Морозовы и судьбы российского предпринимательства

В.И. Бовыкин, доктор истор. наук, профессор, ИРИ РАН

Историографические судьбы российских предпринимателей оказались не менее несправедливы и трагичны, нежели судьбы исторические. Люди, создававшие фабрики и заводы, железнодорожные и судоходные компании, банки и магазины, учебные заведения и больницы, книжные издательства и газеты, музеи и театры, а также многое другое, что составляло содержание и облик капиталистического общества в дореволюционной России, а после Октябрьской революции послужило основой дальнейшего развития страны, были надолго преданы забвению, как бы вычеркнуты из истории. «Забытый класс» – так назвал свою книгу о российской буржуазии, опубликованную в 1959 г., американский историк В. Билл [1]. Действительно, в исторической литературе того времени, как в отечественной, так, впрочем, и в иностранной, было бы напрасно искать какие-либо конкретные сведения о тех, кто олицетворял собой российский капитализм.

В изображении советских историков капиталистическое развитие обуславливалось действием безликих объективных факторов. Главный результат утверждения капитализма они видели в формировании рабочего класса и развертывании его революционной борьбы. В таком контексте буржуазии отводилось лишь место социального антагониста пролетариата, что отнюдь не способствовало объективной ее оценке. Вместе с тем эта оценка во многом определялась необходимостью обосновать закономерность политического поражения буржуазии в октябре 1917 г. и перехода государственной власти в России к пролетариату. Образцом служил «Краткий курс» истории ВКП(б), объяснявший «сравнительную легкость» победы Октябрьской революции тем, что она «имела перед собой такого сравнительно слабого, плохо организованного, политически малоопытного врага, как русская буржуазия. Неокрепшая еще экономически и целиком зависящая от правительственных заказов, русская буржуазия не имела ни политической самостоятельности, ни достаточной инициативы...» [2]. Упоминая о «русской буржуазии», советские историки не баловали читателя подробностями: она изображалась ими как некая анонимная агрегатная сила, противостоящая пролетариату. Эту «традицию», утвердившуюся в нашей исторической литературе с конца 20-х годов, нарушил только П.И. Лященко, дав во 2-ом томе своей «Истории народного хозяйства СССР» обстоятельный анализ процессов формирования московской буржуазии и ее экономических позиций во второй половине XIX –начала XX  вв., причем не вообще, а с рассмотрением конкретных группировок и отдельных предпринимательских династий [3]. Но последователей у него долгое время не находилось.

Не жаловали российских предпринимателей своим вниманием и зарубежные историки, среди которых господствовало мнение о решающей роли царского правительства и иностранного капитала в капиталистическом развитии России. В классическом для западной историографии 50–60-х годов труде английского историка Х.   Ситон-Вотсона «Упадок императорской России. 1855–1914» «предпринимательскому классу» было уделено менее десятка страниц [4], а среди многочисленных персонажей этой книги нашлось место лишь для двух предпринимателей – англичанина Юза, основавшего на Юге России металлургический завод, и армянина Н.С. Авдакова, ставшего первым председателем учрежденного в 1907 г. Совета съездов представителей промышленности и торговли [5].

С середины 50-х годов тезис «Краткого курса» о «слабости» русской буржуазии, господствовавший до этого в советской историографии, стал утрачивать свой прежний канонический характер. Появившаяся в 1959 г. новая версия истории партии подтвердила этот тезис [6], но авторитет изданий подобного рода к тому времени был уже подорван. Историки в поисках «опоры» обратились непосредственно к ленинским произведениям. Предпринятое ими «прочтение» Ленина выявило немало различий и даже противоречий в его оценках русской буржуазии: обнаружилось, в частности, что он отмечал не только ее слабость, но и силу . Автор опубликованной в 1962 г. монографии «Экономическая политика Временного правительства» П.В. Волобуев предложил дополнить тезис о «слабости» русской буржуазии положением об ее исторической обреченности, в результате чего переход государственной власти в России к пролетариату выглядел не только закономерным, но и неизбежным. Он писал «...банкротство экономической политики Временного правительства следует рассматривать как свидетельство полного исчерпания у русской буржуазии способности руководить современным материальным производством» [7]. Отсюда следовал вывод: «Только один класс способен был спасти страну от гибели, только одна партия указала народу выход из экономического и политического тупика» и т. д. Ради такого вывода П.В. Волобуев готов был даже утверждать, что «исторической обреченностью русской буржуазии объясняется также ее бедность талантами» [8]. А в вышедшей через год следующей своей книге он вновь делает акцент на «слабости» русской буржуазии, почти дословно воспроизведя приведенную выше формулу «Краткого курса»: «В лице русской буржуазии пролетариат имел сравнительно слабого противника: недостаточно сплоченного и организованного, политически малоопытного, с низким уровнем классового самосознания» [9].

