Архитектурные вкусы Саввы Морозова

М.В. Нащокина, Научно-исследовательский институт архитектуры и градостроительства РААСН

Еще не так давно советское искусствознание презрительно объясняло феномен многостильной архитектуры XIX - начала XX вв. угодливым потворством низким вкусам купечества, бывшего ее основным заказчиком. Справедливости ради заметим, что такая точка зрения сложилась раньше - ее высказывали зачастую и сами современники серебряного века. В исследованиях последних трех десятилетий эта позиция была полностью изжита - достаточно аргументированно была доказана объективность и всеобщность стилеобразующих процессов того времени. Однако в наши дни, когда представление об этом периоде многократно расширилось, в подобной "объективизации" тоже обнаружилась своего рода крайность - в ходе теоретических выкладок почти исчезли из виду живые люди, для которых или по заказу которых возникали те самые музеи и фабрики, театры и больницы, школы и богадельни, жилые дома и особняки. Именно поэтому проблема заказчика вошла в последнее время в число приоритетных тем архитектуроведения. Попробуем рассмотреть ее на примере архитектурно-строительной деятельности знаменитого московского фабриканта и мецената Саввы Тимофеевича Морозова (1862-1905).
* * *
Его детство прошло в Москве в доме отца в Большом Трехсвятительском переулке на Ивановской горке. Мать Саввы Мария Федоровна купила эту городскую усадьбу в 1864 г., через два года после его рождения. Отсюда мальчика возили в гимназию на Воздвиженку, отсюда он впоследствии ездил на лекции в Московский Университет. Огромный дом с обширной богатой моленной - домовым храмом Св.Тимофея (Морозовы принадлежали к старообрядцам поповского согласия) в Москве, дом в с. Орехове близ Никольской мануфактуры - главного источника доходов семьи, и сами монументальные фабричные здания, наконец, усадьба отца в Усаде - вот архитектурные реалии, чаще всего окружавшие Савву Тимофеевича в детские и юношеские годы. Необходимости в постройке собственного дома у Саввы Тимофеевича в то время еще не было.
В 1886 г. за год до окончания естественного факультета Московского Университета двадцатичетырехлетний Савва Тимофеевич сменил отца на посту директора-распорядителя "Товарищества Никольской мануфактуры Саввы Морозова сын и К0". Вероятно, именно это обстоятельство заставило его вскоре в 1887 г. отправиться в Англию для продолжения образования. В этом нас убеждают скупые сведения о том, что помимо прослушивания лекций в Кембридже по своей основной специальности - химии, он побывал и в Манчестере, где "перенимал опыт по ткачеству, прядению, крашению тканей"¹. Не исключено также, что в Англию он поехал (или встречался там) с любимой женщиной - Зинаидой Григорьевной Морозовой, урожденной Зиминой - дочерью зуевского купца и женой своего двоюродного племянника С.В. Морозова.
По возвращении из Англии в начале 1888 г. состоялась свадьба Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны, вызвавшая яростное сопротивление родственников с обеих сторон; в том же году у них родился первенец - Тимофей. Это и послужило причиной для обзаведения собственными владениями. Сначала в Москве был куплен небольшой дом на Большой Никитской², в 1892 г. - старинное имение Покровское-Рубцово близ Истры, тогда же начала строиться дача на Киржаче, а с 1893 г. - перестраиваться обширная городская усадьба на Спиридоновке. С двух последних построек и начинается, собственно, архитектурно-строительная деятельность молодого директора Никольской мануфактуры.
Заказ на проект дачи, а затем и нового особняка был сделан архитектору Ф.О. Шехтелю. Сам по себе этот факт не совсем обычен. Дело в том, Шехтель, хорошо известный в Москве как иллюстратор, театральный декоратор и оформитель праздников, в то время еще не имел права на производство строительных работ, поскольку не получил законченного архитектурного образования. Правда, к 1893 году он уже успел спроектировать и построить несколько загородных усадеб и дач (в частности, для В.Е. Морозова - Одинцово-Архангельское)³, а также оформить интерьеры нескольких роскошных особняков, в том числе московских (С.П. фон Дервиза и И.Г. Харитоненко). Однако поручать ему возведение зданий в Москве владельцы, видимо, считали неудобным, так как он не мог управлять строительным процессом. Первым, кто пренебрег этим обстоятельством, стал Савва Тимофеевич. Его московский заказ имел поистине судьбоносное значение для Шехтеля.
