Вторичное открытие села Гребнева

Находки и исследования автора 1970-х годов в Северо-Восточном Подмосковье.

Михаил Баев

Баев М. С. Вторичное открытие села Гребнева: Находки и исследования в Северо-Восточном Подмосковье. - Фрязино-Щелково, Второе издание, Усадьба Гребнево, 2022. (1-е в. 2002).

Книга посвящена исследованиям особого региона Северо-Восточного Подмосковья - Гребневской вотчины и ее усадьбы. Автор - архитектор, художник и краевед Михаил Сергеевич Баев (1902-1979), исследует древние корни села Гребнева во времена Александра Невского, Ивана Калиты, Дмитрия Донского, Ивана III. Особая роль отводится Хомутовской дороги и периоду освободительного движения 1611-1612 гг. и обнаруженной автором вблизи Гребнева-Фрязина земляной крепости - «Иванов курень», связываемой исследователем с казацким атаманом Иваном Заруцким, одним из руководителей Первого ополчения.

Как архитектор и историк, Михаил Сергеевич рассматривает зарождение историко-архитектурного комплекса «Усадьба Гребнево» и его развитие при князьях Трубецких, дворянах Бибиковых и князьях Голицыных. Книга знакомит читателей с творчеством краеведа, ранее известным только по многочисленным машинописным рукописям и по публикациям в прессе, подготовленным первым пропагандистом его исследований Инессой Болеславовной Немиро.

Книга написана в оригинальном стиле, приглашающем читателя пройти рядом с автором по пути его исследований и размышлений. Предисловие к книге написано известным отечественным историком А.А. Зиминым. Она адресована историкам-профессио-налам, студентам исторических факультетов и широкому кругу читателей, интересующихся историей.

Подготовка к изданию и примечания - М.М. Федоров и Г.В. Ровенский.

Издание было подготовлено к 100-летию со дня рождения автора при поддержке Отдела культуры администрации г. Фрязино.

Содержание

• Предисловие к книге «Вторичное открытие села Гребнева»
• Михаил Сергеевич Баев и его рукопись
• От составителей
• Памятник и его легенда
• 1-я глава. Белое пятно подмосковной исторической географии
• Великая Переяславская дорога
• 2-я глава. Острог на пятисаженном большаке
• 3-я глава. Четрековское на Любосивли и Васильцевское ведание

• 4-я глава. Конфискация 1456 года и её содержание
• 5-я глава. Сувенир царственного брака
• 6-я глава. От Воронцова к Богдану Бельскому, опять к Воронцовым, и, наконец, к Трубецким
• 7-я глава. Курень Заруцкого и острог Трубецкого в вотчине Марии Воронцовой
• 8-я глава. Гребневская дворня на кремлёвской выучке

• 9-я глава. «Против звероподобных и неистовых…»
• 10-я глава. Священный гребеневский ключ
• 11-я глава От Трубецких к Бибиковым. Годы расцвета
• 12-я глава. Гофмейстерская обстройка и путь к запустению
• Приложение 1. Гребневская вотчина в XVI веке
• Приложение 2. Опись всему строению села Гребнева. 1811 г.
• Источники и примечания М.С. Баева

Предисловие к книге «Вторичное открытие села Гребнева»

 

За последние годы в нашей стране увеличился интерес к истории больших и малых городов, к изучению памятников культуры и боевой славы. Решение о создании историко-архитектурного заповедника в старинном русском городе Суздале тому, пожалуй, один из наиболее ярких примеров.

Без знания истории не только в её самых общих контурах, но и в конкретных зримых проявлениях нельзя воспитать истинную любовь к Отчизне.

Книга М. Баева посвящена небольшому русскому селу Гребнево, пригороду бурно растущего молодого города Фрязина. М. Баев в течение многих лет по крупицам собирал материалы по истории Гребнева, где сохранился замечательный во многих отношениях памятник русской архитектуры XVIII века.

В архивах и забытых изданиях автору удалось разыскать ценные сведения, которые он умножил архитектурной разведкой и топографическими изысканиями. В результате кропотливой работы автора оказалось, что история села Гребнева своими корнями уходит в седую старину. Его возникновение связано с судьбой России XIII-XIV веков, страдавшей в это время от кровавого татаро-монгольского ига.

Перед читателями книги проходят образы видных деятелей русской истории - полулегендарного мурзы Чета, вполне реального опричника В. Ф. Воронцова, героя национально-освободительного движения в начале XVII века - Д. Т. Трубецкого, русского поэта XVIII века М. М. Хераскова и многих других. В прошлом и настоящем Гребнева, как в капле воды, отразилась история нашей страны за многие столетия.

М. Баеву принадлежит много интересных находок. Именно им, в частности, приоткрыта для науки завеса, скрывавшая тайну Иванова куреня - единственного дошедшего до нас археологического памятника национально-освободительной борьбы XVII века. В книге привлекает изучение архитектурного комплекса не изолированно, но в связи с историческим ландшафтом, с учётом географической среды, путей сообщения и планировки. Книга, можно не сомневаться, окажет положительное влияние на дальнейшую судьбу самого памятника. Книгой заинтересуются не только местные работники или историки-специалисты.

Живо и темпераментно написанная, она привлечет внимание краеведов и тех жителей Москвы и Подмосковья, кто не равнодушен к своей истории. Книга М. Баева наполнена горячей любовью к родному краю, заботой о дорогих сердцу русского человека памятниках старины, горячей верой в светлое будущее нашей страны.

Перед читателями книги проходят образы видных деятелей русской истории - полулегендарного мурзы Чета, вполне реального опричника В. Ф. Воронцова, героя национально-освободительного движения в начале XVII века - Д. Т. Трубецкого, русского поэта XVIII века М. М. Хераскова и многих других. В прошлом и настоящем Гребнева, как в капле воды, отразилась история нашей страны за многие столетия.

М. Баеву принадлежит много интересных находок. Именно им, в частности, приоткрыта для науки завеса, скрывавшая тайну Иванова куреня - единственного дошедшего до нас археологического памятника национально-освободительной борьбы XVII века.

В книге привлекает изучение архитектурного комплекса не изолированно, но в связи с историческим ландшафтом, с учётом географической среды, путей сообщения и планировки.

Книга, можно не сомневаться, окажет положительное влияние на дальнейшую судьбу самого памятника. Книгой заинтересуются не только местные работники или историки-специалисты.

Живо и темпераментно написанная, она привлечет внимание краеведов и тех жителей Москвы и Подмосковья, кто не равнодушен к своей истории.

Книга М. Баева наполнена горячей любовью к родному краю, заботой о дорогих сердцу русского человека памятниках старины, горячей верой в светлое будущее нашей страны.

Александр Александрович Зимин, профессор,
видный исследователь средневековой России.

Михаил Сергеевич Баев и его рукопись

Биографическое предисловие к книге

Баев Михаил Сергеевич (22.02.1902-31.08.1979), художник-архитектор, ветеран войны, архитектор «Истока» (1954-1970), краевед

Ему принадлежит авторство:

• в формулировании гипотезы тайных троп Москвы в Золотую Орду;
• в определении особой роли Хомутовской дороги, связывавшей Москву, Переславль и Владимир;
• в исследованиях расположения острога Четрековского на Любосивле в XIV-XV вв. на месте будущей усадьбы Гребнево;
• в характеристике особой роли владельцев усадьбы в просветительской деятельности России;
• в открытии Иванова куреня (на севере Фрязина, у лесопитомника), казачьей крепости - центра борьбы казаков с поляками в 1611-1612 гг

 

Материалы к биографии (1954 г.)

Из Анкеты личного дела

Родился 22 февраля 1902 г. в Москве, в семье потомственных почетных граждан Баева Сергея Козьмича (1875-1942) и Марии Михайловны (род. 26.05.1883).

Социальное происхождение и сословие до революции: «Из потомственных почетных граждан (безгильдейный купец)».

Закончил 7 классов Московской гимназии 3-его класса в 1913-1917 гг.

Получил диплом художника по окончании курсов живописи Ф. И. Рерберга (1918-1919). Закончил 3 курса 1-го Московского государственного университета (1918-1921) и 4 курса Московского государственного театрального техникума им. Луначарского (1922-1926).

 

Из автобиографии в Личном деле

«Мой двоюродный дед И. Д. Баев принадлежал непосредственно к крупной буржуазии. Отец мой С. К. Баев наряду с нетрудовыми в 1907-1917 гг. имел значительный трудовой стаж в дореволюционное время, после революции 25 лет работал бухгалтером (фабрика «Шерсть-Сукно», Москва, Малая Семеновская улица).

В семье Баевых - я четвертый по счету. Выучился рисовать у дяди, художника А. К. Баева (выставки «Мир искусства» и «Товарищество»), школу живописи прошел у известного художника и педагога Ф. И. Рерберга, а архитектурные навыки получил у его брата известного строителя И. И. Рерберга, архитектора И. С. Кузнецова и декоратора С. И. Иванова.

Трудовую деятельность художника я начал в театре, продолжал главным образом в области оформления выставок и интерьеров.

Главнейшие: интерьеры павильона «Москва» ВСХВ - 1937, ресторан дома Красной Армии - 1949, плафон зала Курского вокзала в Москве, росписи усадьбы «Ершово» Звенигородского района и др.

По общественной работе я с 1924 член профсоюза работников культуры, был редактором печатного студенческого журнала в 1924 г., далее профуполномоченный, избирался кандидатом в члены и членом горкома художников (Профсоюза РОТИС).

Длительная профсоюзная работа помогла мне освоить передовые идеи Марксизма-Ленинизма и привела меня уже в годы Отечественной войны в ряды партии, где мне пришлось, ввиду отсутствия политического образования, еще усилить работу над повышением своего идейно-политического уровня.

С 1948 я был выдвинут пропагандистом в политшколу, а затем в кружок по истории партии, а затем руководитель семинара самостоятельно изучающих произведения классиков марксизма-ленинизма.

В 1948-1953 гг. я 5 раз избран членом партбюро парторганизации УНР-195 и цехового бюро партийной организации КДИИ.

Был принят по совместительству, а затем и полностью на работу архитектором по строительству».

 

Из Анкеты

Выполняемая работа:

«8.1920-9.1921. Художник-бутафор театра «Летучая мышь» Моссовета.

10.1921 по ликвидации театра по 10.1923 художник клуба «Крылья коммуны» (Высшая школа Военных Летчиков), зачтено в военную службу. Уволен в запас. 1.24-12.39.