Тем временем ведущие историки партии отказались от тезиса о «слабости» русской буржуазии. Во втором томе многотомной «Истории Коммунистической партии Советского Союза», посвященном истории Февральской революции, говорилось: «Буржуазия оказалась лучше организованной и более подготовленной к захвату власти, чем пролетариат. За время после первой русской революции и особенно в течении войны она значительно укрепила свои экономические и политические позиции, стала проникать в различные органы управления, создала такие влиятельные организации, как военно-промышленные комитеты и союзы земств и городов, обладала широкой сетью разного рода предпринимательских организаций (биржевые комитеты, советы съездов, общества заводчиков и фабрикантов и т. п.)» [10]. А главный авторитет среди историков Октябрьской революции академик И.И. Минц в своей трехтомной «Истории Великого Октября» даже включил «основные группы финансовой олигархии в России», наряду с владельцами крепостнических латифундий, в состав «хозяев империи» [11].

Но расставание с тезисом о «слабости» русской буржуазии давалось историкам трудно. Авторы главы «Социально-экономи­ческое развитие России в начале XX в.» в 6-ом томе многотомной «Истории СССР», как бы компенсируя свой отказ от этого тезиса, обращали внимание читателя на «существенные особенности русской буржуазии, отличавшие ее от буржуазии индустриально развитых европейских стран». Поясняя свою мысль, они писали: «Типичная промышленная буржуазия сложилась в России только в ведущих промышленных центрах...». Как будто промышленная буржуазия могла сложиться где-нибудь помимо промышленных центров! Особенностью «московского промышленного капитала» им представлялось также то, что он «сочетал производство с самостоятельным сбытом своей продукции и проникал в сферы заготовки сырья». Однако такое сочетание было распространенным явлением как в странах Западной Европы, так и в США. Кроме того, по их словам, «текстильным магнатам центра» была «чужда борьба за расширение своего влияния путем скупки акций». Но это просто не соответствовало действительности. В целом же глава представляла русских промышленников, хоть и не «слабыми», но какими-то неполноценными [12].

Во второй половине 50-х годов вопрос о роли буржуазии в политической и экономической жизни России стал предметом специальных исследований [13]. На его исследование советских историков «выводило» активизировавшееся в то время изучение ряда ключевых проблем отечественной истории начала XX века: развития рабочего движения, утверждения монополий и формирования государственно-монополистических органов управления экономикой, эволюции классовой природы политического строя страны. Результаты этих исследований получили выражение более чем в двух десятках книг и множестве статей, опубликованных в 60–80-х годах.

Первые из них были посвящены главным образом проблеме отношений капитала и труда. Но ее они решали почти исключительно в политическом аспекте. Производственные отношения предпринимателей и рабочих затрагивались ими лишь постольку, поскольку они отражались в их политической борьбе. В этих работах в той или иной мере рассматривалось также положение буржуазии в условиях Третьеиюньской монархии и в общественно-политической системе, возникшей после Февральской революции [14].

В дальнейшем внимание историков сосредоточилось на решении проблемы «самодержавие и буржуазия». Но фактически буржуазия, как таковая, оказалась вне поля их зрения. Книги, посвященные данной проблеме, освещали либо отношения самодержавия с так называемыми «буржуазными» партиями [15], либо торгово-промышленную политику царизма [16]. В первом случае авторы оставляли в стороне вопрос о том, представляли ли эти партии в действительности интересы буржуазии. Походя упоминая в своих работах фамилии предпринимателей, входивших в руководящие органы «буржуазных» партий или представительных организаций российской буржуазии, они не утруждали себя рассмотрением их деловых интересов и коммерческой деятельности. А во втором случае интересы предпринимателей затрагивались лишь постольку, поскольку они принимались во внимание царскими чиновниками при выработке правительственной торгово-промышленной политики. В итоге вся эта литература, освещая главным образом государственно-торговые и общественно-политические условия, в которых существовала и действовала российская буржуазия, содержала мало сведений о ней самой – происхождении и образе жизни, важнейших сферах, организационных формах и результатах профессиональной деятельности, отраслевой и региональной структуре, промышленно-финансовых группировках, предпринимательских союзах и т. д.

