Очерки истории Вохны

А.С. Маркин

А.С. Маркин. Очерки истории Вохны. Павловский Посад, 2008 г .

 

Большая история малой родины

Книга представляет собой сборник очерков по разным периодам истории Павловского Посада (бывшего села Вохны). Автором аналитически рассматриваются некоторые из наиболее важных, актуальных вопросов местной истории (с проекцией на общероссийскую), которые могут считаться ключевыми в понимании подлинных исторических процессов, имевших место на территории Вохонского края в XIX в.

Издание рекомендуется в качестве учебного пособия по краеведению.

 

Война и миф. К истории крестьянской самообороны от неприятеля в 1812 году.

 

Первостепенное право людей - это право умирать и убивать посягающих на ту землю, на которой они живут...

Уинстон Черчилль

 

Введение

 

Автор ставит перед собой цель рассмотреть явление, традиционно обозначаемое, как «народное партизанское движение в Отечественной войне 1812 года», абстрагируясь по мере возможности от устоявшихся в отечественной исторической науке идеологических клише.

Тема вооруженных выступлений крестьян в 1812 году является неотъемлемой частью более общей темы «Народ в войне Двенадцатого года». Последняя являлась одной из наиболее заидеологизированных как в русской дореволюционной, так и, особенно, в советской исторической науке.

Общеизвестно, что собственно партизанами были временные отряды из военнослужащих регулярных частей и казаков, целенаправленно и организованно создававшиеся русским командованием для действий в тылу и на коммуникациях неприятеля.

Российская историография XIX - начала XX века чётко разделяла действия партизан и стихийно создававшиеся отряды самообороны поселян; для описания действий последних и был используем термин «народная война» (Ахшарумов Д.И. «Описание войны 1812 года», СПб.,1819; Богданович М.И. «История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам», тт. 1-3, СПб., 1859-1860; Бутурлин Д.П. «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году», чч.1-2, СПб.,1823-1824; «Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА», СПб., 1901-1912; Михайловский-Данилевский А.И. «Описание Отечественной войны в 1812 году по Высочайшему повелению...», чч. 1-4, СПб., 1839.) .

Термин же «крестьянское партизанское движение» был введён советскими историками, пытавшимися втиснуть события начала XIX века в схему, созданную как калька так называемого «всенародного партизанского движения в годы Великой Отечественной войны» (Бычков Л.Н. «Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 г .», М.,1954.) . Собственно, основоположником взгляда, трактующего войну 1812 года как уменьшенную копию советско-германской войны 1941- 45 г .г., был И.В. Сталин. К псевдоисторическим параллелям он прибег в сиюминутных политических целях, не имевших ничего общего с задачами собственно исторической науки.

Что же скрывается под этим неудачным определением?

А просто живая реакция народа, почти на 90% состоящего из патриархального крестьянства (Миронов Б.Н. «История в цифрах», Л., 1991.) , на иноплеменное нашествие.

Она была разнообразной, поскольку определялась многими факторами: сословным статусом людей, общим положением дел в той или иной волости, личными мотивами, религиозными воззрениями, степенью развитости личного самосознания, - то есть, жизненными реалиями того времени. В широком смысле слова, эта реакция определялась культурой русского народа начала XIX века - совокупностью его ценностных ориентаций и поведенческих норм, сложившихся в данную историческую эпоху с учётом наследия прошлого.

Смотреться в зеркало не всегда приятно, поэтому нет ничего удивительного в том, что специальных работ по этому вопросу за последние сто лет было опубликовано крайне мало (Бычков Л.Н. «Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 г .», М.,1954; Кочетков А.Н. «Партизанская война» // «1812 год. К 150-летию Отечественной войны. Сборник статей», М.,1962; Червяков Д. «Партизанское движение в период подготовки и проведения Кутузовым контрнаступления в 1812 г .», М.,1953.) , а авторы их оперировали ограниченным кругом источников: в первую очередь, сообщением московского генерал-губернатора гр. Ф.В. Ростопчина о крестьянском движении в Подмосковье и носившими пропагандистский характер публикациями русских газет и журналов 1812-1813 гг. Таким образом, историками изучалась не собственно жизнь крестьян, а представление об этой жизни, созданное стараниями дворянских идеологов, неважно, в данном случае, либерального или консервативного направлений. Как заметил через 194 года после окончания войны один из русских историков, говоря о восприятии её событий российским простонародьем, он лишь «намечает некоторые перспективы» изучения этой темы (Агронов Л.И. «Восприятие событий Отечественной войны 1812 года российским простонародьем» // Интернет-проект «1812 год», 2006 ( www . museum . ru / museum /1812/ Library / Agronov 1/ index . html # r 9 ).) .

Русская дореволюционная историография Двенадцатого года достаточно чётко делится на два главных направления: а) охранительно-консервативное, старательно подчёркивавшее «отечественность» войны в смысле единения всех сословий вокруг престола и породившее массу эпигонов-пропагандистов (Например: Ахшарумов Д.И. «Описание войны 1812 года», СПб., 1819; Булгаковский Д.Г. «Наши ополченцы и партизаны в Отечественной войне», СПб.,1912; Бутурлин Д.П. «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году», чч.1-2, СПб., 1823-1824; Елчанинов А.Г. «Народная война и герои из народа в 1812 году», М.,1912; Михайловский-Данилевский А.И. «Описание Отечественной войны в 1812 году по Высочайшему повелению...», чч. 1-4, СПб., 1839.) и б) либеральное (Апогей развития этого направления - труд «Отечественная война и русское общество» в 7 томах, М., 1912.) .

Однако Россия в то время не была тоталитарным государством, и, в целом, национальная историческая наука была менее подвержена идеологическому давлению, чем в советский период. Она всё-таки стремилась осмыслить тему во всей её сложности, шире привлекая корпус мемуаров, эпистолярное наследие, памятники народного творчества и т.п. Нельзя переоценить выдающуюся роль частных изданий в публикации исторических материалов. Советская же наука просто игнорировала те данные, что не укладывались в рамки господствующей идеологической концепции; доступ к архивам и зарубежным публикациям был в лучшем случае затруднён, традиция частного издательского дела уничтожена.

Такой подход неизбежно приводил поистине к геркулесовым столпам лжи. В качестве характерного примера рассмотрим фрагмент написанной в 1938 г . книги академика Е.В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год».

Академик цитирует известное письмо М.А. Волковой В.И. Ланской от 30 сентября 1812 г . Волкова пишет: «Мы живём против рекрутского присутствия, каждое утро нас будят тысячи крестьян: они плачут, пока им не забреют лба, а сделавшись рекрутами, начинают петь и плясать, говоря, что не о чем горевать, что такова воля Божья. Чем ближе я знакомлюсь с нашим народом, тем более убеждаюсь, что не существует лучшего...» (Тарле Е.В. «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год», М.,1992, стр.185.) .

Мало-мальски знающий русскую деревню человек скажет, что в письме описывается традиционная реакция сельского жителя, зачастую выражаемая им самим даже и сейчас, в начале XXI века, словами «жизнь решилась», то есть, выбор за него сделан, остаётся покориться судьбе. Для русского барина и впрямь не было лучшего народа. Каков же комментарий Е.В. Тарле? Он не без патетики пишет: «Мы знаем, как вели себя под Смоленском, при Бородине, под Малоярославцем те рекруты, которые «пели и плясали» от радости, когда их брали в солдаты» (Тарле Е.В. «Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год», М.,1992, стр.185.) . Подтасовка очевидна.

Таким образом, представляет интерес попытка заново обратиться к комплексу источников, по которым можно непредвзято реконструировать события, касающиеся одного из самых известных и показательных эпизодов войны 1812 года - деятельности так называемого крестьянского партизанского отряда под руководством Г.М. Курина.

Фигуру Г.М. Курина популяризировали уже дореволюционные дешёвые пропагандистские издания, предназначенные «для войск, народа и школ» и служившие проводником официальной идеологии православия, самодержавия и народности.

Советские же историки и партийные пропагандисты сделали из Курина некоего мини-Пугачёва. Ими был запущен тезис об его крепостном, - то есть, классово непорочном - происхождении (Бычков Л.Н. «Крестьянское партизанское движение в Отечественной войне 1812 г .», М.,1954; Жилин П.А. «Гибель наполеоновской армии в России», М.,1968.) ; сообщалось, что отряд под его руководством якобы осуществлял функции управления в крае, пока там не было ни оккупационной, ни российской государственной власти (Сироткин В.Г. «Отечественная война 1812 года», М., 1988, стр.170.) , а затем, одолев маршала Нея и освободив город Богородск, совершил боевой поход на Смоленщину (Орлик О.В. «Гроза двенадцатого года...», М., 1987; Колосов И.П. «Как крестьянин Герасим Курин одолел маршала Нея» // «Собеседник», №9, 1986.) ; сам же Курин был принят, обласкан и награждён лично «народным полководцем» Кутузовым. Полное «обронзовение» образа произошло в годы празднования 150-летия войны 1812 года, когда административным решением московских властей «куст» улиц на западе столицы был назван именами лиц, вошедших в хрестоматийную обойму героев Отечественной войны, в том числе, Курина, и те же имена были запечатлены на помпезном памятнике Кутузову и на досках Бородинского моста («Москва - героям 1812 года. Путеводитель», М.,1981.) . Нет ничего удивительного, что автору в 1980-е годы приходилось слышать бытовавшее среди советских пропагандистов мнение о том, что московская улица Герасима Курина названа так именно потому, что отряд Курина имел в этих местах привал по дороге на запад.

В послесоветские годы миф о вохонских крестьянах-партизанах подвергся эрозии, тем не менее, отдельные его компоненты остаются востребованными к находят отражение на страницах различных изданий («Отечественная война 1812 года. Энциклопедия», М, 2004.) .

Автором уже выпущены в свет работы, посвященные реконструкции действительных событий 1812 года в Вохонской экономической волости Богородского уезда Московской губернии (Маркин А.С. «Преданья старины глубокой» // «Знамя Ленина», №№ 118-125, 127, 130, 133, 136, 139 за 1991 г .; Маркин А.С. «Вохна. 1812 год.», М.,1994; Маркин А.С. «Часовня памяти 1812 года в Павловском Посаде. История создания и гибели» // «К предстоящему восстановлению часовни в Павловском Посаде в память войны 1812 года», Павловский Посад, 1996; Маркин А.С. «Г.М. Курин и отряд самообороны вохонских крестьян в 1812 году» // Интернет-проект «1812 год», 1999 ( www . museum . ru / museum /1812/ Library / markin ) ; первое издание настоящего очерка в рамках библиотеки Интернет-проекта «Сибирь он-лайн» в 1998 г . и его переиздание в рамках Интернет-проекта «1812 год» в 2004 г . ( www . museum . ru /1812/ Library / Markin / index . html ).) , однако, более ранние из них носят популярный характер. В настоящем очерке автор, опираясь на имеющиеся знания, постарается систематически изложить свою точку зрения на предмет, тем самым дополнив и подкорректировав предыдущие работы, в которых была отдана некоторая дань условиям публикации.

 

1. Круг источников по событиям 1812 года в Вохонской волости.

 

Всего касающихся указанной проблемы источников, введённых в оборот, известно автору на сегодняшний день немного, а именно:

I ) публикации в современной событиям периодике («Русский вестник» и др.) и служебная и личная переписка гр. Ф.В. Ростопчина - назовём этот комплекс документов «Материалы Ростопчина 1812-1813 гг.».

II ) портрет Г.М. Курина работы А. Смирнова с надписью на обороте (отметим здесь и относящийся к тому же времени портрет Е.С. Стулова работы М.И. Теребенёва).

III ) сообщение А.И. Михайловского-Данилевского в его «Дневнике 1816 года».

IV ) материалы, отложившиеся в архиве А.И. Михайловского-Данилевского:

IV. 1) письмо Г.М. Курина А.И. Михайловскому-Данилевскому (август 1820 г .) и приложенные к нему:

IV .1.1.) описание боевых действий ополчения Вохонских крестьян в сентябре-октябре 1812 г ., далее по тексту именуемое «Описание», - пожалуй, наиболее известный нынешнему читателю источник, благодаря его публикации в вышедшем к 150-летию Отечественной войны 1812 года сборнике «Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года» («Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. Сборник документов», М., 1962.) .

IV. 1.2. - IV. 1.4.) Три «песни вохонских партизан».

V ) запись священника о. Я. Петрова в метрической книге Воскресенской, села Павлово, церкви, сделанная в 1812 г .

VI ) бумаги Владимирского ополчения и примыкающие к ним материалы главного командования русской армии и ополчений.

VII ) косвенные данные, позволяющие представить развитие событий в районе Богородска в 1812 г . - мемуарные, дневниковые, эпистолярные свидетельства.

VIII ) позднейшие относящиеся к Павловскому Посаду документы, отложившиеся в Центральном историческом архиве г. Москва; местные легенды о 1812 г . (и те, и другие введены в оборот в очень небольшой степени: публикации фрагментов встречаются, в основном, в работах местных краеведов).

А.И. Михайловский-Данилевский

 

2. Анализ и критика происхождения и содержания источников.

 

2.1. Ростопчинские материалы.

 

Впервые факт самообороны крестьян Вохонской экономической волости Богородского уезда Московской губернии от солдат Наполеона был описан в публикации журнала «Русский вестник», №№ 1-3 за 1813 г .

Публикация представляет собою материал, переданный для всеобщего сведения московским главнокомандующим графом Ф.В. Ростопчиным, и повествующий о простолюдинах вверенной ему Московской губернии, добровольно ополчавшихся против неприятеля в 1812 году.

Текст следующий: «Московское начальство удостоило сообщить сии статьи в «Русский вестник» под заглавием: Записка тем из купечества, мещанам и крестьянам, кои при нашествии неприятеля примером своим возбуждая в других мужество и приемля благоразумные меры, способствовали тем к отвращению посылаемых от неприятеля отрядов для грабежа и зажигательства; равно и тем селениям, которые наиболее при том отличились.

Дела воинов-земледельцев по Богородской округе.

Экономических волостей: Вохновской голова Егор Стулов, сотенный Иван Чушкин и крестьянин Герасим Курин; Амеревский голова Емельян Васильев, собрали подведомственных им крестьян, пригласили также и соседственных.

«Православные христиане! - сказали они, - Москва горит в наших очах; лютые злодеи побивают наших братии; жгут и опустошают сёла, деревни; оскверняют Церкви Божии...

Жаль не себя, жаль своих православных. Поклянёмся Св. Евангелием и Крестом Господним; поклянёмся умирать друг за друга: за наши семейства...»...

Вохонские крестьяне истребили до пятидесяти, а Амеревские до трёх сот врагов...

В упомянутой Записке означено, что о их мужественных поступках сообщил письменное сведение начальник Владимирского ополчения генерал-лейтенант кн. Голицын...

Сии истинно Русские крестьяне отважно нападали на неприятеля, когда приходил к родным их пепелищам, и мужественно отражали, не жалея себя» («Русский вестник на 1813 год, издаваемый Сергеем Глинкою», стр.106 и след.) . Эту публикацию мы числим первым публичным сообщением о событиях 1812 года в Вохонской волости.

Факт её появления должен быть правильно понят.

Статья являлась частью пропагандистской кампании, развёрнутой Ростопчиным. Целью кампании являлось, с одной стороны, убедить Александра I в правильности «сверхпатриотической» позиции, занятой Ростопчиным в ходе войны 1812 г . (квинтэссенцией его действий стало сожжение Москвы (Тартаковский А.Г. «Обманутый Герострат. Ростопчин и пожар Москвы» // «Родина», № 6-7, 1992.) ), а с другой стороны - оказать воздействие на настроения простонародья для предотвращения анархических выходок.

Ситуация в разорённых войной районах была тревожной. В конце октября - начале ноября 1812 года, по возвращении в Москву к непосредственному исполнению своих служебных обязанностей, Ростопчин писал: «...Пребывание ... французских войск ... поселило во многих местах буйство и непослушание... Мужики начинают опустошения: так как грабить нечего, они жгут... Петербургские господа не понимают, что именно теперь надо постараться утишить кипение народа, заставить его снова войти в круг своих обязанностей. Невозможно, чтобы часть народа занималась только грабежами и убийствами» (Ростопчин Ф.В., граф «Письма к супруге 1812 года» // «Русский архив», 1901, кн. 2, стр. 482-483.) . В феврале 1813 года он констатирует: «Умы сделались весьма дерзки и без уважения. Собственность не почитается, а привычка бить неприятелей преобразила большую часть поселян в разбойников».

Таким образом, Ростопчин пришёл к мысли о необходимости организации возможно более громкого публичного мероприятия, которое бы прославило торжество патриархального духа верноподданичества и официального православия на примере образцового поведения группы поселян.

Экзальтированно-патриотические настроения Ф.В. Ростопчина (во многом, как представляется, наигранные, поскольку взгляды графа на русский народ отличались достаточным цинизмом) искренне разделялись его близким знакомым литератором и издателем С.Н. Глинкой, а также и иными влиятельными представителями так называемого консервативного лагеря.

Первая публикация в журнале Сергея Глинки о простолюдинах-патриотах из Московской губернии должна была обеспечить поддержку ходатайству Ростопчина перед царём о награждении этих абсолютно лояльных людей (всего 50 человек, в том числе, Курин, Стулов и Чушкин) высокими наградами.

Тем временем, идейно противоположная консерваторам либеральствующая часть российского благородного сословия явно переоценивала уровень самосознания и политической развитости русского народа и искала в стихийных выступлениях простолюдинов против французов подтверждение правильности своих вольнолюбивых теорий. Как справедливо замечено, для русских вольнодумцев тех лет «патриотизм был синонимом политического либерализма» (Мисюревич О.Е. «Т.К. Прусис. Русское общество и греческая революция» // «Вопросы истории» № 11, 1997.) .

Таким образом, существовал социальный заказ на положительного героя - крестьянина-патриота, сформированный представителями как консервативного, так и либерального лагеря тогдашней правящей элиты. Заказ этот базировался на умозрительных конструкциях, весьма далёких от адекватного отражения картины современной ему русской жизни.

Естественно, исполнители заказа не замедлили появиться.

Например, либерал А.И. Тургенев, причастный к проблемам армейской спецпропаганды А.Ф. Воейков и придерживавшийся в тот период либеральных взглядов литератор Н.И. Греч, руководствуясь самыми благими намерениями поднятия патриотического духа и располагая печатным органом «Сын Отечества», публиковали сочинённые ими рассказы о якобы имевших место подвигах крестьян. Так появились сюжеты о «русском Сцеволе», о старостихе Василисе, о казаке, с одной нагайкой отнявшем пушку у трёх французов и другие, которые тут же были растиражированы в виде народных картинок художником И.И. Теребенёвым (Ильин-Томич А. «Кто придумал русского Сцеволу? К истории патриотического мифа» // «Родина», № 6-7, 1992.) . Сложное (т.е., ненародное) происхождение патриотических картинок Теребенёва и его коллег - Венецианова, Смирнова и др. - давно признано серьёзными исследователями (Кузьминский К.С. «Отечественная война в живописи» // «Отечественная война и русское общество», т.5, М., 1912.) .

Важнейшей характерной чертой, объединявшей идеологическую продукцию, ориентированную на удовлетворение заказа, была стилизация под «народность», как её понимали дворяне: чаще - натужная (как, например, в знаменитых афишках Ростопчина), а иногда весьма талантливая.

Тем критичнее исследователь должен подходить к письменным материалам, появившимся на свет в такой исторической обстановке. А материалы, относящиеся к Вохне в 1812 году, именно таковы.

Император Александр I учёл настроения дворянства, и в начале февраля 1813 г . последовало распоряжение наградить людей Ростопчина: 23 человека «начальствовавших» - знаками отличия Военного ордена (Георгиевскими крестами), а прочих 27 человек - специальной серебряной медалью «За любовь к отечеству» на Владимирской ленте (любопытные и характерные подробности о том, как власти решали вопрос о награждении крестьян иносословными наградами, приведены в статье В.В. Бартошевича (Бартошевич В.В. «Из истории награждения крестьянских партизан 1812 г .» // «Исторические записки», т. 103, М ., 1981.) ).

По выходе распоряжения, последовала публикация того же материала гр. Ростопчина о деяниях поселян в газете Министерства внутренних дел «Северная почта» («Северная почта», газета Министерства внутренних дел, №№ 19-22, 1813.) .

Растиражированное таким образом сообщение гласило: «...предаётся здесь ко всеобщему сведению известие о храбрых и похвальных поступках поселян Московской губернии, ополчавшихся единодушно и мужественно целыми селениями против посыланных от неприятеля для грабежа и зажигательства партий, с показанием имён и деяний тех из купцов, мещан и крестьян, которые в сие время наиболее отличились.

По Богородскому уезду Вохонской экономической волости голова Егор Стулов, сотский Иван Чушкин и крестьянин Герасим Курин, да Амеревской волости голова Емельян Васильев, собрав подведомственных им крестьян и пригласив также соседственных, мужественно защищались от неприятеля и не только не допустили его разорять и грабить их селения, но, отражая и прогоняя врагов, вохонские крестьяне побили и в полон взяли до 50, амеревские же до 300 человек. Таковые мужественные поступки их засвидетельствованы и одобрены письменно начальствующим над Владимирским ополчением г. генерал-лейтенантом кн. Голицыным.

...Известие сие прислано и засвидетельствовано от главнокомандующего в Москве г. генерала от инфантерии гр. Ф.В. Ростопчина...» (Опубл. в советское время в: «М.И. Кутузов. Документы», тт. 1- 5, М ., 1950-1956, том 4, ч.2, стр. 671.) .

«Московские ведомости» незамедлительно воспроизвели публикацию официальной «Северной почты» («Московские ведомости», №№ 22-25, 1813.) .

Как видим, ничего принципиально нового, по сравнению с «Русским вестником», в этих сообщениях нет.

25 мая 1813 года в Москве Ростопчин организовал пышную церемонию вручения царских наград; 31 мая описание события было опубликовано в «Московских ведомостях» (№ 44, 1813); нравоучительная речь Ростопчина, обращенная к награждённым поселянам, была опубликована в «Русском вестнике» (№ 8, 1813) и в «Русском инвалиде» (№ 22, 1813) - ведущих периодических изданиях того времени.

Интерес представляет факт упоминания двух очагов истребления французов в Богородском уезде - наряду с Вохонской, также и в Амеревской волости.

Волостной центр село Амерево находился приблизительно в 27 верстах от Москвы по Стромынскому тракту, на левом берегу р. Клязьмы (в настоящее время поглощено г. Щелково («План Царствующего Града Москвы с показанием лежащим мест на Тритцать верст в округ», 1763 г ., репринт, М., 1994; «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии. Составлен по официальным сведениям и документам К. Нистремом, 1852 г .» // «Богородский край», №№ 4-5, 1996; Ровенский Г. «Топонимический справочник Щелковского района», 2-е изд., Щёлково-Фрязино, 2006.) ). Находясь на 25 вёрст западнее оккупированного Богородска, Амеревская волость, видимо, в несравненно большей степени, чем Вохонская, подвергалась набегам мародёров и фуражиров. Поэтому вполне логично, что вконец обозлённые местные экономические крестьяне могли истребить их в количестве на порядок большем, чем вохонцы.

Интересно, однако, что глава амеревских крестьян Ем. Васильев, в отличие от вохонских старшин, нигде более в известных автору источниках и литературе не упоминается. Его имя оказалось прочно забыто.

 

2.2. Портреты.

По возвращении в Москву осенью 1812 г ., граф Ростопчин, движимый своим пониманием проблемы народного патриотизма, старательно собирал портреты крестьян, известных наибольшим числом убийств французов. Он обратился в петербургскую Академию художеств с просьбой прислать в Москву живописца, который смог бы создать галерею гравированных портретов крестьян, лично убивших наибольшее число неприятелей. Академия прислала одного из лучших своих мастеров, некоего Витбера (Мельгунов С.П. «Ростопчин - московский главнокомандующий» // «Отечественная война и русское общество», т.4, М., 1912.) .