История знакомства Морозова с Шехтелем, к сожалению, не известна. Неясно также, кто первый из Морозовых - Савва Тимофеевич или Викула Елисеевич - пригласил архитектора в 1892 г. создать свой загородный дом. Пожалуй, стоит только констатировать, что в 1893 г. Франц Осипович и Савва Тимофеевич были молоды (Морозову исполнился 31 год, его молодой жене - 26, а Шехтелю - 34 года) и оба увлечены театром. Возможно, именно последнее обстоятельство их сблизило и привело к созданию в течение почти шести лет такого уникального сооружения, как особняк на Спиридоновке.
Итак, за два месяца, к августу 1893 г. проект был разработан, затем утвержден и начал воплощаться в жизнь. До последнего времени принято было считать Шехтеля единоличным создателем проекта. Ежегодно ездивший в Западную Европу, он безусловно был хорошо знаком с архитектурой Туманного Альбиона. Об этом, кстати, свидетельствует и грандиозный усадебный ансамбль "Кирицы" в рязанском имении фон Дервизов, где Шехтелем были широко использованы мотивы английской готики. Однако, учитывая широкую образованность Саввы Тимофеевича, трудно представить себе, что облик собственного особняка он отдал полностью на волю зодчего. Особняк был задуман в стиле английской "викторианской готики", что само по себе привлекает внимание и позволяет искать мотивы заказа прежде всего в биографии владельца.
Еще недалеко ушла в прошлое длительная стажировка директора-распорядителя "Товарищества Никольской мануфактуры Саввы Морозова сын и К0" в Англии. Окунувшись в повседневную стихию страны, где завершал свое образование, Савва Тимофеевич, конечно, получил множество разнообразных бытовых впечатлений. Думается, они и легли в основу его архитектурного замысла, ведь особняк должен был строиться в стиле королевы Виктории - то есть в стиле современной английской архитектуры, еще недавно окружавшей молодого Морозова в Кембридже. Стоит напомнить, что готика - традиционный стиль Англии, причем развитие готической архитектуры, фактически, не прерывалось там со Средневековья до викторианской эпохи. Заказывая особняк в английском стиле Савва Тимофеевич, с одной стороны, как бы мысленно продлевал свое пребывание в Англии, бывшее для него не только началом самостоятельной жизни, но и порой любви. С другой - демонстрировал свое "англоманство" образованной московской публике, часто бывавшей за границей и прекрасно разбиравшейся в семантике стилей. Английские культурные предпочтения наследника одного из крупнейших текстильных предприятий России не случайны и требуют дополнительного пояснения.
На протяжении XIX в., особенно его второй половины, межгосударственные связи Англии и России значительно упрочились. Это были не только династические контакты между двумя могущественными монархиями, но и многообразные экономические связи. Англия была одним из основных покупателей русского хлеба (лишь в конце века ее обогнали в этом Германия и Голландия)⁴, Россия же традиционно ввозила английскую шерсть, химические красители и станки. Превратившись во второй половине XIX в. в своеобразную "мастерскую мира"⁵, Англия снабжала оборудованием многие предприятия Европы, в особенности текстильные. Закономерно, что, создавая отечественную текстильную промышленность, русские купцы, стараясь оборудовать свои фабрики по последнему слову техники, покупали как раз английские станки. Так покупка английской техники для мануфактуры в местечке Никольском стала одним из самых значимых шагов к расширению производства и упрочению своего положения на рынке для Саввы Васильевича - основателя текстильного дела Морозовых.
Высокая промышленная культура Англии, привлекавшая к себе внимание русской буржуазии, сопровождалась и общекультурным к ней интересом, способствовала укоренению так называемого "англоманства". Зародившись в России еще в конце ХVIII в., это явление, известное благодаря таким ярким фигурам, как П.Я. Чаадаев, во второй половине XIX столетия прочно вошло в русское мировоззрение. Своим высоким авторитетом страна многовековых традиций жизненного уклада и передовой современной промышленности постоянно умножала ряды своих российских последователей, как в сфере производства, так и в сфере культуры.