Художник-оформитель, на учете в горкоме Художников Москвы.

По настоянию директора Всесоюзной сельхозвыставки перешел на работу Главным художником Павильона «Москва» на ВСХВ (12.1929-7.1940).7.1940-3.1942. Художник-архитектор, на учете в горкоме Художников, Москва.

 

Призван в армию в марте 1942 г.

В марте-апреле учился на курсах переподготовки начсостава в Москве.

С июня 1942 по ноябрь 1942 - командир огневого взвода 129-го сп 93-ей сд.

С ноября 1942 по май 1944 - командир взвода топографической разведки 100-го артполка 93-ей сд.

Был тяжело ранен.

С мая 1944 по январь 1945 - на излечении в госпитале, Москва.

В апреле 1944 командиром дивизии награжден медалью «За боевые заслуги»
за образцовое выполнение боевых заданий, в мае 1944 командиром корпуса награжден орденом «Отечественной войны» 2-й степени.

По выздоровлении направлен архитектором в Военно-строительный трест № 5, Москва.

Награжден медалями «За победу над Германией» и «800-летия Москвы».

По ликвидации Проектно-строительного бюро работал с ноября 1947 по август 1949 архитектором УНР-195 треста № 5. Откуда перешел на работу художником-архитектором Комбината Прикладного и Декоративного искусства Московского отделения Художественного Фонда СССР, Москва, где и работал в 1954 г.

Член партии с 1957 г. (ранее - кандидат, с войны 1941 г..)

Имеет авторское свидетельство Гостехники СССР № 76806 на изобретение «Способ подслоенной живописи».

«По-немецки, по-французски и по-латински читает со словарем».

От составителей

Долгие годы М. С. Баев работал архитектором Отдела капитального строительства фрязинского НИИ-160 (п/я 17, «Исток»). Он автор интерьера клуба «Факел», а также интерьера главного здания ГНПП «Исток» и его конференц-зала.

Занимаясь в отделе капитального строительства НИИ-160 (Фрязино) проектными работами, охватывающими в т. ч. и строительство города Фрязино, М. С. Баев включается и в проектно-реставрационные работы по памятнику архитектуры XVIII-XIX вв. «Усадьба ГРЕБНЕВО

И здесь он начинает впервые собирать материалы по истории усадьбы.

Позднее этой работой начинает заниматься неутомимый энтузиаст сохранения памятников старины Подмосковья Дьяконов Михаил Васильевич (11.04.1902-25.10.1980), архитектор, известный историк архитектуры Подмосковья, один из основных авторов издания «Памятные места Московской области» и «Памятники архитектуры Московской области», главный архитектор Центральных проектно-реставраци-онных мастерских Академии архитектуры.

М. С. Баев, вероятно, сразу почувствовал невероятную тайну Гребнева - тайну появления на небольшой речке Любосеевке вотчинного центра большого Гребневского имения.

Причина эта должна была лежать в древних дорогах, следы которых в Подмосковье давно утрачены.

Шаг за шагом обустраивал новыми данными свою гипотезу о прохождении Великой дороги из Москвы в Переславль через Гребнево в XII-XIII вв. Он выезжает в Переславль и, начиная с Плещеева озера, проходит возможный сухопутный и параллельный ему водный путь к Гребневу.

Изучение сложного времени Золотой Орды рождает у него гипотезу тайных «внетаможенных троп» Подмосковья, шедших через наш край.

Так выстраивалась стройная история возвышения Гребнева от древности до наших дней. В 1960-х гг. он пишет первую рукопись «Вторичное открытие села Гребнева». Эта рукопись во многих машинописных копиях расходится по Фрязино, зарождая интересом к усадьбе десятки и сотни людей.

М. С. Баев обсуждает свои гипотезы с видными московскими историками и находит поддержку у выдающегося историка А. А. Зимина. Как рассказывает дочь Александра Александровича, заметки историка о встречах с краеведом М. С. Баевым занимают несколько страниц «Дневника».

А. А. Зимин советует подготовить рукопись к печати и пишет к ней предисловие.

Во время подготовки рукописи у автора рождается целый ряд новых гипотез.

Книга расширяется, дополняется пластом татарских топонимов Северо-Восточного Подмосковья, сгруппированных на Великой дороге.

Как художник с высоким образованием (см. Автобиографию), он рисует много картин из истории Гребнева, реконструирует вид древнего села Четрековского, предшественника Гребнева на реке Любосивлб. В его архиве - картина-панорама «Усадьба ГРЕБНЕВО» (см. обложку) и десятки реконструкций-зарисовок отдельных элементов усадьбы - готических башенок, старинной деревянной церковки, часовенки над будущим «державинским ключом», многочисленных оранжерей и цветочного ковра парадного двора усадьбы.

От древности к представителям знаменитого боярского рода Воронцовых, к князьям Трубецким, от них к Бибиковым и князьям Голицыным проходит читатель рукописи вместе с романтиком-автором по страстным дорогам многовековой истории России, отраженной призмой Четрековского-Гребнева.

Трудными дорогами в 1970-х годах движется и баевская неординарная рукопись к изданию, вероятно, дожидаясь нового времени. В 1979 г. автора настигает смерть, но до самых последних месяцев своей жизни он продолжал отшлифовывать свою концепцию. В 1982 г. его рукопись попадает в одно из издательств … и погибает там. В период перестройки в 1989 г. подготовленную друзьями Баева рукопись с рисунками принимает издательство «Московский рабочий», но начавшийся кризис губит рукопись снова.

Сокращенный вариант рукописи публикует на страницах районной газеты почитатель и страстный пропагандист творчества М. С. Баева Инесса Болеславовна Немиро, а в 2001 г. издается такой же вариант книги М. С. Баева «Семь веков подмосковного села».

У издателей сегодняшней работы отсутствовал отработанный вариант рукописи, не было и большинства рисунков. Благодаря помощи сына краеведа, Германа Михайловича Баева, они подобраны из имеющихся в архиве его отца художественных картин и фотокопий с них, больших карт местности, из найденных портретов действующих лиц книги

Такой приходит она к читателям.

Вторичный подарок всем, очарованным Гребневым, в год теперь уже 120-летия краеведа М. С. Баева.

Г. В. Ровенский

Памятник и его легенда

Авторское предисловие к книге «Вторичное открытие села Гребнева»

В тридцати шести км от Московского центра, Кремля, в развилке двух веток северного направления Московской железной дороги, между станциями Щёлково и Фрязино, расположено село Гребнево с памятником архитектуры - усадьбой XVIII века.

Само село Гребнево, своеобразное и запоминающееся по своей планировке и рельефу, сохраняет облик кустарно-промышленного посада, где избы успели смениться домами, а в палисадах прижилась сирень. Гребнево выбилось из нужды на стародавнем шелкоткачестве. Село - за границей зарегистрированного памятника. Оно уступило былую известность когда-то отпочковавшемуся от него Щелкову, теперь городу, административному центру одноименного района.

Электропоезда от Ярославского вокзала столицы, автобус-экспресс от ст. метро «Щёлковская», просто автобус от ж/д станции Щелково - эти транспортные средства готовы к услугам посетителя на пути в Гребнево. И поток посетителей памятника не иссякает.

В туристических справочниках, в искусствоведческих статьях и обзорах Гребнево фигурирует как и одно из крупнейших и живописнейших подмосковных усадеб, выдающееся по строительному размаху дворянское гнездо. Авторы отмечают здесь великолепный и грандиозный архитектурный ансамбль на берегу искусственных Барских прудов с целым архипелагом островов и островков; красоту холмистой, пересеченной оврагами местности, следы обширного паркового строительства. Архитектурный ансамбль датируется концом XVIII - началом XIX века. Описывается русский классицизм парадного двора, спланированного на мотив римского форума, величественность церковного хозяйства при усадьбе, высокий уровень мастерства потрудившихся здесь зодчих.

Ансамбль охраняется государством. Здания, в какой-то мере, реставрируются по проекту, выполненному Центральной реставрационной мастерской. Но ход реставрации не поспевает в Гребневе за разрушительной работой времени 1.

У памятника есть хозяин, и даже не один, а два.

Усадьбой владеет расположенный рядом с ней Щелковский электровакуумный техникум, церковным двором ведает администрация двух действующих церквей.

Гостеприимного хозяина в Гребневе посетитель памятника не встречает. Ни путеводителей, ни даже элементарного этикетажа - нет.

При площади памятника в 120 с лишним гектаров посетителю нелегко в нем разобраться. Гребнево стоит подобно потрепанному манускрипту, начинающемуся со строчной буквы, обрывающемуся на полуслове, с пропущенными словами внутри фраз. Огромный, разобщенный временем на изолированные друг от друга части, требующий времени и сил для даже беглого осмотра, памятник предстает перед вдумчивым зрителем вещественной загадкой, своего рода ребусом, где одно лишь ясно, что все когда-то было не так, было лучше. На месте были отсутствующие симметричные части, правая отвечала утерянной левой. Между изолированными сейчас частями памятника были проходы, калитки; были и мосты между островами. Не надо было ходить в островной парк через Старую Слободу и на церковный двор через село Гребнево. Эти неприятные странности Гребнева исходят главным образом из его дореволюционной судьбы.

Многие подмосковные усадьбы, такие как Останкино, Мураново, Архангельское, Абрамцево достались нам в октябре 1917 г. фамильными музеями своих именитых хозяев. Гребнево вошло в нашу эпоху всего лишь санаторием на коммерческой основе. Здесь музейные коллекции уступили дорогу коммерчески-заданному количеству человеко-мест.

Несуразности Гребнева - прямое последствие длительного использования не по назначению.

Былое архитектурное великолепие, сквозящее все еще сквозь образовавшуюся неурядицу, располагает к кривотолкам, совершенно законным и неизбежным в существующих условиях.

Ведь архитектурные памятники дороги зрителям не одним своим художественным совершенством. В них очаровывает не одно мастерство творцов. Они всегда - сумма: и произведение, и символ. Современное Гребнево - символ непонятный. Он обретает смысл в обильно возникающих импровизированных преданиях. Не было бы в этом ничего плохого, вырастай предания из памяти старожилов, из фольклора, из любых анналов истории. Вместо этого молва населила памятник невпопад придуманными героями, побасенками о некой, хотя и неправедной, но райской жизни князей Голицыных, фабрикантов Кондрашевых 2.