Видимо, мода на верноподданных крестьян-патриотов была широко распространена. Ей мы, как представляется, обязаны существованием дошедших до нас портретов Г.М. Курина и Е.С. Стулова. Последний приписывается кисти Михаила Ивановича Теребенёва («Бородинская панорама. Путеводитель», М., 1985, стр.137; Тартаковский А.Г. «1812 год и русская мемуаристика», М., 1981, стр.236.) , брата известного И.И. Теребенёва; однако, история портрета неизвестна. На обороте же первого имеется любопытнейшая, до сих пор не расшифрованная полностью надпись, гласящая следующее: «1812 г. № 6. Москов. Ведом. особ. пред. Корик. И. порт. Курин. Крестьянин Богородского уезда Герасим Курин Предводитель милицыи крестьян 5000, и до 500 конных поселян. 11 сентября 1812 года, многа в плен взял французов 3 пушки и обоз с хлебом и прочим добром, зачто получил 5000 рублей награды Идостоинство Гражданина, крес. с. Георгия И пр. мидаль. Инс. Пор. Учите. Рис. Икорикотурист А. Смирнов. 1813 г . сен. 11 дня. Пртр. Прбн. Портезану Поручику 1813 Орлову».

В каталоге юбилейной московской выставки к столетию Отечественной войны 1812 г . этот портрет значится под № 178 как собственность знаменитого русского коллекционера, выходца из рода боровских купцов-старообрядцев, впрочем, перешедших не позднее 1839 г . в православие, Петра Ивановича Щукина («Выставка 1812 г . Каталог», М., 1912, ч. IV , стр.71-72; Рыбникова М.А. «Горбовская хроника. По архиву семьи Щукиных», М., 1919, стр.9 и след.) .

В настоящее время портрет находится в Государственном Историческом Музее (г. Москва).

Под следующим № 179-м каталога описан портрет Василисы Кожиной из той же частной коллекции, на обороте которого имеется не менее любопытная надпись: «№ 6 Москов. Вед. 1812 Партизан 1812 г . Василиса Кожина Большую зделала России пользу, награжд. 500 руб. Имидаль с 1812. Поза. Писан Портр. Поручика Орлова» («Выставка 1812 г . Каталог», М., 1912, ч. IV , стр.72.) .

Надпись на обороте портрета Курина - это, безусловно, современное, в пределах одного-полутора десятков лет, свидетельство о событиях 1812 года в Вохне.

Не вызывает сомнений вопрос об авторстве обоих портретов - они написаны художником Александром Смирновым, зарабатывавшим в 1813 г . патриотической карикатурой. Литературы о нём нет, если не считать упоминаний в дореволюционной работе К.С. Кузьминского (Кузьминский К.С. «Отечественная война в живописи» // «Отечественная война и русское общество», т.5, М., 1912.) и в статье Н.Н. Гончаровой и Н.А. Перевезенцевой «Народный бытовой портрет», опубликованной в 1985 г . (Гончарова Н.Н., Перевезенцева Н.А. «Народный бытовой портрет» // «Художник», №1, 1985.) . Вполне очевидно, что живописцем он был третьестепенным.

Обращает на себя внимание несуразность в изображении наград на портрете Курина.

Человек, изображённый на портрете, украшен тремя наградами: Георгиевским крестом, бронзовой медалью за 1812 год с надписью «Не нам, не нам, а имени Твоему» на чёрно-красной ленте ордена св. Владимира и серебряной шейной медалью с царским профилем на красной Анненской ленте. Сословная бронзовая медаль за 1812 год на Владимирской ленте даровалась, согласно указу от 30 августа 1814 г ., дворянству, внесшему пожертвования, а также чиновникам, участвовавшим в формировании ополчения и резервов. Впоследствии круг лиц, которым дозволялось получить эту медаль на Владимирской ленте, был расширен, но награждение ею крестьян исключалось абсолютно (Кузнецов А.Г. «Ордена и медали России», М., 1985.) . Шейная медаль на Анненской ленте, как представляется, могла и не иметь отношения к Отечественной войне. Такие награды даровались купцам и представителям местной выборной власти из неблагородных.

Курин мог её получить за иные заслуги, например, находясь в должности волостного головы.

На портрете Кожиной также заметна несообразность в изображении награды. Медаль «Не нам, не нам...» на груди Василисы здесь изображена с Георгиевско-Андреевской лентой, установленной для боевой медали в честь взятия Парижа, вручавшейся только солдатам и офицерам-ветеранам кампании 1814 года с марта 1826 по май 1832 гг. (Кузнецов А.Г. «Ордена и медали России», М, 1985.) .

Можно предположить, что художник писал портреты в два приёма: сначала собственно портрет, возможно, с некоего промежуточного изображения или с натуры, а затем - детали, в том числе, награды (обращает на себя внимание также небрежность в выписывании нижней части портрета Курина). По мнению сотрудника отдела изобразительных материалов Государственного Исторического Музея Н.А. Перевезенцевой, высказанному в беседе с автором, такое предположение может быть верным. Так работал и знаменитый «конвейер» Дж. Доу (Михайлова С. «Дорожить своим именем...» // «Нева», №3, 1982.) . По мнению Н.А. Перевезенцевой, при внимательном взгляде на портрет Кожиной видно, что награда была пририсована позже.

Таким образом, точнее было бы датировать портрет Курина не 1813 годом, а шире, 1810-ми - 1820-ми годами и делать скидку на слабое знание А. Смирновым статутов царских наград. Дело в том, что он писал парадные портреты по заказу, и здесь изображение крестов и медалей не могло быть лишним, даже если оно вступало в противоречие с правдой. Не менее вероятно предположение, что медали, возможно, полученные Куриным позднее, были дописаны другим художником на портрете работы Смирнова. Даже в XX веке среди крестьян и городских низов широко было распространено позднейшее пририсовывание наград и деталей одежды на более ранних фотоизображениях родственников.

Кто же был заказчиком портретов?

Рискнём предположить, что им, судя по надписям на обороте, был некий поручик Орлов. Историку 1812 года хорошо известен один персонаж, который может быть отождествлён с заказчиком портретов. Это - сподвижник знаменитого своим фанатичным бесстрашием и жестокостью А.С. Фигнера поручик Орлов, «донской офицер, родом чеченец, зверский забияка», числившийся по Сумскому гусарскому полку, фигурирующий в мемуарах бывшего члена отряда Фигнера подполковника К. Бискупского («Россия и Наполеон. Отечественная война в мемуарах...», М., 1913, стр.292.) и в мемуарах Ф. Растковского («Изгнание Наполеона из Москвы», М., 1938, стр.101-102.) .

Этот Орлов вполне мог разделить энтузиазм графа Ростопчина в коллекционировании портретов именно тех из крестьян, кто лично отправил на тот свет максимальное число французов.

В основном, текст, написанный на обороте портрета, не противоречит содержанию «Описания». Приводятся практически одинаковые данные о численности дружины, о взятии пленных, обоза с продовольствием; факт захвата 3 орудий не подтверждается другими источниками, однако, наиболее вероятно, они были взяты не с бою, а просто найдены в оставленном французами Богородске, куда Курин привёл своих людей 2 октября. Имеется объяснимая неосведомлённостью автора надписи ошибка в датировке событий (11 сентября 1812 г . Богородск ещё не был оккупирован).

Нет подтверждения в иных известных автору источниках сведениям о колоссальной денежной награде в пять тысяч рублей, полученной Куриным (эквивалент стоимости каменного дома, или трёх деревянных домов, или эквивалент пяти годовых окладов старшего фабричного мастера-немца - см., например, данные о богатстве купцов Щукиных в материалах их домашнего архива за 1818-ый и последующие годы (Рыбникова М.А. «Горбовская хроника. По архиву семьи Щукиных», М., 1919.) ), и о повышении им своего личного сословного статуса - получении «достоинства гражданина». Последнюю фразу можно было бы трактовать как свидетельство перехода Курина из крепостного состояния в вольное, будь мы уверены, что Курин был крепостным. Но Курин, всю жизнь проживший в экономической Вохонской волости, крепостным не был, иначе бы, кстати, по обычаю того времени, он был бы назван таковым в сообщении гр. Ростопчина. В позднейших официальных бумагах Курин значится «обывателем и Кавалером» (Ситнов В.Ф. «День рождения посада» // Ситнов В.Ф. «Вохонский край. Краеведческий калейдоскоп», вып.1, Павловский Посад, 2005.) , либо «мещанином» (ЦИАМ, ф.2127, оп. 1, д. 145, лл. 105об.-106 (запись о смерти и погребении Г.М. Курина).) .

Советская историческая наука из пропагандистских соображений в 1950-х гг. объявила его, без достаточных на то оснований, крепостным крестьянином, что и было закреплено в Большой Советской Энциклопедии (БСЭ, 2-е изд., т. XXIV , М., 1953, стр. 98.) . Ссылку на источник информации статья БСЭ не содержит. В беллетристике образ Курина-крепостного создал в годы войны 1941-45 гг. советский писатель С. Голубов, книжку которого «Герасим Курин» (Голубов С. «Герасим Курин», М.-Л.,1942.) неискушённые люди принимают за достоверный источник.

Вероятно, А. Смирнов, делая запись о «достоинстве гражданина», отнюдь не имел в виду сословный статус, а лишь выразился иносказательно, высоким слогом.

Что же касается бронзовой медали за 1812 год, то Курин в указанном выше письме к А.И. Михайловскому-Данилевскому выхлопатывал, вероятно, именно такую награду и, возможно, пусть даже и без содействия со стороны в тот момент переживавшего не лучшие дни в своей карьере Михайловского-Данилевского, получил её. Ну, а шейную медаль, будучи вохонским головой, он вполне мог заслужить.

Личность самого Герасима Матвеевича Курина, раз уж мы заговорили об его портрете, вызывает ряд вопросов.

Документально подтверждённых фактов биографии героя до недавнего времени было известно мало.

В отечественных авторитетных справочных изданиях, выпущенных до 1950-х гг. (сытинская «Военная энциклопедия», Брокгауз-Ефрон, Гранат, 1-е издание Большой Советской Энциклопедии) сведения о нём отсутствовали. 2-е издание БСЭ указывало, что места и даты его рождения и смерти неизвестны. По сведениям Советской исторической энциклопедии (т. VIII , М., 1965.) , повторённым в 3-м издании БСЭ (т. XIV, М., 1973.) , он родился в 1777 г . в с. Павлово (Вохна) - волостном центре Богородского уезда Московской губернии - и скончался там же 12 (24) июня 1850 г .

Среди краеведов, между тем, вплоть до 2000-х гг. бытовала версия о том, что Г.М. Курин родился в деревне Меленки, располагавшейся по соседству с Павловом и в 1844 г . вошедшей в состав Павловского Посада (Мнение И.П. Колосова со ссылкой на ряд других подмосковных краеведов.) .

Конфессиональная принадлежность Г.М. Курина никогда не обсуждалась в литературе, поскольку она представлялась спорной, а публичные дискуссии на эту тему - нежелательными. Некоторые местные краеведы полагали, что он мог, по крайней мере, происходить из старообрядческой семьи.

В начале 1990-х гг. журналист и краевед, знаток местного старообрядчества В.Ф. Ситнов обнаружил в сохранившейся в Центральном историческом архиве Москвы (ЦИАМ) метрической книге православной Воскресенской павловопосадской церкви у р. Вохна запись, подтверждающую факты смерти Г.М. Курина 10 (ст.ст.) июня 1850 г . и захоронения его на погосте именно при этой церкви. Не исключено, что и другие исследователи располагали этими сведениями (Горчаков Е.П., Жукова Е.В.) . Вероятно, именно эта запись в своё время послужила основанием для публикации дат рождения и смерти Курина в 3-м издании БСЭ (с опечаткой в дате смерти), но впоследствии первоисточник был забыт.

Между тем, одна из дальних родственниц Герасима Матвеевича, проживавшая в Павловском Посаде до 1990-х годов - Анфиса Ивановна Бендер (урождённая Щенникова) - до глубокой старости была абсолютно уверена в том, что её знаменитый предок, как старообрядец, был захоронен на традиционном местном старообрядческом кладбище и даже ссылалась на такое же мнение других «знающих людей».

Хорошо известно, что старообрядцы, в процентном отношении составляя малую долю населения империи, дали из своей среды несоразмерно много видных деятелей на торгово-промышленном поприще, в том числе, в Богородском уезде (Керов В.В. «Т.С. Морозов: идея собственности в старообрядческом предпринимательстве» // «Морозовы и Москва. Труды юбилейной научно-практической конференции «Морозовские чтения», Москва, 26-27 декабря 1997 г .», М., 1998, стр.31.) . Будучи поставлены в неравноправное положение правительством и официальной православной церковью, они отличались духовной независимостью и гордым самостоянием, взаимовыручкой и упорством в достижении цели. Отношения же старообрядцев и правительства были сложными. Неудивительно, что, по некоторым сведениям, в оккупированной Москве ряд купцов-старообрядцев вошёл в городской муниципалитет («Наполеон в России», М., 1911, стр.440.) , а лидеры старообрядческой беспоповской общины приветствовали Наполеона и в ответ получили свободу вероисповедания, охрану и возможность собирать в православных церквах святыни, некогда изъятые у староверов («Наполеон в России», М., 1911, стр. 430-431.) .

Восточная часть Богородского уезда вплоть до первых десятилетий XX века была ареной то латентной, то принимающей довольно острые формы борьбы между старообрядцами и официальной православной церковью. И продемонстрированное в 1970-90-х гг. упорное желание потомственной старообрядки А.И. Бендер сопричислить своего знаменитого родича к сонму выдающихся старообрядцев было лишь слабым, но характерным отголоском бушевавших некогда в этом крае страстей.

Нельзя не признать, что такие личные качества Г.М. Курина, как мужество и инициативность, вполне могли быть воспитаны в старообрядческом окружении.

Отсутствие достаточного количества достоверных данных о канонизированном партийно-советской пропагандой «крепостном народном герое» совершенно не послужило препятствием к выпуску в 1987 г . издательством ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» полного поистине фантастических деталей опуса некоего Б. Чубара «Герасим Матвеевич Курин» (серия «Жизнь замечательных людей») (Чубар Б. «Герасим Матвеевич Курин», М., 1987.) .

И только в 2002 г . в одной из малозаметных районных газет («Колокольня», №27, 2002, Павловский Посад.) были опубликованы результаты многолетних систематических изысканий В.Ф. Ситнова, позволяющие восстановить некоторые важнейшие детали биографии действительно незаурядного человека.

Как доказано исследователем, Г.М. Курин не был ни «раскольником», ни крепостным бедняком-сорвиголовой.

Он скончался не 12-го, как указала БСЭ, а 10-го июня 1850 г . и похоронен был на третий день после кончины - 13-го - не на старообрядческом, а на приходском кладбище, издревле располагавшемся не у стен Воскресенской церкви, а на противоположном от неё правом берегу р. Вохна. В настоящее время это место заброшено, и ничто не напоминает нынешним павловопосадцам о том, что именно здесь покоятся останки многих поколений местных жителей (Бабка автора - Т.В. Обрезкова (1898-1987) - свидетельствовала, что в 1900-х-1910-х гг. на этом кладбище стояли многочисленные надгробия, причем выделялось одно из них,- установленное, судя по полустёртой надписи, в память какого-то «воина» (запись устных рассказов; архив автора).) .

Отец Курина - экономический крестьянин Матвей Алексеевич (род. 1751 - сконч. 1822 или 1823) - также всю жизнь прожил в родном селе и никогда, вопреки сочиненным советскими идеологами легендам, не служил под началом М.И. Кутузова.

Жена Г.М. Курина Анна Савельевна (урожденная Савина, род. 1781 - сконч. после 1848) была коренной жительницей села Павлово и принадлежала к одной из ветвей рода Широковых. Наиболее известный из Широковых - купец 1-ой гильдии Давыд Иванович (1790-1849) - сыграл, несомненно, ключевую роль в преобразовании села Павлово (Вохны тож) и «смежных с оным четырёх деревень» в посад (Маркин А.С. «Дом на площади Революции» ( www.pavlovskyposad.ru/p_article_memorial_desk.htm ) ) . Через замужества дочерей Давыда Ивановича павловские Широковы породнились с кланами известнейших русских промышленников-старообрядцев Хлудовых и Морозовых.

В 1812 году сыновьям Г.М. Курина Терентию и Антону было, соответственно, 13 и 8 лет от роду. Оба скончались совсем молодыми в начале 1820-х гг. По некоторым сведениям, у Терентия осталось двое детей - Иван и Елена; имеется также известие о том, что вдовая сноха Герасима Курина - Пелагея - имела (возможно, от второго мужа) сына Фёдора (Жукова Е.В. «Несколько слов о потомках Герасима Курина» // Веб-портал «Богородск-Ногинск. Богородское краеведение» www.bogorodsk-noginsk.ru , 2007.) .

Достоверно известно, что род Куриных продолжили потомки младшего брата Герасима - Никифора Матвеевича (род. 1783 или 1788 - сконч. 1825), также проживавшего в Павлове. Сын Никифора Гаврила (род. 1824 - сконч. не ранее 1873), кстати, в Крымскую кампанию служил в ополчении. Сам же Герасим Курин после смерти родных детей якобы усыновил некоего Ивана Антоновича, возможно, приходившегося ему двоюродным племянником. Ивану же Антоновичу - но уже значащемуся внуком - он завещал и своё невеликое недвижимое имение в Павловском Посаде (Текст духовного завещания, составленного 10 июля 1848 г ., приводится в: Жукова Е.В. «Несколько слов о потомках Герасима Курина». // Веб-портал «Богородск-Ногинск. Богородское краеведение» www . bogorodsk - noginsk . ru , 2007. Характерно, что свидетелями при составлении завещания были Д.И. Широков и И.С. Лабзин.) . Потомки этого человека продолжают проживать на территории бывшего Богородского уезда, причём до 1917 года, по семейному преданию, они пользовались дарованной роду Г.М. Курина за его заслуги привилегией бесплатного получения образования. Один из них, старообрядец Иван Фёдорович Курин, в частности, работал на Богородско-глуховской мануфактуре Морозовых в немалой должности главного бухгалтера (по другим сведениям, должность его именовалась «конторщик») (Андрианов Е. «Вохна. Год 1812-й» // «Павлово-посадские известия», 08.09.1992; Ситнов В.Ф. «Где же похоронен Герасим Курин» // Ситнов В.Ф. «Вохонский край. Краеведческий калейдоскоп», вып.1, Павловский Посад, 2005; Ситнов В.Ф. «Правда и вымысел о Герасиме Курине» // Ситнов В.Ф. «Вохонский край. Краеведческий калейдоскоп», вып.1, Павловский Посад, 2005; Ситнов В.Ф. «Обыватели Павловского Посада до 1917 года. Словарь-справочник фамилий», Павловский Посад, 2006.) .

О том, насколько переплетался в Посаде повседневный быт разноверующих его обывателей свидетельствуют опубликованные Е.В. Жуковой материалы Богородского духовного правления за октябрь 1862 г . Оказывается, упомянутая выше сноха Г.М. Курина Пелагея «уклонилась в раскол по примеру и убеждению матери, павловской мещанки Евдокии Степановой, вместе с собой обратила в раскол троих детей, крещенных в православии, последнего же сына Федора, быв сама в расколе, окрестила в православной церкви и затем обратила также в раскол, возвратиться в православие не согласна по расположению, почему и детей воспитывать по правилам православия также не согласна». Краткосрочные ссылки Пелагеи и Фёдора в монастыри официальной православной церкви на «увещевание» так и не способствовали их обращению (Жукова Е.В. «Несколько слов о потомках Герасима Курина», 2007 // Веб-портал «Богородск-Ногинск. Богородское краеведение» http://www.bogorodsk-noginsk.ru/p-posad/potomki-kurina.html .) .

Вохонский же староста и ровесник Г.М. Курина Егор Семенович Стулов (1777-1823) и вовсе был потомственным «записным раскольником» (Факты установлены В.Ф. Ситновым. См.: Ситнов В.Ф. «Вохонский край. Краеведческий калейдоскоп», вып.1, Павловский Посад, 2005.) .

Не позднее августа 1820 года Г.М. Курин сменил Е.С. Стулова в должности волостного головы и пребывал в ней до 1826 г ., имел на торговой площади в Павлове собственный дом, но, насколько известно, успешной торгово-промышленной деятельностью не занимался. Во всяком случае, его фамилия не встречается в числе ведущих предпринимателей Павловского Посада того времени («Павловский посад» // «Московские губернские ведомости», отдел 2-й к №22, 02.06.1845; Быковский И. «Павловский посад» // «Русские ведомости». № 137, 17.11.1864.) . Не исключено, что должностью он поплатился за то, что в 1825 году допустил сбор подписей, и сам, как волостной голова, подписался под прошением к церковным и гражданским властям о переводе старейшей Вохонской церкви - Воскресенской - «по образцу Единоверческой на службу по старому обряду» (Ситнов В.Ф. «У церковных стен. К истории храмов Павловского Посада» // «Богородский край», №1, 2000.) . По некоторым сведениям, Г.М. Курин четырежды бывал обвиняем в злоупотреблении служебным положением и даже скончался, находясь под следствием (Сообщение В.Ф. Ситнова автору, декабрь 2006 г .) . Но быть обвиняемым - ещё не значит быть виновным.

Имеет право на существование гипотеза о том, что Вохна и, позднее, Павловский Посад в первой половине - середине XIX века были ареной конкурентной борьбы групп предпринимателей, относившихся к разным общинам верующих. Эта борьба за ресурсы и положение на развивающемся российском рынке проявилась в духовно-идеологической сфере именно в виде религиозных смут и противостояний.

Как мы видели, имеются некоторые основания считать, что Курин принадлежал к «партии» Д.И. Широкова, склонной к поощрению единоверчества - компромиссного варианта сосуществования «раскольничьей» паствы и официальной «никонианской» церкви (Родившееся в среде московских купцов-старообрядцев, признававших Св. Синод и Государя, движение быстро получило санкцию на существование лично от Павла Первого, утвердившего «Правила Единоверия» в 1800 г .) . Такой компромисс мог существенно облегчить ведение деловых операций многим торговым людям Богородского уезда.

Однако, как неоднократно отмечалось в подаваемых непосредственно царю Всеподданейших годовых отчетах III Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, склонность правительства к компромиссу с умеренными «раскольниками» встречала преграду в позиции деятелей официальной церкви, преследовавших свои интересы («...стеснения достигают самую безвредную часть раскольников, то есть тех, кои имеют церкви и попов. Сии раскольники, называющие себя старообрядцами, везде оказываются людьми трезвого поведения, исправными в исполнении обязанностей своих к правительству и приверженными ему, одним словом, - полезными гражданами... , но духовные члены оного не хотят войти в сию мысль, как равномерно не хотят принять к соображению своему, сколько вредно и даже опасно для правительства иметь в различных краях государства значительные массы людей недовольных и стесненных в исполнении обрядов своего верования...»; «...назначение членом сего комитета г.-ад. Киселева имело самое благоприятное действие на дела, в нем обсуждаемые. До того времени духовные члены комитета, мало способные к государственным соображениям и одушевляемые более религиозным фанатизмом, имели в комитете перевес...»; «...духовенство, имея волю Государя с кротостью пресекать вредные расколы, в исполнении этого дела берет какое-то фантастическое направление и, удаляясь от кроткого обращения, превышает власть свою гонением раскольников и униатов...» // «Россия под надзором», М., 2006, стр. 167, 191, 257.) .

Прошение Широкова и Курина пришлось явно не ко времени: в 1825 г . случились междуцарствие и попытка государственного переворота, а в сентябре 1826 г . было утверждено давно предложенное официальной церковью воспрещение «раскольникам не только строить новые церкви, часовни и молитвенные домы, но и переделывать или возобновлять старые...» («Россия под надзором», М., 2006, стр.166.) . Власть пошла на уступку иерархам официальной церкви в неспокойной обстановке, полагая, что «...доктрины многих сектантов заставляют почувствовать свое положение, и убежища этих самых сектантов (скиты раскольнические) могут быть рассматриваемы в этом отношении как якобинские клубы...» («Краткий обзор общественного мнения в 1827 году» // «Россия под надзором», М., 2006, стр.24.) .