Непосредственная связь русского "англоманства" конца XIX- начала XX в. с деловой элитой текстильной промышленности до сих пор не акцентировалась. Между тем она безусловно существовала. Англия - страна старейшей и образцовой текстильной промышленности в Европе - не могла не приковывать к себе внимание всех фабрикантов России, подвизавшихся в той же отрасли, а следовательно, вольно или невольно вступавших в конкурентную борьбу с королями текстильного бизнеса. Объектом их изучения и подражания оказывались часто не только передовые текстильные технологии Англии, оборудование ее предприятий, организация производства, но и архитектура текстильных фабрик. Даже сегодня состарившиеся фабричные корпуса Викулы и Саввы Морозовых в Орехово-Зуево наводят на мысль, что лаконичный облик их многоэтажных кирпичных объемов вполне сопоставим с промышленными зданиями Манчестера или Йоркшира. (К сожалению, подобное сравнение пока не проводилось, что скорее всего сулит в будущем немало открытий.)
Отдельные черты английской производственной и бытовой культуры переносили на российскую почву и сами англичане, которые были нередки на текстильных предприятиях Центрального промышленного района. В этом легко убедиться на примере той же Никольской мануфактуры. Пунктуальные и подтянутые англичане появились здесь еще со времен Саввы Васильевича Морозова. Его наследника и продолжателя Тимофея Саввича - отца Саввы Тимофеевича в Москве называли за глаза "англичанином". Целый район местечка Никольского рядом с текстильными фабриками, назывался "Англичанкой" - здесь жили английские инженеры, по обыкновению занимавшие ведущие руководящие посты на производстве. Аккуратные, строгие по архитектуре особняки ореховских англичан были окружены ухоженными садиками. (Приблизительное представление о них дает единственный сохранившийся до наших дней сад вокруг дома Чарнока - директора-распорядителя мануфактуры Викулы Морозова. По его периметру стоят аллеи лип и кленов, а в центре перед домом расположен небольшой круглый бассейн с фонтаном. Легко представить себе, что при хозяине вокруг него был разбит традиционный английский газон.) Их стремление привить к русской реальности свои привычки и пристрастия ярко выразилось и в известном факте развития при морозовских фабриках футбола - игры сугубо английской⁶ .
Несомненно привлекала русских промышленников и архитектурно-бытовая сторона жизни английских предпринимателей, с одной стороны простая и рациональная, с другой - неразрывно связанная с традициями архитектуры средневековых замков и богатых поместий ХV-ХVI вв. Как представляется, совокупность приведенных соображений объясняет английскую ориентацию не только особняка Саввы Тимофеевича на Спиридоновке, но и других архитектурных построек семьи Морозовых и ее окружения.
Историограф московского купечества П.А. Бурышкин так вспоминал, например, о Николае Дывыдовиче Морозове - представителе Богородско-Глуховской ветви обширного семейного клана. "Н.Д. долго жил в Англии, хорошо знал английскую хлопчатобумажную промышленность и даже состоял членом английских профессиональных организаций. (...) ... он купил у Белосельских-Белозерских их подмосковное имение, где построил прекрасный дом в стиле английского замка"⁷. Хотя стилистическая принадлежность этого сооружения не столь однозначна, стоит заметить, что отдельными деталями он действительно напоминал английские загородные дома, возведенные по проектам одного из самых популярных английских зодчих второй половины XIX в. Нормана Шоу. Впрочем, важнее, что "английским" дом считал именно Бурышкин, близко знавший Н.Д. Морозова и бывший его соседом по имению, а потому скорее всего опиравшийся на стилистическую характеристику самого владельца.
Подчеркнуто "иностранным" казался не только дом, но и парк, да и весь хозяйственный уклад этого поместья. Вот как его описывал Максим Пешков - сын А.М. Горького: "Внешний вид дома - смесь китайской пагоды, средневекового замка и парохода. Внутри замечательно отделан черным дубом и пол и потолок. Замечательный парк с прудом и лодкой, сад. Все содержится в немецкой чистоте и порядке. В саду и парке ни одного окурка. Вообще не по-русски"⁸. Оставив на совести мемуариста стилистические оценки, подчеркнем лишь общее "нерусское" впечатление от ансамбля, сохранявшееся вплоть до конца 1920-1930-х годов.
Английская ориентация очевидна и в усадебных постройках Арсения Ивановича Морозова и его сыновей Петра и Арсения в Глухове вблизи Богородско-Глуховской мануфактуры⁹. Арсений Иванович - председатель правления Богородско-Глуховской мануфактуры также изучал текстильное дело в Англии в Манчестере, хорошо знал английский язык¹⁰ . В его усадьбе в Глуховском парке и домах его наследников несомненно воплотились культурные предпочтения, сложившиеся во время поездок в Англию.