После П.И. Лященко к изучению этих вопросов обращались лишь очень немногие исследователи. Наиболее полное освещение они получили в книгах В.Я. Лаверычева «Крупная буржуазия пореформенной России. 1861–1900» (М., 1974) и Г.Х. Рабиновича «Крупная буржуазия и монополистический капитал в экономике Сибири конца XIX –начала XX века». (Томск, 1975) [17]. Инициатива этих историков, попытавшихся рассмотреть процессы формирования, экономические позиции и общественно-политические интересы предпринимательского класса в России не в отражении правительственных материалов или выступлений лидеров «буржуазных» партий, а непосредственно на основе изучения истории крупных российских коммерческих фирм и деятельности их руководителей, не получила поддержки среди советских историков. Но, может быть, именно она способствовала пробуждению интереса к этой теме за океаном. Во всяком случае, в 1981–1984 гг. в США были опубликованы одна за другой сразу четыре книги на эту тему [18].

Начавшаяся на исходе 80-х годов публикация в нашей печати исследований и различных материалов о российских меценатах и благотворителях [19] открыла новый этап в освещении истории российских предпринимателей. Уже появилось немало книг и статей, в которых отечественная буржуазия рассматривалась не в контексте ее борьбы с пролетариатом или отношений с царским правительством, а как необходимый компонент социальной структуры, без которого капиталистическое общество просто не может существовать [20]. Всестороннее и объективное изучение истории предпринимательства в России еще только начинается, но уже сейчас совершенно очевидно, что содержавшиеся в советской исторической литературе утверждения о малочисленности и слабости российской буржуазии, о ее малограмотности и обделенности талантами являются проявлением либо вопиющего невежества, либо злонамеренного искажения истины.

Однако, в защиту этих утверждений недавно выступил у нас американский историк и политический деятель Р. Пайпс. В опубликованной издательством «Независимой газеты» в 1993 г. книге «Россия при старом режиме» он посвятил характеристике российского общества четыре главы. В первой из них речь идет о крестьянстве, во второй – о дворянстве. А третья называется: «Буржуазия, которой не было». Как ни странно, Р. Пайпс не отрицает наличия в России промышленности, торговли и т.п. Он пишет: «С первого взгляда может явно сложиться впечатление, что страна, которая в 1913 г. по объему промышленного производства уступала лишь Америке, Германии, Англии и Франции, обладала достаточной экономической базой для кое-какого среднего класса... С начала Х VII до начала ХХ в. в России и в самом деле создавались огромные торговые и промышленные состояния. В связи с этим возникает ряд любопытных вопросов: почему богатым купцам и промышленникам очень редко удавалось создать буржуазные династии? И, самое важное, почему у русских богачей так и не появилось политических амбиций?» [21]. Эти вопросы любопытны прежде всего потому, что для их постановки нет абсолютно никаких оснований. Состояния российских предпринимателей, как и на Западе, имели тенденции к росту, хотя, разумеется, были и случаи их распыления. Буржуазные династии в России отнюдь не были редкостью и, наконец, политические амбиции у российской буржуазии появились еще в ХIХ в., а в 1900-х годах они стали важным фактором общественной жизни .

Представить российскую буржуазию экономическим и политическим импотентом в свое время пытался «Краткий курс». Теперь эту попытку повторяет американский историк и политик! Отвечая на им самим поставленные вопросы, он сообщает нашему читателю удивительные вещи. Оказывается, «деловая психология русского купца сохраняла глубокий левантийский отпечаток. Здесь мы находим мало капиталистической этики с ее упором на честность, предприимчивость и бережливость... Русский купец понятия не имел о всей той изощренной коммерческой системе, на базе которой создавалось богатство Западной Европы. Он, как правило, не знал грамоты, даже если ворочал миллионами. И даже умея читать и писать, он все равно не знал как вести бухгалтерские книги, и предпочитал полагаться на память» [22]. Столь же невежественными и инертными были, по словам Р. Пайпса, и промышленники в России. Он утверждает, что «на всем протяжении эволюции русской промышленности местные ресурсы неизменно оказывались не в состоянии обеспечить переход к более передовым производственным методам. Освоив в Х VII в. основы мануфактурного производства и горного дела с использованием дисциплинированной рабочей силы, россияне жили этим багажом два столетия» [23]. Переход текстильной промышленности от ручного труда к машинному производству, если верить Р. Пайпсу, произошел благодаря «предприимчивому немцу» Л. Кнопу, переселившемуся в Россию. А железнодорожный бум здесь «создавался в основном евреями и обрусевшими немцами». И в создании основных отраслей тяжелой промышленности в конце ХIХ в. «решающую роль» сыграли иностранцы [24]. «Бурный подъем русского промышленного производства в 1890-х гг., по темпам не имевший себе равных ни до, ни после того, был не столько естественным продолжением внутреннего хозяйственного развития России, сколько следствием пересадки в нее западных капиталов, техники и, главное, западных организаторов индустрии. Русские капиталисты... слишком мало смыслили в механике современных капиталовложений, чтобы затевать необходимые для такого дела финансовые операции», – просвещает российских читателей американский историк. И при этом, по сути дела, повторяет приведенное выше утверждение тридцатилетней давности одного из советских историков о неспособности русской буржуазии «руководить современным материальным производством»: «Русский средний класс был не готов и не склонен к участию во второй фазе промышленного подъема России, заключавшейся в развитии сталелитейной, угольной, нефтехимической и электротехнической индустрии. Россия пропустила случай создать буржуазию, когда это было еще возможно, то есть на основе мануфактуры и частного капитализма; поздно было делать это в век механизированной промышленности, в которой господствовали акционерные общества и банки. Не имея опыта в более простых формах капиталистических финансов и производства, русский средний класс был не в состоянии участвовать в экономической деятельности, связанной с куда более сложными их формами» [25]. Признаком неполноценности «русского среднего класса», по мнению Р. Пайпса, было и то, что энергия его «культурного меньшинства» за пределами коммерческой сферы «направлялась главным образом на меценатство», а не на общественные дела и политику [26].

