Мои воспоминания. Студенческие годы.
Валерий Иванов. Ногинск.
Когда я учился в школе, главной целью в жизни была именно учёба, а о своей дальнейшей судьбе я не думал. Но закончились школьные годы и впервые мне самому нужно было принять решение, которое должно определить всю мою будущую жизнь. Я хотел учиться дальше, получить высшее образование, но в какой сфере: технической или гуманитарной? В то время я очень долго выбирал будущую профессию. Слабое зрение ограничивало мой выбор. Конкуренция тогда в престижные ВУЗы была большой: на одно место могли претендовать 10 – 20 человек и предпочтение отдавалось медалистам.
Но время шло, приближались вступительные экзамены в ВУЗы и надо было быстро принимать решение. Я впервые задумался о смысле жизни. От моего решения зависело моё будущее. Сейчас я вспоминаю стихотворение Бориса Пастернака «Гамлет». Оно начинается словами: «Гул затих. Я вышел на подмостки». У Пастернака Гамлет – человек, совершающий выбор. Обратного пути нет. Стихотворение заканчивается словами народной пословицы: «Жизнь прожить – не поле перейти». Думаю, что я находился в положении Гамлета. И тогда мне на помощь пришли мои родители. Отец поехал в Москву, он решил посоветоваться по выбору учебного заведения с дядей Петей – моим дядей. Я с отцом не ездил, и этот важный для меня выбор они сделали сами. Дядя работал в Институте имени Курчатова и жил рядом с ним: недалеко от метро «Сокол». В районе этого метро немало ВУЗов, но дядя Петя, видимо, убедил отца, что мне надо поступать в Московский технологический институт пищевой промышленности. Институт находился на Волоколамском шоссе, всего в двух остановках трамвая от метро. Раздумывал я недолго и вскоре мы с отцом поехали в Москву, чтобы узнать о правилах приёма в этот ВУЗ. Мы узнали, что к вступительным экзаменам допускаются только все прошедшие медицинскую комиссию. В амбулатории института меня обследовали врачи, все они, за исключением одного, глазного, допустили меня к экзаменам. Глазной врач долго подбирал стёкла к моим глазам и показывал буквы в таблице, но больше четырёх самых крупных строчек я так и не увидел. Наконец, врач сказал, что, к сожалению, дать разрешение на приём в институт он не может. Врач объяснил свой отказ тем, что ВУЗ технический и предстоит во время учёбы выполнять много сложных, мелких чертежей. Отец всё же его как-то уговорил пойти мне навстречу и врач, наконец, разрешил мне поступать на все факультеты, кроме механического.
И вот мы с отцом в стенах института. Кроме механического в институте были следующие факультеты: пищевых производств, это хлебопечение, виноделие, кондитерское производство и ещё что-то, факультеты мукомольно- элеваторный и экономический. Я почему-то выбрал мукомольно-элеваторный. На втором этаже здания института находилась кафедра «Элеваторы и склады». Мы зашли в помещение кафедры: нас встретил её заведующий – доцент О. Д. Шумский. В просторной комнате на стенах в рамках под стеклом висели многочисленные фотографии огромных, похожих одно на другое, зданий. Хозяин помещения нам объяснил, что это элеваторы, там хранится зерно. Факультет выпускает инженеров по хранению и переработке зерна. Потом он рассказал нам кое-что об этой специальности, о её важности, престижности. Видимо, я в душе романтик, а тогда, семнадцатилетний, представил себя на будущей работе среди этих красавцев элеваторов, похожих чем-то на огромные корабли. Меня охватило необъяснимое радостное чувство и я подал документы на мукомольно-элеваторный факультет. Знания, полученные в школе, ещё были свежими, и я успешно сдал вступительные экзамены, за сочинение получил оценку «отлично».
Экзамены в институте закончились, и абитуриенты ждали решения приёмной комиссии. Ждать пришлось недолго и через несколько дней я увидел мою фамилию в списке принятых в институт. Я обрадовался, порадовал родителей этим известием и начал готовиться к переезду в Москву. Мне, как жителю другого города, предоставили общежитие. Московский технологический институт пищевой промышленности состоял из одного большого учебного корпуса, трёх зданий общежитий и одного пятиэтажного дома с квартирами для профессорско-преподавательского состава. Меня поселили в общежитие не нашего, а механического факультета. Здание нашего факультета достроили чуть позже. Общежитие было четырёхэтажным, старым, его построили, видимо, в одно время с учебным корпусом института. . Мужские помещения были на нижних этажах, а женские – на верхних. В нашей комнате на первом этаже была самая простая обстановка: 4 кровати, стол, стулья, тумбочки.
Наконец, наступил тот долгожданный день 1 сентября 1959 года, который определил всю мою дальнейшую судьбу: я стал студентом. Моя учебная группа называлась 59 – МЭ – 3. Это название расшифровывалось так: 59 – год поступления в институт, МЭ – мукомольно – элеваторный факультет, 3 – порядковый номер учебной группы. В год моего поступления в институт на нашем факультете были 4 студенческие группы. В первых двух занимались студенты имеющие производственный опыт, наша группа специализировалась на хранении зерна, а четвёртая – на его переработке. Года через два на факультете появилась пятая группа, её возглавил доцент Любушкин. Эта группа впервые в стране занималась изучением зерна кукурузы и технологией его хранения и переработки. Для такой работы, размещения кафедры кукурузы, её учебных аудиторий и лабораторий, к фасаду здания института по всей его высоте в 1960 году была сделана пристройка. Бывший в то время во главе нашей власти Никита Сергеевич Хрущёв считал кукурузу важнейшей продовольственной культурой, её стали возделывать в нашей стране на больших площадях. Кафедра кукурузы была создана по распоряжению Хрущёва и руководитель кафедры доцент В.Т. Любушкин мог постоянно общаться с ним.
Находясь у руля государства, Хрущёв проявил большую инициативу, ввёл в нашу жизнь много нового. Другое дело, часть его новшеств оказались в дальнейшем бесполезными и даже вредными, так произошло и с кукурузой: процесс её возделывания оказался трудоёмким, а урожайность очень низкой. Я поступил в институт именно в тот год, когда Хрущёв распорядился ввести изменения в программы обучения первокурсников: всем, не имеющим производственного стажа, одновременно с учёбой необходимо было год работать на предприятии соответствующей отрасли. Но
совмещать учёбу с работой первокурсникам предстояло начинать со второго семестра, то есть с 1 марта 1960 года. А пока, в первом семестре, меня ожидала только одна учёба.
На первом курсе были в основном общеобразовательные предметы, но высшую математику, физику, химию мы изучали в большом объёме. Много времени отнимало машиностроительное черчение, преподавали нам его на высоком уровне и требовали от нас качественного выполнения чертежей. В своей комнате в общежитии я клал чертёжную доску на спинки двух кроватей, стоящих торцами друг к другу, кнопками крепил на доску лист чертёжной бумаги и приступал к работе. Чертил только специальными карандашами разной твёрдости при помощи линейки и угольников. Особые требования предъявлялись к написанию букв, они должны были точно соответствовать ГОСТу. Черчение я любил и быстро освоил все его премудрости.
Лекции по учебным предметам нам читали профессора и доценты, а практические занятия: семинары и лабораторные работы проводили ещё и старшие преподаватели. Я старался как можно полнее писать конспекты в общие тетради, чтобы по ним можно было готовиться к экзаменам. Мне кажется, что я не пропустил ни одной лекции. Кое- какой материал по разным дисциплинам я находил ещё и в учебниках. Занятия были довольно напряжёнными, требовали много внимания и времени. Обычно в субботу вечером на электричке я уезжал домой, там меня ждали родители. Мама мне готовила еду, стирала и гладила моё бельё, я мылся. С собой я всегда привозил в Ногинск бумагу и чертёжные принадлежности и всё свободное время чертил, а вечером в воскресенье уезжал в Москву.