Возобладавшее у Николая Первого и его сподвижников стремление управлять империей, как единым военно-бюрократическим механизмом, не допускавшим инакомыслия, в конце концов, в случае Павловского Посада привело к парадоксальному результату. Конкуренты умеренных павловских «поповцев», видя укрепление позиций официальной государственной церкви и понимая, что без союза с нею выгоды в делах ждать не приходится, благополучно перешли в её лоно и с великим - характерным для неофитов - рвением взялись за борьбу с «раскольниками» в этом регионе (Продиктованные сиюминутными соображениями кульбиты в декларируемом мировоззрении - дело в России не новое. Помимо упоминавшейся выше истории семьи Щукиных, можно привести и другой пример: «...в последние дни 1854 г ., когда в Москве, при действии закона о торговле раскольников только на временном праве, наступил последний срок внесения капиталов на новый год, раскольники из купцов толпами приходили записываться в единоверие. Когда же обстоятельства изменились, то большая половина ушла опять в раскол.» // Тальберг Н.Д. «История русской церкви. 1801-1908 гг.» ( http://lib.eparhia-saratov.ru/books/18t/talberg/histori1801-1908/26.html ) .) . Так из истории посада ушел и оказался практически вычеркнут из неё (Это не фигура речи. Т.М. Троицкий - автор изданного в 1900 г . «Историко-археологического описания Павловского Посада» - избежал упоминания в нём Д.И. Широкова по имени, назвав его «неизвестным благотворителем» // «Богородский край» №1, 2000.) его основатель Давыд Широков, и на арену вышли Яков Лабзин и Василий Грязнов. Но это - уже другая история и другой миф. На обсуждение же того, во что верили и какими в действительности были людьми Г.М. Курин и Е.С. Стулов, просто в силу сложившихся обстоятельств оказалось наложено негласное табу.

 

2.3. Показание А.И. Михайловского-Данилевского.

 

В «Дневнике 1816 года» А.И. Михайловского-Данилевского содержится запись о том, что он доложил Александру Первому о Курине, Стулове и Пушкине и, в итоге, крестьяне были лично представлены царю во время его пребывания в Москве летом 1816 г .

После представления императору вохонцы приходили к Михайловскому-Данилевскому поблагодарить за протекцию. Михайловский-Данилевский особо отметил, что крестьяне рассказывали ему «о неимоверных жестокостях их против врагов отечества, между прочим, что они живых французов жгли и зарывали в землю» (Михайловский-Данилевский А.И. «Дневник 1816 года» // «Русский вестник», т.210, №9, 1890, стр.162.) . Эта запись требует пояснения.

Сведения о диких пытках и истязаниях, которым русские крестьяне подвергали пленных солдат Великой Армии, тщательно скрывались от советского читателя в 1940-е - 1980-е годы. Авторы псевдопатриотической ориентации скрывают эти факты до сих пор (Сухарев В. «Сколько б времени ни миновало...» // «Русский вестник», №37, 1993.) , при этом ставя в упрёк иностранным исследователям «спекуляции» на этой теме (Медовников Д. «Маленький капрал поднимает экономику» // «Эксперт», №6, 1998.) .

Между тем, ничего из ряда вон выходящего в этом явлении нет. Патриархальный варвар-крестьянин в массе своей по-животному жесток, как жесток и культурно примитивен его быт. В 1812 году прекрасно известная элите жестокость простонародья сознательно поощрялась политикой русского правительства и официальной православной церкви.

Русские крестьяне того времени, жившие в ограниченных мирках своих общин, были чрезвычайно далеки от идеи национального патриотизма. Существует точка зрения, что водораздел между местными жителями и оккупантами проходил по конфессиональному признаку: православные крестьяне били «нехристей». Однако, это не вполне верно хотя бы потому, что русское простонародное православие носило обрядоверческий характер.

Отношение крестьян к иноземным солдатам было вполне лояльным, покуда последние относились к ним хорошо, платили деньги за продукты, уважали места отправления религиозных обрядов и «жрецов» - священников и не прибегали к неоправданному насилию.

Имеются свидетельства того, что крестьяне приветствовали Наполеона и установленную им власть, как своих избавителей от помещиков (Письмо рузских крестьян Наполеону // РГВИА, ф.ВУА, д.3586, лл.28-29.) , грабили помещичьи имения и саму Москву вместе с иноземными солдатами и т.д. («Наполеон в России», М., 1911 и др.) . Кстати, и в русской армии среди солдат и, особенно, казаков мародёрство и грабежи населения приняли после Бородина угрожающий размах (Безотосный В.М. «Атаман Платов в 1812 году» // «Вопросы истории», №10, 1997; Михайловский-Данилевский А.И. «Описание Отечественной войны в 1812 году по Высочайшему повелению...», чч. 1-4, СПб., 1839; Михайловский-Данилевский А.И. «Записки 1812 года» // «Исторический вестник», т.42, 1890; Ростопчин Ф.В., граф «Письма» // «Русский архив», 1881, кн.3 и др.) .

Вместе с тем, официальная православная церковь и такие деятели, как московский главнокомандующий гр. Ф.В. Ростопчин, приложили все усилия к тому, чтобы разжечь религиозные страсти и развязать «православный джихад».

Населению внушалось, что «злодей-француз» не просто враг, но «некрещёный враг», а потому «вали его живого и мёртвого в могилу глубокую» (воззвание Ростопчина к подмосковным крестьянам). Последнее исполнялось буквально: крестьяне зарывали «басурман» живьём, наивно считая, что коли они «своей смертью в земле помрут», то они не будут отвечать за убийство перед Богом (Колосов Г.А. «Взгляды на гуманные требования войны и их выполнение во время войн 1812-14 гг.», СПб., 1913, стр.15; Муравьёв Н.Н. «Записки» // «Русские мемуары. Избранные страницы. 1800-1825», М., 1989, стр.126 и др.) .

Пропагандистская кампания сыграла некоторую роль, но, в основном, «остервенение народа» (Пушкин) было вызвано принимавшими всё более судорожный и потому неизбежно жестокий характер метаниями неприятельской армии в поисках нищи, фуража и бытовых удобств. Как только иноземный солдат начал отбирать имущество крестьян насилием и обманом, осквернять места коллективных молений, - он погиб.

Кстати, одна столетняя вохонская старуха так и сказала о своём крае: «Здесь кончилась французская война» (Маркин А.С. «Вохна. 1812 год», М., 1994, стр.3.) .

Крестьяне сжигали пленных живьём, заперев в деревянных строениях; сжигали, обмотав тела соломой или облив горючим материалом, насаживали на кол, запарывали вилами, топили; казаки продавали их за пятак бабам и детишкам для медленного умерщвления; раненых солдат в плен не брали, добивали; тяжелораненных пленных скидывали с телег; прославленный герой-партизан (и, по убеждению современников, душевнобольной садист (Князьков С.А. «Партизаны и партизанская война в 1812-м году» // «Отечественная война и русское общество», т.4, М., 1912, стр. 213-217; Муравьёв Н.Н. «Записки» // «Русские мемуары. Избранные страницы. 1800-1825», М., 1989, стр.140; Фигнер М., Шкляринский А. «Разыскивается... прапрапрадед» // «Нева», №8, 1987.) ). Фигнер приказывал убивать безоружных пленных с целью приучения своих подчинённых к крови. Убитых хозяйственные мужички, как правило, обирали до нитки.

Свидетельств имеется много: в частности, в воспоминаниях офицеров русской армии Б. Укскюля (Вильсон Р. «Дневники и письма 1812-1813», СПб., 1995, стр.264.) , И. Радожицкого («Изгнание Наполеона из Москвы», М., 1938, стр.99.) , Н.Н. Раевского («1812-1814. Секретная переписка...», М., 1992, стр.229.) , К. Бискупского («Россия и Наполеон. Отечественная война в мемуарах...», М., 1913, стр.289-293.) , Н.Н. Муравьева («Наполеон в России», М., 1911, стр.477.) . Факты приводятся также в работе В.П. Алексеева «Народная война» (Алексеев В.П. «Народная война» // «Отечественная война и русское общество», т.4, М., 1912, стр.234-235.) .

Следует отметить, что, по сообщению гр. Ф.В. Ростопчина (Ростопчин Ф.В., граф «Письма» // «Русский архив», 1881, кн. 3, стр.225.) , неприятель, будучи в Богородске, казнил 5 местных жителей, подозреваемых в убийстве французских солдат. Двое было расстреляно, двое повешено за ноги, один был облит маслом и сожжён заживо. Способы казни, безусловно, зверские. Однако, это военные эксцессы, продиктованные отчаянием. Вряд ли можно сказать, что жестокость была неотъемлемой частью западноевропейской народной культуры начала XIX века; для русского же патриархального крестьянина она была частью его повседневной жизни. В 1812 году он защищал своё добро, как умел и пополнял свои запасы, как умел - грабежом (если рассчитывал, что это сойдёт ему с рук).

Случившиеся тогда баснословные по размаху хаос и грабёж Москвы подмосковными крестьянами («Французы в России. 1812 г . по воспоминаниям современников-иностранцев», тт.1- 3, М ., 1913, т.2, стр. 7, 41, 48-49, 54, 111-113, 127, 129-130; Михайловский-Данилевский А.И. «Дневник 1816 года» // «Русский вестник», т.210, №9, 1890 и др.) способствовали быстрому обогащению многих из них и основанию ими национальных промышленных и торговых предприятий (Мельников П.И. (А. Печерский) «Очерки поповщины», собр. соч. в 8 тт., т.7, М., 1976, стр. 409; Ростопчин Ф.В., граф «Письма» // «Русский архив», 1881, кн.3, стр. 417.) . Село Павлово и окрестные населённые пункты быстро пошли в гору после 1812 года («Павловский посад» // «Московские губернские ведомости», отдел 2-й к №22, 02.06.1845.) .

 

2.4. Письмо Г.М. Курина А.И. Михайловскому-Данилевскому, датированное августом 1820 года, и приложения к нему (из архива Михайловского-Данилевского).

 

В составе части архива военного историка генерал-лейтенанта А.И. Михайловского-Данилевского, хранящегося в настоящее время в РГВИА, находится отдельная папка, озаглавленная «1812 года папка №4...» («1812 года Папка №4. Описание разных стычек крестьян с неприятелями осенью 1812 года. Получено генерал-лейтенантом Михайловским-Данилевским от крестьян Вохненской волости, получивших Георгиевские кресты» // РГВИА, ф.ВУА, д.3465, ч. I , лл.1-13об.) . Она содержит письмо Г.М. Курина Михайловскому-Данилевскому от августа 1820 г . (опубликовано в незначительных выдержках в: «Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. Сборник документов», М., 1962; Сухарев В. «Сколько б времени ни миновало...» // «Русский вестник», №37, 1993; полный текст - в: Маркин А.С. «Вохна. 1812 год», М., 1994; неясная фотокопия - в: «Бородино. 1812», М., 1992.) , «Описание» событий в Вохонской волости 23.09-02.10.1812 (ст.ст.), очевидно, препровождённое Михайловскому-Данилевскому при указанном письме, и три «песни вохонских партизан», возможно, присланные вместе с «Описанием».

Из текста письма можно сделать вывод о том, что Курин и Михайловский-Данилевский сохранили знакомство и после 1816 года. Курин ссылается на «проезды» Михайловского-Данилевского, что вполне логично: офицер в 1817 г . женился на девице, имевшей за собою три тысячи крепостных душ в Нижегородской губернии и, очевидно, ездил в её имения (Михайловский-Данилевский А.И. «Дневник 1816 года» // «Русский вестник», т.210, №9, 1890; Сапожников А.И. «Мемуары А.И. Михайловского-Данилевского» // «Рукописные памятники. Вып.1», СПб., 1996.) . Михайловский-Данилевский, настойчиво собиравший свидетельства очевидцев и участников кампаний 1812-1814, особенно, войны 1812 г ., не мог не воспользоваться удобным случаем, чтобы не получить уникальную информацию о крестьянском отряде самообороны из первых уст. Возможно, что знакомство Курина и Михайловского-Данилевского произошло при посредстве Ф.Н. Глинки, с которым Михайловский-Данилевский был в дружеских отношениях и который являлся родным братом человека, первым опубликовавшего материал о вохонцах - С.Н. Глинки (Тартаковский А.Г. «1812 год и русская мемуаристика», М., 1981.) . Получить аналогичное описание от амеревского вожака Е. Васильева или его земляков Михайловскому-Данилевскому было, очевидно, несколько менее с руки, чем от Г.М. Курина.

Из письма следует, что Г.М. Курин к моменту его написания стал уже волостным головой. Отметим, что он наивно-тщеславно просит ходатайства высокопоставленного офицера в деле получения «медали» за 1812 год, которую, по дошедшим до Вохны известиям, выдают в Петербурге. Также очевидно, что Курин лично остаётся крайне признателен флигель-адъютанту царя за невероятную протекцию.

Письмо и «Описание» написаны хорошим почерком грамотного человека, однако, как представляется, это не рука Курина, а рука писаря. Руке Курина может принадлежать вставленное поверх слов обратного адреса «...голове Герасиму Курину...» слово «Матвеева», уточняющего отчество адресата. Слово написано уверенно, но почерком непрофессионального писца и, возможно, является истинным автографом. Отсюда предположение, что Г.М. Курин был грамотным, мог прочесть и выправить текст.

«Описание» является не единственным документом мемуарного типа, рассказывающим о крестьянском движении в войне 1812 года, тем не менее, на фоне прочих, оно выделяется обстоятельностью изложения.

Однако, ошибочным было бы воспринимать его как дневник участника событий или как современную событиям запись летописца. Это произведение, на наш взгляд, относится к жанру мемуарной повести. По неизвестной нам причине знаток корпуса русских мемуаров А.Г. Тартаковский не упоминает «Описание» в своих работах. Не исключаем, что это вызвано отнюдь не незнанием исследователя о существовании подобного сочинения, а, возможно, сознательным умолчанием о нём, как о документе, не являющимся мемуарами в собственном смысле этого слова, а может быть, и не заслуживающем доверия (Автор пытался в 1980-е гг. вступить в переписку с А.Г. Тартаковским по этому вопросу, однако, ответа на своё письмо не получил.) .

Бросается в глаза, что часть «Описания» явно восходит к публикации в журнале «Русский вестник» 1813 года (сравним, например, речь Курина при известии о занятии Богородска неприятелем в изложении обоих источников. Этот фрагмент явно имеет литературное происхождение). Не вызывает сомнения тот факт, что соответствующие номера «Русского вестника» были известны в Вохне - подписчиком журнала в 1813 г . был Е.С. Стулов («Имена особ, благоволивших подписаться на получение Рускаго Вестника на 1813 год» // «Русский вестник», №3, 1813.) . Очевидно также, что этим сочинением, присланным Куриным царскому приближённому, на первый план выдвигается «непобедимый наш герой Герасим Курин». Это дает повод обвинить автора сочинения в апологетике конкретного лица.

Дальнейшее исследование источников доказывает, что автор «Описания», как представляется, сознательно в угоду Курину не упомянул о таком немаловажном обстоятельстве, как боевое столкновение французских кавалеристов с русскими кавалеристами - гусарами и казаками авангарда Владимирского ополчения в день решающего боя у с. Павлово, и о том, что не только таланты Курина, но и храбрый натиск гусар и казаков вынудил неприятельский отряд отступить к Богородску.

Безусловно, основные события, изложенные в тексте «Описания», не являются выдумкой, поскольку подтверждаются другими источниками. Характерен для той эпохи и той среды литературный приём, использованный автором: он вкладывает в уста генерала кн. Голицына - командующего Владимирским ополчением - слова героя популярной тогда в народе песни о Гросс-Егерсдорфской битве в Семилетнюю войну 1756-1763 гг. генерала Лопухина («...Вы подайте лист бумаги // Да чернильницу с пером // Напишу я тако слово // К сударыне самой...» (См.: «Исторические песни. Баллады», М., 1986, стр. 402-403.) ). Приспосабливание же песен о Семилетней войне к событиям 1812 года отмечается исследователями (Каллаш В.В. «Отечественная война в русской народной поэзии» // «Отечественная война и русское общество», т.5, М., 1912.) как характерное для тех лет (ср. текст песни «Сражение с армией прусского короля», записанной в Симбирской губернии в 30-е годы XIX в. («Русская народная поэзия. Эпическая поэзия: сборник», Л., 1986, стр.255-256, 410; также текст, опубликованный в: «Исторические песни. Баллады», М., 1986, стр.402.) ).

Сведения, присылавшиеся из городов и весей России А.И. Михайловскому-Данилевскому его корреспондентами, разумеется, в массе своей весьма необъективны. Например, в архиве историка хранится отчёт о событиях 1812 года, написанный священником из села Бородина Петром Евстахиевым, в котором тот приписывает себе ни много, ни мало, как создание и руководство действиями достаточно крупного отряда местной самообороны. Между тем, исследователями доказано, что в действительности этим отрядом руководил совершенно другой человек («Приходское духовенство в Отечественной войне 1812 года» // «Российский архив», т.5, М., 1994, стр.94-96.) .

А.И. Михайловский-Данилевский собирал субъективные заметки об исторических событиях, в 10-е-20-е годы, обращаясь к свидетелям и очевидцам лично, а на пике своей карьеры, в 30-е-40-е годы XIX века, в основном, - через государственные и церковные инстанции. Такие обращения носили для респондентов, стоявших ниже его на социальной лестнице, характер приказа, но, одновременно, исходя от «начальства», предоставляли и возможность «бить челом» о наболевшем: пожаловаться на несоразмерность полученной от властей компенсации понесённым в 1812 году личным убыткам, попросить о награде, подчеркнуть свои заслуги, обратить на себя внимание, наконец («Приходское духовенство в Отечественной войне 1812 года» // «Российский архив», т.5, М., 1994.) .

Михайловский-Данилевский, конечно, отдавал себе в этом отчёт и критически относился к подобной информации. В частности, главы его работы о 1812 годе содержат обобщённое описание действий отрядов жителей (Михайловский-Данилевский А.И. «Описание Отечественной войны в 1812 году по Высочайшему повелению...», чч. 1-4, СПб., 1839.) . Любопытно, что собственно о вохонских партизанах в книге не упоминается, село Вохна лишь нанесено на карту, прилагавшуюся к прижизненному изданию.

Содержимое «Папки №4» архива Михайловского-Данилевского было впервые частично опубликовано русским военным историком М.И. Богдановичем в его работе «История Отечественной войны по достоверным источникам» (Богданович М.И. «История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам», тт. 1-3, СПб., 1859-1860.) .

Богданович, в процессе работы над своей книгой, пользовался находящимся на государственном хранении архивом покойного генерала.

Впоследствии «Описание» неоднократно публиковалось полностью или в выдержках (например, в: «Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. Сборник документов», М., 1962; Отечественная война и русское общество», в 7 томах, М., 1912; Кочетков А.Н. «Партизанская война» // «1812 год. К 150-летию Отечественной войны. Сборник статей», М., 1962.) , широко использовалось в пропагандистской работе при советской власти. Личность Курина стала восприниматься как хрестоматийная для описаний войны 1812 года (Соловьёв С.М. «Общедоступные чтения о русской истории», М., 1992.) , как непременный атрибут официальной патриотической пропаганды ещё в царской России. Часто авторы, даже столь известные, как Н.Ф. Дубровин, просто не отдавали себе отчета в том, о ком, собственно, они пишут: Курин стал фигурой символической (Дубровин Н.Ф. «Москва и граф Ростопчин в 1812 году (материалы для внутренней стороны 1812 года)» // «Военный сборник», №№7-8, 1863; Левшин А. «Партизаны в Отечественную войну», М.,1912.) .

Имеющаяся на полях первого листа письма Г.М. Курина рукописная помета А.И. Михайловского-Данилевского, сообщающая, что эта бумага писана «Куриным, крестьянином Вохненской волости, который командовал в 1812 году вооружёнными крестьянами и получил Георгиевский крест от князя Кутузова» (РГВИА, ф.ВУА, д.3465, ч.1, лл.1-13об.) , многими интерпретируется как авторитетное подтверждение факта хотя бы одного личного контакта Кутузова и Курина. Такому контакту «народного героя» с «народным полководцем» особое внимание уделяли советские идеологи.

На самом деле, никаких документальных свидетельств такого контакта нет и, по обстоятельствам того времени, подобная встреча была невозможна. Запись сделана Михайловским-Данилевским, видимо, в момент сортировки своего архива, по памяти.

Михайловский-Данилевский, как представляется, не располагал подробностями об обстоятельствах вручения Курину креста и, зная, что по закону право награждения знаками отличия Военного Ордена от имени государя принадлежало главнокомандующему Кутузову, автоматически применил это общее правило к случаю награждения крестьянина. Упомянутая работа В.В. Бартошевича (Бартошевич В.В. «Из истории награждения крестьянских партизан 1812 г .» // «Исторические записки», т.103, М., 1981.) , вкупе с сообщениями русской прессы за 1813 год, вполне подробно описывают механизм и церемонию награждения отличившихся жителей Московской губернии, в том числе, вохонцев и не оставляют места домыслам.

Таким образом, широкая известность вохонских «воинов-земледельцев» есть результат счастливого стечения обстоятельств.

Рассмотрим теперь так называемые «песни» из «Папки №4».

Всего их три, впервые частично они были воспроизведены в 1863 г . в работе Н.Ф. Дубровина (Дубровин Н.Ф. «Москва и граф Ростопчин в 1812 году (материалы для внутренней стороны 1812 года)» // «Военный сборник», №№7-8, 1863.) , полностью тексты опубликованы по архивному подлиннику только в 1994 г . (Маркин А.С. «Вохна. 1812 год», М., 1994.) .

Условно пронумеруем их:

№1 - «Время горькая настала...»,

№2 - «Нам нельзя того оставить...»,

№3 - «Выступим мы ребята в поле...».

Рукопись песни №1 датирована 28-м сентября 1812 г . В песне прославляется деятельность Г.М. Курина. Песни №2 и №3 представлены как единый документ со сквозной нумерацией, что вполне соответствует их единому замыслу - прославлению Е.С. Стулова. Песня №3 завершается строкой, упоминающей также Курина и Чушкина.

Факты, легшие в основу песен и иных известных нам источников, одни и те же.

Текст о Стулове (песня №2) составлен по образцу известной песни об атамане Платове, которая, в свою очередь, является искусственной (имеющей литературное происхождение) адаптацией действительно народной старинной песни о событиях Семилетней войны и её герое генерале Румянцеве («Исторические песни. Баллады», М., 1986, стр.452. ) . На последнее обстоятельство указывал ещё В.В. Каллаш ( Каллаш В.В. «Отечественная война в русской народной поэзии» // «Отечественная война и русское общество», т.5, М., 1912, стр.176. ) .

Сравним тексты.

Вохонский:

«Нам нельзя того оставить

Чтоб нам Стулова не славить

Мы совьём ему венец

От своих чистых сердец

Мы за то ему совьём

Что с покоем в Вохне живём

Все кураж мы получаем

И не об чём нужды не знаем...»

 

Песня «Платов во время битвы» («Исторические песни. Баллады», М., 1986, стр.452. ) :

«От своих чистых сердец

Совьём Платову венец,

На головушку наденем,

Сами песни запоём,

Само песни запоём,

Как мы в армии живём.

Мы в армеюшке бывали,

Провиянты получали,

Ни в чём горя не знали...».

 

Сочинитель песни №2 был также хорошо знаком с солдатскими песнями XVIII века, например, «Взятие Хотина», описывающей события 1769 года или «Суворов едет по полкам». Сравним:

 

Вохонская песня:

«Егор Стулов господин

В селе Павлове один

Он по Павлову гулял

Всем приказы отдавал

Вы молодчики не бойтесь

Поскорее во фрунт стройтесь

Я велю вас подкреплять

Велю из ружей стрелять...»

 

«Взятие Хотина» («Исторические песни. Баллады», М., 1986, стр.419.) :

«Прозоровский-генерал

По корпусу разъезжал,

По корпусу разъезжал,

Всё приказы отдавал:

«Ах вы, егари-стрелъцы,

Гранадёры-молодцы,

Бонбардиры-удальцы,

Вы стреляйте, не робейте,

Пуль-пороху не жалейте».

Только начали стрелять -

Турки прочь от нас бежать...»

 

Последние две строки перекликаются с вохонской песней №1 - «Оне зачали работать, не поспеет он бежать».