Приверженность английским архитектурным реалиям вслед за Морозовыми продемонстрировал и А.Л. Кноп - владелец еще одного "викторианского" московского особняка близ Покровки (1900, арх. К.В. Трейман) и наследник Л. Кнопа, сыгравшего некогда важную роль в становлении морозовской фабрики в Никольском. Именно с его помощью Савва Васильевич Морозов "приступил к ввозу английских станков и устроил фабрики по ланкаширскому образцу, используя английских инженеров и мастеров"¹¹ . Перечень аналогичных примеров можно было бы продолжить.
Все это позволяет с большой долей вероятности утверждать, что создание на Спиридоновке особняка в стиле английской "викторианской" готики было инициировано самим владельцем. Приглашение для проектирования сравнительно молодого зодчего, известного своими легкими изящными рисунками и изобретательными архитектурными фантазиями, безграничное доверие к нему, продемонстрированное С.Т. Морозовым, безусловно делают честь его художественной интуиции и архитектурному вкусу. Другими словами, в бесспорном архитектурном шедевре Ф.О. Шехтеля есть доля участия и заказчика.
После первых удачных работ для Саввы Тимофеевича и Викулы Елисеевича, имевших большой общественный резонанс, Ф.О. Шехтель становится чем-то вроде "семейного" архитектора Морозовых. Он строит "готическую" дачу со службами в Петровском парке для И.В. Морозова (1895), создает знаменитые "готические" залы в особняке А.В. Морозова (1895-1897), оформляет многостильные интерьеры в особняке И.В. и Е.В. Морозова, частично переоборудует усадебный дом в Покровском-Рубцове (1900) для С.Т. и З.Г. Морозовых, возводит мавзолей В.Е. Морозова (1898) на Преображенском кладбище, выполняет по их рекомендации или поручению другие архитектурные работы. Этот период в жизни зодчего можно по праву назвать "морозовским". Заказы Морозовых позволили ему в короткий срок стать одним из ведущих практикующих архитекторов Москвы, весьма популярным у богатого купечества. Благодаря этим заказам, Шехтель и сам в 1896 г. стал владельцем московского особняка, кстати также в стиле "викторианской готики".
Своеобразным итогом "морозовского" периода в жизни Ф.О.Шехтеля стало безвозмездное проектирование и строительство нового здания для Московского Художественного театра в рекордно короткий срок - с апреля по сентябрь 1902 г. Как известно, участие Саввы Тимофеевича в этом предприятии было определяющим. По словам К.С. Станиславского: "Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции и личной выгоды"¹² .
Савва Тимофеевич не только финансировал строительство, не только выбрал Ф.О. Шехтеля в качестве архитектора, но безусловно участвовал и в выработке проекта. Причем не только как один из директоров театра, но и как человек, тонко чувствовавший специфику театрального дела Станиславского и Немировича-Данченко. Вот, что об этом писал сам Константин Сергеевич: "Девиз, которым он руководствовался при стройке, гласил: все для искусства и актера, тогда и зрителю будет хорошо в театре. Другими словами, Морозов сделал как раз обратное тому, что делают всегда при постройке театров, в которых три четверти имеющихся средств ассигнуют на фойе и разные комнаты для зрителей и лишь одну четверть - на искусство, актеров и монтаж сцены. Морозов, наоборот, не жалел денег на сцену, на ее оборудование, на уборные актеров, а ту часть здания, которая предназначена для зрителей, он отделал с чрезвычайной простотой (...). В отделке театра не было допущено ни одного яркого или золотого пятна, чтобы без нужды не утомлять глаз зрителей и приберечь эффект ярких красок исключительно для декораций и обстановки сцены"¹³.
В приведенном отрывке обращает на себя внимание то, что общеизвестный демократизм отделки театра Станиславский отнес исключительно к замыслу самого Саввы Тимофеевича. Впрочем, в это нетрудно поверить, учитывая, что "Морозов лично наблюдал за работами, отказавшись от летних каникул, и переехал на все лето на самую стройку"¹⁴. Современники, по-разному оценившие убранство нового театра, сходились в одном - она в корне отличалась от отделки всех театральных залов Москвы пуританской простотой, скромностью декоративных средств, приглушенной цветовой гаммой. Образность Художественного стала тогда даже нарицательной. Иронически описывая одну из выставок 1903 года, художественный критик использовал ее как хорошо знакомую публике метафору: "Мрачный коридор, будничная раздевальня, вестибюль, преисполненный тоски, напрокат из Художественного театра"¹⁵ .