Стипендия была очень маленькая, родители помогали, давали мне небольшие суммы денег. Помню своё первое занятие физкультурой в спортивном зале института. Как раз перед этим занятием я получил свою первую месячную стипендию и положил её в карман брюк. Быстро переодевшись в спортивный костюм, я оставил свою одежду в раздевалке. Одежда всех занимавшихся однокурсников висела на общей вешалке и раздевалка не запиралась. Хорошо позанимавшись в зале, мы вернулись в раздевалку. И вдруг я обнаружил, что карманы моих брюк пусты. Мою первую стипендию украли. Никто из занимавшихся со мной ребят не признался в содеянном. Других денег у меня не было и жить стало невозможно. Но спасибо ребятам моей группы, они быстро собрали сумму денег, равную стипендии, и деньги вручили мне.
Московский технологический институт пищевой промышленности основан в 1930 году. Его технологические факультеты были созданы на базе пищевой специальности Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева, а механический факультет – на базе специальности «Пищевые машины» Московского высшего технического училища имени Н. Э. Баумана. Институт являлся наследником и других высших технических учебных заведений пищевых производств. До 1938 года объединённый институт размещался в служебных, производственных и лабораторных помещениях хлебопекарных предприятий Москвы. В 1938 году для института было выстроено здание на Волоколамском шоссе. В 1941 году институт
объединился ещё с одним ВУЗом – Московским институтом инженеров мукомольной промышленности и элеваторного хозяйства и получил окончательное название – Московский технологический институт пищевой промышленности. В последующие годы на факультетах института была организована подготовка инженеров и по другим специальностям пищевой и химической промышленности. В годы моей учёбы 37 кафедр института проводили всю основную учебную и научно-исследовательскую работу. Кафедры возглавляли высококвалифицированные научные работники, среди них большинство профессоров – докторов наук.
Кроме перечисленных предметов, на первых курсах мы изучали историю, философию, политэкономию, а из технических дисциплин: неорганическую химию, металловедение, начертательную геометрию и ещё очень много предметов. Изучение начертательной геометрии давалось непросто: нужно было вычерчивать, изучив тему, сложные эпюры. Лабораторные работы мы выполняли в хорошо оборудованных лабораториях по всем техническим дисциплинам. Каждая кафедра разрабатывала свои методические указании к лабораторным работам. Хорошо помню, как мы выполняли практические работы по физике. Преподаватель, проводивший с нами лабораторные работы, был очень оригинальный человек. Его фамилия, если не ошибаюсь, была Семёнов. Помню, как он отчитывал одного из студентов за небрежное оформление лабораторной тетради: «Ты студент технического института! Слепой крестьянин на кривой сохе и то прямее борозду проведёт, чем студент технического института при помощи карандаша и линейки». В лаборатории физики мы соединяли проводами на столах различные приборы, включали их в сеть и при разных режимах работы, записывали в тетрадь их показания. Схему соединения приборов брали из методических указаний. Иногда этих приборов и проводов было так много, что их можно было ошибочно неправильно соединить. Такое соединение особенно раздражало нашего преподавателя: увидев на столе содеянное, он отчаянно кричал и убегал из помещения. Его странное поведение я тоже испытал на себе. Однажды, собрав схему соединения приборов, я показал её преподавателю. Взглянув на неё, преподаватель с криком: «Не пойдёт! Подготовить работу!», мгновенно отсоединил все провода, разбросал их по столу и пулей вылетел из лаборатории. Но он был не лишён чувства юмора, иногда называя наш пищевой институт институтом «пищи и вой». В слове «пищи» ударение на втором «и». Не помню, когда мне всё же удалось всё правильно соединить и выполнить эту работу.
Лекции по высшей математике нам читал молодой, одарённый учёный, кандидат физико-математических наук Ворожцов. Ему было 29 лет. Мне казалось, что математические его способности были феноменальны. Мелом на доске он молниеносно записывал сложные математические формулы, каждый раз утверждая, что это понятно, и, исписав все свободные места, быстро стирал тряпкой написанное. Я даже не успевал не только понять, но и записать всё услышанное и увиденное, потом всё домысливал дома ещё и с помощью учебников. Вид Ворожцова был необычный, он будто бы всегда куда-то спешил, все движения его были быстры. Я слышал, что его считали одним из сильнейших математиков Москвы. Но он мне нравился, видимо, как одарённый человек. И мне было очень неприятно, когда я вдруг увидел на стенде около метро «Сокол» карикатуру на Ворожцова. Наш замечательный математик полз на четвереньках, а рядом с ним лежала пустая бутылка водки. Оказывается он любил спиртное и попал в вытрезвитель. Это, конечно, был позор для нашего института, о чём свидетельствовали слова, сопровождавшие карикатуру. О дальнейшей его судьбе я ничего не знаю.
Раз уж я в своём рассказе коснулся математики, то продолжу свой рассказ о ней, вспоминая ещё один эпизод. Но я забегаю вперёд, не помню, на каком курсе по высшей математике был экзамен. К каждому экзамену я готовился тщательно: все материалы прорабатывал по лекциям и учебникам, внимательно изучал каждую тему. На экзамен по высшей математике я шёл вполне подготовленным, чувствуя большую ответственность, я как всегда волновался. Но вот билет взят, мне вопросы понятны, волнение немного отступило, на листе бумаги я быстро написал все формулы и уравнения. В отличие от некоторых студентов я никогда не списывал со шпаргалок, тем более с моим плохим зрением делать это было невозможно. Экзамен по высшей математике тогда принимал у нас доцент МАИ Феликс Юрьевич Зигель. Методика приёма экзамена у него была своеобразной: вероятно, считая, что все студенты списывают со шпаргалок, он всегда давал им вопросы, не входящие в билет. Не избежал этой методики и я. Подготовившись к ответу, я положил свой исписанный лист на стол перед Зигелем, но он его мгновенно отложил, не требуя от меня ответа. Затем он быстро написал на другом листе новый вопрос с уравнениями и попросил их решить. На обдумывание решения времени не отводилось. Надо было сразу же писать решение. Уравнения были необычные, мне незнакомые и я задумался, но Зигель обдумать решение мне не дал и поставил «неудовлетворительно», или, по школьному, «двойку». Я, конечно, расстроился. Такая оценка никак не соответствовала моим знаниям, и «неуд.» я получил впервые. Пересдать экзамен мне помог отец, об этом он договорился в деканате. Вскоре я опять сидел перед Зигелем с ответами на вопросы билета. В этот раз сценарий был совсем другим. Феликс Юрьевич меня выслушал, согласился с моим ответом и задал ещё один вопрос, на который я тут же исчерпывающе ответил. Моим ответом Зигель был удовлетворён и поставил мне «хорошо», то есть, по школьному «четвёрку».
Это была моя последняя встреча с Зигелем. Только через несколько лет после окончания института я прочитал несколько его захватывающих статей в научно-популярных журналах о неопознанных летающих объектах, или об НЛО. Я узнал, что Зигель уфолог, но о дальнейшей судьбе его ничего не знал. Изучить биографию моего преподавателя мне помог Интернет. Я узнал, что Зигель советский математик и астроном, доцент МАИ, популяризатор космонавтики, основатель отечественной уфологии, т. е. темы НЛО, родился в 1920 году. Работая в МАИ, в разгар научной карьеры, он увлёкся темой внеземных цивилизаций и НЛО. Этой теме он посвятил множество научных статей и выступлений, его поддерживали ведущие учёные страны. Зигель прославился публичными лекциями на темы внеземной жизни в Московском планетарии, очереди на которые растягивались на километр. Под его руководством иактивном участии работала большая группа учёных по изучению НЛО, но в семидесятые годы Зигель подвергся травле. В восьмидесятые годы травля усилилась, темы эти закрыли. Всё это отразилось на здоровье Феликса Юрьевича, у него произошел инсульт, а вскоре – ещё один, и в ноябре 1988 года он скончался. Но труды его остались, остались научные публикации и интереснейшие научно-фантастические книги. Это был человек высочайшего интеллектуального уровня, получивший в детстве разностороннее и качественное образование. Мальчик прекрасно играл на фортепиано, он глубоко интересовался философией, историей, астрономией, архитектурой и другими науками. В шестилетнем возрасте Феликс собрал свой первый телескоп и начал вести дневник астрономических наблюдений.