Уже в дореволюционное время в начале века раздавались одинокие протесты против плохого содержания памятника. В советское время было принято много удачных и неудачных мер к его спасению и восстановлению. Назревает очередная перестройка его управления и эксплуатации. Так же как и в начале 50-х гг., годов оживления восстановительных мероприятий по памятнику, новая перестройка не создаст перелома в судьбе усадьбы, не наладит культурного функционирования памятника, если будет проведена в отрыве от его содержания, формально.

Перестройка не может иметь успеха без ответа на вопрос, что же такое этот памятник, кем, и в память чего создан. В советское время вопрос этот был наконец-то поставлен. В упомянутых 50-х годах в связи с проектными работами по реставрации нами, а затем, главным образом, архитектором Дьяконовым, были предприняты поиски материалов по истории села и памятника. Обнаруженные материалы, ввиду сжатости сроков на проектирование, на вопрос кем, когда, и в честь чего создан памятник, удовлетворительно не ответили. Гребнево реставрировалось в 50-х годах независимо от его легенды, в случайных, научно необоснованных границах. Перелома в судьбе памятника не произошло.

Это не позволяло сложить оружие. Поиски материалов по истории села и их обобщение продолжались. Открылась связь памятника с событиями, ранее неизвестными. Скомплектовались материалы по памятнику. Наметились его новые исторически оправданные границы. Однако это еще не проект реставрации. Всего лишь историческое повествование о судьбе села в пределах, необходимых для осмысления памятника. Пределы эти - XIII и XIX века. В этих пределах село обретает свою историческую роль; перед нами проходят перипетии его нередко значительной истории.

Предлагается только первый лист будущего проекта, только разрез через отечественную историю по координатам села.

Примечания

1 Автор писал книгу в 1960-1970-х гг. В последующие годы в усадьбе, которая тогда была в ведении фрязинского предприятия НПП «Платан», снимались фильмы («Проделки в старинном духе», «Сны», «Вместо меня» и др.), устраивались выставки (художника Константина Васильева и др.), проходили реставрационные работы. В ноябре 1991 г. в главном здании случился «удивительный» пожар, когда пожарные появились только через… 40 минут(!), уничтоживший внутренние помещения, в т.ч. зал с уникальной акустикой, наборный паркет, мраморный камин с позолоченной решеткой. В связи с этим ходили упорные слухи о поджоге из-за нецелевого использования средств на реставрацию. Прекращение финансирования историко-культурного центра «Усадьба Гребнево» и передача усадьбы в ведение Комитета по культуре Московской области привело к запустению усадьбы.

2 Род купцов Кондрашевых, выходцев из д. Фрязино. Их имена на Храмозданой доске церкви Гребенской Богоматери 1791 г. После отмены крепостного права Кондрашевы купили усадьбу и восстановили многое во Дворце усадьбы.

1-я глава. Белое пятно подмосковной исторической географии

Открытия, как и изобретения, не вправе претендовать на легкое доверие. Открытие в Подмосковье, у ворот столицы, хотя бы и вторичное, частичное будет исключением из общего правила. Нужны серьезные усилия в борьбе за доверие читателя. Необходимо остановиться на крупном, но далеко не единственном, белом пятне подмосковной исторической географии, коснуться его границ, его специфики.

Белое пятно, о котором идет речь, сектор Подмосковья с древней дорогой по биссектрисе - это современный Щелковский район Московской области, дополненный двумя сотнями квадратных километров Лосино-Погонного лесного острова и Сокольников.

Щёлковский район вытянут на северо-восток от столицы вдоль Щелковского, затем Фряновского шоссе от Медвежьих Озер под Москвой до границ Владимирской области. Он простирается на 50-ти километрах в этом направлении неправильной полосой меньшего поперечника. Его южная граница - уже в лесах, сохранившихся как царский отечественный заповедник, Лосино-Погонный Остров.

Этот уникальный природный лес, земли Удельного ведомства, еще перед началом XX века врезался клином в густозаселенные московские пригороды до современных Красносельских улиц. Здесь, срезанное Сокольническим валом, острие клина, юго-западная граница острова еще недавно находилась всего в пяти километрах от Кремля. До этого уникальный лес своими отрогами входил в город еще глубже. У ворот города сохранилось 200 квадратных километров незаселенного пространства. Даже в дошедшем до нашего времени виде остров выпадает из ряда географических нормалей. Подобного не имеет ни одна страна в мире.

Заповедник, по возрасту, чуть ли не ровесник Москвы. Он старше своих упоминаний, восходящих к XIV веку. Его происхождение не надо искать в поздних границах удельного ведомства, связанных с межеванием XVIII века. Более перспективной является возможность остановить внимание на всем секторе.

Описанный сектор и в деталях также обойден вниманием исторической географии, как обойден в целом.

Так обстоит дело с его географической номенклатурой.

Стержневые имена сектора: Четрековское, Гребнево, Фряново, Фрязино, Хомутово, Жегалово, Медвежьи Озера и т.д. отсутствуют в географических указателях к общим курсам отечественной истории, начиная от С.М. Соловьева, до наших дней. Они за несущественными исключениями отсутствуют в трудах по древней Москве. Мы не обнаружили этих имен и в Полном собрании русских летописей. Исключение составляет специальный историко-географический труд советского историка М.К. Любавского «Образование основной государственной территории великорусской народности», где определен по сохранившимся актам внушительный возраст многих сел района, однако специфика их, как комплекса не привлекла внимания исследователя [1].

Хомутово и носящая его имя дорога упоминаются академиком С.Б. Веселовским в его трудах по актам феодального землевладения, по актам социально-экономической истории. Характеристика дороги, ее роль в социально-экономи-ческой истории и на этот раз стояли вне задач названных публикаций [2].

Мы видим, что даже основной элемент сектора - его магистральная дорога - до наших дней дошла неисследованной.

В картах Хомутовка, если и нанесена, то, как правило, без наименования, в составе рядовой сети грунтовых дорог. Это равносильно пропуску. На основании этих карт можно себе представить добрую сотню возможных маршрутов.

Немногим лучше обстоит дело со второй забывающейся дорогой истории - Остромынкой, более молодой, но менее безвестной.

Не за горами физическое исчезновение незафиксированных маршрутов. Дороги и сейчас сохранились только участками, давно заброшены, во многих местах забыты.

Топонимика Хомутовской позволяет отнести ее возникновение к дотатарскому периоду. Формальным основанием такой датировки служит то обстоятельство, что «сбеги» соседних с Москвой княжеств, оставившие при Батыевом нашествии топонимические следы в Северо-Восточном Подмосковье, осели именно по основным дорогам: муромцы (Муромцево) - на Переяславской зимней, рязанцы - одной группой на Ярославской, другой - на Хомутовской 1. Уже к прибытию татар в Северо-Восточном Подмосковье были заметны, кроме преувеличенно известной Ярославской, еще две дороги, в т.ч. Хомутовская.

Назвать ее в дотатарское время дорогой - неосторожно. Вернее всего это была пустынная тропа, устраивавшая сбегов именно как таковая. Крайне примечательно, что следы насельников Щелковского района в дотатарское время, как и следы сбегов, лежат по дорогам. Это две группы могильников - Каблуковская и Мизиновская, совпадающие соответственно с Хомутовской и Стромынкой. Но эти ранние и нетипичные для района колонисты прибыли не по дорогам, а с запада по реке Воре, на берегу которой они расположили единичные здесь селища. Не они, эти ранние колонисты-кривичи проложили Хомутовку, тем более - позднейшую Стромынку.

До татар район на полпути между юной Москвой и южными вспольями Владимиро-Суздальской земли лежал девственной лесной пустыней. Волны славянской колонизации IX-XII веков коснулись пустыни незначительно. Памятники единичны. Славянских поселений древнее IX века вообще нет. Древнейшие насельники Волжско-Окского междуречья, финские племена Мещеры и Мери здесь не обитали.

Исторический объект, человеческое общество, как Феникс из пепла, возник здесь разом вслед за нашествием Батыя.

Именно катаклизм образовал здесь население и дороги - Хомутовку, за ней - Стромынку.

Современный путь по Щёлковскому шоссе, когда-то Стромынской дороге, через лесное болото у Медвежьих Озер пролегает по трехкилометровой насыпи. На 26-29-м километрах современного шоссе, за бортом насыпи непроезжая, а местами и непроходимая топь, исключающая возможность объезда. В седую старину, во времена Дмитрия Донского участок этот не представлял путнику большой проходимости. Он был таким же проезжим лишь зимой, как все прямые дороги из Москвы во Владимир, пролегающие по северной части болотистого Мещерского края. Такая гать и угадывается под современной насыпью на 26-м км бывшей Стромынской дороги. Дорога эта никак не старше позднего XIV века, не старше возникшего в 1378 г. Стромынского Успенского монастыря.

До этого во Владимирские земли ездили по более сухой Хомутовке. Именно это отразилось в любопытной землеустроительной грамоте Дмитрия Донского о монастыре на Стромынской дороге: «Се аз князь великий Дмитрий Иванович менял есмь с Савою с черньцом землями. Взял есмь у Савы село Воскресенское Верх-Дубенское…, а дал есмь Саве черньцу монастырек пустыньку, церковь Спас Преображения, что поставил игумен Афанасий на моей земли у Медвежья Озера на березе, и с озером и с верхним и с нижним и с деревнями бортничьи … А тот бортный отвод: по речку по Чюдницу, да по Шолову, да по Кишкину сосну да по Рекакино, да по Сидорово, да по великую дорогу по старую по Переяславскую по лесную, да по дорогу по Хомутовскую по Булатникова…» [3].

Великая Переяславская дорога

(из рукописи М.С. Баева «Гребнево. Семь веков подмосковного села»)

Чернецовы земли у Медвежьего озера, обмененные Дмитрием Донским, ограничены ясными и интересными для нас границами: дорогой Хомутовской и Великой дорогой старой Переяславской лесной.

Великими дорогами, гостинцами великими, со времен Русской Правды именовались дороги торговых гостей, купцов, источники существенных государственных доходов. Наименование «великая» в грамоте Донского, сопровождено другим эпитетом - «старая». Второй эпитет, относя дорогу к предшествующей историко-географической ситуации, подчеркивает многозначность эпитета «Великая».

В узких пределах землеотвода (500-700 га), зажатого двумя озерами и тремя болотами Клязьменской поймы, дороги XIV века ясно и однозначно привязываются к местности. Первая виляет между болот, рядом петель пробирается к броду, сохранившемуся у современного Потапова 2-го (бывшего Хомутова), вторая - Великая, как современное Щелково-Фряновское шоссе, проходила в двухстах метрах от озер вдоль устойчивых избяных порядков, слившихся воедино деревень. По дороге к Клязьме древняя трасса отступила от современной, определялась несуществующими ныне бродами на устьях Безымянного отвержка в Гребневе, речушки Поныри в Щелкове.