Декларируемая связь театра с современностью в известном смысле предопределила выбор стиля модерн. Однако Шехтелю в сотрудничестве с Морозовым и с начинавшим в то время архитектором Иваном Фоминым удалось большее - был выработан особый "стиль Художественного театра". Станиславский впоследствии констатировал: "Чайка" - это наш герб. Серый занавес с рисунком - это наши национальные цвета". Попробуем разобраться в его стилистических источниках.
Еще до начала строительства руководство театра избрало для себя в качестве примерного образца венский Бургтеатр. Напомним, что это здание было возведено в 1874-1888 гг. по проекту Г. Земпера, а отделано Карлом фон Хазенауэром, учителем знаменитого венского зодчего рубежа веков Отто Вагнера. Другими словами, это была постройка в стиле добротной классицизированной эклектики, весьма далекая от модернистских поисков начала XX в. Таким образом, первоначально подобранный прототип оказался весьма далек от реализованного проекта и скорее всего лишь обозначил для создателей общую западноевропейскую ориентацию будущего сооружения. В результате "стиль Художественного театра" оказался производным от двух разновидностей европейского модерна - австрийского и английского.
В линеарных фризах фойе и зала, живописной отделке сценического портала Франц Осипович Шехтель широко использовал графические приемы, характерные для архитекторов Венского Сецессиона, а также знаменитого австрийского живописца Г. Климта. Завитки спирали - круглые, квадратные, треугольные, квадраты и прямоугольники, заполненные цветными пятнышками, пучки линий и "чешуйки" в совокупности составили язык шехтелевской абстрактной орнаментики. Особенно близко к стилистике декоративных полотен Климта было оформление сценического портала и фриз над балконом 2-го яруса в зрительном зале. Скромные трафаретные живописные фризы фойе оказались, в свою очередь, весьма родственны аналогичным интерьерным отделкам других австрийцев - Й.-М. Ольбриха и Й. Хоффмана начала 1900-х годов.
Впрочем, произведения известных австрийцев отчасти преломляли изысканную эстетику своего великого шотландского современника Чарльза Ренни Макинтоша, работы которого стали вторым источником вдохновения для создателей Художественного театра. Явственные черты подражания стилю Макинтоша несет на себе весь облик здания в Камергерском переулке. Особая, чисто английская расстекловка окон "в клеточку" встречает зрителя уже у входа. Знаменитый ряд светильников над входом напоминает аналогичную тему частых металлических фигурных консолей на фасаде Школы искусств в Глазго, возведенной Макинтошем в 1897- 1899 гг. Весьма точно в интерьерах фойе воспроизведена стилистика своеобразного мебельного дизайна шотландского мастера. Встроенная мебель, осветительная арматура и отделка стен деревянными панелями, оформление чайного буфета напоминают такие его известные работы, как интерьер Шотландского зала на Восьмой Выставке Сецессиона в Вене в 1900 г., отделка загородного дома Виндихилл (1900-1901) и нескольких уличных кафе ("чайных комнат") в Глазго (1897-1900-х), а также конкурсные предложения по отделке так называемого Дома для любителей искусств, относящиеся к 1901 г. Стоит отметить и тот факт, что сама цветовая гамма отделки театральных фойе и буфета близка к излюбленным сочетаниям цвета у Макинтоша, не раз использованным в его проектах и постройкам.
Явные "англицизмы", сыгравшие существенную роль в формировании "стиля Художественного театра", скорее всего явились результатом полного совпадения представлений о стиле современности у Морозова и Шехтеля, вероятно, не раз беседовавших на эту тему. Английский модерн, самый ранний из европейских вариантов стиля и самый простой, изысканно немногословный, вероятно, оказался очень близок умозрительному морозовскому замыслу, резко отличавшемуся от ориентации Станиславского на венский Бургтеатр. В этом его мог лишний раз утвердить и Шехтель, только вернувшийся в то время из Англии. Как известно, большую часть 1901 года архитектор провел именно в Глазго, где по его проекту на территории Международной выставки были возведены многочисленные павильоны России, принесшие ему, наконец, официальное признание - звание академика Императорской Академии Художеств.