Математические знания мне очень были нужны при расчётах курсовых проектов. Расчёты я производил на логарифмической линейке. Этот счётный прибор я освоил ещё в школе благодаря энтузиазму учителя Льва Васильевича Сумерина. Без логарифмической линейки инженерные расчёты было делать просто невозможно, и я имел преимущество перед студентами не умевшими на ней считать. Таких студентов было немало и в институте работали специальные курсы по изучению логарифмической линейки. Кроме расчётов каждый курсовой проект включал ещё и чертежи. В Москве на Пушкинской улице в магазине «Художник» я покупал чертёжную бумагу, все чертёжные принадлежности: готовальни, линейки, угольники, чертёжные карандаши разной твёрдости и кое-что ещё. Особенно мне нравились карандаши чехословацкой фирмы, выполненные ими чертежи получались чёткими, яркими, красивыми и не пачкалась бумага следами графита.
На первом курсе со мной в комнате жил студент Хаважи Салатаев. Он был чеченцем и честнейшим, замечательным человеком. Хаважи для многих был настоящим другом, дружил он и со мной, от него исходила какая-то душевная теплота. Занятия в институте я не пропускал, а они начинались рано утром. От общежития до института идти всего метров 300, в любую погоду, даже в сильные морозы, я ходил на занятия без пальто и без шапки. Приходил заранее и успевал до занятий позавтракать. В институте работали несколько буфетов, выбор блюд в которых был одинаков и ограничен. Там всегда были отварные сардельки или сосиски, дешёвая колбаса, сметана, булочки, чай, газированные напитки в бутылках и, конечно, хлеб. Из этого набора продуктов, я покупал что-то себе на завтрак. Обычно это была сарделька или сосиски, 100 граммов сметаны, несколько кусков хлеба и стакан чая. Конечно, такое питание было нездоровым. В институте была хорошая столовая, я часто там обедал. Но мне больше нравилась рабочая столовая, находившаяся недалеко от института. Обед в ней обходился не дороже, чем в институте, а блюда были разнообразнее, и, как мне казалось, вкуснее. В эти годы в столовых появился бесплатный хлеб. Приходя на обед, я видел: на каждом столе на большой тарелке лежала целая гора нарезанного чёрного хлеба. Хлеб я любил с детства, а в студенческие годы это была моя основная еда и ел я его очень много. Правда, бесплатный хлеб в столовых на столах лежал недолго: вскоре ввели оплату за каждый взятый кусочек этого продукта.
В годы учёбы в институте я любил обедать на фабрике-кухне, расположенной напротив Стадиона юных пионеров, находящимся недалеко от метро «Динамо». В Советском Союзе фабрики-кухни строились с начала двадцатых годов прошлого века. Их задачей было накормить вкусно, разнообразно и дёшево как можно большее количество людей. Не исключением было и это заведение общепита. В большом, красиво архитектурно оформленном здании фабрики-кухни на каждом этаже были огромные обеденные залы с очень высокими потолками. В залах было самообслуживание, а на обед приходили в основном рабочие соседних предприятий. Обеды там действительно были дешёвые и вкусные.
Время летело быстро, закончилось первое полугодие учёбы, или первый семестр. В феврале 1960 года я успешно сдал экзамены, потом были каникулы. Каникулы закончились быстро и моя студенческая жизнь круто изменилась: наступил тот день, когда учёбу в ВУЗах по распоряжению Н.С.Хрущёва один год нужно было сочетать с работой на предприятии. Утром 1 марта 1960 года, ещё почти за два месяца до моего восемнадцатилетия, я уже влился в коллектив Московского мельничного комбината №3. Предприятие находилось на Первой магистральной улице и до него я добирался на транспорте около часа. Я был зачислен вначале учеником мойщика зерна, но работа у меня была трёхсменная. Мельничный комбинат, как и все предприятия такого типа, включал в свой состав мельницу, элеватор, склады готовой продукции и другие сооружения. Я приступил к работе на мельнице. Это многоэтажное здание по переработке зерна в муку. В нём зерноочистительное, размольное и выбойное отделения. В зерноочистительном отделении зерно готовится к размолу, очищается от примесей, моется. Мне предстояло освоить специальность мойщика.
Но учебная программа в своём объёме осталась, заниматься мы могли в зависимости от рабочей смены, выбирали утро или вечер. После работы на предприятии в утреннюю или ночную смену я ходил на занятия вечером в институт. Если я работал во вторую смену, то ходил на занятия утром. Постепенно привык к такому режиму, правда, после ночной смены времени на сон оставалось мало, тем более днём спать было тяжело. Тем не менее, ни одного занятия я старался не пропустить. К работе на предприятии я приспособился быстро и вскоре работал самостоятельно. Но не только сменная, а особенно ночная работа, представляли много неудобств. Очень неприятен был сильный шум на мельнице, исходивший от многочисленного работающего оборудования, особенно досаждали мощные вентиляторы. Но и это ещё не всё: мельница не отапливалась, а из-за сильно разреженного воздуха во всех её помещениях гуляли сквозняки. В холодное время года все рабочие надевали телогрейки. Была ещё одна неприятность: мукомольное производство довольно пыльное. Мучная и зерновая пыль очень вредна для здоровья, она ещё и сильно взрывоопасна.
В мои обязанности на работе входило обслуживание моечных машин. Если не ошибаюсь, то их было четыре и расположены они были в большом по площади помещении. Моечная машина была устроена следующим образом. На полу стояла большая металлическая моечная ванна, до краёв заполненная водой. Ванна соединялась с высоким цилиндрическим корпусом – отжимной колонкой, куда зерно подавалось шнеками, расположенными в ванне. Зерно захватывалось вращающимися лопастями – бичами бичевого барабана, поднималось вверх и отбрасывалось на сетчатую обечайку отжимной колонки, где с него отжималась лишняя вода. Далее зерно шло на некоторое время на отлёжку перед размолом, оно поступало в специальные закрома. Вот кратко некоторые особенности технологии мойки зерна.
За работой моечных машин надо было внимательно следить. Дело в том, что во время работы машины в моечной ванне образовывалось большое количество пены, для её ликвидации в ванне устанавливались несколько пеногасителей. Но иногда и эти специальные устройства не справлялись со всем объёмом пены и тогда она текла через края ванны на пол. Пена увлекала за собой воду из ванны и вскоре весь пол на большой площади был покрыт холодной водой, доходящей порой мне до колен. Создавалась аварийная ситуация: машины нужно было останавливать, а воду с пола нужно было срочно убирать. Огромное количество воды убрать непросто и другого способа уборки, как ручное её отчерпывание, не было. Я брал большой металлический совок и, стоя в воде, отчерпывал её, куда-то выливая. Такая работа была длительная и тяжёлая. К тому же, стоя в холодной воде долгое время и промочив ноги, я не раз получал простудные заболевания, болело горло, мучили ангины. Потом я получил осложнение на ноги, появилась боль в коленных суставах, они воспалялись так, что трудно было ходить. И, наконец, я стал чувствовать боли в сердце.
Врачи мне поставили диагноз ревмокардит и меня положили в больницу. Лечили меня интенсивно уколами и таблетками, в то время уже применяли преднизолон. За месяц пребывания в больнице я пропустил в институте много лекций и практических работ и наверстать упущенное в моём состоянии было очень тяжело. А между тем семестр закончился и приближалась летняя экзаменационная сессия. Болезнь моя продолжалась и врачебная комиссия определила мне третью группу инвалидности с диагнозом: недостаточность митрального клапана сердца. Мне было тогда только 18 лет… Продолжать учёбу, тем более совмещать её с работой в таком состоянии было невозможно, и мне удалось оформить академический отпуск на полгода. Отпуск давал мне право продолжать учёбу и работу, правда, уже с другой группой студентов, поступившей в институт на год позже меня.
Получив отпуск, я уехал из Москвы в Ногинск к родителям, это было летом. Быть инвалидом в 18 лет никак меня не устраивало и я задумался, что мне нужно сделать, чтобы стать здоровым. Знаний в области здорового образа жизни у меня не было и я стал интересоваться книгами и статьями, написанными на эту тему. Читая оздоровительную литературу, я понял, что можно успешно самостоятельно бороться с болезнями. После больницы я чувствовал большую слабость, но всё же вскоре начал совершать небольшие прогулки. Спокойный домашний режим, хорошее питание делали своё дело, самочувствие моё улучшалось. Я узнал о пользе закаливания, стал обтираться полотенцем, смоченном в прохладной воде. Прогулки мои стали ежедневными и становились всё продолжительнее. После утренних прогулок я стал делать несложные физические упражнения. Постепенно силы ко мне возвращались,
болей в сердце и коленях я не чувствовал и решил заниматься гимнастикой с гантелями.