Три брода на устьях Понырей, Безымянного отвержка и Лашутки соответственно обеспечивающих переправы через Клязьму, Любосивлю и Ворю лежат на прямой с азимутом 323°. Азимут Гребневская вотчина - Переславль-Залесский - около 310°. Отклонение Великой от точного направления на Переяславль незначительно, всего 18°. Старейшая сохранившаяся дорога через Гребнево вела в Переяславль. Но в понятие «дорога» входит не только направление и назначение, а и вся трасса.

Многократно и до неузнаваемости модернизированная в Московской области, сохранная лишь на Гребневском участке, да и то в оформлении XVIII века, трасса Великой более наглядна под Переяславлем. Здесь древний, заброшенный путь, сохраняющий лишь узкоместное, колхозное значение, еще называется в народе СТАРОЙ ДОРОГОЙ АЛЕКСАНДРОВОЙ.

У этих озер, в каких-нибудь 20-ти верстах от Москвы, игумен Афанасий самочинно построил монастырь и успел умереть, прежде чем князь обнаружил захват своей земли и потребовал возмещения!

Такого при наличии Стромынской дороги быть не могло. Ее проторили при Донском, но позже, до этого здесь ездили по Хомутовской.

Пренебрежение Хомутовкой - пренебрежение к подлинной древности. Это полностью относится и к Лосино-Погонному Острову.

Наименование, заповедник с историей, восходящей ко времени Калиты, принято рассматривать как вполне удовлетворительное объяснение незаселенности Лосино-Погонного Острова. Источники не подтверждают такой прямолинейности в его истории. Незаселенность острова моложе, чем представляется на первый взгляд, а номенклатура заповедности не ограничивалась только охотой и бортничеством.

В связи с глубокой стариной Лосино-Погонного Острова нельзя не отметить, что районы древней Москвы росли от Кремля неравномерно. «Уже в конце XIV века город расширился в северо-восточном направлении», - отмечает академик М.Н. Тихомиров.

Парадоксально, но несомненно, что результаты древнего процесса бытовали еще на наших глазах. Всего 50 лет назад результаты неравномерности роста московских радиусов были еще очевидны.

Северо-восточные радиусы до валов Преображенского, Измайловского, Черкизовского превышали средний уровень радиального развития города весьма наглядно на 1,5-2 км.

Бортничеством и охотой удовлетворительно не объяснить этой гипертрофии.

Гипертрофия возникла на более широкой экономической основе, характер которой выявился в XVI веке с появлением здесь иноземной немецкой слободы. Ремесленная же слобода не смогла бы успешно взяться за дело на пустом месте. Она была посажена не из одной близости к дворцовому селу Красному, но и по наличию за Красным уже развитого ремесла. Имена сел и деревень за Красным отмечали здесь голье, супони, хомуты, рогожи, щиты, какое-то шорно-обозное производство, какой-то древний транспортный узел 2.

Топонимический ряд, восходящий рядом звеньев к XV веку, как обычно древнее своих упоминаний. Только в XVI веке шорно-обозная специфика дополняется охотничьей. Наряду с ремесленниками «черными» документ XVI века называет здесь поселения охотничьего направления - деревни конюшенные и псарские.

В XVII веке молодой Петр I уже опирался в Измайлове и Преображенском на значительное загородное население и ремесло, слившееся впоследствии с городом и образовавшее упомянутую гипертрофию.

Опять, в который уже раз, явление без должной исторической оценки.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы наткнуться на открытия в этом заповеднике открытых географических вопросов. Реальность этих вопросов подтверждалась советскими историческими публикациями, всплывали на поверхность подспудные процессы прошлого.

Происхождение белого пятна уже теряло в наших глазах характер случайности, а авторская мысль настраивалась на розыски всего, что когда-то имело смысл прятать от потомства.

 

Примечания

1. Автор подразумевает известную с XVI века «пустошь Резаново» на севере Щелковского района, в последующем - деревня и село Рязанцы.

2. Автор имеет в виду наличие на Хомутовском тракте селений Гольяново, Супонево и Хомутово («супонь» - кожаный ремешок, стягивающий дуги хомута), на Стромынской дороге - Щитниково.

3. Поныри – автор подразумевает речку со старинным названием в четырех веках как Воронок.

2-я глава. Острог на пятисаженном большаке

Перед лицом каменных твердынь гребневских дворцов и парков очень трудно поверить, что этот живой XVIII век всего лишь памятник предшествию, восходящему к XIII веку.

Науке свойственно побеждать сомнения экспериментом. Предлагаем экспериментальное путешествие Москва-Гребнево по древнему пути. Облегчим этот путь, сделав путешествие воображаемым. Оно по нашему замыслу должно сохранить признаки эксперимента. Маршрут может быть проверен целиком или участками кем угодно и когда угодно.

Нам важен не один маршрут. Было бы легче уяснить его по прилагаемым картам 1, но необходима вся его внушительная картина, новый фон к селу Гребнево.

Как большая Стромынская дорога сохранила имя в московской улице Стромынке, Хомутовка сохранилась в виде одноименного тупика на Садовой Черногрязской. Не будем искать ее древнего маршрута среди вокзалов Комсомольской площади, в самом железнодорожном из районов Москвы.

Многие сотни гектаров заняты здесь 100 лет назад крупнейшим железнодорожным хозяйством на месте былых пустырей, прудов и болот. До железнодорожного узла здесь было то, что характерно для Хомутовки - глухой безлюдный маршрут.

Из пустырей и болот она ныряла в Сокольнический лес, современный парк. Нынешним Оленьим Валом выходила из леса западнее Черкизова и тут же в обход речки Сосенки, ее болот, ее Архиерейских прудов современным Открытым шоссе пряталась опять на сей раз - в Лосино-Погонный Остров.

И на современных шоссе в острове дорожные знаки вещают: «Осторожно! Лоси!». Здесь же, в верховьях Сосенки, вещают липы о стародавнем бортничестве вполне современным жужжанием пчел. А если поднять сухой липовый сучок и понюхать содранное с него лыко, запах напомнит - здесь плели рогожи.

В заповедном лесу Хомутовка - труп, притом труп разъятый.

Она трижды перерезана современными коммуникациями: окружной железной дорогой, кольцевой автодорогой, водопроводным каналом Транспортной системы Волга-Москва. Окружная дорога не оставила Хомутовке даже имени. Водоканал - даже выезда на обрамляющее его шоссе. На автомобильной кольцевой в километре восточнее Щитникова и пересечения со Щелковским шоссе есть путепровод с броской надписью «Гольяново-Абрамцево». Это один из ближайших к Москве сохранившихся участков Хомутовки. Капитальный железобетонный виадук - непроизвольный памятник мертвому пути.

В Абрамцеве дорога еле угадывается; за его околицей она начисто запахана тракторными плугами.

Но вот - спасительный заповедник, и старушка-дорога сразу приобретает вид заброшенного проспекта. По проезжей части бархатная мурава, как и должно, на утоптанном грунте, низкорослый одуванчик, лютик, первоцвет, на кюветах - стена древостоя. Вековые деревья, укрепившие сплетением корней тела канав. Между осями последних - десять с чем-то метров (пять сажен). Возраст деревьев - живая хронология, но не дороги, а всего лишь последнего благоустройства. Заброшенный проспект еще эффектнее между каналом и Оболдиным.

Сплошная стена смешанного леса на обочинах и кюветах лишает здесь возможности объезда. В течение веков это привело на заброшенном большаке к образованию феноменальных ухабов. Они занимают всю пятисаженную ширину большака и достигают глубины 1,5 метра. За 30 лет, как замерло движение на этом участке, ухабы густо задерновались, грязи как не бывало и «Москвич», приминая траву, уверенно брал их на первой скорости.

Монументальное благоустройство более 200 лет как не в уходе. Определение возраста планирования в заповеднике - дело археологов. Можно ли полагать, кому из царей понадобилось ее благоустройство. Екатерина II отпадает. Эти места были ей отвратительны. Вслед за протекавшими в заповеднике ранними шашнями беспутного супруга она не строила здесь, сносила построенное ранее, заметала «грязные» следы. Елизавета? Анна? Вернее всего Петр I в период увлечения Переяславским озером. Точнее - в 1691 или 1692 гг., уже после известного бегства из Измайлова к Троице (где наиболее попутной из возможных дорог была Хомутовка), т.е. уже после победы над строптивой сестрой Софьей.

В Супоневе перед нами незабываемый пример ботанической хронологии. На обочине деревенской уличной дороги стоит вяз, точнее - вязище, еще точнее - живой пень 400-летнего дерева. На высоту 6-ти метров поднимается узловатая старческая кора, под ней тонкий слой дерева; за ним полутораметрового диаметра дупло, открытое в небо, а по верхнему обрезу дупла шелестит листвой кольцевая шапка небольших, но свежих веток. У вяза на Супоневской обочине нам повезло на знакомство с живым ямщиком Хомутовской дороги, Иваном Андреевичем Кондратьевым:

- Это наша улица, она и есть Хомутовка. На ней живем, по ней и в Москву ездили, а в Щелково и сейчас через Серково и Жегалово. Вяз стоит на живом оболдинском участке мертвой дороги.

Крестьянская память о Хомутовке бытует лишь у границ заповедника в Абрамцеве, Пехра-Покровском.

- Как же, как же, - сказали нам здесь, указывая перстом на запад. -Была в лесу такая дорога, в пяти верстах за Пехоркой, за прудом. Только наши старики называли ее французской, по ней в 1812-м году из Москвы француз шел.

В Щелкове Хомутовку знают плохо, сбивчиво. Путают ее маршрут, хотя он иллюстрирует происхождение города Щелкова. Это родное дитя Хомутовской дороги. Исконное болото, истоки речушки Поныри преграждало дороге прямой выход из заповедника к Хомутовскому броду. Болото породило объезд через сельцо Соболево, исчезнувшее в Щелковской промышленно-городской обстройке. Уже отсюда Хомутовка берегом пробиралась к знаменитому броду. Между Соболевым и собственно Щелковом-Щелковой был омут. Не будь болота, не будь объезда, не заверни магистральная дорога к устью Понырей, не было бы ни сельца Соболева, ни его промышленного развития вместе с деревней Щелковой, породившего город, и начисто ликвидировавшего Хомутовку на его территории и в его сознании. На следы большака мы вновь попадаем лишь под Хомутовом, перед самым бродом. Здесь доекатерининский большак даже вымощен булыгой из местного доломита. Как-никак, это был въезд в село, принадлежавшее в XV веке самому Московскому митрополиту. От брода большак, скрытый асфальтированным шоссе, возвращается в Щелково. Заречная улица - древняя деревня Щелкова. Хомутовка взбегает под современным асфальтом налево на «Гребенскую гору», приглашая на современный путь в Гребнево.