К истории постройки театра Морозовым и Шехтелем стоит добавить несколько слов о его новаторском техническом оснащении. В этой сфере сотрудничество между заказчиком и зодчим было особенно тесным. Вновь обратимся к свидетельству Станиславского: "С особой любовью он (Морозов - М.Н.) отнесся к строительству и оборудованию сцены. По плану, составленному общими силами (курсив мой - М.Н.), была устроена вращающаяся сцена, которая в то время являлась редкостью даже за границей. (...) Морозов с Шехтелем устроили вращение целого этажа под сценой, со всеми люками, провалами и механикой подполья. (...) Освещение было устроено им по последним усовершенствованиям того времени, с электрическим роялем, с помощью которого можно было управлять всем светом сцены и театра. Кроме того, Савва Тимофеевич выписал из-за границы и заказал в России много других электрических и сценических усовершенствований..."¹⁶
Принципы, которые Морозов положил в основу обустройства Художественного театра, удобного прежде всего для его создателей, в большой мере сформировали облик и еще одного "морозовского" детища - так называемого Зимнего театра в Орехово-Зуеве. Заложенный в 1904 г. по инициативе Саввы Тимофеевича, он был освящен только в конце 1911 г. - трагическая смерть основателя сильно замедлила стройку.
Это здание также было выстроено в стиле модерн, но несколько другого характера. Такой стиль в 1900-х гг. называли рациональным, поскольку в нем почти отсутствовали внешние украшения, а основу образности составляла ясная объемно-пространственная структура сооружений. Трехчастный симметричный двухэтажный фасад здания (до надстройки) представлял собой очень любопытную, не встречающуюся более в московском модерне, композицию. Его верхняя кромка была волнообразной. По сторонам аттики были выгнуты, а над центром фасада - вогнуты, что придавало орехово-зуевскому театру совершенно своеобразную внешность.
Однако особенную монументальность сообщали постройке живописные разновысотные объемы сценической коробки, помещений для декораций, актерских кулуаров и лестниц. Их осмотр приводит к однозначному выводу о несомненной схожести с аналогичными помещениями Московского Художественного театра; спокойный криволинейный абрис сценической коробки кажется попросту идентичным. Весьма схожи между собой и планировочные структуры обоих зданий.
К сожалению, автор Зимнего театра в Орехово-Зуеве пока неизвестен. Молва склонна относить его к творчеству Ф.О. Шехтеля, но никаких подтверждающих версию документов в бумагах архитектора не обнаружено. В письме к А.А. Бахрушину Шехтель упоминал о пяти выстроенных им театрах¹⁷. Однако театральных проектов, если включать в их число и Электротеатры, в его творческом портфеле больше. Некоторые из построенных им театральных зданий носили временный характер и до нас не дошли. А потому сегодня трудно сказать, по какому принципу Шехтель подсчитал свои театры. Впрочем, даже если Шехтель не был причастен к полноценному составлению проекта Зимнего театра в Орехово-Зуеве, по просьбе Саввы Тимофеевича он безусловно мог выступить его консультантом, либо поручить заказ кому-либо из своих многочисленных помощников - через его мастерскую в 1900-е годы прошли очень многие видные московские зодчие.
Если проблема авторства требует дополнительных исследований, совершенно очевидно другое - при проектировании Зимнего театра образцом был избран именно Художественный театр. Не исключено, что при строительстве могла быть вторично использована проектно-техническая документация московского театра, которая, вероятно, хранилась у Саввы Тимофеевича. Естественно предположить и то, что строителями орехово-зуевского аналога выступили те же строительные подрядчики. Хочется верить, что в будущем эти вопросы будут разрешены.
Строительство театра для рабочих в Орехово-Зуеве при Никольской мануфактуре подводит нас к еще одному аспекту архитектурно-строительной деятельности С.Т. Морозова - социальному обеспечению фабричного производства. Его взгляды по этой проблеме были созвучны идеологии тредюнионизма¹⁸, что заставляет нас вновь обратиться к его английскому производственному и архитектурному опыту.