Можно и далее множить примеры словесных и размерных совпадений вохонских текстов с известными песнями XVIII - начала XIX вв.

Наконец, интересно замечание А.И. Михайловского-Данилевского о том, что подвиги ополчившихся на врага крестьян «прославлялись в песнях, тогда нарочно сочиняемых» ( Михайловский-Данилевский А.И. «Описание Отечественной войны в 1812 году по Высочайшему повелению...», чч. 1-4, СПб., 1839, стр.117. ) .

Выводы же сделаем следующие.

«Песни» имеют литературное, искусственное происхождение. Все они, а также, возможно, и «Описание», написаны одним человеком по заказу вохонского начальства. Можно предположить, что они вышли из-под бойкого пера местного или московского третьестепенного сочинителя.

Автор их был хорошо знаком с такими образцами песенного творчества, как солдатские «маршевые» песни времён Семилетней и русско-турецких войн (вохонские песни перекликаются с песнями «Гибель Лопухина», «Взятие Хотина», «Взятие Очакова») и казачьи песни (перекличка с песнями «Казаки снимают турецкие караулы», «Взятие Измаила», цикл об атамане Платове, имеющий первоосновой более ранние народные песни). Отметим, что, например, в Москве в 1800 г . вышел из печати «Всеобщий песенник», содержавший песни «любовные, нежные, пастушеские, театральные, издёвочные, выговорные, военные или солдатские, простонародные, весёлые и печальные, плясовые, цыганские...» ( Левкович Н. «О чём пели наши предки» // «Нева», №8, 1981. ) , так что образец для подражания был доступен.

Вохонские тексты носят явный апологетический характер. Они посвящены прославлению либо Стулова, либо Курина и, разумеется, необъективны. Нельзя утверждать, что они попали в архив Михайловского-Данилевского одновременно, в виде приложения к письму Курина.

Нам неизвестен пример свободного бытования хотя бы одной из этих вохонских «песен» в народной среде в XIX-XX веках.

 

2.5. Краткая памятная запись священника Воскресенской, села Павлова, церкви, о. Якова Петрова.

 

Этот источник малоизвестен. Впервые текст записи о. Якова был опубликован в издании павловопосадского общества хоругвеносцев при той же Воскресенской церкви - брошюре, изданной в 1911 г . в целях рекламы проекта сооружения часовни-памятника в честь событий 1812 года в Павловском Посаде («Достопамятная годовщина. К предстоящему сооружению часовни в Павловском посаде в память войны 1812 года», Павловский Посад, б/г; репринтно воспроизведена в: «К предстоящему восстановлению часовни в Павловском Посаде в память войны 1812 года», Павловский Посад, 1996; запись процитирована также в: Андрианов Е. «Вохна. Год 1812-й» // «Павлово-посадские известия», 08.09.1992; Маркин А.С. «Вохна. 1812 год», М., 1994, стр.35. ) .

Автор брошюры (а им был, вероятно, местный любитель-краевед псаломщик Воскресенской церкви Т.М. Троицкий) сообщает, что среди жителей Павловского Посада сохранилось предание о казаках и их начальнике, обучавшем вохонскую дружину азам военных приёмов. О. Яков же определённо пишет, что с неприятелем воевали крестьяне вместе с 42 казаками, причём в бою под казачьим начальником был ранен конь. Для мирного священника, конечно, было затруднительно различить гусара и казака.

Таким образом, современник свидетельствует факт, о котором умолчал отчёт Курина Михайловскому-Данилевскому: в Вохне воевал немалый отряд русских кавалеристов.

Ими были донские казаки и гусары-павлоградцы из состава авангарда Владимирского ополчения. Командовал отрядом Павлоградского гусарского полка штаб-ротмистр Богданский. Именно он храбрым ударом своих кавалеристов обратил в бегство неприятеля и под ним был ранен конь в бою 1 октября, о чём сохранилось свидетельство в официальной переписке командующего Владимирским ополчением кн. Б.А. Голицына ( «Входящие бумаги штаба М.И. Кутузова за октябрь 1812 г .» // РГВИА, ф.ВУА, д.3509, л.74-74об. ) .

Следы штаб-ротмистра можно обнаружить в бумагах Павлоградского гусарского полка.

В частности, согласно сохранившимся документам, с 22 августа 1812 года он значился в командировке по сопровождению обученного пополнения в армию ( «Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Издан под ред. Н. Дубровина», СПб., 1900-1903, вып.11, стр.169. ) . Теперь мы знаем, чем обернулась для офицера эта командировка.

Заметим также, что как «вохонские песни», так и запись о. Якова свидетельствуют, насколько большое впечатление на обитателей Вохонской волости произвели казаки. Любопытно, что такое отношение к донцам (а состояли под общей командой кн. Голицына казаки Седьмого Денисова полка Войска Донского («Входящие бумаги штаба М.И. Кутузова за октябрь 1812 г .» // РГВИА, ф.ВУА, д.3509; «Входящие бумаги штаба М.И. Кутузова за сентябрь 1812 г .» // РГВИА, ф.ВУА, д.3508; «Казачьи войска», репринт издания 1912 г ., М., 1992; «Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА», СПб., 1901-1912.) ) - людям славянского типа и православным христианам - иллюстрирует тот факт, что крестьяне-великороссы и казаки не считали себя единым народом (Безотосный В.М. «Атаман Платов в 1812 году» // «Вопросы истории», №10, 1997, стр.137.) .

Безусловно, само появление казаков, столь отличающихся своим образом жизни и прикосновенностью к «воле», в великорусской деревне было незабываемым событием для её обитателей.

 

2.6. Служебная переписка штаба командующего Владимирским ополчением генерал-лейтенанта кн. Б.А. Голицына.

 

Это, пожалуй, самый ценный и объективный источник.

Документы составлены профессиональными военными. Они, в целом, лишены как «ростопчинской» идеологизированности, так и «куринского» субъективизма. Переписка никогда не была издана полностью. Наиболее обширные её фрагменты опубликованы в сборниках документов («Владимирское народное ополчение в Отечественной войне 1812 года (сборник документов и материалов)», Владимир, 1963; «М.И. Кутузов. Документы», тт. 1- 5, М ., 1950-1956; «Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. Сборник документов», М.,1962; «Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА», СПб., 1901-1912.) .

К ней логически примыкают документы штаба главнокомандующего и штабов формирований, с которыми контактировал штаб кн. Голицына. Здесь по Вохонским событиям автором пока выявлен лишь один документ, не считая, конечно, бумаг, вышедших из штаба главнокомандующего, - письмо кн. Голицыну командующего Рязанским ополчением генерал-майора Измайлова от 7 (ст.ст.) октября 1812 года (Апухтин В.Р. «Сердце России - первопрестольная столица Москва и Московская губерния в Отечественную войну», М., 1912, стр.47-48; Маркин А.С. «Часовня памяти 1812 года в Павловском Посаде. История создания и гибели» // «К предстоящему восстановлению часовни в Павловском Посаде в память войны 1812 года», Павловский Посад, 1996, стр.63.) .

Итак, о чём же свидетельствуют военные бумаги?

Во-первых, о том, что нельзя преувеличивать масштабы крестьянской инициативы. Крестьяне Амеревской, Вохонской, Филипповской (на р. Киржач, Владимирская губерния, Покровский уезд) волостей, столкнувшись с появлением рыщущих в поисках хлеба, скота и фуража чужеземных солдат, стихийно принялись оборонять свои дома и имущество. Это было движение сугубо местное, так сказать, точечное; патриотизм крестьян распространялся на их родную округу. Преувеличением было бы говорить о том, что крестьяне были движимы национальным, общероссийским патриотизмом.

Москва, находившаяся всего в 65 верстах и традиционно дававшая средства к существованию многим обитателям Богородского уезда, была частью их мира, поэтому и их реакция на её гибель была столь отчётливой, что, впрочем, не помешало им ту же Москву грабить.

В отстаивании своего кровного добра крестьяне были изобретательны, упорны и жестоки. Однако, противостоять регулярным войскам крестьянские ополчения не могли, и их вожаки, в частности, Курин, Стулов, филипповский волостной голова, имени которого мы не знаем («Владимирское народное ополчение в Отечественной войне 1812 года (сборник документов и материалов)», Владимир, 1963, стр.7, 23 и след.) , оказались достаточно умны для того, чтобы ввести стихийное крестьянское движение в законное русло, не допустить вольницы в духе приснопамятного Пугачёва, а установить связь с единственной находившейся поблизости организованной русской государственной силой - Владимирским ополчением. В свою очередь, командующий ополчением кн. Б.А. Голицын, опытный военный, мудрый представитель коренного российского княжеского рода («Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812-1815 гг.» // «Российский архив», т.7, М., 1996. ) , грамотно воспользовался открывшейся возможностью. Он поддержал просьбу крестьян о военной помощи, связал их деятельность с задачами своего авангарда, удовлетворил крестьянские жалобы на несправедливые реквизиции имущества проходившими русскими частями - и тем самым решил вопрос эффективного контроля за ситуацией на границе Московской и Владимирской губерний.

Примечательно, что кн. Б.А. Голицын резонно предлагал Владимирскому гражданскому губернатору А.Н. Супоневу распространить опыт организации отрядов крестьянской самообороны Вохонской и Филипповской волостей и их взаимодействия с ополчением на угрожаемые волости Владимирской губернии ( «Владимирское народное ополчение в Отечественной войне 1812 года (сборник документов и материалов)», Владимир, 1963, документ №16. ) .

Во-вторых, нельзя преувеличивать таланты крестьянина Г.М. Курина.

В военных документах он везде фигурирует не иначе, как вместе с волостным головой Е.С. Стуловым. Советские историки тут обычно видели лишь желание умышленно уравновесить заслуги «крепостного самородка» заслугами представителя «проклятой царской власти». Но Стулов был избранным главой крестьянского мира волости, значит, он был того достоин, пользовался авторитетом и был самостоятелен в своих действиях («Достопамятная годовщина. К предстоящему сооружению часовни в Павловском посаде в память войны 1812 года», Павловский Посад, б/г; «Материалы о лицах, сотрудничавших с неприятелем» // РГВИА, ф.ВУА, д.3465, ч.1, лл.340об.-341.) . Разумеется, он не был бедняком. Павлово было к тому времени уже известным торгово-промышленным селом. Преемники Стулова в должности, такие же оборотистые солидные мужики, в течение следующих 30 лет сумели заручиться поддержкой многих влиятельнейших лиц империи и решить задачу поднятия статуса этого населённого пункта - село в 1844 году по указу Николая I стало посадом, центром текстильной промышленности. Подчёркивающее личные заслуги Курина «Описание», составленное, как мы полагаем, под его же собственным контролем, должно было напомнить благодетелю - Михайловскому-Данилевскому - о былых заслугах и помочь исхлопотать новую награду, поэтому стремление принизить роль Стулова в нём вполне объяснимо (Совершенно оригинальное решение вопроса о том, как же на самом деле взаимодействовали Г.М. Курин и Е.С. Стулов, дали авторы вышедшей в 2004 г . под коллективной редакцией во главе с В.М. Безотосным энциклопедии «Отечественная война 1812 года». Прочтение статей А.И. Попова «Курин» и А.Д. Яновского «Стулов» оставляет впечатление, что у обоих было по собственному отряду, причём каждый получил от кн. Б.А. Голицына в помощь по 20 казаков; дата смерти Г.М. Курина указана неверно (взята из БСЭ), даты же жизни Е.С. Стулова обозначены вопросительными знаками. В статьях имеются и другие досадные неточности (стр.387, 682).) .

Рассмотрим теперь собственно военный аспект деятельности крестьянской дружины и её вождей.

Очевидно, что крестьяне били только заведомо слабейшие небольшие фуражирские партии, которые нельзя признать регулярными военными частями, и били их они простым натиском массы.

Приём, употреблённый во время знаменитого боя 01 (ст.ст.) октября 1812 года есть не что иное, как нападение врасплох на численно слабейшего противника, вдобавок обманным путём завлечённого в засаду. Отличие этого столкновения от произошедших ранее в Вохонской волости заключается в том, что неприятель на сей раз выставил казавшееся ему достаточным по силе регулярное прикрытие для своих фуражиров.

Напомним, что численность вооруженных крестьян, организованно действовавших в окрестностях Павлова, простиралась минимум до 3 тысяч человек (оценка кн. Голицына, данная в письме владимирскому гражданскому губернатору А.Н. Супоневу от 01 (ст.ст.) октября 1812 г . («Владимирское народное ополчение в Отечественной войне 1812 года (сборник документов и материалов)», Владимир, 1963.) ); Курин сообщал в «Описании» о 5300 пеших и 500 конных, что, вероятно, является преувеличением: опираясь на данные, приведённые в источниках («Военно-статистическое описание Московской губернии» // РГВИА, ф.ВУА, д.18867; «Московская губерния. Список населённых мест по сведениям 1859 г .», СПб., 1862.) , мы оцениваем общую численность населения Вохонской волости на середину XIX столетия в 8300 чел., считая женщин, стариков и детей. Учитывая статистические данные о численности населения села Павлово на 1807 г . («Описание, учиненное по алфавиту в Богородском земском суде с показанием в Богородской округе числа селениев, обязанных постоем и в каком расстоянии от города Богородска. 1808-09 гг.» // РГВИА, ф.ВУА, д.18863.) , о численности населения Вохонской волости на середину XVIII в. (Быковский И. «Павловский посад» // «Русские ведомости». №137, 17.11.1864) и о соотношении количеств представителей мужского и женского пола на середину Х I Х в. как в среднем 50/50 («Московская губерния. Список населённых мест по сведениям 1859 г .», СПб., 1862) , мы видим, что оценка кн. Б.А. Голицына была ближе к истине: численность способных к ношению оружия мужчин Вохонской волости составляла около 3000 чел. Неприятель же в числе двух эскадронов, с которыми столкнулась вохонская дружина в селе Павлово - это максимум 200 человек.

Столь расхваленная всеми русскими историками крестьянская разведка в данном случае была поставлена из рук вон плохо - Курин и Стулов проморгали то обстоятельство, что заманенный ими в сельские дворы для избиения эскадрон и эскадрон, вставший у околицы, были только меньшей частью отряда численностью около 800 человек (Ростопчин Ф.В., граф «Письма к супруге 1812 года» // «Русский архив», 1901, кн.2, стр.479.) , пришедшего из Богородска к Павлову. Нарвавшись в пылу преследования на свежие силы неприятеля, расположившиеся в нескольких верстах западнее Павлова, крестьянское ополчение мгновенно обратилось в паническое бегство, и положение спас только, видимо, совершенно неожиданный для Противника отчаянный удар четырёх десятков казаков и гусар Богданского на неприятельских кавалеристов. Неприятельские всадники, хотя и ворвались в Павлово на плечах бегущих крестьян, потеряли инициативу, Курин же, Стулов и их помощник местный сотский (низший чин земской полиции) Иван Чушкин сохранили в засаде у села свежих тысячу (согласно «Описанию») разъярённых мужиков. Удивительно не то, что неприятель при таком раскладе обратил тыл, а то, что он умудрился отступить в порядке, поскольку «Описание» честно сообщает о том, что «неприятель потерял со своей стороны немалое количество, а сколько именно, нам неизвестно, потому что он во время бегства подбирал тела и клал на повозки». По данным военных, неприятель потерял 25 человек убитыми и 4 пленными («Входящие бумаги штаба М.И. Кутузова за октябрь 1812 г .» // РГВИА, ф.ВУА, д.3509, лл.74-74об.) .

Конечно, Курину и его сподвижникам надо отдать должное: они были мужественны, держали в подчинении тысячи людей и успешно решили свою задачу - защитили родную волость от разграбления, при этом не допустив того, что нередко происходило в других уездах Московской и Смоленской губерний - войны крестьян против всех.

В-третьих, военная инициатива в местностях восточнее Москвы принадлежала армии Наполеона.

Неприятель планировал свои действия и осуществлял их по своему усмотрению; русские лишь реагировали.

В частности, эвакуация Богородска не была следствием боя под Павловом и, тем более, движения крестьянской дружины во главе с Куриным к этому городу.

Богородск был оставлен согласно приказу в рамках сосредоточения сил Великой Армии в Москве перед выходом из неё (Апухтин В.Р. «Сердце России - первопрестольная столица Москва и Московская губерния в Отечественную войну», М., 1912, стр.47-48.) .

Заслуживает внимания краткая дневниковая запись генерала кн. Д.М. Волконского, сделанная им во Владимире не позднее 7 октября (ст.ст.): «На днях неприятель приближался к Покрову, но вдруг, брося всё, побежали все к Москве» («1812 год... Военные дневники», М., 1990, стр.149.) . Князь был весьма информированным человеком, и, если бы в действительности присутствовал элемент военного давления на вражеские войска со стороны вохонского крестьянского отряда и Владимирского ополчения, то это обстоятельство, конечно, было бы им замечено.

Ополчения, казачьи части, армейские партизанские отряды не образовывали сплошного кольца вокруг Москвы и, по большому счёту, не представляли серьёзной боевой силы (Михайловский-Данилевский А.И. «Описание Отечественной войны в 1812 году по Высочайшему повелению...», чч.1-4, СПб., 1839.) . Командующий Владимирским ополчением кн. Б.А. Голицын, как профессиональный военный, понимал, что всё его войско есть пустое место перед истрёпанным в боях, но, тем не менее, грозным корпусом маршала Нея. Свидетельство тому - его письмо П.П. Коновницыну («Входящие бумаги штаба М.И. Кутузова за сентябрь 1812 г .» // РГВИА, ф.ВУА, д.3508, лл.175-175об.) . Русские иррегулярные части, как комары, облепили льва, попавшего в ловушку, но самостоятельными действиями вынудить его к бегству они не могли. Отступление Великой Армии было продиктовано иными, более общими обстоятельствами. Тем менее можно приписывать пресловутое «изгнание двунадесяти язык» особым заслугам крестьянского движения и лично Г.М. Курина или иных персонажей из традиционного «крестьянского партизанского» пантеона участников этой войны.

 

2.7. Свидетельства современников.

 

Выше уже было отмечено, что важнейшей заслугой вождей русских крестьянских отрядов самообороны в 1812 году мы почитаем их благоразумное желание не допустить «бунта бессмысленного и беспощадного», действовать в согласии с организованной государственной силой.

Не случайно именно экономические крестьяне дали пример многочисленного, организованного и лояльного к властям очага сопротивления неприятелю - Вохонскую волость. Сословие экономических крестьян было на практике со времён Екатерины II , а законодательно со времён Павла более эмансипировано по сравнению с их крепостными собратьями. Избавившись от тяготившей их монастырской зависимости, эти люди занимались промыслами, ремёслами, копили деньги, открывали торговые и промышленные заведения, словом, создавали основу новой капиталистической России.

Дикая «воля» таким была уже не нужна (хотя, конечно, бунтовали в 1812 году и некоторые экономические волости тоже (Семевский В.И. «Волнения крестьян в 1812 г . и связанные с отечественною войною» // «Отечественная война и русское общество», т.5, М., 1912; Слезскинский А. «Народная война в Смоленской губ...» // Рус. архив, 1901, кн.2.) ).

Известно замечание Ростопчина на изъятие казённых крестьян из участия в мобилизации в 1812 г .: «Со времён Пугачёва в губерниях, заражённых духом мятежа, сей последний подавляем был крестьянами казенными, над которыми не имело силы слово свобода. Заставляя их действовать вперемежку, легко будет остановить успех резни» (Кизеветтер А.В. «Ф.В. Ростопчин» // «Кизеветтер А.В. «Исторические отклики», М, б/г.) .

Представление же о том, что делалось в соседней крепостной деревне можно получить, например, из письма кн. Хованской фельдмаршалу кн. Голенищеву-Кутузову от 2 (ст.ст.) октября 1812 года: «...имею деревни Коломенского и Серпуховского уезда Московской губернии 300 душ; кои по случаю взятия Москвы, некоторые из крестьян бунтуют, не слушаются, ничего не дают и ходят в Москву грабить с французами вместе, даже захватя чужие дома, назвав своими и выправя у французов билеты... Выехать нечем и некуда, около же меня очень близко французы делают набеги и разоряют селения, чего опасаясь и прочие соседние селения просим все сообща Вашу Светлость подать нам руку помощи и защиту как от неприятеля, так и от своих крестьян, страшась их, дабы не воспоследовало бунту, ибо они говорят, что уже наших судов нет и Государя, а всё француза, а я как женщина сладить с ними никак не могу, да и друг друга поощряют к непослушанию; защитите, ваша светлость, нас бедных в несчастии и страхе ожидающих ежеминутной смерти; деться некуда, жить нечем, лошадей крестьяне не дают, уйтить оставя всё, то последнее свои крестьяне разграбят, будте столь милостивы пожаловать хоть малый отрядец казаков, коих французы и мужики очень боятся, дабы они увидали, что наши правления существуют, а не французов, что может их остановить, а то хотят хлеб возить в Москву...» (Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА», СПб., 1901-1912, отд. I , том 19, стр.13-14.) .

Чрезвычайный интерес представляет вопрос о воспоминаниях очевидцев и участников событий в Вохонской волости «с другой стороны».

Как известно, архив Великой Армии не сохранился: он был сожжён при отступлении в ноябре 1812 г . (Манфред А.З. «Наполеон Бонапарт», М., 1986.) .

Из литературы известно, какие части входили в состав 3-го корпуса маршала Нея, занявшего Богородск: это были 10-я пехотная дивизия генерала Ледрю, 11-я пехотная дивизия генерала барона Разу, 25-я Виртембергская пехотная дивизия генерала Маршана и кавалерийская дивизия генерала Вёльварта (Бутурлин Д.П. «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году», чч.1-2, СПб., 1823-1824.) , однако вряд ли можно сегодня надеяться разыскать какие-либо документальные свидетельства о пребывании их в г. Богородск.

Де ла Флиз, бывший в рядах 25-й дивизии, не упоминает в своих мемуарах о событиях под Богородском.

Генрих Роос, старший врач Виртембергского конного егерского герцога Людвига полка, напротив, побывал в окрестностях этого городка, но отряд его, переправившись через Клязьму, немедленно проследовал далее на юг к р. Пахре, и мемуарист не присутствовал в этих местах в интересующий нас период 20 сентября - 2 октября (ст.ст.) 1812 г . Роос, кстати, даёт описание вполне дружелюбных контактов между виртембержцами и русскими крестьянами во время этого марша, имевшего место в первую декаду сентября (ст.ст.) («Французы в России. 1812 г . по воспоминаниям современников-иностранцев», тт.1- 3, М , 1913, т.2, стр.85-88.) .

Один из иностранцев-торговцев колониальным товаром, живших в Москве, записал рассказ французского полковника Кутейля о столкновении его фуражирской команды с подмосковными крестьянами, чрезвычайно напоминающем то, что случилось в Павлове 1 (ст. ст.) октября.

Фуражиры вошли в село, как казалось, оставленное жителями. Но как только они дошли до его середины, то есть, лишились свободы манёвра, на них напали со всех сторон вооружённые ружьями, вилами, косами и топорами крестьяне. Хотя фуражиры открыли ружейный огонь и убили или ранили многих крестьян, последние перебили весь отряд. Спасся один только полковник благодаря своему коню, сумевшему перемахнуть через забор. По его словам, во всех походах, сделанных им в армии Наполеона, он не видел ничего подобного («Французы в России. 1812 г . по воспоминаниям современников-иностранцев», тт.1- 3, М ., 1913, т.2, стр.51.) .

Де Фезанзак, командир полка в корпусе Нея, сообщает, что к 6 октября 1812 г . наличный состав когда-то 39-тысячного корпуса не превышал 10 тыс. чел. («Французы в России. 1812 г . по воспоминаниям современников-иностранцев», т.т.1- 3, М ., 1913, т.2, стр.115.) . Опираясь на цифры, приводимые Клаузевицем (Клаузевиц К. «1812 год», М., 1938.) и зная, насколько активно корпус Нея участвовал в Бородинском сражении, можно предположить, что стояние 3-го корпуса в Москве и в Богородске обошлось потерей как минимум 1000 солдат и офицеров убитыми, ранеными, больными, пленными и пропавшими.