Увы, асфальт Фряновского шоссе уводит нас от истории, от исторической географии. Предлагаем отказаться от Фряновского шоссе и следовать прямо вдоль Клязьмы по Заречной улице города Щелкова, по самой древней его части, откуда само его имя. По деревне Щелковой.

Деревни здесь и след простыл, пейзаж пригородной мещанской застройки вытесняется индустриальным. Автобаза. Мачты электропередач. Доломитовый карьер. Рудоуправление. На противоположном берегу, высоком и обрывистом, пульсирует сердце современного Щелкова. Зрелая и мощная текстильная индустрия. Пояснений не требуется. Картина ясна. Однако Заречная улица постепенно превращается в большак. Знакомый пятисаженный большак уводит нас от Клязьмы и дубравы «Гребневской горы», где уже рукой подать до цели нашего воображаемого путешествия, до Гребнева.

На подходах к Гребневу в лесу «Гребневской горы» много дуба и отдельными деревьями, и целыми дубравами. Черноствольное дерево красиво сочетается здесь со светлым кобальтом клязьминских далей. Лес густеет. Дали исчезают. Подъем закончился, но путь не облегчился. Нам приходится огибать садовые участки. Они то перерезают, то налезают на большак. Преодолевая недоумение от этих огрехов планировки, выходим в поле. Новое недоумение. Большак, лесистой своей частью нацеленный на Гребнево, на усадьбу, на показавшиеся уже церкви, на блеснувшие между лесистых холмов пруды - именно здесь бесследно исчез, в угодьях гребневского колхоза им. Ленина, в овсе, картофеле и ржи!

Уходит дорога направо, уходит налево. Всякие следы дороги на Гребнево отсутствуют. Ориентация большака на село строга и правильна. Въезд закрыт водами Гребневского парка, его искусственных прудов.

Обратимся к прилагаемой карте. По карте в направлении, заданном большаком, преодолевая водную преграду, пересечем главную улицу села и проследуем еще 1200 метров безо всякой дороги, но в строго заданном направлении. Мы встретим знакомый петровский большак, пятисаженную ширину, спланированный профиль, дикие заросшие лесом кюветы.

За Гребневым Хомутовка, прорезав лес, уходит к деревне Назимихе под асфальтом Фряновского шоссе. Между Трубиным и Гребневым Хомутовка пряма, насколько может быть пряма древняя дорога. Позднейшее шоссе отвернули от прямой, послали в объезд.

За Назимихой Хомутовка ведет уже асфальтом к подлинным древностям. В 10 км от Любосивли 2 она пересекает Ворю, известный колонизационный путь славян-кривичей. На правой обочине за Каблуковской церковью большая группа могильников начала нашего тысячелетия. Вокруг могильников палатки археологов. Не за горами более точная датировка славянского селища. Но уже известно, что и селище и его тропа - будущая Хомутовка - сверстники Радонежа и самой юной Москвы.

За курганами маленькая деревенька Сутоки, топонимический след суточного боя. Доказательств пока нет. Молва. Но вот на противоположной западной обочине Хомутовки у Гребнева на высшей точке водораздела - вещественные следы воинского стана, а лес у стана носит старинное прозвище Шеломец, напоминая о шеломах, шлемах, древнем вооружении. На опушке леса - сглаженные временем, но явные валы, рвы.

Военные отзвуки в Гребневской округе открывают какое-то стратегическое, по крайней мере, тактическое значение древней Хомутовки. Здесь, в седую старину куда-то пробивались, кому-то преграждали путь. Наличествовал военный контроль дороги.

В таком окружении село на переправе приобретает в нашем представлении характер острога, укрепления, замка ключевой переправы. Наше внимание переключается на село.

Следы древнее XVIII века многочисленны и в самом Гребневе. Гребневская усадебная застройка не представляет закругленной композиции. Это не только ряд ансамблей, но и ряд зияний в промежутках. Дошедшие до нас ансамбли в стиле раннего классицизма и ампира, не производят впечатления свободно поставленных на девственном месте. Они связаны в происхождении с призрачными, давно сгнившими, но сохранившими свое место в композиции, строениями дровяного Гребнева.

Трапециевидная площадь с футбольным полем на северо-запад от церквей, главнейшее зияние, которое может быть объяснено только наличием в годы каменной застройки сооружений дровяного Гребнева.

Здесь-то угадывается одна из тех ранних боярских усадеб, которые, по словам академика М.Н. Тихомирова, «весьма отдаленно напоминали увеселительные подмосковные времена Елизаветы Петровны и Екатерины II, где большие господа отдыхали среди буколической природы, подстриженной по французской моде, или организованной на живописный английский образец».

Сквозь узоры оград такой подмосковной усадьбы рисуются бревенчатые башни и тыны древнего Гребнева.

Эстетическими и композиционными соображениями нельзя убедительно объяснить, почему северная ограда усадьбы, дойдя до церквей, отступает от прямой линии, отклоняясь к югу. Площадь перед церквами не производит впечатления закомпонованной. Она - пустырь, непроизвольно, но, кстати, освободившийся из-под сноса деревянной церкви и служилых дворов и тынов дровяного Гребнева (1818 г.). Без этого дровяного предшествия наличная планировка необъяснима. Разгадать планировку этих тынов помогают 4 готических башенки, совершенно случайно и неорганично включенные в более поздние ограды конца века. Искусствоведы заблуждаются, когда упоминают башенки, восхищаясь щедрым разнообразием гребневских оград. Башенка отнюдь не проявление богатой фантазии зодчих. В разнообразии оград они не звено проектного ряда, но анахронизм, предшествие, к которому существенно позднее прикомпонован остальной ряд. Башенки наличествуют в оградах обеих частей усадьбы. Это подтверждается стилем, строительной технологией, планом. Башенки сложены из другого кирпича. Примыкание оград к башенкам осуществлено без порядковых связей, впритык. Доказательнее всего в части башенок - их план.

Попробуйте, приехав в Гребнево, на глаз определить взаимоположение трех южных башенок, частично связанных сейчас зигзагообразной оградой. Вы, после некоторого труда, обнаружите, что башенки в створе - стоят на одной прямой, на утраченной линии более древнего плана. Вы разделите удивление автора, испытанное при вычерчивании по натуре отсутствовавшего плана гребневского архитектурного комплекса.

Башенки - старейший из сохранившихся элементов оград. Это отнюдь не древнее Гребнево, всего только ранний XVIII век, но 4 опорные точки башенок не позволяли уже уйти от вопроса о первоначальном плане усадьбы, об утраченной логике пока что непонятной усадебной композиции. И до организованного археологического обследования можно было определить в общих чертах этот план, спрятанный в неоднократных реконструкциях бесчисленных хозяев усадьбы.

К счастью, главный ориентир острога - церковь - достояла до XIX века. Перед 1818 3 годом в обход канонических правил была построена каменная церковь на новом месте, а старая, стоявшая поблизости, разобрана. Редкий случай! Это могли себе позволить только очень влиятельные и вплотную приближенные к Престолу и Синоду князья С.М. и А.М. Голицыны. В донесении князьям приказчик Голицына писал, что колокола «со старой колокольни… сегодня… сняты и в завтрашний день будут подняты на вновь выстроенную».

Место старой церкви и ее колокольни было где-то рядом. «Свято место, - говорит пословица, - пусто не бывает». Особый междуворотный простенок ограды с иконой великомученика Федора Стратилата как раз и отмечает место свято - место деревянной церкви и ее колокольни в 45 метрах к юго-западу от существующей.

В результате такой локализации старая деревянная Никольская церковь занимает свое место в существующем избяном порядке, а сами избяные порядки на слегка возвышенном мысу, на суходоле, окаймленном Любосивлей и ручьями к западу от нее, оказываются далеко не новыми по возрасту. Луговина же посреди избяной обстройки мыса в условиях древнего поселения никак не объяснима. Она, несомненно, была застроена, снесенными позже дворами вотчинниковым, приказчиковым, четырьмя служними, как об этом говорит древнейшая из дошедших писцовых книг.

Упомянутые естественные водные ограждения рисующейся нам усадьбы-острога были, вероятно, дополнены и усилены обычным частоколом. Положение восточной стены этого частокола - не случайно. Оно определяется руслом Гребневского ключа, образовавшего позднее, так называемый Масловский пруд. И русло, и пруд вполне заметны в парке между парадным и церковным дворами усадьбы. По околице трапециевидной площади Гребнева угадываются местами следы древней вертикальной планировки, искусственного увеличения крутизны склона. По кромке этой крутизны и мыслится упомянутый частокол.

Не искусственно ли все же созданное экспериментальным маршрутом впечатление?

Зачем быть в Гребневе острогу? Зачем быть ему на явно второстепенной дороге вглубь страны, откуда непривычно ждать врагов?

Обратимся снова к крестьянской памяти, к наиболее четким в ней историческим следам, к местным особенностям лексики, к бытующим именам.

В лесу за Гребневым известен старожилам Шалдинский дол.

Здесь на памяти их отцов и дедов еще пошаливали. Ночной езды по Хомутовке здесь избегали. Сохранились имена некоторых, кто шалил, от почти современного Чуркина, до полулегендарного благоразумного разбойника Берлюка, до утратившего в памяти старожилов какие-либо черты своей биографии, совсем туманного атаман-Ивана.

У шаливших на Хомутовке - специфичные обобщительные имена: литва, татарва. Последнее бытовало еще в начале века не на одной Хомутовке, сродни отголоску ига, пословице: «Незваный гость хуже татарина». Литвой же не ругают, сколько известно, нигде - это неотъемлемая особенность Хомутовки и Щелковского района.

«Литва» - особенно с присовокуплением эпитета «Литва фряновская» - заставляет разом навострить слух. Это уже мотив. Есть возможность искать, из какой это оперы. Но и сам по себе мотив характеризует Хомутовку. В упорной крестьянской памяти наличествует ее облик, ее слава - грешная, дурная слава Хомутовки.