Насколько же «устная история» оказалась справедливей и благодарней профессиональной историографии, как отечественной, так и зарубежной! Память о добрых делах российских предпринимателей, столько лет вытравлявшаяся из сознания людей, сохранилась, она передается из поколения в поколение. Этому способствовали окружающие нас зримые следы этих дел – действующие до сих пор старые заводы и фабрики, продолжающие служить людям дома, больницы, магазины и многое другое. Нередко их называют по-старому. Вот и пришлось вводить во второе издание БСЭ, начавшее выходить в 1949 г., то есть более, чем через тридцатилетие после Октябрьской революции, термины «Прохоровская Трехгорная мануфактура», «Тверская мануфактура». Потому что эти названия все еще широко употреблялись.

Людская память была особенно благосклонна к Морозовым, явно вопреки негативной оценке их деятельности, содержавшейся в «Кратком курсе» и перекочевавшей оттуда во все учебники и популярные издания по истории. Думаю, что в этом проявилось признание особой роли Морозовых. Действительно, Морозовы, будучи явлением типичным в истории российского предпринимательства, вместе с тем представляют собой особый случай. Быть может потому, что типичные черты в них проявились особенно ярко и наглядно. Они типичны, ибо разделили все превратности исторических судеб своего класса. История Морозовых – это история превращения крепостных крестьян, самоучек в высокообразованных бизнесменов, истинных интеллигентов и утонченных ценителей искусств. В сложнейших условиях почти полной правовой незащищенности Морозовы создавали гигантские по тем временам предприятия, участвовали в сооружении железных дорог, учреждении банков, экономическом освоении окраин. Вместе с тем они прославили себя своими благотворительными делами, созданием выдающихся музейных коллекций. Принадлежа к классу, который, обладая господствующими экономическими позициями в стране, был лишен политической власти и вынужден был приспосабливаться к отжившему свой век самодержавному строю, Морозовы также, как и некоторые другие представители этого класса, безуспешно искали выхода из назревавшего в стране общественно-политического кризиса, пытаясь, с одной стороны, достичь того или иного соглашения с верхами, а с другой, идя даже на поддержку революционных партий.

Вот почему инициатива организаторов данной конференции и их идея проведения регулярных Морозовских чтений мне представляются чрезвычайно плодотворными. История Морозовых как предпринимательской династии, их предприятий и общественной деятельности может послужить своего рода моделью при начавшемся предметном изучении истории предпринимательства в России. На этом пути нам предстоит сделать еще очень многое.

Прежде всего необходимо обратиться к изучению главной функции предпринимателей: их профессиональной коммерческой деятельности – торгово-промышленной, банковской и пр. Ибо в последнее время основное внимание уделялось меценатству и благотворительности, что, разумеется, тоже надо изучать, но никак невозможно этим ограничиться. Основной путь исследования профессиональной деятельности российских предпринимателей – это разработка истории отдельных фирм, их организации, стратегии развития, положения на рынке, внутренних производственных отношений и т.п.

Важная тема – история самих предпринимателей и предпринимательских династий, особенно учитывая приведенные выше утверждения. Происхождение российских торговцев, промышленников, издателей, железнодорожных королей, деятелей страхового бизнеса, банкиров, их образование и профессиональная подготовка, предпринимательская и жизненная судьба, родственные связи и общественное положение – на пути познания всего этого нами сделаны лишь первые шаги.

