Финансовая организация компании Богородско-Глуховской мануфактуры

С.В. Ильин, канд. истор. наук, МГПУ им. В.И. Ленина

Единственная в нашей литературе содержательная характеристика финансового состояния морозовских мануфактур принадлежит перу известного советского историка-экономиста И.Ф. Гин­дина. Он доказывал, что благодаря запретительной таможенной политике царского правительства крупнейшие российские текстильные фабриканты сделались монополистами на внутреннем рынке, и это обнаружилось «в чрезвычайно высокой прибыли, превосходившей или не уступавшей в начале ХХ века монопольной прибыли тяжелой промышленности и петербургских банков» [1]. Большая ее часть оставлялась Морозовыми в деле – использовалась для создания скрытых резервов в виде «завышенных» амортизационных фондов и для увеличения основного и запасного капиталов [2]. Финансы текстильной промышленности в целом, по мнению ученого, не оставляли желать лучшего: задолженность банкам и кредиторам по пассиву была равна или во всяком случае едва превышала дебиторскую задолженность актива ее сводного баланса [3].

Работы И.Ф. Гиндина 60-х–начала 70-х гг. полемически направлены против результатов исследований академика С.Г. Стру­милина и В.Я. Лаверычева. С.Г. Струмилин едва ли не первый подметил, что строение капитала в хлопчатобумажной отрасли текстильной промышленности находилось примерно на одном уровне с металлообработкой [4]. Поэтому он особенно и не сомневался в идентичности процессов монополизации и развития финансово-капиталистических отношений в ведущих отраслях тяжелой и легкой промышленности: «Наша промышленность издавна работала в очень солидной доле за счет чужого, т.е., главным образом, банковского или, говоря общее, финансового капитала» [5]. Но здесь таилось самое уязвимое место этой концепции – наличие высокоразвитых форм монополистических объединений и финансового капитала в текстильной промышленности, – что В.Я. Лаверычеву [6] не удалось доказать с достаточной убедительностью и на что не приминул обратить свое внимание И.Ф. Гиндин [7].

Но и в рассуждениях самого Гиндина есть изъяны. Прежде всего, это касается его мнения о финансовом благополучии крупных текстильных фирм России. Подсчет по «Ежегоднику Министерства финансов» за 1913 год дал следующие результаты: из 138 учтенных в нем хлопчатобумажных фирм 74 имели ослабленную кредитоспособность – счет кредиторов пассива у них превышал счет дебиторов актива. У нескольких десятков предприятий такое превышение равнялось 25 % и более, т.е. представляло угрозу для их способности выплачивать дивиденды пайщикам. Среди них и знаменитая К 0 Богородско-Глуховской мануфактуры.

Как и большинство российских текстильных фирм, компания являлась, в сущности, семейным предприятием. Главным ее пайщикам, внукам и правнукам Захара Саввича Морозова – Арсению Ивановичу, Евстафию Васильевичу, Николаю Давыдовичу, Ивану Давыдовычу, Петру Арсеньевичу и Сергею Арсеньевичу – принадлежало 66,64 % акционерного капитала [8]. Они непосредственно участвовали в руководстве фирмой (Николай Давыдович и Евстафий Васильевич) и в управлении ее фабриками (Арсений Иванович и его сыновья). Помимо жалования, им регулярно отчислялись из чистой прибыли приличные наградные. Хотя паи и не обращались на бирже, хозяева мануфактуры не могли безразлично относиться к такому важному показателю успешного ведения дел, как дивиденд: его размеры колебались от 6 до 9 % на капитал.

Основная причина сравнительно невысокого дивиденда (у товарищества «Бр. Нобель» – 14%) – большая кредиторская задолжность компании. Основная масса (72,27 %) долгов по балансу на 1912 г. приходилась на долю товарных кредиторов по поставкам хлопка и различных материалов для текстильного производства. Меньше всего мануфактура оставалась должна банкам – 6,35 % общей кредиторской задолженности [9].