Это не дорога на богомолье, не по памятным местам старой России.

Острог оправдан самим характером дороги.

Строителям Гребневской усадьбы, господам XVIII века, в самом деле могла показаться зазорной связь их монументальных затей с разбойной дорогой, было лестно отвести такую дорогу от своего села.

Все это столь же естественно, сколь не обязательно для нас. Для нас Гребнево - это, прежде всего, острог на столбовой дороге, древнерусская сторона.

Её возраст восстанавливается документально.

Примечания

1 На картах XIX века Хомутовский тракт указан как дорога из Москвы через Абрамцево, Оболдино, Супонево к Хомутову и далее через Сабурово, Богослово, Орлово и (Воря) Богородское к старинному дворцовому селу Петровское, где перпендикулярно этой дороге проходила Троицкая дорога из уездного Богородска (старое - Рогожи) в Троице-Сергиев монастырь. Автор считает, что в старину древняя Хомутовская дорога шла из Москвы до Оболдино, затем в Жегалово, Соболево, Хомутово, Щелково, Турабьево, Гребнево, Трубино, Каблуково, Фряново и далее на север к Александрову и Переяславль-Залесскому. Таким образом, Гребнево (Четрековское) находилось на главном тракте Северо-Восточной Руси.

2 Такое название имеет Любосеевка в старину, по духовной грамоте 1401-1402 г.

3 Каменный Никольский храм построен в 1818-23 гг. и после его освящения в 1823 г. была разобрана деревянная церковь.

3-я глава. Четрековское на Любосивли и Васильцевское ведание

Древние документы часто бывают сначала опубликованы, а уж затем вполне уяснены в своем содержании. Их терминология, аргументация, общеизвестные когда-то положения, из которых древние авторы исходили, могут надолго оставаться непонятными для современного исследователя.

Так было с одним дважды опубликованным документом 1401-1402 гг. Следует поблагодарить тех, кто публикацией документа способствовал его использованию. Ведь в архиве он мог лежать непрочитанным еще 150 лет. Документ начала XV века не мог быть в полной мере понят без сопоставления с гребневской географической обстановкой. Она являлась у читавших отсутствующим ключом шифра.

Четрековское, старое имя Гребнева, долгое время оставалось одним из тысяч историко-географических имен без привязки, с неизвестными координатами. Так обстояло дело и с Четрековским, несмотря на топонимическую значительность его имени, связанного с известной исторической фигурой Мурзы Чета, перебежавшего на службу Москве из Золотой Орды.

Четрековское никем и никогда географически не определялось. Даже такой вспомогательный признак для привязки, как река Любосивля, с которой связал Четрековское древний документ, не был использован. За 150 лет никто не заподозрил в Четрековском Гребнева, а в Любосивке - Любосивли. Мы сталкиваемся все с той же отсталостью исторической географии.

Сейчас на Любосивли 2 села - Гребнево и в полутора километрах ниже - Улиткино. О Четрековском мы узнаем из завещания полководца Куликовской битвы удельного князя Серпуховско-Боровского Владимира Андреевича Храброго. По завету своего деда Ивана Даниловича Калиты этот двоюродный брат Донского, кроме своего удела, владел землями и в Москве и еще кое-где в Московском княжестве. В своем завещании, духовной грамоте 1401-1402 гг. он, определяя посмертное наследство сына своего Андрея, пишет:

«…А благословил есмь сына князя Ондрея дал есмь ему Радонеж с тамгою и с мыты, Черноголовль с численными людьми на Кержаче, и з селы и з бортью и со всеми пошлинами… Кишкина слободка, …Учи Поповьское, да Илья святый…, на Любосивли Четрековское, Мосейково на Усть-Любосивли…» [4].

Все названные Владимиром Андреевичем пункты обнаруживаются на карте в окрестностях Гребнева в радиусе 30 км: село Городок - на Паже, на месте сгоревшего в 1611 г. Радонежа, Черноголовка - на одноименном притоке Клязьмы, деревня Кишкино - у платформы Осеевской, Образцово - на Уче, Следово - на Шерне, Мизиново - на Воре при впадении Любосивли.

Четрековское - это одно из двух существующих сел на Любосивли, либо Улиткино, либо Гребнево. Но Улиткино в конце XVI века значится по писцовым книгам сельцом Новым 1. Это имя могло принадлежать, как это встречается, и далеко не молодому поселению. Это имя - еще не признак возраста. Но возникновение такого имени в результате переименования - абсурд. Переименования в Новое не было. Улиткино отпадает. Его в начале XIV века еще не было.

Обследовали Любосивль. От ее истоков у отметки 162,9 в 1100 метрах западнее деревни Сабурово, до устья у Мизинова - 13,5 километров. 6 из них обстроены селениями Гребневской волости, остальное русло - овраги и болота. Здесь может быть обнаружен древний двухдомный починок, но не село из перечисленного князем ряда несомненных центров дворцового хозяйства.

Четрековское - это Гребнево, его древнее имя.

По Государеву родословцу, по генеалогическим легендам, бытовавшим в XVI веке, Мурза Чет перешел из Орды на службу к Московскому и Великому князю Ивану Даниловичу Калите.

Летопись за 6838 (1330) год, не мотивируя, сообщает об эмиграции Мурзы Чета. «…Того же лета приеха из Орды к Великому Князю Ивану Даниловичу служити Князь именем Чет…». Мурза Чет 2 по той же летописи «…восхоте креститися, и во крещении наречен бысть Захария…» [4а].

Дальнейшие сведения о неофите 3 исходят из преданий основанного им знаменитого Ипатьевского или Ипатского монастыря в Костроме, осыпанного впоследствии дарами Годуновых, того самого монастыря, где в 1613 г. Романова объявили царем.

Основание монастыря эти монастырские источники преподносят как боговдохновенный акт. В устье речки Костромы, где высадился прибывший из Орды Чет, явились ему в видении Богоматерь и св. Ипатий. Видение было истолковано, как указание строить монастырь. Роль новоявленного ревнителя веры в основании монастыря была ограниченной. Участие, видимо, кончалось областью денежных и иных вкладов. Так или иначе, на окраине существовавшего городка Костромы в это время действительно возник знаменитый впоследствии крупный монастырь, а также татарская слобода, существовавшая еще в XIX веке.

Монастырем в дальнейшем пользуются и великие князья Московские (Донской при Тохтамыше и др.), не забывают его и потомки Чета, которых называет историческая литература Ипатского монастыря. «По отдаленной древности, истребившей многие бумаги Ипатского монастыря, мы не можем точно знать о вкладах Шеиных и Вельяминовых (Зерновых - М.Б.), но … Ипатский монастырь до возвышения еще Годуновых и задолго до царицы Ирины Федоровны, супруги царя Федора Иоанновича, урожденной Годуновой … пользовался уже достаточным содержанием». Это подтверждается и вкладной книгой Ипатского монастыря.

Ещё Н.М. Карамзин отметил, что «добрая слава Калиты привлекла к нему людей знаменитых: из Орды выехал в Москву мурза Чет, названный в крещении Захариею, от которого произошел царь Борис Годунов; а из Киева вельможа Родион Нестерович… и привел с собой 1700 отроков или детей боярских».

И вот в то время, как служба Родиона Нестеровича, основателя рода Кошкиных, освещена в какой-то мере современниками, служба и дальнейшая судьба татарского вельможи как в воду канула. Многовековая молва: могила Чета за алтарем теплого Рождественского собора, все еще, к сожалению, научно не обследованная, 40 именных шелковых покровов, сохранившихся только в переписных книгах монастыря, топонимический след в Гребневе… вот все, что мы пока что имеем.

Даже летописное известие о прибытии Чета - не более как отзвук той же молвы. Это явствует из продолжения приведенной летописной цитаты.

«А у Захарии сын Александр, а у Александра сын Дмитрий Зерно, а у Зерно дети Иван, да Константин, да Дмитрий; а от Ивана Дмитриевича пошли Сабуровы, да Годуновы, да Вельяминовы».

Автор, будь запись современной прибытию, не мог знать о потомстве Чета до шестого колена вперед.

Запись явно позднейшая, значительно моложе события, вероятно, от XVI века. С легкой руки Карамзина мурза Чет внедрился в русскую историю фигурой номенклатурного порядка, всюду названной, нигде не нарисованной. То же продолжалось на первых порах и в истории советской. Между тем, в конце прошлого века Н.П. Лихачевым и, затем, в советское время С.Б. Веселовским, была подвергнута весьма авторитетной критике летописная версия о Чете - ее, главным образом, генеалогическая сторона [2; 5].

Твердая хронология в потомстве Чета начинается фактом подписи его правнука Константина Дмитриевича Шеи в 1406 г., в качестве свидетеля под духовной грамотой великого князя Василия Дмитриевича. Шея подписал грамоту стариком и вскоре умер. На основании этой вехи, считая по три родовых колена на век, Лихачев и Веселовский уверенно датировал жизнь его прадеда Чета-Захария отнюдь не временем Калиты, а второй половиной XIII века.

При Калите Чет прибыть не мог. Действительно, ко времени Калиты успел сложить голову представитель третьего колена - Дмитрий Александрович Зерно. К Калите же, по достоверным данным Веселовского, после 1304 г. прибыл служить представитель третьего колена - Дмитрий Александрович Зерно. С.Б. Веселовский на место отвергаемого факта прибытия к Калите Чета ставит факт достоверный - прибытие Зерна.

Однако оставим Калиту. Убитый до него в 1304 г. боярин Зерно (по Веселовскому же) был Захарьевич. Происходил от Захарии, от Чета мурзы. Ошибка летописи и Карамзина только в датировке да мотиве прибытия, в некстати приписанной «доброй славе Калиты». К слову, эта ошибка коснулась и другого пришельца к Калите, совместно с Четом упоминаемого Карамзиным - она касается и киевлянина, Родиона Нестеровича. Он тоже прибыл ранее.

На пороге XIV века Родион оказывается уже в Москве, здесь он застает Акинфа из Городца и Протасия из Владимира. Прибытия шли до возвышения Москвы, до Калиты, независимо от его доброй славы, до стабилизации власти в Орде ханами Тохтой, Узбеком и Джанибеком.

Прибытие иногородней знати шло в XIII веке, как видно, не только в сам городок Москов, а и в Подмосковье.

Ростовские дворяне, Кирилл и Марфа - родители Сергия Радонежского переселились в это время в Радонеж.

