Альманах"Богородский край" N 1 (2000)
ВСТРЕЧА С ВЛАДИМИРОМ ГАЛАКТИОНОВИЧЕМ КОРОЛЕНКО
Иван Захаров
Жизнь и творчество художника Ивана Никитича Захарова (1879-1960) тесно связаны с Богородском. Здесь он начал свою профессиональную деятельность, впервые задумался о смысле бытия, искал ответы на волновавшие его идейные и художественные вопросы. Ему посчастливилось в молодые годы найти мудрого учителя - Владимира Галактионовича Короленко, участие которого помогло ему найти верную дорогу в жизни. И. Н. Захаров принимал участие в революционной деятельности, с 1914 года вошел в партию большевиков. Публикуется отрывок из воспоминаний художника о годах своей молодости.
В 1904 году я окончил Московское художественно-промышленное училище (Строгановское) и в том же году начал работать художником на большой текстильной фабрике — Глуховской мануфактуре. Из школы я вынес представление, что художественное произведение по природе своей уникально, а практическая деятельность на фабрике подменяла его понятием машинного штампа.
За время моей работы на текстильной фабрике я почти не брал в руки кисти для служебных целей. Фабрика в основном выпускала безузорную ткань. На фабрике не было ни одной жаккардовой машины для выделки узорчатых тканей. Моя обязанность сводилась к тому, чтобы указать мастеру сколько ниток, какого цвета и в какой последовательности он должен взять для основы и для утка. Изредка приходилось принимать участие в красильной лаборатории при выработке новых цветов пряжи. Вот и все, что требовала фабрика от художника.
Стремление капиталистов наполнить рынок дешевой продукцией машинного штампа сильно подрывало художественные промыслы и уродовало деятельность художников, занятых на производстве.
Нас, молодых художников, не могло удовлетворить наше положение. Одни из нас — как я, например, — дисквалифицировались, другие же тратили свои силы на производство предметов роскоши для богатых, что претило их убеждениям, стремлению жить и работать для народа.
Искусство и народ, художник и капитал, машина и искусство — эти проблемы глубоко волновали нас. У меня складывалось убеждение, что искусство и машинное производство, искусство и капитализм несовместимы, и я начал склоняться к мысли совсем отойти от художественной деятельности и заняться простым физическим трудом.
Стремление понять сложную действительность, найти в ней свое место (этого требовала и революционная обстановка 1905-1907 годов), я много читал, бегал по лекциям, обращался с письмами к властителям дум того времени — Горькому, Серафимовичу, Рубакину. Я дважды писал к Владимиру Галактионовичу Короленко и однажды имел с ним личную беседу.
С волнением ожидал я ответа крупного литератора, создавшего галерею образов сильных, целеустремленных людей, из которых первым был он сам — мужественный, прямолинейный, правдивый и несгибаемо стойкий.
На мои письма Владимир Галактионович отвечал скоро и обстоятельно, а при личном свидании уделил мне самое живое внимание.
В ответе Владимира Галактионовича я почувствовал мягкий упрек в том, что допустил неправильное толкование созданных им образов. Он как бы говорил мне: «Я изображаю мужика таким, каким его вижу, но в то же время знаю, что мужик не останется навсегда таким; это его безумное состояние — не идеал; мужик дойдет до книги и потом пойдет вперед, освещая себе дорогу книгой». Передаю ответ писателя своими словами, в меру понятого мною.
Владимир Галактионович решительно не советовал мне менять художественную и художественно-педагогическую деятельность на чисто физическую работу, заверяя, что народ наш часто ценит выше, чем люди интеллектуального труда, то, что «умственно». «Золото, золото — сердце народное», - заметил он в личной беседе со мною. В конце письма Владимир Галактионович рекомендовал мне для более углубленного истолкования интересующих меня вопросов, в частности и «народном» и «ненароднбм» искусстве, пользоваться программой «Домашнего чтения», выходившей в то время в нескольких выпусках.
Примерно через полгода после получения ответа на мое первое письмо я был принят Владимиром Галактионовичем во время одного из его приездов в Москву в конторе «Русского богатства» на Никитском бульваре. Обо мне доложили как об одном из читателей.
Он был человеком среднего роста и среднего сложения. Поразила меня его крупная голова, окаймленная густой шевелюрой и широкой бородой. Чем-то по внешности напоминал он не то земского врача, не то губернского агронома или даже лесничего старых времен. При первом взгляде на него я подумал: «Полумужик».
Взгляд его был столько же пытлив, сколько и приветлив, и располагал к доверчивости и откровенности.
Я напомнил Владимиру Галактионовичу о своем к нему письме и поблагодарил его за данные им в ответном письме ценные советы. Владимир Галактионович вспомнил все это и начал разговор вопросом: «Ну, ладите ли вы с жизнью теперь?».
Я ответил, что шестилетний опыт работы на большой текстильной фабрике в качестве художника разочаровал меня. Мне даже кажется, говорил я, что рано или поздно, по крайней мере в части прикладного искусства (и, может быть, музыки), машина будет противостоять искусству, а художнику с машиной вряд ли по дороге...
Заметив, что судьбами искусства, а также вопросом о роли машины в искусстве ему не приходилось заниматься, Владимир Галактионович высказал все же несколько мыслей по затронутому мной вопросу.