Изучение разнообразной архивной документации оставляет впечатление, что крупнейшие текстильные фирмы, вопреки всякой логике (за такого рода клиентов, как Богородско-Глуховская мануфактура, банки обычно ведут конкурентную борьбу), избегали обращаться к банковскому кредитному посредничеству, приберегая открытые им кредиты, так сказать, на крайний случай. 4 января 1911 года решением Совета Московского Купеческого банка К 0 Богородско-Глуховской мануфактуры был открыт кредит в форме учета ее финансовых векселей с дополнительным обеспечением в виде мануфактурного товара в пределах 3-х млн. руб. [10]. Несмотря на льготы (товар оставался на ответственном хранении заемщика, а не передавался под ключ банку), мануфактура, судя по ее годовым отчетам, им так и не воспользовалась. Даже к вексельному кредиту в акционерных банках предприятие прибегало неохотно: в течение 1911–12 операционного года ею было учтено покупательских векселей на 5,5 млн. рублей, тогда как товаров выпускалось ежегодно в оборот на сумму 20,5 млн. руб. (данные на 1908 год), и большая часть их продавалась в кредит. Если посмотреть на дело с чисто формальной стороны, то компания платила сравнительно немного за учет – в пределах 5 % годовых. Но для заемщика часто условия кредита важнее, чем величина процента (в России ставка процента искусственно поддерживалась на довольно низком уровне). В учетной операции банки отдавали предпочтение мелким векселям (они считались самыми надежными), отклоняли сомнительные с их точки зрения долговые документы, не взирая на солидные поручительские надписи, не принимали долгострочные обязательства и т.д. Отношения Богородско-Глуховской мануфактуры с коммерческими банками (Московским Купеческим и Волжско-Камским), скорее всего, вексельным кредитом и исчерпы­вались. Все необходимые для безостановочного ведения обширного фабричного хозяйства займы делались ею за пределами организованного денежного рынка: в течение 1911–1912 года она заняла у частных лиц 5 979 700 руб. в среднем под 6 % годовых [11]. Частный кредит был значительно дороже (процентов на 20 %), но более соответствовал условиям производства и сбыта и обставлялся меньшими формальностями. Для частных денежных займов компании характерны прежде всего крупные суммы разовых позаимствований (от 5 тыс. до 700 тыс. руб.), а также наиболее доверительная форма кредитования – контокоррентный текущий счет [12].

Среди кредиторов мануфактуры по денежным займам проходили рабочие и служащие глуховских фабрик (всего на 1 млн. 315,4 тыс. руб.) [13]. Добровольно-принудительные займы у собственных рабочих были в то время довольно распространенным явлением в среде российских мануфактуристов. Например, по заведенному на мануфактуре «Эмиль Циндель» порядку, ежегодные наградные добросовестным труженикам выдавались на руки в половинном размере. Другая половина заносилась каждому на его процентный текущий счет в предприятии из 6 % годовых. Накопленный таким образом капитал выдавался рабочему по достижении им 50-летнего возраста или после 15-ти лет непрерывной работы на предприятии [14].

Частные кредиторы из числа посторонних капиталистов ссудили компании всего 1 млн. 932,5 тыс. руб. Но самую большую денежную ссуду мануфактура получила у пайщиков – 2 млн. 731,8 тыс. руб. Деньги для финансирования своих предприятий Морозовы, подобно другим текстильным фабрикантам, добывали в коммерческих банках, закладывая там собственные ценные бумаги. Большие выгоды заемщику давал залог облигаций российских государственных займов, железнодорожных обществ и учреждений ипотечного кредита. К примеру, Государственный банк в 90-е гг. Х I Х века брал по ссудам под залог 4 %-ной Государственной Ренты 5 % годовых, под закладные с выигрышами листы Дворянского земельного банка – 4 %, а под остальные бумаги 6 % (т.е. на 20–40 % дороже) [15]. Отсюда становится понятным, почему такая большая доля в личном имуществе коренных российских капиталистов приходится на государственные ценные бумаги. 23 % тридцатимиллионного состояния Марии Федоровны Морозовой заключалось в 4 %-ной Государственной Ренте. Большую выгоду, надо полагать, приносили и биржевые манипуляции с государственными и гарантированными правительством фондами – таковых у М.Ф. Морозовой имелось на 16 млн. 779,1 тыс. рублей [16].

Приращение Морозовских богатств происходило не только в результате их деятельности как промышленных капиталистов, но и в качестве капиталистов ссудных.

[1] Гиндин И.Ф. О некоторых особенностях экономической и социальной структуры российского капитализма в начале ХХ века. //История СССР, 1966, № 3, с. 61.

[2] Там же, с. 54.

[3] Там же, с. 55 (примеч. 21).

[4] Струмилин С.Г. Проблемы промышленного капитала в СССР. М., 1925, с. 24 (табл.8) и с. 26 (табл.9).

[5] Там же, с. 6.

[6] Лаверычев В.Я. Монополистический капитал в текстильной промышленности России (1900–1917 гг.). М., 1963.

[7] Гиндин И.Ф. Указ. соч., с. 60–62.

[8] ЦГИА г. Москвы. Ф.51, оп.10, д.2804, л.4–4об.

[9] Там же, л. 8–9.

[10] Там же, ф.253, оп. 1, д. 238, л. 205.

[11] Там же, д. 2804, л. 56–58.

[12] В такой форме происходит взаимное кредитование партнерами друг друга.

[13] ЦГИА г. Москвы. Ф. 51, оп. 10, д. 2804, л. 56–58.

[14] 25-летие товарищества «Эмиль Циндель» в Москве. Историко-статистический очерк. М., 1899, с. 26.

[15] ЦГИА г. Москвы. Ф. 450, оп. 2, д. 95, л. 10.

[16] Там же, ф. 357, оп. 1, д. 166, л. 1–4.

Поделитесь с друзьями