Я купил литые трёхкилограммовые гантели, считая их самыми для меня подходящими для выполнения различных упражнений. В эти годы я уже жил с родителями в другом доме, в одном из трёх довоенных кирпичных домов на Полигоне. В нашей квартире было две комнаты, а рядом располагалась комната соседки, правда, она бывала в ней нечасто. Каждое утро после лёгкой зарядки и завтрака я совершал прогулку, продолжавшуюся час или немного больше. Ходил довольно быстро, далеко не уходя от дома. После прогулки брал в руки гантели и делал с ними упражнения. Занятия проводил, обнажившись до пояса, перед открытым окном. Я с каждым днём увеличивал нагрузку, стараясь включить в работу разные группы мышц. Особенно мне нравились упражнения для развития бицепсов и мышц верхнего плечевого пояса. Постепенно мышцы мои заметно увеличились, а самочувствие улучшилось. О питании я не задумывался, аппетит был хороший, а мамины блюда его полностью удовлетворяли.
Незаметно проходило время, прошли лето, осень, наступила зима. В декабре медицинская комиссия инвалидность с меня сняла. Она определила, что митральный клапан сердца у меня в стадии компенсации и я практически здоров. Я получил разрешение на продолжение учёбы в институте и в феврале 1961 года меня зачислили в группу 60 – МЭ – 3. В это же время я устроился на работу на Московский мельничный комбинат №3. Меня поселили в общежитие нашего, мукомольно-элеваторного факультета. Это было новое здание, моя комната находилась на втором этаже. В ней уже жили 3 студента из южных районов нашей страны. На работе, начиная с 1 марта, я 3 месяца был учеником обойщика. Затем меня перевели на должность обойщика третьего разряда. На меня завели трудовую книжку и сделали в ней первые соответствующие записи. Во время работы год назад никаких записей в трудовую книжку не делали. Работал я в три смены на той же мельнице, как и год назад, в том же зерноочистительном отделении. Теперь я обсуживал обоечные машины и некоторое другое оборудование этого отделения.
Условия работы в этот раз были такие же, как и год назад: тот же шум, та же пыль, те же сквозняки. Только не приходилось отчерпывать с пола холодную воду, но были другие неприятности. Например, нередко приходилось убирать с пола большие кучи зерна. Они появлялись при так называемом «завале», когда вдруг неожиданно в отделении останавливалось какое-то производственное оборудование, а зерно в него продолжало поступать. Тогда приходилось закрывать подачу зерна и останавливать подающие его машины.
Я постепенно вновь приспособился к ритму трёхсменной работы и двухсменной учёбы, но появилась ещё одна большая помеха всем моим делам. Дело в том, что на сон после ночной смены оставалось мало времени, не более четырёх часов. Но и это ещё не всё. В комнате, где я поселился, жили студенты из Молдавии. Они учились на старших курсах и поэтому не работали. Видимо, занятия они часто пропускали и проводили эмоциональное общение в комнате. Придя с работы в ночную смену, я постоянно видел их всех троих в комнате. Все они курили, не покидая своих кроватей. В комнате бывало так накурено, что, как говорят, «хоть топор вешай». Проветривать помещение они не разрешали. Когда я пытался открыть форточку, они тут же её закрывали, а меня обвиняли в том, что я хочу их простудить. В дополнении к этому они ещё пели и играли на гитаре. В таких условиях мне приходилось спать. Вспоминая это сейчас, я сильно удивляюсь моему терпению и не могу понять, каким образом мне удавалось заснуть.
Жил я с этими студентами довольно долго, но всё же мне как-то удалось переселиться в другую комнату. А на занятиях в институте после ночных смен всё время приходилось бороться с наступающим сном. Помню, как на одной из лекций я как всегда очень подробно записывал слова профессора и вдруг сквозь сон услышал его реплику: «спящий лев». Я понял, что реплика адресована мне и быстро проснулся, а затем продолжал писать, прилагая огромные усилия, чтобы не заснуть.
Многие студенты из моей новой группы были жителями Москвы. С некоторыми из них я подружился, хотя общался на занятиях с этими парнями редко. Но с одним из них, Васей Илюшиным, на занятиях в стенах института я не расставался. Мы всегда сидели рядом на лекциях, на семинарах и практических занятиях. Даже в перерывах мы ходили вместе по коридорам. Сейчас я думаю, что же нас объединяло? Наверное, что-то общее было в нашем отношении к жизни, к учёбе. По характеру Вася был тихий парень, видимо, из простой, небогатой семьи. Я думаю, что он был очень честным человеком, настойчиво овладевающим знаниями.
Мои жизненные силы поддерживало хорошее физическое состояние, которое я приобрёл в результате правильного построенного домашнего режима, длительных пеших прогулок, упражнений с гантелями, закаливания. Упражняться с гантелями я продолжал, хотя делал это нерегулярно, а циклическими упражнениями, куда входит и ходьба, не занимался. Сильно ухудшало моё здоровье неправильное питание. Неприятности с питанием, особенно в год моего совмещения учёбы с работой, продолжались. Около выхода из метро «Сокол», со стороны Песчаных улиц, был в те годы хороший, большой гастроном. Самообслуживания в магазинах тогда ещё не было, за стеклянными витринами стояли продавцы. По сравнению с другими городами Москва снабжалась продуктами хорошо. С фруктами было плохо, но мясные, молочные продукты и овощи были в продаже. В этом магазине в период моей работы на мелькомбинате я всегда покупал продукты. Обычно это были ветчина или окорок, шоколадное масло, рыбные консервы, кефир, сыр. Продукты эти я ел непосредственно на рабочем месте во время работы. Помню, как-то раз перед ночной сменой я зашёл в этот гастроном и купил себе на еду консервированную печень трески в масле, бутылку кефира и батон ( белый хлеб ).
Ночью под шум работающего мельничного оборудования я с большим удовольствием съел всё содержимое банки с печенью, съел весь хлеб и всё запил кефиром. Рядом с выходом из метро «Сокол» находилась пельменная, я в неё зашёл в тот раз утром, чтобы позавтракать после ночной смены. Пельмени можно было выбрать с уксусом, со сметаной или без приправы. Я почему-то выбрал пельмени с уксусом и с удовольствием съел большую порцию их вместе с немалым количеством хлеба. Всё это я запил чаем и отправился домой.
Через 15 минут после завтрака я был уже в общежитии и сразу же лёг в кровать, нужно было хоть немного поспать после ночной смены и перед занятиями в институте. Уснул я быстро, хотя и чувствовал некоторый дискомфорт в животе. Я проспал всего 2 часа, неприятные ощущения в животе усилились и скоро стали вовсе нетерпимыми. Боль внизу живота была резкая, схваткообразная, и я немедленно позвонил по телефону вахты и вызвал «Скорую помощь». Машина приехала быстро и меня сразу же после короткого осмотра увезли в Боткинскую больницу. Там меня отвели к хирургу, который, пощупав мой живот, сказал: «Аппендицит, надо оперировать».
После осмотра меня положили на каталку и отвезли в специальное помещение, где мне сделали процедуры для подготовки к операции, которую назначили на следующий день. Боль в животе со временем стала даже уменьшаться, но пропал аппетит и всё же ночью я неплохо поспал. Утром меня осмотрел ещё один хирург. Щупая мой живот и задав мне несколько вопросов, он промолвил: «А аппендицита у тебя нет». Я был сильно удивлён, услышав эти слова, ведь я не сомневался в правильности предварительного диагноза и мысленно уже был готов к операции. Вместе с удивлением меня охватило и чувство радости, тем более появился аппетит и мне принесли завтрак. После завтрака меня выписали из больницы и я уехал в общежитие. Не помню, какой окончательный диагноз мне поставили в больнице, но думаю, что это была пищевая перегрузка тяжёлыми, жирными, кислыми, несовместимыми продуктами. После этого случая я внёс некоторые изменения в питание, но всё равно питался в ущерб здоровью.