Он говорил, например, что рояль можно считать машиной по производству звуков. Однако, в сочетании с человеком рояль порождает высокое искусство. Так же и наша русская гармоника (тоже маленькая машина звуков) сделалась частью души русского человека. К тому же не всякий «машинный штамп» бывает оскорбительным даже для требовательного к себе художника. Например, в ткацком деле на жаккардовой машине вырабатываются полотнища парчи с одним и тем же много раз повторяющимся рисунком. Однако, это не мешает никому из нас признавать парчу художественным произведением и любоваться ею. Думается, продолжал Владимир Галактионович, если говорить не о машине, а обобщенно о технике, то вряд ли можно утверждать, что техника противостоит искусству. Скорее, можно утверждать, что техника обогащает искусство, ведет его вперед и что искусство и техника всегда идут «нога в ногу». И здесь, видимо, действует закон, по которому новая техника при своем появлении вызывает в искусстве замешательство иногда и на длительное время. Заканчивая, Владимир Галактионович сказал: «Все это — мои мысли на ходу, и далеко еще не мои убеждения».
Слова Владимира Галактионовича я воспринял как откровение, они по-новому осветили для меня эволюцию искусства, его связь с техникой.
Тут мне вспомнилось посещение (в 1902 или 1903 году) нашего художественного училища Максимом Горьким и его разговор с группой учащихся старших отделений, о котором я и рассказал кратко Владимиру Галактионовичу.
Молодые художники жаловались, что они обречены обслуживать затеи праздных богачей, то есть поставлены в положение интеллигентных пролетариев, наемных рабов капитала. Горький тотчас возразил: «Вы неправы. Вы готовитесь насыщать жизнь красотой. А красота умножает ласку в жизни. Потребителем же красоты будет в конечном счета производитель ее — сам народ».
Я спросил у Владимира Галактионовича его мнение об этом высказывании Горького. Он ответил мне примерно так: «В былые годы много писалось и говорилось о народной промышленности, о народном искусстве с противопоставлением всего этого капиталистической промышленности и искусству города. Мне кажется, что трудно установить водораздел не между трудом ручным и машинным, а между искусством «народным» и «ненародным», то есть городским, культурным, буржуазным, что ли. Знаменитый собор Василия Блаженного в Москве справедливо признается шедевром русского народного национального искусства. Он сооружен русскими зодчими Постником и Бармой. А ведь для своего времени эти люди принадлежали к городскому Населению, к «интеллигенции», не по паспорту, разумеется, а по своему общественному положению, по своей профессии. Наш Кремль — «святая святых» русского народа - сооружен в значительной мере специалистами иностранного происхождения. В трудном вопросе о «народном» и «ненародном» искусстве следует, может быть, говорить так: то, до чего сегодня сам народ в своей массе культурно еще не дорос и что привносится в его обиход новаторами, со временем осваивается народом и становится народным достоянием. Но осваивается народом только то, что отвечает духу народа, то есть его истории, языку, обычаям, потребностям. Причем это не значит, что в то же время в самом народе, в его громадной толще, отсутствует активный творческий процесс, создающий основной фонд подлинно народной культуры, народного искусства».
Так осторожно, но глубоко, развивал свои мысли Владимир Галактионович... И под влиянием этих мыслей мне впервые, пожалуй, пришлось взглянуть на искусство диалектически, то есть не как на раз навсегда данное и окаменевшее, но как на живой, растущий, вечно изменяющийся, прогрессирующий процесс, где «народное» и «ненародное», национальное и заимствованное сосуществуют, влияют друг на друга, взаимно друг друга обогащают. Живет, изменяется, прогрессирует и сам народ - его психика, запросы, потребности, художественные вкусы.
Я ушел от Владимира Галактионовича с чувством большого удовлетворения и сердечной благодарности.
Публикация Е. Н. Глазкова
Примечания:
Серафимович (Попов) Александр Серафимович (1863-1949) - русский писатель, член КПСС с 1918г., один из основоположников «социалистического реализма».
Рубакин Николай Александрович (1862-1946) - русский книговед, библиограф и писатель. С 1907 года жил в Швейцарии. Разрабатывал проблемы пропаганды книги, руководства чтением и самообразования. С 1930 года получал пенсию от Советского правительства. Похоронен в Москве.
Евгений Николаевич Глазков покинул наш мир в конце 1998 года. Ему шел всего пятьдесят второй год... Это была неординарная личность. Поэт, журналист, искусствовед — он обладал разносторонней эрудицией, глубоко понимал литературу, живопись, музыку, философию. Он дружил с художниками, артистами, священнослужителями, с очень многими людьми. Везде и всюду он был своим человеком, с ним всегда было интересно разговаривать:
притягивали ироничный склад ума, нестандартные, порой парадоксальные мысли, быстрая интеллектуальная реакция. Но он не подавлял собеседника своими знаниями, не навязывал свою точку зрения, а просто щедро делился тем, что знал и умел. Он был истинным интеллигентом. Самое главное, Евгений Николаевич был в лучшем смысле патриотом Богородского края, собирателем, исследователем и пропагандистом его истории. Он трепетно относился к прошлому и каждый раз по-детски радовался, когда ему попадались доселе неизвестные свидетельства былой эпохи. Он любил родную землю и ее людей... И они его никогда не забудут.
Е. Мажан, журналист.
Поделитесь с друзьями