские корпуса и юнкерские училища Великий князь Константин Константинович Романов, и к нему привели неуспевающих кадетов, в числе который был и кадет Терновский. Когда подошла очередь отца, Великий князь спросил его: «Ты казак?»— имея ввиду его прическу... Последовал отрицательный ответ:

«Никак нет, Ваше Императорское Высочество!» «...Так.., ну, а на что же ты надеешься, имея неудовлетворительно по двум дисциплинам?»— «На милость Вашего Императорского Высочества!»— был ответ кадета. Великий князь улыбнулся, погрозил пальцем и сказал: « Моя милость не бесконечна, кадет!»

В те времена Богородск представлял из себя маленький уездный городишко, где зайцы бегали там, где сейчас ходят трамваи. Приезжая на каникулы домой, отец не мог не полюбить природы, охоты и собак. Очень часто кадетом он вместе с сестрами и братьями ездил в д. Молзино к родителям своей матери, дабы поиграть с двоюродными братьями. И, конечно, если уж Рогожская улица в то время была вся покрыта травой, то что из себя могла представлять деревня, а тем более дорога к ней и окрестность.

Кстати, Рогожская улица — самая старая в Богородске. От нее и пошло село Рогожи, упомянутое в начале XVI века. Когда Иван Васильевич IV (Грозный) шел на Казань, то, естественно, за войском шли торговцы-маркитанты. В частности те, кто торговал рогожей, которая в тех походах заменяла перины, одеяла, дождевики, скатерти и даже гробы. Поэтому спрос на нее был весьма велик. Часть мужиков с рогожей здесь осела и не пошла за войском. Вот так и появилось село Рогожи, центром которого стала Рогожская улица.

При въезде в Богородск стояла большая афиша, где было сказано, что в г. Богородске проживают столько-то душ мужского и столько-то душ женского пола. Кроме этого, здесь же были названы 6 фамилий наиболее знатных господ, в числе которых была и фамилия Терновских.

Когда проходило какое-либо торжественное собрание или мероприятие, на трибуне среди других стоял один из Терновских. Вначале это был Александр Афанасьевич, позже его сменил Александр Александрович.

Будучи причислен с 4-х лет к дворянскому роду, отец бегал со своими сверстниками босиком по лужам и сырой траве, а позже, уже в зрелом возрасте, став офицером, не чуждался своих бывших товарищей. Его младшая сестра, воспитанница института для благородных девиц Александра Александровна вспоминает, с каким восторгом отец рассказывал о каком-нибудь Ваське или Митьке из Молзино. Дворянин-офицер был очень рад встрече с бывшими товарищами по лужам, заборам, детским играм и т.п. Приходили к нему косые, грязные, а когда перепьют, то и грубые люди. Он сажал их в красный угол, словно дорогих гостей.

Все, что касалось фамилии Терновских, было для него свято, и если в его присутствии кто-то мог сказать о ком-то из Терновских плохо, он защищал фамилию Бог знает как...

Единственная дочь Николая Александровича Терновского (старшего брата моего деда) Мария Николаевна Терновская училась в Московском институте благородных девиц и очень часто встречалась с двоюродным братом, моим отцом, на балах либо в институте, либо в Александровском училище, а также на катке, в театрах. Они были очень дружны. Там же в институте училась и младшая сестра отца Надежда Александровна Терновская. Судьба этих двух близких и родных для отца женщин сложилась трагично. Мария Александровна вышла замуж за коммивояжера одной из крупнейших торговых фирм, который был старше ее чуть ли не вдвое. Муж любил ее безумно. Когда у нее был уже ребенок, она уехала с приезжим офицером, бросив мужа и только что отнятого от груди дитя. Прожив с этим офицером около года и «насладившись» жизнью с молодым и ветреным «дон-жуаном», она возвратилась к мужу, еще более старому после пережитого и, ползая на коленях у его ног, униженно просила прощения. Как ни странно, но муж простил ее, и в дальнейшем ни один упрек не сорвался с его губ. Она раньше его умерла, и связи с этой семьей порвались, тем более, что началась революция.

По-иному сложилась судьба сестры отца Надежды Александровны Терновской. По окончании Института благородных девиц, она — дворянка, в совершенстве владеющая иностранными языками, уже во время революции вышла замуж за путиловского рабочего. Многие всплеснули руками: вот мезальянс, возможный лишь в Советской России — стране чудес. В гостях у молодых были Александр Александрович с самым младшим сыном Борисом и мой отец, который тогда учился на курсах повышения комсостава при Ленинградской военной академии. Как бы там ни было, но в начале молодые жили как будто недурно. Прислугой или домработницей у них служила не менее молодая девушка. Роман мужа с прислугой потрясающе подействовал на хозяйку, она слегла в постель и больше не встала. Ходили упорные слухи, что ее отравили.

Семья Зыковых и Терновских. В центре сидит Фёдор Фёдорович Зыков.

(Продолжение следует)

Поделитесь с друзьями