Хорошо запомнился день 12 апреля 1961 года, когда был совершён первый в истории человечества полёт в космос. До сих пор в моей памяти сохраняется голос Юрия Левитана, который торжественно произнёс, что первый человек в космосе – наш соотечественник, Юрий Алексеевич Гагарин. Я испытывал чувство гордости за нашу страну, видел радостные лица людей на улицах в это день. Всеобщее ликование было вокруг, люди поздравляли друг друга с этим событием.
Между тем учебное полугодие заканчивалось, я получил все зачёты и готовился к летней сессии. В июне я успешно сдал экзамены, до 1 сентября у меня были учебные каникулы, но я продолжал работать на мелькомбинате. По закону, чтобы получить отпуск в первый год работы на предприятии, надо было отработать 11 месяцев. Поэтому отпуск летом не дали и вообще я его не получил до окончания рабочего срока. В то же время, я получал небольшую зарплату, она была в несколько раз больше стипендии, которую в этот период не платили. Но всё же летом я немного отдохнул от учёбы, по выходным ездил к родителям в Ногинск, дышал чистым, лесным
воздухом. Родители всегда встречали меня тепло, мама стирала моё бельё, готовила мне хорошую еду. Я всегда находил с ними тему для доброго разговора.
Второй космонавт, побывавший в космосе с 6 по 7 августа 1961 года, был Герман Степанович Титов. Вскоре после его приземления, 9 августа, вся Москва с радостью встречала Титова на улицах города. Посчастливилось и мне увидеть в этот день, как по одной из улиц проезжал открытый автомобиль, в котором ехал Титов. Космонавт стоял вместе с Никитой Сергеевичем Хрущёвым.
Учебные каникулы пролетели быстро и 1 сентября я уже был второкурсником. В учебном плане появились новые предметы, предстояло выполнить много курсовых проектов с чертежами и расчётами. Я продолжал посещать все занятия в институте, и, в зависимости от смены моей работы, приходил на них утром или вечером. Закончив первый семестр второго курса, я успешно сдал все зимние экзамены, а вскоре завершил запланированный рабочий год на мелькомбинате. Теперь, закончив производственную работу, заниматься в институте я снова начал в одну смену. Прошло ещё полгода и наступили летние каникулы.
Лето 1962 года сохранилось в моей памяти рядом ярких воспоминаний. Во-первых, к моей большой радости, я научился ездить на велосипеде. В то время мне уже было 20 лет, а у меня никогда не было своего велосипеда, хотя у моих знакомых такая двухколёсная техника была. В Ногинске в ту пору многие имели велосипеды, а дети осваивали их с дошкольного возраста. В таком возрасте я катался в деревне только на маленьком трёхколёсном велосипеде с деревянными педалями. С тех пор до двадцати лет я на велосипед не садился. А научился я ездить на нём благодаря своему брату Олегу. Олег намного раньше меня освоил эту технику и лихо гонял по дорогам Полигона на велосипеде своего друга. Как-то раз я попросил брата дать мне этот велосипед: я решил попробовать научиться на нём ездить. Захватив велосипед, мы пошли с Олегом в безлюдное место. Первые мои попытки были неудачны, хотя брат и придерживал меня сзади: велосипед почему-то не хотел слушаться руля и всё время сворачивал в сторону. Но я долго и упорно повторял попытку за попыткой и вот наступил тот приятный момент, когда я, наконец, самостоятельно поехал.
С тех пор катание на велосипеде стало моим увлечением, езда на нём с каждым днём мне удавалась всё легче и легче. Наступил момент, когда нам с Олегом одного заимствованного велосипеда стало недостаточно и мы с помощью родителей летом 1962 года купили свой. Это был, как мне казалось, очень красивый, голубого цвета, с красными резиновыми покрышками дорожный велосипед. В то время в продаже были велосипеды только отечественного производства, но цена их была для нас дорогая. В дальние поездки на велосипеде я не отправлялся, любил кататься по тропинкам ближнего леса или по тропинкам у озера Куверши.
Помню, что летом 1962 года мы всей семьёй ездили на мою родину – в Ахтимнеево. Об этой подмосковной деревне, находящейся около города Талдома, я писал в предыдущих воспоминаниях. Дедушкин дом, дом в котором я родился, требовал капитального ремонта. Ремонт делали своими силами. Кроме нас приехали ещё семьи Романовых и Усковых, правда, они были не в полном составе. Дядя Петя и Иван Андреевич Усков, как опытные строители, выполняли основную работу, а все остальные им помогали. Большого ремонта требовали фундамент дома, стены, пол, окна. Дом подняли домкратами и фундамент укрепили бетонными цилиндрами, кирпичами и бетоном. В короткое время мы выполнили большой объём работ.
Лето закончилось и снова начались занятия в институте, я уже был на третьем курсе. Появились новые, специальные предметы. Я не пропускал ни одной лекции, ни одной лабораторной работы, ни одного семинарского занятия. На лекциях я успевал подробно конспектировать рассказ профессора или доцента: конспекты мне очень помогали успешно сдавать экзамены. Как и на первых двух курсах было очень много чертёжной работы, выполнял курсовые проекты. Такая работа была очень напряжённой для моих слабовидящих глаз, но она мне нравилась. Я любил чертить. По субботам я обычно отправлялся к родителям в Ногинск, прихватив с собой неоконченные чертежи. Там для черчения я использовал обычный стол.
В 1962 году в Ногинске открылся второй трамвайный маршрут, просуществовавший до 1972 года. Маршрут был однопутным, он проходил от площади Ленина в Глухове до посёлка Ильича на Полигоне. Мои родители жили в доме №71 по улице Ильича и кольцо-разворот трамвая был за их домом. Мне удобно было добираться до их дома на этом трамвае из Глухова. Сейчас, когда в Ногинске полностью прекратилось трамвайное движение, я вспоминаю о ногинском трамвае, как о большом моём друге, внезапно ушедшем от меня. Надеюсь, мечтаю о том, что вскоре в Ногинске вновь откроется трамвайное движение, новых, комфортабельных трамваев будет больше.
Занятия в институте в этот раз начались только в октябре. Весь сентябрь студенты Москвы работали на уборке урожая картофеля. Я поехал в колхоз со своими сокурсниками в Солнечногорский район Московской области. Мы расположились в одной из деревень недалеко от посёлка Поварово. Здесь, вблизи истока нашей прекрасной реки Клязьмы, находились обширные колхозные поля, а картофельное поле казалось бесконечным. В течение месяца мы каждый день, за исключением воскресений, занимались уборкой картофеля. Питание было организовано прямо на колхозном поле. Я помню, как Валера Бочков подвозил нам на подводе свежее молоко. Вечерами многие из нас слушали магнитофонные записи, которые привозил с собой Игорь Суровегин. Магнитофоны тогда ещё только начали появляться в продаже и среди нас Игорь был единственным обладателем этого чуда.
Моё физическое состояние в те годы было очень хорошее. Я занимался в институте в секции лёгкой атлетики, но кроме бега и прыжков в длину в нашу тренировочную программу входили и упражнения со штангой. Я упражнялся со штангой весом 60 килограммов, по многу раз выжимая её двумя руками. В общежитии и у родителей в Ногинске делал упражнения с двухпудовыми гирями. Бицепсы на руках я накачал хорошо и любил бороться руками на столе с нашими сильными ребятами. Валера Бочков был перворазрядником по велосипедным гонкам и хорошим лыжником, он был физически очень сильным. Но в борьбе на руках он мне всегда уступал, его это не устраивало, мы боролись много раз, и каждый раз я побеждал. Однажды я боролся руками со студентом нашего института Юрием Ломброзо, мастером спорта по штанге, и мне удалось положить его руку. После этого штангист признался, что у него слабые руки. В беге я показывал неплохие результаты, хотя специально не тренировался. Я любил короткие дистанции. На стадионе на зачёте по физкультуре пробежал стометровку без подготовки за 12,8 секунды, опередив всех ребят. Бежал я не в шиповках и не в кроссовках, а в каких-то тапочках.