Русские мемуаристы, насколько известно, не оставили свидетельств о событиях под Богородском, кроме вышеупомянутых. Сохранились только вскользь, проездом сделанные замечания некоторых военных и гражданских лиц, следовавших по Владимирке из Москвы («Наполеон в России», М., 1911; Воронцов М.С., граф «Записки» // «1812-1814. Секретная переписка…», М., 1992; Эрстрем Э.Г. «Для меня и моих друзей (дневник 1812 года)» // «Наше наследие», №5, 1991 и др.) . Они показывают, в частности, что окрестные крестьяне с первых же дней исхода жителей первопрестольной резко взвинтили цены даже на наихудшие телеги с лошадьми; ямщики были нарасхват; плата за постой также резко возросла. Мужики открыто насмехались над «боярами», бегущими из столицы.

Несколько позже, как показывают очевидцы, началось уже движение крестьян из сел и деревень в леса, где они надеялись пересидеть угрозу. О многочисленных свидетельствах, касающихся массового грабежа Москвы подмосковными крестьянами и городскими низами, мы уже упоминали.

 

Заключение.

 

Таким образом, на очень маленьком конкретном примере мы убедились в том, сколь разительно могут отличаться друг от друга историческая правда и миф по мотивам реальных событий.

Умные идеологи, действующие в интересах определенных групп людей, особенно - власть имущих или стремящихся к ней, создают мифы, учитывающие особенности обыденного сознания и потому особенно эффективные, успешно отторгающие знание (Ферро М. «Как рассказывают историю детям в разных странах мира», М., 1992.) . Это вовсе не тот случай, когда слепые ведут слепых: миф - одно из орудий управления. Можно заметить, что неоднократно упоминавшийся выше А.И. Михайловский-Данилевский, проделав сложную идейную эволюцию, сознательно пришёл в лагерь идеологов-консерваторов (Михайловский-Данилевский А.И. «Записки о вступлении на престол императора Николая I » // «Русская старина», №11, 1890; Тартаковский А.Г. «1812 год и русская мемуаристика», М, 1981.) , причём, не последнюю роль в этом выборе сыграли его непосредственные впечатления от наблюдений за поведением русского народа в критические дни 1812 года.

Однако, оценить историческую перспективу, базируясь на мифах, невозможно. Поэтому нам ничего не остаётся делать, как только подвергать их сомнению и восстанавливать по крупицам детали прошлого, в котором жили не мифические существа, но живые люди из плоти и крови, такие же, как мы - наши предки.

Павловский Посад - Ковригино - Москва,

1998, 2007.

Часовня памяти 1812 года в Павловском Посаде.

История создания и гибели.

Часовня

I

В России существовала многовековая традиция - отмечать важнейшие вехи истории сооружением церковных архитектурных памятников. Этой традиции мы обязаны существованием храма Василия Блаженного (память о взятии Казани), Казанского собора (память о преодолении Смуты и иностранной интервенции в начале XVII века), часовни в честь павших под Плевной гренадеров (память войны с турками 1877-78 гг.). По всей стране были разбросаны маленькие церковки и часовни, построенные в воспоминание о тех или иных событиях. Например, в бывшей помещичьей деревне Горбачиха Теренинской волости Богородского уезда стоял каменный столп-часовня в память освобождения крестьян от крепостной зависимости, сооруженный к пятидесятилетию исторического акта - в 1911 году.

Продолжением и апофеозом традиции было сооружение в Москве гигантского храма Христа Спасителя, увенчанного девизом, удачно выразившим дух этого обычая наших предков: "Не нам, не нам, а Имени Твоему даждь, Господи, славу".

Храм Христа должен был увековечить память о грандиозном событии XIX века, вознесшем страну на небывалый доселе пик славы, могущества и влияния в мире - о гибели нашествия объединенных сил Запада на Россию и последовавшем победоносном походе российской армии через всю Европу в Париж.

Отзвуки эпопеи 1812 года до сих пор задевают сокровенные струны в душах людей; их не смогли заглушить даже потрясшие страну до основания раскаты гроз XX столетия.

События Отечественной войны дают чрезвычайно богатую пищу для размышлений о русском народе, о русском патриотизме, о месте и роли России во всемирной истории.

Так сложилось, что древняя Вохонская земля, тогда окраина Богородского уезда, а ныне Павловопосадский район Московской области, оказалась крайней восточной точкой организованного проникновения вражеских войск вглубь русской земли.

Продвинуться далее реки Большая Дубна неприятель оказался не в силах (Автору представляется уместным, в духе уважения к достойному противнику и дружбы с народом Франции, установить либо на Нижегородском шоссе, либо в самом Павловском Посаде небольшой знак памяти воинов Великой Армии с надписями на двух языках.) .

Существенную роль в этом сыграло активное массовое вооруженное сопротивление, оказанное ему местными крестьянами под руководством Г.М. Курина, Е.С. Стулова и И.Я. Чушкина, действовавшими совместно с частями авангарда Владимирского ополчения (командующий ополчением генерал-лейтенант кн. Б.А. Голицын, командир авангарда полковник Нефедьев; в боевых действиях в Богородском уезде непосредственно участвовали команды Павлоградского гусарского полка под началом штабс-ротмистра Богданского и Седьмого Денисова полка Войска Донского) (Маркин А.С. "Вохна. 1812 год" М., 1994. Его же: «Война и миф. К истории крестьянской самообороны от неприятеля в 1812 году», опубл.: веб-портал «Сибирь он-лайн», 1998; ( http :// www . sol . ru / Library / Politic / war & myth . htm ); его же «Г.М. Курин и отряд самообороны вохонских крестьян в 1812 году», опубл.: веб-проект «1812 год», 1999 ( www.museum.ru/1812/Library/ markin / index . html )) .

Центром событий, развернувшихся в этом краю в сентябре-октябре 1812 года и внесших имена вохонцев в летопись Отечества, было село Павлово, ныне город Павловский Посад.

В 1909 году в Павловском Посаде возникла идея соорудить каменную часовню в память избавления державы Российской от нашествия французов в 1812 г . Часовня эта была задумана как преемница старинного деревянного столпа, стоявшего на площади-перекрестке Купеческой и Дубровской улиц, в историческом центре посада, напротив Воскресенской церкви, объединившей под своей сенью древнейшие престолы Вохны - Дмитровский и Георгиевский.

Деревянный столп-часовня, украшенный смотрящими на все стороны света иконами, был поставлен вохонцами в знак удачного окончания боевых действий в волости. Он находился на том самом историческом месте, где происходили сходы крестьян и в тяжелую минуту звучали клятвы не выдавать друг друга и сражаться с врагом "заодин".

 

II

 

Предложение выстроить вместо обветшавшего старинного памятного знака каменную часовню исходило от Общества хоругвеносцев Воскресенской церкви. В дореволюционной России церковно-приходские организации под таким названием создавались при храмах, объединяя на добровольной основе прихожан в церковно-просветительских и благотворительных целях. Как правило, членами обществ были люди почтенные и с достатком.

В Павловском Посаде Общество хоругвеносцев главной церкви представляло собою своеобразный клуб настоящих хозяев города.

Бурный рост текстильной промышленности в селе Павлове и его окрестностях начался именно после и благодаря событиям 1812 года. Близость столицы, наличие большого спроса, новые, принесенные пленными европейцами, технологии, свободный капитал, появившийся в неразберихе военного времени, близость крупной реки, наконец, местные жители, по безземелью издавна привыкшие заниматься домашним текстильным промыслом - все это, вместе взятое, обеспечило быстрый взлет местных промышленников. Большие прибыли влекли за собою изменение образа жизни предпринимателей; они озаботились повышением личного сословного статуса и статуса своего населенного пункта. Появилась идея преобразовать казённое село, принадлежащее министерству государственных имуществ, в посад - промежуточное звено между селом и городом. Большую роль в ее реализации сыграли богородские градский голова Иван Семенович Лабзин и купец второй гильдии, почетный гражданин Давыд Иванович Широков, видевшие в Павлове перспективную точку приложения сил. Богородские и покровительствуемые ими павловские предприниматели уже добились к этому времени такого влияния, что заручились поддержкой начальника Московской губернии Ивана Семеновича Сенявина (позднее ставшего товарищем (первым заместителем) министра внутренних дел) и его преемника на этом посту Ивана Васильевича Капниста. Страшный пожар, случившийся 10-11 июля 1829 года (Все даты до 01.01.1918 г. приводятся по старому стилю.) и уничтоживший почти все село, привел к парадоксальному результату - Павлово отстроилось краше прежнего. В 1838-39 гг., при старостах Аниките Петровиче Ныркове и Андрее Семеновиче Лабзине лицо села - храм на вохонском берегу - неузнаваемо изменилось: неказистая церковь времен Петра I получила новую трапезную и великолепную, выполненную в очень редком для Подмосковья стиле, пятидесятивосьмиметровую колокольню. Подряд на строительство был выполнен Владимиром Романовым; поставку 12 пудов листовой меди, золочение ее "червонным через огонь золотом", устройство и установку главки и креста профинансировал Давыд Широков. Тот же Д.И. Широков оплатил изготовление гигантского тысячепудового колокола для обновленного храма и второго колокола, поменьше. Слух о том, что некий купец из крестьян на Нижегородской ярмарке совершил сделку на полторы тысячи пудов лучшей "штыковой" меди для отливки двух колоколов взбудоражил тогда всю Москву. В декабре 1842 года над первопрестольной поплыл звучный колокольный голос необыкновенной силы и чистоты - это мастер Аким Воробьев на дворе литейного завода Дмитрия Самгина в приходе Спаса на Спасской пробовал свое детище. "Московские губернские ведомости" сообщали, что сравнить новый павловский колокол можно лишь с гигантом из звенигородского Саввина монастыря весом 2125 пудов, отлитым в 1667 году ( См. "Московские губернские ведомости" №3 за 1843 г .; №№ 20,22 за 1845 г . ) .

В июне 1844 года усилия местной элиты - Лабзина, Широкова, Быковских, Симагина, Нырковых, Щепетильниковых - увенчались успехом: Николай I подписал указ Сенату о преобразовании казенного села Павлова и смежных с ним четырех деревень в посад. (Обыватели бросились переписываться из крестьянского сословия в купеческое и мещанское. Новые колокола на открытии посада 13 мая 1845 года возвестили о новой эпохе.

 

III

 

В Павлове, Вохне тож, в начале XIX столетия стояло 165 домов, то есть проживали в селе около 900 человек ("Описание, учиненное по алфавиту в Богородском земском суде с показанием в Богородской округе числа селениев, обязанных постоем и в каком расстоянии от города Богородска". РГВИА, ф.ВУА, д.18863, л.144-159об.) . К пятидесятым годам в посаде стояло 217 домовладений, из них 15 каменных, частью двухэтажных. Число жителей выросло до 1490 чел., из них 43% принадлежало к купеческому сословию, да около 1000 человек приходило зимою на заработки из окрестных деревень (Военно-статистическое описание Московской губернии". РГВИА, ф.ВУА. д.18867, л.л.528,528 об.) . К 1864 году численность населения составила 4690 чел., а в конце столетия она приблизилась к 7,5 тысячам и Павловский Посад получил свое место в Энциклопедическом словаре Брокгауза-Ефрона (т.22А, СПб., 1897. 8 ЦГИА (ныне ЦИАМ), ф.1048. ) . Местная купеческая элита составляла теперь всего 9% населения, однако ей посад был обязан всем. Ведущую роль в его жизни играл Яков Иванович Лабзин (1827-1891), сын и наследник Ивана Лабзина - владелец крупнейшей Старо-Павловской фабрики. В связи с развитием его предприятия начала развиваться нормальная городская инфраструктура - появился городской банк, типография, больница, богадельни, учебные заведения, обновилось убранство Воскресенской церкви, старостой которой Лабзин был в течение 22 лет, появилось новое городское кладбище и был заложен двухэтажный храм при нем. Торговая марка мануфактуры Лабзина и его партнеров стала известна по всей России и в Европе. Развитие местных фабрик и заводов привело к началу промышленной разработки торфа. Рост населения вызвал развитие сферы услуг.

Начало XX столетия ознаменовалось прямо-таки бумом частного строительства. Архив хранит сотни удовлетворенных прошений жителей посада о расширении площадей домов, лавок и складов 8 . Появились новые фабричные корпуса Старо-Павловской фабрики, фабрик Абрамовых, Соколиковых, Кудиных. Отстроило комплекс фабричных и сопутствующих зданий быстро пошедшее в гору Русско-Французское Анонимное Общество.

В 1902 году основанная при поддержке Я.И. Лабзина женская монашеская община была возведена Синодом на степень монастыря. Фабриканты строили новые церкви.

Хозяева посада, обосновывая свои права и утверждаясь в них, начали прибегать к исторической аргументации.

Так, в 1892 году вновь образованное Общество хоругвеносцев Павловского Посада преподнесло священно-архимандриту Троице-Сергиевой Лавры Митрополиту Московскому и Коломенскому Леонтию свою хоругвь и печатную памятную записку, в которой указывалось, что павловопосадцы "издавна вверяли себя покровительству Лавры", ибо Вохна была одной из ее вотчин (Собственная волость московского великокняжеского и царского дома Вохна была не позднее 1577 года передана Иваном Грозным Троице-Сергиевому монастырю. Примерно в то же время другая "домашняя" волость - Селна - даруется царем кремлевскому Чудову монастырю. Право распоряжаться этими волостями Иван IV получил после того, как умертвил их непосредственного владельца - своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича Старицкого и членов его семьи. Богатый вклад во влиятельнейшие монастыри страны, очевидно, должен был поспособствовать отпущению греха братоубийства. Лавра оставалась хозяином Вохны до выхода в 1764 г . указа Екатерины II о секуляризации церковных земель и передаче их в ведение государства (Коллегии экономии). В шестидесятые годы XIX века это избавление из-под монастырской руки считалось местными предпринимателями великим благом. См.: "Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV - XVI веков", М., Л., 1950; "Писцовые книги", СПб., 1895; Быковский И. "Павловский посад" // "Русские ведомости" №137, 17.11.1864 г.) . В 1900 году типография Бугаевых издала работу местного краеведа псаломщика Воскресенской церкви Т.М. Троицкого "Историко-археологическое описание Павловского посада" (Опубликована В.Ф. Ситновым в альманахе «Богородский край», № I , 2000.) . Началом века датируется и сооружение памятного столпа на предполагаемом месте расположения престола первого в Вохне деревянного храма во имя Дмитрия Солунского.

Вполне логично, что те же люди озаботились, в преддверии столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года, когда к празднованию этой даты готовилась вся страна, поднять престиж посада (и свой, конечно) сооружением и торжественным открытием красивой каменной часовни-памятника, посвященной событиям местной истории (Всего к 1912 году на территории Российской империи существовало 49 церковных памятников войны 1812 года. Из них в Подмосковье отметим специально сооружённые часовню в с. Фили (инициатива Общества хоругвеносцев храма Христа Спасителя), Велико-Васильевский храм в с. Васильевском Дмитровского уезда, Никольский собор в с. Фоминское (ныне г. Наро-Фоминск), часовню Нерукотворного Спаса в д. Большая Сетунь. Прочие являлись, по сути, домовыми и полковыми часовнями и храмами, выстроенными в честь павших родственников или однополчан, либо «добавлениями» (приделами) к старым храмам. См.: Мельникова Л.В. «Армия и Православная церковь Российской империи в эпоху наполеоновских войн», М., 2007.) . Памятник должен был стать в своём роде младшим братом московскому храму Христа Спасителя.

 

IV

 

Итак, 5 апреля 1909 года общее собрание Общества хоругвеносцев признало желательным соорудить "в Павловском посаде на Купеческой улице вместо существующей деревянной каменную часовню со внутренним входом, с помещением внутри и снаружи Святых икон в память столетней годовщины избавления державы Российския от нашествия французов в 1812 году" в соответствии с проектом, предоставленным архитектором В.П. Десятовым (ЦГИА (ныне ЦИАМ), ф.203, оп.482, д.14; ф.54, оп.164, д.27, л.20.) .

Владимир Павлович Десятов с 1890 года держал в Москве архитектурно-строительную контору, бравшую подряды на культовые сооружения. Наиболее известной его постройкой является церковь во имя иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радости, сооружённой в 1899 г . при Староекатерининской больнице (ныне Московский областной научно-исследовательский клинический институт) в память коронования Николая Второго. Строил он и в разных углах Московской губернии - в Звенигородском, Верейском, Богородском уездах ( «Зодчие Москвы», М., 1998, стр.91. ) .

Именно ему принадлежит проект главного храма Покровско-Васильевского монастыря в Павловском Посаде и, вероятно, монастырской ограды. Он же, возможно, по заказу новозагарских владельцев Самариных, спроектировал очередную перестройку церкви Успения Богородицы в этом имении, построенной в 1715 году первым его владельцем, известным деятелем Петровской эпохи Алексеем Курбатовым.

Надо заметить, что архитектор не баловал своих заказчиков разнообразием подходов. Колокольни монастырского храма, перестроенной новозагарской церкви и предложенный им проект памятной часовни напоминают родных сестер разного роста и решены в модном тогда псевдорусском стиле.

Тем не менее, проект был одобрен и смета по его воплощению в жизнь свелась к сумме 8540 руб.95 коп., не включая расходов по приобретению утвари, икон и решетки ограждения. Средства на строительство должны были поступить от самого Общества - 1500 руб., от городского общественного управления - 1500 руб., от кружечного сбора во время крестных ходов, от особой добровольной подписки жителей города и в виде денежной помощи от Воскресенской церкви.

С прошением о разрешении построить часовню и производить кружечный сбор для пополнения кассы строительства уполномоченные Общества староста Воскресенской церкви Василий Васильевич Болдин и член Общества потомственный дворянин Николай Павлович Доброклонский 18 мая 1910 года обратились к главе епархии, Митрополиту Московскому и Коломенскому Владимиру, члену Синода, священно-архимандриту Троице-Сергиевой Лавры.

По установленному порядку, такие вопросы в епархии рассматривались Московской духовной консисторией - органом при епархиальном начальнике, ведавшем вопросами текущего церковного управления и суда. Собственно строительная часть подлежала согласованию со светскими губернскими властями.

Таким образом, прошение павловопосадцев попало в делопроизводство консистории.

Митрополит Владимир 31 мая распорядился направить проект на экспертизу и согласование в Строительное отделение Московского губернского правления и одновременно обязать благочинного первого округа Богородского уезда, куда входил Павловский Посад, протоиерея о. Константина Алексеевича Голубева (Зверски убит большевиками в 1918 году. Канонизирован. Биографию см.: «Их страданиями очистится Русь», М., 1996, стр.3.) произвести обстоятельное дознание о существе дела. Консисторию интересовало идейно-историческое обоснование сооружения часовни и степень решенности вопроса о финансировании строительства.

2 июля 1910 года, отвечая на запрос К.А. Голубева, причт и староста Воскресенской церкви, в том числе, известный нам псаломщик-краевед Т.М. Троицкий составили письмо следующего содержания: "...Честь имеем сообщить Вашему Высокопреподобию, что сооружение в Павловском посаде каменной со входом часовни в память избавления России от нашествия французов в 1812 году, в виду наступающего столетнего юбилея со времени этого события, считаем делом целесообразным, так как Павловский посад был местом неоднократных стычек местных храбрых и любящих свою родину жителей с мародерствующими французами и намерением благим и полезным в смысле воспитания патриотических чувств в прихожанах. А потому на просьбу всегда усердного и симпатичного местного Общества Хоругвеносцев помочь ему в постройке названной часовни, мы охотно откликаемся, намереваясь отпустить из церковных доходов настоящего года посильное пособие в размере 500 рублей, если на то последует разрешение Епархиального Начальства." ( ЦГИА (ныне ЦИАМ), ф.203, оп.482, д.14, лл.5-5об. ) .

В дополнение к ассигнованной властями сумме удалось заручиться поддержкой общественных городских уполномоченных. Специальным постановлением, утвержденным московским губернатором, ассигновывалось еще 1500 руб. Взнос Общества хоругвеносцев в ожидании начала работ был помещен в городской банк под процент. Вопрос стоял, таким образом, о недостающих 3,5 тысячах - немалой по тем временам сумме.

Своеобразной гарантией осуществления проекта в глазах консистории стала репутация самого Общества хоругвеносцев, точнее, финансовых возможностей его членов. Благочинный Голубев сообщил своему начальству, что "на сбор добровольных пожертвований на постройку часовни ... хоругвеносцы вполне рассчитывают. Основания для этого следующие: в Воскресенской церкви сооружено серебряное облачение на престол, стоящее до 9000 руб. на добровольные пожертвования. Часы на той же церкви стоимостью до 4000 руб. приобретены также на добровольные пожертвования. Серебряная риза на Иерусалимской иконе Божьей Матери стоимостью до 3000 руб. сооружена также на добровольные пожертвования. С 1893 года - со времени утверждения Общества хоругвеносцев, это общество на добровольные пожертвования соорудило всего на сумму до 20000 рублей, включая сюда и церковные пожертвования. На всякий случай Общество хоругвеносцев имеет в настоящее время запасного и текущего капитала до 4000 руб., из которого, согласно Устава Общества, хоругвеносцы могут взять взаимообразно нужную сумму с обязательством пополнить ее... Все условия говорят, что Общество хоругвеносцев вполне может выстроить названную часовню" ( ЦГИА (ныне ЦИАМ), ф.203, оп.482, д.19, л.3-3об. ) .

Заметим, что усадьба с новым крытым железом кирпичным домом, помещениями для прислуги, надворными постройками и кирпичной торговой лавкой в то время в городе оценивалась примерно в 4300 руб. ( ЦГИА (ныне ЦИАМ), ф.1048, оп.2, д.577, л.10об. ) .

Конечно, существовал риск не собрать нужную сумму. Местные предприниматели славились своей прижимистостью. Экономили, в первую очередь, на рабочей силе. Условия барачной жизни рабочих невысокой квалификации, сезонников были действительно ужасающими. В городе остро стояла проблема нехватки учебных и медицинских заведений. Много нареканий, особенно у приезжих, вызывало состояние городского хозяйства - дорог, мостов, освещения, низкое качество обслуживания в трактирах и постоялых дворах. Тем не менее, консистория признала, да и не могла не признать аргументацию о. К.А. Голубева.

Другой стороной вопроса было согласование собственно технического проекта.

В связи с тем, что территория, бывшая когда-то площадью, стала фактически перекрестком важных улиц, архитектор предложил сместить новую часовню ближе к реке, а старое место расположения памятного деревянного столпа отдать под проезжую часть. Это было признано целесообразным всеми инстанциями, одобрившими проект.

Часовня (проекты В. Десятова и В. Сероцинского)

Рассмотрением проекта в Московском губернском правлении занималось совещательное присутствие строительного отделения во главе с губернским архитектором Нилусом и губернским инженером Фалиным. Вопросов не возникло, специалисты высказались за утверждение проекта.

16 июня 1910 года протокол совещательного присутствия № 225 был утвержден московским губернатором, Свиты Его Величества генерал-майором В.Ф. Джунковским и отправлен в консисторию.

29 июля 1910 года Московская духовная консистория приняла решение разрешить строительство и проведение кружечных сборов в течение 1910-1912 годов; 19 августа это решение утвердил митрополит Владимир и 23 августа соответствующий указ был направлен благочинному протоиерею К.А. Голубеву.

Можно было начинать работы.

Однако, в Обществе хоругвеносцев изменились взгляды на проект Десятова.

23 января 1911 года общее собрание членов Общества постановило одобрить новый проект часовни, представленный гражданским инженером Владимиром Карловичем Сероцинским (ЦГИА (ныне ЦИАМ), ф.203, оп.482, д. 19, л .11-11об.; ф.54, оп. 165, д.30, л.36.) .

Остается неизвестным, по какой именно причине успешно утвержденный после более чем года хлопот проект оказался отвергнут.

Денежный вопрос тут был ни при чем - сметная стоимость осталась прежней. Следовательно, заказчика перестала удовлетворять либо сама персона Десятова, либо предложенное им архитектурное решение памятника.