Ждут своего исследования и предпринимательские организации, а также вопрос об общественной роли буржуазии в провинции.

Наконец, необходимо изучить послереволюционные судьбы российских предпринимателей и их дел.

Программа конференции свидетельствует о том, что по всем этим направлениям уже ведется работа. Но, чтобы она оказалась эффективной, требуется скоординировать усилия отдельных исследователей. Хочется надеяться на то, что ежегодные Морозов­ские чтения будут выполнять эту координирующую роль.

[1] Bill V. Forgotten Class. № V, 1959. До издания этой книги В.   Билл опубликовал в « Russian Review » (1955, № 2) статью о Морозовых.

[2] История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1938, с. 202.

[3] Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. М., т. 2, 1948. См. гл. Х V . В 1952–1956 гг. этот труд был трижды переиздан.

[4] Seton–Watson H. The Decline of Imperial Russian. 1855–1914. N–Y, 1964, 8–th printing, p. 12, 116–120, 227–228.

[5] Ibidem. P. 116, 228.

[6] История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1959, с. 239.

[7] Волобуев П.В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962, с. 3. Это утверждение, сделанное во «Введении», автор повторял и в «Заключении»: «Бессилие Временного правительства и эсеро-меньшевистских соглашателей справиться с «грозящей катастрофой» свидетельствует об исчерпании русской буржуазией способности к какому-либо историческому творчеству. Класс же, неспособный к такому творчеству, неизбежно сходит с исторической арены» (с.   473).

[8] Там же, с. 474.

[9] Волобуев П.В. Пролетариат и буржуазия России в 1917 г. М., 1964, с. 690.

[10] История Коммуничтической партии Советского Союза. М., 1966, т.   2, с.   690.

[11] Минц И.И. История Великого Октября. М., 1967, т. 1, с. 78–89.

[12] История СССР, т. VI . с. 325–327. Авторы главы: А.М.   Анфимов, П.В. Волобуев, И.Ф. Гиндин.

[13] Изучение этого вопроса началось еще в дореволюционное время и было продолжено в первой половине 20-годов, но затем оно оказалось прекращено.

[14] Кроме упомянутых выше двух книг П.В. Волобуева см.: Лаверычев В.Я. Монополистический капитал в текстильной промышленности России (1900–1917 гг.) М., 1963; Он же. По ту сторону баррикад (Из истории борьбы московской буржуазии с революцией). М., 1967; Лившин Я.И. Монополии в экономике России. М., 1961.

[15] Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны. 1914–1917. Л., 1967; Он же. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907–1911 гг. Л., 1978; Он же. Буржуазия, дворянство и царизм в 1911–1914 гг. Л., 1988; Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М., 1970; Старцев В.И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905–1917 гг. Л., 1977; и др.

[16] Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия во второй половине Х I Х века. Проблемы торгово-промышленной политики. Л., 1981; Он же. Царизм и буржуазия в 1904–1914 гг. Проблемы торгово-промышленной политики. Л., 1987; и др.

[17] См. также: Мосина И.Г. Формирование буржуазии в политическую силу в Сибири. Томск, 1978; Сеидзаде Д.Б. Из истории азербайджанской буржуазии в начале ХХ века. Баку, 1978.

[18] Owen T.C. Capitalism and politics in Russia. A social history of the Moscow merchants, 1855–1905. Cambridge,1981; Rieber A.J. Merchants and enterpreneurs in Imperial Russia. Chapel Hill,1982; Guroff G., Carstensen F.V., eds. Entrepreneurship in Imperial Russia and the Soviet Union. Princeton, 1983; Ruckman J.A. The Moscow business elit. Dekalb, Illinois, 1984.

[19] Боханов А.Н. Коллекционеры и меценаты в России. М., 1989; Думова Н.Г. Московские меценаты. М., 1992; Демская А.А., Семенова Н.Ю. У Щукина на Знаменке...М., 1993; и др.

[20] Боханов А.Н. Крупная буржуазия России. Конец Х I Х   в.–1914   г. М., 1992; Русский торгово-промышленный мир. М., 1993; Кузьмичев А.Д., Петров Р.Р. Русские миллионщики. М., 1993; и др.

[21] Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993, с. 254–255.

[22] Там же, с. 272–273.

[23] Там же, с. 289.

[24] Там же, с. 283, 288.

[25] Там же, с. 288–289.

[26] Там же, с. 287–288.

Поделитесь с друзьями