Альманах"Богородский край" N 1 (2000)

ПЕРВЫЕ АВИАТОРЫ *

Л. А. Терновский

Сегодня, когда авиация развивается стремительно, когда аэропланы пролетают моря и континенты, покрывая тысячи верст, когда летчики перевозят многотонные грузы и большое количество пассажиров, трудно представить, что время зарождения авиации было не так уж давно.

Лет 15 назад в Москве было всего 2-3 аппарата, но уже и тогда все очень интересовались авиацией и только разговоров было об авиации, хотя еще очень мало кто из провинции видел аэропланы, что называется «живьем».

Один из первых авиаторов России Уточкин жил тогда в Москве. Ходынское поле было ареной его славы. Аппарат, на котором он летал, в действительности мог только прыгать.

Соберется, бывало, в ожидании полета тысячная толпа, окружит Уточкина на аэродроме — он чувствует себя героем.

Поклонники, собиравшиеся вокруг Уточкина, по-разному относилась к нему. Пьяный рабочий, в синей блузе без пояса, задорно предлагает Уточкину свои услуги: «улетишь куда хочешь». Болезненный юнец, в фуражке техника, старается рассмотреть аэроплан, понять чем он «дышит», почему летит. Старуха в клетчатом выгоревшем платке, совершенно не смотрит на аппарат — она разглядывает своими подслеповатыми, слезящимися глазами самого летчика. Мерно качает головой и что-то нашептывает. «Уж не помешался ли человек и не в слуги ли к сатане нанялся?» — казалось вотвот спросит она. Большинство из толпы — простые зеваки, которые не знают зачем они здесь, куда смотреть, кто полетит. Они готовы на все: хоть лети, хоть падай, все будет встречено смехом и восторгом. Многие щупают аппарат, делают свои предложения, острят...

Уточкин, не торопясь, снисходительно отстраняет от аэроплана зевак, осматривает его, что-то вертит... Подходит к пропеллеру, заводит его... Мотор застучал, аппарат вздрагивает, из-под него полетела пыль, бумага, всякий сор. Полиция разгоняет зевак, столпившихся перед аппаратом. Уточкин вскакивает на место пилота. На полный, как говорится, ход, но аппарат ни с места. Дрожит всем корпусом и никак не решается сдвинуться. Публика довольна, из толпы слышны ехидные выкрики: «Мало каши ел!» «Пусти, Митька, не держи его, пущай летит». Но Уточкина смутить не легко, он с достоинством вылезает из аэроплана, и толпа тотчас надвигается на аппарат. Полиция просит «осадить», «не напирать». Уточкин опять что-то подкручивает и вновь садится на место пилота. Наконец, после долгих ожиданий, аэроплан поехал по полю, взлетел, и описав дугу саженей в десять грузно тыкнулся носом в землю. Побежавшая было за ним толпа с трудом останавливается, неистово орет и рукоплещет.

«Ловко!», «Здорово!», «Вот это понимаю!», «Хитер, сукин сын!» Кругом похвалы и восторги. Уточкин, как на крыльях, спрыгивает на землю, с достоинством отряхивает свой кожаный костюм, поправляет громадные очки и лезет за носовым платком. Его утомленное лицо было похоже на лицо путешественника, пережившего длительное и опасное приключение. Еще несколько таких «безумных» полетов и благодарная толпа везет аппарат к ангарам. Уточкин снисходительно позирует перед десятком фотографических аппаратов и нехотя что-то объясняет господину в золотых очках. Так шли дни.

И вот однажды до нашего городка Богородска дошел слух, что в воскресенье у нас остановится сам Уточкин, который, совершая длительный полет, выбрал наше поле как промежуточную посадку.

Полиции было определено время — 5 часов утра, когда, по расчетам, Уточкин опустится на поле за городом.

Уже в три часа утра весь город был на поле, в домах остались только куры и цепные собаки. Все от мала до велика пришли встретить прославленного русского авиатора, приветствовать его и выразить свое искреннее восхищение.

Огромная толпа напряженно всматривалась в сторону Москвы, в туманную, синеватую даль. День, на счастье, после целой недели дождей, выдался на славу.

Время было уже к обеду, а летчика еще видно не было. То тут, то там было слышно, как урчат желудки. Кое-кто посмелее побежал было обедать, да вернулся - убедили, что не стоит, а то «пролетит и не увидишь».