Сравнивая два проекта, можно заметить, что Сероцинский, во-первых, избежал тиражирования уже известного в уезде архитектурного стиля, во-вторых, предусмотрел внешний декор, отвечающий идее часовни, как памятника в честь столетия Отечественной войны 1812 года: венки, лавровые ветви, даты "1812-1912", изображение Спасителя и, насколько можно судить по сохранившемуся проекту, памятная доска на фасадной части шатра. Часовня должна была стать пятиглавой, но более приземистой (около 20 м высотой, вместо 28 у Десятова). Десятов планировал сооружение часовни из красного кирпича, Сероцинский же предложил гармонирующий с цветовой гаммой Воскресенской церкви белокаменный вариант (очевидно, штукатурка по кирпичу. В окончательном виде часовня была облицована плиткой). В целом же создается впечатление, что Сероцинский использовал некоторые архитектурно-декоративные решения, аналогичные примененным В.О. Шервудом при сооружении часовни-памятника гренадерам, павшим под Плевной (Аникин В.В. "Памятник гренадерам, павшим под Плевной", М., 1986.) .

Впрочем, возможно, что г-н Сероцинский, в 1900-е годы служивший штатным архитектором попечительства о народной трезвости («Зодчие Москвы», М., 1998, стр.221. Забавно, что в 1926 г . Сероцинский замечен на службе в НКВД. Затем его следы теряются (см. там же)) , с точки зрения организации финансирования проекта был более удобным исполнителем для заказчика, нежели частная контора Десятова.

На сей раз хлопотать о переутверждении проекта Общество поручило самому его автору, и 16 августа 1911 г . Сероцинский добился положительного решения Московского губернского правления. На этом основании епархиальные власти подтвердили свое прежнее разрешение, направив указ протоиерею К.А. Голубеву. Таким образом, 27 сентября 1911 года все формальные вопросы были, наконец, улажены.

Времени на постройку оставалось не столь уж много. Датой открытия часовни назначили 1 октября - праздник Покрова, известный как день решающего сражения местного ополчения с французами.

Сначала строительство шло бойко, однако, по мере истощения гарантированных Обществом, городом и церковью средств, темпы его замедлились. Кружечный же сбор, как было очевидно с самого начала, имел чисто символическое значение.

Общество хоругвеносцев прибегло к испытанному средству: с целью привлечения внимания к проекту оно издало и распродало тираж брошюры "Достопамятная годовщина. К предстоящему сооружению часовни в Павловском посаде в память войны 1812 года", в которой неизвестный автор подробно рассказывает о значении сооружаемого памятника и событиях, которым он посвящен.

В этой книжечке впервые были опубликованы важные свидетельства, бывшие ранее вне поля зрения историков. Она является существенным вкладом местных краеведов в библиотеку изданий, вышедших в России к столетнему юбилею Отечественной войны 1812 года (Репринтно воспроизведена в издании: "К предстоящему восстановлению часовни в Павловском Посаде в память войны 1812 года", Павловский Посад, 1996.) .

Тем не менее, необходимую сумму собрать не удавалось.

Опыт возведения такого рода памятников показывает, что энтузиазма доброхотов в этом деле недостаточно. Семь (!) лет занял путь от утвердительной визы царя до торжественного открытия знаменитого московского памятника плевненским гренадерам в 1887 году. Большую часть этого времени автор и строитель часовни В.О. Шервуд провел в поисках денег. Часовне в захолустном Павловском Посаде мог грозить еще более долгий срок.

В январе 1912 года уездная "Богородская речь" сообщала, что строительство ведется неорганизованно, без определенного плана (№2, 08.01.1912.) . Вновь встал вопрос о целесообразности размещения часовни именно на отведенном для нее по проекту месте. Принципиальное решение было принято - памятник не должен был стоять точно на месте исторического деревянного столпа. Однако, по мнению критиков, строящаяся часовня заперла пешеходную тропу к частным владениям вдоль Вохны, потребовала провести дополнительные укрепительные работы (что привело к дополнительным расходам) и, самое главное, сузила проезжую часть. Последнее обстоятельство должно было приобрести более серьезное значение впоследствии, по мере роста интенсивности движения в городе.

Доводам прагматиков сопутствовали голоса прогрессистов, заявлявших, что, вместо строительства очередного культового сооружения, властям надлежало бы озаботиться открытием новых учреждений светской культуры и народного образования.

Очевидно, что окончание строительства в срок имело для отцов города важное политическое значение. Открытие памятника должно было занять свое место в череде государственных юбилейных торжеств, ожидался приезд губернатора и церковного начальства. Подстегиваемые сроками, городские уполномоченные к весне выделили дополнительно еще 1000 руб. Сведениями о том, откуда взялись оставшиеся 2,5 тысячи, мы не располагаем, однако заметим, что члены Общества сумели решить проблему привлечения средств довольно быстро.

1 октября 1912 г . состоялось открытие и освящение памятника.

Накануне около 6 часов вечера экипаж Лабзиных доставил с вокзала Преосвященного Арсения; он участвовал в вечерней службе и заночевал в городе. Наутро городские власти в парадных мундирах отбыли на вокзал для встречи генерал-губернатора Джунковского.

К приезду высокого начальства было спешно приведено в порядок ограждение моста через Вохну и наведен порядок на улицах.

Празднество привлекло многочисленных жителей посада всех сословий и крестьян окрестных деревень. Присутствовали монахини Покровско-Васильевского монастыря. За неимением в посаде квартирующих военных частей, при полном параде прибыли чины местной полиции и пожарной команды.

Церемония началась крестным ходом, который возглавили генерал Джунковский и председатель строительной комиссии В.В. Болдин (он же - председатель Общества хоругвеносцев). По его окончании Преосвященный произнес речь, а затем приглашенный специально на торжества знаменитый своим голосом диакон возгласил вечную память императору Александру Первому и рабам Божиим Герасиму и Георгию (Курину и Стулову).

После освящения часовни состоялся обед для почетных гостей на 80 кувертов в помещении женской гимназии (ныне школа № 2).

На обеде произошел неприятный, но весьма характерный инцидент.

Одно уважаемое местное духовное лицо в своем выступлении заявило, что, к сожалению, среди павловопосадцев нашлись "иуды", предлагавшие постройку часовни к столетнему юбилею Отечественной войны заменить сооружением школы.

Между гостями возникло замешательство, но затем неловкость была сглажена. Тем не менее, эпизод этот послужил пищей для многочисленных толков среди жителей, особенно среди интеллигенции и попал на страницы «Богородской речи», резко негативно оценившей выступление священнослужителя (№42, 07.10.1912.) .

 

V

 

Так Павловский Посад получил новый памятник.

Но век часовни оказался весьма недолог. Через двадцать лет на её месте уже проходила проезжая часть улицы: в годы государственной борьбы с религией она была снесена по согласованному с областным начальством решению местных властей.

Сооружение и разрушение памятника состоялись практически при жизни одного и того же поколения, но в городе за это время произошли большие перемены, связанные с изменением как политических обстоятельств, так и социальной структуры населения.

Патриархальный быт посада конца XIX столетия был взорван решением сменивших умершего Я.И. Лабзина "отцов города" продать часть посадской земли Русско-Французскому Акционерному Обществу для создания крупного текстильного предприятия - Павлово-Покровской фабрики. Власти надеялись, что появление новой большой фабрики вызовет увеличение оборотов местной торговли, даст дополнительный доход местному бюджету и в целом послужит делу развития посада.

Именно привлечению рабочей силы на это предприятие Павловский Посад во многом обязан росту численности населения и обострению социальных проблем.

К 1903 г . в посаде насчитывалось уже около 14 тысяч жителей, из них около 3 тысяч составляли работники Павлово-Покровской фабрики. К 1906 г . число жителей перевалило за 20 тысяч (Смирнов М.П. «Павловский Посад в его прошлом» // переиздано в: Фоломеева Н.В. «Земля павловопосадская. Очерки краеведа», Орехово-Зуево, 1999, стр. 238, 241.) . К 1917 году на русско-французской фабрике работало более 4 тысяч человек, что вместе с членами их семей составляло более трети городского населения; предприятие стало крупнейшим по числу занятых (Оценка приводится на основании: Грабилин С.Н. "Павловский Посад накануне Октября" // "Знамя Ленина", от 20.08.1977; Жукова Е.В. "Старый Павловский Посад", М., 1994; Оброкова З.В. "Страницы истории. К 80-летию Павлово-Покровской фабрики" // "Знамя Ленина" от 27.09.1980 г.; Саломатин П.Г. "Четверть века потребительской кооперации в Павлово-посаде...", П.П., б/г.) .

Рабочие на фабрику набирались из крестьянской бедноты Владимирской, Московской, Рязанской и иных центральных русских губерний. Отбора по профессиональным качествам практически не было, поскольку от основной массы нанимаемых их и не требовалось, как не требовалось и минимальной грамотности. Селили новоиспеченных рабочих в специально построенные казармы; кое-кто привозил с собою на новое место семьи; единицы снимали углы у местных домохозяев. Условия труда и быта рабочих были тяжёлыми.

По сообщениям "Богородской речи", район новой фабрики в Павловском Посаде, именуемый в народе «Париж», быстро покрылся целой сетью торговых точек, реализующих спиртные напитки (Приводится по: Жукова Е.В. "Старый Павловский Посад", стр.41.

"Богородская речь" также отмечала (№№15, 45 за 1912 г .), что Богородский и Верейский уезды являются лидерами по потреблению алкоголя в Московской губернии, которая, в свою очередь, держит в этом деле сомнительное первенство по империи.) .

Низкий уровень развития рабочей массы на фабрике, ее постоянная готовность к брожению и легковерие немедленно привлекли к ней внимание радикальных политических движений. С первых лет существования фабрики её коллектив оказался под сильным влиянием большевиков, что выразилось в участии фабричных в массовых выступлениях 1905-06 годов.

На фабрике существовала боевая большевистская дружина, располагавшая пудами (!) боеприпасов и десятками стволов оружия (См. Оброкова З. "Страницы истории. К 80-летию Павлово-Покровской фабрики "Знамя Ленина" от 27.09.1980.) .

Практически сразу после открытия фабрики Русско-Французского Анонимного Общества возник антагонизм между местными рабочими, в основном, Старо-Павловской фабрики и пришлым элементом, который был в массе своей более тёмен и низкоквалифицирован (отголоски этого антагонизма дожили до конца XX века в форме вражды "старо-павловской" и "парижской" молодежных группировок). Старый посадский рабочий класс был менее восприимчив к экстремистским политическим лозунгам и осторожнее относился к забастовкам (Жукова Е.В. "Старый Павловский Посад", стр.20.) .

На свою беду, городские власти, хозяева и управляющие Павлово-Покровской фабрики и других крупнейших предприятий посада, вынужденные, в связи с расширением производства, а затем и в связи с требованиями военного времени 1914-1917 гг., нанимать все новых работников "от земли", не смогли предпринять ничего, что могло бы хоть отчасти повысить их культурный уровень - на это объективно не хватило времени; однако, и желания особого не было. В своей социальной политике они понадеялись на Бога и царя, то бишь, на воинскую команду, присылаемую в случае необходимости из уездного города. Соревнование за трудовые массы с крепко сколоченной профессиональной организацией большевиков ими было проиграно начисто.

Ленинцы, даже в годы так называемой "столыпинской реакции" организованно продолжавшие деятельность в Павловском Посаде, оказались способны быстрее всех сориентироваться в неразберихе 1917 года. Профессиональные революционеры Август Лукин и Алексей Ефимов, отсиживавшиеся от мобилизации в армию на большедворской фабрике Союза Земств и Городов; осевшие в неприметном тыловом городишке хранители партийной кассы и оружия братья Иоганн и Теодор Мушкевичи; бежавшие из Прибалтики Отто Людвиг, Л. Порейз, А. и М. Рубены; местные кадры большевиков - Матвей Шилков, Тимофей Выставкин, Василий Карпов, Федор Жуков, М. Бакатин, Г. Брыкалов, Н. Величкин, позднее усиленные присланными партией из Богородска и Орехово-Зуева коллегами - Николаем Фатьяновым, Андреем Хазовым и другими быстро овладели ситуацией. В марте под руководством Лукина была легализована местная большевистская парторганизация, учрежден Совет; летом создан вооруженный отряд Красной Гвардии; в октябре явочным порядком большевики захватили власть в городе, организовали взимание ревналога с буржуазии, сбор 0,25% зарплаты всех рабочих посада в фонд Совдепа и конфисковали частный дом под свою штаб-квартиру (Выставкин Т.М. "Революционный налог. Из воспоминаний..." // "Знамя Ленина" от 28.06.1977.) .

Рабочие фабрики Русско-французского Анонимного Общества, как и следовало ожидать, были вполне управляемы большевиками, проводили массовые демонстрации в их поддержку и дали из своей среды кое-какие ценные кадры для новой власти: первого руководителя местной комсомольской организации Петра Бурмистрова, начальника милиции Федора Жукова, некоего комиссара Демьянова, ведавшего закрытием Покровско-Васильевского монастыря (Коновалов А. "Мать Ксения" // "Павлово-Посадские известия", №77, 03.07.1993.) .

Отцы-основатели большевистской власти в посаде - Лукин, Ефимов, Шилков, Захаров, - достаточно случайно оказавшиеся здесь в 1917-18 годах, были очень быстро, по мере стабилизации обстановки в городе, брошены партией на другие, более значительные участки работы. Деятели калибром поменьше остались на воеводстве, как, например, Т. Выставкин, некоторое время неудачно возглавлявший Единое Потребительское Общество (формально - рабочий кооператив, фактически - находившийся под контролем новой власти единственный орган распределения продуктов питания в городе в годы гражданской войны (Саломатин П.Г. "Четверть века потребительской кооперации в Павлово-посаде...", П.П., б/г.) ). Излишне честные товарищи, многое сделавшие для своей партии и уцелевшие в самые опасные годы, были отодвинуты подальше от реальной власти. Так, например, Иоганн Мушкевич - бывший казначей Совдепа, еще с дореволюционных времен, в силу личной порядочности, обладавший высокой репутацией в городе, - оказался вдруг среди третьеразрядных технических руководителей (Обрезкова Т.В. Устные воспоминания (запись А.С. Маркина) // Архив автора; Сенявин С. "Семья большевиков" // "Знамя Ленина" от 20.08.1977.) . Ну и, конечно, романтиков революции - Карпова, Людвига, Порейза и ряд других - нашла смерть в годы гражданской войны (В 1960-е - 80-е гг. в газете "Знамя Ленина" было опубликовано множество достаточно интересных материалов о жизни и деятельности местного большевистского ядра // Архив автора.).

К власти пришли новые, воспитанные большевиками, кадры. В основном, это были бывшие местные рабочие, либо партийцы, присылаемые из Богородска (где заработала совпартшкола), или, реже, - из Орехово-Зуева. В массе своей они не были обременены общей культурой, страдали понятным комплексом "из грязи - в князи" и всерьез полагали, что история страны начинается с чистого листа.

Оглядевшись, они обнаружили, что надо запускать фабрики, чтобы прокормить вознесшую их к власти массу. Кроме старорежимных инженеров и техников, сделать это было некому.

Революция и гражданская война прошлись по посаду страшным катком. Если накануне этих событий на местных предприятиях только рабочих числилось 15000 чел., то в 1924 г . всё самодеятельное (то есть, физически способное жить собственным трудом) население посада оценивалось информированным современником в 15500 чел. Перепись населения 1920 года выявила следующие данные по Богородскому уезду: по сравнению с 1917 годом, население убыло на 18,6%, число хозяйств на селе уменьшилось на 22,6%; население Богородска составило 18307 чел. (39,39% от числа жителей города в 1917 г .), Павловского Посада - 10033 чел. (47,83%), Орехово-Зуева - 36565 чел. (город был только образован в 1917 г ., поэтому в отчете о переписи сравнение отсутствует) (Данные опубликованы Е.Н. Масловым со ссылкой на публикацию в «Вестнике Московского губсоюза» 28 августа 1920 г . См.: интернет-портал «Богородск-Ногинск. Богородское краеведение», раздел «Богородские хроники». Собственные расчеты автора по косвенным источникам, произведённые еще до появления этой интернет-публикации, давали цифру 40%.) .

Таким образом, потери убитыми, умершими, арестованными и вывезенными, бежавшими из Павловского Посада и просто сменившими место жительства за первые три неполных года «новой жизни» составили 52% населения. Возможно, сюда входят и находившиеся на момент переписи на службе в РККА. Но, в любом случае, цифра неимоверная. Получился совершенно другой город, тем более, что после демобилизации по домам вернулись несколько «не те» люди.

Непосредственно после войны, в конце 1921 г ., в Павловском Посаде и его окрестностях на полтора десятка крупных предприятий осталось 7 специалистов текстильной промышленности с высшим образованием и 10 - со среднетехническим (Грабилин С.Н. "Павловский Посад накануне Октября" // "Знамя Ленина" от 20.08.1977; Саломатин П.Г. "Четверть века потребительской кооперации в Павлово-посаде...", П.П., 1924; "В восстановительный период" // "Знамя Ленина", архив автора.) . Аналогичная ситуация была и в других отраслях. Власть была вынуждена использовать уцелевших хозяев, управляющих и инженерно-технический персонал предприятий промышленности и торговли для налаживания хозяйственной жизни, однако, к концу 20-х - началу 30-х годов новые советские учебные заведения выпустили достаточное количество политически надежных инженеров и техников, чтобы можно было проводить широкомасштабную кампанию чисток от чуждого элемента и тотального искоренения чуждой идеологии.

Фрагмент часовни, фото 1929 г

Конец двадцатых - начало тридцатых годов были ознаменованы беспрецедентными гонениями на церковь. Как известно, преподавание русской истории в школах в то время было запрещено, имя Отечественной войны 1812 года помещено в пренебрежительные кавычки и могилы на Бородинском поле осквернены. Тем легче было огульно объявить культовые сооружения вообще, и посвященные памяти 12-го года в особенности, никому не нужными руинами прошлого.

Так, в общем потоке, была решена и судьба павловской часовни.

Однако, нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что в массе своей население и прежде не придавало ей особой культурной ценности. Её существование вызывало в памяти сочувствующего революции интеллигента образ попа-консерватора, называющего "иудами" радетелей за народное просвещение, а фабричным работягам, довольствовавшимся "косушкой" после смены, просто не было до неё дела. Открытие часовни и другие проводившиеся в том же 1912 году официальные празднества не вызвали глубоких чувств у большинства населения Павлова. Вот что сообщала "Богородская речь" об этих мероприятиях: "В день Бородина в Богородске состоялся парад местного небольшого гарнизона и пожарной дружины, город был иллюминирован. В Павловском же посаде все старания Министерства промышленности и торговли убедить местных промышленников и торговцев использовать юбилей для дела образования простонародья успехом не увенчались. Иллюминирован был лишь дом начальника полиции, стараниями Лабзиных установлена арка в начале Царской улицы, да еще одна - на средства другого фабриканта - в конце ее. Руководство Французской фабрики устроило для рабочих глупейшие конкурсы - бег в мешках, поедание моркови с завязанными глазами и т.п. Выделились владельцы Ленской фабрики, пригласившие военный оркестр и организовавшие просмотр кинофильма на открытом воздухе (правда, показывали в юбилей Отечественной войны почему-то "Анну Каренину"). Торжественные мероприятия в учебных заведениях свелись к изматывающим учащихся "чтениям", во время которых маленькие ученицы засыпали. Никакого воодушевления не было" ( Август 1912 г .) .

Можно, конечно, читая это газетное сообщение, сделать поправку на субъективизм репортера. Однако, суть дела была в том, что, с одной стороны, и московский храм Христа, и павловская часовня, и юбилейно-патриотические празднества в глазах российской "прогрессивной общественности" равно олицетворяли нелюбимый ею политический режим, а с другой стороны, режим этот так и оказался неспособен понять нужды простого народа, совсем не сводившиеся к желанию участвовать в «беге в мешках». В результате и у режима, и у его архитектурно-идеологических памятников не нашлось достаточно защитников. И происшедшая "в рабочем порядке" ликвидация новой властью одного из таких памятников в 1932 году в Павловском Посаде является лишь небольшой иллюстрацией к этому выводу.

К моменту сноса часовни процесс борьбы с прошлым приобрел в городе необратимый характер: уже была разобрана монастырская стена, ликвидирован монастырь, закрыты основные церкви, начиналась очередная волна репрессий. При этом власть никогда не брезговала мелочно использовать попадающее в руки богатство: кирпич монастырской стены пошел на строительство объектов коммунального хозяйства, большие иконы Воскресенской церкви собирались пустить на ремонт пола в цехе одного из предприятий, добротные кирпичные здания церквей переоборудовались под клубы, мастерские, склады и гаражи, а вот кирпичный бой, оставшийся после сноса Воскресенской церкви в начале 50-х гг., пошел на мощение улиц (Об атмосфере в городе в те годы см., например: Марков В. "Святое и вечное" // "Павловопосадские известия" от 01.12.1992 г.; Ярыкин В. "Воскресение" // "Павловопосадские известия" от 13.01.1990 г.; Иванов В. "Уже не вернешь" // "Павловопосадские известия" от 03.12.1992 г.; Андрианов Е. "Как боролись с религией" // "Павловопосадские известия" от 11.12.1993 г.) . Об истинных же культурных ценностях никто не думал - это не умещалось в мозгу строителей нового мира. Так оказались безвозвратно утрачены древнейшие иконы, хранившиеся в Павлове, книги церковных библиотек и другие вещи, не имевшие в глазах новых хозяев ценности, сопоставимой с ценностью ободранного с иконы серебряного оклада.

А простые люди...

Что можно требовать от неграмотных мужиков и баб, бежавших в город на фабрику из голодной послереволюционной деревни, от туберкулеза и безденежья? На 1920-е - 30-е годы приходится второй, после начала индустриализации конца 1890-х гг., массовый наплыв бывших деревенских жителей в город. Ничего, кроме нужды, не видевшие в своей жизни, совершенно чуждые городской культуре люди получали от советской власти работу, крышу над головой, возможность сносно питаться, слушать радио, ходить к доктору и в баню и были благодарны ей за это. Прочее было сложновато для них. Проведя всю жизнь в фабричных бараках, они до старости искренне считали обладателя резного буфета "буржуем" и только физический труд - настоящим трудом (Наблюдение автора, 1989 г .) . Так что, раз советская власть говорит, что часовня мешает проезду - убрать ее, и дело с концом.

 

VI

 

Прошло еще шестьдесят лет.

Все это время в Павловском Посаде, к чести его, оставались люди, понимавшие или просто чувствовавшие сердцем, как зло, несправедливо и бесчеловечно была растоптана память о прошлом.

С годами, с изменением политических обстоятельств, выветрился простодушный и жестокий к родной старине пафос строительства коммунистического рая на российской земле. В 1990-е годы показалось, что появилась возможность исправить хотя бы малую часть несправедливости - восстановить в Павловском Посаде часовню 1812 года.

Инициатором восстановления стал местный фонд культуры «Посад» (председатель В.Ф. Шишенин) - как и полагается организациям такого рода на Руси, державшийся лишь энтузиазмом своего руководителя. Шесть лет работы так и не увенчались успехом, если не считать за таковой устройство фундамента, установление памятного креста и издание книжки. Даже такой, казалось бы неотразимый аргумент, как предложение превратить часовню в мемориал памяти всех земляков, погибших при исполнении воинского долга, не нашёл отклика.

Любопытно, что в те же годы были подновлены постепенно разрушавшиеся в годы советской власти моленные столпы-часовенки в некоторых деревнях Павловопосадского района (Фоломеева Н.В. «Земля павловопосадская. Очерки краеведа», Орехово-Зуево, 1999, стр.161, 274.) . Объясняется это просто: деревенское общество всегда отличалось большей укоренённостью обрядоверческих традиций.

 

Проект возрождаемой часовни

Ход строительства возрождаемой часовни (май 2008 г)

Восстановление же памятника, подобного часовне памяти 1812 года, требует несколько иной, более высокого порядка мотивации. Властям и жителям находящегося в отчаянном экономическом положении города важно было бы осознать, что историческая часть Павловского Посада, к которой мы относим и восстанавливаемую часовню, буквально пронизана духом родной старины и составляет единый миниатюрный мемориальный комплекс, напоминающий о связи времен, об истории страны и об истории русской государственнической идеологии.