Социальные успехи дальновидной политики английских предпринимателей были в то время у всех на виду. Безусловно, знакомился с их достижениями в этой сфере и Савва Тимофеевич. Уже в далеких 1820-х годах в Англии появились первые образцовые фабричные поселки. В них было предусмотрено рациональное сочетание сравнительно благоустроенных жилищ для рабочих с детскими садами, столовыми и клубами. По словам известного русского градостроителя В. Семенова, "англичане первыми пошли в трущобные кварталы. Статистики принесли оттуда сухие цифры, ...А современному технику выпала благородная задача указать меры для борьбы с этими бедствиями. Но указать меры еще недостаточно, надо иметь авторитет и силу, чтобы выполнить их. Потребовалось вмешательство правительства, и английское законодательство, послушное указаниям науки, воплотило многие из этих требований в формы строгого закона о жилищах рабочего класса"¹⁹ .
К концу XIX в. подобные рационализированные дешевые жилища или поселения стали почти непременной составляющей всех промышленных центров Англии - Лондона, Бирмингема, Манчестера, Лидса, Глазго, Йоркшира и многих других. Не случайно, именно в Англии на рубеже ХIX-XX вв. возникла идея строительства городов-садов, призванных гуманизировать среду обитания рабочих, обслуживающих крупные предприятия промышленных городов-гигантов.
Как известно, социальные проблемы были важной частью промышленных предприятий Морозовых. Храмы и богадельни, казармы и училища, больницы и школы сопутствовали текстильным предприятиям "Тимофеевичей" и "Викуловичей" в Никольском, "Абрамовичей" в Твери, "Захаровичей" в Богородске.
По сообщению Владимирских губернских ведомостей середины 1880-х годов: "Никольское состоит исключительно из построек, принадлежащих фабрикантам Морозовым, (...) здесь вы не найдете ни одного гвоздя, ни одной щепки, которые бы не принадлежали Морозовым". Это означало, что все стороны жизни почти двадцати тысяч рабочих обеспечивались владельцами фабрик. В 1890-х гг. здесь уже были выстроены 23 жилых казармы. Однако жилье для рабочих не только постоянно строилось, но и совершенствовалось. Наглядный пример тому две великолепные фабричные казармы, выстроенные в Орехово-Зуеве уже после смерти Саввы Тимофеевича в конце 1900 - начале 1910-х гг. Внешне похожие на респектабельные доходные дома в Москве, они разительно отличались по благоустройству и добротности от более ранних рабочих казарм при тех же фабриках в Никольском.
Необходимость развития социальной обеспеченности фабричных рабочих, конечно, подсказывал не только прогрессивный английский опыт, на который ориентировались заводчики всех европейских стран, но и сама жизнь, спокойствие которой прерывали рабочие забастовки и выступления. И все же, даже в этом случае монументальное строительство зданий при Никольской мануфактуре Саввы Тимофеевича Морозова поражает. За год до начала строительства уникального Зимнего театра для рабочих, не уступающего по величине столичным аналогам, в 1903 г. им был задуман грандиозный больничный комплекс, удовлетворявший самым придирчивым требованиям современной медицины. Чтобы не быть голословными, приведем достаточно объективную характеристику морозовской больницы, составленную два десятилетия спустя, уже в советское время: "1-я городская советская больница, построенная в 1904 году, для своего времени была последним словом санитарной техники. Можно упомянуть о необычайной солидности всей постройки и отделки и о великолепном санитарно-техническом оборудовании (прекрасная система приточно-вытяжной вентиляции, централизованное для нескольких зданий пароводяное отопление, биологический фильтр для очистки сточных вод); далее - об удачной планировке отделений, о рациональном устройстве заразных бараков, о прекрасном родильном отделении и, наконец, об очень-очень хорошо в свое время оборудованной механической прачечной с паровой дезинфекционной камерой. (...) И до настоящего времени 1-ая городская больница ... является безусловно лучшим из всего, что имеет уезд; да и, вообще говоря, едва ли найдется в России много больниц, соответствующих ей по величине и по характеру замысла и выполнения"²⁰ .
Кроме прекрасного технического оснащения, которому Савва Тимофеевич всегда уделял большое внимание, больница представляла прекрасный архитектурный ансамбль, расположившийся в зелени одновременно разбитого парка. К сожалению, и его автор нам пока неизвестен. Центром комплекса был протяженный Т-образный корпус, увенчанный четырехгранным куполом. Справа от него находилась изящная больничная часовня с шатровым верхом, перед ним и слева стояли кирпичные и деревянные корпуса различного назначения. Прямо перед главным входом на лужайке возвышалась оригинальная архитектурно-выразительная башня, служившая мощным вентиляционным выходом.