В парке Покровское- Стрешнево на занятиях мы иногда бегали кроссы на 3 километра, а результаты мои были 12 минут с секундами. В лесу, в районе дачного посёлка Опалиха, мы однажды соревновались в лыжных гонках на 10 километров. Победил наш лучший лыжник Валера Бочков. Я от него сильно отстал, показав результат 59 минут с секундами. Конечно, я показал слабый результат, но лыжам я уделял мало внимания.
Плавать я так и не научился, но всё же иногда купался в ногинских водоёмах, а однажды вместе с однокурсниками отважился искупаться в Москве-реке. И опять, как в дошкольном детстве, чуть не утонул. Я зашёл в воду и вдруг, недалеко от берега мои ноги перестали чувствовать дно и я провалился в глубокую яму. Я стал захлёбываться и звать на помощь. Меня спас стоящий на берегу один из студентов. Он быстро ко мне подплыл и попытался меня зацепить, чтобы транспортировать к берегу. Это ему удалось не сразу: я почему-то всё время старался сесть на него верхом и мы погружались в воду. Но боязни воды у меня всё же не было, а неумение плавать покоя мне не давало. В 1960 году на месте разрушенного Храма Христа Спасителя в Москве был построен плавательный бассейн «Москва»,просуществовавший до 1994 года. Сейчас на его месте вновь возведён Храм Христа Спасителя. Точно не помню в каком году это было: в 1962-м или 1963-м, я купил абонемент в этот бассейн, ходил туда зимой. Бассейн «Москва» был под открытым небом, работал круглый год и над ним стоял густой пар в морозы. Я осваивал простые плавательные упражнения «Поплавок», «Скольжение» и пытался научиться плавать кролем. Я купил книги по обучению плаванию, подробно их изучил. Нырять я научился неплохо, задерживал дыхание под водой, а дышать и одновременно работать руками и ногами, чтобы плыть, у меня не получалось. Так и осталась неосуществлённой моя попытка научиться плавать.
В институте иностранный язык был в программе обучения, и я продолжал изучать его. Изучение немецкого языка углубилось по сравнению со школой: на дом нам давали переводить специальные, в том числе и технические тексты, переводили на русский язык так называемые «тысячи». Немецкий язык мне нравился, а наша преподаватель Калинина на занятиях задавала мне часто трудные вопросы со словами: «А что скажет наш «профессор?» Я с ответами справлялся, а, поставив мне в зачётную книжку итоговую «пятёрку», преподаватель сказала: «У вас большие способности в изучении языка и вам надо продолжать им заниматься». Увы, окончив институт, занятия немецким языком я прекратил. Думаю, что его совершенствование у меня могло произойти только при общении в немецкой среде.
В нашем институте была военная кафедра. На этой кафедре преподавали предмет «спецподготовка», это зашифрованное название военного дела. Изучали его в институте только представители сильного пола. Преподавателем был полковник Жилкин. У нас были теоретические и практические занятия. У каждого из студентов была особая, секретная тетрадь, куда мы записывали всё то, о чём рассказывал наш преподаватель. Эту тетрадь после каждого занятия мы обязаны были сдавать в так называемый первый отдел. Мы изучали советскую и зарубежную военную технику, тактику и стратегию в боевой обстановке. У нас были занятия и в полевых условиях: строевая подготовка, а также мы стреляли в цель из пистолетов, карабинов, винтовок и автоматов. Нам читали лекции и по продовольственному снабжению армейских частей. После такой длительной разносторонней подготовки мы сдавали экзамен по этому курсу. Эта подготовка давала нам возможность при нашем желании целиком посвятить свою жизнь службе в армии, начиная с должности начальника продовольственного снабжения небольшого подразделения. По окончании курса спецподготовки всем нам присвоили звания младших лейтенантов запаса.
Третий и четвёртый курсы института я закончил успешно, не помню каких-то ярких событий, происшедших в моей жизни в эти годы. Вспоминаю только, что тогда я сблизился со Славой Сидоровым. Слава учился со мной в одной группе, он жил в центре Москвы, на улице Петровке. Я был у него раза два в гостях. Слава жил в коммунальной квартире в одной комнате с сестрой. Его сестра была актрисой, а Слава был рабочим сцены, подрабатывал… Сидоров обладал хорошими актёрскими способностями. В те годы по телевидению начали показывать передачи КВН. Клубы весёлых и находчивых соревновались друг с другом в упорной и захватывающей борьбе. Слава Сидоров был капитаном команды нашего института и я однажды смотрел передачу КВН с участием нашей команды. Я с удовольствием наблюдал на экране телевизора, сколько юмора, выдумки, фантазии было у нашей команды и, конечно, потрясающе выступал капитан – Слава Сидоров.
Я люблю природу нашего края, люблю свой Ногинск, считаю его своей второй родиной. В студенческие годы я много рассказывал о нашем городе моим друзьям-однокурсникам, приглашал их в гости. Ко мне они приезжали редко. Помню, как я однажды шёл с одним из них через Глуховский парк. В то время там ещё была красиво оборудованная танцплощадка, работали аттракционы, стояла парашютная вышка. Центральная аллея парка была украшена и хорошо асфальтирована. Из парка мы пошли по асфальтированной дороге на окружённый лесом Глуховский стадион, на нём тогда ещё был хороший, бетонный велотрек. Моему другу понравился Ногинск. Об этом он мне заявил словами: «У вас даже в лесу асфальт». А однажды я пригласил человек 10 – 15 своих однокурсников в лес за грибами. Я хотел с ними пойти в грибные места ногинских лесов. Мы ехали с ними на электричке из Москвы и они, увидев густой лес в районе Храпунова, решили в нём собирать грибы. В этом лесу я никогда не был и наши поиски грибов не увенчались успехом, хотя кое-что всё же нашли. Но мы тогда замечательно вместе провели время, пели песни у костра.
После четвёртого курса у нас была преддипломная практика, на неё мы отправились втроём в одно место. Поехал я с ребятами из нашей студенческой группы: с Васей Илюшиным и Валей Маловым. Вася был моим лучшим другом с первого курса, о нём я уже написал. С Маловым у меня тоже были хорошие отношения, хотя мы не были близкими друзьями. По характеру Валентин был лидером, это качество он сохранял и на протяжении нашего общения на практике. Летом 1964 года нам предстояло поехать в город Карасук Новосибирской области, там на элеваторе мы должны были поработать несколько месяцев и написать большой технический отчёт о работе. Ехали мы на поезде, в общем вагоне более двух суток. Город Карасук, Новосибирской области, его название в переводе означает «чёрная вода», расположен недалеко от границы с Казахстаном и в четырёхстах километрах от Новосибирска.
Первые впечатления от увиденного, когда мы вышли из поезда, не очень нас порадовали. Мы знали, что Карасук маленький районный городок, его население тогда составляло 20 тысяч человек. Отойдя от вокзала, мы увидели маленькие домики, а на улицах не было деревьев, а травка была очень мелкая и местами красного цвета. Ребята часто шутили по поводу необычного пейзажа: «даже трава здесь красная». Мы быстро нашли дом, где нам предстояло жить. Домик был обычный, деревенский, каких в наших краях немало. В одной из его двух жилых комнат нас и разместили, а хозяева занимали другую, большую комнату. Хозяев было трое: вместе с родителями жил семнадцатилетний парень.
На следующий день после приезда, рано утром, мы уже были у директора элеватора. Нам выдали рабочую одежду и предложили во время практики поработать слесарями-ремонтниками оборудования элеватора. Элеватор в Карасуке был довольно большой, современный. К тому времени мы в институте уже сдали экзамен по предмету «Элеваторы и склады», но свои знания надо было закрепить на практике. Помню как мы ремонтировали, большой элеваторный стационарный транспортёр. Но не только ремонтом мы занимались во время практики. На элеватор постоянно прибывали гружёные зерном или мукой железнодорожные вагоны. Грузчиков на предприятии не хватало и в выходные дни нам предлагали помочь разгрузить продукцию. За простой гружёных вагонов сверх определённого времени предприятие платило большие штрафы.