Здесь, в наследственной великокняжеской волости, унаследовавшей от древних то ли балтских, то ли финно-угорских насельников имя Вохна, в конце XIV века князь Дмитрий Донской, как гласит предание, основал церковь во имя своего небесного покровителя св. Дмитрия Солунского. Здесь веками особо отмечался Дмитров день 26 октября - местный престольный праздник. И в церквах, сменявших одна другую на речном берегу, ежегодно в последнюю субботу перед 26 октября поминались русские воины, положившие жизнь за Отечество.

Сначала, согласно легендарному установлению Дмитрия Донского, Дмитровская суббота как особое поминание была посвящена только павшим на Куликовом поле. С течением времени, такое значение дня переплелось в народном сознании с исконным обычаем осеннего поминовения предков (в русской православной традиции - Великая родительская суббота).

Бесконечные же войны, которые приходилось вести народу России, окончательно сформировали смысловую нагрузку этого дня, что нашло отражение в указе императора Николая II от 22 августа 1903 года, установившем, что впредь в этот день должны совершаться панихиды по всем русским воинам, "от начала Русского государства на брани живот положившим за други своя" (Евдокимов Л. "Св. предстатели за землю Русскую и русское воинство" // "Военный сборник", №№4-6, 1913 г.) .

В XV столетии в Вохне появился второй престол - во имя св. Георгия Победоносца, основанный, вероятно, сыном Донского героя - князем Юрием (Георгием). Культ св. Георгия в России имеет давние и глубокие корни. Основатели государства - Рюриковичи - считали этого греческого святого, как и св. Дмитрия, своим небесным патроном.

Славный князь Ярослав-Георгий Мудрый в XI веке положил на Руси начало почитанию дня 26 ноября - дня основания им Георгиевской церкви над Золотыми воротами Киева.

Иван III Васильевич, браком с греческой царевной Софьей Палеолог подтверждая преемственность от Византии к России, в веке XV прикрыл щитом с изображением Победоносца грудь одряхлевшего византийского орла - и орел воспрял. Размах его крыл стал грозен.

26 ноября 1769 года, в начале героической эпопеи суворовских чудо-богатырей, Екатерина Вторая учредила Военный орден св. Великомученика и Победоносца Георгия - главную и славнейшую боевую награду России, на авторитет которой не мог покуситься никто даже спустя десятки лет после ее формального упразднения советской властью.

Почетными знаками отличия Военного ордена - Георгиевскими крестами - были награждены в 1813 году руководители вохонского ополчения - крестьянин Курин, староста Стулов и сотский Чушкин. Имена же георгиевских кавалеров, высеченные в мраморе, засверкали золотом в главном храме Российской империи - храме Христа Спасителя. Как тогда думали - на века, потомству в пример.

Так столетиями росли исполненные большой символики государственные традиции. Вохне же суждено было когда-то стать одним из тех мест на русской земле, где были посеяны их первозерна.

 

VII

 

Жива ли нынче в Павловском Посаде память о Двенадцатом годе?

Из года в год в канун Покрова местная пресса традиционно публикует заметки о Курине и его сподвижниках, зачастую пестрящие штампами или детски-наивные.

В 1990-е годы напротив уцелевшей колокольни Воскресенского собора был поставлен бюст Герасима Курина работы местного скульптора.

Писания краеведов вызывают определённый интерес, но круг читателей едва ли расширяется.

В октябре 2000 г . - в преддверии дня празднования иконы Казанской Божией Матери - основная районная газета впервые опубликовала апокриф о том, что-де в дни боёв с французами над тем местом, где ныне стоит церковь во имя этого чтимого образа, местным крестьянам он явился на небесах, поддерживаемый ангелами.

На любительском веб-сайте, поддерживаемом павловопосадским энтузиастом, Курин возглавляет перечень знаменитых земляков. Однако честь превращения в фольклорного героя выпала отнюдь не ему, а сыгранному павловопосадцем В. Тихоновым Штирлицу.

Как-то раз во время избирательной кампании один из претендентов на пост руководителя района намекнул на своё семейное родство с одним из руководителей местного ополчения 1812 года (правда, это ему не помогло выиграть выборы).

В 2000-е годы местные предприниматели начали финансировать проведение театрализованных представлений на тему событий 1812 года. В них участвуют любительские клубы военно-исторической реконструкции из более крупных городов, и том числе, московские.

В общем же, не наблюдается вокруг имён Курина, Стулова и Чушкина никакого ажиотажа. Наверное, это и к лучшему. К чему поминать их всуе?

Павловский Посад - Москва

1996, 2007

 

Дом на площади Революции

12 июня 1998 года в Павловском Посаде состоялось открытие замечательного памятного знака. На стене здания, что на площади Революции, ныне занимаемого Выставочным залом, была укреплена памятная доска, свидетельствующая о том, что дом этот был построен местным купцом Давыдом Ивановичем Широковым и передан его наследниками в XIX веке в дар Павловскому Посаду.

Впервые с 1917 года в городе, всероссийская известность которого создана отнюдь не космонавтом Быковским и актёром Тихоновым, а - задолго до них - местными предпринимателями, уничтоженными как класс при Советах, была публично увековечена память одного из них.

Кто был Широков?

В начале 40-х гг. XIX века - пятидесятилетний (род. в 1790 г . (Ситнов В.Ф. «День рождения Посада» // «Вохонский край. Краеведческий калейдоскоп», №1, Павловский Посад, 2005. Далее - «Ситнов. «День рождения...»». В литературе встречается и дата - 1791 г .) ) богородский купец 2-ой гильдии, выборный богородского городского самоуправления, почетный гражданин, выходец из крестьян села Павлово, выписавшийся в купечество в 1819 г ..

Он являлся одной из ключевых фигур в развитии села Павлова (Вохны) в годы, предшествовавшие образованию Павловского Посада, а также сыграл ведущую роль в деле преобразования села в посад в 1844 г . Несомненно, его работа на благо Вохны имела движущей силой личный деловой интерес. В 1840-х годах Д.И. Широков владел в ней ситцебумажной нанковой фабрикой и фабрикой, вырабатывавшей дорогостоящие гроденапль, гродетур и платки (Указатель селений и жителей уездов Московской губернии // "Богородский край" №4, 1996, стр.7-8.) . За мероприятиями, связанными с преобразованием села в посад, просматривается хорошо спланированная акция, успешно осуществлённая им совместно с другими уроженцами Павлова братьями Лабзиными.

Иван Семёнович Лабзин являлся крупным богородским и павловским купцом, числился по 2-ой гильдии и являлся в те годы главой общественного самоуправления уездного города Богородска. Один его брат - купец 3-ей гильдии Еремей - был в описываемый период вохонским волостным головой, а другой - купец Андрей - старостой павловской Воскресенской церкви. Отец Лабзиных экономический крестьянин Семён Иванович в 1790-х гг. основал в родном селе одно из первых в Богородском уезде текстильных предприятий, основательно расширил его после 1812 года и, по крайней мере, в 1816 году занимал должность вохонского волостного головы (Ситнов В.Ф. «Обыватели Павловского Посада до 1917 года. Словарь-справочник фамилий», Павловский Посад, 2006. Далее - «Ситнов. «Обыватели...»».) .

В первой трети XIX века Вохонская волость превратилась в перевалочный пункт "суша-река" для товаров, поставлявшихся из Москвы, Богородского, Бронницкого, Покровского уездов, Рязанской губернии в торговые центры Поволжья и, одновременно, являлась торговой площадкой местного значения, находившейся в центре треугольника городов Покров-Богородск-Бронницы. Географическое положение, большая ёмкого московского рынка, наличие дармовой энергии вод Клязьмы и Вохны, традиционная склонность издавна страдавших от безземелья крестьян к промыслам и ремёслам сделали эту местность чрезвычайно привлекательной точкой приложения капиталов. Ближайшие же к Вохне капиталы аккумулировались в молодом уездном городе Богородске. Важным фактором экономического развития местности стало строительство шоссе Москва - Нижний Новгород в 1839-1845 гг. (Лихачёв К. "Древняя дорога" // "Богородский край" №1, 1996.)

Со временем, имевшийся у Павлова (Вохны) юридический статус села и, соответственно, крестьянское звание его обитателей, стали препятствием для дальнейшего развития предпринимательства. И тогда фактически определявшие экономическую ситуацию в этой местности богородские купцы, при поддержке павловской деловой элиты, начали бороться за повышение статуса Вохонского края. Преобразование в посад гарантировало жителям, в первую очередь, объявившим купеческий капитал, новые политические и экономические права, следовательно, новые возможности делать деньги. В частности, предполагались более высокая степень местного самоуправления, уменьшение тяглового бремени и другие преимущества (Ключевский В.О. "Курс русской истории", часть V, Пб., 1923, стр.261 и след.) .

Предпринимателям удалось найти понимание у Ивана Григорьевича Сенявина (Сенявин И.Г. (1801-1851), камергер, московский гражданский губернатор в 1840-1844 гг. В 1844-1851 - товарищ министра внутренних дел. Двоюродный брат М.С. Воронцова См.: "Русское общество 40-х - 50-х годов XIX века. Часть II . Воспоминания Б.Н. Чичерина", М., 1991, стр. 210; Черейский Л. А. «Пушкин и его окружение», Л., 1989, стр.396.) - московского гражданского губернатора. Чрезвычайным подспорьем оказалось то, что Сенявин имел высокую репутацию в столице империи. Пока дело ходило по инстанциям, он перешёл с губернаторской должности на должность товарища (заместителя) министра внутренних дел. Сторонником преобразования села в посад выступил и назначенный на место Сенявина Иван Васильевич Капнист (Иван Васильевич Капнист (1798(4?)-1860) - смоленский губернатор, в 1844-1855 - московский губернатор, затем сенатор. Известны интересные мемуары его сестры Софьи, в замужестве Скалон. См.: "Русские мемуары. Избранные страницы. 1800-1825 гг.", М., 1989; Брокгауз и Ефрон. Биографии. Том 5, М ., 1994, стр.582.) - известный русский государственный деятель, представитель обрусевшей ветви венецианского рода Капнисси, сын выдающегося поэта и драматурга Василия Капниста. В бытность И.В. Капниста губернатором и состоялся императорский указ. Капнист лично приезжал в Павлово для участия в церемонии открытия посада и подписал соответствующий Акт (Московские губернские ведомости, №20, 19 мая 1845 года.) .

 

Нет сомнения, что подготовка благоприятного решения царя, славившегося дотошным вниманием ко всем деталям рассматриваемых дел и беспощадным отношением к непроработанным проектам, потребовала от Широкова и Лабзиных незаурядных усилий, знания психологии высокопоставленной бюрократии и щедрых денежных трат. В частности, в 1842 году Д.И. Широков пожертвовал 3 тысячи рублей серебром в пользу московских детских приютов (Маслов Е.Н. «Народное здравие. К истории уездного здравоохранения» // «Богородский край» №3, Ногинск, 2001.) .

Необходимо заметить, что прогрессивные администраторы того времени и сами понимали необходимость дать предпринимателям из крестьян новые возможности для развёртывания дела. В частности, журнал Министерства государственных имуществ, в ведении которого и находилась Вохонская волость, констатировал в 1842 г ., что в Московской губернии есть селения, "которым недостаёт только городского управления, чтобы носить заслуженное название города или посада", и первым в списке таких селений стоит село Вохна (Протопопов Д. "О промыслах государственных крестьян Московской губернии" // ЖМГИ, Кн. II , 1842 г ., стр.227, 239. Далее - «Протопопов».) . Заметим, что скачок состоялся после указа 1839 года, вводившего твёрдый серебряный рубль и тем восстановившего ценность национальной валюты, подорванную в ходе многочисленных войн первой трети XIX века; а в 1843 г . состоялся указ об окончательном уничтожении прежних обесценившихся ассигнаций, шедших по три с полтиной за серебряный рубль, и замене их новыми кредитными билетами, обеспеченными государством (Сементковский Р.И. "Е.Ф. Канкрин. Его жизнь и государственная деятельность", Спб., 1893, стр.71 и след.) .

Лабзины и Широков стремились придать Павлову новый, более соответствующий званию богатеющего посада, облик. В этих целях была затеяна реконструкция главной местной церкви Воскресения Христова. На рубеже 30-х - 40-х гг. были существенно увеличена трапезная и воздвигнута великолепная колокольня, по формам напоминающая построенную в 1834 г . известным архитектором Ф.М. Шестаковым колокольню московской церкви Николы в Толмачах. Строительные работы обошлись в 16400 руб. ассигнациями; устройство и установка главки колокольни и венчающего её креста - в 1258 руб. 71 коп. серебром (для сравнения: чернорабочий в те годы имел чистый годовой доход около 130 руб. ассигнациями, домашний ткач - 230 руб., фабричный ткач - 340 руб., приказчик, смотритель или высший фабричный мастер "на своих харчах" - от 800 до 1500 руб. (Протопопов, стр.249-262.) ).

Таким храмом мог похвастать не всякий уездный город, не то что посад. На колокольню был поднят гигантский тысячепудовый колокол с дивным чистым туком, отлитый из лучшей меди на московском заводе Самгина в 1842 г . (Троицкий Т. "Историко-археологическое описание Павловского посада", Павловский посад, б/г. Далее - «Троицкий»; "Московские губернские ведомости", 3, 1843, стр.39.) Это был символический жест: тысячепудовики в России были наперечёт и размешались на колокольнях славнейших храмов. Незаурядный павловский колокол стал даже основой легенды о том, что ещё Екатерина Великая специально приезжала в Павлово послушать великолепный звук колокола церкви Воскресения. Так или иначе, эта легенда тоже работала на популярность посада и его благоустроителей. В те годы говорилось, что приобретение 12 пудов листовой меди для главки колокольни, золочение червонным золотом креста и главки, покупка на Нижегородской ярмарке 1500 пудов меди для отливки двух колоколов в тысячу и в пятьсот пудов были оплачены "неизвестным благотворителем". Тайна его имени была секретом полишинеля: всем заинтересованным лицам в Москве, Богородске и Павлове было прекрасно известно, что счета оплатил Давыд Широков, и это неплохо должно было поработать на репутацию предпринимателя (Московские губернские ведомости. №22, отдел второй. 2 июня 1845 г .) . Проводившаяся в те годы финансовая реформа также подталкивала разбогатевших в период нестабильности купцов и фабрикантов к вложению средств.

Наконец, при открытии посада 13 (ст.ст.) мая 1845 г . Д.И. Широков публично передал посадской ратуше на обзаведение тысячу рублей серебром и, совместно с И.С. Лабзиным, подарил ей всю надлежащую для столь важного учреждения мебель и утварь (Московские губернские ведомости, №20, 19 мая 1845 года.) .

Таким образом, вновь образованный посад оказался обязан Широкову буквально всем. Однако, впоследствии, к 70-м годам XIX века, имя этого человека оказалось оттеснено на второй план, а затем и вовсе перестало быть на слуху. Посад стал "лабзиновским", превратившись в вотчину сына Ивана Лабзина, Якова (1827-1891), унаследовавшего дела отца после его смерти в декабре 1848 г . (По другим сведениям, в 1849.) .

Хрестоматийные источники по истории Павловского Посада - очерки И.Ф. Токмакова и Т.М. Троицкого, изданные в конце Х I Х - начале XX вв. в виде отдельных брошюр (Токмаков И.Ф. «Историко-статистическое и археологическое описание города Богородска (Московской губернии) с уездом и святынями», М., 1899. Далее - «Токмаков»; Троицкий.) , - хранят молчание о Широкове, при этом подробно останавливаясь на личности Я.И. Лабзина и на его заслугах в деле устроения общины русской православной церкви в этой местности. Объясняя такое внимание, И.Ф. Токмаков (Род. 1856; дата смерти неизв.; довольно известный в своё время автор очерков по истории провинциальных русских городов, написанных с точки зрения официального православия, а также весьма своевременно - в 1896 г . - выпущенных книг о значении и церемониале коронования российских монархов; по основному роду деятельности - чиновник московского Главного архива Министерства иностранных дел. Библиографию см.: http://mirslovarei.com/content_beo/Tokmakov-Ivan-Fedorovich-12697.html . ) без обиняков указывает на его причину: «...открытие православной общины в этой местности, в которой преобладают раскольники, является весьма желательным для укрепления и развития православия». По официальным данным 1826 года, в Богородском уезде Московской губернии числилось 21834 «раскольника» (ЦИАМ, ф.16, оп.10, д.1505, лл.17-19об.) . В 1854 г . общая численность православного - то есть, окормляемого официальной церковью - населения уезда всего в 2,4 раза превышала численность населения «раскольничьего», в то время, как в среднем по губернии это соотношение составляло 20 к 1 (См.: Ершова О.П. «Старообядчество Москвы и Московской губернии в середине XIX века» // «Старообрядчество. История, традиции, современность» №1, М., 1994. Далее - «Ершова».) .

Попробуем разобраться, почему и каким образом в истории посада произошло полное вытеснение одной фигуры другою.

Давыд Широков скончался в 1849 году в возрасте 59 лет, будучи уже купцом 1-ой гильдии, оставив наследниками своими супругу и дочерей. Сыновей у него не было.

Интересы дочерей лежали далеко от Павловского Посада. Старшая - Дарья (1812-1888) - была замужем за Абрамом Саввичем Морозовым, членом клана Морозовых, основателем Тверской мануфактуры. Младшая - Пелагея (1826-1887) - вышла замуж за представителя другой богатейшей купеческой династии - Герасима Ивановича Хлудова (1822-1885), основателя Егорьевской мануфактуры, человека развитых культурных интересов. Нет сомнений, что замужества их устраивались, по старой русской традиции, самим Давыдом Широковым, который был человеком одного круга с основателями знаменитых династий - бывшим гуслицким экономическим крестьянином Иваном Хлудовым (Бурышкин П.А. "Москва купеческая", М., 1990, стр.121, 155-159.) и бывшим зуевским крепостным крестьянином Саввой Морозовым (Лизунов В.С. "Минувшее проходит предо мною...", Орехово-Зуево, 1996, стр.21.) .

Вдова же Широкова Василиса (Васса) Никитична (1789-1871), будучи в преклонных годах, видимо, также не имела возможности лично продолжать дело мужа. Остается открытым вопрос, что произошло с предприятиями покойного.

В 1994 г . краевед В.Ф. Ситнов обнаружил в Центральном историческом архиве Москвы документ, выражавший волю наследников Широкова относительно его двухэтажного каменного дома - одного из столь редких тогда добротных сооружений такого рода в Павловском Посаде, построенного в первой трети XIX в.

Оказывается, 2 марта 1861 года в ратушу посада поступило прошение В.Н. Широковой, Д.Д. Морозовой и П.Д. Хлудовой, гласившее, что наследницы покойного по общему согласию жертвуют дом и земельный участок, на котором он построен, посаду. Жертвователи ставили условие, чтобы посадское самоуправление использовало первый этаж дома для организации богадельни, а на втором этаже устроило больницу. Женщины просили оставить в их распоряжении несколько комнат в этом доме на случай их приездов в Павловский Посад. Подача прошения фактически означала, что прямые потомки Д.И. Широкова покидают посад навсегда. Иных сведений о судьбе его наследства пока не выявлено.

Старший брат его Иван Иванович (род. около 1778 г . - скончался после 1848 г .) вступил в мещане тут же после открытия посада в 1845 г ., затем объявил купеческий капитал по 3-ей гильдии. Однако, принадлежащее ему «фабричное заведение шёлковых и бумажных изделий» не имело большого размаха. В 1858 г . - когда им владел сын его Прохор - рабочих в нём числилось всего 14 человек. Для сравнения: на фабрике Лабзиных в 1844 г . трудилось, как минимум, около 400 чел.

Купчихи Анна Антоновна и Аксинья Памфиловна Широковы, купец Степан Афанасьевич Широков, проживавшие в Павловском Посаде в 1840-е - начале 1850-х гг. и, видимо, являвшиеся родственниками Давыда Ивановича, судя по имеющимся данным, отношения к его предприятиям не имели. Прочие Широковы, жившие в посаде в 1860-е - 1910-е гг., были обычными ничем не примечательными обывателями.

Таким образом, отсутствие прямых наследников и неучастие ближайших родственников Д.И. Широкова в его предприятиях были одной из причин их прекращения в Павловском Посаде.

Но возвышение Лабзина и исчезновение из истории Павловского Посада Давыда Широкова, как представляется, имело и более сложный и значимый подтекст.

Мы предполагаем, что в «лабзиновском посаде» Широков оказался слишком неудобной для упоминания фигурой, правдивые сведения о которой вызывали раздражение и могли причинить неудобства трём основным силам, определявшим жизнь в этой местности: представителям государственной власти, официальной православной церкви и крупному капиталу.

Род Широковых был не менее известен в Вохне, чем род Лабзиных. Местный старожил крестьянин Дмитрий Васильевич Широков - дед Давыда - родился на рубеже 1720-х - 20-х гг. Однако, Семён Иванович Лабзин сумел организовать своё первое предприятие в этом крае ещё на рубеже XVIII-XIX вв., а во времена Александра Первого уже вёл дела совместно с тремя сыновьями - старшим Еремеем, средним Андреем и младшим Иваном. Ко времени открытия посада, как мы видели, их предприятие достигло значительных размеров; Лабзины были фабрикантами во втором поколении. Нам неизвестно, каким образом приобрёл свой первоначальный капитал принадлежавший к поколению братьев Лабзиных Давыд Широков, записавшийся в купцы в 1819 г . Но отец его Иван среди удачливых предпринимателей замечен, во всяком случае, не был.

Отметим, что представителям клана Лабзиных до 1845 г . удалось отметиться на должностях и волостного головы (как минимум, дважды), и старосты главного вохонского храма, и городского головы Богородска. При этом, активами своими они управляли, в отличие от Широковых, совместно. Так, Иван Лабзин имел в посаде «пять домов и разные фабричные заведения шёлковых и бумажных изделий... нераздельно с братом Еремеем и вдовою брата Андрея Анной Евсеевой» (Ситнов. «Обыватели...», стр.54-55.) .

Нет сведений о том, что Широков и Лабзины находились в сколь либо тесных дружеских отношениях. Их сотрудничество в деле устроения посада может рассматриваться в качестве чисто делового партнерства. Но, как предприниматели, работавшие на одном и том же рынке, они вполне могли находиться в состоянии конкуренции между собою.

Что могло быть предметом конкуренции? Российский рынок изделий текстильной промышленности в те годы быстро рос и не был насыщен. Основные необходимые ресурсы - дешевый труд и необходимая в текстильном производстве вода - в Вохонском крае присутствовали в достатке. Остается самое главное - ресурсы денежные и то, что мы сейчас называем ресурсом административным, то есть, благосклонность государства и отдельных его чиновников. Без этого последнего серьёзные деньги в России делать невозможно.

По неразвитости системы финансово-кредитных организаций в те времена, источником свободных денег для предпринимателя могли быть, в широком смысле этих терминов, государственная казна либо мошна религиозной общины. Естественно, деньги в тогдашней России ссужались и независимыми частными лицами; однако, во-первых, таких богатых людей с наличными деньгами было мало, следовательно, кредит у них был дорог, и, во-вторых, для русского человека одолжиться у безликого «коллективного заимодавца» всегда предпочтительнее одалживания у конкретного лица.

Известно, что религиозные общины, тем более, находящиеся под давлением властей, вырабатывают свои, весьма эффективные и устойчивые способы финансового взаимодействия и взаимной выручки, функционирующие параллельно с финансовыми институтами, легализованными государством. История знает соответствующие примеры мусульманских, иудейских, мормонских, наконец, русских «раскольничьих» общин, имевших распространение, в частности, в Богородском уезде и располагавших немалыми капиталами.

«Община играла серьёзную роль в старообрядческом предпринимательстве, где существовал своеобразных экономический механизм, развитая сбытовая сеть (совпадавшая с сетью конфессиональных межобщинных связей), сложная кредитная система, координация поставок сырья, производства и сбыта. Община регулировала в некоторой степени и отношения собственности» (Керов В.В. «Т.С. Морозов: идея собственности в старообрядческом предпринимательстве» // «Морозовы и Москва. Труды юбилейной научно-практической конференции «Морозовские чтения», Москва 26-27 декабря 1997 г .», М., 1998.) .