Все эти ранние пришельцы далеко не первыми заметили подмосковное лесное оживление.

В 50-х годах лихого века на северо-восточной границе подмосковной тайги в Переяславле-Залесском обосновал свой стол по примеру отца Александр Ярославович Невский. Не во Владимире или Суздале - здесь, у ворот лагеря сбегов было сподручнее выбираться из разрухи повторных погромов. Поскольку возвышение Москвы стало в дальнейшем делом именно потомков Александра Невского, мы имеем право предположить, что еще Невский оценил потенциал вновь заселенной глухомани, что проницательный князь, отдав Москву младшим своим потомкам, отделил этот потенциал от бурной судьбы многострадальной Владимиро-Суздальской вотчины. Не без его воли, не без его благословения осталась Москва в стороне от усобиц и погромов, притом уже независимо от воли Невского в руках очень способных и хватких князей.

И вот в первом пятилетии XIV века Москва присоединяет Коломну, Переяславль и Можайск. Для подобной экспансии уже в XIII веке сложились силы и средства.

Следом возникают московские претензии на Великое княжение. В 1304 г. Юрий Данилович отправляется в Орду просить ярлык на Великое княжение.

Такого рода домогательства не предпринимались, как известно с пустыми руками. Их успех объяснялся возросшим могуществом Москвы среди более старых крупных и знаменитых княжеств, свидетельствовал о ее с сказочной быстротой возросшем богатстве.

За 60 лет ига крошечное княжество сумело подняться из руин и занять место впереди Ростова, Ярославля, Твери и Рязани!

Отмеченные нами, правдами и неправдами расширенные границы, еще не обеспечивали территориального преимущества. Выгоды центрального географического положения Москвы для своей реализации требуют столетий. За 60 лет они возвысить Москву не успели, трудовые отдачи сбежавшихся новоселов московским князьям сами по себе вряд ли способны объяснить московское возвышение.

Механизм Московского возвышения не поддается обнаружению в силу своей экстерриториальности. Его сердцевина - вне Москвы. Он сработал на Москву на стороне.

Мало сказать, что механизм этот - ранние, опередившие конкурентов, ордынские связи.

Этими связями особо известен Ростов. Его князья часто ездили в Сарай, роднились путем браков с ордынской верхушкой. В ростовскую землю приезжала и оседала там ордынская знать. Это было политикой Орды в отношении Ростовского княжества, центра противоордынских бунтов. Орда постепенно превращала ростовских князей в своих служебников - проводников антинациональной политики, антинациональной экономики.

Превращение в служебников проходило на глазах Александра Невского. Он наблюдал дегенерацию ростовской власти, как в Ростове, так и в Орде. Не мудрено, что потомки Александра Невского в Москве дали новое направление взаимодействию с татарами. Москва, не в пример Ростову, очень осторожно пускала татар в свой дом, зато рано и выгодно завела торги в Орде.

Это подтверждено раскопками на Великом посаде древней Москвы. В слое второй половины XIII-XIV веков, здесь найдены предметы, вывезенные с Востока, восточная посуда, фрагменты чаш, пиал. По сравнению с предшествующими нижележащими слоями это свидетельствует о новом направлении московской торговли, о торговле с Востоком через Орду. Так называемая «Шапка Мономаха», оказалась в результате исследований А.А. Спицына, бухарской тюбетейкой XIV века.

Торговля с Востоком не пресекла западных связей Москвы. Их главным контрагентом в XIV веке вместо византийского Херсонеса стал генуэзский (фряжский) Сурож (Судак).

Можно не сомневаться, что уже в 1304 г. Юрий Данилович, старший брат Калиты, ехал в Орду не только с медом, соболями и горностаями, но с золотом и драгоценностями.

Отправляясь в Орду, Юрий оставил в Москве брата своего Ивана (будущего Калиту), а другого, Бориса, отправил в Кострому. Здесь Борис был схвачен боярами Юрьева соперника, Михаила Тверского. Они хотели пленить здесь и самого Юрия, но потерпели в этом неудачу. Возникла Тверская угроза только что приобретенному Ярославлю.

Эти действия князя Юрия рисуют эмбриональную географию возникавшего великорусского центра, ось его развития, главную дорогу в Орду. Дорога в значительной мере совпадает с Хомутовской. Для дороги в целом напрашивается имя Четрековской. Ее обследование было за границами нашей темы и наших возможностей. Более чем вероятно, что такое обследование выявило бы на трассе дороги, известной нам крайне приблизительно, целый ряд опорных пунктов, подобных Ипатскому монастырю и селу Четрековскому. Такими могут оказаться и Великая слобода, и Петровский-на-поле монастырь ордынского царевича Петра у Ростова, и Гаврилов Ям, и Нерехта. Может оказаться вместо них и совсем другой ряд малоизвестных пунктов типа Стогова-на-Молокче.

Татарские села, татарские монастыри на важнейшей военно-торговой магистрали располагают задуматься над техникой заморской торговли московского князя Даниила, над (все еще туманным) секретом поразительных успехов московских Даниловичей. Не натолкнулись ли мы, следуя по стопам мурзы Чета, на признаки некоей торговли через подставных лиц, древней секретной службы, стихийно сложившейся в конце XIII и возвысившей Москву в XIV веке? Не под татарской ли вывеской сторговали столь успешно первые московские князья? Не в этом ли секрет успеха?

Ради этих политических успехов Юрий Данилович жил в Орде, сблизился с семейством хана Узбека, женился на его сестре.

Даже идеологический оплот поставленной на колени страны - православная церковь - возносил в XIII-XIV веках моления о здравии татар-угнетателей.

И тем не менее, даже раболепство не спасало ранних московских князей от разнообразных татарских бесчинств. Отражать их русским оружием - значило входить в преждевременный и погибельный конфликт с могущественной Золотой Ордой и нарушить основной завет Александра Невского.

Русские вооруженные силы, если оставить в стороне немногочисленных народных мстителей, могли выступать только под татарской тамгой, только прикрываясь татарскими целями. Глубоко замаскированными были первые шаги национально-освободительной борьбы. Важнейшей составляющей этих шагов были татары на русской службе - крупнейший политический промах Золотой Орды.

Такова забытая в XIX веке логика тотальной войны.

Иван Данилович Калита возвысился в Орде на исправной доставке дани. На Руси он выколачивал дань, не зная пощады. Ценой легального взаимодействия с татарами была куплена возможность передохнуть от набегов и погромов, значительно расширить Московское княжество.

Из своей 37-летней жизни Калита значительную часть посвятил Орде. 1320, 1322, 1326, 1327, 1328, 1331, 1333, 1336, 1339, 1340 - вот перечень лет его пребывания в Орде или в ордынских походах.

В Орде была русская колония, идеологический центр в виде православной епископии с церковью, и агентура из знатных татар, свои люди княжеской мошны - «калиты».

Легальное взаимодействие с татарами Орды - решающий, но не единственный механизм московского возвышения. Скрытная татарская агентура - совершенно неизбежное звено в цепи начальных мероприятий этого возвышения.

Пройдя по основным русским дорогам, татары еще при Батые закрепили их за собой сетью ямов, дорожных пунктов смены лошадей и ездовых. Следом - от яма к яму, потянулись баскаки и прочая агентура Орды.

Русские воины в условиях постоянно угрожавшего погрома не пригодны были для сколько-нибудь ответственного конвоя или караула. Только татарский конвой делал надежным гонца. Заморская торговая экспедиция на юг и юго-восток без татарской агентуры была немыслима.

При всей несомненности своего существования агентура эта по своей природе не могла отразиться в документах времени. О ней могли говорить только шепотом - даже московские князья, передавшие эту агентуру в Васильцевское ведание. Вот к этим московским князьям XIII века и приехал из Орды князь именем Чет служить. Служба его была столь негласной, что долго оставалась вне поля зрения летописцев. Записывались 300 лет спустя родословные схемы, отзвуки молвы.

Географическое расположение отзвуков Чета привело нас к Васильцевскому веданию, позднейшему стану на северо-восток от Москвы. Стан оказался источником недостающей нам информации по службе Чета.

Термин «Васильцевское ведание» появился в 40-х годах XIV века в завещаниях Ивана Калиты, значит, явление уже имело историю и специфику, вызывавшую появление особого термина. Ведание восходит к Тысячному Протасию, к концу XIII века.

Слово «ведание», отличающее этот от других станов Московского княжества, располагает к внегеографическому, более широкому пониманию уже по контексту своего упоминания. По второму варианту духовной Калиты «ведание», кроме номинально связанных с ним бортников (добытчиков меда), предусматривало еще и каких-то оброчников с неспроста неназванными функциями. Ведание в уточненной редакции оказывается чем-то большим, нежели богатая доходом пригородная борть. Мало того, над Васильцевским веданием нависает, судя по контексту, особая опасность со стороны татар. Завещатель считает необходимым предусмотреть возможный, на его просвещенный взгляд, случай «ци имут искати татарове (в Васильцевском ведании. - М.Б.) который волостей…». Такие оговорки в государственной грамоте не вводятся по пустому делу. Речь идет о чем-то значительном. О многих волостях. О возможности существенных татарских претензий. Сквозь эти претензии в условиях жестокого еще ига проглядывают волости, скрытые от татарских численников. Какие-то негласные кормления московской власти. Васильцевское ведание предстает перед нами какой-то прерогативой головных московских военачальников, тысяцких. Прерогатива эта также не богата летописными характеристиками, и все же выступает в отечественной истории в качестве внушительной силы восставшей из пепла Москвы. Экономический же источник, питавший эту силу, доселе не известен.

Протасьевичи, московские тысяцкие конца XIII - первых трех четвертей XIV века, интересны нам как прямые предки первого документально известного хозяина Гребнева, боярина и воеводы, опричника Василия Федоровича Воронцова. Но фигуры Васильева показательны и сами по себе.

Их родоначальник Протасий прибыл из порабощенного Владимира к Даниилу Московскому с пепелища на пепелище. И не только был принят, не только прочно осел, но вскоре вместе с потомством занял первейшее место при московском княжеском дворе. У Василия-внука был с Великим князем общий духовник.

Протасьевичи породнились и подчас состязались во влиянии, власти и богатстве с самими Великими князьями.

Через бортнии Васильцевского ведания уходила ранняя московская Дорога в Орду. Другой конец этой дороги также входил в ведание Протасьевичей. Это явствует из грамоты Дмитрия Донского, данной новоторжцу Евсевке.