Как и театр, морозовская больница в Орехово-Зуеве была построена в стиле рационального модерна. Простую раскреповку ее стеновых поверхностей удачно дополняли криволинейные карнизы над боковыми ризалитами и экспрессивный модернистский рисунок металлических зонтиков над входами. Однако едва ли не самой любопытной деталью ее внешнего облика был декоративный гребень, венчавший центральный купол. Легкие, кованые из металла конструкции гребня состояли из энергично нарисованных пучков треугольных спиралей, таких знакомых по отделке Художественного театра и других шехтелевских произведений начала 1900-х годов. Более всего рисунок больничного венца походит на рисунок знаменитой ограды особняка А.И. Дерожинской в Москве, построенного Шехтелем в 1901-1903 гг. Однако это вовсе не копия и не подражание, а полноценный вариант той же темы, сделанный рукой крепкого профессионала. Этот элемент позволяет и в данном случае предположить, что Савва Тимофеевич - заказчик и взыскательный строитель фабричной больницы, пригласил архитектора из ближайшего окружения своего единомышленника и соратника по архитектурно-строительной деятельности Франца Осиповича Шехтеля, пользовавшегося его неизменным уважением и любовью.
* * *
Итак, мы коснулись всех наиболее крупных архитектурно-строительных замыслов С.Т. Морозова. И хотя все вышесказанное, конечно, не исчерпывает обширной заявленной темы, хотелось бы надеяться, что представленные рассуждения позволяют раскрыть индивидуальные архитектурно-художественные предпочтения этой незаурядной, многосторонне талантливой личности, сумевшей оставить яркий след не только в российской промышленности и театре, но и в архитектуре.

1 Рунова Л.М., Чупрунова А.В. Савва Морозов как химик. // Тезисы докладов и выступлений научно-практической конференции "Купцы Морозовы - российские предприниматели и меценаты". Орехово-Зуево, 1997. С. 88.
2 Давиденко С.В. Последняя хозяйка Горок. // Труды Первых Морозовских чтений. Ногинск (Богородск), Богородский печатник, 1996. С. 76.
3 См.: Зодчий, СПб., 1899, Л. 29-30.
4 Предпринимательство и предприниматели России от истоков до начала XX века. М., РОССПЭН, 1997. С. 137.
5 Там же. С. 136.
6 До сих пор еще не до конца осознано то обстоятельство, что футбол в России распространялся не столько сам по себе, энтузиазмом любителей, сколько именно проживавшими здесь англичанами. В качестве аргумента в пользу этого утверждения приведем отрывок из воспоминаний Ю.А. Бахрушина, относящийся к началу XX в.: "Английская колония, жившая в Малаховке, организовала там две футбольные команды (эта игра тогда еще только входила в моду в России), устроила корт со стадионом, состоявший из больших примитивных лавочек, и регулярно проводила состязания" (Бахрушин Ю.А. Воспоминания. М., Художественная литература, 1994. С. 508).
7 Бурышкин П.А. Москва купеческая. Москва, "Высшая школа", 1991. С. 130-131.
8 Цит. по: Мельникова И.Д. Проблемы реставрации дендрологической коллекции в усадьбе Морозовых. // Труды Первых Морозовских чтений. С. 142.
9 См.: Нащокина М.В. Усадебные постройки А.В. Кузнецова для семьи Морозовых. // Там же, С. 184-189.
10 Лизунов В.С. "Минувшее проходит предо мною...". Орехово-Зуево, 1996. С. 50.
11 Керов В.В. Морозовы: Старообрядческое предпринимательство и русская национальная идея. // Тезисы докладов и выступлений. С. 44.
12 Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве. // Собрание сочинений в 8 т. Т. 1. М., Искусство, 1954. С. 244.
13 Там же. С. 246.
14 Там же.
15 Искусство строительное и декоративное, 1903, № 1-2, С. 16.
16 Станиславский К.С. Указ. соч., С. 246-247.
17 См.: ЦГТМ, ф. 1, д. X, л. 10.
18 Столяров С.П. Династия Морозовых как зеркало российского предпринимательства. // Тезисы докладов и выступлений. С. 126.
19 Семенов Вл. Благоустройство городов. М., Тип. П.П. Рябушинского, 1912. С. 56.
20 Орехово-Зуевский уезд Московской губернии. Историко-экономический сборник. Орехово-Зуево, 1926. С. 347.

Поделитесь с друзьями