Д.И. Широков формально не числился «раскольником». Однако, он был человеком достаточно широких по тем временам взглядов и, как тогда выражались, «склонным к расколу». Об этом свидетельствует тот факт, что в 1825 г . он вместе с героем войны 1812 года тогдашним местным волостным головой Г.М. Куриным и рядом других прихожан подписал прошение властям о переводе главного вохонского храма - Воскресенской церкви - «по образцу Единоверческой на службу по старому обряду». Упомянутые выше браки дочерей Широкова состоялись с представителями старообрядческих родов. По всей видимости, отношения с зятьями он поддерживал вполне хорошие (В.Ф. Ситновым опубликована в явно хорошем расположении духа внесенная в памятную книжку запись «часто навещавшего своего тестя» Г.И. Хлудова о поездке на открытие посада. См.: Ситнов. «День рождения...».) . В декабре 1843 г ., когда указ о преобразовании села Вохны и смежных деревень в посад практически готовился для подачи на подпись Николаю Первому, да и немалые деньги в помощь московским сиротам были уже выплачены, внезапно последовало распоряжение гр. А.Х. Бенкендорфа исполняющему обязанности московского военного губернатора кн. А.Г. Щербатову произвести в Вохне следствие о некоей «фармазонской», - а по описанию графа весьма похожей на религиозную - секте. Расследование проводилось по просьбе церковных властей. В рамках следствия был вежливо допрошен и Д.И. Широков, в показаниях постаравшийся отвести подозрения от своего двоюродного племянника («Вохонские «фармазоны» и хлысты» // «Богородский край», №3(8), Ногинск, 2000. Далее - «Вохонские «фармазоны»...») . Последствий для Широкова этот допрос не имел, однако нетрудно представить, какой стресс ему пришлось пережить: получи это, по сути, политическое дело дурной оборот, вполне возможно, все его усилия пошли бы прахом.

Таким образом, есть основания полагать, что в глазах властей и официальной православной церкви Давыд Иванович был сомнительным человеком, несмотря на то, что он заслужил две шейные медали на Анненских лентах («К единоверцам относились с большим недоверием, как к «полураскольникам»... Единоверию отводилась роль всего лишь переходной ступени для обращения старообрядцев в новый обряд...». См.: Михайлов С.С. «Единоверческие храмы в Гуслицах», Куровское, 2001. Далее - «Михайлов».) .

Сын другого влиятельнейшего в Вохне купца - Яков Иванович Лабзин, унаследовавший в 22 года предприятие и капитал отца и деда и многократно приумноживший его, - был, судя по плодам его трудов, умным и оборотистым дельцом. Его личность также - в 1853 году - привлекла внимание властей, полагавших доказанным его участие в некоей секте, похожей на хлыстовскую («Вохонские «фармазоны»...».) . Основателем секты, члены которой, по крайней мере, не могли быть уличены в несоблюдении обрядов официального православия, был крестьянин д. Евсеевой Василий Иванов сын, впоследствии известный как Грязнов (Отметим интересные факты. По сведениям на 1826 год, в лежавшей неподалёку от Павлова дер. Евсеевой жителей-«раскольников» не числилось вообще. Название деревни происходит от имени Евсей. Жена среднего брата Лабзина - Андрея, старосты Воскресенской церкви - именовалась Анна Евсеева (т.е., отец её был Евсей). Деревня, конечно, была гораздо старше лабзинского тестя по возрасту, однако, известно, что имена в крестьянских семьях передавались из поколения в поколение.) . Василий, как сообщает официальное донесение, «первоначально занимался грабежами и разбоями, но после стал вести по наружности жизнь примерную и наконец сделался настоятелем веры, как называют эту секту приверженцы ея... Одни из главных членов ея купцы Павловского Посада Яков Лабзин, Федор и Мирон Рязанкины, делают большие вспомоществования единоверцам своим и никому кроме них не дают работы на своих фабриках, чрез что в особенности секта эта значительно распространилась как в самом Павловском Посаде, так и в окружающих селениях.» (Официальное донесение надворного советника Потулова начальнику Московской губернии И.В. Капнисту от 10 ноября 1853 г . Опубликовано в: «Вохонские «фармазоны»...».) . Согласно другому источнику, Василий был замечен в некоей «неформальной», чуть ли не в «фармазонской» религиозно-просветительской деятельности ещё в 1845 году (Ушакова И.К. «История Покровско-Васильевского монастыря и святого Василия Павлово-посадского. Доклад на X юбилейных Забелинских чтениях в Государственном историческом музее» // "Вести Вохны" №2, 14.01.2000. Далее - «Ушакова».) (очевидно, это произошло в связи с упомянутым расследованием Бенкендорфа. Митрополит московский Филарет (В миру - Дроздов Василий Михайлович (1782-1867). Выдающийся деятель русской православной церкви, писатель, оратор и администратор. Примечательна характеристика, данная этому человеку историком С.М. Соловьёвым («Мои записки...», Пг., 1915). См. также: Журавлёва О.М. «Епархиальная практика и церковно-государственная деятельность московского митрополита Филарета (Дроздова). 1821-1867 гг. (автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук)», СПбИИ РАН, СПб, 2003. Далее - «Журавлёва».) в письме своём кн. А.Г. Щербатову, написанном в середине 1840-х гг., также числит участниками «секты» упоминавшихся братьев Рязанкиных из Павловского Посада). Однако, никаких осложнений для Якова Лабзина эти обстоятельства не вызвали. Более того, вскоре он породнился с Василием Грязновым, женившись на его сестре Акилине, и взял столь неординарную личность себе в компаньоны, учредив в 1855 году Торговый дом Я. Лабзина и В. Грязнова. Василий же Грязнов объявил купеческий гильдейный капитал.

В чём же дело? Видимо, в том, что Лабзин-младший уверенно пошёл дорогой полного, широкого и, можно сказать, энтузиастического сотрудничества с властями и официальной церковью.

 

И Широков, и Лабзин по условиям своей жизни были связаны с «раскольниками», пусть даже формально и не принадлежа их общинам. Оба всю жизнь, будучи предпринимателями, были вынуждены лавировать между патриархальными семьями, той средой, где они сформировались как личности, и государственной властью, с подозрением относившейся к «раскольничеству», как к проявлению инакомыслия. Власть семьи над этими людьми объективно и постепенно уменьшалась. Интересы развития предпринимательства толкали Широкова и Лабзина на компромиссы с властями. Широков, как представляется, был менее «морально гибок» в этом смысле, отсюда его поползновения к «единоверчеству». Лабзин же был очень умён и дальновиден. Он сделал ставку на полный альянс с государством, в том числе, с государственной церковью - и выиграл.

Народ даёт меткие прозвания. Сравнение произошедших от простонародных прозвищ фамилий двух крупнейших вохонских дельцов - Широков и Лабзин (от «лабза» - льстец, угодник (См.: Никонов В.А. «Словарь русских фамилий», М, 1993; Федосюк Ю.А. «Русские фамилии: популярный этимологический словарь», М., 2006.) ) - уже наводит на некоторые размышления о том, какими человеческими качествами обладали члены соответствующих семей.

Союз с Грязновым - раскаявшимся инакомыслящим и разбойником, произведшим благоприятное впечатление на влиятельнейшего деятеля господствующей церкви и непримиримого борца с «раскольничеством» митрополита московского Филарета - был очень верным ходом.

Нельзя исключить, что компаньоны таким образом решили и задачу легализации капитала Грязнова, нажитого сомнительными способами.

На 1850-е годы пришелся пик репрессий против «раскольников» (См.: Ершова.) . По некоторым сведениям, предполагалось законодательно запретить им занятие предпринимательством (эту меру, в частности, поддерживал митрополит Филарет, создавший уникальную, по замечанию современного исследователя, модель управления вверенной ему Московской епархией, основанную на централизованной системе тотального контроля, которая, разумеется, всё-таки «не могла охватить все нюансы реальной жизни» (См.: Журавлёва.) ). Не желая рисковать, некоторые богатые люди из числа «раскольников» в этой обстановке примыкали к официальной церкви. Кое-кто из них, что вполне характерно для неофитов, проявлял большое рвение в борьбе со своими бывшими единоверцами.

Обращает на себя внимание тот факт, что Василий Грязнов и Яков Лабзин подвизались на ниве выполнения в Богородском уезде миссионерской программы, автором и отчасти спонсором которой был лично император Александр II .

В начале своего царствования он поручил министру государственных имуществ М.Н. Муравьеву «отнестись к Высокопреосвященному Филарету, митрополиту Московскому, и спросить его, не может ли принести пользу, в видах постепенного уничтожения раскола в стране Гуслицкой, учреждение между заблудившимися мужских монастырей и женских общин, и при них училищ, больниц и богаделен?» (Цит. по: Ушакова.) .

Посланный Филаретом на рекогносцировку троицкий иеромонах о. Парфений (бывший «раскольник» и единоверец, обратившийся в 1837 г . в православие (Биографию см.: Шешунова С. Парфений (Агеев) // «Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь». М., 1999, т. 4, стр.536-537. Далее - «Шешунова».) и «возненавидевший все, что было связано с древним обрядом, даже в форме единоверия» (См.: Михайлов.) ) выяснил, что наилучшим местом для расположения мужского монастыря является Спас на Мошеве, а женской общины - церковь Никиты Мученика на реке Дрезне.

У Спаса на Мошеве - с большим перерасходом средств - в конце 1850-х гг. был, наконец, устроен гуслицкий Спасо-Преображенский монастырь. Со строительством же женской общины Филарет мешкал, несмотря на настойчивые просьбы министра Муравьёва: не было под рукой доверенного лица, которому можно было бы поручить строительство. Из писем Филарета следует, что Грязнов по его поручению присматривал за строительством гуслицкого монастыря вместе с назначенным настоятелем о. Парфением (а также, видимо, и за самим о. Парфением), однако, крупного перерасхода избежать не удалось (По разным источникам, он составил 23-40 тысяч рублей (см.: Ушакова; статья «Парфений (в миру Агеев (Аггеев)...» // «Большая энциклопедия русского народа» на веб-сайте Института русской цивилизации им. Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна ( http://www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=4858&searchword =Парфений ). Для сравнения: годовой оборот предприятия Я.И Лабзина и В.И. Грязнова в середине 1860-х гг. составлял 445 тыс. руб. серебром (см.: «Указатель V Московской выставки русских мануфактурных произведений 1865 г .», М., 1865 г ., стр.33).) . Причем, случился перерасход ещё на этапе возведения деревянной церкви, келий и хозяйственных построек. Наиболее капиталоёмкие сооружения - кирпичные стены и главный храм - были возведены позднее, при игумене Иерониме, сменившем о. Парфения в должности настоятеля (Ершов Е.В. «Смиреннейшая эпистолия игумена Гуслицкого монастыря Парфения из фонда Московской духовной консистории», 2006 // Интернет-сайт села Ильинский Погост http://ipogost.org.ru/index.php/content/view/92/69 ) .

В.И. Грязнов, по мнению Филарета, показал себя лучшим, чем о. Парфений - мистик и писатель (О незаурядном литературном даре о. Парфения оставили положительные отзывы столь разные люди, как М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский и И.С. Тургенев. См.: Шешунова.) - хозяйственником. Здесь уместно отметить, что автор истории Старо-Павловской (бывш. Лабзина и Грязнова) фабрики М.П. Смирнов, работавший в 1920-е - 30-е гг. и имевший возможность непосредственного общения с поколением, близко стоявшим к Я.И. Лабзину и В.И. Грязнову, отмечал, что последний «был ловкий и умелый администратор и коммерсант и много содействовал лучшей и более прибыльной постановке предприятия» (Цит. по : Ушакова.) . Однако, доверить Грязнову строительство дрезненского монастыря митрополит так и не решился: «Грязное говорит, что , некоторые придут и поставят кельи от себя..., говорит, что можно найти купца: но в таком случае дело опять надобно будет вести на удачу. И как вверить частному лицу царские деньги...» (Цит. по : Ушакова.) .

Купца-подрядчика, действительно, Грязнову найти было нетрудно. Яков Лабзин был рядом. Интересно, что на конец 1861 года пришёлся и приезд Александра II на удачную медвежью охоту в Богородский уезд, причем проследовал он к месту охоты через Павловский Посад (Грабилин С.Н. «История улиц нашего города (конспект лекции)», 1975 г . // архив автора.) . Как известно, подобные выезды первых лиц государства всегда тщательно готовятся и дают возможность осуществления разного рода неофициальных контактов. Это был, насколько известно, единственный в истории приезд главы российского или советского государства в Павловский Посад.

Но, как бы там ни было, Филарет так и не доверил В. Грязнову строительство нового монастыря, и сама идея об его строительстве на р. Дрезне была положена под сукно. В начале 1860-х гг. государство стало проводить более мягкую политику в отношении «раскольников». После смерти компаньона, последовавшей в 1869 г ., Я. Лабзин продолжил усилия по организации женской общины - уже на собственные средства - в 8 верстах от Никитского погоста, при строящемся им на могиле Грязнова храме в Павловском Посаде. Высочайшее соизволение на открытие общины было дано в 1893 г . Что же касается предусмотренных Александром Вторым школ, больниц и богаделен, то Я.И. Лабзин последовательно работал над выполнением этой программы. Им были организованы фабричная больница, две богадельни, два училища, семь сельских школ. Разумеется, школы и училища обеспечивали воспитание детей в духе официального православия.

Отметим также, что в давно известных историкам и краеведам статьях журналистов середины XIX века Шевелкина и Быковского содержатся некоторые характерные детали, на которые до сих пор не обращали особого внимания.

И. Шевелкин в очерке «Старая Купавна и Павловский посад» («Русские ведомости» №102 за 1864 г .) , опубликованном в 1864 г ., пишет, что «кризис больно ударил поместной промышленности».

В №106 «Русских ведомостей» за тот же год (в статье о Гуслице) Шевелкин сообщает, что в больших селениях типа Куровской, Заволенья, Давыдовой, Андреевой, Хотеичей, Слободища, несмотря на хлопчатобумажный кризис, заставивший прекратить производство многих фабрикантов в Павловском Посаде, Богородске и даже в Москве, выделка бумажных товаров не прекратилась, а увеличилась, так как здешние фабриканты - раскольники имеют значительные капиталы и покупают бумажную пряжу за любую цену. Деньгами им помогают и московские богачи-старообрядцы.

 

Как известно, из Крымской войны и в целом из правления Николая I, закончившегося в 1855 г ., Россия выбралась в тяжелом состоянии. Финансы государства были совершенно расстроены, народ нищал. Именно это и подвигло следующую администрацию на реформы, о которых задумывался ещё Александр I, если не его отец и бабка. Было и ещё одно обстоятельство. Брокгауз и Ефрон (ом «Россия», СПб, 1898, переиздан 1991.) приводят статистику объема импорта хлопка в Россию и динамику цен на хлопок за весь XIX век. В период 1860-61 гг. цена на хлопок в Москве подскочила с 8 до 12 руб., а к 1864 г . - до почти 18 (!) руб. за пуд. В последующем, с 1867-го, примерно, года, за счет увеличения экспорта хлопка из США, цены стабилизировались где-то на уровне в среднем 10 руб.

Ясно, что такой кризис (резкое сужение потребительского рынка и значительный рост цен на сырье) могли пережить только сильнейшие, имевшие достаточно оборотных средств. Статья Шевелкина указывает на доступ к «раскольничьему» капиталу, как на главную причину выживания крупнейших фабрикантов, связанных со старообрядцами.

Кто же успешно пережил кризис в Павловском Посаде, в меньшей степени, чем коренная гуслицкая местность, вовлеченном в «раскольничий» хозяйственный оборот?

Шевелкин указывает, что выжили Лабзин и Грязнов, А.Я. Миронов и братья Максимовы, всего - 5-6 заведений, производивших полушелковый, шерстяной и бумажный товар исключительно для южных малороссийских губерний. Пока остается невыясненным, пользовались ли Лабзин и Грязнов государственной поддержкой в те годы, была ли эта поддержка решающей для выживания их предприятий в кризисный период, как был получен доступ на малороссийский рынок и кто именно был основным потребителем их продукции. Российская история (в том числе, и новейшая), между тем, даёт основания полагать, что, не ответив на эти вопросы, нельзя судить о реальных механизмах выживания и преуспеяния предприятий.

В статье о Купавне и Павловском Посаде И. Шевелкин пишет, что весьма странным ему показалось наличие в Посаде всего одной церкви (Воскресенской), хотя бы и довольно большой, но чрезвычайно обезображенной пристроенными к нею приделами. Что ж нет второго храма? Цитируем: «Сказывали мне, что некая благочестивая купчиха завещала обществу большой каменный дом на площади для переделки его в церковь. Хорошо бы так и стало, но церковный староста и жители решили сделать два придела к храму, старому и красивому. Потратили в два раза больше денег, и вышло плохо».

Речь, конечно, идет о доме Д.И. Широкова. Напомним, что вдова его - «благочестивая купчиха» - под старость основала единоверческую общину. Вполне возможно, что и новую церковь она желала в Посаде видеть - единоверческую. Может быть, таково было и оригинальное желание Д.И. Широкова. Может быть, как и в случае с домом Чернышевых - павловопосадских торговцев более позднего времени, - в доме Широковых уже была моленная ( Жукова Е.В. «Павловский Посад. Хроника 2006 года» // Веб-портал «Богородск-Ногинск. Богородское краеведение» http://www.bogorodsk-noginsk.ru/p-posad/posad_2006.html . ) ? Быковский сообщает, что в пожертвованном городу почетной гражданкой Широковой каменном доме находится вовсе не церковь, а общественный банк (!), открытый в 1864 г . ( Быковский И. «Павловский посад» // "Русские ведомости" №137 за 1864 г .; Жукова Е.В. «Старый Павловский Посад», М., 1994, стр.31. ) . Инициатором же создания банка в Павловском Посаде был, как мы знаем, Я.И. Лабзин (См.: Токмаков.) . Скорее всего, там обращались контролируемые им же деньги.

Ещё одно соображение. По аналогии с тем, как это произошло с позднейшей манаевской церковью в Павловском Посаде, прозванной так в народе по фамилии её устроителя городского старосты купца Ф.П. Манаева («Манаевская церковь» и была тем самым долгожданным вторым храмом в историческом центре посада. Спустя 40 лет после передачи дома Широковых - в 1902 году - жители посада всё ещё просили губернское начальство: «Помогите, Ваше Превосходительство, в устроении храма, нужда крайняя в другом храме, что наблюдалось в Светлое Воскресенье и Святую Пасху, теснота страшная, многие не вмещаются в церковь и стояли снаружи». Цит. по: Жукова Е.В. «Храм Казанской Божией Матери в Павловском Посаде» // Веб-портал «Богородск-Ногинск. Богородское краеведение» http://www.bogorodsk-noginsk.ru/ stena/32_kazanskaya.html .) , как бы стали называть новую церковь, будь дом перестроен? Наверное, широковской. Нужно ли это было новому отцу и благодетелю посада - Якову Лабзину, чей портрет висел во всех присутственных местах, наряду с царским?

Широков был прочно забыт. Даже в замечательной книге Е.В. Жуковой «Старый Павловский Посад», вышедшей к 150-летию города, эта фамилия не была упомянута ни разу.

Следующее за Яковом и Василием поколение владельцев лабзиновско-грязновского предприятия расширяло и развивало его, попутно занимаясь подготовкой канонизации В.И. Грязнова в качестве местночтимого святого господствующей церкви, что было вполне естественно для края, где эта церковь главнейшей своей задачей продолжала полагать миссионерскую деятельность среди «раскольников». Учреждённая Я.И. Лабзиным в середине 1880-х гг. община со временем хлопотами его наследниц превратилась в Покровско-Васильевский монастырь, строились новые храмы. Руководство православным духовенством Богородского уезда с 1895 г . был назначен осуществлять профессиональный миссионер протоиерей о. Константин Голубев.

Его зарыли живым в землю местные красногвардейцы под командой некоего Белова в 1918 году (Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX в. Жизнеописания и материалы к ним», кн.5, Тверь, 2001, стр.253-275.) . Та же лавина дикой народной злобы, эксплуатируемая радикальными политиками, накрыла и смешала с грязью имена Лабзина и Грязнова вкупе с именами тысяч других представителей бывшего правящего класса, и никому уже не было дела до тонких различий между ними. Культурная архаизация - таков был действительный устойчивый итог развития страны, в которой истории, подобные случившейся в Вохне и описанной в этом очерке, происходили повсеместно (Нарский И.В. «Жизнь в катастрофе: будни населения Урала в 1917-1922 гг.», М., 2001, стр.559.) .

На совесть же сработанный купеческий дом остался стоять на городской площади. Редки в России такие дома - основательно построенные, предназначенные для накопления богатства. При Советах они, пережив своих настоящих хозяев, стали служить новым.

Почти все павловопосадские предприятия советского периода, органы власти, учреждения культуры разместились в зданиях, построенных частными предпринимателями: радиоузел - бывший синематограф Тарасова, кинотеатр - построен Лейкиным, горфинотдел - дом Чернышёвых, автошкола - усадьба Обрезковых, школа Коммунистического Интернационала Молодёжи - дом и фабрика Куделиных, дом пионеров - церковь, построенная Манаевым, медицинские учреждения - здания, построенные Барановыми, Лабзиными, Соколиковыми, госавтоинспекция - дом Соколикова, типография - владение братьев Бутаевых, большедворский совет - дом Барановых, тубдиспансер - владение Лабзиных. О фабриках и магазинах и говорить нечего. Но имена и дела тех, на чьи деньги вся эта недвижимость была создана, да ещё так крепко, что и без настоящих хозяев прослужила около ста лет, были преданы тотальному осуждению и забвению.

Некоторые по наивности думают, что подобных явлений в дореволюционной России не происходило. К сожалению, они ошибаются. Разница лишь в масштабах, и масштаб национальной катастрофы XX века был результатом развития предпосылок к ней.

Один тех, кто был изъят из истории края - владелец Городищенской суконной фабрики в Богородском уезде и предприниматель в третьем поколении Сергей Четвериков, уже лишившись всего и готовясь бежать на чужбину, в декабре 1918 года написал полные чувства высокого достоинства и горечи слова: "Никакие декреты не могут вычеркнуть моего имени из жизни и истории Городищенской фабрики, равно как не может быть вычеркнута фабрика из моей жизни, все лучшие силы которой ушли на её создание" ("Богородский край", №3, 1996, стр.55.) .

Так и имена вохонских и павловопосадских купцов, торговцев и промышленников разных лет и эпох остаются неотделимы от истории города, который они когда-то создали.

Историки свидетельствуют, что очень многие документы, касающиеся событий, здесь описанных, сохранились. Сохранился архив игумена Парфения (Антипов М. «Даниил Ачинский - в Кремле московском!» // «Красноярский рабочий» от 16.01.2007 (см.: http://www.krasrab.com/archive/2007/01/16/13/view_article )) ; ждут исследователей документы, касающиеся жизни и деятельности митрополита Филарета (См.: «История Русской Православной Церкви в документах федеральных архивов России, архивов Москвы и Санкт-Петербурга. Аннотированный справочник-указатель», М., 1995; Журавлёва.) ; в Центральном архиве истории Москвы находятся неплохо сохранившиеся фонды церковных учреждений, в том числе, бумаги, касающиеся старообрядчества (См.: Ершова.) , лишь в малой степени опубликованы архивы III Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии («Россия под надзором», М., 2006.) .

Вопрос в другом: имеется ли в стране, успевшей причислить к лику святых и митрополита Филарета, и Василия Грязнова, интерес к научному анализу этих свидетельств - или достаточно очередного мифа?

Россия - не каменная страна; здесь строят времянки из недолговечного дерева и крошащихся плит, располагающие к жизненной неустроенности и беспамятству, не дающие зацепиться за свою землю, противостоять тёмной и жуткой стремнине российской истории.

Так пусть живёт дольше дом-якорь, постройка желавшего здесь жить и делать своё дело фабриканта Широкова. Кому в память, кому - в науку, а кому - в укор.

Павловский Посад - Теплице - Москва 
1998, 2007.

Поделитесь с друзьями