Среди нас любителем подработать на разгрузке вагонов был Валя Малов, а мы с Васей ему составляли компанию. Помню, что после прибытия очередного гружёного вагона начальник погрузо-разгрузочных работ обращался к нам за помощью. По национальности он был казах, говорил нараспев, очень эмоционально, до сих пор помню его слова. Увидев нас, этот человек говорил: «А…а…а, три богатыря, прибыл вагон, надо его побыстрее разгрузить», и мы сразу же делали эту нелёгкую работу. Вагоны были всегда загружены под самую крышу и содержали более 60 тонн зерна или муки. На разгрузку вагона отводилось не более трёх часов, мы всегда успевали уложиться в это время. Зерно выгружали специальными большими ковшами, бросая его на приёмный транспортёр элеватора. Работа была очень пыльная. От пыли мы часто на нос и рот надевали марлевую повязку, но через неё было очень трудно дышать. Последние тонны зерна, остающиеся в вагоне, мы иногда пытались разгрузить механическими лопатами. Но эта техника часто отказывала и требовала ремонта.
Если приходил вагон с мукой, то её выгружали следующим образом. К вагону с мешками, наполненными мукой, ставился передвижной транспортёр. Мы брали мешок на плечо с транспортёра и несли его к другому, приёмному транспортёру. Работа была очень тяжёлая, чтобы выгрузить вагон, каждому из нас троих надо было перенести около трёхсот семидесятикилограммовых мешков с мукой. Но мы укладывались в отведённое на разгрузку время. За разгрузку вагона мы получали по 10 рублей каждый, в то время это были неплохие деньги.
В один из дней практики нас посетила преподаватель нашего института Валентина Петровна Фроленкова. Она была руководителем нашей практики и помогала нам в составлении письменных работ – отчётов об этой практике. Вспоминаю Валентину Петровну как очень доброго, душевного человека, её приезд нас радовал. Мы ей в шутку говорили: «До Вашего приезда у нас было три В.П. : Валерий Петрович (это я), Валентин Петрович (это Малов) и Василий Павлович(это Илюшин), а после встречи с Вами, с Валентиной Петровной, появился и четвёртый В.П.».
Как слесари-ремонтники мы зарабатывали небольшие деньги, к ним мы добавляли заработок на разгрузке вагонов, на питание нам вполне хватало. Не помню, чем мы питались в те дни, думаю, что ели не очень полезные продукты. Валя Малов любил ещё иногда в свободное время и выпить. Помню, как однажды мы с Васей долго его ждали вечером дома, а Вали всё не было. Наступила ночь, мы легли спать, а утром, проснувшись, узнали, что наш друг, возвращаясь с прогулки, немного ошибся дверью и попал… Валя был в состоянии опьянения в тот вечер и, протрезвев, утром нам рассказал, что с ним произошло. Наш дом Малов нашёл быстро, но попасть внутрь его Валентину было затруднительно, он оказался на дворе, где стояла корова. Здесь он и устроился на ночлег. Он шутил, рассказывая, что целовался с коровой. Но таких смешных приключений с нашим другом больше не было. Валя Малов был хорошим спортсменом. Он родом из Новочеркасска Ростовской области, в детстве и юности много времени уделял футбольным тренировкам. Малов имел первый спортивный разряд футболиста. Находясь на этой практике, он как-то раз выступил в товарищеском матче за местную футбольную команду и принёс ей победу. Мы с Васей наблюдали за этим матчем.
На преддипломной практике мы пробыли до глубокой осени. В ноябре 1964 года наша дружная тройка возвратилась домой. Помню, что от вокзала до общежития я ехал на такси, тогда в Москве весь такой транспорт состоял из автомобилей «Волга» первой модели. Меня вёз очень разговорчивый таксист, который сразу же мне сообщил потрясающую новость: он сказал, что сняли Хрущёва. В то время это было сенсацией: руководители страны держались на своих постах до самого последнего, до ухода из жизни.
Возвратившись с практики, я оформил о ней отчёт и вновь втянулся в студенческую жизнь: опять приходил на лекции, лабораторные работы, семинары, сдавал зачёты и экзамены. Добавились и новые специальные предметы, до окончания учёбы в институте оставалось чуть более одного года. В начале 1965 года началась подготовка к дипломному проекту. В пристройке к общежитию открылся зал дипломного проектирования. Там были хорошие кульманы, на них было приятно чертить, а достаточное освещение мне очень нравилось при моём слабом зрении. В этом зале хранились и некоторые дипломные работы студентов прошлых лет, с содержанием интересующего тебя проекта можно было познакомиться на месте.
Вступив в комсомол ещё в школе, я продолжал оставаться комсомольцем и в институте. Не помню ни одного институтского комсомольского собрания. Не помню комсомольских поручений, которые я выполнял. Помню, что всегда аккуратно платил комсомольские взносы. Секретарём комсомольской организации института во время моей учёбы был студент нашего факультета Валерий Линниченко. После окончания учёбы он закончил ещё и аспирантуру, а потом много лет работал на кафедре технологии переработки зерна, несколько лет её возглавлял будучи профессором.
Я любил свой институт, с удовольствием носил на лацкане пиджака красивый институтский значок с буквами МТИПП. Однажды, в тёплое время, я ехал от родителей на электричке из Ногинска в Москву. В Электростали в вагон вошёл мужчина и сел напротив меня. Я обратил внимание, что он стал пристально меня рассматривать. И вдруг я от него услышал слова: «Московский театральный институт песни и пляски». Это он так иронически расшифровал название нашего института. Эта расшифровка мне была знакома, но я удивился и спросил, откуда мужчина это знает? Он рассказал мне, что его дочь только что закончила наш институт и мой факультет, её направили работать в Пермскую область, в город Кунгур. Мужчина был недоволен распределением своей дочери и сказал мне, что меня ожидает то же самое: город Кунгур. Я понял, что под Кунгуром он понимает и другие ему подобные маленькие города из далёких областей. Мужчина мне посоветовал, узнав о моём скором распределении, не покидать пределы Московской области.
Но вернусь на некоторое время к воспоминаниям о моём деде – Иване Сергеевиче Романове. Последние годы своей жизни он долго болел, у него нарушалась речь. В эти годы он жил у своих детей по очереди: у нас в Ногинске, в Москве у дяди Пети и в Кубинке под Москвой у Тёти Любы. У дедушки появились проблемы и с памятью. Мне рассказывали, что однажды он потерялся, гуляя в Москве рядом со своим домом. Дедушку, конечно, удалось найти. Зиму 1964 – 1965 года мой дед провёл вместе с бабушкой в семье тёти Любы. 11 мая 1965 года они вдвоём вернулись в свою деревню Ахтимнеево, а 12 мая дедушка решил прогуляться по своим родным краям. Но недалеко от своего дома, на лугу, он упал…, не выдержало сердце. Так ушёл из жизни мой дорогой дедушка.
Я участвовал в похоронах своего деда. Проводить его в последний путь приехали многие мои родственники, пришли и талдомские друзья дедушки, журналисты местной газеты. Из талдомского морга гроб с его телом привезли к ахтимнеевскому дому, где дед прожил свои последние 30 лет. Я видел слёзы на глазах мамы, бабушки, дяди Пети… Помню отчаянный возглас бабушки: «Зачем ты ушёл от нас?». У дома гроб с телом дедушки погрузили в телегу и на лошади везли его около двух километров до центра Талдома. По городу до кладбища полтора километра гроб несли на руках, а крышку гроба несли отдельно два человека на своих головах. Дедушку похоронили на старом городском кладбище под уже распустившейся берёзой. На могиле поставили маленький металлический памятник в виде пирамиды со звездой наверху, с фотографией деда. При прощании с дедушкой на его могиле звучали выступления его друзей, собравшиеся услышали в их исполнении и стихи деда – поэта, певца Талдомского края, Ивана Сергеевича Романова.