Выходец из Торжка Евсевка завел в Костроме торги и в порядке поощрения освобождался по грамоте от поборов и податей.

Реализация этой привилегии возлагается Великим князем на тысяцкого Протасьевича. Так и записано в грамоте Евсевки: «А приказал есмь его блюсти дяде своему Василью тысяцкому».

В отдельных случаях Протасьевичам оказалось обеспечено прямое покровительство Орды. Заподозренные в политическом убийстве конкурента, тысяцкого Босоволкова, Протасьевич Василий с братом бежали не куда-нибудь в глушь, но в сторону Орды. Братья отсиделись в особо полной татарами Рязани.

Потомки Протасия были вхожи к самим великим ханам Орды. Именно у них выхлопотал правнук Протасия, отстраненный в 1373 г., претендент в тысяцкие Иван Васильевич, ярлык Михаилу Тверскому, ярлык на Великое княжение. Этот претендент действует рука об руку с купцом Некоматом Сурожаниным. Оба потерпели поражение в своем бунте против Донского. Оба сложили головы на плахе.

На этом Васильцевское ведание кончилось, но, находясь при смерти, оно как никогда обнаружило нам свое скрытое дотоле содержание, связь тысяцких с татарами и сурожанами, связь воеводства с заморской торговлей, свою внедренность в тайную до поры до времени великокняжескую прерогативу внешней торговли. В этом и следует видеть корень поразительных успехов этих тысяцких у московских князей, а также и главную причину неожиданного их краха в канун Куликовской битвы. Чет и Протасий - общее звено раннего московского возвышения.

Локализовав Четрековское, мы уже не считаем безнадежной и географическую привязку села Протасьевского. По контексту упоминаний оно где-то рядом, в Щелковском районе и его окрестности, может быть - у его центра - в Хомутове.

Период негласной торговли в обход посредников, использование ордынской агентуры, не объединяясь и не делясь доходом с Ордой, период скрытого обмана Орды, когда ее же доля дохода подносилась в виде туманивших ханский глаз подношений - этот период продолжался недолго. Ко княжению Донского территория Московского княжества успешными действиями Калиты и его сыновей достаточно успешно откупилась от разбоев, погромов и других бесчинств татаро-монгольской оккупации.

При Донском настал период нормализовавшегося сосуществования с Ордой, временного и худого мира с сидящим на шее хищником. Хомутовская дорога потеряла значение главного пути в Орду и единственно надежной торговой магистрали. Стали доступны более прямые пути в Орду и на заморские рынки. Забота об охране обозов перешла к наводнившим Москву купцам-сурожанам. Перед Дмитрием Донским, на фоне поднимавшегося национально-освободитель-ного движения, вставали новые задачи в отношении с татарами, подготовка к свержению ига. Для выполнения этой большой задачи Русь готовила рати. Хомутовская дорога оказалась в непосредственно ближайшем антиордынском тылу Москвы. В глазах Донского она должна была выглядеть вредным пережитком, неуместной чужеземной прослойкой, своего рода «пятой колонной». Донской явно встает на путь ликвидации отжившей секретной службы на Хомутовской дороге.

Именно в эти годы подготовки свержения институт московских тысяцких ликвидируется.

Четрековское примерно тогда же оказывается в руках члена великокняжеской семьи, полководца-пограничника, Серпуховского князя Владимира Андреевича Храброго.

Возникает новый, доселе неизвестный, Стромынский путь на северо-восток, свободный от всяких пережитков Васильцевского ведания. Ему придается православно-патриотический характер. «Того же лета (1378) игумен Сергий, преподобный старец, поставил церковь во имя богородицы, честного ея успения, и упроча иконами и книгами и монастырь устроя, и кельи возгради на реце на Дубенке на Стромыни, и мнихи совокупи и единого пресвитера изведе от большого монастыря от Великия лавры имени Леонтия. Сий же монастырь воздвиже Сергий повелением князя великого Дмитрия Ивановича».

Идеолог неугасимой лампады, освободительного национального единения, преподобный Сергий Радонежский, по указанию Донского, обстраивает дорогу новыми монастырями: Стромынским, Успенским, Киржачским, Благовещенским. Ученик Сергия Андроник ставит на том же направлении еще монастырь - Андроников, где ныне разместился Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева. Вместе с узаконенным Спасо-Преображенским у Медвежья озера, новая дорога предстала перед современниками в обстройке целого ряда монастырей, наглядным осуждением басурманской Хомутовки. Так кормилица юной Москвы попала в опалу уже накануне Куликовской битвы. Ее историческая роль продолжалась немногим более ста лет.

Коммерческая экспансия юной Москвы, осуществлявшаяся Четом и тысяцкими, если и была в это время известной, оказалась за пределами привычной тематики летописей, оказалась непонятной летописцам. Кроме ордынских поездок московских князей через Кострому, они в этой связи ничего не успели отметить.

В противоположность ордынскому царевичу Петру, вскоре по его смерти объявленного ростовским чудотворцем, Чет канонизирован не был. Самый отказ боговдохновленному основателю святыми в канонизации мог служить указанием против летописания о Чете в XIV веке. А к концу века, как мы видели, Москва оказалась уже не заинтересованной в его возвеличивании, в поощрении тысяцких. В Московском княжестве имел место быстрый темп диалектики развития.

Переходя к XV веку полезно несколько уточнить сказанное о предшествии. Исторически непродолжительное столетнее процветание на владимиро-суздальских вспольях было в корне подорвано погромом Батыя 1238 г. Уход Великих князей с этих всполий, вывод великокняжеского стола из Владимира - свидетельство необратимости запустения на этих безлесных пространствах и пессимистической трезвости Великих князей XIII века, бросивших и Владимир, и Суздаль. Передовая, наиболее жизнеспособная Северная Русь XIII века во главе с руководством отступила со всполий в леса, на юг и запад от Владимира. Соответственно скорректировались дороги Москвы от старого к новому центру.

В лесу ухудшились условия для восточного хищника, сложились благоприятнее для жертвы. В лесной полосе вокруг Ростова Великого, Переяславля-Залесского дело дальше некоторого биологического равновесия не пошло. Эти крупные по тому времени центры не ускользнули от агрессии татаро-монголов, прошли через стадию усмиренных бунтов и были, в конечном счете, на долгий срок превращены в своего рода татарские улусы.

В менее заметной татарам второстепенной Москве лесной потенциал, образованный сбегами, ускользнул от непосредственного татаро-монгольского мародерства и сделался резервуаром средств подкупа.

Задолго еще до коммерческих операций Юрия Даниловича Москва стала на путь поиска слабых мест в оккупационном аппарате Орды, приручения отдельных ордынских агентов. Ко времени Даниила Московского мы имели уже знатного татарина на русской службе, разумеется, служившего не в одиночку.

Служба Чета не могла носить позднее приписанного ей религиозного характера. Религия с ее красивым обрядом в лучшем случае могла являться подкупным средством. Эта служба не могла быть ничем иным, кроме маскировки и охраны московской коммерции в зыбких условиях оккупационного режима.

Следы Чета не ограничиваются Костромой и Волгой, с которыми его связывает летопись. Обнаружен, как мы видели, его след под самой Москвой. След - не только номинален. Топонимические отзвуки транспортного узла в бортниках несомненны и весьма естественны.

Разгромленный Батыем болшевский волок не мог исчезнуть бесследно. Древнее имя Болшева - Городище. Функции Городища - не что иное, как обслуга волока, волочения судов посуху. Этот аппарат перетаскивания плавучих средств (на протяжении в 7 км), пропорциональный внушительному московскому пристанищу в части хотя бы людей и снасти, должен был скрыться в лес, в те же самые бортники, на новое транспортное направление на Хомутовку, оказаться в Васильцевском ведании.

У явления обнаруживается высокая политико-экономи-ческая значимость. Без этого оно вряд ли попало бы под руку головных московских военачальников, тысяцких.

Ко времени Протасия и Даниила Московского лавинообразный процесс послепогромной перестройки северо-восточ-ного Подмосковья в какой-то мере оформился, из цепи биологических реакций превратился в оцененный властью и оправдавший ее надежды потенциал. По-видимому, потенциал сработал не столько как источник, сколько как проводник какого-то концентрически направленного процесса, как средство контакта стремившихся друг к другу торговых инициатив.

В послепогромный период непосредственные сношения Северной Руси с исконными торговыми контрагентами были исключены татаро-монгольским произволом в Причерноморье и Приазовье. Оставался один путь контакта, контакт в Орде, контакт замаскированный то ли под поставки в счет дани, то ли под другую службу Орде, вернее всего - контакт, прикрытый татарской тамгой.

Такого рода контакту и сослужила кратковременную, но неоцененную службу наиболее надежная дорога XIII века в Орду - Хомутовка.

Четрековское на Любосивли, XIV век, реконструкция М. Баева

Ситуация XIII века в Сарае, наводненном русскими товарами, русской данью не могла благоприятствовать экспансии Москвы. На первый взгляд, московская торговля из-под полы на затоваренном базаре представится абсурдом, который способен поставить под сомнение всю предлагаемую концепцию образования экономического потенциала в Москве позднее XIII века.

Но это только на первый взгляд. Положение московских пришельцев на ордынском рынке могло быть вовсе бесперспективным даже и в условиях ордынской затоваренности. Оккупационный аппарат Орды в описываемое время не справился даже со своим основным делом - со сбором русской дани. Сбор перепоручили русским. Между тем, выколачивание дани и ее доставка в Орду были куда сподручнее татаро-монголам, нежели товароведение, торговая техника и технология.

Капризный пушной товар в варварских руках мог обесцениваться и гибнуть, например, от одной только моли. Не говоря о длинном ряде тонкостей его упаковки, транспортировки и хранения.

Возможно, что не только сурожане, но и восточные купцы предпочитали в обход ордынцев иметь дело с непосредственным поставщиком, с исстари известной Русью. Ее сбытовики неожиданно пробившиеся в лице москвичей через Четрековское и Кострому, были, надо думать, встречены сурожанами в Орде со вздохом облегчения.

 

Примечания

1. В списке писцовой книги 1584-1586 гг. при описании Гребневской вотчины упомянуто Новое как село.

2. Мурза - это князь по-татарски. Существование мурзы Чета в исторической науке является дискуссионным. Гипотезы о связи его имени с селом Четрековским и локализации последнего в Гребневе впервые предложены М. Баевым, что признается несомненной заслугой автора перед нашим краеведением.

3. Неофит - новообращенный (греч).

 

Поделитесь с друзьями