На московском аэродроме. Фото начала XX века

Все терпеливо ждали и заглушали в себе чувство проснувшегося голода. На поле приехали мороженщики, булочники, торговки с квасом, печенкой, семечками, леденцами и яблоками. Даже самовары принесли. Заиграли в разных местах гармошки, кое-кто уже все же сбегал пообедать, кое-кому принесли. Поле кипело жизнью и кишило народом. А там — вдали, за зубцами отдаленного леса в синеве небес все было спокойно по-прежнему.

— Ты не обедал? - задавал кто-то вопрос.

— Да нет, боюсь пролетит, а ждать да ждать - смерть.

— Уж лучше бы он и не прилетал, ну его к шуту, народ только баламутят. Стой здесь целый день как проклятый...

— Да, задал уж заботу, чтоб ему ни дна ни покрышки.

— Пойдем домой, - уговаривал какой-то скептик в белой рубашке и плисовых портках, — авось и без нас пролетит, эка невидаль.

— Иль ошалел, - отвечал рыжий, как медный поднос, парень, — целые, можно сказать, сутки жду и на, поди.

Толпа на поле шумела, галдела, играла, пела и ругалась. Лаяли собаки, кричали ребята. Солнце начало уже склоняться к западу и чем позднее становилось, тем нетерпение росло, а желание увидеть во что бы то ни стало приковывало к месту, отгоняя и голод и усталость. К вечеру кто-то напился и лежал с недожеванным бутербродом, равнодушный ко всему. Не обошлось и без драк.

Тихий, теплый летний вечер окутал землю. Поднялся от реки туман, закричал коростец и ночь тихо окутала землю, все успокоила и усыпила.

Поле опустело, но едва ночь прошла и забрезжил рассвет нового дня, поле стало опять многолюдным и опять все смотрели вдаль и искали глазами долгожданного авиатора.

— Вот нагрешник-то, не было печали, так черти накачали, — ворчали ожидающие.

— Может, он и не вылетал, а пьянствовал вчера, как мы, грешные — так, только народ обманывают.

— Зачем только полиция смотрит, — ворчали другие, — всех отняли от работ, жди здесь какого-то Уточкина — Курочкина, а на кой черт он нам нужен. Ему хорошо, он поплевывает себе сверху-то, а нам какого.

— Летит, летит, — вдруг послышалось откуда-то со стороны. Все бросились вперед, толкали, сшибали друг друга, опрокинули тележку с ребенком, перевернули жаровню с печенкой, раздавили собачонку.

— Где, где? — спрашивали друг друга, но никто не отвечал, так как никто ничего не видел.

— Обманывают, черти, — злились и ругались кругом, — им шутки, а тут вон баба воет, да и кутьку раздавили.

Толпа долго не успокаивалась, кто-то утешал пострадавшую бабу, кто-то жевал подобранную печенку, кто-то смеялся, а кто-то чуть ли не плакал. Тоска захватила всех и уверенность увидеть Уточкина у всех пропадала. Уйти же домой никто не решался, так как жалел пропущенное время. Долго еще ждали. Стал накрапывать дождь, прогремел где-то вдалеке гром и в то время, когда, отчаявшись, толпа стала разбредаться, на горизонте появился аэроплан.

Все сначала окаменели, а потом ринулись навстречу пилоту, потрясая кулаками, готовые растерзать виновника их долгого ожидания.

Вот уже слышен шум пропеллера. Аппарат плавно опускается. Толпа как будто только этого и ждала. Град камней, калош, кусков земли и отборной ругани «от всего русского сердца» полетело навстречу пилоту. Тут сказалось все: и досада, и радость, и месть за долгое ожидание. Пилот, увидев такую встречу, передумал совершать посадку - аэроплан поднял нос и плавно пошел в высоту.

— А, паршивый черт, испугался, голодранец, измучил народ, а не смущается, — и опять ругань, свист вдогонку пилоту.

— Держи его, лови, бей, кроши, — кричал народ и долго бежал за аппаратом.

Аэроплан тем временем поднимался все выше и выше. Шум пропеллера утихал и поле все пустело и пустело в надвигающихся сумерках.

Публикация Леонида Алексеевича Терновского.

* Очерк написан в середине 20-х годов (прим.ред.).

Поделитесь с друзьями