На Глуховке за 20 лет / Часть III
Когда после Великой Октябрьской социалистической революции Глуховскую мануфактуру национализировали, бывшего ее владельца Арсения Морозова выгнали из его дома. Человек этот так привык к своему положению, так верил в незыблемость существовавшего капиталистического порядка, так ненавидел рабочих своей фабрики и не верил в их СИЛУ, что даже не убежал за границу. Морозов поселился в Богородске и часто с палочкой, которая сменила нагайку, приходил на Глуховку наблюдать, как работают «его» фабрики.
А фабрики в 1918 году работали все хуже и хуже. Как следует наладить работу мешали изношенное фабричное оборудование, продовольственные затруднения в стране, саботаж.
Потом началась гражданская война, начался голод. Рабочие потянулись добывать хлеб в хлебные губернии. Летом фабрики стояли, а зимой работали кое-как. В ткацкой из 3 687 станков действовали не больше 200, и то в одну смену. Только ниточная фабрика работала почти без перебоев. Из столицы пришла просьба не допускать остановки ниточной фабрики, потому что крупнейшие ниточные фабрики в Петрограде стояли, а на Глуховской ниточной фабрике. половина крутильного оборудования была поставлена лишь в 1912—1914 годах и могла работать без предварительного ремонта. Поэтому ниточная фабрика не останавливалась. Рабочие напрягали все силы и продолжали работать.
Морозов приходил из Богородска, садился на пенек в стороне от фабрики, в лесу, чтобы его не увидели прохожие, и со злорадстром смотрел на замирающие фабричные корпуса. То, что ниточная фабрика работала не хуже прежнего, он старался не замечать. Встречая какого-нибудь старика рабочего, он останавливал его, стучал своей палкой о землю и говорил;
— Что, дождался своей власти, чорт-дурак, а фабрика - стала? Придет время, меня позовете, на коленях будете просить, да я еще подумаю. Жрать-то, небось, нечего, чорт-дурак?
Он иначе не обращался к рабочим, как с этим двойным словечком: «чорт-дурак», и теперь, после революции, не успел еще изменить этой привычке, считая свое пребывание в Богородске кратковременным.
Но закончилась гражданская война, раздвинулись границы Советской страны, появился хлеб. Рабочие стали возвращаться в родные края. Застучали молотки, ключи, зубила, в старых цехах морозовских фабрик, из складов извлекли запасные части; задымили горны. Спешно шел ремонт старых цехов и машин.
— Ничего не выйдет, без меня фабрика не будет работать, — говорил Морозов, узнав, что начались восстановительные работы.
Однажды, когда бывший фабрикант Морозов приплелся из Богородска и добрел до своего наблюдательного пункта в лесу, возле ново-ткацкой фабрики, до него донеслись мерные и быстрые удары погонялок на ткацких станках. Фабрика работала!
Фабрики работали, фабрики обновлялись. Морозов исчез. Осталась только гнусная память о нем, о проклятом его хозяйничаньи.
В 1925—1926 годах начало поступать на глуховские фабрики новое импортное оборудование. Страна требовала больше тканей, чем их давал Морозов. Страна требовала новые сорта тканей, которых Морозов не производил. В адрес прядильной фабрики пришли из-яа границы новые ватера. Ткацкая получила станки из Франции.
А вскоре на ново-ткацкую фябрику пришли совершенно особенные станки — первые советские ткацкие станки ленинградского завода «Красный арсенал». Шестьсот восемьдесят станков «Красного арсенала» были установлены на фабрике и показали себя в работе лучше, чем купленные незадолго до того французские станки. Начиналась эпоха советской техники.
Эпоху советской техники на Глуховке начали эти станки завода "Красный арсенал".
Поделитесь с друзьями