Я очень любил дедушку и его уход из жизни был для меня тяжёлым ударом. Но учёба в институте продолжалась, работа над проектом предстояла большая, а времени на неё отводилось мало. Дипломный проект я выполнял в течение последних нескольких месяцев 1965 года. Мне предложили следующую тему: «Проект мельзавода сортового помола для переработки волжских пшениц, производительностью 200 тонн в сутки, с пневматическим транспортом». Предприятие нужно было спроектировать для Волгограда, где в то время мукомольные предприятия не могли обеспечить продукцией потребности города. У всех дипломников были руководители проектов из числа преподавателей института. Меня консультировал один из ведущих учёных, специалист по переработке зерна, доцент, а впоследствии профессор, Иван Андреевич Наумов. Работа над дипломом требовала большого количества времени и была очень напряжённой, занимался я ей каждый день с утра до вечера. Нужно было спроектировать мельницу с учётом последних достижений науки и техники в мукомольном производстве. Требовалось выполнить большое количество расчётов и чертежей, а в конце декабря должна была состояться защита проекта.
Наконец, в декабре я успел полностью завершить свой проект и отвёз его, как требовалось, на рецензию. Проект состоял из 12 листов формата А1 чертежей и 173 листов пояснительной записки со всеми расчётами и обоснованиями. Рецензент, большой специалист, кандидат технических наук, П.П. Тарутин, подробно на машинке напечатал свой отзыв о моём проекте и оценил его на «хорошо». Защиту дипломного проекта мне назначили на 25 декабря и в оставшиеся у меня несколько дней до этого срока надо было хорошо к ней подготовиться. В эти напряжённые дни я вновь подробно перечитал пояснительную записку, снова пристально вгляделся в каждую линию чертёжной работы. Наступил, наконец, этот памятный для меня день: 25 декабря 1965 года. Но в ночь на этот день я ещё продолжал готовиться к защите и лёг спать только в 4 часа ночи, а в 9 часов утра я был уже в институте.
Защита дипломных проектов состоялась в большой аудитории, кроме меня в этот день комиссия должна была принять ещё человек 10 студентов. Среди них были мои друзья по преддипломной практике Вася Илюшин и Валя Малов, а также Алла
Музеева – студентка из моей учебной группы. Хорошо помню, как я, волнуясь, развешивал свои чертежи на демонстрационной доске. Чертежи я прикреплял кнопками, которые почему-то часто ломались. Наконец, после долгих попыток все 12 листов я закрепил. Но рядом со мной мучилась и решала ту же проблему Алла Музеева. У неё ничего не получалось, наверное, сказывалось волнение и все кнопки ломались. Мне удалось ей помочь: я снабдил Аллу недостающими кнопками и помог закрепить ими её чертежи.
Защиту принимала большая, авторитетная комиссия из профессоров, ведущих специалистов, преподавателей,. заведующих кафедрами института. Дипломный проект я защитил хорошо, на все вопросы членов комиссии ответил со знанием дела, но оценку мне поставили, сохранив мнение рецензента: «хорошо». Сразу же после защиты мои друзья Валя Малов и Вася Илюшин предложили отметить это большое событие в нашей жизни. Они принесли водку, пригласили нашего руководителя диплома и в одной из аудиторий института, сфотографировавшись все вместе, выпили по полстакана этого напитка. Наш руководитель поздравил нас с инженерным званием. После этого моё сознание мгновенно отключилось, а очнулся я уже в общежитии. Я лежал на своей кровати, в комнате больше никого не было. Ребята на другой день мне рассказывали, что произошло со мной. Оказывается я долго тогда, находясь в аудитории, не приходил в себя, а всем нужно было возвращаться домой. Пришлось меня им тащить на себе в общежитие, причём занести в комнату меня было чрезвычайно трудно: я упёрся двумя руками в проём двери. Происшедшее со мной я могу объяснить сильной усталостью, недосыпанием и нервным напряжением перед защитой диплома, а спиртное я употреблял редко и в небольших количествах.
Наступил 1966 год и сразу же за Новогодним праздником у выпускников всех групп мукомолов состоялся вечер. Мы собрались вместе с ректором, профессорами и преподавателями института в большом зале. Были накрыты столы, звучала музыка. Очень интересен был сценарий нашей встречи. Каждый выпускник института торжественно посвящался в мельники. Был изготовлен большой макет ветряной мельницы с вращающимися лопастями и установлен в нашем зале. Роль старого мельника исполнял тоже выпускник Валерий Перельман. Свою роль Перельман, одетый в соответствующий костюм, сыграл блестяще. Рядом с мельницей он каждого выпускника в момент его поздравления ректором, профессором Н.Ф.Гатилиным, похлопывал по плечу снопом пшеницы. На шеях выпускников появились необычные медали. Они были шоколадные, завёрнутые в золотистую фольгу. Под звуки оркестра были устроены танцы и общение за праздничными столами. В институте такой интересный выпускной вечер был проведён впервые. Вскоре в институтской многотиражной газете «Пищевик» появилась статья об этой встрече. Она называлась «Первый блин и не комом». В январе этого года мы, новоиспечённые инженеры, получили назначения на работу. Этот процесс назывался словом «распределение». В то время по направлению института надо было обязательно отработать два года, а можно потом и дальше продолжать на том же месте свою карьеру. У каждого выпускника института подсчитывался средний балл оценок за годы учёбы. Имевшие лучшие баллы, имели и больше возможностей выбора места работы.
Самый лучший средний балл имела Аня Сибирёва. Она выбрала должность научного сотрудника в Научно-исследовательском институте Новосибирска. Вторым шёл Юра Гавриченков, он жил в Москве и был сыном заведующего одной из кафедр нашего института. Юру приняли в институтскую аспирантуру. Не всем жителям Москвы удалось получить направление на работу в столице. Мой средний балл был невысок, но всё же был неплохим и выбор у меня ещё оставался. В то время я был настроен романтически и мне хотелось куда-то уехать и начать новую интересную самостоятельную жизнь. Тогда меня не особенно интересовала работа на предприятиях Московской области, хотя и в те годы жить в нашей области было престижно. Для трудоустройства я выбрал большой областной город на Волге Куйбышев (сейчас он снова носит старое название Самара). Уже в то время население Куйбышева превышало 1 миллион человек. Я заинтересовался этим городом, много прочитал о нём в различных справочниках и заявил направляющим меня на работу людям, что я выбрал этот волжский город. По условиям договаривающихся сторон мне должны были предоставить соответствующую образованию работу и отдельное жильё. Но о моей жизни в Куйбышеве я напишу в следующей части моих воспоминаний. Дипломы инженеров в этот год всем выпускникам выдали не сразу, мы получили только выписки из зачётных книжек со всеми экзаменационными оценками и зачётами.
Академик Алексей Николаевич Бах сказал: «Нет более сложного сырья, чем зерно!» И действительно, как живой сложный организм зерно при его хранении и переработке требует разносторонних глубоких знаний. Эти знания и даёт моя специальность. Объём знаний инженера-технолога по хранению и переработке зерна дал мне возможность в дальнейшем работать не только по этой специальности, но и спокойно себя чувствовать на инженерных должностях в других отраслях промышленности. А хлеб всегда был и остаётся основным продуктом питания и никогда не исчезнет потребность в таком специалисте.
Свои воспоминания о студенческих годах я заканчиваю в январе 2015 года, в конце которого исполнится 50 лет со дня, когда я закончил Московский технологический институт пищевой промышленности. Сорокалетие его окончания я отмечал со своими друзьями-однокурсниками в Москве. После окончания института я только изредка бывал на его территории, а по коридорам его главного корпуса вновь прошёлся в конце мая 2014 года. Рядом с главным корпусом построены новые учебные корпуса и корпуса общежитий. Адрес этого учебного заведения всё тот же: Москва, Волоколамское шоссе, дом 11, но институт сначала стал ненадолго академией, а с 1996 года он называется МГУПП – Московский государственный университет пищевых производств. В университете стали готовить специалистов и по другим пищевым специальностям. Студентам, заканчивающим университет, присваивается звание бакалавра, они получают диплом о высшем образовании, выпускники после вступительных экзаменов могут обучаться дальше в магистратуре. Это вторая ступень высшего образования с более углублёнными знаниями и присвоением звания магистра.
Думаю, что моё сознание навсегда пропитано мукомольно-зерновым духом. В этом я каждый раз убеждаюсь при виде предприятия по хранению или переработке зерна. Я смотрю на него и всегда в этот момент у меня возникают приятные, щемящие воспоминания.
14.01.2015 г.
Еще по теме:
Поделитесь с друзьями